Аннотация: Немного об иной стороне. Взгляд изнутри.
Глава 36. Тени Хаота
Жизненный опыт - это масса ценных знаний о том, как не надо себя вести в ситуациях, которые никогда больше не повторятся.
...из ненаписанных мемуаров Магнуса Дохерти.
Харшал Чирандживи, Магистр скрытых путей, не так давно получивший доступ во второй круг Ковена, искренне и от души ненавидел этот проклятый упрямый мирок. В принципе, он и к прочим мирам относился без особой любви. Даже к тем, которые не просто приняли руку Хаота, но вошли в небольшое число Истинных Саттелитов настолько давно, что вполне искренне полагали себя частью его и оплотом, радовались неволе и несли метку Ковена с затаенной гордостью. Харшал никогда не понимал этого рабского стремления гордиться хозяином, но находил его крайне полезным.
Отчасти мысль о том, что когда-нибудь и нынешний мир изменится в достаточной мере, чтобы научиться получать удовольствие от своей зависимости, примиряла магистра с реальностью. Он скромно тешил себя надеждой, что будет иметь удовольствие самолично наблюдать за процессом перерождения. Конечно, при условии, что миссия его увенчается успехом. Тогда освободившееся после смерти некроманта место в Первом Круге отдадут Харшалу.
Ради этого шанса стоило терпеть здешнее тусклое солнце, которое и тепла-то не давало. Свет его вызывал мучительные рези в глазах, а местный воздух был излишне сух и прохладен, и пусть бы Харшал ежедневно увлажнял кожу драгоценными маслами, она все равно трескалась и зудела. Особо страдали чувствительные стыки, а на драгоценных патрубках, несущих обогащенную эманацией Хаота лимфу, проступали пятна ржавчины.
К концу первой недели пребывания здесь, на животе Харшала появилась красная сыпь, которая пусть бы и не причиняла боли, но сам вид имела отвратительный.
И не исчезала!
Он перепробовал все мыслимые и немыслимые средства, не побрезговав даже такой древностью, как топленый жир, смешанный с мочой, но сыпь лишь разрасталась, переползая на бока, на спину, на грудь. На животе же открывались язвы. А сегодня же Харшал заметил красное пятно на подбородке. Он закрыл глаза, заставив себя повторить десять правил нижней ступени, и открыл, убеждаясь, что пятно не исчезло.
Нельзя поддаваться гневу.
И отвращению.
Истинный мастер умеет совладать с любыми своими эмоциями. И Харшал докажет, что этому миру его не одолеть. Он не будет устраивать сцен, кричать и проклинать судьбу, поскольку действия оные лишены смысла, но лишь способствуют разрушению внутреннего стержня и отдаляют от истинной цели. Он не станет срывать гнев на карто, существах полезных, пусть в нынешнем климате и они чувствовали себя неуютно. И уж тем более, он не унизится до того, чтобы мстить за свои обиды туземной самке.
Неприятное создание.
Неженственное.
Тоща. Плоскогруда. Смуглокожа. И насколько он мог судить, непривлекательна даже по местным невзыскательным меркам. Нет, Харшал не испытывал к самке интереса иного, нежели научный. Конечно, отдельные несознательные личности внешнего круга обладали крайне извращенными вкусами, но Харшал никогда не разделял этого стремления к экзотике.
Он изучал самку издали - та крайне нервозно реагировала на его приближение - тщательно конспектируя наблюдения, пусть бы особой надобности в том не имелось. Самка, равно как и ее пара, - реликты, которым суждено сгинуть в ближайшем времени, и тем, пожалуй, наблюдения ценны. В Библиотеке Ковена множество трудов, посвященных созданиям редким, сгинувшим ныне, и Харшал будет рад пополнить коллекцию.
Не далее, чем вчера, в порыве вдохновения он сделал слепок самки, запечатлев ее тусклую, как местное солнце ауру. И цвет такой же, мерзковато-желтый. Плотность, пожалуй, несколько выше средней, что в ином мире означало бы неплохой потенциал, но здесь, увы, нереализованный. Самка без должного воспитания осталась именно самкой. Ее повадки отличались естественной, почти животной простотой.
Особенно умиляла ее привычка беседовать с карто.
Харшал мог бы поклясться, что самка боится их. Ее позы выдавали напряжение, тщательно скрываемое, но проступающее в руках, в пальцах, что мяли край накидки - самка носила благородную ткань верхнего одеяния, заматывая ее, словно полотенце - и нервной посадке головы.
Различает ли она карто?
Понимает ли, что вожаку нравится слушать разговоры? Он не подпускает прочих, и почти неотлучно дежурит у шатра. Иногда начинает посвистывать, чего прежде за карто не наблюдалось. И Харшал, несмотря на твердое решение ликвидировать особь со столь аномальным поведением, все же медлит.
Скучно.
Хоть какое-то развлечение. Тем более что на поводок карто отзывается и при необходимости сделает все, что ему прикажут. Возможно, Харшал и прикажет... сегодня? Завтра?
Кабошоны-накопители маяка по-прежнему темны, как бездна Первого круга, но Харшал слышит те незримые колебания эфира, которые знающему скажут многое.
Скоро уже... скоро... день... или два... не больше недели... и завеса внешней обороны, такой неудобной, плотной, падет, пропуская в нижние слои золотую пыль Хаота.
И та устремится на зов маяка, обретя если не разум, то его подобие.
Немногие удостаивались чести лицезреть Единение.
И все же Харшал скучал по дому. Он наяву грезил великолепием Изменчивых Башен, чьи очертания были зыбки, словно небо Хаота. Он ощущал на губах сладкий влажный воздух, пронизанный дымом Вечной Гекатомбы. Видел кольцо Внешнего круга с пирамидами-якорями, от которых подымались тяжи энергетических пуповин. Они растворялись в мареве Оболочки, наполняя ее заемной силой, рождая молнии и грозы. Пожалуй, сейчас он был бы рад увидеть и серые изломы Пустошей с их аномальным мертвым спокойствием и полустертыми из памяти Хаота образами. В них была своя прелесть и эстетика застывшего разрушения, умершей смерти.
Аномалии.
И Харшал, смешав двенадцать трав, три грана древесной смолы с порошком из молотых костей добавил крупицу священного пепла.
Его поднос, вырезанный из цельного куска аметиста - память о прошлом, куда более податливом мире, который добровольно вошел в число дальних саттелитов - был чист, но Харшал позволил себе потратить несколько минут на полировку.
Белый песок струился по пальцам, аметист же отзывался на прикосновения благодарным теплом, и цвет его становился более насыщенным, мягким.
Установив треножник, Харшал выложил из крупных кубиков горючего камня руну Кальшми, способствующую обретению душевного спокойствия, и сбрызнул уголь ароматными маслами.
Само это действие, неторопливое, подчиненное древнему ритуалу, действовало умиротворяюще. И все же Харшал прервался: выглянув из шатра, он подозвал карто.
Вожак, как показалось, отреагировал на призыв с задержкой, всего в доли секунды, но... мир ли действует на него? Или же дело в той самке? Чем-то же она привлекла пару.
В любом случае, вожака следовало ликвидировать.
И самку тоже. Он узнал достаточно.
В конечном итоге, не так важно, исполнит ли ее пара приказ, его задача - отвлечь и удержать старшего. А два Протектора - подходящий корм для молодой сети, накопленной ими энергии хватит, чтобы совершить переход на качественно иной уровень. Сеть в кратчайшие сроки достигнет взрослых размеров, окрепнет и стабилизируется. Этот мир слишком упрям, чтобы держать его на длинном поводке. Единение и только Единение. Здесь Харшал всецело поддерживал решение Ковена.
Но с самкой и карто он разберется как-нибудь потом. Завтра... или послезавтра.
Сегодня же Харшал возложил руку на лоб вожака, излишне сухой, с трещинами и чешуйками отмершей кожи, и заглянул в мысли, убеждаясь в их чистоте и правильности.
- Охранять.
Хорошая особь. Качественно сделанная. Сильная. Быстрая. Сообразительная. Такую не просто будет заменить... И это вновь подтверждает правильность тезиса о том, что качество изделия напрямую зависит от качества материала. Интересно, а из протектора получился бы карто?
Бредовая мысль.
Впрочем, после Единения не так сложно будет достать материал...
- Когда стемнеет, тебе дадут еды. Поделишься с остальными.
...и надо как-то решить вопрос с рабами. Пятерых - слишком мало для нужд Харшала.
Омыв руки и лицо ароматной водой, он нанес на щеки узор, соединив классически несоединимые цвета: синий и алый. Но сегодня душа требовала невозможного. И желтая охряная полоса, разделившая лицо надвое, стала визуальным отражением внутреннего смятения, которое уйдет.
Вспыхнул огонь, и мягкий аромат благовоний окутал Харшала.
Первый короткий вдох. И первый выдох, глубокий, насколько это возможно. Снова вдох... легкое головокружение и знакомое тепло в кончиках пальцев. Оно распространяется медленно, и Харшал, Мастер скрытых путей, позволяет себе насладиться каждым мгновением.
Скоро он вернется домой...
...он уже дома.
...на краю Пустоши. И сегодня между ней и Харшалом нет стены. Ветра Хаота летят по серой равнине, бессильные сдвинуть хотя бы песчинку. Клыки молний раздирают черноту неба, и гром тревожит вечную тишину, но вязнет в ней. Застывает.
Как тот полустертый дом, две стены которого съела Пустошь, но оставшиеся были реальны, как и низкий, времен Первого Ковена, диван, музыкальный инструмент чудовищных очертаний и чья-то рука, замершая над клавишами ровного серого цвета. От музыканта осталась лишь она, с искривленными пальцами, запястьем, которое начало осыпаться, и краем белоснежного манжета.
Иногда Пустошь позволяла цветам жить.
Она сохранила танцовщицу, должно быть, любуясь ею. И Харшал разделял выбор Пустоши: женщина была прекрасна. Она застыла в немыслимой, но все же естественной позе, которую не сумела повторить ни одно из сотворенных Харшалом подобий.
Некогда он часы провел, разглядывая Танцовщицу. Пальчики, скрытые атласными башмачками, но проступающие столь явно, что каждый ощущал ее боль.
В Хаоте ценили умение выдерживать боль.
...арка стопы. И натянутые струны мышц голени. Бедро совершенной формы, прикрытое полупрозрачной материей. Ее наряд столь же странен, как сама она. Вторая нога поднята и отведена назад. Расправлены плечи... каждая мышца стонет от напряжения, и в то же время женщина парит над землей, над собственной мукой, тень которой в глазах.
Это ли не совершенство?
Харшал рад, что увидел именно ее...
...и слышал музыку.
Нет, музыка все только портила! Харшал не предполагал, что древний инструмент способен издавать столь омерзительные звуки. Свист?
Пальцы музыканта коснулись-таки клавиш, и те рассыпались, и сами пальцы, инструмент, стена, дом... последней исчезла белая роза, веками остававшаяся в волосах Танцовщицы. Все, кроме свиста.
И Харшал понял, что свист существует сам по себе, отдельно от видения. Он открыл глаза, убедившись, что находится в собственном шатре, лежит на боку, неудобно подвернув руку, которая затекла и теперь ныла. Малая плата за отдых, хотя застой жидкости в патрубках может быть опасен.
Харшал перевалился на спину и пошевелил пальцами. Слушались.
Проклятый мир же врывался сквозь завесу все тем же мерзким свистом. Если это вожак разошелся, Харшал его стае скормит. Живьем.
В голове царила блаженная пустота, которая в любом ином случае даровала бы искомый покой и несколько часов отвлеченных размышлений. Порой в такие минуты возникали удивительной красоты идеи.
Но свист мешал.
Поднявшись не без труда, Харшал вдохнул сухой воздух, который ко всему мерзко вонял, и скривился. Сутки. Если за сутки ничего не изменится, он возьмется за самку, просто, чтобы хоть чем-то занять себя.
А эти сутки потратит на свистуна.
Перед входом в шатер, устроившись на трупе лошади, сидел протектор. Он был молод и, следовательно, опасен. И Харшал мысленно проклял свое невезение.
Отступить?
Поздно.
Протектор видит его, пусть бы и делает вид, что увлечен игрой на этом варварского вида инструменте, состоящем из полых трубочек разной длины. Вожак карто держится рядом.
...три, не два, а три протектора... но один - еще в стадии взросления... и энергетический заряд его крайне низок...
...сеть справится.
- А вы умеете играть? - протектор вытер инструмент о штанину и протянул карто.
- На чем?
Дикарь, истинный дикарь. Длинные волосы заплетены в косы, украшены какими-то побрякушками, любовь к которым характерна для отсталых племен. О том же говорят связки бус, браслеты и полное небрежение к внешнему виду. Он даже сапог не надел!
- На чем-нибудь.
Если верить мудрейшему Кхчаари, воспоминания которого о Первой войне были признаны неверными, молодые Протекторы не вполне разумны, но компенсируют этот недостаток чудовищной силой. В прямую схватку ввязываться нельзя. Действовать надо осторожно, мягко, не повторяя ошибок предыдущего эмиссара.
- К сожалению, единственный мой талант - это трансформация. Однако я способен создать того, кто умеет играть.
- На чем? - протектор склонил голову.
- На чем угодно.
- Нет, так не интересно, чтобы кто-то другой. Вот если сам... правда, у меня слух напрочь отсутствует. Мне вас разбудить надо было. Вообще странно, на вас тут напали, а вы спите...
Только сейчас Харшал понял, чем воняет - паленым мясом.
- Люди, - сказал протектор. - Наверное, шли к границе и на вас наткнулись. Решили поживиться. Сейчас война, много всякого сброда...
Шатер сгорел.
И коновязь... и навес для рабов... и его полевая лаборатория... о нет, только не лаборатория! Пусть бы оборудование и не самое ценное, но материалы, образцы, записи...
- Не переживайте. Вы ведь живы. И все восстановите. Этих вот жалко, положили...
...не всех. И если Харшал останется в живых, он позаботится о том, чтобы карто получил по заслугам. Тупые ленивые твари! Как можно было поддаться людям?
- Их было больше, - протектор вытер инструмент о штаны и протянул вожаку. - Втрое больше. И сначала обстреляли, а потом, подстреленных, и добили. Жалко. Забавные они у вас.
Вожак осторожно подул в трубочку, которая издала премерзкий звук.
Спокойно. Если протектору интересны карто, то Харшал будет говорить о них. И улыбаться. До тех пор, пока это существо не уйдет.
- А чем питаются?
- Мясом.
- Сырым или жареным?
- Любым, но сырое лучше отвечает их потребностям.
Вожак изучал инструмент, переворачивая то одной, то другой стороной. Довольно быстро он сообразил, как именно добиться звучания.
- А выгуливать надо?
- Двигаться они должны, но в отличие от собак, способны выгуливать себя сами.
Протектор кивнул и, дотянувшись до макушки вожака, погладил. Посмотрел на руку и вытер о штаны.
- Ваш воздух разрушает кожные покровы, поэтому приходится использовать бальзамическое масло. Оно же имеет неприятный запах.
- Ага... они сообразительные. Не как люди... и не как собаки. На нарвалов похожи. А мне нравилось с нарвалами разговаривать.
- О чем?
- О море. О чем еще можно разговаривать с нарвалами?
Харшал не представлял, что с животными в принципе можно о чем-то разговаривать. Все-таки прав был мудрейший, говоря о недоразвитости разума молодых протекторов.
- А вы их убиваете. Не в том смысле, что вы лично, но Хаот покупает рога, столько, сколько приносят.
- Нам они нужны.
- И не только они, - кивнул протектор. - Я понимаю. Папа говорил, что ваш мир - паразитирующая субстанция, которая или эволюционирует до симбиотических отношений, или погибнет, когда иссякнут питающие ее миры. У любой экспансии есть предел.
Понял ли он сам, что сказал? Харшал сомневался.
- Сколько у вас питающих саттелитов?
- Семнадцать.
Пока. После Единения будет восемнадцать.
- А сколько из них еще живы?
- Семнадцать.
Правда может быть разной. Все семнадцать миров, привязанные пуповинами энергетических каналов к Хаоту, были живы. Пока. Один почти иссяк и уже начал закукливаться, готовый пополнить собой безразмерность Пустошей. Еще пять находились на пределе.
А десятки, принявшие руку и покровительство Хаота, ждали своей очереди, готовые поделиться силой. Эволюционировать? Хаот достиг вершин эволюции. Миров тысячи. Хаот уникален.
- У вас там, наверное, интересно, - не без печали заметил протектор, накручивая длинную нитку бус на палец. - Я бы хотел посмотреть, но... сами понимаете.
Харшал тоже был бы рад устроить гостю экскурсию, пусть бы и закончилась она в лабораториях Первого круга, но он и вправду понимал: протектора из мира не выдернуть.
- И хорошо, что я вас встретил. Вряд ли у меня когда-нибудь еще получится поговорить с магом.
Он вздохнул, и песок у ног протектора стал серым. Карто. Шатер. Призрачная танцовщица, которую так и не удалось повторить. Она вдруг повернулась на кончиках пальцев, и руки-крылья беспомощно опали. Она моргнула. Из глазниц хлынули пески пустоши...
- Извините, но мне придется вас убить...
Песок не коснулся босых ног протектора. Он подымался выше и выше, обездвиживая Харшала, выедая его. Пустошь была голодна.
Она отдала свою жизнь и теперь желала платы.
- ...мы не можем позволить вам сделать это с нашим миром.
Но одного Харшала недостаточно, чтобы накормить ее.
- Ты... не остановишь.
Вместе со словами из Харшала сыпался песок.
Много песка.
- Я и не буду. Вы сами себя остановите, - протектор подозвал карто и поднял подбородок, заставляя смотреть себе в глаза.
У него не выйдет.
Карто связаны с создателем и после смерти Харшала...
...Харшал не умрет. Он вернется в тот дом, от которого остались две стены. Ему ведь нравилась танцовщица, и теперь он вечность сможет любоваться ею.
На сером диване удобно лежать.
- Сырое мясо, значит, - Гарт поскреб палочкой босую пятку. Сапоги, оставленные над кострищем, почти досохли, но Гарт решил, что одевать их не станет.
Босиком ему удобней, а людей, ради которых приличия соблюдать надо, поблизости нет.
Он опоздал на час, выбравшись к лагерю уже когда шатер почти догорел, а оставшиеся в живых твари оттащили мертвецов к старой телеге. Раскладывали аккуратно, по росту, переворачивая на левый бок, видать, для большей компактности. Твари пребывали в расстройстве и возбуждении, причем вызванным отнюдь не гибелью себе подобных. На Гарта они набросились поредевшей стаей, и он просто подавил их. Этого оставил исключительно из интереса, ну и чтобы получить информацию, что оказалось довольно просто.
Нападение. Стрелы. Глиняные горшки с едкой жидкостью, которая, ко всему, воспламенялась. Сети и топоры. Колья. Рогатины. Молоты. Люди действовали сообща, но твари сумели отстоять шатер хозяина.
Правда, Гарту на их хозяина было глубоко плевать.
Он опоздал. На час. А граница совсем рядом, и как ему быть на чужой территории? Возвращаться ни с чем? Отец разозлится, и будет всецело прав...
...нехорошо получилось.
Идея пришла в голову сама. Впрочем, в голову Гарта периодически забредали самые разные идеи, и нынешняя была ничуть не более безумной, чем большинство прежних.
Переступив через тело мага - странные у него воспоминания, но Гарт с ними позже разберется - он заглянул в шатер. На белом ковре остались пепельные следы... но хозяину уже все равно.
Шкатулка с письменными принадлежностями стояла на видном месте, и Гарт на секунду задумался, пытаясь понять, как именно обратиться к человеку, которого он в жизни не видел.
Вежливо!
Милая Леди,
Наши с Вами пути разминулись, вследствие чего я ныне пребываю в глубочайшем огорчении. И не смея последовать за Вами исключительно ввиду обстоятельств непреодолимой силы, я отправляю вам того, кто будет рад стать Вашим защитником.
Пусть вид его непригляден и, возможно, внушит Вам некоторое отвращение, но уверяю, его намерения чисты, а душевные порывы искренни...
Это Гарт проконтролирует, хотя относительно наличия души у него имелись некоторые сомнения.
...он обеспечит Вашу безопасность, а также препроводит Вас к месту встречи с Вашим супругом.
Гарт сунул кончик пера в ноздрю, пытаясь простимулировать работу мысли.
...который пребывает в добром здравии...
Физически во всяком случае тот был здоров, так что Гарт почти и не соврал. Надо было написать еще что-нибудь, душевное. Мама уверяла, что письма должны приносить радость.
...и надежде, что вынужденная Ваша разлука не продлится долго.
Припадаю к Вашей ручке,
Гарт.
P.S. Питается он мясом, лучше, если сырым. Думаю, что при наличии приказа сам его добудет.
Письмо он перечитал, решив, что в принципе, суть передана верно и вполне себе вежливо. Сложив бумагу, Гарт вручил ее существу, порадовавшись, что не убил его с остальными.
- Это - хозяйка. Новая, - он транслировал образ, который вызывал у твари несомненный эмоциональный отклик. - Найди. Защищай. И приведи...
...он попытался как можно точнее воссоздать местность.
- Понял?
Существо кивнуло.
- Ну тогда иди, что ли...
...надо было еще парочку оставить. Маме подарил бы... хотя мама вряд ли такому подарку обрадовалась бы.
И Гарт занялся делом куда как увлекательным: в шатре мага было множество прелюбопытных вещей. Например престранного вида штуковина: куб из позолоченных трубочек, тонкой проволоки, стеклышек и черных неровно ограненных камней.
Гарт ткнул в камень пальцем.
Горячий. И вспыхнул неровным алым цветом, впрочем, весьма скоро вернулся к исходному состоянию.
Папа опять прав оказался: прорыв будет. Здесь. И скоро. Гарт надеялся, что успеет донести маяк до точки.
Все-таки безумные планы - это, кажется, наследственное...