Аннотация: К сожалению, общий файл отказывается обновляться. Так что будет отдельным куском висеть.
Глава 25. Казнь
Жизнь прекрасна и удивительна. Так удивительна, что уже сил нет удивляться.
Из дневника одного ипохондрика.
Сегодня мы остались вдвоем, впервые за два месяца.
Как-то так повелось, что я делала вид, будто не замечаю Йена, а Магнус или Юго поддерживали иллюзию. Но сегодня мы остались вдвоем.
Трактир на краю города.
Комнатушка с крохотным окном, которое выходит на задний двор, и непомерно огромным шкафом. В нем - ложный пол и узкий тайник на случай облавы. Двор зарос крапивой и снытью, из которой получается неплохой суп, особенно если жиром приправить. А жир - роскошь по нынешним временам.
Иногда вместо супа - каша из рубленого ячменя.
Изредка приносят молоко и творог. Магнус пытается накормить им меня, но Йену нужней.
Мы... как бы существуем отдельно друг от друга.
Нет, я понимаю, что Йен ни в чем не виноват. Ему полтора года. Он растерян и напуган. Он похож на Настасью... и на Кайя.
Он держится в стороне, избегая смотреть в глаза. И все равно разглядывает, когда думает, что я не вижу. Подбирается, но не смеет пересекать какую-то одному ему известную черту.
Молчаливый, неестественно послушный ребенок.
И вот мы остались вдвоем.
Йен забрался на подоконник, приник к стеклу, разглядывая крапиву и пару дроздов, что рылись в мусорной куче. Я пыталась убедить себя, что справлюсь.
Это же ребенок. Обыкновенный ребенок.
И никто не просит меня притворяться любящей мамочкой. Просто присмотреть. Накормить. Уложить спать. Ничего сложного. С ним даже играть не надо - Йен сам себя развлечет. Он водит по пыльному стеклу пальцем, отстраняется и смотрит на след. Прикладывает ладонь. И снова удивляется тому, что получилось. Трет пыльную руку о не слишком-то чистые штаны.
Вздыхает.
- Йен, - совесть борется с ревностью. Я умею притворяться, но... похоже, Йен чувствует ложь. Оборачивается. Сжимается.
Кажется, вот-вот нырнет под кровать.
И мне становится стыдно. С кем я воюю? С ребенком? Или с призраками, которых породил собственный разум?
- Не бойся, - я протягиваю руку, Йен прячет свои за спину. - Я тебя не обижу.
Присаживаюсь на кровать.
Я пересекла ту черту, которая нас разделяла и... нет, чудес не бывает. Он чужой.
- Я не на тебя злюсь. На других людей...
...на Кормака, который приходится ему дедом. И скоро отправится на площадь Возмездия.
...на Лоу, постаревшую до срока и, по слухам, безумную. Она разделит участь отца, но я не испытываю к ней сочувствия, но Йен останется без матери.
...я бы не пожелала такого своей дочери.
Для меня они - зло. Для него - близкие люди, пусть бы он пока не умеет рассказать об этом, но когда-нибудь спросит о них.
Что ответить?
И мне ли придется отвечать?
И что ответят моей дочери, если вдруг я не вернусь? Ллойд сочинит для нее подходящую сказку, такую, в которую заставит поверить. Для ее же блага.
- Но тех людей скоро не станет. А ты и я... нам придется еще много времени провести друг с другом. Поэтому, давай попробуем подружиться?
Йен судорожно вздохнул. Я держала ладонь открытой.
- У меня есть дочь. Ее зовут Настя. Анастасия. Она тебе сестрой приходится... - вряд ли он что-то понимает, но слушает внимательно, сосредоточенно. - Она рыжая, как ты. А еще в веснушках.
Волосы Йена светлее. И глаза цвета меда.
Но в остальном - почти близнец, даже щербина между передними зубами имеется в наличии. И эти ямочки на щеках. А еще рыжий пушок на тощей шее.
- Но по характеру Настя - полная твоя противоположность. Она и минуты на месте усидеть не способна. И говорит без умолку, правда, понять не всегда получается. Девочки вообще часто говорят много и непонятно. Привыкай.
Он подвинулся чуть ближе.
- Хочешь на нее посмотреть?
Моя пудреница при мне. Включаю последний трек, разворачиваю экраном к Йену. Он сперва отшатывается, но тут же подается вперед.
Не человек - звереныш.
- Вчера она училась ездить верхом. У нее есть своя лошадка, но, думаю, что когда мы выберемся, то и у тебя появится. Ллойд - хороший человек...
...ложь. Не человек. И вряд ли хороший - подходящее определение.
О нет, Йена он не обидит, вот только... почему бы этому ребенку было не остаться абстрактной величиной? Такой, которая существует где-то по факту. Абстрактными величинами легко оперировать.
Йен осторожно коснулся экрана. Я же, повинуясь порыву, развернула пудреницу и включила в режим записи. Дети не должны отвечать за ошибки взрослых, а Настя имеет право увидеть брата.
- Если хочешь, скажи что-нибудь.
Молчит.
За все два месяца он не произнес ни слова. Только какое мне до этого дело?
Мы просматриваем все треки, которые хранятся в памяти. А под конец Йен смелеет настолько, чтобы сесть рядом. И когда я закрываю пудреницу, не сбегает, но тянет руку, касается волос.
- Темные, да? У тебя не такие?
Кивает.
- Ну вот, так уж получилась... среди рыжих не без брюнетки. Пойдем кушать? Конечно, здесь не сказать, чтобы хорошее меню, но иногда выбирать не приходится.
Сегодня у нас почти праздник: пшенка с маслом и сахар есть. Йен довольно ловко управляется с ложкой, которую тщательно облизывает. И тарелку тоже.
Я не мешаю. Он впервые становится похож на ребенка.
- Поиграем? Правда, с игрушками сложно. Ты наверняка привык к другой жизни, но попробуем что-нибудь придумать?
С придумыванием сложно. Комната почти пуста, а выходить за пределы - неразумно. Прятки и жмурки отпадают по той же причине - мы должны сидеть тихо-тихо. Рисовать нечем и не на чем. Из добычи - старый башмак и треснувшая тарелка, которая прячется под кроватью. Тарелку протираю от пыли и разбиваю на крупные куски.
- Смотри, - куски высыпаю на стол. - Это мозаика. Их можно складывать... вот так.
Некогда тарелку украшал орнамент и глазированное покрытие сохранилось.
- Видишь? Этот кусочек подходит к... вот этому. А сюда подвинем... нет, не получается.
Йен внимательно следит за каждым моим движением. Наконец, решается и трогает осколок.
- Думаешь, подойдет?
Убирает руку.
- Хочешь попробовать сам?
Я отступаю от стола, и Йен переводит взгляд с осколков на меня, снова на осколки. Тянется. Перебирает. Вид предельно сосредоточенный... сходство с Кайя становится невероятным.
- На, - он протягивает мне осколок.
- Спасибо. Куда мы его поставим? Сюда? Действительно, подходит. Какой ты молодец. Продолжим?
Настене эта игра надоела бы быстро. Пожалуй, Настена вообще не сочла бы ее игрой, а вот Йен увлекся. Он складывал осколки тарелки так, словно не было в его жизни занятия более важного. Язык и то от усердия высуну. А когда он вдруг выронил кусок и обернулся к двери, я поняла: что-то случилось. Или вот-вот случится.
- Йен, иди ко мне, пожалуйста...
Стало страшно. Он явно слышал чужих, на своих Йен внимания не обращает. А чужие... каков шанс, что друзья?
Магнуса нет.
Урфина тоже.
Охрана где-то рядом: за домом наблюдают, но... лучше не привлекать внимания.
- Йен, солнышко, иди ко мне. Сейчас мы с тобой спрячемся...
Смахнуть почти собранную мозаику на пол, подхватить Йена на руки - он слишком легкий для полуторогодовалого ребенка, поднять доску, закрыть за собой дверь. Лечь. Потянуть за веревку до щелчка. Я ведь проделывала это, тренировалась. Я знаю, что тайник надежен и в нем хватит места для двоих. Здесь темно, пыльно и душно, но безопасно.
Прижать Йена к себе. Закрыть задвижку. Затаиться.
- Все хорошо, малыш. Все хорошо, - я обнимаю его, а Йен не пытается вывернуться. Он замирает, вцепившись руками в ворот платья, утыкается носом в шею, дышит часто, нервно. - Нас не найдут. Мы хорошо спрятались, и будем лежать тихо-тихо. Правда?
Некоторое время ничего не происходит. Я даже начинаю думать, что зря испугалась, мало ли, что Йену почудилось, но вот раздается протяжный скрип входной двери. И шаги... двое? Трое? Больше. Люди переговариваются в полголоса, и слов не разобрать.
Только бы Йен не заплакал...
...я не видела, чтобы он плакал.
- Они нас не найдут, - шепчу настолько тихо, что и сама не слышу собственного голоса. - Не найдут... закрой глаза.
Глажу. Волосы у него мягкие, как пух... у Настьки такие же. Только от них молоком пахнет, а Йен пропитался запахами Города. Так не должно быть.
Детям не место во взрослых войнах.
А в шкаф заглядывают. И дверцу оставляют открытой - я слышу по звуку, и сама замираю, понимая, что в любой момент наш тайник может быть обнаружен.
Время тянется... так медленно.
Громко стучит сердце. И собственное дыхание слышится слишком уж громким.
Почему эти люди пришли сюда? Случайность или произошло то, чего Магнус опасался? Как надолго они здесь? И если уйдут, то... уходят. Хлопает входная дверь, вызывающе громко, как мне почудилось, словно бы кто-то давал понять - чужаки убрались. Можно покинуть убежище.
Нельзя.
Я не стану рисковать.
- Давай спать? - предлагаю шепотом. - Сейчас мы заснем, а когда проснемся, то тех людей здесь не будет.
Не вижу Йена, но его пыльная клейкая ладошка касается моей щеки. Гладит.
Успокаивает.
И мне становится стыдно. Я не имею права на страх.
- Спасибо. Хочешь, я расскажу тебе сказку? Правда, я не знаю, какие сказки принято рассказывать в вашем мире, но... какая разница, правда? Сказка - она всегда сказка... эта - про колдунью и одного мальчика, в сердце которого попал осколок волшебного зеркала. И сердце стало неживым. Но все закончилось хорошо, в сказках только так и может. Будешь слушать? Конечно, будешь. Далеко-далеко, в одном Городе, который совсем не похож на этот город, жили две семьи.
Йен слушает.
Он засовывает в рот большой палец, и Настька точно также делает, когда пытается себя успокоить.
- В одной семье рос мальчик. Во второй - девочка. Они не были братом и сестрой, но любили друг друга как родные...
...что я делаю?
- ...родители их были бедны и жили в каморках двух соседних домов. Каморки находились под самой крышей, а улочка, разделявшая дома, была узкой, а кровли домов вовсе сходились. И между ними тянулся водосточный желоб. Здесь-то и смотрели друг на друга чердачные окошки от каждого дома. Стоило лишь перешагнуть через желоб, и можно было попасть из одного окошка в другое...
...зачем я приручаю этого ребенка?
Притворяюсь ему другом. Играю. Сказки рассказываю. Заставляю себе верить. А потом отдам в "надежные и добрые руки"? Буду врать себе, что так для него лучше?
- Дети ходили друг к другу в гости...
...отправлять подарки ко дню рожденья от имени Анастасии.
...или вовсе постараюсь вычеркнуть из памяти сам факт его существования?
Это не получится. Если бы не видеть, а просто знать, возможно, и удалось бы. А теперь... Йен есть, этого не изменить. Вот он, лежит, прижимается ко мне, сопит. Заснул, кажется. Вот тебе и сказка... или сказочник такой?
Его следовало вывезти из Города. Пожертвовать охраной, все равно от нее пользы нет, и отправить. В Ласточкино гнездо, к границе, неважно куда, лишь бы подальше от этой безумной войны и площади Возмездия. Не пощадят же.
Настей я не стала бы рисковать.
Не знаю, сколько времени мы провели в тайнике, показалось - целую вечность, на самом деле вряд ли больше часа, но Магнус все-таки появился. Он открыл тайник и спросил:
- Вы целы?
Йена вытащили. Помогли выбраться и мне.
- Целы.
Только ноги затекли так, что стоять могу, лишь упершись обеими руками в стену, покачиваюсь, словно пьяная. И стараюсь не смотреть на тени в углу.
Все-таки засада была.
И скоро этих людей хватятся.
- Надо уходить, - Магнус подает руку. - Спасибо.
За что?
И тут до меня доходит. За то, что Йена не бросила? Он и вправду думал, что я на это способна? Избавиться от ребенка чужими руками? Не убийство, но... случись вдруг с Йеном что-нибудь, разве это не было бы мне выгодно? Нет ребенка - нет проблемы. А с совестью мы как-нибудь уживемся.
Совесть здесь в принципе не аргумент.
Проклятье. Я сама себе противна становлюсь от подобных мыслей.
Мы уходим. Темными переулками. Подвалами. Катакомбами. Забытыми переходами, в которых стоит характерный смрад канализации, а стены поросли розоватыми грибами. В очередном убежище сухо и тесно из-за ящиков. Из них сооружают подобие кровати.
Они же идут на костер.
Здесь мало воздуха и огонь горит плохо, но хватает, чтобы подогреть остатки все той же пшенки. Жаль, сахар закончился.
- Йена надо отослать, - он теперь не отходит от меня ни на шаг, то и дело цепляется за юбку, словно боится, что я сбегу. - Здесь слишком опасно.
Почему я должна говорить настолько очевидные вещи?
Почему возвращения не потребовал Ллойд? И Магнус молчал? Он-то видит, что творится в городе.
Или опять мое спокойствие важнее подобных мелочей? И кем у нас Йен на этой шахматной доске? Не король, но и не пешка... фигура без номинала.
Во имя потенциального спокойствия мира, пожертвуют и ею.
- Послезавтра казнь, - Магнус подбрасывает в огонь желтоватые отсыревшие доски, и дым расползается по пещере.
Я знаю, что казни на площади Возмездия проводятся часто. Они - почти жертвоприношение, пусть бы и Храм закрыт именем Республики. В ней нет богов. И нет правителей.
Только народные избранники, которые все-таки решились.
- Только Кайя?
Повторяю себе, что его не получится убить, но... не верю. Он устал бороться. И готов уйти.
- И Кайя тоже.
- Хорошо, - я протягиваю к огню руки, удивляясь тому, что пламя не греет. - Выйти придется рано. Мы должны оказаться как можно ближе к эшафоту.
Магнус не спорит, а Урфин пытается убедить, что в этом нет смысла. Слишком опасно. Урфин будет среди конвоя. Он попытается подобраться ближе. Передать записку.
Не уверена, что Кайя способен читать.
- Лучше это, - я развязала шнурок и сняла кольцо. - Отдай ему.
- И ты останешься здесь?
- Конечно, нет.
...Кайя, когда я до тебя доберусь, то... не знаю, что с тобой сделаю.
На отдых - два часа. Ящики. Плащ вместо простыни и он же за одеяло. Костер почти погас. Тишина, в которой слышно, как где-то далеко, в лабиринте ходов, разбиваются капли о гранитную гладь. Города тоже умеют плакать.
А мне пока нельзя.
И когда Йен забирается на импровизированное ложе, у меня не хватает сил прогнать его. Йен же, устраиваясь под боком, протягивает осколок старой тарелки.
- Спасибо, дорогой.
Остатки узора. Острые края... получится ли у меня когда-нибудь склеить собственную жизнь?
Не знаю. Я постараюсь.
...говорят, завтра уже лето. Летом нельзя умирать, Кайя. Умирать вообще не стоит, разве что и вправду время пришло. А тебе - рано. У тебя дети, между прочим. Двое. Я знаю, что тебе про Настю не сказали, извращенное милосердие, но про Йена ты не можешь не знать. Он - твоя копия. И да, я все еще ревную, но это же не повод, чтобы вот так... с головой расставаться. Очнись, пожалуйста. Ты нам нужен.
Молчание.
Казнили на площади. Кайя сказали, что площадь называется площадью Возмездия. Это тоже было неправильно. У нее было другое имя...
...мост. Возвращение.
Встреча.
Кто-то очень важный... и по первому снегу. Снег шел, определенно. А вот сейчас - растаял. И солнце вовсю припекает. Охране жарко, на них слишком много железа. Идут, сомкнув щиты, плотным строем, железной коробкой. Удачное построение для пехоты, но не в условиях города. В уличных войнах другие правила.
А пахнет кровью. Разной. Кайя ловит нюансы ароматов. Старая, засохшая, въевшаяся в камни. И та, что посвежее, разлагается под солнцем, привлекая рои мух. Молодая, горячая, алого цвета.
Лужи и лужицы.
Дождь вчера шел, и кровь смешалась с грязью. Нельзя же по крови ходить. Она ведь чья-то.
Людей собралось сколько. Женщины. Мужчины. Серые лица и пустые глаза, в них - то самое алое марево, которое вызывает мигрень. Кайя трясет головой, и цепи звенят. Зачем их столько?
Они боятся, что Кайя сбежит.
Ему некуда.
Он подымается на эшафот. Оттуда лучше видно. Интересно даже... они всегда приходили смотреть на казнь, не из любопытства, но потому что так было принято. Кайя помнит этот дом, и длинный балкон, способный вместить многих. Для Кайя ставили кресло. Сейчас же все сидят на лавках. Судьи не расстались с мантиями, и сливаются в одно сплошное алое пятно.
Ветерок шевелит полотнища.
У самого помоста, за оцеплением, сидят женщины. Кайя понимает, что они пришли сюда очень рано, возможно, в полночь или еще вчера, чтобы занять лучшие места. Женщины принесли корзины, а в них - пледы, бутыли с водой или чаем, сухие лепешки и рукоделие.
Вяжут. Тонкие спицы мелькают в руках, женщины разные, но ритм один, и, кажется, что они цепляют спицами алое марево, вывязывая одну огромную шаль, которой вот-вот накроет Город.
Женщины сосредоточены. Они осознают всю важность своей работы. И отвлекаются лишь на новых участников действа. Эти люди знакомы Кайя.
Старик в черном камзоле держится прямо, гордо, взирая на толпу свысока.
Ему свистят. Бросают камни, но те разбиваются о щиты стражи.
Две женщины. Похожи друг на друга, но первая вызывает отвращение явной нечеловечностью своей природы - Кайя видит ее изнутри. Вторая пуста, выгорела. Она идет, опираясь на руку первой. Ступает медленно, осторожно, словно боится упасть. Обе - в одинаковых черных платьях. И обе лишены лиц. Вместо них - маски из пудры и румян. Та, которая еще человек, смотрит перед собой, но почему-то складывается ощущение, что она слепа.
Ее убивают первой.
Все довольно просто.
Несколько ступеней - помост над помостом. И плаха, которую застилают алой тканью. Щелкают спицы, стальные жвалы жуков-вязальщиц.
- Останови, - старик остановился рядом с Кайя. - Ты можешь. Останови.
Зачем?
- Она все равно умирает...
Да, Кайя видит. Женщина внутри пуста и больна. Она плохо понимает, куда ее ведут. И та, вторая, заботливо поддерживает под руку, но стоит палачу коснуться топора, как кидается с воем...
Ее бьют по лицу.
Нехорошо бить женщин.
- Пусть сама умрет. Тебе ведь недолго ждать...
- Чего?
- Свободы.
Кайя свободен. Наверное. Но ему некуда идти. И люди собрались, чтобы посмотреть, как его убивают. У них не получится, тогда люди оставят его в покое.
- Ты не понимаешь... - старик долго смотрит в глаза. - Ты победил, но не понимаешь этого... никого не пожалел ради этой победы. Даже собственного ребенка. И не понимаешь.
Топор с хрустом перерубает шею. И голова женщины катится, катится... кровью опять пахнет. Неприятно. Вторая кричит и бьется на помосте, как рыба, вытащенная из воды. И как рыба задыхается.
Но ее все равно казнят.
- Вот и все. Моя дочь последняя. Еще я и... мой род исчезнет. Но тебя уже нет, Кайя Дохерти.
Кайя.
Да, это его имя.
Кайя Дохерти.
Старик сам подымается на эшафот и, обведя толпу насмешливым взглядом, говорит.
- Вы тоже мертвы. Ваш бог вас убьет.
- У нас нет бога, - отвечает обвинитель.
И старик опускается на колени. Он не боится топора. А Кайя, нагнувшись, поднимает голову. Он всматривается в лицо, которое искажено смертью, и вытирает кровь со щек.
Раньше старик носил парики... и та женщина тоже. Высокие. И золотые. С колокольчиками, птицами... она сказала, что ненавидит Кайя. И это взаимно.
...пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста...
Темнота плачет.
Не надо. Кайя нельзя убить. Зачем тогда печаль?
...ты же слышишь. Отзовись. Пожалуйста...
Нельзя.
Он не хочет сделать больно тому, кто дорог. И значит, надо молчать.
Тела уносят. Подают знак Кайя. Подталкивают копьями в спину, и острия рвут рубашку. Кайя подымается, но темнота не желает отступать. Она вьется, окружает, касается лица, волос, шеи, умоляя вернуться...
И один из стражников вдруг становится между Кайя и плахой.
- Да очнись же...
Кайя знает его! Но прежде, чем успевает задать вопрос, стражник толкает Кайя. И одновременно вкладывает что-то в руку. Твердое. Неудобное. Маленькое.
Кольцо.
Синий камень ярко вспыхивает на солнце, в его гранях - море. И небо тоже. Паладин, который каждый год приходит к Белому камню. И сам камень. Замок. Город во всем своем неспокойном великолепии. Кайя помнит каждую улочку в нем...
...в камне храм. Эта площадь, которая и вправду выглядела иначе.
Помост.
Свита.
Клятва, которую Кайя нарушил.
Память собиралась. Стремительно. Больно. Каждая мелочь. Каждая минута. Каждый вдох и выдох.
Слишком много всего...
...алое марево вползает в бреши, пробитые памятью, наполняет Кайя, до краев, до безумия. Еще немного и он не выдержит... чего ради держать?
Они отняли все.
Предали.
Воевали. Всегда воевали. Травили мир своей ненавистью, беспричинной злобой. Бешеные... и Кайя не лучше. Нужно лишь ударить. Их не станет. А потом и за ним придут. Это милосердно.
Для мира тоже.
Он протянул руку, преодолевая смешную преграду цепей. Лопнули сразу, громко, ударив по нервам. Ну же, почему люди замерли? Боятся? Пускай. Больше страха. Больше злобы.
Больше мерзости.
Кайя выпьет столько, сколько сможет.
А потом...
...Кайя, нет!
...Иза?
Здесь?! Здесь. Рядом. В толпе, которая подалась назад. Боятся? Правильно. Пускай. Страх за страх - хорошая плата. Замерли жвалы-спицы. И побледневшие вязальщицы падали на землю. Попятилась стража. Кто-то завизжал...
- Останови их, - Урфин отбросил щит. - Если толпа побежит, Изольду затопчут.
Как он мог привести ее сюда?
Рисковать?
- Кто пошевелится, - Кайя говорил достаточно громко, чтобы его услышали, - умрет.
Теперь он чувствовал ее... и видел.
Слов не достаточно. И на толпу падает полог его воли. Это оказывается, просто. Люди-марионетки. Хрупкие. Замерли, не в силах шелохнуться. Чуть усилить давление, и они перестанут быть.
И те, которые на балконе. И те, что на земле... и те, что вокруг.
Изольда не пострадает.
Теперь он способен убивать избирательно.
...не надо никого убивать...
...ты вернешься?
Он уничтожит Город. Замок. Протекторат. Людей. Если не согласится, то уничтожит. Ему нечего терять. Наверное.
...я уже вернулась. Не делай этого. Пожалуйста.
...почему?
Они же сами этого хотят, иначе зачем столько ненависти?
Боль причиняют. Без причины. Без жалости.
Кайя устал от боли.
...больше не будет. Я ведь здесь.
До нее - пять шагов по замершему миру.
Каждый - как последний.
И Кайя страшно заглядывать в ее глаза. Но он умеет преодолевать страх. Серые и яркие, он уже и забыл, насколько яркие.