Не прошло и трех дней, как встретились два заклятых врага.
Встал перед золотым троном Ерхо Ину.
Склонил голову Тридуба перед кёнигом и положил к подножию трона дюжину шкатулок, драгоценными камнями наполненных. Бросил к ногам Вилхо шкурки чернобурок и соболей.
Принес Янгхаар чудесные ткани: яркие шелка и бархат мягкий, как первая трава, златотканный атлас и скользкую переливчатую тафту, которую делали за морем. Привел он дюжину жеребых кобылиц изабелловой масти и полдюжины тонконогих восточных жеребцов.
Доволен остался Вилхо.
Принял он дары и, велев подняться, подал Ину правую руку, а Каапо - левую.
- Мы, - обратился он к Янгару, - волей богов поставлены над Севером и данной нам властью освобождаем тебя от клятвы, принесенной столь неосторожно. Мы говорим, что неугодна месть богам.
Жрецы, сидевшие у подножия трона на мягких белых коврах, закивали.
И Советники подхватили слова Вилхо.
- Отправь в храм Маркку черного быка. И матери всего сущего - дюжину белых голубей. Для Акку - клинок, кровью обагренный...
Поклонился Янгхаар, показывая, что сделает так, как кёниг велит. И вряд ли кто видел усмешку на его губах. Кёниг же нахмурился и громко произнес:
- Да будет отныне между вами мир вечный.
И руки соединил.
Сдавил Тридуба ладонь Янгхаара так, что затрещали кости. Крепким было и ответное пожатие. Смотрели двое друг другу в глаза. Улыбались.
И всякому было ясно: страшным будет мир меж ними.
- Будь у меня еще одна дочь, - усмехнулся Ерхо Ину, сжимая ноющие пальцы в кулак. - Отдал бы ее тебе. А пока возьми виру за свою обиду.
Три сундука, наполненных золотым песком, внесли в зал.
- Что передать твоему сыну? - Янгхаар не удостоил виру и взгляда.
- Тот, о ком ты говоришь, больше не мой сын.
Не ответил Янгар, но подал знак, и встали перед Тридуба сундуки с монетами.
Довольным выглядел Вилхо.
Вот только люди, к кёнигу близкие, шептались, что слишком уж вольно стал держаться Черный Янгар. И подчинившись воле кёнига на словах, на деле он задумал недоброе: нарушить слово, перед троном сказанное. А иные и вовсе заговорили, что будто бы вышел час славы Янгхаара Каапо. И пусть пока еще он в силе, но вскоре иссякнет эта сила.
Третьи добавляли: громко поет Пиркко-птичка. И готов слушать ее кёниг.
Но никто не удивился, когда покинул Черный Янгар город.
Куда ушел?
Кто знает.
Только Вилхо, услышав новость, помрачнел да швырнул в слугу серебряным кубком. Расплескалось вино по белому ковру. Алое. Еще не кровь, но... дурно стало кёнигу.
И Пиркко, стоявшая за спиной его, положила руки на плечи, сказав так:
- Не стоит он твоего гнева... волк ведь. Погуляет и вернется.
- Я не разрешал ему уходить.
Нежны были ее пальцы, бережно касались они мягкой кожи Вилхо, заставляя его позабыть о горестях. И подумалось: отчего б не жениться?
Хороша женщина.
И род Ину силен кровью.
Наследник крепкий родится... пора уже о наследнике подумать.
- Наверное, - нежно пропела Пиркко, - он не привык спрашивать разрешения. Думает, что сам над собой хозяин...
Правду сказала. Только от этой правды вдруг всколыхнулась обида.
Разве не Вилхо принял под крыло свое оборванца, про которого только и можно было сказать, что нагл он да свиреп? Разве не доверил ему своих воинов? Не возвысил, одарив и золотом, и землями?
Кем был бы Янгхаар Каапо без своего кёнига?
И чем же он платит за ласку?
Тем, что смотрит, не пытаясь скрыть брезгливость? Или тем, как явно демонстрирует, что отвратительны ему прикосновения Вилхо? Сам кёниг?
Неповиновением?
И как скоро оно в открытый мятеж перерастет?
- Он нужен мне, - сказал Вилхо, позволяя вытереть винные пятна с кожи и халата. Кольнуло обидой: испорчена дорогая ткань, а все из-за дикаря, который так и не сумел своим стать.
- Зачем? - Пиркко поднесла новый кубок.
Когда он вновь стал пить вино?
...а какая разница.
Разве кёниг не может делать то, что пожелает?
Может. Это говорили синие глаза Пиркко.
- За тобой стоят верные люди... и разве не будет достаточно их, чтобы твой покой сберечь. Отпусти Янгара, если так уж ему свободы хочется... только пусть за ним приглядят.
Мизинец Пиркко рисовал узоры на груди кёнига. И сердце замедлялось, наливалось странным холодом. Мысли и те становились тягучими.
...хотел возразить кёниг, но лень стало.
И то, рука лежащая на груди, была странно тяжела.
Подумалось вдруг, что правду говорит Пиркко.
Получит Янгхаар свободу, коль желает. А служить Вилхо будут иные, верные люди, которые видят кёнига. Что же до этого отступника, то... Вилхо позволит ему жить так, как хочется Янгару. Если, конечно, сам Янгар не умышляет дурного против кёнига.
И успокоился он.
А Вилхо обратился мыслями к другому весьма важному делу.
- Я отдал твоему отцу пятьсот золотых монет за тебя, - сказал кёниг, целуя тонкие пальчики женщины, кто в скором времени будет названа его женой. - И он принял...
- Как он мог отказать тебе? - ответила Пиркко.
И улыбнулась.
Она была счастлива: все шло именно так, как должно.
...не солгали тени. И невысокую плату с нее взяли, да если бы и больше попросили, то что с того? Чужой крови не жаль. Пусть льется, а с нею пусть прибывает сила Пиркко.
Мой муж вернулся в начале зимы. А та медлила, словно ждала именно его. И я, каждый день выбираясь к оврагу, бродила, принюхивалась, пока не истаял призрак его запаха. Первые холода спаяли листву в плотный хрустящий панцирь. Он разламывался под моим весом, и острые иглы льда впивались в лапы.
Но я возвращалась.
Вновь и вновь.
А когда почти поверила, что Янгар ушел насовсем, он вернулся. Только не к оврагу. Сонный лес сказал мне, где искать его.
Поляна.
Белое полотнище первого снега. И налет инея на камнях. Слюдяными узорами украшены стволы черных деревьев. Ветви кустарника в ледяной броне торчат, словно копья.
Луна спустилась низко.
Полная. Округлая и цвета ярко-желтого, она напоминала мне головку сыра.
Света она давала много. И в нем, зыбком, кожа Янгара казалась черной. Он был обнажен до пояса, и белые шрамы причудливым узором покрывали кожу. Босые ноги оставляли следы на снегу. И толстые косы метались, словно змеи. В руках Янгар держал палаш. Широкое, чуть изогнутое лезвие. Благородный узор булата. И тяжелая простая крестовина рукояти. Клинок скользил, беззвучно рассекая воздух.
Быстро.
И еще быстрее.
По темной коже летели капли пота. И я слышала спертое тяжелое дыхание.
Янгар танцевал на поляне давно.
Он устал, но не позволял себе остановиться. В нем звучало эхо войны, и я слышала, как он борется, пытаясь унять его голос.
И да, я узнала его раньше, чем увидела.
Просто сердце вдруг екнуло и замерло в груди. А потом застучало быстро, испуганно. Нынешний, Янгхаар Каапо был чужим для меня. И я остановилась. Нет, я не боялась, что Янгар заметит меня: завеса туманов была надежна. Но он вдруг замер, повел головой и, отбросив за спину тяжелые косы - все еще числом семь - вдруг повернулся ко мне. Янгхаар Каапо смотрел мне в глаза, хотя я была готова поклясться, что не видел.
Я же медлила. Пряталась.
- Кто здесь? - спросил он шепотом.
И шелест ветра был ответом.
- Это ты, маленькая медведица? Выходи.
Наверное, я могла бы.
Достаточно сделать шаг, выбраться из тени и отбросить туманы за спину. Они вдруг стали тяжелы, как саван, и пахнут так же, тленью.
- Пожалуйста, - мягко попросил Янгар.
Надо, но... почему медлю? Чего жду?
- Это ведь ты. Я знаю, что ты, - ладонь Янгара скользнула по клинку. И тот засиял, отзываясь на ласку хозяина. - Почему ты не выходишь?
Не знаю сама. Держит... предчувствие?
- Что ж, дело твое. Только не исчезай, ладно?
Он провел тыльной стороной ладони по коре дуба, стирая иней. И лбом прижался, точно у дерева искал утешения. Янгар стоял так долго, и мне было неловко оттого, что я стала свидетелем такой его слабости. И когда палаш, выпав из руки, слабо зазвенел, мой муж очнулся.
Он осматривался с удивлением, словно не понимал, где находится и как попал на эту поляну. А я ждала, предчувствуя, что скоро случится нечто важное.
- Стой, - голос Янгара заставил вздрогнуть.
В первое мгновенье я решила, что он все же увидел меня, но потом поняла: смотрит Янгар в противоположную сторону.
Три березы росли из одного ствола. Некогда единое, дерево попало под удар молнии, но не умерло, а переродилось. И в сплетении корней его свила гнездо саайо, легконогая пожирательница снов.
Я слышала ее, как слышала всех существ в моем лесу.
И полуночный тихий плач, что так похож на скрип половиц.
И голод ее, который невозможно было удовлетворить даже на мгновенье.
И страх, когда налетела та последняя осенняя буря, едва не вывернувшая березы.
И сейчас - сладкое предвкушение.
Саайо чуяла человека, который - вот глупец - выбрался на лесную поляну при полной луне. На его поясе сталь, но он к ней не потянется: саайо умеет ладить с людьми.
Она ползла к босым ногам Янгара, слалась поземкой, белой гадюкой, которая нежно касалась ступней. И те синели, лишаясь тепла. Саайо же, выпустив тонкие лозы, карабкалась выше. Теперь она пела, и я сама, завороженная, слышала голос ее, который уговаривал отбросить страх. И про осторожность забыть.
...закрой глаза, Янгар.
...закрой и послушай, что шепчут тебе снежинки. Слышишь звон? Серебро летит из продранного мешка Йоллоу-нину, зимней старухи. Все лето она копила, монетку к монетке, лепесток к лепестку. Собирала приданое для дочери, которая столь страшна, что никто из богов не желает брать ее в жены. И старуха надеется, что серебро поможет.
Вот только мыши в ее доме мешок грызут.
И зимой, когда серебра становится много, под тяжестью собственной высыпается оно сквозь прорехи.
Ты не знал этого, Черный Янгар?
Ты, называющий себя сыном Укконен Туули?
Ты чужак...
Саайо, обвив грудь Янгара туманом, приникла к ней.
И я слышала горький аромат памяти Янгара, в которую заглянула саайо. Она вытягивала нити его души, пытаясь нащупать ту самую, что звучит громче прочих.
...шелестели пески, и брел караван. Бесконечна дорога его.
...мучила жажда. Пот градом. Соленый.
...кровь лилась на песок, и сыпались удары.
...он устал танцевать у столба, и цепь натерла ногу, но хозяин нынче весел. Он не отпустит.
...клинок вспарывает смуглое горло, обрывая жизнь человека, которого Янгар - и я вместе с ним - ненавидит столь люто, что дыхание перехватывает.
...летят лошади. И грязные люди жмутся к исхудавшим шеям. Нахлестывают. Впереди - великая пустыня. Позади - шакальи сотни Богоравного Айро-паши. Догонят. Спеленают. И вернут в белокаменный благословенный Каймат, чтобы казнить разбойников на площади.
...снова песок. Жара.
И лицо Янгара бледнеет. Он ловит губами воздух, и саайо, обняв его, позволяет вдохнуть. Она не убивает быстро.
...пески и пески, куда ни глянь. Красное море идет по пятам, кусает за ноги. Солнце спустилось низко, слизывает шкуру Янгара. И та, уже не красная - черная, идет пузырями.
- Отпусти, - я говорю это саайо, не открывая рта. А она шипит и лишь крепче впивается в губы моего мужа. Он же, запрокинув голову, облизывает их. И вновь переживает тот момент, когда едва не умер... все разы, когда едва не умер.
Их слишком много для одного человека.
- Отпусти, - повторяю, уже не словами - рычанием.
- Он сам этого хочет, - голос саайо - шелест ветра, запутавшегося в сети ветвей. - Разве не видишь ты?
И рывком она сдирает тяжелые покровы чужой души.
- Гнилая.
- Черная, - возражаю я.
Выжженная. Выбитая.
Песками. Жарой. Людьми.
Искалеченная.
Изломы зарастали вкривь и вкось, как кости в руках неумелого лекаря. И я видела алые ленты старых шрамов, в которые впивались призрачные когти саайо. И под ними, глубже, толстую корку сукровицы. А под ней - еще одну рану, старую, незажившую...
- Оставь его, - я опускаюсь на четыре лапы, и бурая шкура прорастает в меня. Шерсть на загривке становится дыбом, а из горла уже не слова доносятся - рычание.
- Еще немного... - саайо разрывается между страхом и голодом.
- Нет.
- Поделимся? Мне - разум. Тебе - тело... сердце. Слышишь, как стучит.
И она, легким прикосновением когтя, заставляет сердце биться еще быстрее.
- Бери... бери... вкусное...
Сама же, прикипев к губам, тянет силы. Захлебывается от жадности.
- Прочь! - один прыжок и я оказываюсь рядом с саайо. Громко клацают зубы. И пожирательница снов визжит. Но раны ее быстро затягиваются. И я слышу шепот:
- Пусть сам выберет.
Туман вдруг становится плотным. И саайо, отпустив душу Янгхаара, лепит себя. Она рисует лицо, шею, плечи... тщательно и с любовью, мурлыча от предвкушения.
И вдруг я понимаю, кто сейчас встанет перед Янгаром.
- Ты? - он обрел дар речи. И руку прижал к груди, словно закрывая свежую рану.
- Я, - ответила саайо.
Мой голос.
И мое лицо такое непривычно красивое.
Шрама нет.
Но кожа бледнее обычного. И лицо приятно округло.
И вовсе я - улучшенная копия себя же.
- Ты ведь искал меня, - она склоняет голову на бок, почти касаясь плеча. Неужели мой муж не видит, насколько нечеловеческий это жест. - Искал, я знаю...
- Да.
- И ты не хотел меня обижать.
- Да.
Он смотрит на нее с таким восторгом, что я закрываю глаза.
Ложь.
- Ты просто не справился с собой, - саайо шагает навстречу. Она скользит по снегу, не оставляя следов. А я сдерживаю крик: открой глаза, Янгхаар Каапо! Неужели не способен ты отличить призрак от живого.
- Прости, - шепчет он и руку тянет, желая коснуться. Захватывает пальцами рыжую прядь, тянет и говорит удивленно. - Такая холодная...
- Согреешь меня?
- Такая бледная...
- Согрей, - просит саайо. Он же закрывает глаза и просит:
- Прикоснись ко мне. Пожалуйста.
Призрачная ладонь скользит по смуглой щеке, касается губ, запирая слова. А в следующий миг нож беззвучно останавливается у горла.
- Кто ты? - голос Янгхаара холодней льда.
- Я твоя жена...
- Нет, - он проводит по горлу, вспарывая кожу. И железо причиняет саайо боль. Она визжит и рвется, но крепко держит Янгхаар ее за руку. До тех пор держит, пока сама рука не исчезает.
Клочья тумана ложатся под ноги.
С рассветом и они растают.
Призрак меня исчезает, но я остаюсь. А Янгхаар Каапо, опустившись на колени, собирает снег. Он умывает лицо, трет яростно, точно желая стереть черноту. Он еще не очнулся ото сна, но душа его, растревоженная саайо, кричит от боли.
И решившись, я подхожу, касаюсь носом плеча, говорю:
- Пойдем со мной, Янгхаар Каапо. Я покажу тебе свой дом.