Аннотация: Прошу не удивляться, некоторые моменты из 1 части будут доработаны
Глава 4.
Лихо вернулся заполночь.
И ни слова не сказал, но сгреб Евдокию, уткнулся холодным носом в шею, да так и замер. Стоял мокрый, взъерошенный... и пахло от него вином.
- Лихо...
- Все хорошо, - он все же заговорил. - Все хорошо, Ева... он к тебе больше и близко не подойдет...
- Не подойдет, - согласилась она, просто потому, что сейчас, чувствовала, надо было соглашаться.
И пряди мокрые разбирать. И рубашку стянуть, которая прилипла к коже, а кожа эта побелела... придумал тоже, среди ночи купаться... или топиться?
- Не подойдет...
- Конечно, а если подойдет, то я его... канделябром, - сказала и не выдержала, рассмеялась. - Я подумала, что насмерть... представляешь, если бы и вправду насмерть? Не то, чтобы сильно жаль, но ведь судили бы... и на виселицу.
- Женщин не вешают.
- Тогда что?
- За непредумышленное убийство? - Лихо переспросил и нахмурился, словно и вправду раздумывая, что грозило бы Евдокии, окажись голова старшего актора не такой прочной. - Сослали бы в приграничье, на поселение...
- Ну, приграничье всяк лучше плахи.
Он не злился. И не собирался Евдокию обвинять. И конечно, она-то ни в чем не виновата, но... неприятно.
- Я бы не позволил тебя обидеть...
А глаза уже не зеленые, желтизной отливают волчьей... не глаза - злотни новенькой чеканки.
- Лихо...
- Все хорошо, - повторил он, улыбаясь какой-то на редкость беспомощной растерянною улыбкой. - На самом деле все хорошо...
Ложь.
Но не в том, что случилось недавно, потому как происшествие это было несуразицей, глупостью, и Лихо понимает, иначе не пришел бы.
Позволил себя уложить.
И Евдокия рядом легла, голову на плече пристроила.
- Рассказывай, - велела, хотя и не думала, что он подчинится. Но Лихо, коснувшись губами макушки, заговорил.
- Мы с Себастьяном ладили. С остальными сложно... нет, я люблю всех своих братьев и сестер тоже, но... с ними было не так. Велеслав вечно жаловался... Яцек - чуть что, так и в слезы... прочие - вообще малышня... а Бес - он веселый...
- Погоди, - Евдокия отстранилась. - Он твой... брат?
- Старший, - кивнул Лихослав.
- То есть ты... князь Вевельский?
- Буду когда-нибудь. Но да, а что?
- Ничего.
Но локтем в бок толкнула, вымещая раздражение.
И ведь умом-то понимает, что Лихослав не виноват в прошлых бедах, даже не Евдокииных, а семейства ее, но все одно обидно.
Князь.
Вевельский... так это получается, что потом, после свадьбы сама Евдокия княгиней станет? Мысль эта показалась ей столь нелепой, смешной, что Евдокия фыркнула.
Какая из нее княгиня?
Недоразумение одно.
- Не волнуйся, этот титул... ерунда одна... - Лихо перевернулся на бок и, в глаза заглянув, тихо добавил. - Если он вообще мне достанется... по праву он должен Себастьяну принадлежать. Но отец решил, что... он не любит странностей. А Бес всегда был странным... я-то многого не помню по малолетству, зато вот понимаю распрекрасно, что если отец про меня дознается, что я...
- Волкодлак.
- Да, - он потерся щекой о ладонь. - Он вполне способен еще один отказ написать.
- Как?!
- Обыкновенно. В Статуте имеется пункт о чистоте крови, а моя теперь, сама понимаешь... - и замолчал, напрягся вновь, разве что не скалится.
Вот бестолковый.
- Поэтому если ты решишь, что...
- Сбежать вздумал? - Евдокия дернула за жесткую прядь.
- Я?
- Ты! Все вы, как девицу в постель уложить надобно, золотые горы словесами сыплете, а как в храм идти, разом десять причин находится... то он не князь, то волкодлак... нет уж, дорогой, раз обещался...
- Обещался - женюсь. Ева...
- Что?
- Ничего, - высвободив ее руку, Лихо прикусил пальцы. - Ты и вправду не боишься?
- Того, что тебя титула лишат?
- И этого тоже...
- Этого - точно не боюсь, - нужен Евдокии княжий титул примерно как козе телескоп.
- А того, что я... вдруг они ошиблись? И крови хватит, чтобы обернуться...
...а вот этого он сам боялся.
- Лихо, скажи, если бы была хоть малый шанс на то, что ты волкодлаком станешь, тебя бы выпустили оттуда? - она спрашивала, в глаза глядя.
Дрогнул.
Отвернулся и ответил:
- Нет.
- Дай угадаю, свои бы и прибили... а после прислали письмо, что, мол, погиб во славу короля и отечества?
- Да.
- Но ты живой и здесь.
- Живой и здесь, - повторил он, точно сам себе до конца не веря.
- И значит, не бывать тебе полноценным волкодлаком.
Поцеловала в холодную щеку.
- А если и так, - сдаваться этот упрямец не был намерен, - хватит и того, что скажут, если вдруг выплывет... рано или поздно, но выплывет... скандал случится...
- Напугал.
- Нас перестанут принимать в свете...
- Меня и до того не принимали.
- Ты упрямая.
- Я, между прочим, замуж в кои-то веки собралась, а ты мне тут чинишь препятствия, - Евдокия легла на живот, так сподручней было его разглядывать. - Волкодлак и... волкодлак... зато если с волчьей кровью, то однолюб... сам говорил...
- Когда?
- В поезде!
- Так мало ли, что я там говорил! Переволновался, вот и нес всякое...
Улыбается. И улыбка - вполне себе человеческая, а что клыки слегка выглядывают, так это на луну.
- С чего это ты там переволновался?
- А не помнишь? Ты меня крендель украсть заставила!
- Я заставила?!
- Ты, - Лихо щелкнул по носу. - Прямо таки потребовала... мол, не принесешь крендель, не будет разговора...
Врет, не так все было! Но возмутиться Евдокии не дали.
- Ева... значит, не передумаешь?
- А тебе хочется, чтобы я передумала?
- Нет, я... боюсь, что ты передумаешь.
- Не бойся. Не передумаю. Ты на мне женишься. И мы будем жить долго и счастливо... а если вдруг слухи пойдут, то и леший с ними. Уедем из Познаньска... в Краковель, у маменьки там дом... но мы лучше свой купим, где-нибудь за околицей, чтоб любопытных поменьше. С подвалом и цепью...
- Зачем?
- Тебя сажать стану, ну, если вдруг на полную луну выть вздумаешь. А шерсть и вычесывать можно... я слышала, что собачья шерсть очень теплая, из ее еще пояса вяжут, от ревматизму.
- Жестокая!
- Практичная. Представь, какой прибыток! Тебе-то ничего и делать не надо, сам порастешь...
Он не выдержал, рассмеялся, должно быть, представивши, как сидит на цепи, а Евдокия с крупным овечьим гребнем шерсть дерет, приговаривая, что та нынешней луной особо длинная и хорошо блестит...
- Опять же, на охоту тебя выпускать можно будет...
Смеялся тихо, но на душе от смеха его становилось радостно.
- Практичная... как есть практичная... - Лихо прижал к себе. - Замечательная...
Успокоился.
И лежал, разглядывая потолок, молчал, но молчание в кои-то веки было не тягостным. Евдокия не мешала, она сама пыталась представить будущую их жизнь, настоящую...
Какую?
Какую-нибудь, хорошо бы счастливую... имеет же она, Евдокия, право на счастье? Княгини из нее не выйдет, это точно... и что скажет Тадеуш Вевельский о такой невесте? Не обрадуется... или напротив? Дела-то семейные, Лихо сам признался, идут плохо, а за Евдокией - деньги стоят... и значит, примут. Деньги - точно примут, а вот ее...
...если подумать, то купеческая кровь в чем-то сродни волкодлачьей. Вреда-то от нее нет, а стыдно... нет, прочь такие мысли.
Лихо не позволит обидеть.
Ему Евдокия верила.
- Мы виделись-то с большего летом... Беса в имении держали... он же лет до шестнадцати вовсе уродцем был.
Странно этакое представить.
- Горбатый и с хвостом, и еще характер его упертый, если чего решит, то сдохнет, а исполнит... но характер ладно, а вот хвост его отцу поперек горла был. Ну и остальные... они на отца смотрели... нет, не подумай, что он плохой. Обыкновенный человек. Боится непонятного. В общем, с Бесом оно понятно, а из меня князя делали.
- Это как? - поинтересовалась Евдокия.
- Обыкновенно. Учеба... манеры... и манеры важнее учебы... чтоб держаться умел, отца не опозорил. Он страшно боится позора... и скандалов жуть до чего не любит.
Лихо провел ладонью по спине, не то ее успокаивая, не то сам успокаиваясь.
- Он думал, что Бес до конца своих дней будет в поместье сидеть. Нет, смерти не желал, но... чтобы на люди не показывался, не напоминал о своем...
- Уродстве?
- Да. А он взял и сбежал. В полицию пошел... князья Вевельские никогда в полиции не служили. Армия - дело другое, армия, она изначально для благородных. А вот мошенников ловить, отребье всякое... отец тогда кричал так, что покраснел весь. Требовал, чтобы контракт разорвали...
- Не получилось?
...не получилось.
И давно все было, а надо же, Лихо все распрекрасно помнит. И отцовский бас, от которого, казалось, стекла дрожали, и сами эти стекла, серые, затянутые рябью дождя, словно рыбьей чешуей облепленные. И старый вяз за ними, на который он, Лихо, пялился, когда становилось вовсе невмоготу...
Как сейчас.
Сидел над книгой, читал, а что читал...
...помнит и сухое лицо очередного гувернера, которые менялись так часто, что Лихо давно уже перестал воспринимать их, как людей.
Функция.
Из тех, которыми полна тетрадь по арифметике. Функции не даются, и с латынью у него неладно, да и, кажется, со всем, помимо фехтования и верховой езды. Вот лошадей Лихо любит.
А лошади - его.
И в тот день он думает лишь о том, что из-за дождя прогулку, скорее всего отменят... а отец все орал... кажется, на мать.
- Не отвлекайтесь, - сказала функция-гувернер, стукнув указкой по столу.
Он бы и рад, но... тоска...
...а скандал все длится и длится... и когда гувернер все-таки уходит, он исчезает как-то незаметно, растворяясь в огромном и раздражающе пустом доме.
Лихо запрещено выходить из классной комнаты. У него есть задание, которое он должен сделать, но арифметика с геометрией в голову упорно не лезут, и он выбирается из-за стола, снимает жесткие ботинки и на цыпочках крадется к двери.
Подслушивать нехорошо, недостойно князя, но Лихо уже устал пытаться быть достойным, все равно ведь не получится... и любопытно.
Он обманывает старые скрипучие петли, и дверь отворяется почти беззвучно, выпуская голоса.
- ...это все ты! - отец уже хрипит.
Он расхаживает по гостиной с газетой, которую держит в кулаке, и кулаком потрясает. А матушка неподвижна. Отвернулась, будто бы разглядывает цветочную композицию. Лихо не видят.
- Ты его распустила! Потакала во всем! И что теперь?
- Ничего стгашного, догогой, - тон матушки спокоен, но спокойствие это обманчивое, Лихо видит, что она - зла, но не способен понять, на кого. - В конце концов, может, Себастьян отыскал свое пгизвание.
- Ловить шпану по подворотням?!
- Кто-то должен делать и это.
- Кто-то пусть и делает! Но мой сын не будет...
- Твой сын уже это делает, - матушка позволила себе улыбнуться и произнесла мягко, успокаивая. - В честном тгуде нет ничего позогного.
Зря она это сказала.
Отец побагровел.
Захрипел. И скомкав газету, швырнул в маменьку, к счастью, не попал.
- Это... это ты его подбила! Мой сын позорит родовое имя!
- Тем, что желает служить?
- В полиции! - взвыл отец. - Служить в полиции! Под началом какого-то... да мои предки...
- Думаю, отнеслись бы к ситуации с пониманием.
- Ты... ты ему потакала... во всем... ты... я...
- Успокойся, догогой. Ты дугно выглядишь. В твоем возгасте подобные волнения чгеваты, - матушка подошла к низкому столику и, плеснув в бокал виски, подала отцу. - Выпей.
Бокал полетел в стену.
А Лихо вцепился в ручку, не зная, как быть, войти или...
- Ты... ты думаешь, что отомстила?
- Помилуй, догогой, газве у меня есть пгичины для мести? - как показалось, матушка произнесла это с насмешкой, которую услышал не только Лихослав.
- Я тебя... - отец рванул воротничок рубашки, и серебряные пуговицы дождем посыпались на пол. - Я тебы в монастырь отправлю... за твои шашни...
- Боюсь, сейчас не те вгемена, догогой, - тем же спокойным, слегка насмешливым тоном отвечала матушка. - Ты, конечно, можешь подать на меня в суд... но сомневаюсь, что пгилюдное газбигательство пойдет на пользу князьям Вевельским. Не говогя уже о том, что и мне найдется чего сказать...
Она обошла отца, двигаясь с обычной своей неторопливостью, и Лихо едва-едва успел отступить.
- Я была с тобой тегпелива, Тадеуш, - произнесла княгиня Вевельская, остановившись у двери. - Но ты долго испытывал мое тегпение. Не заставляй меня вспоминать о... нашем бгачном контгакте. Помнится, там есть пункт о том, что в случае газвода я могу тгебовать возвгащения пгиданого.
- Третьей части, - глухо уточнил отец.
- Тгетьей части... мне хватит и этого. А вот хватит ли у тебя сгедств, догогой, чтобы отдать мне эту тгетью часть?
Отец молчал. И матушка, мягко улыбнувшись, произнесла:
- Не будем ссогиться по пустякам... хотя бы гади детей...
...наверное, ей следовало инициировать развод раньше, тогда, глядишь, и сумела бы получить хоть что-то из остатков приданого.
А она ждала.
Ради детей.
Ради эфемерных приличий, которые когда-то и для Лихослава имели значение, а теперь вот самому смешно.
Женщина, от которой остро, притягательно пахло свежим хлебом, лежала рядом и слушала. Она была живой и горячей, и по праву принадлежала Лихо, но он все одно трогал ее, убеждаясь, что не мерещится. И петля под сердцем таяла, не та, колдовская, по дури прихваченная, а другая, о существовании которой Лихо и не подозревал.
- Потом-то решили, что раз контракт разорвать нельзя, надобно пользоваться... дескать, князь и простым людям служит... Бесу это не по нраву было, но тут особо ничего не сделаешь. Пишут. Славят. А уж после той истории с Познаньским душегубцем... он второй год служил... женщин стали находить убитых. И не просто там... он их душил, но не до смерти, а потом, придушенных, резал... мы тогда с Бесом стали часто видеться. Он квартиру снял. Я при казармах...
И видя недоумение, пояснил:
- После Бесова побега спровадили, чтоб, значит, был под присмотром. К слову, мне там нравилось...
Евдокия фыркнула, кажется, не верила. А зря.
И вправду нравилось. Никаких тебе гувернеров, арифметики или латыни. Иная, взрослая, казавшаяся до того запретной, жизнь.
- Ну да к истории с душегубцем про Беса не то, чтобы забыли вовсе, скорее уж привыкли. Ничего серьезного не поручали, берегли, чтоб ненароком чего... не уберегли. Он же не дураком был, понимал все... ну, что сидеть ему в управлении на бумажной работе. А тут такое... вот он сам и влез. И я с ним...
- Ты?
- Я... говорю ж, Бес не дурак. И не самоубийца. Вот и попросил подстраховать.
- А ты согласился, - мрачно заметила Евдокия.
- А я согласился... я рад был. Это ж приключение! Настоящее! К тому времени успел заскучать. Королевская гвардия - это... паркетные войска. Тоска смертная. Пара сотен родовитых бездельников делают вид, что служат... нет, они и служат, конечно, но все же служба эта такая, что поневоле взвоешь... поначалу только весело, а потом - одно и то же, карты, бабы, сплетни.
- Бабы, значит, - Евдокия щелкнула по носу.
- Это давно было! И вообще, я в отставке!
- Это хорошо...
- Что давно?
- Что в отставке, - теплая ладонь прижалась к груди.
...а вдруг да и вправду истает проклятье?
Сказка. Но нынешней ночью ущербной луны, как никогда прежде, хочется верить в сказки. И живой запах его, Лихослава, женщины - чем не подтверждение?
- Он раздобыл амулет, который глаза отводит... для меня, конечно... потом выяснилось, что Душегубец ведьмаком был... необученным, но сильным... его сила, выхода не нашедшая, с ума и свела... он меня видел, только всерьез не принял. Решил, что поклонник... не угроза. Да и то верно, шестнадцать лет с хвостом, какая угроза... это я сам себе казался грозным...
- Ага, как щеня на подворье.
- Точно, щеня... два щенка, вообразившие, что обманут всех. Себастьян вычислил, с кого все началось... первая жертва... цветочница. Он ее за два года до того зарезал... дело списали на ограбление, да только тело покромсали, а серьги не тронули... там еще что-то было, он мне объяснял, только я уже не помню. Бесу бы доложить, дальше бы потянули за эту ниточку, глядишь и вышли бы на ее ухажера, которому девица от ворот поворот дала. Он и сам-то на него вышел. Медикус-недоучка... таксидермист... от него, помнится, скипидаром крепко воняло. Доказательств не было.
Лихослав провел когтями по щеке своей женщины.
Когти были твердыми и не исчезали... прежде-то, если и появлялись, то на полную луну, и под перчатками незаметно было... подумаешь, стал немного неуклюжим, с кем не бывает...
...и верно, знай полковой ведьмак, что когти станут появляться задолго до полнолуния...
...и что Лихо слышит сам шепот луны, ласковый, женский... призрачный, но все же явный, столь явный, что перебить его можно лишь словами, вот и выплетает он историю из прошлого, чтобы от настоящего спрятаться.
Не отпустили бы.
Верно сказала Евдокия, свои бы и... и правильно, Лихо видел, как оно бывает, когда человек нелюдью становится. И страшно. Не за себя, за нее, мягкую и доверчивую, сладко пахнущую свежим хлебом, и еще солнцем, от которого ныне в глазах рябит...
...и Аврелию Яковлевичу Лихо верит.
...нет, если бы имелась хоть крошечная вероятность того, что Лихо опасен, не выпустили бы...
- Вот Бес и решил... в платье вырядился... заказал точь-в-точь такое, как на той цветочнице было... и лицо ее надел... и вышел, прогулялся по улице... в кофейню завернул... мы посидели, а потом он вроде бы как к парку направился, а я отстал.
Вечер.
Близость осени, которая ощущается дымом на языке, терпкий сладковатый вкус. Лиловая дымка, еще не туман, но предвкушение оного. И узенький серп престарелого месяца, который вот-вот исчезнет, чтобы переродиться. Солнце наливается закатной краснотой.
Фонари уже горят.
И городовой долго глядит вслед панночке, которой вздумалось выйти на прогулку в этакий час, то к свистку тянется, то отпускает, не способный решение принять. И Лихо не по себе от того, что этот деловитый человек способен порушить весь их такой замечательный план.
Но городовой остается позади.
И парк встречает тишиной, осеннею прохладцей.
Дорожки. И пруд с жирными утками и жирными же голубями, что бродят по берегу, выискивая хлебные крошки... старый фонтан... клены, на листве которых уже проклюнулся багрянец...
Девица в легком фисташкового оттенку платье.
Шляпка.
Ленты... ветерок играет с ними, и Лихо удивляется тому, что неужели вот эта, темноволосая девица - и вправду его родной брат? Если б не видел, как Себастьян менялся, не поверил бы.
Видел.
И сейчас смотрел, да только все равно пропустил момент, когда возле девицы появилась фигура в сером плаще, полы которого взметнулись крыльями, на мгновенье закрывая девицу от Лихославова взгляда.
- Мы не знали, что он ведьмак... он и сам не знал... у него случались выбросы силы, когда убивал... и перед убийством. В моменты очень сильных эмоций. Аврелий Яковлевич так сказал. И еще сказал, что этот... силы своей боялся. Он был из староверов... строгого воспитания, понимаешь? Из тех, которые полагают, что любая сила - от Хельма.
В темноте и глаза ее темны, не зеркала души - озера...
...серые озера воды на бело-сизых полях мха. Бездонные, беспокойные, так и манят подойти к самому краю, заглянуть...
...ложь, эта вода не дает отражений, сколько ни вглядывайся, а если вдруг увидишь, то значит, что Серые земли в душу проросли, и оттуда их не выкорчевать, как ни пытайся.
- Он и убил-то, потому что сила проснулась... влюбился... а она не ответила взаимностью, зато сила выплеснулась... и решил, будто его прокляли... убил, чтобы проклятье снять.
Серые крылья сминают воздух, и он идет волной, которую Лихослав видит.
Но и только.
Он не способен уйти с дороги волны, как не способен кричать... и замирает, принимая удар. Как-то очень громко, отчетливо хрустят кости, и кровь выплескивается из горла на траву... и запах ее, и еще кислый - рвоты, мешают потерять сознание.
А полотняные крылья плаща обнимают девушку в зеленом платье... и кажется, Лихослав все-таки кричит, только крик оборачивается клекотом, точно это не душегубец, а он, Лихо, в птицу превращается...
- Нас спасло, что тот городовой все-таки сообщил патрулю... и я захватил тревожный амулет... не помню, правда, как активировал...
Ее руки успокаивают, хотя память уже не причиняет боли.
Она, эта память, на редкость послушна. И ныне прорастает серыми стенами госпиталя Святой Аурелии... серые стены и солнечные зайчики. Узкое окно с широким подоконником, на который садятся голуби, толкаются, курлычут. И шелест птичьих крыл выводит из полусна.
Ненадолго.
Надолго нельзя, но когда Лихослав открывает глаза, то видит и окно с голубями, и стену... солнечные зайчики постепенно переползают к двери, и с ними уходит тепло.
Лихо знобит.
- Это у вас, любезный мой друг, от потери крови, - говорит медикус и пощипывает себя за усы.
Хорошие усы. Длинные.
- И последствия удара сказываются... чудо, что вы живы.
Чудо. Наверное. И Лихо хочет узнать про брата, но говорить не получается, в горле - то же клекотание, но доктор понимает:
- А брат ваш жив... герой...
Он приносит газеты, пусть и не свежие, но вкусно пахнущие бумагой, и чьими-то руками, которые этих газет касались, апельсинами, травой... Лихо прежде не знал, что от запахов может быть так хорошо. И от слов. Ему читает сиделка, которую приставили, потому как он, Лихо, должен лежать неподвижно. У него кости сломаны, порваны мышцы и вообще в кишках дыра. Лихо ее не видит, но в отличие от нынешнего проклятия, чувствует распрекрасно.
Ему стыдно, и за дыру, и за то, что зарастает она медленно, несмотря на все усилия целителей, которые стараются, но...
...приходится лежать.
День за днем.
Сиделка читает, а еще моет и судно подает, и Лихо никак не способен привыкнуть к этой процедуре, которая, пожалуй, более мучительна, чем ежедневные визиты ведьмака.
Аврелий Яковлевич, душевно матерясь, выкручивает кости, сращивая разломы, и больно... неимоверно больно, но лучше боль, чем обжигающий стыд, что он...
...статьи слушает.
Интересно.
И рад, что Себастьян быстро на поправку пошел.
Он герой... все об этом пишут...
- Погоди, - Евдокия дернула за волосы. - Получается, что твой братец, который тебя в эту авантюру втянул, стал героем?
- Он ведь поймал душегубца, а победителей не судят...
...особенно, когда победители нужны, дабы поднять престиж полиции. Про это рассказал Бес, который тогда еще немного стеснялся этой новообретенной славы и героем себя вовсе не чувствовал.
- А ты?
- А что я? Я ведь только рядом стоял...
Евдокия не согласна. И хмурится...
- Мне эта слава героическая без надобности была... а вот Бес - дело другое... он ведь тоже долго считал себя уродом... а тут вдруг - не урод, но герой. Его к награде представили... и Его Величество вручал. Отец на вручение явился, гордый был...
- А ты?
- А ты?
- А что я? Я ведь только рядом стоял...
Евдокия не согласна. И хмурится...
- Мне эта слава героическая без надобности была... а вот Бес - дело другое... он ведь тоже долго считал себя уродом... а тут вдруг - не урод, но герой. Его к награде представили... и Его Величество вручал. Отец на вручение явился, гордый был...
- А ты?
...из госпиталя выпустили зимой, и Лихослав спускался по ступенькам медленно, осторожно. Он знал, что здоров, но собственному телу не верил. Кости по-прежнему хрустальными казались, чуть тронь - и рассыплются.
...отец прислал записку, что занят.
Разочарован.
Он так и сказал, в тот единственный раз, когда появился в палате. Лихо не спал, но притворился спящим, потому что было стыдно смотреть отцу в глаза. А тот долго стоял на пороге, разглядывая Лихослава, морщился, думал о чем-то...
- Он полностью поправится? - спросил у доктора, который был тут же и наверняка знал, что Лихо не спит, но выдавать не стал.
- Да.
- Вы уверены?
- Более чем. Угроза для жизни миновала. Организм молодой, но требуется время...