Аннотация: Писатель, потерявший способность к творчеству
Переступая границы
Телефонный звонок раздался поздно, уже в двенадцатом часу ночи, когда приличные люди не звонят. Затрещал, затрезвонил, прервал удачно шедшую мысль, выбил из колеи. Черт! Кого это принесло?! Альдемар попытался поймать за хвостик мелькнувшую несколько секунд назад идею, но она, юркой рыбкой уже успела основательно спрятаться в глубинах сознания. Настойчивый трезвон продолжался. Альдемар взъерошил волосы, наморщил лоб, но мысль не вернулась. Что ж, придется ответить:
- Да, - буркнул он в трубку.
- Привет гениям! - голос Нугзара, несмотря на позднее время, был как всегда бодр и жизнерадостен. - Опять строчишь? Давай-давай, старайся. А по Ти-Ви сейчас твой очередной шедевр освещают. Смотришь?
Альдемар не смотрел. Он писал.
- А ты посмотри, посмотри, - назидательно произнес Нугзар, правильно истолковав молчание. - Надо знать, что о тебе говорят массам. К тому же там опять моя любимая лапочка в ведущих. Ну, бывай. Я тебе только сообщить.
И в трубке раздались короткие гудки. Альдемар вздохнул: и стоило ради этого отрывать его от дела? Взял пульт, нажал кнопку. Экран телевизора засветился и, проявляясь, будто фотография в растворе, высветилась мордашка любимой ведущей Нугзара, с которой у них, кажется, что-то даже там было, и которую сам Альдемар просто на дух не переносил. Кокетливо хлопая длинными ресницами, она вещала:
- Несколько дней назад увидела свет очередная книга известного и всеми нами любимого Альдемара Полонского, общепризнанного мэтра отечественной и мировой литературы. Многотысячный тираж разошелся мгновенно, и обнаружить это произведение в продаже сегодня практически невозможно. Сейчас мы находимся в одном из самых крупных магазинов нашего города, попробуем приобрести книгу.
- Добрый день, - обратилась она к молоденькой девочке, неловко замершей за прилавком при виде теледивы в сопровождении оператора. - Скажите, могу я приобрести новое произведение мистера Альдемара?
- К сожалению, нет, - огорчение от невозможности помочь в серебристом голоске было довольно искренним. - Все книги уже раскуплены.
- Но ведь тираж вышел совсем недавно? Неужели не осталось ни одного экземпляра? - настаивала ведущая.
- Да, - согласилась девочка. - Все было раскуплено уже в день доставки. Люди занимали очередь на улице еще до открытия магазина.
- Значит это очень популярный автор? Его часто спрашивают?
- Очень, очень часто. Постоянно. Это один из самых лучших современных писателей, - девочка оживилась, глаза ее заблестели. Ведущая, приметив это, решила развивать успех и продолжила:
- А что бы Вы могли сказать от себя? Читаете его книги?
Девочка кивнула и, не выдержав, покраснела. Оператор, мастер своего дела, показал милое зардевшееся лицо крупным планом.
- Расскажите, что Вы о нем думаете? - настаивала ведущая. - Ваше мнение, как специалиста, очень важно. Ведь Вы по работе напрямую сталкиваетесь и с творчеством иных авторов и можете, как никто другой, дать полную и объективную оценку.
Видно было, что девушка, смутилась, услышав такую откровенную лесть, но, поскольку ее ответа ждали, все-таки заговорила. Голосок ее, сначала неуверенный, обретал все большую и большую пылкость:
- Я думаю, что он великий, замечательный писатель... Один из лучших в современном мире... Его произведения не похожи ни на одно другое, его выбор сюжетов, его построение фраз, темы на которые он пишет... Его книги - они подходят и помогают каждому, и каждому - по-разному. Вы знаете, к нам приходят люди, рассказывают, делятся впечатлениями. Никто, прочитавший его произведение, не остается равнодушным, каждого задевает каким-то образом. Это просто настоящее чудо, как у многих меняется жизнь после столкновения с этими произведениями!
Ведущая ободряюще кивала увлеченно выступающей девушке, начисто забывшей и о камере, и о записи, и о своем первоначальном испуге. Потом обернулась к телезрителям и с очаровательной улыбкой произнесла:
- Вот отзыв подлинного ценителя творчества этого популярного писателя, рейтинги которого держатся на высоком уровне уже в течение очень длительного времени. Однако, у нас есть еще один сюжет.
На экране появилась известная всей стране дама-критикесса. В качестве окружающего антуража выступали основательно заполненные книжные полки, призванные продемонстрировать глубокую начитанность хозяйки кабинета и ее погруженность в литературный мир. Значимость дамы подтверждал массивный дубовый стол, за которым та восседала, картинно опираясь подбородком на сложенные домиком полные холеные руки. Дама вещала:
- Конечно, никто не спорит, что Альдемар Полонский на данный момент является самым читаемым автором. Безусловно, его личной заслугой является хороший слог и стиль, четкость изложения, необычность выбранных сюжетов. Но этими качествами обладает не он один, таких авторов много. Я думаю, что в данном случае некоторую роль сыграло своего рода везенье. Мистер Альдемар, как говорится, попал в струю, почувствовал настроения публики и, заигрывая с ней, выдает именно то, что требуется. Не думаю, что он будет признан классиком мировой литературы. Мода преходяща, а публика капризна. Потому, в некотором роде, его можно назвать калифом на час. Что ж, у него есть все возможности насладиться этим часом своей славы, что он, в общем-то, и делает. Как известно, его гонорары превышают все мыслимые и немыслимые цифры, а популярность, то есть востребованность публикой, а, значит, и редакторами, растет с каждым днем.
Ведущая вернулась в кадр и, с профессионально сердечным выражением лица, прокомментировала:
- Это было еще одно мнение о творчестве известного писателя, чьи книги разлетаются с прилавков магазинов, едва успев попасть туда. А что думаете вы? Пишите, звоните, мы будем рады узнать ваше мнение. С вами была Алина Милова, передача "Литература с нами".
Альдемар, фыркнул и выключил телевизор. Мышиная возня. Все это мышиная возня. Значит, он наслаждается минутой своей славы? Да плевал он на славу, читателей, зрителей, критиков, почитателей и их мнение. Он пишет не потому, что кому-то это нравится или не нравится, а потому, что не может не писать. Слова просто шли, просились, вырывались из него, и иногда казалось, что если бы он не излагал их на бумаге, то просто разлетелся бы на кусочки.
Сюжеты. Главное в его творчестве сюжеты. Странные, такие "неотсюдные", выхваченные, казалось, из какого-то другого мира или другого измерения и в то же время такие близкие, задевающие какие-то созвучные струнки каждой человеческой души, заставляющие ее звучать по-новому. После выхода каждой книги со всех уголков страны и из-за рубежа к нему приходили письма. Люди рассказывали, как изменилась их жизнь, как изменились они сами после прочтения его очередного шедевра. И, честно говоря, он им верил. Иногда, перечитывая через долгий срок свой давно вышедший из печати опус, он вдруг ловил себя на мысли, что читает и просматривает его как совершено незнакомый ему текст. И удивляется умению автора выхватывать самое важное, самое ценное, восхищается способностью переворачивать привычные представления о жизни с ног на голову и чувствует, как в его душе рождается желание изменить что-то в самом себе, в этом мире.
Что слава? К чему она, все это преходяще, все это конечное. Как любил говорить Нугзар, сегодня тебя публика любит, завтра ненавидит, все это ерунда. Главное, чтобы помнила. Говорил и на потеху устраивал очередной скандал: долго, шумно, а главное публично, объяснялся с Премьером по поводу соблазнения его великовозрастной дочки, добивался ее руки и бросал прямо перед алтарем ради случайно встреченной нимфеточки. Устраивал скандал с целью вытащить из тюрьмы какого-то второстепенного антиправительственного деятеля и тут же сам попадался в каком-нибудь нарко-притоне на приеме полулегальных наркотиков. Вдруг становился Новообращенным, ходил в белых одеждах и призывал всех любить и прощать друг друга. И так без конца. Журналюги его обожали, ходили за ним толпами, папарацци вились вокруг него как пчелы около спелой груши. А публика с замиранием сердца ждала очередного скандала или перевоплощения.
Альдемар посмеивался над происходящим, прощал друга, но сам считал все это глупой детской возней в песочнице. Он не добивался славы, не просил ее, не ждал, а иногда даже и считал помехой, когда почитатели останавливали его на улице, просили автографы, требовали встреч и общения. А ему было не до того. У него было дело, данное ему Богом, чертом, высшими силами - да чем угодно, разве ж это важно?! - и он занимался им, не обращая внимания на всплески капризной взбалмошной толпы. Видеть возникновение чего-то из ничего - вот это и есть главная радость и смысл жизни. А все остальное - дым и пепел.
Альдемар, поймав себя на этой мысли, хмыкнул еще раз - ну надо же, распушил хвост, а дело стоит. Начало нового романа висело, светясь на экране, и ждало, звало, тянуло за собой и он положил руки на клавиатуру, предвкушая, замирая где-то в душе, готовясь к встрече с этим своим еще не рожденным детищем, входя в то особое состояние, которое всегда наступало, когда дело касалось творчества...
И именно в этот момент, так не ко времени, где-то в глубине квартиры щелкнул замок - вернулась Сантана. Альдемар недовольно поморщился -- опять перерыв. Нужно было выходить, здороваться, разговаривать, общаться, соблюдая хотя бы видимость приличий. Он бросил взгляд на часы - ничего себе, первый час ночи! - встал из-за стола и побрел в коридор. Жена, румяная, раскрасневшаяся, стягивала изящный сапожок, стоя, как цапля, на одной ноге. Ножки ее, несмотря на то, что возраст ее уже подбирался к тридцати пяти, по-прежнему были достойны всяческих похвал. На какую-то минуту, засмотревшись, как она изящно переступает, он замер, потом спохватился и грозно вопросил:
- Где ты была? Откуда ты так поздно?
Спрашивал он, честно говоря, больше для галочки, чем реально интересуясь, но это было частью принятого ритуала, который Альдемар привык соблюдать. Если жена припозднилась, то полагалось поинтересоваться, где она задержалась.
- В ресторане. У Анны сегодня юбилей, - жена размотала с шеи легкий прозрачный зеленый, как молодая травка газовый шарфик, небрежно бросила его на полочку.
- У какой Анны? - Альдемар добавил в голос недовольства. Так по его мнению полагалось вести себя мужу, жена которого вернулась домой за полночь.
- Ты, наверное, не помнишь ее. Она к нам как-то заходила, мы с ней вместе учились, - Сантана ответила небрежно, особо не заботясь о том, поверит он или нет, и неторопливо прошествовала в свою комнату. Дверь, закрываясь, хлопнула.
Альдемар поколебался. Что за поведение?! Почему нужно шляться по ресторанам с какими-то аннами в час ночи? Секунду всерьез раздумывал, не устроить ли скандал, но праведный гнев уже улетучился, и он решил махнуть на все рукой. В конце концов, у него есть дела поважнее. В кабинете его терпеливо дожидался компьютер, чашка кофе и недописанный роман.
Альдемар, шаркая тапочками и скользя рукой по стене, побрел к себе, пытаясь по дороге понять, как же он оказался в одной квартире, мало того, в одной семейной упряжке с этой далекой ему, непонятной женщиной?
Познакомились они на писательской вечеринке, куда он, совсем еще зеленый юнец, попал почти случайно, не за собственные заслуги, а по протекции своего эксцентричного друга, вхожего во все дома, во все хижины и дворцы. А куда тот был не вхож, туда он просто напросто вламывался, считая, что закрытые двери - это жестокое и ничем неоправданное попирание человеческих и демократических свобод. Вот и в этот дом Нугзар вошел распахнув дверь с ноги. Хотя, справедливости ради стоит заметить, что это была производственная необходимость - в каждой руке он держал по бутылке коньяку. И первым, кого они встретили, была высокая, стройная молодая женщина, кутающаяся во что-то летящее-легкое, струящееся, переливающееся всеми цветами радуги. Изящная одежда контрастировала с решительным и дерзким взглядом дамы. Несмотря на молодость, она держалась так уверенно и непринужденно, что Альдемар смутился и почувствовал себя неловким и неповоротливым слоном в магазине китайского фарфора. Нугзар, не замечая состояния друга, зажал бутылки подмышкой и галантно поцеловал охотно протянутую дамой руку. Альдемар с куда большей неловкостью попытался последовать его примеру. Рука при этом была протянута с куда меньшей охотой.
- Хочу представить тебе, Санночка, этого в будущем великого человека, - патетически произнес Нугзар, попутно пристраивая свой груз на хрупкую телефонную полочку. - Не обращай внимание на его притворную скромность, но - предсказываю! - пройдет еще совсем чуть-чуть времени и мы будем гордиться тем, что когда-то нам довелось находиться в одной комнате с ним.
- Я доверяю твоим суждениям, Нугзар, - грудной глубокий голос женщины, а также ее одеяние навевали мысли о чарующих танцах восточных красавиц на мягких персидских коврах под сенью султанского дворца. И все это несмотря на типично европейскую внешность и светлый цвет волос. - Однако, я уже неоднократно просила не называть меня Санночкой. У меня есть имя, которое мне нравиться и используй, пожалуйста, в разговоре именно его.
- Послушно склоняюсь к твоим ногам, моя прелесть, - Нугзар изобразил низкий шутовской поклон, подметя пол перьями воображаемой шляпы, а затем торжественно продолжил. - Надеюсь, наши разногласия в использовании твоего имени все-таки не помешают мне представить тебе этого замечательного человека, моего друга, ныне начинающего автора, а в будущем писателя с мировой славой Альдемара Полонского.
Альдемар, повинуясь жесту друга, выступил вперед и неловко кивнул, не зная, куда девать руки, ноги и глаза. Женщина смотрела с куда большим интересом, чем в начале:
- Рада познакомиться с Вами, мистер Альдемар. Не рассчитывая на Нугзара, представлюсь сама. Меня зовут Сантана. Я с удовольствием приветствую Вас на нашей скромной вечеринке и буду рада, если позже у Вас найдется минутка пообщаться со мной.
Альдемар, не зная, что сказать, снова молча кивнул.
- Замечательно, Сантаночка. А пока мы не будем отнимать твое время и присоединимся к другим гостям в надежде, что они еще оставили нам что-нибудь из выпивки.
И не дав никому опомниться, Нугзар подхватил свои бутылки и потащил Альдемара в сторону шума, доносящегося со стороны дальних комнат. Влекомый решительным другом как маленькая утлая лодочка большим океанским лайнером, Альдемар успел оглянуться на хозяйку и увидел, что она смотрит вслед удаляющимся мужчинам каким-то задумчиво-загадочным взглядом.
- Кто она? - на ходу попытался выяснить обстановку Альдемар.
- А, не обращай внимание, - так же, не останавливаясь, вполне равнодушно пожал плечами Нугзар. - Сантана - наше украшение. Ни одна литературная, да и наша театральная тусовка без нее не обходится. А еще по ней можно делать прогнозы, у нее поразительное чутье, она всегда чувствует, куда ветер дует и всегда с тем, кто на вершине. Так что, друг мой, если ты ее заинтересуешь, то, считай, ждет тебя быстрый успех и всенародная слава. А пока до этого не дошло, пойдем-ка выпьем и закусим, чем бог послал. А то ведь, как говориться, как послал, так и забрал. Потому спеши пить, пока горячо.
С этими словами Нугзар ввалился в комнату и целый сонм разнокалиберных голосов, обладающих разной степенью опьянения, радостно и шумно приветствовал его появление.
А всего лишь через год Альдемар, так и не поняв, кто кому сделал предложение, оказался прочно и основательно женат.
*****
Быстро и аккуратно, как все, за что бы она ни бралась, Сантана паковала вещи. Работа спорилась и большой клетчатый чемодан, семейный, между прочим, походивший на толстого бегемота с перекошенной раззявленной пастью, быстро наполнялся. Сантана сновала по комнате, старательно собирая разложенные по разным шкафам, тумбочкам, комодам одежду, украшения, косметику, и прочие женские мелочи, суть и особую ценность которых ни одному мужчине никогда не понять. Несмотря на серьезность момента, Альдемар даже засмотрелся на это, казалось бы, броуновское, а на самом деле очень логично и расчетливо организованное движение. В чемодан поочередно, причем, каждая вещь в определенную стопку, последовали: белая блузка из шкафа, легкий платочек из тумбочки, мягкая бархатная шкатулка с кольцами...
- Знаешь, дорогой, извини, конечно, но, думаю, у тебя не может быть никаких претензий в этой ситуации, - продолжала рассуждения Сантана, не прекращая своего бесконечного снования. Желтый легкий шарфик, модные облегающие брюки, горсть переливающихся заколок... - И я не думаю, что нам есть смысл выяснять отношения, спорить и откладывать мой переезд в долгий ящик.
К собранным вещам добавились: легкий комбинезон, мягкая, пушистая как кошка, кофточка из ангорки, небольшая дамская сумочка...
- Что-то в наших отношениях, безусловно, было, но, как это ни печально, все овеяно туманом и дымкой и уже далеко в прошлом. Как говорится, расстанемся друзьями, и прочее, прочее, прочее...
Косметичка, легкий летний пиджак, босоножки на высоченном каблуке в бархатном мешочке... Чемодан проглотил все и даже, казалось, остался голодным. Он, вероятно, с удовольствием принял еще не меньшую порцию одежек, но Сантана решительно захлопнула крышку и щелкнула замками.
- Вот и все, - произнесла она и уверенным взглядом окинула комнату - не забыла ли чего. - За остальными вещами я кого-нибудь в скором времени пришлю. Надеюсь, они не причинять тебе сильных неудобств. Бумагами и разводом займемся чуть попозже, хорошо?
Женщина решительно взялась за удобную, со специально сделанными выемками для пальцев, ручку чемодана, распахнула дверь, оглянулась на пороге:
- Желаю тебе всего самого наилучшего и творческих успехов, - она, как обычно, несколько свысока кивнула, и дверь с легким шуршанием закралась, отрезая этот мир от того, куда отправилась самостоятельная и уверенная, устойчиво стоящая на своих немыслимо высоких и тонких каблуках молодая дама.
Альдемар, как и на протяжении всех этих быстрых сборов, продолжал стоять каменным истуканом посредине опустевшей комнаты, где все еще витал аромат обожаемых Сантаной восточных духов, кое-где остались следы ее пребывания в виде свисающей с подлокотника ленты, небрежно брошенной на кресло накидки полупрозрачного пеньюара, но самой жены уже не было. Непонятно только, что сейчас делать - радоваться или огорчаться? Будто спаниэль, выбравшийся из воды, он потряс головой, прогоняя из нее видение снующей по комнате всегда точно знающей, чего она хочет, молодой леди. А он сам знает, что хочет?
Альдемар поднял телефонную трубку и набрал хорошо знакомый номер. Гудки длились. Где-то сейчас его друг? Ловит рыбу в сточной канаве? Спасает мир? Ведет философские беседы с девочками в публичном доме? Наконец в трубке что-то зашуршало, затрещало и сквозь треск прорвалось насмешливое:
- Говорите, деньги ваши.
В отдалении раздавалось хихиканье и звон бокалов.
- Привет, Нугзар, - Альдемар с удовлетворением отметил, что его собственный голос звучит как обычно. - Ты сейчас в городе? Можем встретиться?
- Ммммм... А что, очень надо? А то у меня на коленях сидит пушистая пригревшаяся кошечка с мягкой шерсткой и мне очень не хочется ее прогонять.
В трубке опять послышалось шуршание и далекое сдавленное хихиканье.
- В принципе, ничего страшного, но если бы у тебя нашлось время, то я был бы очень рад... - Альдемар никогда до того не назначал встреч первым, они любили время от времени посидеть за кружечкой пива, но всегда друг заявлялся к Альдемару сам.
Несколько секунд Нугзар молчал, потом решительно сообщил:
- Да нет проблем. Давай в "Бочонке" через полчаса?
- Идет.
Хоть и не через полчаса - Нугзар не отличался умением контролировать время - но примерно минут через пятьдесят, они встретились.
- Ну что у тебя там? Излагай, я готов внимать, - торжественно произнес Нугзар, получая наполненный ярко-желтым янтарным напитком высокий запотевший бокал и делая первый глоток.
- От меня ушла Сантана, - Альдемару взял быка за рога. Ему нужно было поделиться, высказаться, услышать хотя бы чью-то еще оценку происходящему. Объективно проанализировать ситуацию он сам не мог - слишком внутри нее находился.
- Ушла?!! Почему?! Когда?! - Нугзар был настолько поражен, что даже отставил бокал в сторону и подался вперед.
- Сегодня, буквально час назад. Собрала вещи и ушла с чемоданом.
- Ты уверен, что она ушла? Может, куда-то поехала? В гости, к подруге, путешествовать?
- Нет. Никаких гостей и подруг. Ушла. Окончательно. И, представляешь, - Альдемар мрачно уставился вглубь своего прозрачно-янтарного напитка. - Самое обидное то, что если бы я не вернулся внеурочно домой с отмененного Литературного совета, то, вероятно, он узнал бы об этом только из утренней прессы. Она даже не сообщила мне ничего заранее. Собралась и все.
- Мдаааа, брат... Дела-а-а-а... - Нугзар помолчал, испытующе всмотрелся в Альдемара, пожевал губами, помедлил. - Слушай, друг, прости, что вмешиваюсь не в свое дело, но, не посчитай мой вопрос нескромным, а как у тебя идут творческие дела?
- О чем это ты? - бросил Альдемар небрежно, но все-таки насторожился. Творческие дела, честно говоря, последнее время шли неважно. Строчки, которые раньше сами, будто играючи ложились на бумагу, никак не желали слушаться, требовали к себе все большего внимания и сил. Он часами мог пытаться сказать, сформулировать какую-то простецкую фразу и все равно в конце концов оставался недоволен сказанным. Маловероятно, конечно, что это следствие непростых семейных взаимоотношений с Сантаной, скорее всего причина крылась в банальном переутомлении.
- Ага, - проницательно констатировал друг, пристально наблюдая за Альдемаром. - Так. Слушай, я дам тебе один телефончик, это психотерапевт...
- Зачем мне психотерапевт?! - возмутился Альдемар, не ожидавший такого подвоха от друга. По поводу врачей у него было собственное давно сложившееся мнение. Начни с психотерапевтов, а закончишь психушкой. Нет уж, нет уж. Пусть лучше все катится своим чередом, без копания чужаков в его в грязном белье.
- Не кривись ты так! Психотерапевт - вещь полезная, ничего страшного в нем нет. Сходи, проконсультируйся. Думаю, что не пожалеешь.
- Да зачем мне к нему ходить?! От меня первого что ли жена уходит?!
- Жена жене рознь. Я тебе сразу говорил, что Сантана не для семьи, вот любоваться ей издалека - это в самый раз. Но она ж не спрашивает, кому любоваться, а кому с ней миловаться... А вот то, что она ушла... В общем, поговори с ним и о жене и о творческом пути, уверен - не пожалеешь, - неожиданно закончил Нугзар, и Альдемар не сразу понял, что речь снова перешла на доктора.
- Слушай, ну что психотерапевт понимает в творчестве? - возмущенно воскликнул Альдемар.
- Что надо, то и понимает. Это ведь не абы кто, он всю нашу тусовку пользует. Просто тебе, счастливчику, не приходилось еще ни разу столкнуться. В общем, не журись. На бабах свет клином не сошелся, все образуется. А к терапевту все-таки сходи, рекомендую. - Нугзар принял от бармена малюсенькие рюмочки с нацепленными на края дольками лимона, поднял на просвет, сравнил и протянул одну из них, заполненную жидкостью чуть-чуть побольше, Альдемару. - Давай, дорогой, дрогнули!
И они дрогнули.
*****
Небольшой и уютный кабинет производил впечатление ненавязчивой роскошью. Мягкие удобные кресла, из которых не хотелось выбираться, раритетный инкрустированный кофейный столик, стеллажи с книгами по стенам, мягкий приглушенный свет ламп... И доброжелательно-внимательный с неспешными манерами хозяин. Все располагало к доверительной беседе, но Альдемар никак не мог решиться, кружил вокруг, да около, а мистер Томаш не торопил и, казалось, был готов терпеливо ждать хоть целую вечность. Ха, подумалось Альдемару, еще бы ему не ждать, деньги за сеанс отданы такие внушительные, что в ближайший месяц, да что там месяц -- год! - можно вообще не работать. Самое обидное, что Альдемар, перепробовав все, что мог, по-прежнему не верил в успех визита к психотерапевту и его жест был последней отчаянной попыткой исправить что-либо.
- Вы знаете, господин Томаш, у меня проблема, - выговорил наконец Альдемар, не поднимая глаз. Несмотря на то, что кресло, в котором он сидел, было уютным, свет - ненавязчивым, а взгляд врача - внимательным и понимающим, чувствовал он себя как маленькая мышь посреди громадной арены под светом мощных пюпитров и взглядами тысяч зрителей.
Доктор ободряюще кивнул:
- Продолжайте, пожалуйста.
Альдемар, отсрочивая неизбежное, дотянулся до изящной чашечки с изображениями золотых драконов по бокам, глотнул кофе, провел пальцем по краешку, разглядывая золотистые чешуйки, сделал еще один глоток терпкого горького напитка, но вкуса почти не почувствовал. Господин Томаш с доброжелательной полуулыбкой, терпеливо ждал. Альдемар вздохнул. Надо обязательно сказать, не зря же он сюда пришел. Но слова никак не выговаривались. Альдемар облизал губы, открыл рот, два раза запнулся и произнес:
- Доктор, у меня все разваливается... - судорожно вздохнул и вдруг выпалил совсем не то, что собирался вначале. - У меня ушла жена.
Да! Да! Да! Все правильно, вопил внутренний голос. У него ушла жена, и именно поэтому он явился к психотерапевту. Ничего страшного! Жены уходят и приходят, все образуется. Сейчас доктор побеседует с ним, даст несколько общих советов и все вернется на круги своя. Главное молчи, молчи, молчи о... В общем нельзя о таком позоре никому говорить! Внутренний голос надрывался, как мог, а сам Альдемар замер будто птичка перед удавом.
Мистер Томаш покивал, сцепил в замок пальцы, оперся на них подбородком и мягко произнес:
- Мистер Альдемар. Согласен, что это можно воспринимать в некоторой степени, как проблему. Но Вы уверены, что это главное? Вы уверены, что именно ради этого шли ко мне? Может быть, есть еще что-то более важное, о чем Вы бы хотели сказать?
Доктор был прав. Доктор был тысячу, миллион раз прав. Но как выговорить то самое, самое сокровенное, то, что реально пугает, шокирует, перечеркивает всю его дальнейшую жизнь? Как решиться?! Доктор ждал. Альдемар вздохнул и сделал шаг, как в холодную воду:
- Да, Вы правы. Это не главное. Со мной что-то не так, - он судорожно вздохнул -- горло перехватило. - Вы знаете, я не могу больше писать.
Он все-таки выговорил это вслух. Нож гильотины упал и... замер в миллиметре от его склоненной шеи. Все уже ясно, вердикт вынесен, но у осужденного еще мелькает надежда - миг до исполнения приговора... Может быть, можно еще что-то сделать?... Небеса, как ни странно, не разверзлись, небесный гром не грянул, мир не рухнул. Доктор Томаш не провалился в ужасе под землею и даже не воздел к небу руки, а просто спокойно произнес:
- Что Вы имеет в виду, мистер Альдемар?
И Альдемара прорвало. Сказав самую первую, самую страшную фразу, он уже не мог остановится. Слова неслись лавиной. То, что он так тщательно скрывал от своих друзей, знакомых, то, во что он не хотел верить, в чем долгое время не признавался даже себе, находя отговорки -- устал, переутомился, требуется отдых -- сейчас изливалось бурным потоком.
- Я не могу... Я потерял все... Я мог все, что угодно. Весь мир был у моих ног, а сейчас я никто. Я не могу ничего. Я чувствую себя пустым мешком, из которого высыпалось все. Абсолютно все, даже мусор. Я не могу творить, не могу писать. Я ничего не чувствую, ничего не вижу... Меня нет. Я исчез.
- Мистер Альдемар, не волнуйтесь так. В мире нет вещей, которые было бы невозможно исправить. Главное ведь знать, чего именно исправлять, - карие невозмутимые глаза психотерапевта за стеклами очков в золотой оправе были по-прежнему профессионально спокойны и доброжелательны. - Расскажите мне о Вашем творчестве. Как это происходило? Что Вы при этом чувствовали?
Альдемар попытался расслабился, закрыл глаза, вспоминая, вытаскивая на свет личное, скрытое, тщательно спрятанное от посторонних. Сколько раз ему задавали этот вопрос на встречах с читателями и сколько раз он счастливо избегал ответа на него, уходил в сторону, подкидывал другую идею спрашивающему, ухитрялся наговорить множество слов, на самом деле не сказав ничего. А вот сейчас от его точности, от умения выбрать правильные формулировки зависит все в его жизни. А, может, и сама жизнь. Ведь если он не восстановится, не сможет снова писать, то зачем ему тогда и жить?
- Вы знаете, я просто видел сюжет. Я никогда не выдумывал своих историй, я всегда знал, что будет и как будет, хотя никогда не знал, откуда. Это просто появлялось, возникало, стояло перед глазами, и я знал, что так и должно быть. Знаете, такая дурацкая ассоциация... - Альдемар на секунду примолк, не зная, стоит ли говорить то, что вертелось на языке, ведь в слух это прозвучит так глупо и наивно...
- Продолжайте, пожалуйста, - подбодрил мистер Томаш, тут же заметивший его колебания.
- Это так по-детски... Мне казалось, что я заглядываю в какую-то волшебную комнату, а там лежат сокровища, и я могу взять любое из них, вытащить на свет божий и оно засверкает, заблестит во всей красе. Я был богачом, я был хозяином этой комнаты, я мог ходить по ней, среди несметных чудес, копаться, выбирать. И когда я выносил что-либо наружу это наружу, к людям, показывал им, то мир ахал. А мне не жалко было отдавать, ведь у меня оставалось еще много всего в этой бесконечной сокровищницы. А сейчас я не могу войти туда, ключ потерян... Да что там ключ! Я потерял саму комнату, я не знаю, где она, не знаю, была ли она на самом деле. Стою в пустоте, оглядываюсь кругом и не вижу ничего. Густой непролазный туман вокруг и ни-че-го!
Доктор слушал, не прерывая. Альдемар схватил за свою кружку с напитком, судорожно глотнул. Элитный кофе, имевший великолепный вкус в только что приготовленном состоянии, остыл и стал горьким и противным. И так же противно вдруг стало на душе у Альдемара. Зачем он притащился сюда? Какой помощи он ждет? Зачем он унижается, выворачивая душу, перед этим вежливым человеком? Если исчезла какая-то божья искра, то тут никто и ничем уже не поможет. Ему нужно бежать отсюда! Бежать немедленно! Какой позор, что он вообще здесь оказался, пусть бы лучше никто и ничего так и не знал, умирать надо гордо и в одиночестве. Как он вообще опустился до такого?! Альдемар, взяв себя в руки, аккуратно поставил кружку и уже открыл рот, но мистер Томаш остановил его взмахом руки:
- Подождите, мистер Альдемар, не волнуйтесь. Не нужно убегать, нет ничего страшного, что Вы обратились за помощью. Не надо думать, что Ваша проблема единична и ей нет объяснения...
Альдемар замер. Безумная, иррациональная надежда еще теплилась: "А вдруг? А вдруг что-нибудь еще можно исправить?"
- Творчество принято считать чем-то сложным, возвышенным, неподдающимся объяснению, - продолжал доктор Тома. - А на самом деле все достаточно просто. Все мы - я, Вы, ученые, и даже какой-нибудь сантехник дядя Петя - думаем, мыслим, мечтаем, выдвигаем идеи, которые собираются, копятся, смешиваются друг с другом... Представляете, какой это клад? Но доступ к нему имеет не каждый. Вы - имели. Все ваши идеи, идеи произведений - это оттуда. Вы их нашли, почувствовали и смогли извлечь на свет.
Альдемар слушал, замерев. То, что он чувствовал на уровне подсознания, получило свое логическое объяснение.
- Ваши способности заглядывать за грань - это великий, редкий дар. Но с возрастом любые способности угасают, и эти тоже. Я понимаю, что это огорчительно, обидно, досадно, но это совсем даже не конец. Я выпишу Вам лекарство, которое потребует, конечно, достаточно высоких денежных затрат, но взамен облегчит Вам вход в прежнее состояние, поможет повысить чувствительность. Так что, надеюсь, Вы снова сможете писать.
Альдемар сидел, не решаясь поверить. На его в раз побледневшем лице живыми остались только глаза, светившиеся безумной надеждой. Неужели он снова будет писать, снова сможет погрузиться в тот дорогой ему зачарованный мир, сможет извлечь его частичку и показать людям? Да нужно ли еще чего-то в жизни?
- Спасибо! - выдохнул он.
Тысячи вопросов крутились на языке. Это правда? Это получится? Он это сможет?! В душе вздымалась волна счастливой благодарности к доктору, который буквально несколькими фразами смог вернуть его к жизни.
- Подождите, мистер Альдемар. С рецептом я хочу выдать и предупреждение. Лекарство - это не возврат к прежнему. Это всего лишь костыли для калеки. И, к сожалению, как у калеки никогда не новых ног, так и Вы никогда уже не вернетесь к прежнему состоянию. Лекарство извлечет последние резервы организма и позволит использовать их. Однако, одновременно возникнет и риск истощения. И даже преждевременной смерти. Готовы ли Вы пойти на это?
Альдемар смотрел в невозмутимые глаза доктора и чувствовал одновременно и облегчение, и горечь, и радость, и недоверие. Правда ли это? Действительно ли он снова сможет писать? Сможет ли он снова окунуться в тот волшебный привычный мир? Реально ли это? Но если это все-таки реально, то имеет ли тогда значение что-то еще, и даже смерть?
И уж сейчас он постарается не упустить этот счастливый второй шанс и использует его на полную катушку.
*****
Деньги, потраченные на препарат, несмотря на неуверенность и опасения Альдемара, не оказались выброшенными на ветер - лекарство действовало. Уже через несколько минут после приема Альдемар мог войти в привычное ему ранее и такое забытое сейчас легкое состояние, когда идеи появлялись из ниоткуда, кружили вокруг него, как маленькие птички, трепеща крылышками и наперебой просили: "Меня! Меня! Возьми меня!" Он подставлял ладонь, и они безбоязненно садились не нее, распушали крылышки, прихорашивались. И он выбирал одну из них, приглаживал перышки, любовался переливами цвета и опять, забывая обо всем, писал, писал и писал...
Он стал плохо спать и ночные беспокойные мысли крутились вокруг одного и того же. Надолго ли его еще хватит? Ведь доктор сказал, что его возможности и дальше будут угасать. Сколько еще, пусть даже с помощью лекарства, он сможет продержаться? Он начал с недоверием относиться к каждому своему новому произведению, всматривался в текст, пытался определить, так ли он еще хорош, как был раньше. Он с трепетом вслушивался в каждое упоминание о себе в прессе, он вчитывался в газетные и журнальные строчки, вырезал и прятал статьи в особую папку, он записывал на магнитофон телевизионные передачи и внимательно их просматривал по нескольку раз. Он, никогда не придававший значения мнению критиков и равнодушно относившийся к восторгам читателей, начал искать их внимания. Альдемар принимал любое приглашение на публичные выступления, чем несказанно радовал редакторов, прежде не знавших, как заставить писателя выйти в свет, и с упоением общался с людьми. Приходил на все встречи с коллегами и критиками и безбожно льстил всем и каждому, от кого могло зависеть формирование мнения о нем. Зная, что рано или поздно все может кончиться, собирал кусочки внимания, как голодный человек аккуратно и бережно подбирает со стола рассыпанные хлебные крошки. И как голодному человеку, ему все время казалось, что их мало, мало, мало... Он отчаянно стыдился этих своих действий, но поделать ничего не мог.
Наверное, опасения его были не напрасны. А, может быть, вся ситуация и формировалась на основании его опасений. Но, как бы то ни было, он все чаще и чаще начал прибегать к помощи заветной микстуры и бутылочка медленно, но верно пустела.
Он обратился к мистеру Томашу еще раз. А потом еще. И еще один. Роман, рассказ, две повести, еще роман и еще один. И еще, еще... Сроки активности и эйфории раз от раза сокращались, и приходилось увеличивать дозу. Он писал быстро, остервенело и ему казалось мало, мало, мало... Когда он в очередной раз пришел к доктору, тот, глядя на него с жалостливым сочувствием, предупредил:
- Мистер Альдемар, я выпишу Вам рецепт, конечно. Но также хочу еще раз напомнить, что это не панацея. Чем больше Вы выкладываетесь, тем больше устает Ваш организм, тем большая доза допинга ему требуется, и весь этот процесс не может длиться бесконечно. Я понимаю, что творчество очень многое значит для Вас, но Вы не можете подхлестывать себя вечно. Отпущенный природой ресурс уже исчерпан, и Вы прямиком движетесь к финальной черте, которая, между прочим, уже не за горами. Я думаю, Вам пора остановиться.
- Хорошо, я понял, - отстраненно, не желая верить, ответил писатель.
*****
Альдемар, расслабившись в кресле перед бормочущим телевизором, плавал в состоянии полудремы-полуяви, ждал очередной выпуск передачи "Литература с нами" и предавался неспешным размышлениям. Девяносто девать произведений. Странные, сложные, легкие, грустные, веселые. Разные. Глянцевые издания, встречи с поклонниками, удивление, благодарности. Это на виду, то, что заметно всем. А в тишине кабинета - прием препарата и с каждым разом уменьшение эффективности его действия. Может быть, доктор Томаш прав и действительно пора прекратить? Он ведь чувствует, что с каждым разом писать становится сложнее и сложнее...
Нет, еще рано. Пусть их будет хотя бы ровно сто. Сто - хорошее круглое число... Юбилейное...
Ожидаемый выпуск передачи был особенно важен, потому, несмотря на то, что сон почти принял его в свои нежные объятия, Альдемар мгновенно проснулся и нажал на пульте кнопку, увеличивая громкость, как только на экране пошла знакомая заставка. Обзор новых произведений, и его книга, естественно, на первом месте... Интервью с ним, любимым... Очень даже солидно. Вопросы читателям-зрителям... И на конец, давно ожидаемое объявление:
- У нас большая новость. Академией Всемирного образования объявлен конкурс литературных произведений. Тема конкурса - "Выход за грань" - открывает перед участниками широкие перспективы. Конечно, большинство не сомневается по поводу того, кто именно займет первое место. Победу прочат общепризнанному лидеру литературного мира мистеру Альдемару, тем более у маэстро ожидается выход его сотого, юбилейного произведения. Однако, второе и третье места остаются пока вакантными и, вероятно, борьба за них будет жаркой. Среди предполагаемых претендентов на победу называют...
Альдемар выключил звук. Ему совершенно было не интересно, кому и по какой причине прочат занятие дополнительных призовых мест. Ну вот, наконец-то свершилось, думал он. Конкурс, который давно уже обсуждали в кулуарах и которого давно ждали, наконец-то объявлен. И победа на нем могла бы быть достойным завершением его писательской карьеры. Фу, как пафосно, оборвал он себя и мысленно усмехнулся. Ну чего ради обманываться? Никогда добровольно он не остановится, будет писать до последнего, до самого конца, пока может. Так что, бог даст, он напишет и двухсотую книгу.
Он встал с кресла, с удовольствием потянулся, расправляя затекшие конечности, и заглянул в шкаф. На полке среди склянок с лекарствами, пакетиков с бинтами, пластырями, стояла его главная ценность. Он вытащил бутылочку и посмотрел на свет: жидкость переливалась на самом дне. Пожалуй, этого может оказаться мало, ведь нужна новая идея, новый сюжет, особенный, не похожий не все предыдущие. Кажется, пора снова в гости к доктору Томашу.
*****
В этот визит к психотерапевту Альдемару не хотел никаких задушевных бесед, он хотел получить желаемое и начать писать. Быстро, срочно. Немедленно. Но приходилось быть вежливым, потому он присел в предложенное кресло.
- Мистер Альдемар, расскажите мне о Вас, - произнес доктор Томаш, завершая ритуал приготовления кофе и разливая его по привычным чашкам с драконами, чешуйки которых светились тусклым золотом. - Как идут Ваши дела? Как препарат?
- Все замечательно. Дела - отлично. И препарат действует. Очень-очень эффективно, - Альдемар, делая паузу, глотнул кофе. Ему очень не хотелось распространяться, выворачивать душу. Ему нужно лекарство. - Я очень доволен, и потому, чтобы не отнимать у Вас лишнее время, я просто хотел бы попросить еще один рецепт.
Доктор вздохнул, покрутил в руках хрупкую чашку и заговорил:
- Мистер Альдемар, наша последняя встреча была совсем недавно, и я тогда, помнится, дал Вам рецепт. И предупреждение. Время активности организма с каждым разом сокращается. Вероятно, Вы и сами это чувствуете. Честно говоря, выдавая последний рецепт, я уже был неуверен, стоит ли это делать. Но сейчас я говорю Вам совершенно точно - риск слишком велик. Пора остановиться.
Альдемар поперхнулся.
- Но я не могу остановиться прямо сейчас! Объявлен конкурс, я должен участвовать! И мое сотое произведение!..
- Мистер Альдемар. Я понимаю Ваши чувства, но время пришло. Препарат уже почти не помогает, он Вас губит. Если раньше Вы уходили на ту сторону, не замочив ног, то сейчас Вы теряете на границе по капле своей жизни. Любой Ваш очередной прием препарата и выход туда может привести к гибели. Я, как Ваш терапевт, говорю Вам: "Остановитесь!". Как бы ни было значимо Вам Ваше творчество - жизнь дороже. А у Вас еще будет долгая жизнь, которая может иметь любое наполнение, которое Вы хотите. Вам пора сказать стоп...
После нескольких секунд шока, в течение которых Альдемар сидел как после удара кувалдой по голове, наступила бурная реакция. Он требовал, уговаривал, кричал и даже устроил безобразную сцену с истерикой и брызгами слюны. Ничего не помогло, Альдемару пришлось уйти без рецепта.
Он брел по улице, почти не замечая направления, а в его душе сменялась вся возможная палитра чувств. Сначала был шок: как? уже? так скоро? Но он еще столько не успел сделать! У него были такие планы! Он не может сейчас остановиться! Он должен, просто должен писать! Потом была злость. Как этот лощеный доктор посмел оказать ему? Ему, кого прозвали Великим Маэстро? Что он о себе возомнил? Да за те деньги, которые выплатил ему Альдемар за все свои посещения, тот должен выполнять любое его желания! Потом навалилась тоска и безнадежность. Все пусто, все бесполезно. Зачем он здесь, зачем ему быть, если он больше не будет писать? Что он будет делать, не будучи больше автором? Ведь это было всей целью, всем смыслом его жизни и сейчас уже ничего больше в ней уже не будет.
Мысли крутились, крутились как рой рассерженных пчел, не желали отставать, и постепенно наступило отупение. Эмоции поутихли и сквозь них начали пробиваться трезвые рассуждения. Да, доктор Томаш прав. Альдемар сделал в своей жизни все что мог, а он мог очень многое. Кому-то не дано даже малой толики того, что он сумел. Он должен гордиться собой. И он гордится. Он будет тосковать по тому особому состоянию, в котором он писал, по тому миру, по тем чувствам бесконечного полета, парения в прозрачной высоте и безграничной свободы. Но остановиться действительно пора. А смог бы он остановиться сам? Ответ однозначен - нет. Так что хвала доктору Томашу. Хорошо, он больше не будет писать. Это грустно. Черт, это безумно тоскливо! Но писательство - это ведь еще не все. Ведь жизнь продолжается. Он может построить новый шикарный дом. Да что там дом, на те деньги, которые он заработал, он может построить дворец. Он может поехать путешествовать, он может объехать весь мир. Он может заняться благотворительностью. Или политикой. Или уйти в кругосветное плавание на паруснике. Все, что угодно. Его книги по-прежнему ценят, они переиздаются, и, значит, он еще долго будет на пике славы. Может быть, ему даже не придется прощаться с известностью.
Да, хорошо, завтра же он сделает заявление для прессы. И уйдет. Каким, вероятно, это будет шоком для всех. Альдемар невесело ухмыльнулся. Хотя бы еще раз и таким образом, но он прогремит.
Заявление, сделанное днем, произвело эффект разорвавшейся бомбы и все новостные ленты, даже далекие от литературы, повторяли его на все лады. Сам же Альдемар вечер следующего дня коротал один в собственной гостиной с бокалом вина. Он сделал правильный выбор, принял правильное решение, теперь он свободен и волен делать все, что угодно. Только вот почему же ему сейчас не хочется ни в кругосветное путешествие, ни в политику и вообще ничего не хочется. Тикали часы, неторопливо ползли стрелки. Шторы были задернуты, телевизор работал фоном. Прошла серия популярного сериала, началась и закончилась детская вечерняя передача, показалась заставка "Литература с нами", появилась та самая кокетливая ведущая. Раньше она всегда раздражала Альдемара, а сейчас он отстранено подумал, что ему, собственно говоря, не должно быть до нее никакого дела.
- Как стало известно из сегодняшнего заявления известного писателя Альдемара Полонского, - вещала девушка хорошо поставленным голосом. - С выпуском своей последней девяносто девятой книги он заканчивает свою творческую карьеру. Миллионы читателей шокированы этим заявлением. Ведь сотое, планируемое творение господина Альдемара, ждали с нетерпением все его читатели, как самые молодые, так и люди в почтенном возрасте. Мы попытались взять интервью у господина Альдемара.
Камера наплыла, показывая подъезд самого известного в Городе издательства. Тяжелая дверь с массивной медной ручкой в виде головы льва открылась, и на пороге появился Великий и Могучий, то есть сам Альдемар Полонский. Выглядел он невозмутимо и внушительно.
Толпа журналистов рванула со своих мест, бросилась наперерез писателю. Масса рук с микрофонами потянулась к нему.
- Мистер Альдемар, это правда, что Вы заканчиваете свою творческую карьеру?
- Мистер Альдемар, а как же Ваш последний роман?
- Вы действительно отказались от участия в конкурсе?
Писатель остановился, лицо его было спокойным и уверенным.
- Дамы и господа, решение принято. Я отказывают в участии в конкурсе ради более молодых коллег. Сотого произведения не будет. И я действительно ухожу на покой.
- Но почему? Что случилось? Почему Вы уходите на пике Вашей творческой славы? Ваших возможностей?
- Я сказал, все, что хотел. У меня вышло девяносто девять книг, а это не мало. Пусть сейчас кто-то другой получит свой шанс, - Альдемар на экране уверенно и немного высокомерно улыбнулся, сошел со ступеней, не обращая внимания на журналистов сел в автомобиль и уехал.
Ну вот и все, подумалось Алдемару в кресле. Слово сказано, дело сделано.
Все последующие дни он, не выходя из дома, по привычке отслеживал литературные новости. Средства массовой информации активно мусолили его заявление, пережевывая на все лады. Большинство в той или иной мере высказывали сожаление и огорчение. И только одна желтая газетенка решилась задать вопрос: "А так ли просто уходить мистер Альдемар? Возможно, он потерял свои способности? Возможно, он убоялся соперников? Возможно, это не добровольное решение, а всего лишь на всего страх? Страх поражения?" Голос ее потонул в море восхищенных выкриков остальных изданий и исчез, погребенный их мощными голосами. Но сам Альдемар услышал. И запомнил. Но, стиснул зубы, не стал давать никаких комментариев. Он вообще больше не выходил из дома.
Разумом он понимал, что нужно взять себя в руки, нужно продолжать жить, покупать яхты, дворцы, как это делают все богатые бездельники, отправляться на северный полюс или на южный, хотя бы, просто в соседний магазин за хлебом. Но ничего не хотелось. Не хотелось ни общаться, ни разговаривать, ни давать комментарии. Он не отвечал на звонки и никого не пускал в дом, кроме посыльных, приносивших продукты по телефонному заказу. Немногочисленные друзья, пытавшиеся выяснить обстановку в первые дни после его сенсационного заявления вскоре бросили свои попытки и оставили его в покое.
Мысли все время крутились по кругу. Была ли у него возможность что-либо исправить? Мог ли он что-то изменить? И был ли бы в этом смысл? Он имел так много и знал, что имеет много. И так много мог, и много делал. Но мог ли он делать еще больше?
Иногда он смотрел на бутылку с заветным препаратом, иногда даже брал в руки. Но смысла в ней тоже не было - жидкости было слишком мало, не стоило даже начинать, и Альдемар ставил ее обратно на полочку. А если бы даже хватило, то что бы это дало? Последняя книга? Для чего? Только чтобы доказать чего-то кому-то? Кому? Журналистам той желтой газетенки? Читателям? Сам он уже все давно все про себя знает.
Телефон время от времени звонил, но Альдемар его игнорировал. Почему именно в тот раз он взял телефонную трубку он не знал, наверное, машинально. Голос был незнакомый, девчачий и очень неуверенный:
- Мистер Альдемар?
- Да.
- Мистер Альдемар, простите, что я позвонила.
- Ничего. Кто это? - он пытался опознать, кто это и не мог.
- Вы меня не знаете... - проговорила трубка и замолчала.
- Да? - уже раздраженно повтори он.
- Мистер Альдемар, Вы больше не пишете, да?
- Да, я больше не пишу. Чего Вы хотите?
- Мистер Альдемар, - голосок опять запнулся, но потом все-таки продолжил. - Вы должны написать эту книгу.
- Кто Вы? - он удивился.
- Меня зовут Лана.
- Кто Вы, Лана? Откуда взялись?
- Я никто, просто Ваша читательница. И я Вас очень прошу написать эту книгу. Вы просто должны!
- Лана, я больше не пишу. Совсем. Потому и эту книгу писать я не буду.
- Ну, пожалуйста! - голосок стал требовательным. - Вы должны написать ее, все не может так закончиться.
- Лана, кто Вам дал этот телефон?
- Мистер Альдемар, я так долго Вас искала! Пожалуйста! Вы такой писатель!.. Такой! Вы не можете просто так уйти.
- Лана, я еще раз повторяю, что я больше не пишу. И писать не собираюсь. Извините. И, пожалуйста, не звоните больше.
- Мистер Альдемар... - начала девушка.
- Извините, Лана. До свидания, - Альдемар повесил трубку.
Господи, поклонники достают его и сейчас. Где эта девица умудрилась найти его номер телефона? Надо же, передразнил он мысленно: "Вы должны написать!"
Звонок раздался снова. Альдемар решил не обращать внимания. Сейчас он замолчит. Вот сейчас. Сейчас. Телефон противно тренькал и тренькал. Альдемар приподнял и бросил трубку. Подождал. Телефон молчал. Вот и хорошо. Альдемар повернулся и пошел к любимому креслу. Раздался противный резкий звон. Черт! Альдемар вернулся, снова приподнял трубку и положил на рычаг. Решил, зазвонит еще раз - отключу. Секунда, две, три, пять. Тишина. Он удовлетворенно кивнул и опять побрел к невеселым размышлениям и бокалу вина... Звонок. Черт, черт, черт! Альдемар развернулся, одним прыжком подскочил к столу, схватил трубку и проорал:
- Да!
На том конце провода, похоже, на миг оторопели, но связь, как надеялся Альдемар, не прервали.
- Мистер Альдемар, - залепетал девичий голос. - Пожалуйста, не бросайте трубку. Мне нужно поговорить с Вами. Очень! Можно мне зайти?
- Куда зайти? - обалдел он.
- К Вам, домой...
- Да что же это такое-то! - прошипел он придушенным голосом, когда обрел возможность говорить от такой наглости. - Что за молодежь нынче пошла?! Совсем сдурела?! Прекрати мне названивать! Где ты взяла мой номер?! Кто тебе его дал?!
- Мистер Альдемар, Вы должны писать! Вы не имеете права просто так взять и уйти. Вы нужны читателям, Вы нужны мне...
- Оставь меня в покое! - проорал он и швырнул трубку на рычаг. Что за наглость!!!
Выскочил на кухню, глотнул воды, пробежался по комнате, выискивая, чего бы разбить. Не нашел, сорвал с ноги тапочку и швырнул в открытую форточку. Через мгновение за окном раздался мокрый шлепок - весь день на улице шел дождь. Не удовлетворенный результатом, он сдернул второй тапок и швырнул вслед за первым. Но на этот раз промазал и тапка, ударившись в стекло, шлепнулась посреди стерильно чистого письменного стола. Альдемар с ненавистью уставился на нее, как на воплощение всех своих бед. Черт! Черт, черт, черт! Он уже был так спокоен, он смирился, он принял решение. Чего от него надо этой девице?! Что за настойчивость? Чего ей от него нужно? Какая-то сумасшедшая? Альдемар подскочил к столу, схватил тапку и прицельно пульнул в форточку. И на этот раз попал. Но вредный предмет, не желая исчезать из жизни Альдемара навсегда, зацепился за ветку близ растущей яблони и издевательски закачался перед окном.
Альдемар большими шагами прошелся по комнате, переставил в сторону стул, покачал его на двух ножка, вернул на место. Сделал еще круг по комнате. Зачем она позвонила?! Какое ей дело до того, пишет он или нет?! Да разве перестал бы он писать, если бы это было в его воле? Чего бы он только не отдал, чтобы вернуть свои способности. Но это невозможно, невозможно, невозможно!!!
Альдемар уставился в окно, за которым шуршал дождь и по-прежнему на ветке качалась непослушная тапка, словно дразня его. Ну уж в этом-то он еще волен! Альдемар решительно распахнул дверь в сад, и высоко поднимая ноги, прямо босиком по мокрой траве побрел к дереву. Сверху падали капли и рубашка начала липнуть к телу, брюки тоже намокли. Ну и плевать! Чтобы достать непослушную вещь, пришлось подпрыгнуть, что привело к приему обильного холодного душа с листьев, но желаемое оказалось в руке. Альдемар размахнулся и перебросил шлепанцу далеко за забор. Вот так! Удовлетворенно отряхнул руки - хотя бы с этим он справился - и неторопливо побрел обратно. Он вынырнул из-за угла дома и резко остановился. На крыльце стояла незнакомая девица и выглядела довольно жалко. С нее капало и даже не просто капало, а стекало ручейками. В руках девушка держала сотовый телефон. Зонтика не было.
- Так, - медленно проговорил он. - Вы Лана?
Она кивнула, хлопая мокрыми слипшимися стрелочками ресницами, и, кажется, готовясь к любой, даже самой неадекватной реакции с его стороны.
Машины поблизости не наблюдалось. И как она добралась сюда? Без машины, в дождь, вечером... Не впускать? И она будет стоять и мокнуть там под дождем? Кошмар, уж на это никакой его решимости не хватит. Альдемар распахнул дверь.
- Заходите, - сухо сказал он, кивая на вход.
Девушка бросила на него настороженный взгляд, вошла и нерешительно замерла на пороге. Альдемар вошел следом, чуть сдвинув ее в сторону, прикрыл дверь. Вокруг туфелек девушки растекалась лужа.
- Вы залили мне прихожую, - в раздражении сказал он.
Она покосилась виновато и испуганно:
- Я уберу...
Она уберет! Только этого ему не хватало! Но у девушки были такие испуганные глаза...
- Идите в ванную, я дам Вам полотенце и халат, - чуть смягчился Альдемар. - Я терпеть не могу мокрых девиц на пороге.
Она промолчала. Альдемар взял ее за плечо и потянул за собой. Он, споткнувшись, сделала за ним шаг, еще один, спохватившись, приостановилась, сбрасывая туфли. Ишь ты, какая аккуратистка. Альдемар подтолкнул ее к нужной двери и, не взглянув, ушел в комнату. Порылся в шкафу, откопал на верхней полке розовое полотенце с большим аляповатым подсолнухом посередине. Потом нашел махровый халат, который он когда-то давным-давно в порыве домашних чувств купил Сантане, и который она, высмеяв за ярко-желтый канареечный цвет, так ни разу и не надела, а когда уходила, то так и не взяла с собой.
За дверью ванной была тишина, потому он не стал открывать ее, а, только чуть стукнув костяшками пальцев, привлекая внимание, повесил добытые вещи на дверь. Зашел в гардеробную, скинул свои мокрые рубаху и брюки, натянул другие. Пошел на кухню и поставил чайник. Черт, мокрых девиц ему в доме только и не хватало. Альдемар чувствовал раздражение и злость - что за нахалка ему попалась? И в то же время любопытство - что заставило эту девчушку так настойчиво искать встреч с ним? Может, она правда сумасшедшая?
Альдемар выставил на стол малиновое варенье, две кружки, две ложки, постоял немного в раздумьях, достал из хлебницы хлеб и порезал его аккуратными ломтиками. Больше делать было нечего и он сел в ожидании, все время прислушиваясь к звукам, доносившимся из ванной. Чайник как раз начал закипать, когда за его спиной скрипнула половица. Альдемар обернулся - странная девушка стояла на пороге в желтом халате на два размера больше, чем нужно и с распущенными по плечам мокрыми волосами. Альдемар молча указал ей на второй стул. Незнакомка, чуть поколебавшись, сделала шаг и присела на самый краешек, так и не подняв глаз. Некоторое время писатель - Великий и Могучий - рассматривал ее. Совсем малявка, лет семнадцать, не больше. Трогательно тонкая шейка, маленькое ушко, за которое она время от времени пыталась заправить выбивающуюся прядь мокрых волос, длинные ресницы. Девица показалась ему смутно знакомой. Может, они где-то встречались? Где? На писательских сборах? На встречах с читателями? Может, она чья-то родственница?
Он вздохнул.
- Давайте пить чай, Лана.
Поднялся, выключил чайник, вытащил из шкафа и поставил на стол пакетики с чаем, разлил кипяток по двум кружкам и сел обратно на свое место. Лана бросила взгляд на чашку, но не сделала попытки притронуться к чему-либо.
- Пейте, Лана и заедайте вареньем, как раз сейчас сгодится. А то еще, неровен час, простудитесь, и меня обвинят в жестоком обращении с поклонницами, - шутка вышла так себе, но, тем не менее, губы девушки чуть дрогнули, намечая улыбку.
Альдемар, думая, как все по бестолковому это выглядит, сам взял два пакетика с чаем, бросил себе и гостье, подергал за ниточку, дожидаясь, когда начнет расплываться густое черное пятно в воде и придвинул Лане кружку:
- Берите, не стесняйтесь.
Девушка нерешительно взялась за дужку ручки, приподняла, глотнула.
- Варенье берите, - Альдемар придвинул вазочку. - А сахара нет, так что не обессудьте.
Лана сделала глоток, погрела руки о горячую кружку и подняла на него глаза.
- Мистер Альдемар, Вы простите меня, что я так вот ворвалась. Но я просто должна была. Ведь это просто невозможно, чтобы Вы прекратили писать. Вы просто не можете так поступить...
- Почему?
- Потому что Вы нужны!
- Кому?
- Всем! Нам, читателя. Всему миру нужны, - страстно заговорила она. Запнулась и тоном ниже добавила. - Мне.
Поклонница. Фанатка. Это, конечно, приятно, но не сейчас.
- Лана, это вопрос закрытый, я не буду больше писать.
- Мистер Альдемар! Вы лучший, Вы единственный, никто больше так не пишет, и никто никогда так больше не будет писать. Ваши книги - это ведь не просто книги, они меняют судьбу, жизнь.
- Лана, это все красивые слова.
- Нет! Это правда! Я знаю, я говорила с людьми и многие так считают. Вы можете менять судьбы, можете творить чудеса.
- С какими это людьми Вы говорили?
- С разными! С Вашими читателями. Я работаю в книжном магазине и точно знаю, что Вы нужны людям.
Он вдруг вспомнил картинку - девушка за прилавком, в волнении вцепившаяся в него тонкими пальцами, глядящая на приближающуюся камеру, как на опасное неуправляемое животное. Ага, вот почему она показалась ему знакомой! Где, когда это было? Передача "Литература с вами" и сюжет о раскупаемости его книг... Как же давно это было! И как недавно! Все тогда было не так, все еще было хорошо, и он мог писать... А девочка - точно поклонница.
- Спасибо, конечно, на добром слове, но это ничего не изменит, - произнес он почти равнодушно. И неожиданно для самого себя вдруг добавил. - Я не могу больше писать, Лана. Совсем. Это от меня не зависит.
- Почему? - ее глаза стали большими и круглыми как у изумленного сиамского котенка.
- Время вышло. Я устал, пора уходить, ничего не поделаешь, - Альдемар не сказал ей всего, но даже то, что он смогу вообще проговорить вслух хотя бы это принесло толику облегчения и освобождения. - Я уже не могу творить, как прежде, что-то исчезло, потерялось. Давно уже, Лана, так что твой порыв бесполезен.
- Значит, Вы не хотите больше писать?
- Боже мой! Лана! Хочу ли я писать?! Хочу, мечтаю. Но не могу! Не могу!!! - он стукнул кулаком по столу. Все его спокойствие слетело как поздние осенние листья под порывом ветра. - Я не могу больше! Кончился отмеренный срок, я исчерпал все, что было дано! Я больше никто, я больше не писатель.
Она отшатнулась в испуге, и он взял себя в руги. По крайней мере, постарался взять.