| |
|
Карие глаза смотрели из-под кустистых бровей хладнокровно. Рука твердо сжимала широкий армейский нож, готовая рвануться в сторону и оставить на горле лейтенанта кровавый след. В густой бороде хищно блестел оскал.
- Опустить оружие, - выдохнул взмокший лейтенант.
Островский выполнить приказ не спешил, искал выход. Их, солдат, пятеро. Лейтенант не в счет: с колен атаковать неудобно, к тому же командир, похоже, обосрался. Боевиков - трое. Склонить оружие - верная смерть. Горцы беспощадны к врагам, особенно к русским. Атаковать, значит, потерять командира.
Хотелось обернуться к товарищам: найти поддержку или уловить пару сигналов, раскрывающих план атаки, - но это значило на пару секунд утерять из виду боевиков.
Островский кожей ощутил, как солдаты по обе стороны от него опустили автоматы, выругался про себя.
- Ну, а вы что же? - спросил Магомаев и дернул лейтенанта за волосы, отчего подбородок командира задрался.
Это "вы" несказанно обрадовало Островского: он не один.
- Сдерживающая сила, - ответил Островский как можно ровнее. - Два на два - гарантия, что ни одна из сторон не атакует.
Магомаев качнул головой, в глазах мелькнуло одобрение.
- Вставай! - рявкнул боевик и рывком поставил пленника на ноги.
- Мать твою, Островский, ты что делаешь? - заскулил лейтенант. - Отдай им оружие, пусть уходят.
Магомаев осклабился. Он понимал, что Островский уже попрощался с командиром. Лейтенант умер бы в любом случае, поэтому важнее было сохранить группу. Тем не менее Магомаев счел нужным предупредить:
- Если я услышу, что нас прэследуют, вашему главному - конэц.
Магомаев прикрылся лейтенантом, как щитом, и медленно отступил в заросли. За ним ретировались и боевики.
Солдаты стояли на поляне, открытые невидимому врагу. Островский чувствовал себя голым. Кожу покалывало, точно с десяток стволов метил ее продырявить. Буйство зелени рассредоточивало внимание. Островский закрыл глаза.
В кронах шелестел ветер, где-то впереди шуршала палая листва под ногами боевиков. Хрустнула ветка в стороне.
- Ложись! - заорал Островский.
Кто упал, кто присел. Один замешкался и принял на себя автоматную очередь. Островский открыл ответный огонь, скомандовал:
- В укрытие!
Островский водил стволом автомата вслепую. Пули срезали кусты, выбивали труху из стволов деревьев, взметали палую листву. Противник был вынужден зарыться в землю.
Рожок опустел. Островский отточенным движением вставил второй, притянутый к пустому изолентой.
Загрохотало со стороны отхода боевиков. Левую бровь обожгло, толкнуло в плечо, в лицо прыснули фонтанчики земли. Тут же огрызнулись автоматы за спиной. Товарищи надежно спрятались в тени леса и били по зарослям, давая Островскому возможность уйти из-под обстрела. Островский бросился к своим, спотыкаясь, чуть не на троих. Укрылся за старым бугристым вязом.
Наступила тишина.
- Эй, ты слышишь меня?
Артем махал ладонью перед глазами. Я заморгал, посмотрел на друга, на кавказцев у бара, опять на Артема. Попытался улыбнуться, но лишь дернулся уголок рта.
- Извини. Так о чем ты?
Артем оглянулся и понял причину моего забытья. Пожал плечами и повторил:
- Как Люда?
Вопрос снова прошел мимо. Я все еще кипел в чеченском водовороте. В задумчивости уставился на свое отражение на кружке пива. Видок у меня внушительный: мощный лысый череп, шишковатые надбровные дуги, левую рассекает шрам, суженные, отягощенные тревогами глаза, от крупного носа тянутся вниз лучики морщинок - выражают недовольство жизнью, широкие скулы, тяжелый подбородок, крапинки двухдневной щетины. "Тертый калач", - говорят про таких. А в Чечне я был еще юнцом. Хотя можно ли назвать молодого парня, выросшего в лихие девяностые, юнцом? "Дворовые университеты" быстро выбивали детскую наивность, ставили характер.
- Не хочешь об этом? - истолковал по-своему мое молчание Артем. - Леху видел.
- Которого? - буркнул я и отхлебнул пива.
- Кривого. В золоте купается.
- Да и хуй с ним.
Деньги для меня - болезненная тема. Еле насобирал на лечение дочери, только вздохнул с облегчением - Машутка пошла на поправку, - как заболела жена. У обоих рак. У дочери - крови, у жены - груди. Думал, такое не бывает, молния дважды не бьет в одно место. Поди ж ты...
- Говорит, с Зоны приехал, - продолжал Артем.
- За что сидел? - удивился я.
Леху я знал хорошо. Дружили в детстве. Одни из первых диггеров в Брянске. Потом через Леху на московских вышли, там интереснее. Сколько шахт, сколько заброшенных зданий да коллекторов мы облазали. Метро-2 - мечту любого диггера - искали. Были мы в Москве и в те печальные дни, когда террористы захватили "Норд-Ост". До того дня власти внимания на нас не обращали. На режимные объекты мы не совались, никому не мешали. После Чечни я диггерство забросил как детскую забаву. Октябрь 2002-го заставил тряхнуть стариной. Помню, как Леха прискакал ко мне и выпалил:
- Собирайся! Едем в Москву.
Услугу спецназу мы оказали неоценимую, а вот наградили только военных. Да и черт с ними. После "Норд-Оста" я уехал на заработки в Сибирь, потом нелегкая и вовсе на Крайний Север занесла. Жизнь там лагерная, зато платили в два раза больше, чем в Брянске. За это время с Лехой я не виделся ни разу.
На мой вопрос, как Леха угодил за решетку, Артем засмеялся:
- Да не с той зоны. В Чернобыльской был он. Говорит, два года отслужил.
- По контракту?
- Ну да.
- Сумасшедший. Чего ему в России не сиделось?
Перед глазами встали люди в хэбэшках, дозиметрист, застывший с прибором. "Переселяться вам надо", - заключил тогда военный. Так цветущее село, моя малая родина, превратилось в зарастающее бурьяном прошлое. Несмотря на пугающие мифы о радиации, с нажитых мест снялись далеко не все. В основном остались старики.
Подростком я каждое лето навещал бабку с дедом. Каждый год Чернобыльская катастрофа напоминала о себе: ветшающими домами, пустыми хатами, число которых росло в геометрической прогрессии. Все наводило уныние: обмелевшая речка, затянутое ряской озеро, покосившиеся избы, сгоревшая церковь, улицы, где старики на скамейках как неотъемлемая часть ландшафта, плохо показывающий телевизор с крохотным выбором каналов, узкие тропы среди травы по пояс. Так выглядела зона с правом на отселение. Уровень радиационного загрязнения в нем несравним с зоной отчуждения и все же наложил ощутимый отпечаток на здоровье и судьбы людей.
- Не знаю, сумасшедший или нет, - ответил Артем, - но Зона его озолотила. Квартиру купил, на "Лексусе" ездит, в Штаты собрался.
- Неужели платят так хорошо?
- Вряд ли. Ты ведь видел по новостям, какие чудеса там творятся.
- Лишь бы до нас не дошли, - пробормотал я.
Перед глазами, как наяву, стояли влажные уборки комнат и вечера у радио. Молодежь пыталась ловить "Голос Америки", ведь именно благодаря нему в российской глубинке узнали о катастрофе восемьдесят шестого.
- Удивительное дело: последний реактор остановлен в двухтысячном, так? - рассудительно начал Артем. - Что же тогда взорвалось в две тысячи шестом? Как думаешь, опять ученые намудрили?
- Не знаю и знать не хочу. Пойму я причину и что, поможет чем? У меня своих проблем невпроворот.
Кавказцы оживились. Тарабанили что-то на своем и смеялись, жадно поглядывая на стоявшую неподалеку девушку. Молодая дурочка пришла в обтягивающем коротком платье. Ну, прямо напрашивалась на проблемы.
- Ты бы... это... - замялся Артем, - занял бы что ли у Лехи. Дружили ведь...
Я одарил Артема тяжелым взглядом, со скепсисом заметил:
- Там только на анализы триста штук уйдет.
- Сколько?!
Кавказцы громко загоготали. "Дэвушка, как тебя зовут?" - спросил один.
- На Россию-матушку нечего надеяться, а лечение за рубежом втридорога обходится, - пояснил я.
Девушка у барной стойки кавказцам не отвечала, но те не отставали. Задирали, предлагали знакомство.
- Вадим, все в порядке?
Я взглянул на сбитого с толку Артема. Он уставился на мою ладонь, стиснувшую кружку так, что она жалобно затрещала.
- Кхахьп? Твое имя кхахьп? - забавлялся заводила кавказцев, худой, весь в кожаном.
Девушка дождалась коктейля и ушла к своему столику. Кавказцы живо подсели к ней. Бармен зыркнул на них исподлобья, спросил басовито:
- Девушка, позвать охрану?
- Эй, дарагой, зачэм охрану? Мы просто сыдым, с дэвушкой красывой общаэмся, - заголосил заводила.
Его собрат, крупный, молчаливый теленок, как бы между прочим достал складной нож и начал играть с ним. Бармен побледнел и занялся протиранием бокалов.
Я готов был запустить кружку в круглую маковку верзилы.
- Пойдем-ка отсюда, - предложил Артем, до него наконец-то дошло, что меня раздражало.
Поздно. Я завелся. Да и какой из меня хранитель порядка, если я брошу девчонку в беде?
- Сейчас, - произнес я тоном, не предвещавшим ничего хорошего.
Стукнул кружкой о стол и поднялся.
- Вадим, не стоит. Они сами отвалят.
- Я им помогу.
В отличие от Артема я знал, что значит "кхахьп", и понял, из какой республики кавказцы. В мозгу прокручивались картины прошлого: мертвый лейтенант, на лице которого застыло удивление; истерзанный пулями Илья; видеозапись, где Магомаев изгалялся над пленными русскими. Ненависть и презрение распирали меня.
- Эй ты, да ты, - обратился я к заводиле. - Тебя в ауле не учили разговаривать с девушками?
- С дэвушками? - наигранно поразился чечен. - Это ж кхахьп! Я ей дэньги даю, она должна нам.
- Так у тебя много денег? Поделишься?
Верзила демонстративно повращал ножом. Да каким ножом - зубочисткой.
- Брат, чего кыпятишься? Ыды пэй дальшэ. Вы вэдь, русские, это любытэ.
Чечены заржали. Охранник переминался с ноги на ногу у входа, вот-вот подойдет.
- Я вижу, вы, шакалы, пьяны, - спокойно заметил я, - не хотите ли проветриться?
С лица чечена сошла улыбка. Он и его свита смотрели на меня кровожадно, как цепные псы.
- Малчик давно не получал порки, да? - слащаво спросил чечен.
Я молча повернулся к нему спиной и вышел на улицу. Следом выскочил Артем.
- Что на тебя нашло? Ты, конечно, мужик здоровый, но их трое! Заметил?
Я оттолкнул Артема, попросил не вмешиваться.
- Не вмешиваться во что? - воскликнул он.
Из кабака вышли кавказцы, смурные, к разговору несклонные. Оскорбления их брат не переносит.
Артем шепнул:
- Бежим.
Я ухмыльнулся. Кулаки уже чесались. Ноги сами направили навстречу чичам.
Их заводила хотел съязвить, но удар оборвал его на полуслове. Верзила пошатнулся, встретив подбородком каблук берца. Не помню как, но в считанные секунды я уложил всех троих. Артем потом рассказывал, что дрался я с ожесточением, словно хотел убить чичей. Они стонали на бетоне, а я их пинал и топтал. Если бы не Артем, не знаю, остановился ли бы...
- Ты телефон... взял? - спросил я, переводя дух. - Лехин.
- Взял, взял. Давай-ка сваливать отсюда, пока ментов не вызвали.
- А мы кто?
- Тем более.
Дома меня никто не встретил. Из зала доносилось бормотанье телевизора. Сердце заныло. Ясно представилась Люда: сидит на диване, обхватив колени, смотрит стеклянным взглядом на голубой экран - такой я находил ее каждый вечер. Она осунулась, глаза окружили тени, голос ослаб, часто уходила в себя. С работы уволилась, делать что-то по дому не могла. Так и проводила дни: за телевизором или на кровати, или в кресле. Иногда выбредала на улицу. Шла, точно призрак, даже дети пугались. Куда - не знала. Просто наблюдала за жизнью, текшей мимо.
Я подсел к жене, обнял. По телевизору показывали любовный роман. Я боялся не выдержать взгляда Люды, поэтому смотрел на счастливых людей на жэкашке.
- Когда выписывают Машку?
- Завтра, - ответила Люда бесцветно. - Что у тебя с руками?
Она коснулась моих разбитых костяшек - точно током шибануло. Отвык от ее нежности.
- Так, на хулиганов наткнулся, - произнес как можно пренебрежительнее, не хватало, чтобы Люда еще обо мне беспокоилась.
- Тебе письмо принесли.
- Да?
Я заметил конверт на журнальном столике. Вскрыл. Меня представляли к награде "За мужество". "Норд-Ост" вспомнили. Я усмехнулся. Десять лет прошло.
- Что там? - спросила Люда.
- Весточка из прошлого.
На этом разговор прекратился. Мы молча сидели перед телевизором и пытались заглянуть в будущее.
На следующий день я позвонил с работы Лехе. Не стал распространяться о своих проблемах, поинтересовался, прилетал ли к нему кремлевский голубь. Оказалось, Леху тоже награждали. Чем не повод для встречи?
Леха сменил хрущевку на шикарную трехкомнатную. Пока еще не работал, но собирался заняться бизнесом. Жена его, под стать мебели, стала раза в два краше: блескушки, дорогая одежка, походы в солярий... Поздоровалась и благоразумно удалилась к себе в спальню. Нечего ей слушать мужские разговоры.
Леха тоже изменился. Походил на вора в законе: золотые перстни, рыжие фиксы, тяжелый крест на груди, фирменный спортивный костюм.
- Гляди, - гордо сказал Леха и выставил кулак: на фалангах синели крупные буквы - "З.О.Н.А."
- Значит, правда, - заключил я.
Леха разлил по рюмкам коньяк. Первая пошла "за удачу". Леха крякнул, занюхал письмом из Москвы.
- Что, уже слухи ходят? - ухмыльнулся. - Наш народ все замечает. Чуть что - в каждой квартире по радистке. Наверное, со стукаческих времен осталось.
- Ну, колись. Откуда счастье привалило?
- Да уж не от государства, сам понимаешь. Хочешь жить - умей вертеться. В Зоне для сметливых раздолье: этого прижал, другого задержал, с третьего сливки снял. Там же целый рынок артефактов!
- Ты что же, с собой привез?
- Давай по второй. За Зону.
- Извини, но я пас. Зона забрала у меня отца.
- То другая была. То, что в Чернобыле сейчас, совсем иное. Не в ядерном топливе там дело. Мистика какая-то.
- Какая разница. И сейчас там люди гибнут.
- Да и черт с тобой. Один выпью.
Леха опрокинул рюмку, занюхал тыльной стороной ладони, промолвил:
- А с собой радиацию таскать я не дурак. Там же на месте и находил клиентов. В Украину со всего мира тянутся клешни. Оно-то, конечно, и в Белоруссии есть чем поживиться, но там батька зорко следит за порядком.
- Тяжко служить в Зоне?
- Да не слишком. Я далеко не совался. На заставах периметр охранял. Тяжелую работу за меня сталкеры делали. Порой зверье взбесится, но свинца на всех хватало. Ты никак в Зону собрался?
Я промолчал. Надо было рассказать о больных дочери, жене, попросить взаймы... Чертова мужская гордость. Не выдавил, не смог. Посмотрел на часы - через час ехать за Машкой.
- За здоровье, - тихо сказал я и, не дожидаясь Лехи, выпил.
- Хорошо пошла. Ты, если поедешь, лучше снега дождись. Оно легче тогда: и аномалии виднее, и за территорией следить проще.
Снег в последние годы выпадал поздно - под Новый год. На дворе - конец октября, а рак ждать не будет. Что это я? Какая к черту Зона? Кто за Машкой, за Людой присмотрит? Или к брату их отправить? У него своя семья, но не откажет же он в помощи. А что если... Брось, Чечня не спалила, Зона тем более зубы обломает.
- Сколько же ты поднял в Зоне? - пытаюсь изобразить безразличие.
Леха прищурился - изучает. Понял мой интерес. Лучше меня самого. С напускной скромностью ответил:
- Ну, ляма два еще осталось...
Меня бросило в пот. В голову ударило: то ли алкоголь дошел, то ли слова припечатали. Проси, проси, и к черту гордость!
- Ну, как осталось, - поправился Леха. - Я тут домик прикупил, с людьми договариваюсь. Открою автомастерскую. Могу пристроить, ты же на механика учился.
Я помрачнел, ответил глухо:
- Мне и в МВД неплохо служится.
- Так ты у нас мент?
- Почти. Спецназ.
Леха посмотрел на меня с уважением, присвистнул и тут же раздавил было пробудившееся тщеславие:
- Днями, наверное, отсыпаетесь. В Брянске не шибко много для вас работы.
- Главное, что платят, - пробурчал я. Просить Леху о чем-то желание совсем пропало. Да и деньги он почти все вложил. Если не врал.
Леха ухватился за бутылку, произнес очередной тост:
- Давай, чтоб деньги водились.
- Нет, спасибо. Мне дочку еще из клиники забирать. Напиваться нельзя.
Я встал, посматривая на выход. С Лехи тут же сошел весь лоск. Появился тот старый Кривой, которого я знал раньше.
- А что с Машкой? - встревожился он.
Я подумал, говорить или нет. Решился.
- Рак крови. Химиотерапия прошла. Всем подъездом деньги собирали. Вроде выздоровеет.
- Что значит вроде?
- Лечение еще не окончено. Периодически в больницу надо будет возить. Да еще Люда...
- Что Люда?
- То же, - вздохнул я, - рак. Говорят, у нас не лечится.
- Как не лечится? Сейчас все лечится. Главное, вовремя выявить. Ведь вовремя? Вадик?
Я покачал головой.
- Не знаю, Лех. Не знаю. Чтобы вести подробную диагностику, нужны деньги.
- Сколько? Вадим, я дам денег. У меня есть артефакт на черный день. Покупателя найти не проблема.
Сердце застучало быстрее. Во мне загорелась надежда.
- Врач сказал, только таргетные препараты помогут. Но они не лечат, только поддерживают жизнь.
- Надо попробовать. Вдруг выйдет толк. Сколько надо?
Я заиграл желваками. Если препараты применять всю жизнь, сумма бесконечная.
- На месяц где-то двести тысяч, - сказал я и посмотрел Лехе в глаза - он потерялся.
- Двести тысяч чего?
- Рублей, конечно же.
Леха выдохнул, даже попытался улыбнуться. Видимо, ожидал другую валюту. Встал, провел рукой по волосам, взгляд забегал по ковру.
- На месяц, говоришь...
Леха резко сел, достал из нагрудного кармана пачку дорогих сигарет, предложил:
- Будешь?
- Не курю.
Леха кивнул, закурил сам. Он как будто хотел сказать нечто важное, но сомневался, стоит ли.
- Леш, ты опять куришь дома! - возмутилась из спальни Лехина жена. - Сына хочешь отравить?
Леха зашипел, подошел к окну, открыл форточку. Выпустил в нее струю дыма и сел на подоконник.
- Знаешь, сталкеры поговаривают есть в Зоне камень... Монолитом зовут.
Леха опять замолчал, прикусил губу. Чего телится? Государственная тайна, что ли?
- И? - подтолкнул его я.
- И... говорят, не знаю как оно на самом деле...
- Ну что?
- В общем, желания он якобы исполняет.
Леха выжидающе посмотрел на меня. Думал, я назову его сумасшедшим, а я в любую сказку готов был поверить, если она обещала сохранить семью.
- До него кто-нибудь добирался? - с надеждой выпалил я.
- Без понятия. Я же на периметре был. Со сталкерами военные на штыках. Сам понимаешь, до меня доходило только эхо.
Я уже представлял, как прорываюсь сквозь заросли Зоны, но Леха оборвал фантазии:
- Только не думай к нему лезть. И не такие пропадали. По слухам, Монолит в самом сердце Зоны, в самом "грязном" месте.
- На ЧАЭС?
Леха едва заметно качнул головой.
В сердце, так в сердце. Я жизнь отдам за Люду и Машку.
- Я попробую связаться со старыми знакомыми, - задумчиво начал Леха, - есть там торговцы смышленые. Так вот, может, они кого завербуют.
Я махнул ладонью - дохлый номер, объяснил:
- Глупости. Сколько не заплати, никто не будет просить исполнить чужое желание. Доберись он до... Монолита, он может пожелать безмерного богатства, власти над миром, бессмертия. Что ему наши жалкие тысячи?
- Да-а... Но ты брось, выкинь из головы, что я тебе сказал. Сам ты к Монолиту не проберешься, а с проводником... Его сложно найти. Даже, допустим, вы дойдете до цели. Проводник скорее всего убьет тебя, ведь неизвестно, сколько желаний исполняет Монолит. Вдруг только одно? Плюнь. Я продам артефакт, и мы попробуем вылечить Людку традиционными методами.
Я понимал, что Леха прав, но не мог погасить затею отправиться в Зону. Она казалась той соломинкой - единственным спасением утопающего.
Машку я забрал затемно. Мою девочку совсем замучили, затравили химией. Как и мать, ребенок походил на тень себя прежней. У меня чуть сердце не раскололось. Тем не менее силы для выражения радости у Машутки остались. Она с криком бросилась ко мне на шею, и я крепко обнял ее. Тот миг сравним с моим возвращением из Чечни. Незабываем, дорог, до стыдного эмоционален.
По дороге домой мы заехали в универмаг. Я купил сладостей и крохотного плюшевого мишку. Хотелось громадного, но висел еще кредит, взятый на лечение дочери.
С порога квартиры Машутка побежала к матери. Люда сидела перед телевизором. Она даже не заметила, что я приехал позже обычного. Когда Машка запрыгнула к ней на колени, стала целовать, обнимать, Люда смотрела так, словно не узнавала дочь: удивленно, с испугом. Потом вдруг заплакала и прижала Машутку к груди.
Мне казалось, я наблюдаю какую-то интимную сцену. То, чего видеть не должен. Неловко потоптался у входа в зал и ушел в спальню.
Чувствовал себя погано. Точно сердце тянули наружу. К горлу подкатил ком. Хотелось рыдать, но не мог. Мужчины не плачут.
В глазах блеснуло, я задержал взгляд на позолоченной иконе Богоматери. Она стояла на полке, высоко, почти под потолком, в углу. Я уже давно перестал ее замечать. Как и другие части интерьера, с которыми свыкся.
В отчаянии человек готов на все. Даже уверовать. Он ищет помощи отовсюду. От Бога в первую очередь. Даже закоренелого атеиста порой пробивает.
Вот и мне захотелось излить все накопившееся. Ощутить то умиротворение, что ищут верующие в обращении к Богу. Достучаться до небес. А кому еще может выговориться мужчина?
Как зачарованный, я опустился на колени, склонил голову к сцепленным вместе ладоням, закрыл глаза и попытался донести мысли до того, в чьем существовании сильно сомневался. И тем не менее молился я искренне. Впервые в жизни.
Несмотря на конец октября сегодня перед рассветом шел дождь. Для кого-то такое утро означало промозглую сырость и шлепанье по грязи. Мне же нравилось. Воздух очищался, веселил, природа затихала, и мысли текли ровно, неспешно.
Солнце только поднималось, зажигало траву радужными звездочками. В груди тоже зацвело. Восход и закат способны растопить, наверное, даже самую загрубевшую душу. По крайней мере, я ничего красивее не видел. Особенно блистательны эти действия на Кавказе. Среди безграничного буйства зелени и неприступной мощи скал чувствуешь себя пылинкой, растворяешься в дыхании чего-то первобытного, дочеловеческого.
- Нарушитель!
Я вздрогнул. Рядовой Гудко указывал на отчетливые следы, пересекавшие контрольно-следовую полосу.
- Всем оставаться на местах, - скомандовал я, подошел к отпечаткам, присел.
Солдаты охраняли периметр Зоны не первый месяц в отличие от меня. Тем не менее вряд ли кто из них служил в пограничных войсках. Неопытные люди не проявляют к следам должного уважения.
Отпечатки оставили сапоги или ботинки. В любом случае обувь походная, легкая, неармейская. Следы не наполнились водой, следовательно, нарушитель прошел после дождя. Глупо, если только нарушитель не схитрил. Он мог идти задом наперед. Нет, носок вдавлен больше. Около колючки, там, где нарушитель опустился на колено, - вмятина от приклада ружья или автомата. Я смерил длину следа пальцами, оценил его ширину, размах шагов, правый оказался чуть длиннее. Встал и подвел итоги:
- Границу пересекли не более часа назад. Мужчина легкого телосложения, рост: сто шестьдесят девять-сто восемьдесят четыре, правша, вооружен. В Зоне либо впервые, либо бывал пару раз. Пялиться на меня не надо, тут нет никакой мистики. Кто смел да умел, за мной.
Шагнул за перекусанную колючку. Солдаты не шелохнулись.
- Смелых нет?
- Товарищ старший лейтенант, там же опасно, - промямлил Медведев, парнишка-срочник, недавно переведенный из учебки.
Я кивнул. Медведев еще не освоился и боялся Зоны, как черт ладана, а Гудко до дома осталось всего ничего - период предельной осторожности и взвинченности. Как и какими аномалиями Зона богата, мне все уши прожужжали по прибытии. Целый день инструктажа! Я запомнил крохи, но усвоил одно: нынешняя Зона имела мало общего с Зоной восемьдесят шестого. Еще в память врезались фотографии уродливых туш на спичечных ножках. Звали их здесь "плотями".
Начштаба, видимо, на то и рассчитывал, что обилие вываленной на меня информации войдет в одно ухо, а в другое вылетит, потому определил в роту, охранявшую первые рубежи Зоны. В наши задачи входила сугубо охрана южной и восточной границы. При обнаружении прорыва о нарушителе следовало доложить в штаб дежурному офицеру. Он связывался с подразделениями, расположенными на территории Зоны, и на поиски нарушителей отправлялся отряд военных сталкеров или вертолет оперативной группы.
Военсталы, как и "опера", - люди опытные, срочников среди них не имелось. Я нисколько не сомневался в их профессиональности, но пока их поднимут с места, пока они прибудут сюда, беглец мог уйти далеко или где-нибудь затаиться. Ну, быть может, я несколько лукавлю. В Зону меня тянула и надежда найти артефакт-другой. На окраинах "тридцатки" аномалии слабее, но многочисленнее.
- Мы должны доложить о происшествии, - напомнил Гудко.
- Нарушитель поблизости. Пока вы телитесь, расстояние между ним и нами увеличивается.
- Я не пойду, - тихо сказал Медведев, а сам побледнел, глаза вылупил - какой прок от такого бойца.
- Так-то вы подчиняетесь старшему? - напустил я строгости, хотя понимал, что правила нарушаю я.
Солдаты молчали. Гудко насупился; Медведев смотрел под ноги, выпятил нижнюю губу - гляди расплачется. Я махнул рукой.
- Да и хрен с вами. Ждите меня здесь. Не отлучаться, на связь со штабом не выходить.
Отдаляясь от колючки, я пытался вспомнить наставления лейтенанта Самохина, мучившего меня три недели назад в ленинской комнате с восьми утра до девяти ночи. Говорил он не только о Зоне, но и о гигиене, местном распорядке дня, радиационной безопасности. И все мудреными фразами, с книжки.
Кое-что я смог связать с понятными мне образами: банка содовой, шаровая молния, "Ночной дозор" Лукьяненко, учебник по физике и, кажется, закон притяжения. Благодаря ассоциациям я примерно знал, с чем могу встретиться в Зоне. Сгусток электричества или воронку из птиц не заметить сложно, а вот что я зашифровал под двумя другими картинками... Впрочем, я шел по проторенной дорожке. Если впереди ждала опасность, то нарушитель ее уже разрядил. Или обогнул, что я непременно замечу.
Беглец был либо самонадеян, либо дурак. Одно от другого не больно отличается. Прорываться сквозь кордоны после дождя - плохая затея. Трава выравнивается много позже, следы - как рисованные, сбитая роса - дополнительная подсказка преследователю. Опытный сталкер не надеялся бы только на быстрые ноги.
Пару раз я замечал шевеление воздуха в стороне. Хотелось отклониться от маршрута, разглядеть аномалию ближе. Вдруг где-то рядом артефакт? Приходилось одергивать себя, время играло против меня. Чем глубже в Зону проникнет нарушитель, тем сложнее его будет поймать. Без него вернуться я не мог. Командир для солдат должен оставаться командиром, а не объектом для насмешек.
Колючка с остолбеневшими бойцами исчезла за холмами. Меня накрыло чувством одиночества. Неподалеку что-то издавало равномерные, гипнотизирующие спокойствием звуки. Оно походило на инопланетное мурчание. Звук удалялся справа, но приближался слева. Я остался наедине с Зоной. Волоски на коже оживились, словно наэлектризованные. Рука невольно потянулась к шее, вытянула за цепочку крестик и крепко его сжала.
Я понятия не имел, что за ловушки меня окружали. Больше волновало, передвигаются ли они. Можно ли доверять "тропе", оставленной беглецом?
Я замер с занесенной над землей ногой. Там, куда хотел ступить, трава была смята иначе. Не наклонена в сторону движения, а придавлена к почве вплотную. Причем беспорядочно. Я чувствовал: перед носом находится нечто более плотное, нежели воздух.
Отступил. Точно: полоса чуть согнутой травы шла в обход странного пятна. Еще секунда, и я был бы трупом. Я возблагодарил Всевышнего за ниспосланное озарение, поцеловал крестик и двинулся дальше. Теперь выбирал путь тщательнее. Оказалось, топтать умеют не только живые существа.
Издалека ветер донес собачий вой. Обычно он казался мне жалобным, но не на этот раз. Скорее пес призывал стаю. Намечалась охота, и лучше бы она шла подальше от меня.
Через минут двадцать мои опасения подтвердились. На изрядно помятой траве темнели капли крови. Слепые псы, если верить лейтенанту Самохину, имеют острый нюх, а кровь для них, как феромон.
Впереди крови накапало больше. Оттуда тянуло сквозняком, и травинки верхушками смотрели туда же. Видимо, очередная аномалия. Человек задел ее и отпрянул, или его отбросило. Раненый упал навзничь. Потом свернул налево. Крови там я не обнаружил. Значит, преследуемый рану перевязал.
Шаг нарушителя стал короче. Временами беглец останавливался передохнуть. Несомненно, я его нагонял.
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я увидел щуплую сидячую фигуру в брезентовой куртке и капюшоне. Я подкрался ближе, щелкнул затвором и наставил автомат на неудавшегося сталкера.
- Хенде хох, дружок.
- Спокойно, брат, - дружелюбно отозвался сталкер и медленно, не оборачиваясь, поднял руки. - А я вот сижу и думаю, кто до меня доберется первее: патруль или псы.
Фатализм нарушителя мог объясняться только бессилием.
- Ты ранен?
- "Трамплин" задел. Благо, молодой оказался. Поможешь встать?
Сталкер оказался салагой лет двадцати-двадцати двух. Взгляд хулиганистый, с таким не читают учебники по радиационной безопасности, полагаются на "авось".
- Ружье, - потребовал я.
- Хотелось бы оставить. Оно мне надо как костыль.
- Тогда разряди.
Парень посмотрел по сторонам - пока ничто не нарушало мертвого спокойствия Зоны. Вздохнул, неохотно извлек из ружья патроны и бережливо спрятал их в карман куртки.
Несмотря на бедственное положение сталкера, я решил перестраховаться. Береженного Бог бережет. Держа автомат одной рукой, второй я похлопал парня по карманам. Под курткой на поясе висела кобура с "макаровым". Я осуждающе покачал головой и заткнул пистолет себе за пазуху, приказал:
- Поднимайся.
|