Как-то на радиостанции "Эхо Москвы" играли в буриме. Слушателям было предложено зарифмовать следующие строки: "ворон - черное крыло, не грози бедою". Присылаемые варианты преимущественно содержали "мурло", "западло" и вообще несли всяческий пессимизм. На контрасте сочинилось: "будет, верю я, светло над моей страною", о чем я и сообщил радиостанции, тайно надеясь, что мою позитивную струю хоть как-то заметят. Никак. Единодушно, в том числе, по мнению автора стихов, победил вариант, где было что-то про "психушку".

Признаюсь, что и сам нередко грешу отчаянием, сталкиваясь с окружающей действительностью. И слово "дурдом" лезет в голову чаще, чем следовало бы, переходя из понятия в ощущение. В ощущение, как нетрудно догадаться, посетителя упомянутого учреждения, но никак не его пациента. Подозреваю, что людей с подобным ощущением "посетителя" среди нас более, чем достаточно. Как тут не задаться вопросом: почему у нас, отдельно вполне вменяемых и "хотящих как лучше", вместе получается "как всегда"? Вопрос, конечно, не нов и более того - успел порядком надоесть большинству соотечественников. И ответов достаточно. Однако убедительного среди них для того же самого большинства пока, похоже, не находится. По-видимому, из-за проблем с аргументацией. Вот и захотелось поделиться с публикой результатом своих долгих и вполне дилетантских размышлений. Пусть бы и возразил кто, может быть, совместными усилиями все же удастся добавить в стране освещения. Не боги горшки обжигают.

Наша общая болезнь в чем-то сродни алкоголизму. Адекватно себя оценивающему алкоголику только тогда удается вылечиться, когда он не желает со своей болезнью мириться. Если сам он участвовать в своем излечении не предполагает, передоверяя его врачу, или считает свою патологию нормальной, приспосабливая к ней свою жизнь, болезнь вряд ли отступит. Вот и мы, будучи недовольными состоянием нашего общероссийского организма, передоверяем его "лечение" Государству, предпочитая "каждый заниматься своим делом". Стратегия, казалось бы, вполне разумная, но присмотримся внимательнее и к себе, и к Государству.

Если исходить не из того, какими мы должны быть, а из того, какие мы есть, то приходится признать, что большинству из нас свойственна вполне естественная забота о собственных интересах. Причем, даже если и есть среди нас альтруисты, то вряд ли остальное большинство готово полностью им доверить свою о себе заботу. В свою очередь, наше самообеспечение все менее становится возможным без наших взаимоотношений, отсюда и возрастающие друг к другу претензии. Во времена варварства человеческая корысть ("Змей-Горыныч", по образному выражению А.Кима) пыталась себя удовлетворять преимущественно путем насилия, но затем люди поняли, что гораздо большего удается добиться путем обмена, и изобрели товарно-денежные отношения. И теперь, хотим мы того или нет, большинство из нас являются продавцами и покупателями. Чтобы поддерживать и улучшать свою жизнь, мы вынуждены покупать товары, а, чтобы иметь для этого средства - должны продавать товары (свой труд или продукты труда)¹. Следовательно, чем больше мы хотим получить от других, тем больше должны для них сделать, - в этом и состоит главная польза для всех от нашей "корысти".

Если не кривить душой, надо признать, что нашему Горынычу довольно трудно себя контролировать. Забота о собственном интересе побуждает нас в качестве покупателей стремиться купить один и тот же товар дешевле, а в качестве продавцов - продать свой товар, по возможности, дороже. Мы также заинтересованы в поддержании спроса на свой товар, что не всегда может быть на руку покупателю. Наконец, устремления при купле-продаже провоцируют большинство из нас получать и пользоваться преимуществами (по меньшей мере, легальными) перед противоположными участниками сделки. Такие преимущества нам дает монополия, а отбирает конкуренция².

Монополия позволяет монополисту удерживать спрос на свой товар, меньше заботиться о его качестве, завышать его цену. Она не допускает на рынок других продавцов, которые могли бы предложить покупателю товар, лучший, чем у монополиста. Следовательно, монополия на продажу или покупку товара снижает взаимовыгодность сделок и уровень жизни большинства их участников (как минимум, на противоположной стороне, которая всегда больше). Проблема высокой платы и низкого качества услуг ЖКХ не в том, какую их часть должны оплачивать покупатели (в любом случае платить за все приходится из заработанного), а в том, что ЖКХ сегодня - монополия. И пока оно ею остается, плата будет расти, а качество падать. Если пожилой крестьянин получил во владение землю, но работать на ней не может, он может сдать ее в аренду. Но если взять ее в аренду может только один человек в районе, а других нет, цена за аренду будет мизерной. Иначе говоря, монополия создает для ее владельца условия, при которых положительное влияние его "корысти" на общественное хозяйство переходит в отрицательное. И представляется чрезвычайно важным признать, что большинство из нас переходят этот рубеж (получения монопольного преимущества) легко и при первой же возможности.

Следовательно, защититься от "чужой", а точнее, от собственной корысти в масштабах общества (не пускать ее из зоны "плюс" в зону "минус") мы можем, воздействуя не столько на корысть, сколько на условия³, в которых разрешаем ей себя проявлять. Какими же должны быть эти условия (правила нашего взаимодействия как продавцов и покупателей, а в широком смысле - правила поведения в обществе), чтобы наши Горынычи не безобразничали, а наоборот - работали бы на всеобщую пользу?

Ответ следует из предыдущего, если мы в своей "теории" не ошиблись. Во-первых, эти правила должны учитывать, что именно Горынычи, при всех наших к ним антипатиях, есть основная тягловая сила всего нашего хозяйства. Причем, насильно они не станут делать и десятой части того, что умеют делать свободно, для собственного удовлетворения. А уж вводить для них смертную казнь за их гнусную сущность - чистая бессмыслица (тогда, вместо работы, они просто начнут друг друга уничтожать, и работать станет некому). Во-вторых, никому из Горынычей ни в коем случае нельзя давать монопольных преимуществ, потому что это способствует болезни (снижению уровня жизни) общества. Сколько потопают, столько и полопают, но только не за счет того, что насильно кого-то стреножили. В-третьих, поскольку насильники наверняка найдутся, их придется насильно же загонять в стойла. Однако именно насильников, ни в коем случае не "треножа" лояльных Горынычей, что не только несправедливо по отношению к ним, но и нарушает предыдущее правило. Наконец, в-четвертых, правила должны предусматривать, чтобы Горынычи-продавцы помогали бы тем немощным из нас и в той мере, о которой мы сочтем возможным договориться. Причем, поскольку в переговорах без участия Горынычей тоже не обойтись, договариваться лучше заранее, когда они еще в силе. И постараться им втолковать, что силы не вечны, и что договариваются они о помощи самим себе - когда станут немощными.

Пока мы всего лишь "изобрели велосипед", подойдя к идее о том, что наилучшими "правилами игры" в общественном хозяйстве является свободная конкуренция продавцов-покупателей при условии защиты от тех, кто эту свободу ограничивает, за исключением некоторых ограничений, о которых общество предпочитает договориться. В самом деле. Свободная конкуренция продавцов выгодна покупателям, поскольку вынуждает каждого продавца научиться делать лучшее, на что он способен, и каждый товар получается лучшим из возможных при имеющемся составе продавцов. Свободная конкуренция покупателей выгодна продавцам, поскольку обнаруживает всех покупателей, кто готов заплатить за товар дороже остальных (для тех, кто не готов, продавцы начинают делать более дешевые товары, снова конкурируя между собой). Кроме того, она способствует появлению на рынке новых продавцов, товаров и покупателей, которые, при наличии запретов, могли и не появиться. В итоге достигается наибольшая взаимная выгода всех совершаемых сделок, и, следовательно, "выпекается" самый большой из возможных общественный "пирог", из которого в том числе выделяется помощь и "не продавцам".

Но отчего же этот "велосипед" все никак не станет основным средством передвижения на российских дорогах? Не оттого ли, что для большинства из нас он вовсе и не велосипед, а вражье чудище - куда страшнее и опаснее ненавистного, но родного Змея Горыныча? Многие из нас до сих пор полагают, что свобода порождает не честную конкуренцию, а беспредел насилия и несправедливости, создает условия для расцвета Горынычей всех мастей при непременном их сосредоточении в зоне "минус". И потому предпочитает не свободную конкуренцию, а социалистическое соревнование под присмотром озабоченного нашим общим благополучием Государства. Парадокс, однако, в том, что одновременно большинство из нас своему Государству не доверяет, слишком оно для такого недоверия постаралось за все время своего существования. Где же тут правда?

Снова присмотримся к себе. Не так давно, вслед за Марксом и Лениным, мы во всех своих бедах обвиняли капиталистов, уничтожив которых, мы не только не уничтожили условия вреда от корысти, но и стократ их увеличили: вместо целого класса конкурирующих предпринимателей создали одного монстра, в конце концов развалившего наше хозяйство целиком. Сегодня мы капиталистов тоже не жалуем, но особенно от нас достается власти, которую мы обвиняем в том, что она преследует свои интересы прежде, чем заботится о нас - народе России. Но присмотримся к главному объекту наших сегодняшних претензий внимательнее, дабы в очередной раз не наступить на те же грабли. Посмотрим на власть не как на олицетворение Государства, а как на свою собственную составляющую - живых людей, действующих в определенных условиях.

Представим себе, что к хозяину действующего предприятия пришла многочисленная группа людей, которые предложили принять их на работу на условиях, что они сами будут устанавливать себе зарплату, решать, какой им производить товар, определять его цену, а покупать товар обязан сам хозяин предприятия. При этом деньги, вырученные за товар, тоже будут тратить они по своему усмотрению, но обещают их тратить на хозяйские нужды. И хозяин согласился! Фантастика? Отнюдь. Все мы, народ России, и есть тот самый хозяин по нами же принятой на референдуме Конституции, а наша власть есть та самая "группа наемных работников". Справедливости ради, надо признать, что раз в четыре года "хозяину" разрешено производить ротацию небольшой верхушки группы, заменяя в ней тех, кого он пожелает, на преимущественно представителей той же группы по ею же составленным правилам.

Попробуем понять и специфику товара, который производит и продает нам наша власть - Государство. Результаты работы власти, в том числе и политической, вполне подходят под определение товара в том смысле, что предназначены для пользы народа, который этот товар, пусть и в складчину, оплачивает (например, услуги по обеспечению своей безопасности). Однако существенная особенность этого товара в том, что народ-покупатель его покупать обязан.

Таким образом, если наши суждения верны, власть, являясь, экономическим субъектом российского хозяйства, оказывается в уникальных условиях. Она по определению является монополистом товаров, которые покупатели обязаны покупать. При этом у власти имеется возможность самой определять номенклатуру своих товаров и устанавливать на них цену. Можно ли удивляться или осуждать власть за то, что в подобных условиях качество и цены товаров, а то и сам их перечень оставляют желать лучшего? По всем законам экономики ответ отрицательный, то есть ругать, конечно, можно, но бессмысленно. Но и это не все. Допустим, что власть сплошь состоит из патриотов и альтруистов. Где гарантия, что они при этом лучше остальных соотечественников умеют справляться со своими задачами? Ведь для этого по нашей "теории" нужна свободная конкуренция для всех участников рынка в том числе и для политических продавцов. Если конкуренция ограничена, таких гарантий нет, значит, почти наверняка, нет и власти⁴, способной помочь народу добиваться лучшего из возможного. Была ли когда-нибудь у России такая власть, и не к этому ли стоит нам всем стремиться?

Важность полученных промежуточных выводов заставляет повторить их еще раз. В существующих гипермонопольных условиях (монополии продавца при обязанности покупателя покупать его товары) власть всегда отстаивает преимущественно собственные интересы и в любом случае не способна решать свои задачи так, как они могли бы быть решены в условиях конкуренции⁵. В этом смысле никакая перемена фамилий во власти принципиального значения не имеет.

Но не сгущаем ли мы краски или не упрощаем подход? В конце концов, и выборы у нас демократические, и свобода слова кое-какая имеется, и успехи экономики статистика подтверждает. Да и правомерно ли путать экономику с политикой, где у Государства по определению должны быть монопольные полномочия? По поводу выборов еще раз повторим: мы выбираем фамилии, но условия остаются и сказываются и на самих выборах, и на прочих свободах. Конкурирующая среда в России с известных пор, безусловно, расширилась, что не могло не привести к определенным подвижкам в жизни определенных слоев населения на определенных территориях. Но так ли уж ощутимы эти подвижки большинством населения? Ответ можно получить не столько от продвинутых слушателей "Эха Москвы", сколько в глазах большинства людей на улицах России... Статистические измерения в экономике всегда условны. Может ли, например, нормальный россиянин радоваться, что растут цены на нефть, если от этого его жизнь дорожает быстрее, чем растет зарплата? А согласно статистике надо радоваться. Впрочем, не столь отрадна пока и статистика⁶.

Важнее вопрос о различиях между экономикой и политикой. Похоже, что эти различия существуют более в наших головах, чем в реальной жизни. Решения Государства о расширении конкурентной среды в экономике (о приватизации, правилах бизнеса и т.п.) очевидно есть продукты политики. Но разве они же не являются, как уже говорилось, экономическим товаром? Общество неразрывно. Расширение конкуренции лишь в отдельных его сегментах может свестись к очередной попытке "построения социализма в отдельно взятой стране". В силу неразрывности рынка отсутствие настоящей конкуренции для какой-либо категории продавцов оказывается лимитирующим звеном всей системы жизнеобеспечения России.

Если сырьевые ресурсы принадлежат монополисту, то цены на потребительские товары растут и в том случае, когда среди продавцов этих товаров организована конкуренция. Рост числа вакансий учителей-бюджетников или нянечек в госбольницах вовсе не означает конкурирующего спроса на их труд и обусловленной им прибавки к зарплате. Если имеется конкурирующий спрос на конкретных специалистов, но за их подготовку отвечает единственный орган-монополист, спрос может и не найти нужного предложения. Если ограничена конкуренция в системе столичного строительства, значит, завышена стоимость построенного в столице жилья. Если продавец своего труда заинтересован в поддержании спроса на свой товар, который его кормит, то где гарантия, что, принадлежа к военной монополии, он не заинтересован в наличии военной угрозы, благодаря которой его труд-кормилец востребуется? Примерам несть числа.

Что касается монополии "чисто" политических полномочий Государства (внутреннего управления, отправления насилия и т.п.), то почему эти полномочия должны отличаться от монополии директора на руководство предприятием? Он и руководит, и отвечает за то, чем руководит. Если считает нужным, может выстроить из своих подчиненных "вертикаль власти". Однако при этом не только он, но и вся его команда находится под пристальным вниманием хозяина предприятия. И в любой момент, в случае нарушения договора, каждый может быть заменен более способным конкурентом. Проблема в том, что мы тоже смотрим на власть с пристальным вниманием, но не как законные хозяева, а как НА законного хозяина, с надеждой, что он, наконец-то, наведет в стране порядок, а нас достойно отблагодарит за хорошую службу.

Особо стоит остановиться на полномочиях Государства на насилие (как физическое, так и в общем смысле ограничения свобод). В идеале, когда общество или хотя бы его "критическая масса" осознает преимущества (для всех!) свободной конкуренции, Государству остается только защищать общество от внешних посягательств, а также от тех недобросовестных участников рынка, которые желают получить или сохранить для себя монопольные преимущества⁷. В этом случае насилие со стороны Государства направлено только против насильников и, следовательно, расширяет свободу в обществе (то есть работает на повышение уровня жизни). В такой системе свободу ограничивают только насильники.

Но спустимся на родную землю. В условиях гипермонополии Государство отправляет насилие прежде всего в своих интересах, то есть ограничивая не только (может быть, и не столько) насилие, сколько свободу в обществе. Насилие в обществе растет, а зоны конкуренции сокращаются, следовательно, у людей отнимаются возможности для улучшения своей жизни (все чаще отнимаются и сами жизни). Общество все более разобщается и озлобляется, и в очередной раз, путая корысть с условиями, требует от власти последние еще более ужесточить ("навести порядок"), чтобы уничтожить корысть. Тут уж наши "Змеи-Горынычи" начинают броневеть и, все страшнее рыча, возвращаются из трудящихся продавцов-покупателей к своей исконной природе. Власть думает, что близка к альянсу с народом, что обрела, чуть ли не долгожданную "национальную идею", а на самом деле "альянс" в подобных условиях есть очередная гремучая смесь для России. Выдержим ли?

Поневоле вспомнишь о "психушке", тем более что проблема и впрямь из области психологии. Давайте-ка еще раз всмотримся в зеркало повнимательней. Вот спорят между собой наши "либерал" с "патриотом". Первый ратует (и правильно, по нашей "теории") за свободу. Только как-то уж чересчур "благородно", про Горыныча и не вспоминает, словно на свободе, каждый из нас только и мечтает, чтобы друг друга осчастливить. В итоге получается фальшиво, тем более что наши допущенные до публики либералы - люди, как правило, вполне устроенные, про самих себя не забывают и живут куда приличней, чем те, перед кем они с патриотами дискутируют. А что патриоты? Они наоборот - только и шумят про Горынычей и требуют их (корысть нашу) уничтожить как национальный позор, а нас заставить любить Родину. Сидит этакий "патриот" перед телекамерой, вполне холеный, чувствуется, что зарплату неплохую за свой патриотизм получает, и глаголет о том, что милиционер наш, который в десять раз беднее самого "патриота", должен не о своем прокорме заботиться, а "умерать за Родину". Так прямо и говорит, не стесняясь. Знает ведь, что слушать его нам приятно. Кому же не понравится, что милиционер за нас умирать будет, а не мздоимствовать. Так, глядишь, жизнь и наладится, а милиционер - что ж поделать, работа у него такая. Нет, ребята, так не получится, сколько бы мы себя и других не обманывали. Родина, она ведь из нас и состоит. И умирать за нее мы других можем призывать только собственным примером. А если мы друг друга будем за нос водить, да насильничать, какая уж тут любовь? Сплошная злоба будет нашу Родину, как ржа, разъедать. Родина - она живая, о ней не надо "хорошо или ничего". О ней надо всерьез. А всерьез - это не о корысти, а об условиях, в том числе и для милиционера. Тут-то и есть центральная закавыка.

Не странно ли, что в наших нескончаемых публичных дискуссиях "о Родине" еще ни разу никто никого и ни в чем не убедил? Казалось бы, когда серьезные люди полтора десятка лет сообща пытаются найти истину, должны же они за это время сделать хоть какие-то общие выводы? Так ведь нет, как тянули столько лет каждый в свою сторону, как лебедь, рак, да щука, так до сих пор и тянут. К чему бы это? Так бывает только в двух случаях: или у кого-то из спорящих соображение хромает, или не истина его интересует, а именно исключительно корысть⁸. Уж не проводятся ли все эти дискуссии при участии наших родных Горынычей, которых мы за специалистов-правдоискателей принимаем?

Меньше всего хочется Горынычей обидеть - во мне самом вполне прожорливый змеюка живет и здравствует. Однако логика - инструмент человеческий, она для того и придумана, чтобы мы умели, хоть иногда, на своих Горынычей, в том числе и для их пользы, со стороны посмотреть. А коли посмотрим, все ясно становится, как Божий день.

Мы, хотя и научились бороздить пространство, на самом деле сосуществуем, в основном, на плоскости - на поле борьбы наших интересов-Горынычей. И получается, что общего-то у нас ничего и нет, каждый себе это общее по-своему воображает. Поэтому мы умудряемся и за общее между собою бороться - чем не диагноз?. Но если нет общей цели, о чем же можно между собой договариваться, какую "истину" искать? Тут уж чистая анархия в обществе должна быть, если мы к ней готовы. Но ведь не готовы. Государство нам еще ой как требуется. А раз требуется, и мы его хозяева, кто же, как не мы, должны понимать - чего мы от Государства хотим? И что? А то, что общую цель, критерий, "национальную идею", - как бы не называть то общее, что должно нас объединить, - мы на нашем "поле борьбы" не найдем никогда, сколько бы не искали. Но стоит нам только над этим плоским, сумеречным полем подняться, попадаем мы в новое, просветленное пространство, где общее открывается сразу. Общее есть не борьба, а СОГЛАСИЕ ИНТЕРЕСОВ. И это - единственно возможная общая цель для всех. В том числе и единственная задача дорогого нашего и необходимого нам Государства.

Догадываюсь, что кто-то в этом месте вздохнет с облегчением и мне же диагноз и подпишет: мол, очередной утопист. В общем-то, права на истину за собою не держу, о чем еще в начале признался. Но ведь и у вас, господа "реалисты", такого права нет. Можно, конечно, и дальше воевать, и даже "с упоением". Но не странно ли, что победа все дальше за горизонт уходит. Да и вообще, что есть победа в настоящей войне? Не есть ли война сама по себе поражение мозгов человеческих, и не победу надо праздновать (да простят меня ветераны), а скорбеть о происшедшем и вовремя лечиться?

Можно ли помирить российских либералов и патриотов, если они действительно любят Россию и желают ее народу добра? У меня лично никаких сомнений на этот счет не имеется. Любить Россию - значит относиться к ней, как к живому организму. Здоровье организма обеспечивается дружным взаимодействием его клеток и органов. Весь вопрос в том, КТО внутри организма определяет, "ху из ху": кто есть мозги, кто сердце, а кто прямая кишка. В биологическом организме это определяют даже не мозги, а сама природа. В российском организме это, в значительной мере, устанавливает Государство, которое даже и "мозгами" может стать только при определенных, еще не обеспеченных нами, условиях.

Есть много оснований полагать, что и внутри нашего общего организма предназначение людей лучше всего способна выявить сама природа. Нужно только ей не мешать. Чем свободнее взаимодействуют люди, тем точнее удается им найти в обществе именно свое место - "орган", в котором им предназначено трудиться для своего и общественного блага. А чем меньше свободы внутри общественного организма, тем более погружается он в условия риска, хиреет и не дотягивает до сроков, отпущенных ему естеством. Противопоставляя свободе "особый" российский путь, мы не желаем понять, что это и есть путь свободы, поскольку только на нем мы сами сумеем обнаружить свои особенности. В противном случае мы так и пройдем до самого своего конца под конвоем.

Среди всевозможных идей об устройстве человеческих сообществ существует два взаимопротивоположных направления. Выбирая одно из них, мы верим в возможность части управлять целым. Верим в свою способность устанавливать и изменять состав объемлющего нас организма, обнаруживать в нем чужеродные тела, совершать над ним хирургические операции, полагая, что для всего этого наших собственных интересов вполне достаточно. Эта вера, скольких бы из нас она не объединяла, есть вера самостей, ибо основана на нашем противостоянии другим самостям или организмам. Она отнимает у нас способность к согласованию интересов в обществе. И если общество болеет, она дает нам единственный метод диагностики: найти "чужого" и виноватого, и единственный метод лечения: подчинить его своим интересам. А поскольку других методов на этом пути не существует, "чужим" и "виноватым" при надобности может оказаться любой из нас - соратников, примеров чему в нашей истории предостаточно. Политика на этом пути - всегда политика двойных стандартов: мы разрешаем себе то, чего не разрешаем другим, ибо других интересов, кроме нашего, для нас не существует.

Выбирая другое направление, мы полагаем, что мир един. Что все народы и люди в нем - частицы одного организма, не нашими самостями созданного. И что невозможно одной части организма вылечить себя, поразив болезнью или уничтожив другую часть. Надо выздоравливать вместе.

Или договариваться между собой и, прилагая все силы, добиваться для своего организма возможного здоровья¹⁰ - или отстаивать свои интересы, не считаясь с "чужими", неся с обеих сторон потери и все более разрушая организм со всеми вытекающими для его внутренней жизни последствиями. Этот выбор, хотим мы того или нет, нам приходится делать чаще, чем мы о нем задумываемся. И чем меньше задумываемся, тем чаще выбираем не умом и даже не "сердцем", а инстинктом самости.

Возьмемся предположить, что способность самостей одного организма согласовывать между собой свои интересы составляет основную характеристику общей эволюции. Наличие этой способности постепенно обеспечивает такую степень согласия самостей, при которой объемлющий их организм переходит в новое состояние: приобретает способность ощущать и осознавать себя самостью следующего, более высокого уровня. Отсутствие упомянутой способности ведет к исчезновению всего организма, его исключению из дальнейшей эволюции Сущего. В этом хотелось бы угадать, если не замысел, то подсказку Создателя. Обрести смысл и перспективу. Разбудить в себе что-то главное, запрятанное внутри...