Муторное предчувствие, словно булавка пронзила грудь Самуэля. Он поежился, но не остановился. Со стороны могло показаться, что Самуэль спешит по какому-то важному делу. Странностей за ним не водилось, но не сегодня... Воздух по особому свеже резал ноздри. Не кислородом, а озоном, будто рядом ударила в сырую опушку молния. Или гигантскую площадь прокварцевали гигантской ИНКУФ_ лампой. Самуэль бесцельно и быстро передвигался в окрестностях деревни, нисколько не удивляясь своим метаниям. Ему точно представлялось, что он упустил, потерял, забыл что-то важное и теперь пытался это важное найти. Самуэлю не хватало воздуха, он наглатывался свежей смеси, но она лишь рвала легкие. Так иногда не можешь напиться: полный желудок, спазм в горле, все глотаешь ледяную воду, а жажда не уходит. Наконец начинает колотиться загнанное сердце. Самуэль споткнулся и упал не сопротивляясь. Все в душе его вдруг успокоилось и он уснул.
Проснулся Самуэль так же внезапно. Стояла та самая "мертвая", закладывающая уши, тишина. Ни кто не выгуливал детей - и грозные окрики отцов и сварливые визги материнских запретов редко продернутые ревом чад не нарушали послеобеденного молчания. Возня уединившихся влюбленных, не перекрывала звонким смешливым шепотом воркование старушек. Тишина все же была неестественно полной, не сытой, а настороженной как зверь-жертва, как зверь-охотник... Если бы удалось понять... Самуэль задумался, вспомнилось... многое...
Жизнь в поселении изменялась на его глазах. И старела она быстрее, чем сам Самуэль. Он хотел бы родиться во времена своего деда, или хотя бы отца. То время было суровей, но справедливей. Пища доставалась великими трудами, потому и выживающие сильнейшие закалялись в битвах за нее, за право продолжения рода, за право на территорию, которая могла прокормить этот род. Легендарное время! (Легенды так впечатляют, что весьма разумный Самуэль заученно упустил такую пустячную деталь, что в суровости есть лишь жизненный стимул, но нет справедливости. Вечная иллюзия, вечная ностальгия... голубее трава, зеленее небо, жирней масло... А чем вам "Рама" не нравиться? Что на масло не похожа, а она и не масло. И нечего маргарин есть, если к нему с детства не приучены. Недостаток холестерина вреден для печени, чахнет как спортсмен без тренировки.) Жители поселений были слиты в крепкие монолиты. (Вовсе не потому, вернее не только потому, что в суровые времена можно выжить лишь общиной. Не настолько времена были суровы. Просто в политических ориентирах на развитие народного хозяйства не было места единоличникам. Тяжелое международное и экономическое... могло преодолеваться только в условиях жесткого авторитаризма. Такая вот простая арифметика: одиночек в минус (в расход), коллективы в плюс - доходно... и доходчиво. Доходчивые единоличники вовремя смекнули примкнуть к большинству, а не доходчивые - как особи без защитно-покровительственной окраски вымерли в условиях жесточайшего отбора. (Естественного или не естественного, уж как слеглось.) Самуэль ощутил себя юным постреленком, бегущим через чужой двор к главной аллее. Оставалось не более десяти метров, когда его окликнул по-детски хрипловатый басок:
-- Ты чо здесь, ....!? - из тени выдвинулись две нарочито ссутуленные фигуры. Самуэль и сам -был-с усам, но никогда дураком не был, он покорно остановился. Не убежать. Только чудачек почтальон Макс, который с войны все бегает, смог бы, наверное, смыться. Самуэль поставил пошире ноги, чтобы не так заметно дрожать. Думай! Быстро!
-- Я по делу! - (Самуэль улыбнулся воспоминаниям: как во все времена "Слово и дело")
Третья тень отделилась от стены. Вот он - гордость шестого двора Боцман. Он умеет плеваться бритвой так, что она втыкается в деревяшку. У него старший брат сидел, и теперь говорят с ворами ходит, а еще на гитаре играет и песни поет, каких на радио не знают. В кармане у него кастет и мальчишки с их двора рассказывали, что Боцман собственноручно забил двух пацанов с окраины. А родители думали, что те утонули, перевернувшись на плоту. Боцман в отличие от шпаны никогда не сутулился.
-- Кого знаешь? - без приколов спросил он. Самуэль понял, что спасен:
-- ВитькА-столяра.
Боцман кивнул и вернулся к стене, потеряв к Самуэлю всякий интерес. Витек был с их двора.
-- Они с матерью на дачу уехали - просипел бывший басок.
Пришлось пылить к аллее в обход и получить взбучку от матери: ей что-то срочное надо было, Самуэль теперь и не вспомнил что.
Шел третий час. Округа постепенно заполнялась пробудившимися жителями. Самуэль успел встать до того, пока к нему не стали подходить участливые старушки и пихать в рот ментоловые конфеты валидола. Как-то не принято валяться посреди улицы на спине.
-- Впрочем, может никто к тебе и не подойдет - утешил скептик внутри у Самуэля.
Народ изменился, все менялось, менялось на глазах. Только Самуэль как-то запаздывал. Месяца три назад помер их сосед. Он поссорился с женой, вышел из дому, завернул за угол и что-то в нем сломалось. Сосед упал на колени и простоял так почти полчаса. Не желая упасть и не имея сил подняться. Выглянув в окно, его видела соседка, подруга жены несчастного Андерса:
-- Ишь! Нализался, собака! - прошипела она, точно вода с запотевшей кастрюльной крышки скатилась на плиту. Потом, она еще раз взглянула на Андерса - доварю кашу - решила она и побегу к Лизе, скажу: пусть забирает своего с улицы, чтоб не позорился.
Андерс проиграл и свалился на бок, выпав из поля зрения подруги жены. Мимо спешил народ. Кто-то наверняка заметил, что Андерс мертв, но было некогда, да и дела-то особо не было до несчастного Андерса. Кому надо, тот пускай с ним и возится. Его нашел утром патруль. Лиз не пришлось убивать мужа "как только этот кобель приплетется домой". На похоронах она, кажется, даже плакала. Самуэль уже не помнил.
Нет, точно плакала. Кто знает о чем? Самуэлю было все равно, наверное, все равно было тогда и Андерсу.
-- Сэм! Сколько лет, сколько зим?! - жирный Дюк распахнул свои обширные объятья. Самуэль обрадовался Дюку искренне. Дюку всегда было хорошо. Непобедимый оптимист. Он не сжигал ни энергии, ни нервов на пустые переживания. Все что не случалось с ним или окружающими, все казалось ему правильным, или закономерным. Правильным было бы заметить, что судьба его баловала, а закономерно обходилась с остальными. Но как бы то ни было, Дюк вызывал симпатию у всех участников и кукловодов. Самуэль безболезненно ему завидовал еще с детства. В конце школы, когда Самуэль-Усатый, отчаянно влюбленный, доказывал своими кулаками право на Мариам трем дворам и одному переулку, Дюк, добродушно посмеиваясь, гулял с неказистой толстухой Зойкой, дочкой мэра. К тому времени, когда капризная красавица Мариам, защитив апломбный диплом, наконец-то решилась осчастливить Самуэля отцовством, Дюк растил четвертого сына. Не виделись они уже давно, судя по многочисленным новым подбородкам Дюка.
-- Как живешь? Что Мариам? Детей не завели? Обо мне слышал? - сыпал вопросами Дюк.
В голове у Самуэля забурлило, он даже не слышал собственных ответов, лишь добродушный гром раскатистого Дюка.
-- Двойня!!! Молодцы!!! - Дюк гремел на всю округу. Самуэль даже поискал незамеченный им, по всей видимости, стадион, на котором в это мгновение любимая команда Дюка забила гол. Дюк успел за время поисков ткнуть Сэма в бок, ущипнуть за щеку, взъерошить волосы, похлопать по плечу и поправить галстук одновременно. Этакий многорукий буддистский божок.
-- Я буду баллатироваться! - Дюк перешел на заговорнический шепот - ты же поддержишь толстяка Дюка, а Сэм? Ха-ха! - кипел многорукий божок.
-- Я на твой с Мариам голос рассчитываю! Пошли, спрыснем встречу. - Ноги Дюка уже развернулись в направлении кабака, но посерьезневшее лицо, оставшееся рядом с ухом Самуэля, уже рассматривала часы:
-- а , черт! Опаздываю. Сэм, старина, в другой раз! - Опять Самуэля трепали, щипали и охлопывали широкие пятерни - Лучше приходи к нам с Мариам в...- Дюк скрылся за углом, развивая скорость курьерского поезда и унося с собой обрывок фразы.
Самуэль вернул на место галстук, пригладил волосы, обтер платком почему-то влажные губы. Он не помнил, что бы они целовались с Дюком, хотя разве уследишь за этим метеором. Многорукий... многоликий...
Вечерело. Пора было возвращаться домой. Но Самуэлю как раз этого и не хотелось больше всего. Мариам обязательно начнет докапываться, где он шатался, почему мрачный. Мрачной должна быть она, а не Самуэль. Перечисления того, сколько и что она терпит, и те могут довести до полного отчаянья. Конечно же, Самуэль с ней согласиться. Но признание вины не освободит его от наказания. И если совесть Самуэля не справляется со своими обязанностями, то Мариам начнет выполнять сама ее грызущие функции. Это, пожалуй, единственное, что ее не утомляло. На душе у Самуэля сделалось совсем сумрачно. Домой идти было нужно. Конечно же, Мариам теперь тяжело и помощь Самуэля ей просто необходима. Двойня сжигала все ее силы и обвиняла жена в этом его. Самуэль прошел мимо кабака, развернулся и опять оказался на мшелой пустоши. Именно отсюда придет беда. Самуэль уже не чувствовал, а знал. Во истину жестокое проклятье: "Жить в эпоху перемен". Серым туманом сгущались миазмы над пустошью. В голове у Самуэля безуспешно пыталась сложиться какая-то формула. Ресурсы истощаются, отходы не утилизируются, правительство увеличивает налоги, но не обеспечивает элементарные социальные гарантии => народ ожесточается, чистоган поглощает духовность. Эмансипация, как признак социальной нестабильности, разрушает умы и семьи... Самуэль тряхнул головой, не сойти бы с ума. К чему простому обывателю эти мировые проблемы цивилизации. Дома бы разобраться. Но он знал, что уже поздно и, тем не менее, ощущал в себе решение и решимость. Он сохранил молодость в своей душе. Время состарилось быстрее него.
Оранжевая вспышка разорвала небо над Самуэлем. Звериные инстинкты вжали, втиснули трепещущий мускулистый комочек его тела в канаву. Вторая вспышка разились белым ослепительным светом и звуком. Так являлся библейским героям Бог.
Чудовищная серая тень небом опустилась на пустошь. Самуэль бездумно бросился к расщелине. Земля под ним задрожала. Он не видел, как оползень полностью поглотил огромную пустошь, все гигантские горы отходов исчезли в один миг. Самуэль сквозь грохот слышал крики несчастных, захваченных оползнем. Он молился, что бы Гнев Господень не коснулся его. Не подобрав слов молитвы - плакал.
Всю ночь, боясь пошевелиться, пролежал Самуэль в расщелине. Бог услышал его в Милости Своей, или не заметил в Гневе Своем: он остался жив. Уже поздним утром решился Самуэль вылезти из своего убежища. Перед ним расстилалась абсолютно ровная поверхность. Ни крупинки не осталось на огромной каменной площади. Если бы война приложила к этому пейзажу свою длань, то гора из черепов приправила бы это гулкое молчание. Он чувствовал нечто знакомое, как, наверное, тот художник, полотно которого, так поразило Самуэля еще в детстве. ( Верещагин В.В. "Апофеоз войны") Но его реальность была еще страшней - пустота. Страшна еще сильней оттого, что реальна, такая нереальная пустота. Он бежал по гулкой пустоте и слышал в каждом отзвуке своего шага: Этого не может быть... это не со мной: этого не может быть со мной... и обратно: Этого не может быть со мной ... это не со мной: Этого не может быть! Временами Самуэлю казалось, что бежать больше некуда.
Тогда ужас, переполнявший его, вырывался наружу, сдирал кожу с клочками мышц, выдавливал из тела душу, и Самуэль, словно со стороны видел, как бежит по гулкой пустоте оборванный остов и киноварьно-желтый череп его высматривает свою гору, где он не будет одинок. Он не боялся ни за Мариам, ни за детей. Самуэля ужасала возможность остаться совершенно одному. Одиночество? Нет. Пустота страшила его. Индивидуалисты, зачастую, элементы весьма социальные. Как смогут они проявить свою исключительность на фоне отсутствия правил? Может у Самуэля были и другие мотивы, но и этого вполне хватало, чтобы реально перебздеть.
И когда, с чудовищным, (по-крайней мере для студентов-третьекурсников Меда.) свистом в легких, Самуэль перемахнув через перевал, увидел деревню, он чуть не умер от счастья. Самуэль на секунду задержался, надеясь, что смерть пробьет копьем его потную спину и он умрет счастливым. Но у судьбы на него были еще весьма обширные планы.
Самуэль схватил за плечи первого встречного забулдыгу:
-- Ты знаешь, что произошло на пустоши?
-- ...!
Отпихнув пьяницу, Самуэль помчался к дому. Падая, пьяница покрутил пальцем у виска, из-за чего не успел сгруппироваться и больно ушибся.
За кухонным столом сидела зареванная Мариам. Самуэль кинулся к ней и осекся. Заряд дробин, ни как не меньше "пятерки", из ее аккуратного ротика всегда имел хороший останавливающий эффект.
-- Явился! - взвизгнула она. - Где ты шатался, скотина!
-- Мариам, вчера на пустоши...
-- Я думала тебя уже в живых нет, а он где-то шлялся...
-- Мариам! Землятрясение...
-- Еслиб тебя убило, то было б хоть какое-то оправдание! А так...! - Мариам задохнулась, - Говорила мне моя мама...
Она долго кричала, размазывая слезы и сопли по щекам. Поскольку жена выросла в интеллегентной семье, Самуэль не рисковал получить удар сковородкой по голове, или после семейного разговора на следущий день врать на работе, что купал блохастую кошку и слишком неосторожно приблизил к ней лицо. Как, однако, похожа Мариам с Дюком. Тоже никогда не слышит собеседника, а в вопросительных предложениях интонационно всегда восклицания. Но с Мариам все же Самуэль слышал самого себя. Он поднялся с табурета и пошел в детскую. Самуэль знал, что вчерашнее исчезновение пустоши было предтечей большой беды. Неминуемое уже пришло, оно дышало ему в спину, когда он бежал к деревне. А теперь лишь удолетворенно любуется, как сластена на пирог в предвкушеннии обеда. Утробное его урчание, набегающаа слюна, для Самуэля уже реальность.
-- Ты куда! - дорогу ему преградила разъяренная молчанием Мариам. Воспитание воспитанием... - Разбудить хочешь! Тебе на детей наплевать! Ты даже не знаешь...
Он так и не узнал этого никогда. Глаза Мариам закатились и она сползла на пол, коротко всхлипнув. Самуэль, потирая ушибленную руку, перешагнул через жену. Ударив ее, он не испытывал ни угрызений совести, ни тревоги. Просто подумал - пусть полежит пока, помолчит.
Дети спали слегка похрапывая. Холодные ветра задержались нынешней весной, средства отложенные на топливо в их семье были весьма скромными и малыши простудились. Самуэлю хотелось вот так простоять над нами целую вечность, но у него не было и пяти минут. Он схватил тугие кульки и опометью бросился из дома. Он бежал со вег ног к пустоши. Мелькали чьи-то лица, Самуэль не узнавал никого. Кто-то из двойняшек заплакал, но Самуэлю некогда было утишать, да он и не умел. Наверное, их можно было научиться различать. Самуэль пожалел, что так мало уделял времени детям. Из развалившейся пеленки вырвалась розовая маленькая пяточка. Так умилительно и отчаянно дергал ею младенец. Самуэль натягивал занемевшими пальцами толстую фланель, пытаясь спасти это розовое чудо от серой протаявшей сырости. Мариам, теща и лень очень быстро погасили в Самуэле вспыхнувшее любопытство к детям. Вскоре их присутствие в доме сделалось для него неким сроком ограничения свободы и средств. Щебетание жены чудным образом превратилось в ворчание, а маслянный взгляд тещи стал косым. Но сейчас эта пяточка рассколола панцирь на его сердце. Может это и было единственным счастьем, которое он упустил. Двойня закатилась дуэтом. Из-за крика, малыши серьезно потяжелели. Руки Самуэля устали, мышцы уже перестали дрожать и грозили размякнуть и упустить ношу. Как это Мариам, такая хрупкая неженка, не устает таскать их весь день? Вернее устает. Самуэль представил себе жену и ужаснулся мысли, что убил ее. У него был хороший удар, и без ущерба не всякий мужчина выдержал его. Самуэль то переходил на шаг, то сново бежал. Теперь он знал, что ему еще нужна Мариам. Он должен спасти ее.
Запихнув кульки как можно глубже в расщелину, Самуэль кинулся назад в деревню. Кровь кипела, стучала в виски, казалось он ею дышит, а кашель рвет горло и легкие. Ржавый вкус, и багровая пелена. Наверное так чувствуют себя автомобили с закипешим движком и загнанные лошади, но те кто обременен разумом, пашет через силу. Открываеся второе дахание, на которое принято расчитывать. И Самуэль не разочаровал. Он добежал. Но уже не походил на респектабельного красавца-мужчину. Волосы его всклокочены, одежда испачкана и разорвана. Самуэль кидался на прохожих:
-- Спасайтесь! Прячте детей в расщелину! Времени не осталось!
Он хвалал встречных за руки, но они либо шарахались от него, либо грубо отталкивали. Соседка из дома напротив взвизгнула, когда он подтянул ее к себе:
-- Совсем сдвинулся! - и возмутилась - сколько сумашедших развелось! Вот так живет... Пьянь обкуренная! - это была смелая женщина, она не боялась с высоты своего двухметрового роста, высказать макушке любого, что она о нем думает.
Самуэль не походил на сумашедшего, он и впрямь сошел с ума. Мариам сидела на полу, прислонившись спиной к дверному косяку. Ее стошнило. Вокруг глаз обозначились розоватые дуги. Смуэль закинул ее руки себе на плечи:
-- Мариам, давай быстрее. Ну помоги же мне! - воскликнул он когда она стала сползать на пол.
А-ах...
-- Девочка моя, потом отдохнешь, ну держись - в другой раз он поднял бы ее легко, но силы уже на исходе. Самуэль сам едва держался на ногах.
-- Мариам! Дети тебя ждут!
Не приходя в себя после нокаута, жена все-таки механически повиновалась.
Самуэль подтащил ее почти к краю деревни, когда новая вспышка ослепила небо. Земля дрогнула. Раздались крики. Пространство закипело и небо и земля смешались в однородную массу, поглощающую дома с жителями. Уже не было ни соседних дворов, ни чужих улиц... Респектабельные и подзаборные уже никому не должны были возвращать долги и давать обещания. Ни каких планов на будущее и воспоминаний о прошлом. Кто-то еще кажется успел спрыгнуть с края взбесившейся земли, но не Самуэль. Он не бросил Мариам и упустил свой шанс.
Со вчерашнего утра, когда предчувствие впервые заглянуло в глаза Самуэля-Усатого не прошло и суток. Последний день своей жизни он был самым несчастным мучным жучком на свете. Но последнее мгновение озарило его сознание собственного счастья. Он успел спрятать своих детей. Его род не иссякнет.
И даже когда Анна, увидев вчера следы их деятельности, решила разобраться в кухонном шкафу и выкинуть полупустоу пакет из-под муки. Даже теперь, когда гибли деревни и города, его род останется жить. Двойняшки Самуэля на счастье слишком малы, что бы выбраться из расщелины, попадая под пресс мокрй тряпки. Но малыши жучков могут вырасти самостоятельно, не нуждаясь в опеке родителей. И тогда потомки Самуэля заселят новый мир изобилия. Тогда быть может его сын станет мэром. И Божественное Предчувствие, которое унаследует он от Самуэля, поможет ему предотвратить катастрофу очередной уборки Анны на кухне. Мать-расщелина способна укрыть весь народ. Самуэль верил в это. Он был счастлив.
Примечание: Для борьбы с мучными жучками, после влажной уборки, при наличии, щели в шкафу следует обработать специальными химическими средствами. Муку и крупы рекомендуется хранить в герметичных емкостях. В крупы так же можно класть разможженный зубчик чеснока, что правдо навяжет крупе чесночный аромат. Эти меры предостородность соблюдать необходимо, потому что в каждом шкафу живет свой Самуэль-Усатый.