Рыцарь воткнул меч в серую каменистую землю и упал на колени. Слуга поймал за ухо ошарашенного коня и резво перехватил повод, накренился, сам едва не сполз с седлом, но усидел. Они были дома - без доспехов. Смирные мулы и те ссорочили глаза. Не хоронясь слуг, Рыцарь всхрипел:
-- Господи! Я воевал Твой Гроб. Я шел Крестовым походом на Иерусалим, когда король и папа призвали вассалов своих. Жаркое солнце пустыни иссушило мои губы, выжгло в пергамент кожу, выцветило глаза. Суховей как истлевший ковыль унес паутину моих волос. Зубы обломались на жестких мослах странных, уродливых зверей, коих сарацины называли "Камаль" - красота на их вороньем поганом языке. Не я - мой остов дополз к родной земле.
Господи! Я воевал за Твой Гроб!
Что я вижу!
Храм, где крестили меня, и пять поколений моих предков, почему ты обрушился, как размытый берег? Руины! Везде ветер! Гуляет за алтарем, в нишах, крошит клиросы. Трава разломила ступени. Сколько лет точило себе свободу это деревце?
Я слышу движение. Чувствую его. Пес! Пес в Храме! Он мочится на стены! Жалкая тварь! Тщедушный осквернитель!
Вздернув влажную землю, меч промелькнул в ладони от пса. Рыцарь вскинулся и погнался за псом.
Сколько силы в этой погани!
Они скатились с холма.
-- Здесь мой дом. Он уцелел. Сейчас спрошу с челяди за разрушения, за пса, коему позволили гнездиться в Святой Обители.
-- Люди!
Никто не вышел к нему на встречу. Пес прошмыгнул в серый проем двери... Рыцарь замер... Сейчас мерзость вылетит обратно, визгливо поймает чью-то ногу и наколется на меч. Но Тишина не спешила покидать его.
Силы Небесные!
Здесь никого нет!
Где она, радостная жена моя?! Сейчас разольется ее смех, и всплеснутся на стертую шею тонкие озябшие руки! Опять замерзла? Я взял тебя по любви. Я баловал тебя. И тысячи раз на дню ты шептала мне, что любишь. Словно это была твоя песенка, которую напеваешь бездумно. Таскалась за мной на конюшню, всюду, как навязчивая тень. Дулась и плакала, когда я собирался на охоту, а тебя нельзя было взять с собой. Не везде жене пристало сопровождать мужа. Ты нежилась, как кутенок у меня в руках, целовала, покусывала и пела свою песенку. Струилась золотистой змейкой в свете свечей, на покрывалах расшитых розами. Я обожал. Я боготворил тебя. Глаза твои горели как звезды в августовскую ночь. Любимая! Где ты?
Я привез с собой Славу и Золото!
Я был хитер и удачлив. Не пал от стрелы и кривой сабли, не сгнил от тухлой воды и смрада, не распался от распутных язв. Теперь мы достроим наш замок! Ливанским кедром обошью камни. Из масличного дерева изрежут херувимов, львов и пальмы. Искусные мастера покроют их золотом. Верные слуги, мои боевые товарищи ведут мула. На нем тюк - это подарки тебе! Рубины, яхонты, карбункулы, сапфиры, ткани червленой шерсти и крученого виссона тонкой работы. Порадуйся возлюбленная моя! Где ты?! Пахнет плесенью. Я привез с собой корицу и розового масла. Но ты не торопись раскрывать их, надуши дом лавандою, как прежде...
-- Челядь! Предатели! Вы бросили мой дом, мое добро, мою жену! Покажись хоть один, я выпущу ему кишки. Пусть сгребает их как битые черепки!
Чума?! Нет, я знаю приметы ее поступи. Она не заходила сюда.
Движение! Здесь пес! Здесь ветер! Я прогоню вас обоих! Но меч так и не зацепил никого, никого кроме горшков и выцепил щепу из стены. И стены заплакали, потекли сосновой смолой!
Господи! Мой дом еще молод! Сруб не перестал плакать. Я строил его после пожара - давно, но я состарился прежде него!
Плачь мой дом. Мне нужны слезы. Их уже нет у меня, все выпило проклятое чужое солнце. Плачь за меня!
Не в силах видеть запустения родного гнезда, Рыцарь пошел прочь. Прочь. Не оглядываясь. Чтобы не закрепить в памяти видения. Ему казалось он вновь уезжает в Крестовый поход. а за спиной остался сытый новострой и печальная жена. Он видел, как погрустнели, потухли ее глаза. Но когда вернется, он зажжет в них звезды ласками и подарками.
За следным холмом, за рощей была низина. Но вместо прогнившего амбара, он увидел добротный тесаный дом. Розовощекий карапуз хлопал ладошкой по мягкой траве! Видение! Рыцарь уже отвык от вида сытых детей. Младенец почудился ему ангелочком с картин столичных мастеров. Дитя вдруг громко заревело сытым плачем, видно наколол палец на шмеля. От дома, по-гусиному встряхиваясь, вывалилась толстогрудая раззява- нянька, а за ней и встревоженная мать. Она! Нет, он не станет смотреть. Еще осталась надежда, зачем ее рушить?
В походе много женщин, а он - не монах. Но это были женщины без лиц, только потные спины. Ничего не вспомнить. Разве он помнил кусты, на которые мочился?
Рыцарь оглянулся! Чужая долговязая молодуха дрыгала толстого младенца и дула ему на пальчик. Ребенок утешился и улыбался, но уже не походил на ангелочка. Просто толстый здоровый младенец. Легче перенесет скитания, когда он сгонит их со своей земли.
Движение! Пес подползал к ноге Рыцаря. И ластился и прогибался и рычал от страха. Старый смердный пес. Рыцарь поднял усталую руку с мечом и вложил его в ножны.
Потом упал на колени...
И пес лизал его руки и лицо и слезы, которые должны были течь из его глаз, заменяла вонючая собачья слюна.
Слуги его, боевые товарищи держались в стороне и не мешали Рыцарю молиться:
-- Господи!
Я воевал Твой Гроб!
Я забыл, что Ты Воскрес!
Что Ты живешь Везде, в каждом из нас!
Ты был со мной, а теперь ты меня покинул...
Р.S.
-- И как он теперь?
-- Почил с миром! В ту же осень. Хотел дождаться первого снега. Дождался и помер.
-- Почему ж ты так и не назвал его имени, холоп?! Разве таких мало и я узнаю хозяина твоего?
-- Мало. Мой хозяин был хитер и удачлив. Он привез Славу и Золото. Многие вернулись ни с чем.