Аннотация: Финалист конкурса "Сказки Зеленого леса"
Гончие Арвада
И трех дней не прошло с момента, как сказали Кэру: по твоему следу пущена гончая Арвада. А дальше известно - смерть, либо увечье страшное; беги, не беги, все едино догонит.
Кэр выбрал бегство.
Теперь он шагал по болоту, с трудом вытягивая ноги в прочных сапогах из мутной, вязко чавкающей жижи. И проклинал Тимка - растяпа, болтун, даже сдохнуть не сумел по-человечески! Серовато-коричневый свет растекался по небу, колыхался, будто вместо солнца наверху была такая же студенистая трясина.
Прав был лесовик-проводник: совсем гиблое место. Его, лесовика, и то едва не затянуло прошлой весной. Ладно хоть согласился за плату через самую топь провести.
А теперь Кэр шел один. В прежние дни болото бы обогнул, только сейчас негоже было время терять. И еще надеялся - ну как отстанет гончая? А то и вовсе потонет. У нее-то проводника нет.
В чахлых камышах ворочалась выпь. Вздыбив перья, вытянула длинную шею и завопила - низкий трубный звук бычьим ревом прокатился по болоту. Кэр оступился и едва не потерял равновесие. Выругавшись, оперся на слегу и двинулся дальше, проклиная теперь выпь, болото и гончих.
Тимк обожал смеяться, с поводом или без. Долговязый, неровно остриженный - клок волос упрямо торчал над левым ухом - он балагурил больше, чем работал. Когда Кэр выгребал из ямы ведра земли, просеивал, надеясь найти хоть крупицу золота, Тимк слонялся кругами, расспрашивая кукушку о глупостях - сколько осталось жить, много ли найдут самородков... Птица, обалдевшая от жары, послушно долбила одно и то же "ку-ку", щедро пророча старателю всевозможные блага.
А придурок Тимк заливался смехом, показывал пальцем на птицу и повторял восхищенно:
- Во дает полосатая! Нет, ты слышал? Она все кукует! Ну, мы с тобой богачи! Слышь, надо и птичке отсыпать золота, за старание!
Кэр стискивал зубы, морщил нос и мотал головой, стараясь отогнать мошкару. Иногда рявкал на горе-напарника. Тот обижался, но лоток или лопату брал. Работал хорошо, только хватало его не надолго - уже через полчаса вновь принимался глазеть по сторонам.
Именно Тимк нашел самородок.
- Ойё... - восторженно присвистнул, и Кэр обернулся, злой, как ошпаренный кот:
- Чего опять? - да так и замер. Тусклый желтый комок самую малость поблескивал под солнечными лучами. Большой самородок, прямо сказать, огромный.
- А ну погоди... - мигом выбравшись из ямы, Кэр отобрал золото у напарника. Повертел во все стороны. Тяжелый, зараза... Занятный с виду - будто перепелку держал в ладони, сердитую, с перебитым крылом.
- А мы богачи, Кэр. Права была полосатая... - прошептал Тимк, жарко дыша в самое ухо Кэру.
- Богачи...
- Дай! - Тимк протянул руку и начал в свой черед вертеть самородок, красуясь перед невидимой публикой.
Вот тут и взыграла обида. Потому что именно он, Кэр, должен был найти золото. И плевать, что полагалась ему целая треть, а треть стоимости такой вот золотой перепелки - это много. Это ж две деревни можно купить, со всем барахлом жителей, с домами и скотиной. И право на везение имел - Кэр, и ни кто иной. Потому что Тимк ничем не заслужил подобной удачи, не глупым же пустомельством своим? И потому что он все равно не убережет, спустит в первом же кабаке - не пропьет даже, это бы понял Кэр, а покажет первому встречному - и останется с пробитой башкой и пустым кошельком.
Вот мысленная картина - Тимк на полу с дырой в голове и доконала Кэра. Старатель схватил лопату и со всей силы опустил ее на голову беспечного приятеля. Тот не успел даже вскрикнуть, а Кэр еще разок ударил, для верности.
Забрал самородок. Потом собрал вещи, тщательно сравнивая свое и Тимка - отбирал лучшее. Потом, уходя, оглянулся - рыжевато-красные закатные лучи трогали темные, редко растущие ёлочки, возвращали мягкость юности старым пням и пожухлой траве.
Сплюнув, Кэр зашагал прочь.
В первую же ночь эта погань явилась. Чудилось - уставились в спину желтые глаза, больше, чем у совы; не мигают. Кэр наскоро похватал пожитки и помчался напролом через лес, позабыв загасить костерок.
Так и не отоспался толком с тех пор, даром что ноги едва-едва держат. Как ни повернись, никуда не деться от упорного взгляда, насажен на него, будто на копье. Далеко еще гончая, еще не похолодела кожа от дыхания смерти, а взгляд - вот он, за спиной. С ума сойти можно.
И шуршат в ушах слова старой ведуньи из деревушки близ прииска: "По твоему следу пущена гончая..." Нехорошо так шуршат, приглушенно постукивая, будто сухая земля, которой могилу засыпают.
Откуда взялись гончие Арвада, не знал никто. Поговаривали, что замок Арвада существует - в невесть какой непроходимой глуши на высокой черной скале, но Кэр таким байкам не верил. Больно уж красиво для правды.
А еще байки ходили, что широкая вода мешала гончим убить. Может, так, может, враки - целым-то все равно никто не уходил. Один, мол, раздобыл лодку, реку широкую переплыл, так после еще годков двадцать прожил - правда, ослеп. Но Кэр предпочел бы остаться калекой, чем вовсе откинуть копыта. Да и в звезду свою верил - вдруг да посчастливится? Хоть кому-то хоть раз должно повезти, почему бы не Кэру? Одна незадача - настоящая река, через которую не перебраться вплавь, была в двух неделях пути. А гончая - не то что оголодавший старатель, она не знает усталости. Догонит как миленького.
Отдыхать приходилось урывками - сейчас себя пожалеешь, так вскорости навек отправишься отсыпаться. Кэр извелся - то к людям шарахался, даже в трактире едва не заночевал, да начало казаться - все вокруг перешептываются, у каждого нож за пазухой, а то и топор под лавкой припрятан. Бред несусветный - гончая одна, сама по себе, а все страшно. И глаза желтые в спину уставятся, взгляд так и сверлит - попробуй, разбери, кто в толпе на тебя взглянул?
В одиночку не лучше было. Вроде выберешься на поле - гляди себе по сторонам, любую погоню издалека заметишь. Ан нет. Пролетит ястреб, ринется вниз, когти вонзая в полевку - а в скользящей тени гончая чудится, в крике зверушки-жертвы - собственный крик. А нагонит старателя тварь вот так, в поле - точно никто не поможет: некому.
Немало денег было у Кэра, хоть самородок еще не продал - а толком еды-питья себе не мог купить. Зачем, если кусок в горле застревает, а у вина самого лучшего - привкус болотной гнилой воды?
На очередном постоялом дворе едва присел на лавку - ноги совсем отказали, - как старикашка прошамкал из угла:
- Никак, отдыхать собрался? Знак над тобой черный - никак, позабыл?
- Замолкни! - рявкнул старатель, поднимаясь и сгребая старикашку за ворот. А дед ухмыльнулся, ничуть не испуганный - и верно, ему-то чего бояться, раз у него к посоху дубовые листья привязаны? Ведун-дубравник, значит. Такой, пожалуй, и гончую задержать сумеет...
- Помоги, дед! - едва не взмолился Кэр, и даже самородок достал, готовый прям тут расстаться с недавно обретенным богатством. Дед только пошамкал, сожалеючи.
- Убери это. На нем кровь, да и золота ведунам не надо.
- Ну хоть совет дай! - почти взвыл старатель, разрываясь между желанием в ноги этому дубравнику поклониться или его же посохом дух из него вышибить - может ведь подсобить! Ломается только - или иного дара ждет, получше золота?
- Ничего мне не надо, - упредил тот слова Кэра, - Ты бы лучше не бегал, все равно не скроешься. Тут бы и подождал, все равно ведь встретитесь вскорости. Только на меня не надейся! - вскинул сморщенную ладонь, вновь обгоняя вопрос.
- И посох дубовый у тебя, и голова, - сквозь зубы обронил Кэр. - Не дождетесь, не сяду, сложа ручки! Сами помирайте, как под ножом курята!
Назло старику заказал крепкой настойки, махом выпил две чарки и попросил слегка заплетающимся языком:
- Ты, дед, хоть про гончую эту... рассказал бы? А то вон листики нацепил, добрым быть обязан!
Дубравник погладил тяжелое дерево посоха, темное и узловатое, как его собственный палец. Долго молчал, Кэр уже трезветь начал. Наконец заговорил дед:
- Гончие разные бывают. Я одно могу сказать - за тобой идет человек.
- Неужто? - хмыкнул Кэр. - Так простой человек и будет за мной гоняться, следов не оставив. И по трясине промчится, где лесовик едва выжил!
Дед только руками развел. А Кэру почудилось - листик на посохе дубравника подмигнул. Хоть не желтым глазом, и то ладно.
**
У Магды полная грудь, мягкие руки и на указательном пальце - родинка. Будто камешек-халцедон цветом, издали так и кажется - колечко на пальце.
- Здоровья, - буркнул Кэр, переступая порог, но весь вид его говорил - слова словами, а здоровья и благополучия он сейчас никому не желает.
- И тебе, - кивнула приветливо Магда, ставя на стол крынку с молоком - и обернулась, вгляделась попристальней - так и распахнулись глаза.
- Что за беда?!
- То и беда, - буркнул.
- Зачем ты пришел? - спросила, пряча ставшие неловкими руки под красно-белым расшитым передником. А сама ведь обрадовалась, только подвох чует - не бывало, чтобы старый знакомый Кэр просто так приходил... обычно и носу не кажет, опасается.
- Дело есть. - Подумал и стукнул по столу самородком: - Вот!
Женщина не ахнула и рот на раскрыла - сразу видно, далека от старательских дел. Только наивно спросила:
- Золото?
Когда Магда улыбалась, Кэр с трудом удерживался, дабы не накинуться на нее и прямо тут не повалить на лавку. А ведь она и не старалась на него ворожить, да и был он вроде привычный, все про Магду знал. Вот ведь дочь уродилась у простой деревенской повитухи - то ли проклятьем отмеченная, то ли наоборот. Ей мужика охмурить - раз плюнуть. И без всякой ворожбы рядом с ней - что мотыльку рядом с горящей лампой, а уж если она всерьез за дело возьмется - совсем пропадай.
Неправильно, не по-человечески это было, и Кэр сторонился Магды. Хотя она и взаправду была ничего - пухлая, круглолицая, миловидная. Только мурашки по коже бегали, как представлял Магду старой и сморщенной - а ведь так и будут на нее слетаться, стоит той лишь пальцем круги почертить на столешнице. И все, и готова очередная жертва, затянута в омут.
А Магда скромно жила и улыбалась по большей части печально.
- Беда, говоришь? - тоже, заботница выискалась, в голосе волнение подлинное. Ну и выдал ей все, чего перед Магдой стыдиться? Та побелела, но слушала. А Кэр уже к главному перешел:
- Гончая идет по следу, не прерываясь - значит, и тут появится, дай срок. А ты уж постарайся ради меня, поворожи!
- Вот как... - грустно сказала Магда.
- И тебе... перепадет, - буркнул он. - Или не надо, и так как сыр в масле катаешься?
- Надо, - Магда задумчиво оглядывала дом. - Крыша течет... Чинить пора, пока дождей нет... И корова старая...
- Да ты свистни - толпа набежит! - удивился старатель. - И пяток коров тебе мигом пригонят в подарок!
- Я так не хочу. Неправильно это...
- Дура. Таким даром владеть, и не уметь распорядиться! Ну так не строй из себя недотрогу, удержи подле себя погоню, пока я реку не пересеку! Широкая вода гончую не пропустит.
- Ты уверен, что хочешь меня подложить в постель неизвестно кому?
- Да перестань! - отмахнулся досадливо; неприятно было видеть эти губы, обиженно сложенные, будто Магду мылом накормили, глаза печальные, коровьи - только серо-голубых глаз у коров не бывает. И Кэр отрезал:
- С тебя не убудет.
Магда погладила родинку на пальце и отозвалась, разглядывая бьющуюся о мутное стекло муху:
- Гончей может оказаться и женщина.
- Сказано ведь - мужик! Глухая, что ли?
- Сказано - человек, - тихо возразила Магда. - А женщина кто, по-твоему?
Старатель только сплюнул - прямо на свежевымытый пол. Не со зла, просто в досаде.
У Магды поспокойнее было - даже поел толком, а после самородок на заднем дворе закопал. Не при хозяйке, конечно. Ну а потом сапоги подтянул - и снова в бега.
К вечеру добрался до лысоватого холма в окружении рощи; с вершины его видно было сероватую блескучую ленту реки. Ничего, одолею, подумал Кэр, опасаясь радоваться раньше времени. А только огонь развел - понял, что и впрямь рано.
Желтый взгляд упирался в затылок. То ли Магда не справилась, то ли и впрямь...
- Проклятая баба! - выдохнул Кэр, сам не зная о ком из двоих.
Со злостью швырнул полено в костер, напугав кучу искр, и устроился спать - по темени с такого холма не спуститься, тропа крутая, только ноги переломать и шею впридачу. Никакая гончая не понадобится.
От свежести утренней проснулся, ошарашено глаза распахнул - надо же, все еще жив! Смех разобрал. Не мешкая, Кэр начал спускаться с холма - в рощу березовую. Под сапогами откалывались кусочки глины, сыпались вниз. Один раз не удержался, упал - и на колене проехал чуть не до самого подножия, едва штаны не порвал. А как оказался внизу, на поляне, перевел дух - тишина, белые стволы, зябкие, меж ними дымка висит, жидкая с виду, колышется. Еще чуток, и солнце ее выпьет. А река - рукой подать, часа три, не больше. Там главное разыскать лодку, на воде Кэра ни одна тварь не догонит. И желтый взгляд вроде не сверлит спину - не иначе спит гадина...
- Эй! - позвали его.
Кэр напрягся, готовый ко всему.
У края поляны стоял ребенок - мальчик, лет семи от силы. Веснушчатое лицо, комок сливовой смолки в руке - Кэр в детстве очень любил жевать такое вот лакомство, вязкое, терпкое, сладковатое.
Солнечный луч лизнул липкий комок в руке мальчика, и Кэр вздрогнул - тускло блестящая, смолка напоминала маленький золотой самородок...
А мальчик - коренастый, насупленный, был очень похож на кого-то полузабытого. Заплатка над коленом, криво пришитая... дырявый орех на шее - талисман...
Если бы поляна разверзлась прямо под ногами старателя, испугался бы меньше -мальчишка напротив был невозможным, неправильным... и определенно живым и настоящим. Даже нос вытер рукавом, не переставая жевать. Кэр ощутил желание бежать сломя голову, прочь, неважно, куда, хоть по самой гиблой трясине, хоть прыгнуть вниз головой с обрыва. Но не было ни пропасти, ни трясины. Он стоял у подножия холма в десяти шагах от себя семилетнего.
Детскими глазами старатель себя увидел на миг - взрослый верзила, готовый во всю мочь удирать от ребенка... позор, да и только. Словно сам на себя на себя посмотрел - разве мечтал таким вырасти? Кэр скорчился на земле, обхватил руками голову и чуть покачивался из стороны в сторону.
...Утро. Тимк помешивает в котелке густое бурлящее варево и напевает себе под нос - голос скрипучий и жизнерадостный. Вечер. Лопата взлетает - тяжелая, но тяжесть ее приятна руке. И опускается с глухим стуком, потом снова взмывает, и с нее скатывается маленький алый шарик, на миг зависает в воздухе, ошарашенный тем, как он тут оказался. Недоеденная с утра похлебка выплеснута в овраг - новенький котелок напарника Кэр взял с собой взамен помятого своего.
Ночь.
Спазмом свело сердце, то ли от страха, то ли от сожаления, что придурок Тимк не станет больше задавать кукушке глупых вопросов. Тут бы и помереть, только мысли прут напролом, одна другой хлеще.
Печальные коровьи глаза Магды. Ее домик, примостившийся на отшибе. А ведь могла стать... Жалко ее, дуреху. Вот ведь уродилась - если подумать, какое же это счастье? Оттого и одна, что все о других думает, не о себе.
Случайно открыв глаза, увидел ребенка на расстоянии трех шагов от себя. Мальчик смотрел задумчиво, перестав жевать смолку.
Кэр снова зажмурился, на сей раз не от страха. Стыдно стало, по чести сказать. Ой как стыдно... Ведь когда-то и впрямь был таким... на деревья лазил за немудреным лакомством, поскольку ничего послаще мать купить не могла - трое оглоедов в семье. Орех этот нелепый нашел, из него бронзовый жук вылетел - так уверился, дурак малолетний, что - талисман. Загадал - вырасту, разбогатею обязательно. Матери красивое платье куплю... Не успел. То есть разбогатеть-то успел...
Да останься жива мать, все одно, про платье забыл - на прииске каждый стремится свой кусок урвать, тут не до нежностей. Попадались и честные, только с ними не удавалось сработаться - разве что Тимк, балбес-неумеха. Этот был честным... он бы и золото пополам разделил, позабыв, что Кэру только третья часть причиталась.
А подарок... вот хоть Магде, к примеру. Разве не заслужила?
- Эх, Магда, - пробормотал старатель. - Ко всем-то ты добрая. А кто из нас твоей доброты стоит?
Ощутив касание, он открыл глаза снова - и увидел комок липкой янтарно-золотистой смолы прямо под носом.