Кто поверит эху? - Часть 5. Ахэрээну (Финал)
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
История завершается - для кого-то победой, для кого-то поражением, а может быть, ожиданием или надеждой...
|
Часть 5
Горные дороги куда неприятней лежащих среди холмов - сплошь морщинистые скальные стены, чащоба, а если вдруг поманит простор, открытое место, окажется оно над обрывом, над бегущим далеко внизу, белым от пены ручьем. Да и с обрыва видно лишь небо - и те же скалы, ту же непролазную чащу. Редко-редко вспыхивают полянки, поросшие золотым донником или белыми колокольчиками - и снова корявый ельник, красные чешуйчатые стволы сосен, между которыми натянуты невесомые полотнища паутины. Свет умирает, наколотый на иглы елей и сосен, истекает сперва оранжевой, затем багряной кровью. А под ветками ночь начинается куда раньше, чем на небе.
Среди людей Асумы были несколько уроженцев предгорий Юсен, знающих эти места, остальные пришли из срединных земель или из южных и темной чащи побаивались. Да вдобавок отряд взялись провожать совы - переухивались с разных сторон дороги даже днем. То ли оберегали, то ли предвещали недоброе.
Дорога же вилась и вилась, удобная для путников, но слишком длинная, особенно в часы, когда хотелось бы перелетать ущелья и речки, а не переходить по мостам.
Вот и Каменная Голова уже показалась... вот и белые скальные обломки сразу за ним, древнему великану выбили зубы. Асума узнавал отметки пути, но они казались чересчур далеко отстоящими друг от друга, будто путь растянули вдвое.
Торопились, толком не устраивали привалы. В предгорья они добрались по реке - не всадники с ним, да и не найти сразу столько обученных лошадей, сейчас особенно. Лодочники подвезли воинов, насколько могли, теперь предстоял путь на северо-запад.
С ним было мало людей, но хватить могло и такой помощи, рухэй тоже не целое войско с собой привели. Ведь пробирались тайно, укрываясь под поникшими еловыми лапами, в оврагах меж папоротника и донника в рост человека - и никто не заметил их следа; хоть и глухие места, все же довольно там и охотников, и лесорубов, а на берегах речушек сидят рыбаки.
Нет, большой отряд не остался бы незамеченным, даже если провел кто-то знающий горы - в этом Асума не сомневался.
Враги в Сосновой - это как провал за порогом собственного дома. Но, даже взяв крепость, они не смогут ее удержать - значит, останутся где-то поблизости, наводить страх на соседние деревни, пока следопыты не отыщут всех чужаков.
Что ж, если не справится Асума, подоспеют воины Лаи Кен. Им идти дольше, зато это настоящая сила...
**
С утра низко над Лощиной метались стрижи, выхватывали из воздуха невидимых мошек. Нежно и сладко пахло ирисами, они только набирали силу, заботливо высаженные по всему саду.
Лайэнэ, присев на дорожке, рассматривала цветы; с детства любила это занятие, различать, как неуловимо переходят друг в друга оттенки - голубой в лиловый, пунцовый в розовый.
Спать не хотелось совсем, хоть за ночь она не сомкнула глаз. Знала, что это неразумно - силы еще понадобятся, но никак не могла, а использовать то же зелье, что она подлила мальчику, было опасно. Само-то оно безвредно, только мало ли что случится, пока будешь пребывать в мире снов?
Боялась, что вновь прогонит ее - а он тоже мог не спать всю ночь, и не сидеть же в коридоре у дверной щели, опасаясь любого шороха. Но не прогнал, и не заметил, когда она снова вошла. Не выпил даже, а позволил влить в себя несколько глотков обычного травяного питья - а достать и подмешать туда зелье было делом пары мгновений, всегда держала его при себе. Оно почти не имело вкуса и запаха, травы еще надежней скрывали его, но Тайрену сейчас выпил бы и настойку полыни на дегте.
Теперь спит. Лицо так и не разгладилось во сне, острое, больное.
А она всю ночь думала. Единственного человека, к которому могла - да что там, обязана была пойти, сейчас нет. Больше так и не придумала, кому довериться. Даже врачу Микеро, не говоря, разумеется, про письмо - он сразу заинтересуется, а чем так расстроен мальчик...
Но все равно ведь заметит. Рассказать ему про Энори, что ли... сочтет сумасшедшей. Или нет, сперва выведать, что сам лекарь думает о бывшем советнике господина генерала.
Усталость навалилась неожиданно - подкосили не бессонная ночь, к ним привыкла, а волнения. Едва не ткнулась головой в клумбу с ирисами. Может, это мелкая нечисть вроде ко-йоши подкралась? Ах, нет, тут же храм...
Отряхивая и расправляя подол, молодая женщина поднялась. Стало тревожно, словно не сон толкнулся в нее, а беда. Тут же гонг запел протяжно и невесомо, созывая братьев на очередную молитву, а остальным подавая знак, что день начат. Хороший, спокойный день в святом месте, где отступает боль и паром рассеиваются заботы...
В комнатке было полутемно, прикрытый ставень защищал от утра. Чуть приотворив створку, Лайэнэ впустила света побольше, луч упал на каменный пол, покрытый дорогой циновкой. Не монастырская, взята из дома; постарались создать уют для мальчика. До кровати свет не добрался, не потревожил спящего. Ему скоро открыть глаза, и очередное питье будет наготове, не такое крепкое, как ночное, но помешает собраться с мыслями, что-то сделать.
Знание о таких травах было запретным, но лучших учениц-ашриин все равно наставляли. Сонное зелье или дурман способна подсыпать любая девка, но попробуй так, чтобы как надо сработало с человеком преклонных лет или совсем молодым, не повредило и никто ничего не понял.
Осторожно, словно каменный пол мог скрипеть, Лайэнэ подошла к спящему мальчику поправить подушку. А тот не разметался во сне, ровно лежал на боку, одну руку положив под голову, вытянулся, будто стал выше ростом. Из-под угла подушки выглядывал темный предмет, видно, рукой вытолкнул. Вчера еще днем проверяла его постель, не было ничего. До письма.
Осторожно, двумя пальцами Лайэнэ вытянула темные ножны, длинные, дорогие. Узкий длинный нож, анара. Так же осторожно потянула за рукоять, освобождая лезвие, гладкое, чистое. Не игрушка, настоящее оружие.
Даже не знала, что хранит при себе такую опасную вещь. Но когда успел? Зелье не позволило бы встать. Значит, вчера, пока она сидела под дверью, нашарил и достал из укромного места, спрятал. На большее сразу сил не хватило - слишком уж было больно, или решил сам что еще написать... а потом подоспела она с питьем.
Лайэнэ стояла с ножом в руке, то так, то так поворачивала бездумно. И снова толкнулось что-то в затуманенный усталостью разум: еще не хватало, застанут ее с анарой возле наследника Дома!
До прихода врача успела спрятать нож. Микеро увидел ее сидящей возле ребенка.
- Все еще спит? - спросил мужчина недоверчиво.
- Он немного простыл вчера. Я дала ему отвар из хмеля и мяты.
О, это лицо, выражение, как вызов для скульптора или художника! Все перемешано в нем - недоверие, озадаченность, тревога и желание поговорить. Спроси он сейчас, и Лайэнэ, возможно, решилась бы. Но не спросил. Ушел, сразу в коридоре заговорил с прислужником, застучало, звякнуло что-то - видно, доставал какие-то горшочки и коробочки из лекарской сумки, бывшей всегда при нем.
Хороший ведь человек, это ясно, что же мешает довериться?
Молодая женщина проверила и свои зелья - нужного осталось совсем немного. Какое-то время хватит, держать Тайрену как бы в тумане, но потом она будет бессильна. Такие раны не исцеляет сон. Разговаривать с ним, пока мальчик способен слышать, но не может поднять на себя руку... Одна беда, ее не обучали говорить с детьми; здесь пока получалось, но это совсем другое.
Глянула в сторону места, где спрятала нож, невольно сжала флакон в кулаке.
Она не хотела, да и не имела право никого винить, особенно стоящих неизмеримо выше. Но все-таки чувства людей схожи, хоть в самой бедной хижине, что во дворце. Будь у мальчика еще друзья, будь у него настоящие родственники, которые любят - разве он взял бы клинок?
Какая будет роскошная месть! Просто убить ребенка чересчур просто, тем паче такого болезненного. Никто и не удивится, и вряд ли почувствует горе. А вот самоубийство совсем еще мальчика, сына генерала... об этом будут говорить и в Столице.
"После того, как по вине генерала погиб его наставник и друг, ребенок последовал за ним"...
Наверное, для души мальчика самоубийство все-таки предпочтительней, чем быть выпитой нечистью и бродить в виде пустой оболочки... но все же плохо Тайрену придется в посмертии.
И позор на имя отца. По его вине ребенок выбрал смерть... А время и без того сейчас смутное.
Флакон все еще был в ее руке, теплый от ее тепла.
"Я просто женщина, слабее многих своих сестер. Я ничего не могу. Мальчик умрет, и пятно с чести Дома не смыть... но это их путь, их судьба. Я всего лишь невольный свидетель... спасти бы себя саму".
Где-то там, высоко, задуманы пути живущих; сверху видно сплетение тропок, по которым может идти человек, преграды и тупики. У нее своя дорога, не надо пытаться зайти на чужую, их все равно не свести. Она уже поступила так, и ошиблась.
И даже мальчик... никто он ей. И даже никогда не мечтала о детях, чтобы беспокоиться о нем, как могла бы мать.
Вновь посмотрела на флакон, граненый, из дымчатого кварца - в металле нельзя держать подобное зелье. Камень дымный, и внутри туман.
Мало осталось, на пару дней. А тут не добыть, такие вещи не держат и не готовят в храмах. Есть дома запас, но туда и обратно полдня ходу, не меньше. А как одного оставишь? Разве что ночью уйти, позаботившись, чтобы точно спал крепко... На ночь запирают городские ворота, но, если с рассветом быть подле них, можно добраться домой и вернуться, пока крепкий сон ребенка еще не вызовет подозрений.
Лайэнэ встряхнула головой, сильно - из прически выпала тяжелая прядь. Рано хоронить мальчика! Пусть он не ее сын, но, раз некому больше, заботиться о Тэни будет она. Благо, знает, с чем предстоит столкнуться! И не отдаст никому.
**
Колыбель покачивается. Он снова младенец, и свивальная пелена окутала плотно, не давая дышать, шевелиться. Скоро придет мама, и ослабит немного тугую ткань, и будет все хорошо. И да - он объяснит, что взрослый уже, не нуждается в колыбели...
Чья-то жесткая ладонь, не мамина, задела щеку, ударила в грудь. Или это был камень?
- Тихо лежи, - сказал незнакомый голос, - Новый обвал устроишь.
На лицо потекла вода.
- Не открывай глаза, еще рано.
Я возле крепости, вспомнил Лиани. Нас же засыпало.
Теперь и на грудь полилась вода; осознал, что рубашка и куртка распахнуты. Ледяная вода приглушала боль, и, верно, промывала ссадины или раны, он не мог видеть. По ребрам и голове будто пронеслось стало кабанов, во рту был вкус крови и пыли. Немного воды попало на губы - и у нее был земляной вкус.
- Теперь можешь смотреть, если хочешь.
Разомкнул веки, сперва ничего не увидев. Каждый вдох давался с трудом, еще больше усилий понадобилось, чтобы повернуться на бок и приподняться. Тут же пожалел об этом - перед глазами запрыгали багрово-черные полосы и круги. Но успел разглядеть силуэт рядом, темное пятно в сумерках.
- У тебя ребра треснули, - сказал человек. - Могло быть и хуже. Видишь меня?
- Плохо...
Не знал, получилось ли это сказать, или только губы шевельнулись.
- И голову задело тебе, - добавил говорящий, потом еще сказал: - Я не врач, но тяжелые раны и близкую смерть я чувствую. Это не про тебя.
Странно прозвучали слова, будто бы с сожалением. Кто рядом с ним, друг или враг? Если враг, зачем помогал?
- Пей, осторожно только, - в губы толкнулся жесткий глиняный обод. Сзади под голову придержала рука.
Глотать было трудно, словно не вода, а куски льда внутрь проскальзывали, застревали. Но и впрямь становилось легче. Ощутил наконец, что полулежит то ли на плоском камне, то ли на очень плотной земле. И не зрение изменило, а вправду вечер вокруг, у земли, под ветвями, густой, на небе еще довольно светлый. И сам он - среди камней, а неподалеку, странно изломанные, из-за корня торчат окровавленные предплечье и кисть.
Может, Лиани и смог бы вскочить, но чужая рука удержала, сама словно из камня.
- Тихо.
- Ты...
Не выкрикнул - рваный сдавленный вздох получился. Повернул голову вбок, уже зная, кого увидит. Узнал все-таки голос - его слышал среди болот и той ночью, с Орни. Теперь узнал и лицо - невозмутимое, гладкое, без следа крови или хоть пыли.
Тварь-из-пояса выглядела вполне живым человеком, значит, не голодна; держит крепко, хотя могла бы и отпустить - все равно от нее никуда не деться сейчас.
- Ты убил моих друзей, - сказал Лиани.
- А ты присмотрись получше, там кусок рукава виднеется, - равнодушно откликнулась нежить. - Может, тогда поблагодаришь.
До слуха донесся вроде бы тихий стон - с другой стороны, затем чье-то неразборчивое бормотание.
- Там твои двое, и с ними один... помощник. Не беспокойся, он совсем не как я, даже наоборот, - острые зубы блеснули в улыбке, хотя не было света для такого отблеска..
- Вокруг вас рыскали мародеры, - пояснил застрявший в мире живых мертвец. - Пришлось делать доброе дело. Зато так я сыт и в разуме. Ты по-прежнему нужен мне, а твои товарищи... может, хоть так поверишь в мои слова.
Лиани он по-прежнему то ли поддерживал, то ли не отпускал. Ветерок прошелестел над поляной; от вылитой на тело воды или от ушибов пробрала дрожь. Юноша снова повел глазами по сторонам - бесполезно, только камни, земля, вывернутые корни, темные стволы да темно-розовый клок заката в просвете меж ними, словно и закат порвали на лоскуты. Крикнуть, позвать? Нечем, и дышать-то едва удается.
- Как ты меня нашел? - спросил одними губами, но тот понял.
- Монах, которого вы называете благословенный брат Унно, счел, что тебе - точнее, кому-то - угрожает беда и свернул к завалу. А по мне он просто идиот и заблудился удачно.
- Где же он? Ты...
- Помогает твоим товарищам и заодно оплакивает мародеров. Добрый, добрый, святой человек.
Бессмысленно было рваться куда-то - сил все равно нет, а врет или не врет тори-ай, скоро будет понятно. Сам же юноша сейчас все равно слабее только вылупившегося птенца. И так же, как у птенцов, сердце колотится, скоро выскочит через треснувшие ребра.
- Да успокойся, - с досадой произнесла нежить, - Думаешь, он тебя мне отдал, решив защищать других? Два раза я тебя не тронул, на третий съем наконец? А вот тех он и впрямь защищает. Мне не подойти.
- Спасибо, - сказал Лиани. - Ты снова меня спасаешь...
Мужчина напротив неожиданно ощерился:
- Если бы не она...
- Помоги сесть, - попросил юноша, отводя взгляд - страшно было видеть этот оскал. - Надо выбираться отсюда.
- Спешить тебе некуда, отлежись, и поговорим еще. Есть о чем.
- Мне надо в крепость.
- Нет больше твоей крепости.
- Откуда ты знаешь? - снова лед под ребра толкнулся.
- Думаешь, я смерть не почую, да еще если столько мертвых? Сказал же раньше. Тут ходу даже тебе такому не больше пары часов, несложно понять.
Вот так. Снова откинуться назад и бессмысленно смотреть в нависший склон, может, он вновь упадет. И закричать нету сил, и лед внутри не дает вздохнуть. И рядом не товарищ даже, а тварь-убийца.
Тори-ай неожиданно опустил юношу наземь, разжал руки, сказал почти сочувственно:
- Теперь и ты будешь знать, что делать дальше. Я-то давно это знаю. А боль... она не проходит, но помогает двигаться к цели.
Монаха Лиани узнал сразу. Тот, крепкий, круглолицый, не ростом, но крепостью похожий на молодой жизнерадостный белый гриб, сидел подле недавних спутников Лиани. В пятнах крови и грязи они лежали на небольшой площадке, расчищенной от завала. Темный склон нависал невдалеке, пугая возможностью снова осыпаться, но еще дальше пострадавших было некуда тащить - валуны и ручей.
Монах разводил костерок, умело выкладывая деревяшки побольше в центр и совсем прутики вокруг них.
- Не привлечет ли кого? - спросил Лиани, подходя, как ему казалось, с шумом, достойным раненого кабана. Однако монах только сейчас поднял голову, глянул обеспокоено, чуть смущенно улыбнулся ему.
Страшный гость, который помог юноше подняться и недавно еще поддерживал в коротком пути, исчез. Лиани заметил, что монах извлек откуда-то кожаный пояс с пряжкой и теперь прячет его за пазуху.
- Цел ли ты? Да? Хвала Небесам, - сказал монах, и юноша вспомнил имя, да и тори-ай его называл. Он шагнул ближе к товарищам, нагнулся было, всмотреться, но дыхание будто кто перерезал, и вспыхнуло перед глазами.
- Они живы, - сказал брат Унно, - Недостойный служитель не врач, но сделал, что мог. Пока без сознания.
- Им нужна помощь.
- Нужна...
- Там... еще мертвые, - слова дались с трудом. Видел он их, лучше б не видел.
- Увы, уже известно о том.
- Это рухэй?
- Нет, горные жители. Прознали, верно, что войско идет, - монах больше не улыбался, - Крались неподалеку, рассчитывая поживиться. Недостойный не уследил за тори-ай - выпустил, чтобы помочь откопать... вы из-под завала виднелись едва, а камни тяжелые.
Лицо его исказилось страданием.
- Они вас хотели убить? - спросил Лиани.
- Кто ж теперь скажет... может лишь припугнуть? - печально ответил монах.
Протянул руки:
- Обопрись, сядь. Повязку тебе сделаю.
Лишней ткани не было, пришлось кое-как снять наполовину мокрую куртку, рубаху; монах разорвал ее на полосы, туго стянул вокруг ребер. Лиани прислушался к ощущениям, насколько мог что-то понять. Справа полегче, наверное, только ушибы, слева намного острее боль. Сколько - одно, два, три? И в голове не стихает горячий гул, спасибо, зрения не лишился.
- Посиди пока с товарищами, я убитых зарою хоть как, - монах поднялся, взял длинную головню, направился за соседний валун. Лиани отвел глаза от огня, глянул на небо, наливавшееся иссиня-сизым. Все казалось неестественным, словно он спит или бредит. И завал, и заботливая нежить, и мертвые, и странный этот монах, который вместо молитв вызывает тори-ай на помощь, а потом деловито закапывает убитых. Но уж лучше так, чем громогласные слезы раскаяния. Прислушался: молитвы все же звучали, брат Унно бормотал их вполголоса. Трещали сучки, постукивали камни. Это все тоже казалось неестественным, и даже лежащие рядом двое. Настоящей была лишь крепость, которая неясно, цела ли еще.
Костерок горел, маленький и бездымный, Лиани, не думая, подбрасывал туда веточки.
- Отлежись пока, - сказал брат Унно, вернувшись. - Небеса помогут, и остальные к утру оклемаются. Отсвет от горящей головни превращал его лицо в черно-красную маску, из тех, которые надевают актеры, представляя недобрых духов.
- Если бы не ты... а я и слов подобрать не могу, - еле слышно вздохнул Лиани. За спасение жизни не благодарят. О нем просто не забывают.
Больше всего юноша хотел прямо сейчас отправиться в Сосновую, раз уж не мог помочь лежащим без чувств, но понимал - в середине весны ночи довольно коротки, время быстро пройдет, а он не настолько хорошо знает дорогу, чтобы раненым идти по темноте в лесу.
- Заснуть все равно не заснешь, ну, хоть так отдохни, - сказал брат Унно. Сам он собрался всю ночь сидеть подле раненых. - Поутру подумаем, как быть дальше.
- В крепость я пойду один, святой брат. С рассветом. Присмотри за товарищами.
- За этими несчастными недостойный конечно же присмотрит, - охотно откликнулся монах. - Но сам-то как, доберешься? Ребра твои...
- Им еще дня три сильно болеть, и голове тоже. Некогда. Доберусь...
Брат Унно все-таки сомневался, морщинки пересекли лоб:
- Дойти-то дойдешь, но если встретишь кого недоброго по дороге? Или там еще чужие солдаты. С тобой сейчас белка справится.
- Возьму с собой пояс. Раз уж тори-ай взялся меня защищать...
- Ни в коем случае! - монах аж отшатнулся, - Не хватало еще притащить в Сосновую людоеда. Тебя-то он защитит, а вот прочих... Прости, но сдержать его ты не сможешь.
- Если там враги, может, сдерживать и не нужно, - еле слышно и очень зло отозвался Лиани.
- Это не ты говоришь, - брат Унно покачал головой, - Не надо так.
Лиани не откликнулся, смотрел в землю.
- Там и ваши могут быть, - добавил монах, - И пояс я тебе не отдам.
Так и не сказал ничего. Закрыл глаза, сам не понял, задремал или нет. Вряд ли, все-таки было больно. Наконец слегка посветлело.
Какое-то время еще посидел, собираясь с силами, с трудом набросил уцелевшую куртку, всю в разводах глины. Посмотрел на товарищей, надеясь, может, в себя придут? Но нет. Младший лишь пару раз застонал, шевельнулся. Так и лежат, и почти погас костерок. Только тут произнес:
- Если там кто найдется, я его сюда пришлю, помочь. До вечера можно ждать; если никого и дольше не будет, и я не вернусь... вниз по течению ручья есть деревня. Попробуйте...
**
Путь к войску брата выдался довольно легким, или все дело было в земле и воздухе родной провинции? На сей раз о пути Кэраи совсем не думал, всё взял на себя Ариму. Против обычного, доверенный слуга даже решал, когда привал и где останавливаться, и можно было сосредоточиться на том, что предстоит сказать Тагари.
Брат... какие бы размолвки в детстве и юности не возникали меж ними, незыблемым оставалось, что они - семья, и цели у них общие. Отец, возможно, совершил ошибку, отправив младшего сына так далеко и надолго от дома. Он считал, это принесет семье дополнительную силу. А вышло...
Первые месяцы после возвращения на родину постоянно себя одергивал - привык к столичному языку жестов, брошенных якобы невзначай взглядов, рисунку одежд, и приходилось каждый раз вспоминать - здесь все это может ничего не значить. Или значить совсем другое. Потом привык? но все же прав был Тагари - он перестал быть своим этой земле, что бы там ни чувствовал. Ведь и его тоже пытались понять, точно так же неправильно истолковывая очевидные вроде бы мелочи.
...Видел в полях возле Столицы траву, что отрывается от корней и сухими шарами катится невесть куда. Вот и он - от корней оторвался, новых не обрел. И все по старой привычке думает, что растет на месте.
Со злостью послал коня в галоп.
Все это чушь. Давай еще пожалеем себя! Лучше в сотый раз прокручивать в голове разговор: все равно что-нибудь пойдет не так, и стоит иметь варианты в запасе.
Гнал коня мимо скальной стены, опомнился только, когда Ариму ему вслед закричал; вернулся к слугам.
Здесь был настоящий лабиринт ущелий, в него не совались, проехали краем, но путники видели там огромные ели - они росли в бесконечных запутанных коридорах гор. Казалось, там и птица заблудится. Затем места пошли более открытые, появились знаменитые валуны, творения небесных ваятелей. Силуэты их были настолько причудливы, что Кэраи порой выныривал из раздумий и с любопытством разглядывал очередную глыбу, то воина, то дракона, то невесть какое чудище.
Слуги уверяли, что не раз видели невнятные тени, смутные силуэты, слышали нечеловеческие голоса - сразу видно, дикий край, раздолье для духов и нечисти. Кэраи ничего такого не замечал, но не мешал им рассказывать.
Миновали южные берега. Огромные ели остались за спиной, суровые, недовольные тем, что пришлось пропустить очередных незваных гостей.
Теперь то тут, то там зеленое мохнатое одеяло гор сползало, обнажая каменистые проплешины; а порой лесистый покров будто протерся до дыр, и из них выглядывал тот же складчатый серый камень. Непривычно изогнутые сосны росли на скалах, они будто старались прижаться к камню, защититься от ветра.
Никогда не забирался так далеко на север провинции - и самой страны. Даже в юности, когда посещал с отцом разные округа, был лишь на южном берегу озера Трех Дочерей.
Но здесь тоже простиралась его земля. И увидеть ее смог лишь теперь, когда вот-вот потеряет. А ведь если бы не письмо, разве отправился бы сюда?
Камни под пальцами почти дышали, нагретые солнечными лучами. С камнями было проще беседовать, чем с самим собой, и неважно, что в обоих случаях молча. На коротком привале отошел ненадолго от спутников, словно они могли прочесть мысли Кэраи. Он знал, что от него требуется и зачем скорее всего едет.
Был готов вызвать ненависть многих, отказаться от доброго имени, но есть все-таки вещи, которые ему не по силам.
Готов ли признать правильность этих вещей?
Для себя нет. Для страны может и да. Что взять за точку отсчета? - прижал руку к виску, словно пытаясь унять забившуюся жилку.
Мятеж Тагари был неминуем, война отвлекла. И теперь вовсе неясно, как быть. Провинцию все равно потеряли, а на войне... порой становятся героями. Некоторые умирают, покрыв себя славой. А если герой вернется с границ и на этой волне поднимет бунт... лучше не думать. А он очень даже может вернуться, не зря солдаты считают Тагари неуязвимым и отмеченным свыше. Его враг не стал бы полагаться на волю случая, позаботился бы об убийце, лучше всего в гуще боя.
...Как объяснить Тагари, что они хотят одного и того же? Блага родине и своему роду, в любом порядке назвать. Его чуть не обвинили в измене - здесь, и наверняка скоро объявят там, в Столице, раз он не спешит доказать свою преданность.
А он хочет, чтобы имя Таэна осталось незапятнанным, каким прошло через пламя и яд, через смуты и войны былого. Чтобы жили наследники, и пусть не сразу, но через поколение, два вернули себе право голоса здесь, среди родных гор и холмов.
Для брата же немыслимо отойти в сторону, хотя бы на время. Просто отойти, выждать, никого этим не подставляя, не совершая предательства. Ах, нет, он думает, что именно этим предаст имя рода...
Пусто вокруг, не сравнить со срединными округами; брошенные и разоренные деревушки, даже в уцелевших едва наберется горстка народа. Поля, на которых колышутся сорняки или вовсе ничего не растет, все сгорело. Попадались скелеты лошадей, обрывки одежды, обломки копий. Металл встречался редко, местные его подбирали. Сюда война докатилась - и схлынула, как особо сильный прилив. Из деревушек не все ушли, но место ушедших занял страх. Это он скрипит половицами, хлопает дверьми по ночам, отражается в тусклых глазах деревенских.
Они всех боялись - рухэй, своих солдат, и его самого с крохотной свитой. Но одних страх и отчаяние пригибают к земле, а в других пробуждают ярость.
А он уже давно не считал себя неуязвимым и даже сильным.
Имени с первого дня дороги не называл, в пути было довольно и его явно высокого положения. А насколько высокого, никому тут лучше не знать. Имя убережет, если что - и самые отъявленные разбойники не решатся тронуть, разве что встретятся отбившиеся от войска вражеские солдаты; но тогда и его след станет ясен.
Хотя сейчас, почти у ставки брата, это уже не имело значения.
Ночью на очередном постоялом дворе так и не смог заснуть, вышел наружу, велев слугам-охранникам оставаться на месте, проверил коней. Что-то хотелось делать, днем эта жажда выплескивалась в движении, а сейчас - ничего. Небо подмигивало красным глазом крупной звезды.
- Не ходите в одиночку, - сипловатый голос Ариму; не везет человеку, легко простывает от ветра.
- Донесли уже...
- Как же иначе?
- Скоро начнутся линии дозоров.
- Так самое неспокойное место!
- На все у тебя ответ готов, - вздохнул Кэраи, прислонился к коновязи, разглядывая красную немигающую звезду - а она сурово сверлила глазом его самого. - Вот скажи тогда, а может, я и не прав? Брата они любят, хоть кое-кто и пытается эту любовь подорвать, а я всем тут чужой со дня, как приехал. Даже друзья нашего Дома поддержали его, не пытаясь понять обоих.
- Конечно, не прав, если думать сегодняшним днем. Перемен, если все и так хорошо, не желает никто.
- Так ведь и я не хочу.
- Но рассчитываете на них. Знаете, что не избежать.
Ариму вдруг хмыкнул:
- Кстати, господин, а уж как они Энори любили...
Это неожиданно успокоило.
Той же ночью, в дешевой придорожной гостинице, внезапно - впервые - приснилась Лайэнэ, в том своем домашнем наряде в цвет бледного весеннего неба. Хотел было ее обнять, но она ускользнула, заговорила тревожно, а он ничего не мог разобрать. А она побежала вверх по ступеням невесть откуда взявшейся лестницы, звала за собой, но он знал, что не может, не для того ехал на север.
Проснувшись еще до рассвета, долго лежал с открытыми глазами, смотрел на грубо обструганные потолочные балки, чуть выхваченные пламенем свечи из темноты. Вот уже и во сне сомневается, может, и стоит все бросить, прожить последние месяцы в единении с волей Тагари и в свое удовольствие? Да полно, никогда он не сумеет найти однозначный ответ, а потом все равно будет поздно.
**
Энори снова исчез - на сей раз хоть предупредив командира. Почти сразу после того, как Сосновая пала, уже отлучался куда-то, но вернулся через несколько часов, заявил, что сюда идет отряд из Срединной и лучше всем убираться и поджечь, что еще цело, крепость догорит и без них. Солдаты поворчали слегка - не успели еще все обыскать, а тут находились ценные вещички; но своя жизнь была дороже.
Своих погибших закопали в овраге, место никак не отметив - но чужие следопыты все равно разберутся. Теперь бы самим выжить, их будут искать яростно и неотступно. Шли, полные веселой злости: исполнили приказ, хотя их всех посылали почти на верную смерть, а задание дали такое, что проще подпрыгнуть и облако укусить.
В пути, едва миновали мост - на сей раз тот, каменный, который послужил для обманной атаки, проводник незаметно покинул отряд.
У Вэй-Ши осталась очередная нарисованная им карта, с другими тропами, незнакомыми. И совет разделиться. По этой карте и шли, пока что все вместе, но скоро предстояло рассыпаться на две, а может и на три группы, Вэй-Ши еще не решил.
Если б не карта, могли бы разойтись раньше, малыми группами проще укрыться. Но и заблудиться проще, в чужих-то горах. Пока что сбивали с толку преследователей, двигаясь к каменным осыпям, на которых следов не прочтешь. После них и разделятся, а до тех пор на коротких привалах Ка-Ян старательно перерисовывал карту. Большая она была, зараза, проводник туши и бумаги не пожалел, и еще футляр с листами выдал - старайтесь, мол. А Вэй-Ши придирчиво сличал копии, попробуй что не так обозначь, останешься без еды.
Эх...
После падения Сосновой Энори как-то непонятно затосковал, заметался, Ка-Ян был готов к тому, что он снова исчезнет. Сейчас, пожалуй, хоть и сильно к нему привязался, не желал его возвращения. Могут и убить, уже снова пошли разговоры - мол, он все же сменил сторону. Правда, другая половина была уверена: если кто сейчас и способен сбить со следа погоню, так это он.
Странный-таки он был, проводник их - в присутствии Энори все очень скоро проникались к нему доверием, а то и вовсе неистовым обожанием. Но стоило отлучиться куда-то на день-другой, и душу многих начинали грызть сомнения.
Ка-Яну он все равно нравился. Хотя представить его в мирной жизни не выходило, хоть тресни. И впрямь какой-то дух гор и беды, такой вот у их отряда хранитель.
И, похоже, все-таки уже "был"...
А жаль, очень уж домой вернуться хочется. И если умереть, то не зайцем, за которым по пятам бегут несколько лисиц. Хотя Энори столько раз уже уходил и приходил снова... в этот раз как-то по-другому было, Ка-Ян понял, а вот командир, кажется, нет. Но тот всегда готов ко всему.
- Умойся, - хмуро сказал Вэй-Ши - вот и он, как будто мысль его вызвала.
Ординарец послушно отложил карту, спустился к ручейку и долго оттирал тушь с лица - задумался, случайно себя разрисовал. Что ж, зато в кустах будет неразличим.
Долгим будет обратный путь.
**
Тэни перестал разговаривать и почти не ел. От пищи намеренно не отказывался, просто смотрел безучастно; поддаваясь уговорам, столь же равнодушно съедал малую часть принесенного. И снова будто спал наяву. И не только стараниями Лайэнэ, в нем словно погас и без того слабенький огонек. Пару раз велел принести бумагу, тушечницу и кисть, но забывал об этом, не в силах сосредоточиться на одном. Лайэнэ уверилась, что не ошиблась - он что-то хочет написать, и не скрывает это желание. Значит, послание не тайное.
Два дня она понемногу подливала ему зелье, и могла хотя бы ненадолго отлучаться без того, чтобы умирать от тревоги, но долго так продолжаться не могло. Ей нужны были другие травы, не только сонные.
На третью ночь, после визита врача и убедившись, что питье подействовало и мальчика не разбудишь ударом грома, она написала записку Микеро и подсунула под дверь. Писала - ей нужно в город, врач не удивится этому, знает ведь, кто она. Обещала вернуться утром и просила с мальчика глаз не сводить, как тот проснется. За это была почти спокойна.
Знала, что записку Микеро заметит обязательно, и все же взяла листок побелее. Словами сказать не решилась, во избежание расспросов.
Вышла на ночной воздух - как вырвалась, на какое-то время даже тревожиться перестала. Она все-таки была молода, и душа протестует, жить в страхе все время.
Письмо Энори Лайэнэ спрятала под одной из плиток в Лощине, с собой его нести было опасно, оставлять - тоже.
Летучие мыши носились над дорогой, ошалев от весны, и не обращали на храмы никакого внимания. Бестолковые - могут летать, а сами мечутся вверх и вниз, не знают, чего хотят! Вот ей бы способность перемещаться по воздуху...
План Лайэнэ таил в себе один изъян - она не рассчитала, что, хоть молода и полна сил, не очень привыкла долго ходить пешком, и всерьез, а не прогуливаться парком или берегом реки, где можно отдохнуть в любой миг. И носилок взять было негде. Ночью дорога от Лощины предсказуемо оказалась пуста, одиночество не пугало, но к открытию ворот молодая женщина опоздала.
Она решила заходить не через Кедровые, как все, кто возвращался из храмов: Лазуритовые находились ближе к ее дому, снаружи, обогнув часть городской стены, до них было быстрее, чем потом петлять между улочек.
Обычно по утрам тут царила шумиха - торговцы с повозками переругивались друг с другом за право пройти вперед, стражники осматривали товар, а простые путники старались, чтобы их никто не сбил с ног. Война все порушила, торговцы, если и были, уже прошли, народ не лился в ворота полноводным ручьем, а капал жалкими каплями вина из бутылки, осушенной пропойцей.
Лайэнэ бегло осмотрели на входе, потом чуть более пристально, заметив, что женщина молода и красива.
- Что, красотка, ночью к дружку бегала? Не от мужа ли? - подмигнул ей один из стражников. У нее сердце зашлось, показалось - лицо знакомое. А затем почудилось, что и Рииши сейчас появится здесь, он нередко бывал на тех или иных воротах с рассветом. С ответом Лайэнэ замешкалась, и услышала "Давай уже, проходи", как раздалось громкое "Дорогу!" - и прогрохотали копыта.
Отскочить в сторону она еле успела, но не удержалась на ногах, упала и крепко ударилась. В голове что-то хрустнуло, лопнуло; еще падая, Лайэнэ успела увидеть золотой флажок у гонца. Послание из Столицы...
Очнулась Лайэнэ на широкой лавке в какой-то каморке с деревянными чистыми стенами и небольшим окном. Со стоном подняла голову; тут же вбежала какая-то женщина, захлопотала, помогая сесть, принесла воды. Теперь, сидя, Лайэнэ могла видеть, что за окном - маленький дворик и помещения городской стражи. А ее, значит, сюда принесли и оставили, возиться особо не стали, невелика птица. На миг ощутила не то досаду, не то желание рассмеяться - явись она сюда с год назад и в своем нормальном обличьи...
- Благодарю за заботу, сейчас я уйду, - сказала она, поднимаясь; наступила на ногу и охнула. Только сейчас сообразила, что тени за окном какие-то больно уж длинные.
- Который час? - спросила с замиранием сердца.
Можно было рыдать, проклинать себя или судьбу, но надежда еще оставалась. До заката есть время, хотя и немного его; если вызвать носилки, она скоро будет дома. А там и слуги, и деньги. Она попросила о помощи женщину, пообещав расплатиться щедро. Та согласилась, правда, окинув незнакомку придирчивым взглядом. Лайэнэ не могла дать ей даже задаток, несколько монет, что были с собой, потеряла там, у ворот, когда ее сбила лошадь.
Растирая щиколотку, молодая ашринэ уселась ждать.
Небо становилось бледнее, желтее.
Посланница где-то замешкалась, видно, не поверила, что у пострадавшей путницы всерьез есть какие-то деньги. Если бы не выкатились монетки из рукава! Пожалела сто раз, что не взяла с собой кошелек, который можно надежно привязать к поясу: все равно грабителей по дороге не встретила, а городская стража кошельки у людей не срезает.
Дохромав до окошка, Лайэнэ выглянула, окликнула каких-то стражников, шедших по двору мимо, объяснила, в чем дело; они обещали помочь и тоже исчезли. Оставалось кричать, как задержанная за буйство на какой-нибудь вечеринке, чтобы привлечь хоть чье-то внимание.
А затем перестать наконец выдавать себя за другую. Еще бы прошел кто снова...