Дильдина Светлана : другие произведения.

Кто поверит эху? - Часть 3. Перебежчик

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Некоторые совы не то, чем кажутся

  
   Глава
  
  
   - Похоже, нам не повезло на сей раз, - сказал Тэйлар Камарен, поднося к горящему светильнику маленькую полоску бумаги с еле заметными знаками. Пламя тут же набросилось на нее. Соколица, к которой обращены были слова, встопорщила белые в крапинку крылья и отвернулась.
   Если бы хозяин северной провинции знал о послании, исчезнувшем в огне, Камарен отправился бы следом, только пламя охватило бы весь его дом.
   Но сколь бы ни были хитры здешние "дети ящерицы и змеи", как называл их верный Ангет Пулан, риэстийский посол перестал бы себя уважать, не сумей он узнавать новости в должный срок. А случившееся тремя часами раньше определенно заслуживало внимания. Более чем.
   - Так вот, поскольку нам не повезло, придется перенаправить усилия, - продолжил риэстиец, и говорил он почти беззвучно - даже соколица Гуэйя навряд ли слышала эти слова, - А ведь все интересно завязывалось. С другой стороны, так оно определенно к лучшему - не придется ломать голову, на какой стороне милейшее создание, чьи способности, признаться, меня весьма беспокоили. И та странная история со здоровьем господина Кэраи... я предпочитаю, когда подобные неприятности возникают под моим присмотром или не возникают вовсе. Однако здесь еще остались подходящие люди. Значит, вернемся к прежнему плану...
   Несмотря на беспечный тон, северянин был донельзя растерян, а пожалуй что и напуган. И прикидывал, не разумней ли затаиться. Смерть Энори - называя своими словами, убийство - не укладывалось ни в какие расчеты. Подробностей, виновника посол не знал, но и узнанного было довольно. Сломай Энори себе шею на охоте, это еще можно было бы объяснить, хотя Камарен и тогда бы посомневался насчет случайности. А это значит - и он сам может оказаться в опасности, если кто-то повел свою игру.
   Но нельзя отказываться от цели, будучи уже на пороге успеха... рухэй не станут тянуть с войной, она важна им прямо сейчас, а в Хинаи и без этой смерти почти назрела смута; камень лежит на краю обрыва, осталось его подтолкнуть...
  
  
   **
  
   Дом генерала Таэны напоминал прикрытый большим листом муравейник - ни звука не слышно, и вроде все пусто, безжизненно, но стоит приподнять лист, и увидишь бесконечное движение муравьев. Так по коридорам двигались слуги, робко, растерянно, пытаясь друг у друга найти поддержку и объяснение.
   Брат застал Тагари сидящим за столом - враз потерявший подтянутость, с багровыми глазами и неподвижным лицом, он казался вдрызг пьяным, но не было в комнате запаха вина.
   - Тайрену стало хуже, - сказал он. - Кажется, я убил и его.
   - Прекрати.
   - Я все думаю - Энори ведь так ничего и не понял... Я не дал ему шанса. Но он всегда вел себя слишком самостоятельно, я не мог быть уверен в нем до конца! Так просто, зная, что даже его оправдания звучат, как вызов, обмануть, вызвать припадок моей ярости. Но я был не в себе! Эта клятая гроза, голова... И... и всё.
   - А письмо?
   - Его можно подделать. Зачем судьба вложила мне в руку этот клинок... я им и сына своего убил.
   Муравьи, только что пришедшие на ум Кэраи, казалось, воплотились и побежали по коже бесчисленными холодными лапками. Если брат, и без того не особо дальновидный, окончательно заплутает среди волн в тумане, Дому Таэна конец.
   - Допустим, письмо подложно. Умельца этого можно найти, а через него выйти и на заказчика. Тогда мы будем знать хотя бы одного врага, который мог бы ударить в спину тебя.
   Он кликнул слугу и велел принести вина. Когда большой кувшин оказался на столе, собственноручно налил хмельное питье в чашу и протянул брату. Тот обычно мало пьет... но порой это единственный выход.
   - Лучше уж надерись, как последняя свинья, но пусть все лишнее утонет в этом кувшине.
   Генерал отмахнулся.
   - Тайрену... - повторил он.
   - Не навлекай на мальчика лишних бед. То, что ему стало хуже, ровным счетом ничего не значит. Так бывало не раз, и справлялись с этим без Энори. Бодрящие травы, тепло и покой, и завтра он будет таким, как раньше.
   - Таким, как раньше? Ты в своем ли уме? - Тагари расхохотался и одним махом осушил чашу, потянулся сразу к кувшину. - Таким... когда узнает.
   - Я хочу еще раз увидеть письмо. Забрать его.
   - Там... в ларце, где все... Ключ... возьми.
   Допив все, что было в кувшине, Тагари поднялся. Как ни странно, осанка его вновь стала прямой, а движения - уверенными. Надолго ли его хватит, подумал Кэраи, задумчиво меряя брата взглядом.
   - Я пойду к нему.
   - К мальчику?
   - Нет. К нему.
   - Не стоит.
   - А если все это ложь? Скажи, зачем ему предавать?
   - Не о том сейчас должен быть разговор. Виновен или нет, надо отвести все подозрения от себя. И не только возможных врагов. Его слишком любили в народе... Лучше подумай, что должны знать горожане, и я подумаю. А слуги - те, для кого истина не секрет - будут молчать, не беспокойся. Для остальных это сделал убийца, проникший в дом.
   - Как я смогу соврать?
   - Ты должен быть уверен в себе. В том, что так надо.
   - Я не уверен. Ни в ком. Даже в тебе, - судя по тону, вино все же одолевало понемногу эту несокрушимую крепость.
   - О том, что он умер не своей смертью, узнают так или иначе. Пусть уж это будет вина наемника, присланного врагами.
   - Хочешь, чтобы он... как тогда, со стрелой? За меня?
   - Нет. И без того он слыл живым чудом, его имя многие захотят использовать в своих целях. Не надо давать лишнего повода.
   Тагари шумно выдохнул и бездумно вновь протянул руку к кувшину, обнаружил, что тот пуст, но продолжил держать на весу. Кэраи снова заговорил - ровно, не медленно и не быстро:
   - Не прятаться, но и не давать слишком много пищи для сплетен. В конце концов, за Энори не стоит ни род, ни влиятельные друзья. А простой люд будет рассказывать байки - побурлит и успокоится, не стоит обращать внимания. Найдутся те, кто обрадуется: "Я говорил, что он не был провидцем!". Таких стоит поощрить. Это не слишком достойно и благородно, я знаю. Но так надо.
   Тагари молчал. Кэраи продолжил:
   - С похоронным обрядом тянуть не стоит, и придется делать все в тайне - чем меньше людей узнают, тем лучше. Но достойный уход он заслужил. Хотя бы заботой о Тайрену.
   - Уйди, не могу тебя слушать!
   - Я сам всем займусь. Предоставь мне эти хлопоты - для меня они будут куда менее тяжкими.
   - Этого не могло случиться...
   - Э! Бывает все в этом мире! Иные крепки, словно трехсотлетний кедр - но только телом, а головой... Иные же выглядят крепкими, но ни с того ни с сего умирают. Нет, дорогой брат, случается всё.
   "Хотя и очень не вовремя", - подумал Кэраи, покидая комнаты Тагари, и отследив краем глаза, как тот тяжело опустился в кресло.
   Распорядился, чтобы только часть слуг дома надели траур - не те, кого мог увидеть мальчик, и не самые главные. Энори не был членом семьи Таэна, тут Кэраи не нарушил обычая. А то, что сверх... сейчас это было бы только во вред.
  
  
  
   Дождь в середине лета всегда легче осеннего - он может мешать, но не приносит холода, от него бывает тоскливо, но все равно знаешь - скоро закончится, и вновь выглянет солнце. Осенью дожди не дают надежды.
   - Это письмо предназначалось мне, - сказал он задумчиво, тихо так, что Ариму едва услышал. - Я бы прочел и постарался использовать его против Энори, и брату бы показал первым делом, но через меня все бы вышло иначе. Кто-то в цепочке ошибся, или просто не повезло...
   Плоский вытертый футляр для бумаг; обронят такой на дороге - не наклонишься подобрать. А вложенное письмо написано на дорогом листе, подобные не продаются в обычной лавке. Желто-зеленая хэйта, для дневников и личных заметок... Неровные знаки, испещрявшие лист... они казались не каракулями плохо владеющего кистью, а птичьими следами.
   Несомненно, то была рука Энори. И вот эта несомненность и заставила Кэраи погрузиться в глубокую задумчивость. Почерк - его. А вот построение фраз... Энори писал редко, и отнюдь не обращения к иноземцам, но говорил он - не так. Он вообще все делал не так, как другие, здесь же чувствовалась интонация человека опытного в словесных ухищрениях.
   И если еще четверть часа назад Кэраи был уверен, что обвинение истинно, теперь он не сомневался: как минимум письмо - фальшивка. Кому-то понадобилось набросить тень на излишне проницательного советника. Нет, убийство задумывать не могли, слишком много совпало случайностей. Попытки подстрелить Энори в переулке или подсыпать ему чего-нибудь руками очередной девицы из его обширного "цветника" были бы куда осмысленней, и, наверное, тщетны против того, кто ухитрялся видеть содержимое закрытых ларцов и предсказывать наводнения точнее, чем все видавшие старики. Между ним и Тагари просто пытались вбить клин, и серьезный. Но этот неизвестный должен был понимать, какую опасность на себя навлекает... разве что сам находился в еще большей опасности.
  
  
   Вряд ли забудет то, что увидел. Самому там чуть плохо не стало. Хоть крови не боялся, видеть ее не любил, а там залито было полкомнаты.
   Потрясенные лица домашних - тем мало что рассказали, по счастью; первыми вошли доверенные слуги Тагари, они закрыли покои, послали Кэраи срочную весть...
   Как бы ни успокаивал брата, сам был растерян настолько, что порой забывал о только что сказанном Все было так плохо - слов приличных не подберешь. Одни демоны знают, какие на самом деле ниточки были в руках мальчишки с "волшебным зрением", но его любили и слушались, это точно. А Дом Таэна и без того качается над обрывом.
   Он снова и снова перебирал все возможные объяснения. Делать вид, что Энори умер от какой-нибудь болезни или несчастной случайности невозможно, велик риск, что по городу поползут слухи - несмотря на всю верность слуг, они слишком многое видели. Да и тот, кто замешан в истории с письмом, не преминет воспользоваться случаем и пустить сплетню по городу. Нет, так нельзя. Остается приблизить выдуманную байку к реальности. Кроме нападения наемника, есть еще самоубийство, но в него не поверят знавшие Энори - Кэраи бы и сам не поверил. Скорее уж река добровольно разрежет себя на две части и одна из этих частей потечет вспять.
   Значит, кто-то, пробравшийся в дом... Да, это будет близко к правде, с неожиданной злостью подумал Кэраи: мальчишка кого только ни таскал туда. Дотаскался...
   Нельзя, трижды нельзя было позволять то, что позволил Тагари, благодарный за помощь, за то, что судьба подкинула ему талисман, отводящий беду, вестника, знающего скрытое от человеческих взоров и разума.
   ...Здесь, на севере, незримо властвует глубокая осень, и неуклонно надвигается зима, хоть календарь показывает иное. Но, если не думать о северной границе, в жизни страны будто бы наступает лето: растут доходы в столичную казну, наконец-то установилась дружба с южанами-моряками. Если у нынешнего Солнечного хватит терпения не нажимать слишком ретиво на приграничную знать, и одновременно с улыбкой отнимать у них все больше и больше, ставя повсюду своих людей, то страна расцветет. Вот только Хинаи процветание вряд ли коснется. Эх, брат... вот она, награда за верность.
   Тобой затыкают дыру, пока разбираются с мятежным западом, готовым вспыхнуть в любой момент.
   И все-таки повелитель - неплохой человек. Почти для каждого в Землях Солнечной Птицы он - воплощение Неба, свыше дарованной власти, но Кэраи видел еще и мужчину средних лет, порой жесткого, порой излишне доверчивого, но в целом разумного и уверенного. Оно и к лучшему, что правитель не слишком рвется охватить своей властью как можно больше и сразу. Если сумеет разобраться, чьи слова слушать не стоит, оставит хорошее наследство сыну - мальчику как раз сравнялось двенадцать. Его Кэраи толком не успел узнать, как и двух девочек, дочерей Солнечного. Но даже если на престол уже завтра взойдет другой, все равно - им с братом надо выполнять свой долг, а если говорить совсем уж по-простому - делать то, что Дом Таэна делал всегда.
   Делал, побери всех завистников нижние демоны! И продолжит, пусть даже сейчас Тагари кажется, что без мудрых советов этого молодого нахала обрушится каждый мост и каждая крыша. Веками семейство держало границу, прекрасно обходясь без провидцев!
   А пока предстояло совсем неприятное... лишь бы у брата и впрямь хватило выдержки преподнести городской знати байку. Порой Кэраи чувствовал себя ответственным за него, хотя, окажись они в гуще битвы или на опасной лесной дороге, беспрекословно отдал бы первенство.
  
  
   **
  
  
   - Нет, уважаемый, и не предлагайте, вижу, к чему приведет, - голос женщины оставался непреклонным. Неяркий уличный фонарь, висевший неподалеку от говоривших, толком ее рассмотреть не давал, но сторонний человек затруднился бы понять, кто такая. Слишком свободные жесты для высокорожденной, но и не грубоваты, как у людей простых; голос глубокий, поставленный, а говорит напрямую, и чересчур напористо. Но слетел бы шарф, прикрывающий волосы и часть лица - и все стало бы ясно.
  
   ...Широкие мазки, яркие - черты искажают, но совсем уж не прячут, как некогда было заведено - тогда на лицах рисовали, считай, настоящую маску. Сейчас проще, легче, но все равно изучать надо, для каких ролей что и как наносить, и какими цветами - и глупой Госпоже, и хитрой Служанке свои цвета, свои линии. Хотя эта премудрость невелика, ее в первый месяц в театре осваивают. Дети, не рожденные у театральных подмостков, попавшие туда волей судьбы, смотрят на белила и кармин жадно, только им самим пользоваться не дают, иначе все изведут вмиг.
   Акэйин не успела полностью снять грим, как вестник на словах передал ей приглашение на срочную - без промедлений - встречу, и вложил в руку несколько крупных монет. Сейчас она радовалась, что краска служит защитой, хоть и без того хорошо владела лицом, чтобы не выдать лишнего.
   Беседа вышла непродолжительной, и деньги она вернула, так и не разобрав, с кем говорит. Мало ли у сильных мира сего доверенных людей, среди них есть те, что сродни актерам - сами кем хочешь прикинутся.
   Собеседник был очень разочарован, о разговоре велел забыть.
  
  
   После короткой недавней грозы прохладней не стало, духота была такая, словно наклонилась над кадушкой с горячей, парящей водой. И розы пахли так, что можно вместо сладостей использовать, с питьем каким-нибудь. Особо цветочный проулок попался: пока Акэйин добралась до театра, едва не задохнулась.
   Никогда этот аромат не любила, а некоторые девчонки розовой душистой водой облиться готовы...
   Вернувшись, первым делом умылась, тщательней необходимого, словно старалась уничтожить следы недавней беседы. Посидела немного, подумала.
   - Плохи дела, - сказала Акэйин, созывая актрис. Недоуменные, полусонные, некоторые и вовсе зевали: они не хотели слушать, мечтали вернуться в кровать. Только две или три выглядели обеспокоенными - не каждый день хозяйка труппы вот так собирает их невесть зачем.
   Строго говоря, госпожой Акэйин никому не была, хотя некоторых вырастила с малолетства, но они давно могли бы ее оставить. Сэйэ вот, например - может, как раз и сподобится, услышав новости. Ее ни родители ни отдавали, ни родилась она в театральной труппе - сама пришла, насмотревшись на представления, лет десять тогда было. Хорошая девчонка, талантливая, гонору только много. С ним ведь как - может сильно помочь чего-то в жизни достигнуть, а может наоборот.
   Акэйин осмотрела свою стайку - большинство раздеты для сна, сейчас кутались в цветастые полотняные накидки, а Сэйэ так и вовсе сидела в одной рубашке.
   - Мирэ, устала я тебе повторять - стирай краску как следует, это в юности черные круги под глазами привлекательно смотрятся, а твои уже и ночью видны, - не выдержала хозяйка, помолчала, чуть хмурясь - подбирала слова.
   - Что-то грядет нехорошее, - сказала она наконец. - Со мной говорил один человек, я его не знаю, и вам не надо. Предлагал хорошую сумму, если мы поспособствуем некоторым слухам и настроениям. Я отказалась.
   - Да вы что! - вскинулась Сэйэ, и ворчливый шелест прокатился по комнатке.
   - А ну тихо! - Акэйин умела и кричать, как военная труба, но могла и сказать почти шепотом - сразу смолкали. - Вам бы все деньги. Пьесы нам заказывали разные, это верно, а вот помогать со слухами... труппе, у которой есть всем известный покровитель, такого не предлагают. Да и он нам такого не предлагал.
   - Ну и скажите ему, когда придет, - Сэйэ зевнула, а почти уже спящая Тиан подперла кулачком подбородок, верно, чтоб голова на упала.
   - Если придет, - Акэйин нахмурилась пуще прежнего, хотя старалась не допускать лишних морщин на лице - и без того у актрис и мимика чрезмерная, и грим тяжелый. - Никто бы не стал...
   - Не понимаю, - сказала Юмиэ - у нее одной из немногих вся дремота слетела сразу, как Акэйин заговорила.
   - Либо он в отъезде и далеко, либо настолько серьезно занят другими вещами... может и сам попал под какое-то подозрение... Я это к чему, - голос ее стал тверже и громче: - С этого мига ведите себя осторожно, как куропатки в открытом поле. Чуть тень мелькнула - разговор не продолжать. Если тревога ложная, я первая обрадуюсь и признаю себя старой дурой. Все, спать, - заключила она.
   Актрисы поднялись, возвращались к себе. На пороге Сэйэ обернулась - она шла последней. Посмотрела на хозяйку труппы очень внимательно, уже без тени сонливости, зачем-то потрогала висящий на шее амулет.
   Обе вздрогнули - в дверь постучали, громко, уверенно.
  
  
   **
  
   Младший из братьев Таэна задумчиво стоял подле застланного белым ложа; тело успели одеть, как должно. Одежда мертвых из небеленого холста казалась тоже белой, из тех, что нередко носил Энори. В полутьме, при неровных тусклых огнях сам он выглядел спящим, но в лице не было ни кровинки. Шею прикрывал кусок тончайшего полотна, сложенный несколько раз.
   Черные свечи горели у изголовья, а у лица умершего лежали водяные лилии. А его собственных цветов не осталось в доме - Тагари велел их сжечь...
   Кэраи не сводил взгляда с лица Энори. Жизнь, прерванная в самом расцвете... хоть недолюбливал воспитанника-советника старшего брата, и в чем только не подозревал, все же нехорошо умирать так.
   Смотрел, и тревога, невнятная, почти неуловимая пробивалась сквозь мысли о письме, горожанах и тайных врагах. Что-то в навеки застывшем лице было непривычным - будто черты слегка изменились, самую малость, не так, как бывает от дыхания смерти. А смерть отнеслась к нему милостиво - не отняла, а прибавила.
   Кэраи слышал перешептывания служанок, когда шел прочь - из-за дверной занавески доносилось тревожное:
   - А говорю, не смотри! Нельзя, будешь стоять - глаз не оторвешь, а потом за собой уведет. Гибельная это красота, говорю!
   Девичий голос слабо возражал что-то - Кэраи на миг замедлил шаг, но слов разобрать не смог. Ощутил досаду - не хватало еще подслушивать под дверью сплетни слуг!
   Зашагал прочь.
  
  
   В городе было тихо этой ночью. Еще никто ничего не понял, а домочадцы Тагари молчали как рыбы. Всего ночь, и еще одна будет... послезавтра на рассвете загорится погребальный костер. Хорошо бы уже этим утром, но против обычая. Так быстро отправляют в огонь только жертв морового поветрия...
   Кэраи остался в доме брата, но больше не говорил с ним. Все, что мог, сказал и сделал, теперь пусть побудет один.
   Сам он очень устал, но сон не спешил накрыть его с головой - скорее, вяло наползал, готовый в любой миг исчезнуть. В полусне Кэраи ощутил, что в комнате становится холоднее, мороз струился отовсюду, казалось, и покрывало соткано из снега.
   Открыл глаза, и ощущение холода понемногу прошло.
   Стоило вновь задремать, как оно повторилось. До слуха донесся голос, не то близкий, не то далекий, он повторял и повторял одно слово.
   Кэраи приподнялся - в комнату хлынула тишина. Он зажег лампу, осмотрелся - никого, и стены были теплы на ощупь.
   "Мне тоже нелегко дался этот день", - подумал, и вновь опустил голову на подушку. Но лампу не погасил.
   Полудрему вновь пронизали холод и голос - и голос этот принадлежал Энори, сейчас Кэраи это понял. Одно слово... произносимое почти с мольбой, так Энори никогда не говорил при жизни, он так попросту не умел разговаривать.
   Кэраи невольно вслушался как мог пристально - и но не мог различить слово. Хотя один раз ему почудилось имя племянника. Мужчина вздрогнул, будто оса ужалила.
   - Чего ты от меня хочешь? - пробормотал Кэраи, потянувшись к еще одному светильнику и зажигая его тоже. Свет наконец прогнал неявные звуки, только заснуть по-прежнему не получалось. Мысли скользили с одной на другую, оставаясь обрывочными.
   ...Лучше всего было бы сразу устроить якобы поиск виновных; для любопытных самое то, и уведет слухи по ложному следу. Начал было уже составлять план, но от него отказался. Нет, не годится. Тагари и так не в себе, громкого дела он просто не выдержит, сорвется и неизвестно как себя поведет. Чем скорее закончится это всё, тем лучше.
   Старший уже и без того перегнул палку - в стремлении избавиться от всего, что связывало его с бывшим советником, успел направить приказ и его любимой труппе покинуть Осорэи. Глупо, хотя...
   Новость, когда сообщили, выслушал вполуха - не до театра сейчас. Но теперь, оставшись один, задумался - вмешаться? Или пусть все идет, как идет? Можно было бы их вернуть, отменить приказ, но...
   Кэраи полулежал, глядя на пламя светильника. Язычки вздымались и опадали; так поднимаются в атаку и падают воины. Так живут люди... Думал, довольно долго. В конце концов решение было готово.
   Ни ему, ни брату нет пользы от этих женщин, а их высылка может направить слухи по ложному пути. Только пусть катятся подальше, на самый север, в крепость Трех Дочерей, например - не худшее место для театральной труппы. Оставить их тут неподалеку - способствовать очередным сплетням, а так поговорят и утихнут.
  
   Только теперь удалось, наконец, заснуть, но ненадолго; едва рассвело, за дверью послышались шаги и отчаянная перебранка полушепотом, из-за тишины в доме голоса раздавались, будто над ухом. Кэраи узнал голос. Ариму, он оставался в другом доме, следил за порядком там... срочно вознамерился что-то сказать господину. Он, обычно спокойный и рассудительный, не захотел даже потерпеть, пока другой, здешний слуга, ночами карауливший за дверью покой хозяина или гостя, пойдет и спросит согласия. Судя по голосам, коридорного просто снесли, а тот счел за лучшее уступить, благо, не разбойник ломился в комнату.
   - И что это было? - спросил Кэраи у незваного визитера, усаживаясь в кровати. В полуоткрытую дверь заглядывала голова коридорного; Ариму, отпихнул его и задвинул створку. Выглядел он запыхавшимся и вместо поклона лишь изобразил какое-то движение наспех.
   - Прошу прощения, господин. Но я спешил рассказать вам, пока весть не разнеслась. Человек, которого вы приставили следить за той вышивальщицей, случайно нашел возле ее дома закопанные тела.
  
   Девочка... совсем забыл. Наивная скромница, дурочка со страшными сказками. Появилось в его собственном доме - и пожалуйста, якобы несчастный случай. Сошлась с Энори - и того нет в живых. И все-таки... Плох тот лазутчик, у которого на лбу алой краской написано "верить нельзя", но Кэраи готов был публично признать себя дураком, если бы вдруг оказалось, что Нээле все время искусно водила его за нос. И Энори, получается, тоже смогла провести? Ну нет, все же есть пределы возможному. Но тогда как в этом замешана несчастная девчонка?
  
  
  
   ...Тела находились рядом, присыпанные землей, искусно спрятанные под корнями сухого вяза. Разузнать о могиле могла бы разве что ящерица. Двое; один - исчезнувший прежний шпион Кэраи, второго не знали. Тела не так давно оказались в земле. Если бы не острый глаз соглядатая, заступившего на место исчезнувшего... Мужчина заметил, что камень подле корня как-то странно осел.
   - Отчего они умерли, непонятно. Нет никаких ран, череп цел, и не задушены, вроде, - сказал Ариму, докладывая.
   - Это мог быть яд? - Кэраи весь подобрался.
   - Да, господин, только... Ешину-зубоскал - это он от вас был раньше приставлен - ни глотка бы не выпил там. Такой был человек. А мы-то гадали, куда запропал...
   - А укус ядовитой твари?
   - Это можно. Но, опять же, яссин-змея, или сколопендра та же, они так не кусают, чтобы человек совсем сразу умер. А тут двое.
   - У Энори были разные травы, мало ли кого или что он еще отыскал. А к Нээле приходил только он. Если этот Ешину не лгал и не спал вместо слежки.
   - Вы, значит, думаете... - Ариму был само замешательство, да и то - любой бы растерялся.
   - Кто бы это ни сделал, Энори, я полагаю, знал... но свою тайну унесет в огонь.
   Кэраи жестом велел слуге подать верхнее одеяние, поднялся, надел его - зашуршала гладкая плотная ткань, стекла красивыми складками. Все чувства обострились, горячей стала кровь, а мысли холодными. Когда-то, еще в самом начале карьеры в Столице, ему снился безнадежный пугающий сон, будто он не справился с поручением, а вот-вот предстоит явиться к самому повелителю. Сейчас он чувствовал себя так же - стоящим на мосту из нескольких волосков.
   - Кто еще знает о мертвых?
   - Тот, кто нашел, его брат, и я. Трое нас. Вы сами велели им, если что, говорить мне, а в дом господина генерала они отправиться не отважились. Сейчас оба возле той ямы, караулят.
   - В домике есть кто?
   - Эта девушка и служанка. Девушка спит, служанка... - Ариму замялся, - На рассвете ходила к ручью, не знаю, видела или нет.
   - Так... - раздумье было недолгим. - Возьмешь повозку, и увозите мертвых в погребальную рощу, там эти двое пусть ждут, а ты возвращайся. Письмо-пропуск у вас будет. А до этого - привести Нээле в мой дом, и чтобы никто, кроме вас, не знал. Если успела сбежать - найти, хоть бы она провалилась под землю. И служанку. Иди.
  
  
  
   Верхнюю, темную накидку - от утреннего ветра - она сняла, и теперь стояла в бледно-голубом, казавшемся белым. Видно, что одевалась наспех. Воплощение растерянности и невинности, весеннее деревце в цвету. Только деревца так испуганно не хлопают глазами. А она похорошела, отметил Кэраи. Раньше это была хоть миленькая, но явно девчушка из простонародья. Сейчас больше похожа на дочку купца средней руки: недешевое платье носит довольно изящно, хотя и без небрежной уверенности, свойственной обеспеченным дамам. И еще больше напоминает подругу его детства.
   Но ей очень не по себе, это значит... Да ничего это не значит, оборвал сам себя. Если вот так спозаранку едва ли не за ухо вытащат из дома, ясно, что зовут не полюбоваться утренними облаками.
   Он не стал использовать окольных путей, рассказал все кратко и напрямую. Девушка стала совсем уж в цвет платья, но это значения не имело, пусть хоть в обморок падает:
   - Кто их убил? - спросил он затем.
   - Этого я не знаю.
   - А что ты знаешь?
   Нээле довольно долго молчала, и выглядела, будто вот-вот лишится чувств. Потом, взяла себя в руки, задумалась; чуть нахмурясь от попыток что-то сообразить, сказала шепотом, глядя в пол:
   - Несколько дней назад... Незнакомец пытался напасть на меня. Но не видела, что произошло после. Я упала на землю и долго не могла придти в себя. Я очень испугалась. Не знаю, куда он делся. Думала, убежал.
   - Смотри мне в глаза. И ты ничего не слышала? Слова, крики?
   - Нет, господин.
   - Энори был при этом?
   - Да, господин... он подоспел почти сразу. Он не объяснял ничего.
   Глаза ее были огромными и пустыми. Она все понимала и на сей раз не пыталась о чем-то просить, что-то доказывать. По ней все читалось легко - "трижды судьба помогла избежать гибели, пора и честь знать, раз не сумела оправдать ее доверие".
   А ведь и вправду, трижды, если верить рассказам: там, с нежитью-людоедами, потом в заключении и после, с травяным настоем. Как они с судьбой, наверное, надоели друг другу...
   Но ей и на сей раз повезло, хоть пока еще не знает об этом. Про загадочные смерти открыто сейчас нельзя говорить, просто нельзя. По-хорошему ее стоило бы придушить тут в подвале... это было бы лучшим решением. Его долг, в том числе перед братом - не оставлять свидетелей, особенно столь подозрительных. Да, его долг...
   Но еще кое-что нужно было сказать и спросить.
   - У тебя, девочка, просто дар притягивать неприятности.
   ...Ожидал, что от известия о смерти Энори у нее слезы польются, или, напротив, переполошится. Но увидел лишь еще большую растерянность на лице, словно сообщил ей о падении куска неба на крышу. Как интересно, неужто шпион ошибся? Энори брал ее к своей красавице Лайэнэ... просто так это не делают. Вот бы с кем еще поговорить, хотя она вряд ли причастна, слишком заметна в городе.
   - Отчего он умер? - вырвалось вне позволения говорить.
   - Так иногда бывает.
   Недаром не назвал причины смерти Энори Сэнны. Легко понять, сообразуясь с истинным знанием, или не понять вовсе. Она показала неведение.
   - Что со мной теперь будет?
   Он знает, что делать. Но не получается приказать. Не стоило говорить с ней лично. Прав Тагари, женщины не доведут до добра... Принял решение так быстро, что сам почти испугался его безумности.
   - В городе тебе нет места.
  
  
   Разрешил ей уйти вроде бы как одной, велев собираться и ждать. Но тут же приказал своим людям незримо следить, к кому подошла, с кем перекинулась взглядом. Он велит пристроить эту девочку в женскую труппу, в которой так любил проводить время Энори.
   Пока она в городе, глаз не спустят, выйдет из ворот - за ней и там проследят. А если нет ничего, то пусть катится на север, в самую дальнюю крепость.
  
   - Служанку как следует расспросить, - велел вернувшемуся Ариму. - Думаю, правда, это бессмысленно. Но в живых ее оставлять нельзя, если шла мимо, когда разрывали яму. Мало ли что разболтает. Только такого подарка, как эти трупы, брату и не хватало. Ты знаешь, к кому обратиться.
   - Да, господин.
   - Отправь еще людей в город, пусть ловят малейший слух; может, у кого не вернулся сын или муж, или кто-то внезапно разжился деньгами... Что-то хочешь спросить?
   - Да вот... эта труппа, которую вы велели услать подальше. Вы и актрис подозреваете?
   - Конечно же нет. Но пусть думают так.
   - Не знаю, господин мой, но, если позволите, я еще скажу.
   - Говори уже...
   - По-моему, ошибкой было ее отпускать, - сказал Ариму, глядя на пламя светильника, поблекшее в свете наступившего утра. - По-моему, это неразумно.
   Ответа не было, но Ариму продолжил, пользуясь правом давней верной службы:
   - Жаль мне служанку, да и барышень из театра... На север, там суровей зима, да и страшно им будет у самых границ.
   - Ничего, актерам не след привыкать к одному месту.
   - Потом вы позволите им вернуться? Публика любит эту труппу, да и достаток у них был неплох...
   - Ну, хватит. У тебя кто там, подружка? Нет? Тогда займись делом - чтобы ни одна живая душа не болтала лишнего, пока весь этот женский выводок не покинет город, а лучше - пересечет границы округа.
  
  
   **
  
   Ариму догнал Нээле, оставаясь невидимым для нее, и теперь шагал сзади, не приближаясь. Его не оставляло предчувствие, что эта девица еще доставит немало неприятностей.
   Вон она идет, вся сжалась, не разбирает дороги. Еле тащится. Избавиться бы от нее сейчас насовсем, это проще простого...
   Но понимал - не такой он человек, мысли так и останутся мыслями.
   Верному слуге приходилось убивать в схватке - в молодости отражать нападения уличных бандитов, и при попытке покушения на Кэраи, но убивать не женщин, и не со спины.
  
   Улицы в кварталах, где жили люди богатые, были еще пусты, но, чем дальше продвигались к окраинам, тем больше попадалось разного народа. Рабочие, торговцы-разносчики, хозяйки, покупавшие провизию - всех не охватишь глазом, гудящий разномастный рой. В нем девушка могла бы попробовать затеряться, если бы захотела, но шла по-прежнему медленно, опустив голову, закутанная в темное полотно. Спотыкалась о камешки. На нее налетали, порой не сдерживали ругательств, но она ничего, казалось, не слышала. Только падение медных капель, звуки гонга, говорящего время, немного привели ее в себя; девушка вскинула голову, огляделась в испуге. Ариму насторожился, но не было никакой встречи, никакого знака - Нээле побрела дальше, пока не достигла рощицы, где на отшибе стоял ее дом.
   Тем временем девчонка доплелась до полускрытой кустами калитки, затем до двери, постояла на пороге, не решаясь зайти - и тут Ариму ее понимал. Пусто было внутри, служанку увели, а где-то неподалеку нашли тела. Тут бежать бы, а не собирать вещи. Но, постояв, она зашла внутрь и сразу принялась складывать пожитки в ожидании, пока за ней придут. Будто нарочно не дала себе времени о чем-то подумать. Ходила скованно, неуверенно, словно оживили деревянную игрушку; только оглядывалась то и дело на любой шорох. Но Ариму, подглядывающего в окно, не замечала.
   Вот она притомилась, села на краешек ложа. Намотала на палец прядку, выбившуюся из наспех сделанной прически. Потом потянула вторую, и все рассыпалось вовсе. Может, такая, с распущенными волосами, напряженная, она сидела на кровати, когда за стеной убивали людей? А потом на ней же благодарила убийцу, кем бы он ни был.
   Ну почему умрет ни в чем не повинная женщина, а эта останется жить?
   Несправедливо, как и все в этом мире.
   Стоять и смотреть дальше было бессмысленно, из города ее выпроводят. Коротко вздохнув, Ариму зашагал прочь, обернулся - но отсюда уже не мог видеть окна.
  
  
   **
  
  
   Прошел день, прошла ночь. На рассвете Кэраи, приехавшего в дом брата, встретила уже не скорбная тишина, не растерянность, а плохо скрываемый страх. Все, от домоправителя до последнего садовника, годного только сгребать в кучи сухие листья, при встрече ежились, переминались и весь вид их выражал стремление убежать из дома куда подальше. Только этого и не хватало брату, подумал Кэраи. Сборище трусливых дураков. Никак иначе он домочадцев назвать не мог - кто же еще станет распространять нелепые сплетни, что умерший выглядит не так, как все нормальные покойники, и по коридорам всю ночь незримо летала его душа! Хотя - в самом деле приснился же накануне.
   Кэраи проведал брата, словно в норе сидевшего в своих покоях, и, повинуясь счастливой мысли, убедил съездить в Храмовую лощину, дабы очистить душу. Затем навестил Тайрену - мальчику стало немного лучше; о том, что творится в доме, он не подозревал.
   Глядя в прозрачные глаза ребенка, впервые смутился, чего не бывало уже долгие годы. Но, будучи человеком разумным, не подал виду, считая, что сейчас открывать тайну негоже, а потом мальчик сумеет совладать с горем.
   Покинув племянника, Кэраи, готовый подать сигнал нести тело к месту, отведенному для костра, снова окунулся в плотную дымку перешептываний и недомолвок, и слегка растерялся. Что же должно было случиться такое, из-за чего на уши встал весь дом?!
   "Он следит за каждым из нас".
   Когда этот же бред ему виновато поведал почтенный управляющий домом, Кэраи не выдержал. А заодно вспомнил давние слова врача про стрелу, ранившую Энори: "Я хочу убедиться, что шрам существует". Расспросить слуг, одевавших тело, не счел разумным - не хватает еще новых сплетен, так и вовсе дом объявят проклятым. Оставалось посмотреть самому... конечно, можно было поручить кому-то еще, а самому не касаться мертвого, но если уж делать нечто не слишком достойное, то своей рукой. А не взваливать тяжесть проступка на человека подневольного.
  
  
   Здесь, в спальне Энори, не наступил рассвет, окна были плотно завешаны. Ни один человек не провел рядом с ним последнюю ночь. И самые отважные, и любившие его стремились поскорее покинуть комнату. В прошлый раз, когда Кэраи был здесь, свечи горели, сейчас от них остались огарки. Только из-за двери, полуотворенной, прикрытой занавесью, пробивалось немного света, этого хватало.
   Помедлив, он прикоснулся к небеленому холсту, потянул его в сторону. Кожа была гладкой - ни следа шрама. И казалась не восковой, как всегда бывает у мертвых... выглядела сделанной из лепестка водяной лилии, и словно чуть-чуть мерцала.
   В полумраке комнаты Кэраи стало не по себе.
   Такие же белые лилии по-прежнему лежали у изголовья, их стебли покрывала вода - но в комнате не пахло цветами. Еще остался смолистый аромат черных свечей из можжевельника, и поверх проступал отчетливый запах... снега?
   Осознав это, Кэраи оглянулся невольно.
   Да, пахнет холодом. Не сыростью, какая бывает возле воды или в подвале - воздух скорее морозный, будто снаружи зима, и открыто окно.
   Окно?
   Створка его, скрытая за плотной черной тканью, и впрямь была приотворена, хотя такой-то оплошности слуги не должны были допустить. Или они слишком привыкли к приказу Энори - окно всегда должно быть открыто?
   Но снаружи - лето, хоть и конец его, и утро еще; почему такой холод?
   Снова касаться тела не хотелось совсем. Но не оставлять же его так, с распахнутой на груди одеждой? Очень медленно Кэраи запахнул белую погребальную рубашку, расправил все складки на ней. Холод усиливался, сочился из-под носилок, из каждого угла, из окна...
   Пока возился с одеждой Энори, Кэраи старался не смотреть на его лицо, а сейчас взгляд упал на тонкую ткань, прикрывавшую горло. Рука мужчины будто сама поднялась - потянулась к невесомому шелку.
   Шрама на груди нет. А что там, под опаловой полосой ткани? Есть ли страшная рана... или только светлая кожа без следа от ножа?
   Пальцы Кэраи окоченели, словно его собственное тело покинула жизнь. Он ощутил - еще одно движение, и произойдет что-то непоправимое. Собравшись, мужчина отдернул руку, с трудом, все в нем и вокруг противилось этому.
   Переведя дух, бросил взгляд на лицо умершего. Что угодно ожидал увидеть - открытые глаза, улыбку торжества... но веки по-прежнему были сомкнуты, черты спокойны и неподвижны.
   В комнате стало заметно теплее, что-то уходило из нее, унося пронизывающий холод.
   Кэраи шагнул к двери, чувствуя сильную слабость.
   Уже в коридоре ощутил сильное желание обернуться, но переборол себя.
   Кем бы ни был при жизни Энори Сэнна, чем скорее тело его обратится в пепел, тем лучше.
  
  
   Кэраи пришлось приложить усилия, чтобы убедить старшего брата не присутствовать у погребального костра. Жители Осорэи должны знать - тот опечален произошедшим, и устроить пышные похороны мешает как печаль, так и обстоятельства убийства. Энори впустил какого-то проходимца в дом, вновь нарушив запрет... Пусть горожане гадают, убийство - чья-то месть, случайность или попытка подрубить корни Дома. Простор для толкований - что может быть лучше, если толкования эти потекут по заботливо проложенным руслам?
   Сам он тоже не счел нужным лично присутствовать до конца, проследил лишь, как факел был поднесен к сухим дровам и те вмиг занялись.
   Костер разложили в безлюдном месте на берегу реки; плотный дым поднимался в небо, в котором не было ни одного облачка. Пепел собрали в простую бронзовую урну, которую зарыли в ольховой рощице там же, недалеко от берега.
   Свидетелям - а без помощников было не обойтись - объяснили, что Энори, видимо, что-то предчувствуя, сам говорил о сохранении тайны. Не хотел, чтобы место его погребения объявили каким-нибудь чудотворным.
   Кэраи, придумавший эту ложь, чувствовал себя как никогда мерзко. Но без нее было не обойтись, а безупречную совесть ему еще в Столице не удалось сохранить.
   Брата в эти детали не посвящал - сейчас тот все равно не способен связно мыслить, а потом... придумает что-нибудь. И остается надеяться, что такое пятно - прикрываться волей умершего ради своего блага - останется на нем лично, а не на всем их семействе.
  
  
  
   Глава
  
  
   В доме старшей ветви Аэмара единственному сыну дозволялось многое, и, когда Кайто без уведомления, без даже стука влетел в покои отца, тот лишь недовольно поморщился.
   - До меня дошел слух, что Энори мертв!
   - Рад, что ты не входишь в число моих осведомителей... по слухам, которые дошли до меня, он умер самое меньшее три дня назад.
   Кайто замер с полураскрытым ртом. Наконец оправился от удивления:
   - Почему ты молчал?!
   - Давно ли я начал отчитываться перед тобой?
   - Но Майэрин...
   - Она не желала этого брака, пусть вздохнет с облегчением.
   - Но сплетни...
   - Какие сплетни?
   Кайто пробормотал что-то невнятное, из чего господин Аэмара заключил, что примерно четверть города уже в курсе свадебных планов Дома.
   - Я иногда думаю, была ли мне верна твоя мать, - скучным голосом заключил он. Кайто и в голову не пришло оскорбиться. А жаль... Тори предпочел бы, чтоб сын ответил что-нибудь непочтительное, было бы доказательства если не ума его, так хоть чувства собственного достоинства. Не считать же за таковое распускание перьев по любому поводу...
  
  
   Майэрин прогуливалась по саду - казалось, она собирает цветы, но девушка лишь задумчиво касалась густых розовых метелочек, и шла дальше. Приятно было просто вдыхать сладковатый свежий аромат, и ни о чем не тревожиться, даже не думать. Небеса оказались к ней благосклонные, но слишком жестоким был способ, которым помогли ей... нет, нельзя думать так - словно она, обычная, имеет значение для Бессмертных. Если они помогли, а не злые силы - но тогда и вовсе нельзя думать об этом. Майэрин не просила высшие силы вмешаться... разве что плакала, мечтая об их помощи - но не более. И если б могла предотвратить случившееся... поставь ее перед выбором - смерть его или свадьба, не колебалась бы ни мгновения. Не стоит ее беда чужой жизни. А сейчас, когда ничего от нее не зависело, разве стоит укорять себя за тихую радость, мерцающую где-то там, в глубине сердца, не видную никому?
   Покашливание за спиной заставило девушку вздрогнуть; но, и поняв, кто это, Майэрин не испытала облегчения. Саяно Аэмара давно ослабел рассудком, хотя домашним порой казалось - старый хорек лишь прикидывается, издеваясь над членами собственной семьи. Согбенный, хилый, старик передвигался на удивление ловко, и, когда не видел в собственных покоях, бродил по дому где придется, легко ускользая от надзора приставленного к нему слуги.
   - А вот и невеста, - хихикнул Саяно, усаживаясь прямо на доски мостика.
   Майэрин покраснела, потом румянец сбежал с ее лица. Как ни странно то оказалось, единственный, кто высказывался против намеченного брака, был дед. Но девушка и не пыталась обратиться к нему за защитой, испытывая перед полупомешанным страх сильнее, чем перед свадьбой. К тому же кто бы его послушал!
   - Не будет свадьбы, дедушка. Его больше нет в живых.
   - Знаю, знаю, - закивал головой Саяно, заворачиваясь плотнее в одеяние настолько широкое, что хилое тело попросту тонуло в нем. - Ах ты, бедняжка...
   - Что?
   - Смотри, явится он за тобой, - пробурчал дед, и ухмыльнулся. Похоже, пугать внучку доставляло ему удовольствие.
   - Кто, дедушка? - непонимающе, но слегка испуганно произнесла Майэрин.
   - Нареченный твой...
   - Он же умер.
   Дед засмеялся. Больше всего это походило на кваканье - и мелкий, дробный звук доносился будто со всех сторон.
   - Попомнит еще мой сыночек, пожалеет, что перестал слушать отца своего!
   Майэрин в слезах сбежала с мостика, пронеслась по дорожке - мать пыталась ее перехватить, но не успела.
  
   В ее спальне высокая смешливая женщина стелила покрывало на кровать.
   - Что с вами, госпожа? - удивилась она, - а девушка, вбежав в комнату, кинулась к кровати, едва не сбив служанку, прямо в туфельках запрыгнула на постель, забилась в угол, прижимая к себе подушку.
   За окном мелькнула фигурка Саяно, сопровождаемая отыскавшим его слугой; до слуха женщин донеслись увещевания, будто убеждали малого ребенка.
   - Он? - понимающе спросила служанка. Майэрин только кивнула.
   - Чем дед ваш на сей раз расстроил вас, госпожа?
   - Говорил о свадьбе... - опасаясь выглядеть дурочкой, хоть и в глазах служанки, Майэрин все же спросила, но так и не решилась произнести имя: - Скажи, Рэйтин, он и вправду может придти?
   Выросшая в деревне, Рэйтин слышала много о призраках. Выпустив ткань из рук, женщина задумчиво почесала переносицу.
   - Как вам сказать, госпожа... Обряд не связывал вас, и вы не давали слова...
   - Но его дал отец.
   - Да, мертвые помнят, что им было обещано... Лучше упросите родителей, чтобы отпустили вас пожить в Храмовой лощине. А скорее всего, ничего и не будет - если бы ко всем, потерявшим жениха или невесту являлись призраки!
   - Но он был... не простым человеком.
   - Каким бы даром он ни обладал, от смерти это не уберегло. Пусть душа его пребудет в покое и мире, а вы, госпожа, не тревожьте ее, и сами не тревожьтесь понапрасну.
  
  
   **
  
   Качнулись, зашуршали занавеси-бусы над входом, заблестели красным и фиолетовым - хоть дешевые, но самоцветы, мало кто может такое себе позволить.
   - Ты задержался, - сказал Суро входящему старшему сыну.
   - Моя хасса больна, - буркнул Макори, отводя взгляд, сел за небольшой узкий стол по правую руку отца. - Сожалею, что заставил ждать.
   - Хасса... Надеюсь, она поправится и больше не заставит тебя тревожиться, - неторопливо проговорил глава семейства, не без удовольствия отмечая, что тревога на лице сына возникла как раз после этих слов.
   В комнате, пропитанной запахом ароматических смол, собрались оба сына, один из которых привычно молчал как рыба, сводный брат Атоку, своенравный Шимара - и новый, похожий на червячка неприметный человек, один из приближенных Тори Аэмара. Ему равно не доверяли оба Дома, даже тот, кому он якобы служил верой и правдой - и оба пользовались его сведениями. Однако сейчас он, Исама, зашел слишком далеко, и гарантией верности была уже не только его жизнь, но и жизнь всех его близких. Понимали это все собравшиеся, и особо не таились, хоть и не могли пересилить неприязнь, возникающую при виде мелкого, верткого, скользкого.
   Суро велел ему говорить.
   - Сейчас самое время поднять голову. Дом Аэмара будет сидеть тихо-тихо, потому что глава его перетрусил изрядно, - голос у Исамы был неожиданно тонким и нежным, почти девичьим, не подходящим к невзрачному темному личику.
   - Им-то чего бояться? - подал голос Атоку.
   - Если бы не боялся выстрелить мимо цели, сказал бы - уж не замешан ли он в этой странной смерти? Может, он и убийцу подослал в дом?
   - Мы тебе за что платим? - угрюмо спросил Макори. - За намеки водянистые?
   Исама склонился в полупоклоне, но руками развел:
   - Излишняя ретивость никому не пойдет на пользу. Тори - только с виду жаба, на деле та еще змея.
   Взгляд Суро-старшего ничего хорошего сказавшему не сулил, и тот постарался выразить ртом, бровями, чуть ли не носом - как бы ни был велик соблазн, о большем нельзя в присутствии посторонних, даже и родных сыновей, не то что остальных; и сыновья-то своих отцов иногда предают, что говорить о прочих.
   - А наш ясновидец-то самое важное - убийцу - и просмотрел, - добавил Атоку, не скрывая удовлетворения, окрашенного едва заметным презрением. Он ненавидел выскочку, побаивался его власти и тайных знаний, и рад был, что тот умер настолько бесславно.
   Лицо Макори исказила едва заметная судорога.
   - Прощай, талисман Хинаи, - пробормотал Шимара. И сказал уже громче: - Невовремя поднятая голова слетит первой.
   - Хватит, - вмешался Суро. - Вы оба не мои советчики. Меня больше волнует, что рухэй стянули войска у наших границ. Командир Лаи Кен, господин Атога, был так любезен, что поделился узнанным от Тагари.
   - Но Лаи Кен далеко от границы, - удивился Атоку.
   - "Глядящая сверху" - это помощь в военной силе. Особенно хороши их лучники. Если рухэй нападут, удар придется на несколько крепостей Ожерелья; солдат Лаи Кен призовут в последнюю очередь, но... они готовы.
   - А кому они намерены подчиняться? - спросил Макори. Отец сделал вид, что не расслышал вопроса, но сын заметил его усмешку.
   - Аталинский посланник, пожар, смерть Энори, войска соседей... Самим бы остаться не в убытке, - протянул Атоку. Покосился на Исаму - тому тоже было не по себе.
   - Теперь уходи, - сказал ему Суро. Незадачливый гость открыл было рот, возразить, но сник низко поклонился и, пятясь, скрылся за дверью, лишь деревянные бусы качнулись над входом.
   Шимара обменялся взглядами с Суро, достал из футляра карту.
   - Они поостерегутся нападать около крепости Трех Дочерей - это слишком большая сила. Если верить нашим шпионам, удар ждет Тай-эн-Таала, а также Шин и Сора к востоку и западу от нее.
   - Там же застава, поврежденная сильным пожаром... - задумчиво произнес Суро.
   - Знать бы, что все-таки произошло в ту ночь, - сказал Шимара, - Говорят, огонь уничтожил ее в считанные часы. И не было сильного ветра, однако пламя летело, словно его подгоняло что. Рухэй - если в поджоге виновны лазутчики - могли бы напасть, но удовольствовались сгоревшими стенами... хотел бы я знать, почему.
   - Она ведь уже отстроена? - поинтересовался Суро у старшего сына.
   - Да, отец, - отозвался Макори. - Почти. Работают день и ночь. Но верных нам людей там нет. Так же и в крепости Тай-эн-Таала.
   - Ничего, обойдемся без лебединых крыльев. В бою лучше орлиные.
   - Кого-то из духов или иных созданий прогневил глава Хинаи - а может, то было предупреждение, которому он не внял, - пробормотал Атоку.
   - Такая сушь стояла - не диво, что случился пожар! - отрезал Макори без всякого почтения к дядюшке.
   - Генерал Тагари проморгал знак - и лишился ясновидца, - парировал тот. Макори только головой дернул, но самую малость обеспокоено, словно отгонял не муху - осу.
   - Не забудьте про наводнение. Согласно словам Энори Сэнны, до него осталось меньше луны, - напомнил Шимара. - Реки, вышедшие из берегов, могут смыть как мощь наших противников, так и нас самих.
   - Но, быть может, после его смерти предсказание потеряло силу? - усмехнулся Макори, глядя не испуганного дядюшку.
   - Его предсказания сбывались всегда. Да явись он мне хоть в пьяном бреду, я и то бы исполнил все, что он говорит!
   - В пьяных снах будет приходить теперь к девкам из своего театра, - отозвался Макори. - Тем останется горько плакать - теперь они вновь никому не будут нужны.
   - Что ж, пусть вода схлынет, а мы покажем себя с лучшей стороны - и под предлогом укрепления стен и дамб проведем побольше своих людей.
   - Может, наводнение грядущее тоже вызвано гневом на дела Дома Таэна? - нерешительно предположил Суро-молчун, впервые подавший голос, и Суро-старший аж по столу прихлопнул, довольный мыслью.
   - Об этом должны узнать как можно больше народу! А мы, чтоб от своего Дома отвести гнев духов или иных сил, позаботимся о приношениях в Храмах.
  
   Больше о делах они не говорили. Суро, придя в хорошее расположение духа, принялся угощать не только брата, но и Шимару столичным вином. Позволил выпить и сыновьям. Но, когда Атоку и Шимара покинули комнату, велел наследникам задержаться.
   - Аталинский посол намекает на союз с ним. Завтра мы встретимся. Я всегда подозревал - это куда большая сила, чем кажется, хоть ты, Макори, и считаешь его простаком.
   - Нам не нужен в союзниках северянин, только Столица - наше спасение, - сказал старший сын.
   - Он тут с ведома Столицы. Так или иначе... я выслушаю его.
  
  
   **
  
   - Вот и все, - сказал Таши, вручая Сэйэ небольшой футляр - в нем были тексты песен и стихи, которые она хотела, но не успела разучить. Заплаканная девушка молча взяла жесткий кожаный цилиндр, сунула в заплечный мешок.
   Что уж тут говорить... собиралась попытать счастья в Срединных землях, а вместо этого тащиться к самой границе, в глухие предгорья. И не ослушаться; попробуй, оставь труппу, отыщут вмиг - в подорожной вписаны все имена, и, если одной женщины не достанет...
   - В крепости Трех Дочерей и в округе ее тоже люди живут, и довольно много, - обронил Таши, не рискуя смотреть на ее покрасневшие глаза и распухший нос. - И вовсе не только военные. Это вам не завалящая застава - считай, большой город за стенами куда мощней здешних, оплот севера, суровый и настороженный, и местные наверняка будут рады таким ярким гостям. Но вас вернут, вот увидите. В Осорэи-то любят. Убедятся, что все в порядке, и вернут. А пока дадите там несколько представлений. Все будет хорошо.
  
  
  
   Глава
  
  
   Колесо года крутилось, теперь малый белый журавль, Хита, летел над землей. Осень еще вроде бы издали возвещала о том, что скоро войдет полновластной хозяйкой, но перепутать было нельзя. Так звон височных подвесок и браслетов танцовщицы опережает ее саму.
   На сей раз ощущалось не только дыхание осени; некая невнятная тревога заполняла улицы Осорэи.
   Несмотря на все предостережения, слухи по городу поползли. Говорили разное - что в дом генерала ворвались лазутчики, что Энори обнаружили мертвым в саду, и на теле не было ран, и о каре небес говорили - мол, попробовал взять нечто, уме неподвластное. Другие утверждали - Энори отправился на границу, и скоро грянет война.
   Сходились в одном - в городе его нет, и произошло нечто из ряда вон выходящее.
  
   А торговые караваны все чаще делали крюк, огибая провинцию Хинаи, и проходя через ее западную соседку, Мелен. На этом теряли все, но меньше, чем при нападении бандитов-рухэй у границ. Аталинских купцов они трогать побаивались, а остальным доставалось. Крупные торговцы еще ничего, могли и рискнуть, а мелким приходилось сбиваться вместе - это была трата времени.
   Все реже в Хинаи стали появляться лен, цветастые шерстяные ткани, сладкий перец и твердый сыр, дорожало серебро, красное дерево. Почти исчезли лекарственные смолы с далекого севера и некоторые целебные снадобья. Реже стали захаживать и караваны из срединных и южных земель. И цены росли.
   Все больше было недовольных.
  
  
   **
  
   Желтый лист одиноко покачивался на неподвижной глади пруда. Остальные не спешили присоединиться к нему; так красивые женщины не спешат проститься с порой расцвета. Осень грозила листьям, но не двум прелестницам, стоящим на ажурном мостике - им было еще далеко до увядания.
   Лайэнэ безучастно следила за водомерками в пруду.
   - Не понимаю тебя, - говорила ее приятельница, облокотившись на перила. Сейчас молодых женщин никто видеть не мог, но она все равно пыталась стать поизящней, время от времени томно меняя позы, поигрывая тончайшим веером, хотя жаркие дни миновали. Но так можно было показать красивые кисти рук. - Ты пользуешься таким успехом, а словно пытаешься от него убежать. На твоем месте я бы...
   Досада сквозила в высоком медленном голосе. Да, у этой красавицы, именем Цветок Сумерек, были зеленые глаза - у Лайэнэ обычные темно-карие. И волосы у подруги были светлее, пепельные, а не черные - тоже редкость, и сама она была младше. Но везет не ей, и даже выплатить хозяйке положенную сумму и зажить самостоятельно пока не выходит. Как уж тут не завидовать!
   Таким, как они, редко удается выбирать, даже в юности, даже при счастливой наружности. Разве что обладаешь красотой несказанной, вроде легендарной Малиэн, Звезды Полуночи, из-за которой едва не разгорелась война. Да и она вряд ли могла выбирать, и была ли счастлива, приглянувшись одновременно правителю древности - и его военачальнику?
   - Я ничего не решила, - говорила Лайэнэ. - Зола на месте костра еще не остыла, неужто мне сразу звать на ложе другого, да вдобавок его приятеля?
   - Можно подумать, он был единственным, - собеседница повела плечиком, похоже, сама не понимая, чего желает - убедить товарку или позволить ей упустить удачу.
   - Нет, но... другие не состояли в дружбе с ним, - вздохнула молодая женщина, всматриваясь в желтое пятнышко на воде. Говорила - и осознавала, что пытается сама себе врать. Сама перестала себя понимать.
   Кайто в последние дни весьма настойчиво пытался добиться ее согласия, а Лайэнэ это вовсе не радовало. Пока удавалось избежать последствий - при всем его нахальстве он был еще слишком молод, а у нее в запасе имелось много уловок; но долго так продолжаться не могло. Он всерьез решил обзавестись "трофеем", оставшимся после товарищей.
   И ведь не то чтобы этот вариант плох. В другом случае он казался бы превосходным... Если бы Лайэнэ никогда не встречала еще двоих, приятелей наследника Аэмара.
   У нее было немало мужчин, среди них и достойные, вызывающие симпатию и уважение; но лишь эти двое действительно тронули сердце, хоть и по-разному. Одного из них она в итоге скорее ненавидела, чем любила, но он привязал ее к себе канатом из металлических нитей, и если бы не смерть...
   Но пока боялась думать о нем. Слишком остро отдавалась в груди любая мысль, и не понять, от боли или от облегчения. Он любил появляться неожиданно - и теперь чудился в любом темном или светлом силуэте, и Лайэнэ запретила служанкам приносить в дом белые цветы - всякий раз казалось, что от него. Проще перед самой собой притвориться - ничего не случилось, и когда-нибудь и впрямь все пройдет, и она сможет обдумать все. А пока надо жить, как живется.
   Вот, например, решать, что делать сейчас.
   Лайэнэ понимала - ее несколько избаловала возможность выбирать, но сильно переборчивой быть не стоило. Особенно когда речь идет о наследнике одной из самых знатных семей провинции. Устройством праздников, выступлениями, разовыми встречами много не заработаешь, нужен постоянный покровитель, и лучше всего не один. А Кайто ведь и человек не самый худший. Он самодовольный, не слишком умный, но в общем не злой, хотя находил бы удовольствие в напоминаниях о ее неудачах. А она, вероятно, могла бы привязать его к себе намертво. Это сейчас мальчик думает, что поиграет и бросит. Привязать к себе на долгие годы, чтобы, когда время начнет предъявлять ей счет, у Лайэнэ было достаточно способов.
   А если она откажет, может лишиться всего.
  
  
   Кайто велел передать, что будет, и явился-таки, несмотря на ее письмо, изысканное, полное сожалений о том, что вынуждена сама отправиться в другое место.
   Нежный, приглушенный вечерний свет лился через узорчатые окна, затянутые тончайшей бумагой. И фиалковый аромат, разлитый по комнате, был столь же нежным - сами эти цветы уже отцвели, но душистая вода сохранила их запах.
   Пальцы Лайэнэ привычно скользили по ладам, поддевали струны.
   - Эта музыка называется "Ночные мотыльки над костром", ее написала женщина...
   - Такая же, как ты?
   - Возможно... Говорят, она потеряла зрение еще молодой, но игра стала только более искусной.
   - Ну хоть на что-то сгодилась. А ты не боишься ослепнуть? - Кайто, полулежа на подушках, глотнул вина, отправил в рот виноградину. Затем протянул руку, намереваясь ухватив музыкантшу за рукав, но передумал.
   Он был слегка пьян еще когда пришел сюда, но, похоже, побаивался-таки ее. Привык к девицам, которые сделают стойку на ушах, лишь помани их не самой крупной монетой. А Лайэнэ из тех, от кого требовать не принято. Кайто Аэмара никак не может это принять, но знает - его многие осудят, поведи он себя с ней, как с простой гостиничной девкой.
   А она... не имела права вести себя как женщина из семей достойных. Ей надлежало всегда мило улыбаться, глаза поднимать редко, разве что понадобится изобразить скрываемое чувство, и говорить так, чтобы гость считал себя самым умным и неотразимым. Ей, добившейся высокой ступени, не было нужды строить из себя дурочку, но полагалось собеседника вознести, а самой оставаться на шаг позади.
   Однако гость знал, что она сама едва не вознеслась, и это его злило, и понуждало сбить с нее спесь, которой, считал, не может не быть.
   - Ты вот сидишь сейчас тут... а ведь могла бы жить совсем в другом доме.
   - Вряд ли, господин Кайто - что судьба мне предначертала, то я имею.
   - Слухи про вас ходили... Ты что, всерьез рассчитывала стать его женой?
   - Мои надежды не имеют ровным счетом никакого значения, - заученная улыбка приклеилась к губам.
   - Ну почему же. Ты, как это... Голубая жемчужина Осорэи, так тебя называют. Хотя это они зря, ты не имеешь права на этот цвет, - приподнял шелковую складку ее платья.
   Процитировал одного из местных поэтов, любителя воспевать красивых женщин:
   Много на севере рек,
   А жемчуг речной неровен и мелок;
   Но эта красавица с севера
   Не только морского жемчуга краше,
   И луну она затмевает.
   - Если я, нарушив обычай, вдохновила кого-то на такие строки, возможно, это было не зря, - засмеялась она.
   - В следующий раз я хочу видеть тебя в красном.
   - Я буду рада сделать вам приятное, но невозможно предсказать, где мы пересечемся. Я могу не знать заранее о вашем присутствии.
   - Тогда просто никогда больше не надевай этот мерзкий цвет.
   - Но это невозможно - город дал мне прозвище, и оскорблением будет теперь заявить, что город был неправ, или оно мне надоело... - в ее голосе звучало деланное сожаление, будто она рада была бы услужить, но не осмелится идти против всех.
   Кайто не нашелся с ответом.
   Еще недавно он только взгляды бросал на нее, понимая, что не тягаться ни с первым, ни со вторым... Особенно со вторым, и воля самой Лайэнэ тут ни при чем.
   Как ни крути, рядом с Энори она опасалась только его самого, переменчивого, как облако и безжалостного, как дитя. Свою игрушку он никому бы не позволил обидеть, хотя и не против был, что ей иногда играет кто-то другой...
   Она поднялась - легко, будто птица вспорхнула. Всплеснула руками - крыльями взлетели верхние, широкие рукава.
   - Ах, как уже поздно! Вот-вот и начнет смеркаться! Как же мне быть - господин Исота не простит, если я не приду, он принимает гостей...
   - Подумаешь, какой-то торговец шелком, - протянул Кайто. - Мой отец всяко богаче.
   - Но я верна своим обязательствам. Разве вам не хотелось бы моей верности?
   - Тогда я дождусь тебя здесь.
   - Что вы, как можно, я вернусь лишь под утро, с уставшим лицом - меня приводит в отчаяние мысль показаться такой...
   - Ладно, - буркнул гость, поднимаясь. - Так уж и быть, иди. Но я скоро снова приду...
  
  
   **
  
  
   Эта старая женщина приходилась родственницей одному из слуг господина Кэраи - воспитала его вместо матери, и порой наведывалась в дом. Всегда, и в самые жаркие дни голову и плечи ее облегал темный кусок ткани, из складок которого выглядывало маленькое лицо, желтое, как неспелый абрикос, но на удивление гладкое для старухи. И она вечно что-то плела, так и мелькали неестественно-желтые пальцы, словно у ведьм из сказок про горный мост, которые вяжут его из тростника и распускают, стоит человеку дойти до середины.
   - Оберегайте мальчика, господин, - проговорила она в пол, когда Кэраи прошел мимо нее, едва заметив. - Племянника вашего.
   - Что? От чего?
   - Как бы не помер.
   Кэраи ощутил грусть, уже давно ставшую привычной, когда речь заходила о мальчике. Эта угроза над племянником висит с рождения. А сейчас опять стало хуже. Тайрену пока не знает... но вскоре придется сказать. Наверное, сам он справится с этим лучше, чем Тагари. Брат, кажется, до сих пор не в себе, смятение и растерянность, а может, и вину пытается утопить в делах. И как поведет себя мальчик, когда все же узнает - не будет ли очередного приступа?
   Бабка словно прочла его мысли, затрясла головой:
   - Нет, нет, не то, что слабенький. Как бы не увел за собой...
   - Кто?
   - Мертвый.
   Тьфу ты.
   - Мне надоели сказки о призраках еще при жизни Энори, - ровно сказал Кэраи.
   Подумалось - кажется, Энори они тоже надоели хуже комаров. На его месте точно бы сюда не вернулся.
   Эта мысль вызвала короткую улыбку. При виде ее бабка вздохнула.
   - Господин, смелее вас я человека не знала... Только не стоит оно того. И опасно повторять имя...
   - Почему - он? - спросил, отогнав видение: полутемная комната, смертное ложе, белые цветы и нарастающий холод. - Почему вы боитесь Энори? Он охранял земли Хинаи.
   - Подле него все остывало, - сказала старуха. - Я вижу плохо, но он, как пройдет - рядом будто мороз.
   - Ерунда. Горожане его любили. И вспомни его сад.
   - Э, господин... цветы - они что к живым, что к мертвым, к доброму ли, к злому... лишь бы о них заботились. Как и многие люди...
  
  
   А мальчик пока не знал ничего. Но то ли сердце ему подсказало, то ли читал, сам не понимая того, в неискренних взглядах и чересчур ласковых голосах - но сам не свой был.
   Ничем его было не порадовать, даже на лакомства не смотрел - и засахаренный миндаль, любимое лакомство, и медовые шарики, и тающие во рту слепленные в виде уголков пирожки с ягодами - все, чем старались побаловать ребенка заботливые кухарки, все оставалось на подносе нетронутым.
   Не раз и не два Энори уезжал, оставляя подопечного своего, но никогда еще мальчик не метался, как птичка в коробе.
   Домочадцы старались, чтобы ни один мускул на их лицах не выдал того, что надо будет неизбежно сказать... но после, как-нибудь после, когда пройдет очередной приступ слабости у ребенка.
   Но отец, поглядев, как тот спит и мечется во сне, как поводит руками, словно пытаясь разорвать невидимую паутину, велел позвать его, когда мальчик проснется.
   И, глядя в прозрачные, дождевые глаза и уже почти такое же лицо, сказал, как мечом рубанул - все, нет его больше, наставника твоего и старшего друга. Повернулся и вышел.
   Что именно произошло - не сказал, и что убили - не сказал. Умер, и все. Теперь некого звать - не придет.
   Сказал, как подпорку выдернул у молодого побега - расти один.
   - Это ж не волосы отрезать - понемногу! - бросил в лицо младшему брату, когда тот попробовал упрекнуть за поспешность и жесткость. - Лучше уж сразу.
   И напился второй раз за несколько дней, когда мальчик лежал при смерти, настолько ударила его новость.
   Но Тайрену пришел в себя, и даже быстрее, чем могли надеяться врачи. Только замкнулся, сидел и чертил разные знаки, рисовал бессмысленные линии, словно пытаясь сложить из них образ - и всегда неудачно. Потом и это перестал делать.
  
   - Ты ничего не исправишь, - пыталась утешить мальчика нянька. - Ты сильный, ты из рода, который с незапамятных пор держит северную границу, так что и мышь не проскочит, не то что враг. Все идет вперед, и раз уж такое случилось...
   - Он обещал, - мальчишка упрямо покачал головой, стараясь сдержать слезы.
   - Что обещал?
   - Что дождется меня... когда я вырасту.
   - Тайрену... ты уже не дитя, и должен понять...
   - Он звал меня Тэни. Только так.
   - Мы все можем звать тебя так...
   - Мне больше никто не нужен.
   - А как же отец?
   Женщина осеклась, пытаясь представить, что скажет мальчик, когда узнает... а он узнает рано или поздно.
   - Отец... я так хотел вырасти и стать здоровым. Ему стыдно, что я такой...
   - Отец тебя очень любит. Не причиняй ему еще больше горя.
   - Не буду, - шепнул мальчишка. - Но все равно... он сказал, что все будет иначе. Он никогда не ошибается...
   Хоть одно облегчение было у слуг среди горечи нестерпимой - непонятный то ли дух, то ли зверек, которого порой видели в комнате мальчика, исчез и больше не появлялся.
  
  
   **
  
   В небо взмыл голубь, быстро взмахивая крыльями, словно стараясь побыстрее оставить позади что-то весьма неприятное. Тэйлар Камарен проводил его долгим взглядом. Лети, голубок. Последние теплые лучи ласкают пепельное оперение. Птица, каких полно в городе... У человека в предгорьях тоже много таких. И еще у кого-то по ту сторону гор, его посол не видел ни разу в жизни.
   Этот летит просто так, безобидная птаха. Наверное; человек вряд ли заметит, если к лапке привязан кусочек тонкой бумаги... Еще не решено было, кто отправится в свите главного посла Риэсты, а здесь уже готовили воздушную почту, которая поможет ускорить войну.
   Письма Камарен получал нечасто - пару раз в месяц, но этого хватало. Голубей отправлял, конечно, не сам - это делал местный зеленщик, безобидный толстячок, несколько лет как поселившийся в Хинаи. Записки ему передавал Ангет Пулан - то лично, будто ненароком, то оставляя в потайном месте. Так же получал и ответы.
  
   В эти же дни аталинский посол встретился с Суро Нэйта и Тори Аэмара - разумеется, по отдельности и в большой тайне. Им было предложено примерно одно, с поправкой на готовность первого доказать верность Столице, и надежды второго справиться самостоятельно.
  
   У Тори голос богатый, сочный. Послушаешь - представится красавец-мужчина, сильный и рослый. А на деле... И рост невелик, да и сила, какая могла быть, вся в лишний вес ушла. Хотя проворен этот местный казначей, и не поверишь, пока не увидишь сам. И ходит тихо-тихо; интересно, подслушивает ли за домашними, или не надо ему, и без того всем заправляет?
  
   Камарен сказал чистую правду - рухэй надеются вернуть себе область у озера Трех Дочерей, долину и часть близлежащих гор, тем самым подвинуть границу. Дальше они не пойдут, разве что разграбят до чего смогут дотянуться. В случаи их удачи проще будет смириться, чем вернуть себе прежнее положение; из горных ущелий захватчиков-соседей придется выцарапывать десятилетиями, как было когда-то, и обойдется это немалой кровью, какие войска ни приводи.
  
   У Суро голос негромкий, то резкий, то шепчущий. Выделяется он среди всех этих сладкоголосых... А сам - богомол сушеный. Даже странно, что такие рослые и ладные у него сыновья. Знал, видно, какую выбрать супругу...
  
   И тот, и другой обещали подумать. И тот, и другой верили, что не допустят слишком больших потерь, лишь бы избавиться от Тагари; лучше, если он и в живых не останется.
   А Камарен надеялся, что рухэй сумеют удержать и крепость Трех Дочерей, бросив все силы на этот рубеж; но вот о таких надеждах помалкивал. Не зная друг о друге, Аэмара и Нэйта положат достаточно камешков на общую чашу весов.
  
  
  
   Глава
  
  
   Глянцевитые листья кувшинок полностью скрывали пруд, кое-где поднимались желтые головки последних цветов. Стрекозы догоняли друг друга, то взмывая вверх, то почти опускаясь на листья. На другой стороне пруда мохнатые гирлянды лишайников свисали с кедровых ветвей, где-то в них покрикивали сойки, невидимые. Тут пока не ощущалось дыхание осени, хвоя не могла сменить цвет.
   Уютно тут было, захотелось остановиться и отдохнуть, но запах сырости пробудил тревогу. Лачуга вспомнилась, и неживое лицо напротив, и зеленоватый мертвый отсвет, будто гнилушками комнату осветили. Сейчас удивлялся, что хватило выдержки разговаривать с той тварью, а не пытаться сразу убить.
   Кто это был? Не призрак, призраки не кровожадны... они могут вредить живым, но не питаются плотью и кровью.
   Лиани глянул на небо. Смеркается, скоро станет видно хуже, а слышно - лучше. А пока... Слух уловил стук копыт и негромкие голоса, и тут же заржала его собственная лошадь, видно, почуяв сородичей. Встреча сейчас была совсем некстати, но молодой человек решил ее не избегать. Хоть новости какие узнает.
   Но пожалел о своем решении, заметив форму земельной стражи.
  
   Всадников было пятеро, и к земельным принадлежал только первый.
   - Орни, - выдохнул Лиани еле слышно; вот уж кого не ожидал увидеть.
   Все годы службы они были лучшими приятелями, а подружились на празднике, бросая ножи в цель. Тогда выиграл Орни, и попытался отдать сопернику приз - ножны, расшитые яшмой и сердоликом; но Лиани подобная щедрость тогда лишь возмутила. И все-таки они были неразлучны до вечера, пока не пришло время покинуть гуляния.
   Ладный, веселый, с рябинками на лице, приятель был тремя годами старше Лиани, и родился в семье зажиточных землевладельцев. Пока такой же десятник, но повышение было не за горами, об этом все знали.
   Всегда был щеголем, и военную форму носил, красуясь. И сейчас талию охватывал пояс с золотой пряжкой в виде оленьей головы, что было не по уставу, а головная повязка была атласной, алой, и вышивка по ней шла нитью цвета старого золота. Хоть и не на службе пока, в дороге, все одно - не положено.
   "Если встретит кого из высших чинов, ему опять попадет", - мелькнула привычная мысль.
   Никому так не радовался, и огорчился, увидев, как лицо Орни выразило глубочайшее замешательство. Ну что ж, рано или поздно пришлось бы увидеться с кем-то из своих земельных - пусть это будет старый товарищ.
  
   Выступил вперед, поднимая руку в приветствии. Орни ему не ответил, но, спрыгнув с коня, оглядел с головы до ног, и так же внимательно осмотрелся.
   - Ты здесь один?
   - Я - да. А ты с целой кавалькадой... Но твоего слугу я видел и знаю, - Лиани улыбнулся одному из спутников Орни. - Откуда вы?
   - Сын у меня родился, отпускали проведать на несколько дней. Заодно прихватил новобранцев у нас и в соседнем селе.
   - Сын? Это прекрасно! Я поздравляю тебя, и твою жену. И как они?
   - Да все хорошо... - Орни наконец принял какое-то решение, шагнул ближе, чуть наклонился вперед и спросил:
   - Какого демона? Ты что же творишь?
   - Я? - растерялся Лиани.
   - Ну не я же. Слушай... Эй, там, разожгите костер! - велел он, и цепко взял приятеля за рукав. - Давай-ка ты мне расскажешь, что все это значит.
   - О чем рассказывать? Думал, ты давно знаешь, почему я ее увез...
   - Да в болото эту девку. Сбежал-то ты почему?
   Опустился на поваленное бревно, вынуждая и Лиани сесть. И, видя, что приятель не понимает, рассказал о подложной бумаге.
   - Когда ты увез ту, с камушками на шее, я еще мог понять. Помнишь, как рассказывал про нее в кабаке? Я еще тогда понял, что ты сдурел. Но с этой бумагой...
   Лиани зажмурился и спрятал лицо в ладонях. Рассудок отказывался вместить сказанное. Орни, устав сидеть и молчать, потряс его за плечо.
   - Не понимаю, - сказал тот слабым, неуверенным голосом. - То есть я сбежал из-под стражи?
   - Ну да.
   - А те, кто видел приказ... - снова застыл, сообразив - за его побег наказаны другие.
   - Знаешь, сколько погибли из-за тебя? Это с тобой тянули, а с ними не стали, - ответил Орни довольно резко. Но что-то в лице приятеля заставило его сменить тон:
   - Эй, так ты правда не думал? Ты на меня смотри, не в землю! Ну конечно, если уж охранники поверили, то и ты... Вот же какая-то сволочь... А ну-ка, пойдем к костру. Для нас отдельный готов, никто не подслушает. Выпить тебе явно не помешает. Да и мне, - заключил он.
   - Вот будет новость для нашего командира, - говорил Орни четверть часа спустя, потягивая крепкую медовую настойку. Лиани, сперва как следует отпив из предложенной фляги, больше к ней не притронулся. Сидел он по-прежнему неподвижно, но теперь глядя в огонь, а не в землю, да в пальцах ломались мелкие веточки одна за другой.
   - Он чудом уцелел, хоть и лишился должности; ладно, нашлось кому заступиться, могло быть и хуже. Но грызет себя постоянно, хоть и не скажешь по виду. Но я-то знаю его. Может теперь хоть полегче ему станет, мы ж оба ходили в любимчиках - значит, вдвойне виноват, раз проморгал. - Орни, говоривший, с воодушевлением, запнулся, сказал менее бойко: - Но тебя, конечно, угораздило влипнуть; по чести сказать, я в те дни о жене-то думал меньше, чем о тебе. Всей нашей сотне несладко пришлось еще после первого твоего побега, а уж теперь...
   - Да если б я знал!
   - Где ты скрывался? И почему, если и в самом деле ни о чем не догадывался?
   - Я жил при святилище Трех Родников. Не прятался я. Не мог сразу - к людям. Если за мной и туда приезжали, никто не выдал. Или просто не стали искать у монахов.
   - Твое имя сейчас и гарнизонная крыса не помянет добрым словом, - Орни сделал еще глоток. - Чтобы поверить, надо на тебя поглядеть, как я сейчас. Как бы мы ни были дружны раньше, как бы ни считал, что знаю тебя, я ведь тоже решил, что это побег. Все гадали, что за покровитель у тебя отыскался.
   - Если бы у меня, - хрустнул очередной сучок, полетел в огонь.
   После недолгого молчания, когда только сухие ветки потрескивали в костре, да перемигивались искры, Лиани отозвался:
   - Надо мне обратно в город, Орни. Даже не знаешь, как...
   - Разумеется, надо. Содеянного не воротишь, но хоть покажешь себя честным человеком.
   Не дождавшись утвердительного ответа, прищурился не по-доброму:
   - Я не прав? Или... Опять из-за этой девчонки?
   - Не знаю, как быть теперь... Я узнал кое-что. Возможно, она в опасности.
   - Тебе-то какое дело? Это уж чересчур.
   - Слишком много неясного... я не могу так, хочу понять, - он поворошил угли в костре, замолчал надолго.
   - Раньше ты был куда умней.
   - Я давно веду себя как последний дурак.
   - Признайся же наконец - все с первого дня было ради этой девки, а не чести отряда!
   - Она не девка...
   Товарищ лишь хмыкнул. Лиани продолжил, глядя на угли:
   - Если бы все так просто, я бы не отрицал. Да и не нужен я ей. А она... не знаю, кто на самом деле, и сколько сказала мне правды. Понимаешь, не знаю!
   - Да что за небесная красавица такая! - вскинулся Орни.
   - Не в красоте дело. Не в девушке вообще. Но скажу, если хочешь. Она как росинка под солнцем - маленькая, переливается, страшно тронуть, и смотреть страшно - пока глядишь, высохнет...
   - Точно человек конченный, - пробормотал Орни. - Раз уж заговорил, как в рукописях... Как понимаю, являться с повинной ты не намерен.
   - Намерен, это мой долг. Или я, по-твоему, последний трус? Но сперва я должен сделать другое. Раз так сложилось... Пожалуйста, поверь мне еще раз.
   - И чем же займешься в городе?
   - Постараюсь спрятаться, что же еще. Чтобы меня не узнали. Выясню, что к чему.
   - И... что?
   ...Хоть не поверил словам болотной нежити, но червячок сомнения под сердце прокрался. Только вот говорить об этом никак нельзя.
   - Хочу пролить свет кое на что.
   - И увидеться с этой своей?
   - Может, и так.
   - Сердечные дела важнее всего на свете? - приятель недобро прищурился.
   - Да нет же... Что еще остается делать? Я ж не знаю, где она бумагу эту добыла, и чем ей отвечать.
   - А ну-ка, погоди, - Орни привстал. - Она - бумагу? Значит, это твоя девка ее привезла?
   Лиани с недоумением глядел на приятеля.
   - Видишь ли, так никто и не сумел рассказать, откуда у них приказ и куда делся. Так и умерли, недоумевая. А оно вон как. Ну, понятно тогда, почему ты хочешь за ней вернуться. И когда же вы сговорились?
   - Орни?
   - Да не прикидывайся!
   - Это ты расскажи мне все толком! - не выдержал Лиани. - Стал бы я тут сидеть, как дурак, если бы знал хоть что-то! Давай, выкладывай сразу, а не частями!
   Орни выругался, с силой воткнул в землю нож.
   - Нет уж, теперь твоя очередь говорить! И не увиливай, "не знал" он! Побольше нашего знаешь!
   Этот приступ гнева оставил Лиани. Юноша задумчиво посмотрел на темнеющее небо.
   - Энори Сэнна оказывал ей покровительство... Неужели он ничего не сумел выведать?
   - А она высоко взобралась, - отметил Орни. - Ты-то откуда знаешь?
   - Да не скалься ты... Знаю.
   - И что? Решил, что ли, снова ее похитить?
   - Сущий с тобой! Даже если это он...
   - Договаривай, - голос Орни стал жестким.
   - Что договаривать! У кого еще девочка без гроша, без дружеской руки могла такое добыть, как не у своего покровителя? Ведь и может он больше, чем простой человек, о его даре все знают...
   - Заткнись, - сквозь зубы проговорил молодой человек. Поднялся, шагнул назад. - И не смей впредь... То, что я беседую тут с тобой, как с порядочным человеком, не дает тебе право поднимать голос на тех, кто неизмеримо выше!
   - Да что ты, Орни!
   - Забыл, как он от поветрия деревни спас, запретив причаливать кораблю с юга? А я помню, у меня брат через это спасся, как раз на пристани был. Горел потом тот корабль...
   - Вместе с еще живыми.
   - Что с ними было делать? На берег пустить? Ну, и за это не мы в ответе. Там кто-то уронил лампу, или еще что... от них сами небеса отказались.
   И сам к небу глаза вскинул. Уже почти смерклось, только над краем сосен все было оранжевым, а чуть выше на темно-синем светился месяц. Их собственный костер тоже почти погас, и Орни глянул дальше, туда, где огонь для себя развели его спутники. Не просто глянул, еще и качнул головой чуть заметно.
  
   Хоть и невысоко еще поднялся по службе, чутье у Лиани было отменное - успел уклониться, и разворачиваясь, вскочить на ноги. Напротив возникли двое новобранцев с длинными тяжелыми палками, - и подоспел третий, с кинжалом; если б Лиани промедлил, получил бы по голове. Вряд ли убили бы - не та задача, но ранили, чтоб не сопротивлялся.
   - Орни, ты что? - обернулся к приятелю. Тот, скрестив руки, наблюдал шагов с трех.
   - Я верил, ты хоть раскаешься, вернешься сам - а ты думаешь только о той девке. Попробуй хоть о семье подумать, если от сослуживцев отрекся. О долге и чести и не говорю.
   Перед глазами встали лица родителей, братьев, сестер... уже почти бросил оружие наземь, но вспомнил зеленоватый отблеск на лице ночного гостя, его слова. Если сейчас сдаться, все будет напрасным.
   - Ты прав, - сказал он. - Я не стою доброго слова, - положил руку на рукоять сабли.
   - Не дури. Нас пятеро.
   - Из которых трое пока никуда не годятся, а еще один так себе - ведь твоего слугу не натаскивали, как нас?
   - Лучше сдайся добром.
   - Мог бы уже понять... - он не договорил, неуловимо быстро переместился в сторону и дважды ударил рукоятью лэ новобранца с кинжалом. Тот согнулся, хватаясь за голову и солнечное сплетение одновременно, повалился на бок. Лиани подобрал выпавший кинжал.
   - Ах, вот ты как... - протянул Орни. - Ну, смотри, сам захотел.
  
   Еще одного новобранца он сумел одолеть почти сразу, ранив в предплечье. Густой сумрак мешал - Лиани боялся убить кого-нибудь. А новички скорее создавали помеху былому товарищу, чем помогали, но уж очень хотели себя проявить. Хуже всего было с Орни - этот драться умел, и во время учебных поединков приятели были равны. Его слуга тоже оказался весьма неплох, и действовал в лад с хозяином. Третьего новичка удалось зацепить лезвием по ноге, и он тоже выбыл из схватки, но тут отдышался первый. Подхватил жердь, оброненную товарищем, и снова ринулся в атаку. Уклоняясь от него, самого безобидного, Лиани и споткнулся о корень, упал на колено, опираясь рукой на влажный мох. Подвело тело, не до конца восстановилось.
   Орни тут же прыгнул, приставляя к горлу холодное лезвие, а слуга подоспел с другой стороны. Короткое проклятие невольно само сорвалось, и Орни, услышав его, рассмеялся недобро. Велел новичку взять веревку и связать руки пленника. Тот ринулся к дорожным сумкам, но через миг вскрикнул и захрипел.
   - Гляньте, что там! Да свет прихватите, - скомандовал Орни раненым новобранцам, все еще не опуская саблю. Глянул на почти погасшие угли, выругался. И тут один из младших спутников закричал. Он пятился, глядя меж древесных стволов, а затем побежал, будто спасение висело на волоске. За ним кое-как побежал и второй, раненый в ногу; он опирался на жердь, недавно служившую оружием.
   А когда к оставшимся приблизилась чуть светящаяся гнилым зеленоватым светом фигура с глубоко запавшими глазами, Орни и его слуга тоже кинулись прочь.
   Лиани поднялся. Всмотревшись, недалеко от второго, тоже почти угасшего костра увидел лежащее тело. Неловкая поза, не для живых.
   Тварь приближалась к нему самому, но медленно, будто нехотя и не желая пугать. А может, считала, что добыча никуда не денется.
   Тот, с болота...
   Иди ближе, подумал юноша. В хижине я с тобой говорил, но сейчас...
  
   Существо напротив усмехнулось. Близко оно стояло... Лунный свет вспыхнул и померк на длинных клыках, глаза вспыхнули вначале зеленым, потом багровым. Лиани сжал рукоять сабли, готовый в любой миг отразить нападение.
   - Ты неплохо с ней управляешься, но для меня она не опасна, - сказала тварь почти ласково. - Не подпускать к себе какое-то время сможешь, но потом ты устанешь.
   Заметив, как рука Лиани легла на амулет, подарок монахов, поморщился:
   - Да, мне неприятно. Но слабовата вещь...
   И, будто насладившись чужим страхом, нежить начала изменяться: черты стали вполне человечьими, и даже приятными глазу. Там, на болоте, тварь не походила на обычного смертного, а сейчас отличий не было. Лиани предпочел бы прежнее обличье; сейчас, когда погасло зеленоватое свечение, ночного гостя было хуже видно; хоть и стояли на поляне, месяц было недостаточно силен.
   - Так тебе проще? - спросил нежданный помощник.
   - Я же знаю, каков ты, - ответил Лиани, и вновь бросил взгляд на лежащего. Вдруг... Но медлил, не решаясь напасть: проиграв Орни, не был в себе уверен.
   - Ему ты уже не поможешь. Идем, - болотный выходец указал в сторону черных деревьев. - Бери своего коня, пока эти двое не вернулись.
   Говорил настолько уверенно, что юноша ощутил замешательство. А тварь пояснила, видно, растерянность его поняв по-своему:
   - Те, которые удерживали тебя. Они не трусы, и отважатся посмотреть, что здесь. Остальные не придут.
   И уже с нетерпением:
   - Ну что же? Будешь стоять, предпочтешь умереть или все же пойдешь с тем, кто дважды тебе помог?
   - Куда?
   - Подальше отсюда, для начала. Твой конь на месте, их лошадей я спугнул.
   Когда Лиани взялся за повод своего скакуна, тварь усмехнулась:
   - В седло можешь сесть, если хочешь, это неважно. Лошадь пойдет медленно, пока я так хочу. На сей раз ты просто так не сбежишь.
   Юноша не стал испытывать судьбу, повел за собой коня; спросил, намереваясь вновь выгадать время.
   - Кто ты?
   - Я был человеком, как ты догадался. Пока довольно, - глухим и ровным был его голос.
   - Что ты от меня хочешь?
   Спутник шел на шаг впереди, и даже не оборачивался. Темное пятно в лунном свете. Уверен, что и пытаться скрыться, и нападать равно бесполезно?
   - Я слышал ваш разговор, - сказал он. - Ты теперь уж точно вернешься в город. Так помоги мне справиться с тем, о ком я говорил.
   - Помогать нежити? Ты считаешь меня сумасшедшим? Да и не до него мне сейчас.
   - Недолго тебе так думать, - рассмеялась тварь, у Лиани мороз по коже прошел. - Считаешь, хуже смерти ей ничего не грозит? А может, надеешься, Энори ее защитит получше тебя? Может и так, ненадолго, а может и нет - если твой приятель вовремя успеет с вестью. Или его со свитой надо было тоже убить?
   - Нет, - почти беззвучно отозвался молодой стражник.
   - Поспеши, если очень повезет, Энори будет в отъезде. Тогда забирай свою милую, пока она не лишилась не только жизни, но и посмертия, и возвращайся.
   - К тебе?!
   - Без моего совета он вас отыщет. Ну, а если Энори в городе, оставь ее и все равно возвращайся ко мне, иначе уж точно никому и ничем не поможешь.
   - Я не понимаю, - Лиани надеялся, как и в прошлый раз, на силу рассвета - а пока мог только спрашивать, благо тварь не отказывалась отвечать. Страшно это было - разговаривать с мертвым. Если б не дни, когда уже считал мертвым себя, наверное б не сумел... - Ты ненавидишь его из-за пустых угроз?
   - Если бы только слова...
   Неохотно продолжил, будто бы через силу.
   - Что ж, придется сказать, раз и мне нужна твоя помощь. Расскажу тебе сказку. И он ее знает. Говорят, в прошлые дни один колдун наложил заклятье на свою соседку, очень злую женщину. Заклятье свело ее в могилу... но вот беда, оно же сделало ее призраком, куда более злобным, чем при жизни. Тамошним монахам и заклинателям не под силу оказалось уничтожить призрака, от которого страдали все окрестные селения. Тогда один сообразительный человек, долгое время проживший отшельником, придумал вернуть душу женщины в живое тело. Он раздобыл некую вещь, велел своему маленькому сыну развести костер и прочесть заклинание - на зов этой вещи, чистого существа и огня откликнулся призрак, решивший, что посланники Неба зовут его и наконец заберут с собой. Видя, что душа его не замечает, привлеченная пламенем и заклинанием, человек быстро вселил ее в тело лесной собаки, а зверя убил заговоренным клинком. С тех пор жители округи вздохнули свободно...
   Только ветки похрустывали под ногами, да где-то холодно и одиноко кричала сова.
   - У тебя была женщина? - спросил Лиани после долгого молчания.
   - Да, была.
   - И ты веришь в сказки?
   - В ней достаточно правды, хотя много и вымысла.
   - Но с чего ты взял, что ему есть дело до нее, теперь, когда ты сбежал?
   - Я не хочу, чтобы он успел про нее вспомнить.
   - А если уже...
   - Я знал бы, - коротко ответил страшный его попутчик.
   Снова тишина воцарилась, и сова замолчала - но проснулись предрассветные цикады, их скрежет и стрекотанье внушали надежду Лиани.
   Только ровный, поставленный, чуть хрипловатый голос раздавался ближе. Будто нежить стосковалась по собеседнику...
   - Он не такой, как мы. Если верно, что демоны возникли из самого темного в человечьих душах, может, верно и то, что Забирающих породил союз демонов и нежити.
   - Ты разговорчив для мертвого.
   - Не обычного мертвого.
   - И ты думаешь о чем-то помимо пищи?
   - Я любил читать, - усмехнулся нечеловек. - И, когда я в полной силе, я еще и в полном разуме.
   Он заметил, что спутник прислушивается к звукам леса; кроме цикад, вдали раздался нежный серебряный свист горихвостки, предвестницы утра.
   - Да, скоро рассвет. Но успокойся, не ты тянешь время, а я сам говорю с тобой. Я нужен тебе, хоть ты и не веришь в это. Один ты не справишься, а когда поймешь, будет поздно. Не веришь мне?
   - Нет, - Лиани снова нащупал амулет под рубашкой. Бесполезен, или все-таки держит на расстоянии?
   - Не заставляй думать, что ты дурак, - сказала тварь издевательски, и другим уже тоном: - Я тоже на все готов был ради своей любимой, своей жены... я отказался от жизни ради нее. Ты сделал нечто подобное. А теперь у нас общий противник.
   - Я не заключаю таких сделок.
   Нелюдь словно прочел его мысли - коротко, зло рассмеялся.
   - А ведь ты знаешь, что я прав, или скоро поймешь. Хорошо спастись его помощью, заплатив той, кого любишь? Скажешь, я ошибаюсь? Дело только в воинской чести?
   - Неважно. Она не моя вещь и выбирает сама. Я пошел бы против ее воли, только чтобы спасти.
   В лице нежити промелькнуло нечто, похожее на согласие.
   - Да, ты знаешь, что такое любить... Тебя я не трону, скорее всего.
   - Не могу пообещать того же тебе. Ты не должен ходить по земле.
   - Подумай, - сказала нежить. - В городе я не помощник - будь осторожен. Разузнав все, ты решишь вернуться, хоть сейчас и не веришь мне. Найти предмет, который хранит мою душу, ты не сумеешь, но приходи в эти места - я сам отыщу тебя.
  
  
   **
  
  
   Я думал, он тоже убит, говорил Орни, стоя перед Макори. Но тела не было на поляне, и не было его лошади. Наших коней, видимо, напугали - они разбежались в разные стороны. Мы пошли по следам Айта, но потеряли их на другом берегу ручья. Своего коня я найти сумел, он откликнулся на мой свист. Я виноват в том, что упустил беглеца, но мои спутники подтвердят хоть перед священными алтарями предков - ночная тварь выглядела так, что и полководец мог бы обратиться в бегство. Но лишь одно тело осталось на поляне, и Лиани Айта сам увел своего коня. Странно, почему тварь его не тронула - тут что-то нечисто.
   Орни покинул дом главы земельных стражей округа, снова пониженный до рядового, связанный клятвой молчать и с приказом отправиться в самую захолустную часть. Он не уставал мысленно благодарить Заступницу - при нраве Макори это было сказочное везение. А подняться он еще сможет.
  
  
   Рассказ стражника озадачил Макори. Он был уверен, что в глаза ему врать не отважились бы, а про то, что нечисть бродит в холмах тоже слышал не раз. И верил, как почти любой житель Хинаи - но как во что-то, не имеющее касательства к нему лично. Поэтому он скорее был склонен считать, что этот Орни со спутниками выпили лишнего и, может быть, надышались чем-то вблизи болот. И предпочел не раздувать всю историю заново - слухи пойдут, что у земельных совсем все неладно.
   Поэтому, никому не передав суть разговора, он приступил к поискам Лиани Айта, но пока они ничего не дали. Даже городские стражники на воротах не заметили кого-то похожего. И то верно - вряд ли беглец явился бы в открытую, а вдобавок еще и представился.
   Девушку он искал с еще большим пылом, представляя, как на ней отыграется от души. Еще не хватало, чтобы женщина обвела его вокруг пальца! На сей раз он не ограничится тем, что покажет ей хассу. Макори опасался лишь убить ее слишком рано, поскольку гнев его переполнял, и все разрастался - ведь эта тварь умудрилась еще и бесследно покинуть город, и служанка ее тоже исчезла.
  
   Когда о поисках узнал Суро-старший, он призвал к себе первенца. Было это на четвертый вечер после рассказа Орни. Макори нечасто видел отца столь задумчивым, обычно все свои сомнения, ежели они были, тот оставлял для себя одного. Но сейчас Суро сказал необычно мягко:
   - Понимаю твои чувства. Но прекрати поиски.
   - Похоже, я уже напал на ее след, и...
   - Сказано тебе - прекрати.
   - Ты снесешь такое оскорбление? - возмутился Макори, рискуя вызвать гнев отца.
   - Пострадали только твои люди. Со стороны никакого ущерба чести Дома не видно, лишь мы о нем знаем.
   - Я не намерен прощать.
   - Придется, хотя бы до времени. Если и впрямь бумагу достала девчонка, то у Энори, в иное я не поверю. Его нет в живых. Чувствуешь связь? Если еще и девчонку убить, мы никогда не докажем свою непричастность к смерти советника генерала.
   Макори будто налетел лбом на стенку.
   - Если б можно было ее убрать по-тихому, но, боюсь, уже не получится, мы упустили время. О твоих поисках знают в городе, и свидетели будут.
   - Но хоть ее дружка я могу разыскать?!
   - Его можешь. Это твой человек, приговор вынесен, все будет законно.
   - Думаешь, он отправился следом за ней?
   - Возможно... Хотя раз ты потратил много сил на поиски, где девчонка, ему-то посложнее придется. Ведь ему еще надо скрываться.
   - Тогда он в городе?
   - Тоже не исключено. У него не было здесь друзей?
   - Нет, я проверил. Верно, прячется где-то в трущобах...
  
  
   **
  
   В этот вечер Лайэнэ нездоровилось. Она уже пару часов сидела, разучивая новую мелодию, привезенную недавно из соседней провинции странствующей певичкой. Было очень душно, но дождь третьи сутки не желал пролиться. Пальцы ашринэ никак не могли совладать с немудреным напевом, а надетые на них два колокольчика и вовсе звенели не в лад.
   В досаде отложив инструмент, она выглянула в окно - вдалеке еще не набравшая силу луна серебрила воду в пруду. Сегодня Лайэнэ не ожидает визитов, и сама ни к кому не пойдет. Взять бы темную накидку, кликнуть слугу и отправиться к реке, там сесть в легкую лодку и плыть, пока не наскучит...
   С еле слышным перестуком плеснули деревянные бусы на дверном проеме. Служанка заглянула, просунув голову меж нитей.
   - Госпожа, у ворот какой-то молодой человек - хочет с вами увидеться.
   - А больше он ничего не хочет? - раздраженно сказала ашринэ. - Скажи, что я больна и уже сплю.
   - Он сказал, что просит о помощи.
   - Ты его видела раньше?
   - Нет, госпожа. Похоже, он из военных, хотя не в форме, и выглядит очень встревоженным.
   Екнуло сердце - что-то о Рииши? Хотя - это смешно. Мало ли с кем из горожан у нее могут быть общие тропки, о которых и не подозреваешь. Лайэнэ не раз и не два оказывала мелкие услуги тем, кто ей приглянулся - если эти услуги не казались ей недостойными.
   - Ну, позови его. Я сейчас выйду.
  
  
   Посетитель был младше нее - лет двадцать, не больше; под глазами залегли тени усталости, и одежду присыпала дорожная пыль. Одного взгляда хватило, чтобы понять - с каким бы делом он ни явился, его самого молодой женщине опасаться нечего. Такие мальчики - опора страны, прямодушные, и обычно отдающие свои жизни ради всеобщего процветания. А иногда - чаще, чем хотелось бы - ради блага людей более хитрых и изворотливых.
   Он казался не только встревоженным, но и смущенным, и Лайэнэ приветливо улыбнулась ему, чтобы поддержать, провела в комнату, полную аромата фиалок и лилий, усадила напротив. Она опасалась гораздо менее приятного визитера.
   - Что вас привело?
   Он некоторое время молчал, собираясь с мыслями; она не мешала - еще в ученицах усвоила: хочет человек что-то сказать - сам скажет, не надо его теребить.
   - Я расскажу с самого начала...
   Услышав несколько первых фраз, Лайэнэ изумленно подняла брови. Так вот кто перед ней? Он сам вернулся в город?
   - Вы... знаете, как я оказался на свободе?
   - Знаю, - спокойно сказала ашринэ, поощряя его продолжать. - О подложной бумаге. Больше ничего.
   - Большего я и сам не могу понять. Я, что сумел, узнал от других людей, но теперь в тупике. Нээле исчезла...
   - Может, она в безопасности.
   - Я не уверен в этом.
   - Почему?
   - Сначала были убийства, обман, затем попытки навести тень на ясное место, и я уже с трудом верю в случайности. А затем один... человек говорил со мной, и после его слов я решил вернуться. Речь шла об угрозе для Нээле. И так получилось, что затем я сам подставил ее под удар. Простите, о большем я пока не могу. Но ее будут искать...
   - А зачем вы пришли ко мне? - полюбопытствовала ашринэ. Видела, что произвела впечатление - и дыхание его сбилось, и легкая краска на лице; впрочем, иному удивилась бы. Могла бы многое сказать про гостя: чувствовал себя неуверенно, явно не привык к обществу таких, как она, и считает ее чуть ли не знатной дамой. Неудивительно, при такой службе, как у него, удается порой отдыхать в небольших городках или и вовсе в гостиницах, где прелестницы так себе, лучшие там не задерживаются. А вот сердечное увлечение у него, видимо, первое.
   В другое время Лайэнэ могла бы управляться с ним как пожелает, без всяких усилий. Но сейчас он был поглощен иным.
   - Я знаю, что в кварталы развлечений стекаются все слухи. Сам я выяснить ничего толком не смог. Но слышал о вас как об одной из самых ярких и умных женщин в городе, во всей провинции. И о вашей доброте говорят. Может быть...
   - У меня нет никаких оснований вам помогать, - сказала Лайэнэ. - Поймите, что это значило бы для меня.
   - Тогда, может быть... вы подскажете, к кому я еще могу обратиться?
   - Чувство самосохранения вам совсем незнакомо?
   Он удивленно вскинул глаза. Лайэнэ не сдержала улыбки:
   - Вы считаете, что весьма осторожны, не так ли?
   - Нет, - ответил он тихо. - Но больше я ничего не могу придумать.
   - Нээле, возможно, сейчас далеко отсюда, - Лайэнэ заметила, что он весь подобрался. - Да, я случайно и мимолетно познакомилась с ней. Помню ее, милая девочка... Ваше знакомство также было недолгим, не так ли?
   - Так, - ответил он после паузы. Не составляло труда понять, о чем он подумал.
   - Мы почти не разговаривали с ней, но все, что можно, я разузнала. Нээле ни в чем не виновна, она только жертва обстоятельств и собственной доверчивости, - Лайэнэ еле слышно вздохнула, с сомнением произнесла: - Недавно город покинула труппа актрис, быть может, она уехала с ними на север - у меня есть некоторые основания думать так. Теперь вы направитесь следом?
   - Нет, - снова сказал он, повергнув молодую женщину в большое изумление. Видела ведь, как он вскинулся, услышав подарившие надежду слова.
   - Раз она покинула город, следовать за ней будет не лучшим выходом.
   - Тогда что же?
   - Есть еще одно дело. Я, как сказал, собирался вернуться, услыхав про опасность для Нээле. А потом меня встретил один мой сослуживец... он-то и рассказал. Пытался меня задержать, даже зная, что я сам еду в город, и прошу только дать мне немного времени. Вряд ли поверил в мою непричастность...
   - Нэле замешана в подлоге, не так ли? - спросила Лайэнэ, и, увидев, как изменилось лицо гостя - будто он не знал, пытаться что-то сказать или сразу уйти, успокаивающе подняла ладони.
   - Я не стану больше спрашивать об этом. Так, хорошо. За девушкой вы ехать не хотите. Значит, намерены сдаться?
   - Нет, - ответил он в третий раз. - Я подумал... вы поможете мне увидеться с господином Рииши Нара?
   - С чего вы взяли, что именно ко мне можно обращаться с такой просьбой? - откликнулась она резче, нежели сама хотела.
   - У вас знакомств, наверное, больше, чем у всех остальных, - ответил он немного смущенно.
   - Прямо к нему вам что-то помешало пойти?
   - Сперва я хотел разузнать про Нээле. Но в любом случая боюсь, что нам просто не удалось бы поговорить - кто он, и кто я. И слишком много возможных свидетелей, я же по-прежнему в розыске. Теперь, видимо, еще пристальней станут искать.
   - А ваши товарищи из гарнизона? Есть же они у вас.
   - Я служил в земельной страже, не городской. Да и нельзя мне теперь видеться с ними, даже если не выдадут, - признался он, и, похоже, действительно говорил только то, что думал. Он не подозревал о большем, хотя невольно попал прямо в болевую точку. Выставить бы его из дома и забыть. Но та девочка всплыла в памяти - забывать придется сразу двоих. С ними поступили настолько подло...
   - Я не могу ничего обещать, - сухо ответила хозяйка дома. - Господин Нара не входит в круг людей, расположенных ко мне. К тому же первое, что он сделает, это отправит вас обратно за решетку, и будет прав. И неужто не понимаете, каково его отношение к вам? Ведь с подлогом подставили и его.
   - Он слывет человеком справедливым, и, по крайней мере, может выслушать, - отозвался молодой человек. - В городской страже со мной хорошо обращались из-за его приказа. Я знаю, что за ту бумагу его людей не тронули, пострадали только земельные; иначе, боюсь, он бы не дал мне сказать и слова.
   - О чем вы хотите сказать? Попросить вернуть Нээле и заступиться за нее? - немного нервно рассмеялась Лайэнэ.
   Он снова посмотрел с удивлением.
   - Конечно же нет. Если она сейчас далеко от Осорэи, это лучшее, что могло быть. Может, за ней еще никого не послали.
   - Не поручусь, но, похоже, ее отъезд держали в тайне, - сказала Лайэнэ. - И отослали ее и труппу никак не люди Нэйта.
   Он вздохнул с видимым облегчением, хоть все еще и был напряженным до крайности.
   - Тем более нельзя ехать. Меня, скорее всего, перехватят в дороге, а затем и ее найдут. Но послушайте, я знаю о смерти Энори Сэнны - а она была под его покровительством.
   - Это вам кто сказал? Не о смерти, конечно, о ней весь город болтает.
   - Неважно сейчас... Сперва я был уверен, это он помог достать бумагу, но сейчас, тут, узнал, что его убили. И уже не знаю, что думать... Может быть, господину Рииши Нара пригодится живой свидетель? Без того, чтобы немедленно снести ему голову или добиться ответов нужных, но не правдивых?
   - А что потом?
   - Мне нужно только снять с нее подозрения. И с имени моей семьи.
   - Похоже, девушке повезло с вами, - вздохнула молодая женщина. Гость не отозвался, и будто выставил щит из собственного молчания. И это после всего, что наговорил! Не поздно ли? Лайэнэ вновь ощутила сочувствие, а потом почти злость. Если б она могла, вручила бы Нээле этому парню и выслала из города прочь, куда-нибудь к горным отрогам, где нет ни врагов, ни соблазнов. Но девочка, похоже, сделала другой выбор, и где она теперь? Почему глупые дети всегда стремятся к броскому и блестящему?
   - Я вам помогу, - сказала ашринэ. - Сущий свидетель, очень этого не хочу - не потому, что мне трудно или я жестока и бессердечна. Просто все это плохо кончится, нельзя испытывать судьбу до бесконечности, ей может и надоесть.
   - Мне в лесу попался красный вьюнок, - улыбнулся Лиани. - Похоже, он и вправду приносит удачу - я жив до сих пор. Очень надеюсь, что мы смогли разделить везение на двоих.
   "Как бы ни вышло, что в решающий миг везения не хватит никому из вас", - отметила женщина, но вслух этого не сказала.
   - Оставайтесь тут, я попробую завтра устроить вам встречу. Ночь проведете вон в той беседке - если вдруг розыск, из нее проще всего уйти незамеченным, в живой изгороди есть невидимый ход - ровно напротив фонарика над окном. Моя служанка о вас позаботится, - она поднялась, чтобы уйти, но Лиани остановил молодую женщину.
   - Простите, я задам еще один вопрос. Что именно случилось с советником господина генерала? Слухи очень невнятны... говорят, его прямо в доме убил лазутчик?
   - Говорят. А большего вы все равно не узнаете.
   По его взгляду она поняла, что вот про ее связь с Энори до гостя слухи дошли. Он, разумеется, промолчит, не посмеет упомянуть о таком. Подумаешь, велика важность... Да - они ведь почти ровесники с тем, убитым. Но Энори никогда не казался ей младшим.
   - Благодарю вас... - теперь его взгляд был прозрачным, усталым и немного растерянным, так бывает, когда после сильного напряжения или боли наступает короткая передышка.
   - Идите уже. Кто знает, как обернется завтра - может, долго еще не доведется по-человечески отдохнуть...
  
   Заснуть Лайэнэ не могла. В темноте сев на кровати, взяла ахи и принялась бессмысленно перебирать струны; вскоре осознала, что вот-вот поранит себе пальцы, с такой силой проводит по ним. Зачем она пообещала эту дурацкую помощь, грозящую смертным приговором? Что ей, признанной красавице города, все эти девочки, мальчики, в любви выбирающие не тех и равно безумные? Что она скажет Рииши, какими глазами на него посмотрит? А он ведь придет, хотя мог бы просто прислать стражу и забрать этого беглеца.
   Как надоели все - и с твердыми понятиями о чести, и вовсе без них!
  
  
  
   Глава
  
  
   Осень вступала в свои права - здесь, на севере страны, более стремительная, и с тем более яркая. Леса начинали облачаться в новое убранство, деревья и кусты состязались в многоцветьи: все краски, от зелени до золота, от охры до граната проступали на листьях.
   Лишь сосны и кедры смотрели свысока, оставаясь верны себе.
   Запах воздуха стал горьковатым, над рекой стаями пролетали дикие гуси. Они и спешили, и не хотели покидать здешние земли, поэтому кричали тоскливо.
   Женщины, ехавшие в ветхих дощатых повозках, смотрели вслед диким гусям. Они тоже оставили дом, тоже бы хотели в голос выражать свою печаль, но бодрились и старались смеяться.
   Две повозки, четыре лошади - и те, и другие были уже стары. Ладно хоть тратиться на них не пришлось милостью господина Кэраи Таэна. Он передал и небольшую сумму в дорогу. А вот поклонники театра поскупились, а то и просто опасались соваться к явно опальным актрисам...
   Красные занавеси, прикрывавшие вход в повозку, говорили яснее ясного - едет бродячая труппа. Издалека в них заподозрили бы циркачей, и лишь приглядевшись удивились бы почти полному отсутствию мужчин. Всего двое возниц, достаточно сильных для того, чтобы править лошадьми, носить тяжести, а если что, отогнать волка. А вот со стаей волков лучше не встречаться.
   - Не страшно, - говорила Акэйин, хозяйка и глава труппы. - Я столько поездила, думала, наконец стала оседлой пташкой, но, видимо, судьба еще посмотреть мир. И вы не хнычьте - раз уж я, старая карга, улыбаюсь!
   Но старой она не была - пожалуй, ей еще не сравнялось пятидесяти, точно сама не могла сказать; невысокая, подвижная, крепкая, и наравне с мужчинами правила повозкой.
   - Вот лошадям тяжело, они, бедняжки, такой груз волокут, а вы, кобылки здоровые! - журила она актрис, когда те пытались жаловаться на усталость от сбора хвороста или жесткое ложе.
   На привалах она требовала, чтобы девушки не только занимались костром и едой, починкой или стиркой одежды, но и неустанно репетировали, повторяли и без того от зубов отлетающее, и пантомимы, и танцы. Если ровной выдалась площадка, где встали - отлично, если через шаг коряги и рытвины - что ж, приноравливайтесь, как знаете, но чтоб выглядело красиво! Как урок, задавала учить новые стихи и кусочки пьес.
   - Повезло, что мы - театр киири, и пусть в больших городах не слишком заметны, в деревнях нас полюбят. Простому люду смешные сценки из жизни ближе похождений героев и мудрецов, - увещевала она актрис. Те по разному перенесли высылку в дальнюю крепость - одни спокойно, с неким отрешенным смирением, другие с интересом, а третьи плакали или негодовали. Труднее всего было с Сэйэ, которая еще недавно не просто мечтала о лучшей доле, но прямо-таки была уверена в ней.
   А еще Сэйэ будто кислое яблоко жевала каждый раз, когда смотрела на Нээле. И сама на себя злилась. Да мало ли с кем господин Энори развлекался! А эта еще и дурочка какая-то, ни ступить, ни сказать связно не может. Точно ведь не соперница, никогда не была ею; любого может временно потянуть и на простушек, иногда всем хочется чего-то нелепого.
   Только вот госпожа Акэйин теперь не отпустит эту Нээле, если прямо не повелят сделать этого - чинит одежду и вышивает она отменно, надо признать.
  
  
   Сама Нээле в эти дни так же устремляла взор вслед диким гусям, так же готовила пищу и мыла котлы, только вместо репетиций чинила наряды для сцены. Ей овладело непроницаемое спокойствие, какое, вероятно, бывает у отшельников высоко в горах, где время течет незаметно и неизменно, а от самого человека ничего не зависит, и лавина может смести крохотную хижину в любой момент.
   На спутниц она смотрела с приязнью, отвечала на их расспросы, как живут в Срединных землях.
   У девушки не было при себе ни одной ценной вещи, ничего не взяла, хоть никто не следил за ее сборами - но лучше бедность, чем снова подозрения в воровстве.
   Хозяйка труппы очень деловитая женщина, сразу поняла Нээле. Вроде и голос негромкий, и никакой грубости, а поди-ка, ослушайся. И ведь не боялись ее, как сама Нээле порой побаивалась госпожи Каритэ. С Акэйин можно было и пошутить, если, конечно, та не рассержена.
   Из всех актрис девушке больше всего нравилась круглолицая Юмиэ, заботливая, с виду слишком тихая для подмостков. Но она обладала острым, живым умом и не пасовала даже перед Сэйэ, самым дерзким и злым языком труппы.
   Что эта похожая на кошечку девушка была близкой подругой Энори, Нээле поняла быстро. Что до нее самой, то ее никто не знал, рассказать о прошлом было некому, а что знала, всей труппе уже поведала Сэйэ.
   Акэйин еще в самом начале спросила Нээле, ждет ли та ребенка, услышав отрицание, еще какое-то время пристально наблюдала за ней, да и остальные попутчицы, кажется, не сомневались, что услали ее не просто так. Потом и они облегченно вздохнули - с собой-то знали, как разобраться, но с этой что пришлось бы делать?
  
   Да, тут было спокойно, и лишь иногда Нээле просыпалась в страхе, прислушиваясь, нет ли вокруг чужих голосов, да порой днем оглядывалась по сторонам - может, уже скачут за ними? Исчезнуть бы поскорее, раствориться в бесконечных земных просторах, как гуси в блекнущем день ото дня небе.
   Что говорить - она жива и почти свободна лишь потому, что два человека в свое время поверили ей.
   ...Не так давно женщина, приставленная служить ей в том домике, обронила как-то, ничего не зная о прошлом девушки: повезло, как красотке О-эн. Нээле знала эту старую историю, о ней порой вспоминали вышивальщицы: дочка кузнеца стала женой генерала. Только в тот час сама Нээле не считала себя счастливой, и даже удачливой.
   Но она ошибалась тогда, ведь и вправду ей повезло несказанно, и, зная это, на всех крохотных придорожных алтарях она оставляла дар - по чуть-чуть еды, больше ведь ничего не было.
   "Он всерьез меня отпустил? Или так пытаются выследить моих "сообщников?" - думала Нээле. Кэраи Таэна не был похож на добросердечного и чувствительного человека. Впрочем, и жестоким он не был...
   Совестно было из-за того, что сказала тогда не все. Про случай с цветами - то было видение, бред... Как и о том, что Энори обмолвился о шпионе, который больше не помешает. Но ведь Энори знал о нем раньше, и ничего не делал, что же случилось с тем человеком?
   Это он убил тех двоих - и она оставалась наедине с убийцей? Который ее защищал... Но зачем? Это была лишь игра, или сеть для кого-то - наверное.
   А каким он был в их первую встречу - рассерженным, тронь - и посыплются искры. Больше не видела его таким. Что же так задело Энори в тот раз?
   Игла привычно ныряла в полотно и поднималась обратно, стежки ложились один к одному, а она думала о своей странной судьбе. Девчонка из мастерской, слишком тихая, чтобы устроить свою жизнь, она всего за пару месяцев удостоилась внимания двоих людей такого ранга, о каком не могла и мечтать. И вот один погиб, у другого она в немилости. А ее судьба швыряет куда-то к самой границе, откуда бегут крестьяне, где бродят шайки разбойников и бандиты-рухэй. Да, судьбе не откажешь в умении посмеяться. Может, хоть Лиани жив и свободен, но как об этом узнаешь?
   Только молиться об этом могла, иного уже не пыталась. С тех пор, как она узнала о смерти Энори, больше не было ни видений, ни тени предчувствий. То ли все умерло вместе с ним, то ли и не было у нее никакого дара, а он лишь играл с девушкой, или сам заблуждался.
  
  
   **
  
   Гребни и шпильки не могли удержать тяжелые пряди, словно волос вмиг стало в несколько раз больше, а руки потеряли ловкость. Она хваталась то за одно украшение, то за другое, уронила флакончик любимых духов - не разбила, к счастью. Девочка-прислужница с ног сбилась, подавая разные пояса и воротнички.
   Потом это все показалось ужасно глупым, и Лайэнэ с досадой велела принести обычное свое платье из тонкого шелка - голубое, с лебедями, вышитыми на подоле и рукавах, и безрукавку из шелка плотного, темнее парой тонов. И пояс, белый, густо вышитый алым. Могла и во всем голубом придти, но не сейчас, нечего выдавать себя за ту, кем не является. Сняла почти все украшения, оставив лишь те, что держали наконец созданную прическу.
   Лицо почти без краски отразилось в зеркале ужасно бледным и в даже неприятным. И это была не знаменитая красавица, гордая своей силой, а растерянная просительница.
   Прикусив губу, подошла к столику, выдвинула нижний ящик. Не глядя, нашарила там шкатулку, прижала к крышке ладонь. Нет, данное себе слово она не нарушит, и никогда не откроет шкатулку, тем более не наденет ее содержимое. Тогда ее и вовсе никто не пустит на порог. Но все-таки близость когда-то любимых вещиц успокаивала. Даже через дерево они казались теплыми.
   Наконец убрав руку, сжала ее в кулак. Снова взглянула в зеркало, улыбнулась своему отражению. Вот так-то лучше.
  
  
   Лишь в самом крайнем случае такие, как она, решались сами, без зова явиться в дом кого-то из знатных семей. Но Лайэнэ вдвойне не могла себе этого позволить, и направилась к городским казармам - ближе к полудню, когда, знала, Рииши там, но занят уже меньше. Посторонних туда не пускали, и она, передав записку, с трепетом осталась ждать у ворот. Стояла неподвижно, будто еще один воротный столб, закутанная в тонкую полотняную накидку, так, что и края платья не видно, не то что лица.
   Если сейчас он откажет в разговоре, конечно, всегда можно вновь подстеречь на улице, только вот время дорого, а разговор о Лиани на улице не затеешь.
   Четверть часа прошло, затем еще столько же, редкие прохожие кидали на нее любопытные взгляды - к кому, интересно, пришла эта женщина, судя по новой чистой накидке, не бедная? Тени укорачивались, становилось все жарче, будто в разгар июля, а может, просто кровь Лайэнэ бежала быстрее. Караульные же вовсе на нее не смотрели - не пытается пройти внутрь, и ладно. Наконец длинная фигура одного из стражников возникла у ворот, коротким кивком он велел просительнице следовать за ним.
   Хоть и волновалась, и готовилась к разговору, не удержалась, влекомая одновременно и любопытством, и выучкой - пока шли, бросала взгляды по сторонам, рассматривала приземистые темные здания по краям двора, и столбики с мишенями, и чучела для отработки ударов. Народу во дворе почти не было, стражники либо несли службу на улицах, либо отдыхали сейчас в более уютных местах, чем пустая, залитая солнцем каменная площадка.
   Лайэнэ проводили в крохотную светлую комнату, ее украшали только ажурные тени от оконных решеток - они, падая на пол, казались причудливыми циновками. Рииши сидел в даже на вид тяжелом дубовом кресле перед таким же столом, и глядел не на гостью, а будто бы изучал узоры сбоку столешницы. Лицо было - не в каждом театре такую холодную маску увидишь.
   Еле заметным движением кисти указал ей на второе кресло, напротив. Лишь когда она села, заговорил:
   - Когда меня уведомили, что какая-то женщина прячется под накидкой и хочет со мной говорить, я и не сомневался, кто это. И чего ты на сей раз хочешь?
   Лайэнэ неторопливо откинула ткань, открывая лицо и волосы, попутно незаметно проверила, не сбилась ли прическа.
   - Благодарю, господин, что согласились выслушать.
   Рииши на миг оторвался от созерцания узоров и сказал чуть раздраженно:
   - Ты можешь обращаться, как прежде, только говори быстрее и уходи.
   Как он смотрел... раньше взгляд давал почувствовать себя одетой в солнечный свет, а сейчас будто глухая стена перед лицом. Но хоть не было прежней боли и презрения в глазах. Просто ушла, отодвинулась к самому горизонту, далеко в прошлое, по другую сторону судеб, и можно порой вспоминать о ней, и больше не видеть ее.
  
   Молодая женщина облокотилась на край стола, чуть подавшись вперед:
   - Я не задержу тебя. С тобой ищет встречи Лиани Айта. Не сомневаюсь, это имя не успело забыться.
   - Что? - такого он не ожидал. Впервые Лайэнэ видела, чтобы он, некогда столь близкий, так хорошо изученный, растерялся и смотрел округлившимися глазами. Ашринэ кротко повторила сказанное, чуть опуская взор, - лишь для виду, а следила за ним еще пристальней.
   - Откуда ты знаешь?
   - Этого я сказать не могу... пока, - голос ее стал тише, грустнее, чтобы не дай Сущий слова не показались вызовом, попыткой торга.
   - Что значит "пока"?
   - Дело в том, что он... не подозревал о подложной бумаге. И вернулся, узнав.
   - Тогда почему он все еще не здесь? Точнее, не в доме Нэйта?
   - Разве господин Нэйта-младший стал бы его слушать?
   - А он что, надеется оправдаться? - удивился Рииши.
   - Нет, но... От этого зависит судьба еще одного невиновного человека.
   - Кого же?
   - Девушки.
   - Уж не той ли, из-за которой он и угодил за решетку? - лицо Рииши и близко не напоминало маску актера, как во время приветствия; на нем одно выражение сменяло другое. - Постой... а ты здесь причем?
   - Я - ни при чем. Но так получилось, что он обратился ко мне.
   Она подняла глаза и теперь не опускала их, глядя на борьбу гнева и изумления.
   - Кто-то из нас не в своем уме, или, может быть, я ослышался? Ты действительно пришла ко мне по просьбе беглого преступника, который связался с еще одной сомнительной девицей?
   - Не совсем так. Девушка попала в трудное положение, я лучше многих знаю, каково это. Нашелся человек, которому это не безразлично. И да, я пришла с этим к тебе.
   - Ты хочешь попасть под суд как сообщница и укрыватель?
   - Ты же знаешь, что это не так.
   - И в чем из этого я не прав?
   - По закону - прав во всем...
   - А другое меня больше не интересует. Так где же он?
   - Этого я сказать не могу.
   - Смеешься ты, что ли? Ты не покинешь эти казармы, пока не скажешь.
   Лайэнэ встала:
   - И как далеко ты зайдешь? Будешь ждать, пока я скажу добровольно? Но тогда пройдет время, будет поздно кого-то искать. Или отдашь меня Нэйта? Или, может быть, сам...
   - Не веди себя глупо, - он тоже поднялся. - Не ввязывайся в это дело. Уходи. А его заберут мои люди.
   - Послушай, - она умоляюще сложила руки. - Пожалуйста, не спеши сразу делать непоправимое. Я приведу его к тебе - сама. Но я не могу привести человека на смерть. Пообещай, что выслушаешь его.
   - Он в городе, - Рииши подошел к двери, кликнул стражника, сказал, не глядя на гостью, но ей: - Ты пока посидишь под замком, а его найдут, пусть даже придется перевернуть мостовую, - и велел стражнику: - Ты слышал. Уведи ее, но обращайся вежливо.
   Высокий человек положил руку ей на плечо.
   Лайэнэ ощутила безнадежность. Нечего было предложить, не к чему воззвать. Свою судьбу упустила, хотела помочь чужой - и снова окажется бесполезной. И даже больше; не согласись она стать посредницей, тот парень может и уцелел бы, а так для него все кончено.
   Но раз уж взялась... и пусть Рииши думает, что хочет.
   Она, чуть наклонившись, развернулась - как в танце, в которых ей было мало равных, и вот уже стояла в паре шагов от стражника. Он больше не был ей интересен, смотрела Лайэнэ лишь на его командира.
   - Это такая слепота, - сказала она. - А если он знает что-то еще о бумаге? От тебя не пытаются скрыться, получить что-либо себе, просят лишь выслушать - а там как сочтешь нужным. Он чужой в этом городе, и не сможет его незаметно покинуть. Ты говоришь, мостовую? Довольно людей на воротах. Ты можешь выведать новое; иногда из малых ниточек ткется полог, тебе ли не знать, уроженец Высокого Дома?
   Увидела нетерпение в его глазах - вот-вот прервет, и что-то еще, будто обдумывал сказанное. Поспешила добавить:
   - Ведь он не дурак - только просить, ничего не давая взамен. Его отпустили именем Макори Нэйта. А потом была сам знаешь чья смерть. Тебе ни к чему знать, что за этим стоит? Ведь имя вашего Дома лишь чудом не оказалось запятнано. А кто-то, может быть, сомневается...
   - Ладно, - сдался Рииши после короткого размышления. Кивком отослал растерянного стражника - тот во все глаза смотрел на красивую нарядную женщину, не понимая, задерживать ее или же нет. - Я приду на закате в тот "бутон", что у мостика. Приводи его, но лучше бы тебе не дарить никому напрасных надежд. Мои люди будут неподалеку.
   - Благодарю, - сказала она. - Это много.
  
   ...Если он обещал, слово сдержит... Верность слову - одно из немногого, что у него осталось и что не позволит отнять.
  
  
  
   **
  
   Конечно, он волновался. Не обучен был скрывать свои чувства, хоть и старался. Стоял у окна беседки, от нечего делать изучая ажурную раму. Свет, проходящий через цветную бумагу, зелеными и желтыми узорами падал на его лицо и одежду, и Лиани выглядел совсем юным и уязвимым.
   - Не могу обещать, что все сложится хорошо, - сказала Лайэнэ, останавливаясь на пороге. - Но сегодня вечером вы поговорите. Вероятно, городская стража будет неподалеку, остальное зависит от вас. Сумеете убедить господина Рииши Нара - ваше счастье.
   - Спасибо, - сказал он. Больше ничего не прибавил. Лайэнэ ждала россыпи заверений и благодарностей, но ей отчего-то хватило и одного слова.
   Молодая женщина прошла в беседку, опустилась на мягкое сиденье. Жестом пригласила и Лиани сесть. Служанка возникла на пороге, поставила на столик поднос с едой и питьем и исчезла. Лайэнэ проводила ее взглядом и обратилась к гостю.
   - Вы уверены, что вам есть, что сказать, помимо просьбы о помощи? Если нет, то, может, еще не поздно. Не думаю, что уже отдан приказ задерживать всех похожих, хотя через ворота...
   - Не надо, - улыбнулся гость. - Не отговаривайте. А я попробую, вдруг получится.
   - Но это... такой большой риск.
   - И что же, скрываться в лесу? Я так не смогу, - он смотрел на тепло светящуюся бумагу в оконной раме, будто на далекий свет родного очага. Затем перевел взгляд на молодую женщину:
   - Но я думал только о нас двоих, а вам ведь тоже может грозить опасность.
   - Мне нет, - она улыбнулась. Надо же, он сообразил, наконец. И даже осознал в полной мере, судя по тревожному, виноватому взгляду. Славный все-таки мальчик.
   - Выпейте лучше, - она неторопливо налила в тонкостенную чашку крепкую настойку, протянула гостю. - Разговор вам предстоит непростой. Я могу посоветовать только одно - не ходите вокруг да около, господин Нара не любит этого.
   - Да я и не смог бы. Но вам... если вдруг я сумею в чем-то быть полезным...
   Он не очень-то верит, что получит такую возможность, отметила молодая женщина. Но все-таки пытается верить. По привычке присматриваться к людям изучала его черты, выражения, жесты, хоть это и не могло понадобиться. И все-таки немного жаль, что среди тех, что приходят к ней, таких очень мало.
   - Вашу девочку... я и впрямь хорошо помню, - призналась Лайэнэ. - Она сумела меня удивить. И я понимаю, чем привлекает...
   - Да. Только она не моя, - он так и не сделал глотка, и снова глянул на цветную бумагу с легкой, все еще виноватой полуулыбкой.
   - На момент нашей встречи она ни с кем не была связана, Энори она была нужна для каких-то других дел, - сказав, молодая женщина пожалела о своих словах. Надежду-то зачем давать? Тем более сейчас. Но он, кажется, не поверил.
   О чем-то задумался, долго держал на весу чашку и, наконец, одним глотком осушил ее.
   - Я бы хотел еще кое-что рассказать, - произнес он изменившимся тоном, отрывисто.
  
   Лайэнэ с возрастающим изумлением слушала историю о болотной нежити, вспоминая смерти в казармах. Лиани же смотрел на нее почти умоляюще, такого не было, когда он просил о встрече с Рииши.
   - В это трудно поверить, но я разговаривал с ним. И я понимаю, как все это звучит.
   Лайэнэ рассмеялась.
   - Считаете, если я женщина и живу в квартале развлечений, то настолько доверчива? Вы спокойно побеседовали с выходцем из Нижнего дома и прогулялись с ним ночью? - она не сдержала иронии в голосе. - Тогда я понимаю вашу безрассудную просьбу - не представляю, что может вас напугать!
   - Да поздно уже бояться, за себя-то, - ответил он рассеянно, и ей стало немного неуютно. А Лиани добавил:
   - У меня все равно не оставалось выхода кроме как возвращаться, но нельзя же оставлять такую тварь на земле.
   - И что вы предлагаете? - спросила она, ощутив почти детское любопытство, правда, щедро сдобренное недоверием. Этот молодой человек оказался с сюрпризами, а уж казалось бы - проще некуда. Но на сумасшедшего или мошенника он не похож, на тех, кто выманивает сочувствие байками - тоже.
   - Кажется, подобную нежить в мире людей держат предметы, оставленные перед смертью. Но даже если вдруг свершится чудо и мне позволят уйти, сняв все обвинения, я не найду эту вещь: и не знаю, как, и он не позволит. Может, какого монаха спросить... Или может быть где-то в книгах написано, что стоит делать?
   - Я, конечно, разное повидала, но монахи, изгоняющие нечисть, нечасто сюда заходят! Нет, простите мой смех, но я думала только о вашей сегодняшней встрече, я не готова была услышать такое. Но скажите, ведь вы придумали это, чтобы не так тяжело было ждать?
   - И для этого я стал бы обманывать вас? - звучало это как вопрос, но таковым не было.
   - Не всякая сказка обман... но я не знаю, что и сказать. Мне нужно время, подумать.
   - Вы мне не верите, но теперь вы хотя бы знаете, если вдруг что. Не сердитесь, госпожа, - прибавил он чуть погодя.
   - Я не сержусь, - она протянула руку, осторожно забрала у него из ладони чашку, которую так и сжимал. - Господин Рииши Нара согласился вас выслушать, но хоть о нежити молчите! Этого он не выдержит...
  
  
   До "бутона" они добрались быстро - в том же квартале, всего-то пару улиц пройти. С виду ничего необычного - ашринэ торопится на очередную встречу, а провожает ее, похоже, слуга; опять же дело обычное - богатые красавицы Квартала одни не ходили. А что слуга выправкой больше на военного смахивает, не каждый заметит. Гуляющих здесь было немного; и те, что попадались - ярко одетые, радостно-оживленные люди - мало глядели на прочих. Уже горели фонарики - мягкий свет в бумажной оболочке, то тут, то там из-за живой изгороди доносился смех и нежная музыка.
   Лайэнэ бросила монетку сторожу "бутона", зашли вместе со спутником. Рииши появился менее чем через четверть часа. Хмуро глянул на молодую женщину:
   - Подожди снаружи.
   Та покорно выскользнула в сад, присела на камень недалеко от входа. Теперь она сама выглядела служанкой, ожидающей госпожу. И опять же, лишь острый глаз заметил бы в сумерках, что накидка ее из дорогой тонкой шерсти, какие редко носят служанки. Да и поза слишком грациозна для обычной женщины.
   Бросала встревоженные взгляды на стену, отделанную цветными рейками: она не пропускала голосов, и ставни были закрыты. О чем говорят эти двое? А где-то здесь неподалеку люди Рииши, ее саму они наверняка видят прекрасно. Но ей-то они не опасны...
   Когда прошло около четверти часа, острая тревога начала покидать ее сердце. Что бы ни произошло, разговор состоялся. Она сделала все, что могла, и, была уверена - Лиани тоже. И мысли понемногу принимали иное направление.
   Трудно встречать отчужденность не так давно близкого человека.
   Она помнила первую встречу. Один из весенних праздников, с десяток молодых людей, и девушки пели, и Лайэнэ тоже ... Потом были игры в саду, под опадающими лепестками, в мягком вечернем свете. Затем, когда уже смеркалось, зажглись фонари, и гости незаметно разбились на пары; кто-то уже уединился, кто-то еще был на людях, а они с Рииши как-то незаметно ушли гулять вдоль канала, так и прогуляли всю ночь. Перед тем как проститься, взял ее ладонь, прижал к щеке на короткий миг...
  
   Смешно... утром она гадала, появится ли он еще. А через пару дней уехали за город на берег реки, и там встречали рассвет, беседуя обо всем, что приходило в голову. Сперва о стихах, о местах, где побывали или хотели бы побывать. Он о государственном устройстве упомянул - может ли подняться наверх простой человек, она возразила. Спорили, часа, наверное, два, обоих увлекла эта тема. Лайэнэ даже забыла, что свое мнение ей надлежит показывать лишь для того, чтобы собеседник мог с блеском его опровергнуть. И вновь - только к руке ее и прикоснулся. Так молодая женщина и не знала до сих пор, намеренно ли он предоставлял выбор ей, или просто иначе не умел.
   Сидя на постепенно остывающем камне, думала о прошлом - и прощалась с ним. Эта дорога закрыта, и можно страдать о несбывшемся, а можно идти дальше, вперед. Рииши откликнулся на ее просьбу, мало того - он вновь показал себя человеком достойным. Чем бы ни кончился разговор в "бутоне", это уже не изменится. Но большего можно не ждать.
   Стыд, тоска, сожаление о несбывшемся, глубокая симпатия и привязанность - эти чувства не раз еще всколыхнутся в ней, но прошлое пусть остается в прошлом.
   Лайэнэ подняла голову: с неба, как всегда в этом месяце, то тут, то там срывались звездные слезы. Небеса провожали лето, а с земли его утешали мерцанием еще не заснувшие на зиму светляки.
   Как она будет думать спустя десять лет - было ли это любовью, или просто воплощенной мечтой девочки из низов, из квартала развлечений? Успело ли нежное чувство стать любовью за те полгода, пока они были вместе? Даже такая, как она, могла ошибиться, отмеченная не просто одним из высших, но еще и очень хорошим человеком.
   Тем более такая, как она.
   В то время Лайэнэ считала себя умной и опытной, и лишь вмешательство другого человека, игравшего с ней, как с куклой, показало, как она ошибалась.
   И Рииши, возможно, ошибся; увлечься красавицей очень просто, особенно если она неглупа и прославлена. Как бы то ни было, эту потерю она не просто переживет - уже пережила, - но отпустит.
   А у него потерь куда больше.
  
  
   **
  
   Отрывисто, будто кашляя, ухает сова - странно слышать ее в городе, даже здесь, на окраине.
   Тонкие стенки в "бутонах", но, если говорить негромко, а сидеть близко друг к другу, самое место для тайн, неважно, каких. Но сейчас можно не опасаться чужих ушей - верные люди за стенами чужого сюда не подпустят.
   В таких полудомиках, полубеседках редко бывало светло по-настоящему: здесь виделись не только парочки, но и собеседники по тайным делам, а они тоже старались укрыться в тени.
   Рииши велел принести сюда больше света. Сел в деревянное кресло и будто не обращал внимания на парня, который при его появлении опустился на колено и так застыл, глядя в пол. Рииши хранил равнодушие на лице, но исподволь разглядывал - вот какой, значит. Видел его только раз, когда тот лежал в камере без сознания. Не узнал бы, конечно.
   Лишь когда комнатка наполнилась огнями двух сильных ламп, велел тому поднять голову.
   - Смотри на меня и говори, что хотел.
   К удивлению Рииши, рассказал всё Айта четко и коротко, он меньшего ожидал от десятника земельной стражи. Может, Лайэнэ помогла подготовиться? От этой мысли стало не очень приятно. Но она тут же улетела, лишь только парень так же спокойно и ясно объяснил, что возвестить о его свободе тогда, ранним утром, явилась девушка. Стражники ее не видели. Бумагу отдала не она, но поджидала в паре кварталов от казарм стражи, привела коня, чтобы Лиани мог уехать.
   Ни один человек больше не мог этого подтвердить.
   - Значит, это твоя Нээле привезла тот приказ?
   - Может быть и она.
   - И не говорила, откуда взялась эта подпись?
   - Нет. Точно она ничего не сказала.
   - И об этом больше никто не знает.
   - Если Орни - мой сослуживец, которому я по неведению проговорился, здесь, то знает господин Макори Нэйта.
   Рииши подался вперед, сжав ручки кресла:
   - Продолжай!
   - Мы виделись с ним неделю назад, - Лиани, не нарушая приказа смотреть в глаза, рассказал о встрече у пруда. - Мне удалось скрыться, я не хотел снова попасть за решетку, прежде чем что-то пойму. Но даже если в город я успел раньше, потом ведь искал Нээле - Орни уже должен быть здесь, и не первый день.
   Взгляды молодых людей будто зацепились один за другой, и, хотя вопроса не прозвучало, ответ на него был получен - нет, Макори не говорил ничего. Дом Нэйта не сделал ни одного движения, которое бы показало - он напал на след и намерен распутать это дело. Но почему? Все-таки остается в неведении, или же...
   Рииши испытал не слишком приятное ощущение, что парень напротив думает ровно о том же. Поднялся и резко спросил о другом:
   - Откуда ты знаешь Лайэнэ?
   - Я ее не знаю, господин. Искал того, кто может помочь, и подумал - она наверное знает все и про всех. А госпожа Лайэнэ оказалась очень добра ко мне.
   Вот же демоны... теперь понятно, почему она так настойчиво просила о разговоре. И впрямь... было, что выслушать.
   Рииши обдумывал прозвучавшее, попутно разглядывал парня, испытывая отчуждение, почти неприязнь - и что-то еще, неожиданно теплое. Даже если забыть о подлоге, самовольно покинувший службу ради прихоти Лиани Айта не заслуживал добрых слов. Но... после смерти Сэйку что-то надломилось внутри. Мальчишка умер из-за любви, нелепо... и этот готов был... только в отличие от Сэйку знал, на что идет. А сейчас он рискует не только своей жизнью, рассказал и о девушке - но другого способа помочь им обоим и вовсе нет.
   И он не в отчаянии, не испуган - но до предела собран, будто прыгает через пропасть. Из тех, кто сражается, а не сдается на милость судьбы.
   В какой-то миг ощутил почти жалость. Парень напротив отдал всё, а его любимая предпочла легко доставшуюся роскошь. Или все же невольно стала чужой игрушкой?
   Игрушкой того о ком Рииши не мог думать без горечи, что сильнее любой ненависти. Сам виноват... сам поощрял его дружбу с братом. Но он тоже умер, и умер нехорошо.
   Негоже вспоминать его злыми словами...
   Рииши подошел к двери, приоткрыл дверь, выглянул наружу. Тут же подскочил один из охранников, готовый исполнить любой приказ.
   - Никто не приближался?
   - Нет, господин. А та барышня все сидит на камне, и не шелохнется.
   - Хорошо, оставайтесь на месте.
   Притворив створку, Рииши вернулся к своему креслу, но остался стоять. Вновь обратился к Лиани, который так и не шевельнулся с момента, как опустился на пол.
   - Ты пришел, рассказал все это. Но ведь не для того, чтобы просто сложить голову. Чего ты хочешь? Торжества справедливости, а себе ничего? Или свободы?
   - Защиты для моей семьи - и для нее, для Нээле. Я уверен теперь, она тоже ни о чем не подозревала. То, что будет дальше, от меня уже не зависит.
   - Твою бы верность, да на дела службы...
   Заметил, что лицо парня порозовело. Ага, все-таки есть у него совесть, не только чья-то там мордашка в мыслях.
   - Из-за тебя уже умерли несколько человек. Расплатились за то, что выпустили на волю. Они же не знали о подложном приказе.
   - И я об этом не знал, - тихо ответил Лиани. - И всегда буду помнить о них. Но я уже никого не верну. И вина это не моя, за свою я еще отвечу.
   - Ты выбираешь, за что тебе отвечать?
   - В своем сердце - да, я.
   - Значит, себя ты ставишь выше людского суда?
   - Не выше. Но есть вещи, которые решает не он.
   - Например?
   - Я не знаю. Только закон и справедливость не всегда идут рука об руку...
   - По закону твоя голова уже давно должна быть отдельно от тебя! - взорвался Рииши, задетый самообладанием беглеца.
   - Да, это так.
   - Ты будешь оспаривать закон?
   - Нет. Я только прошу о помощи.
   Рииши пожалел, что он не грузчик с пристани. Тем невозбранно употреблять крепкие выражения.
   - Позвольте мне еще сказать...
   - Ну, давай.
   - Когда меня пытался задержать бывший сослуживец с новобранцами, один из них погиб. Не от моей руки, но это уже не имеет значения.
   - Так, - сказал Рииши, слова у него кончились. - Что-то еще?
   - Нет, господин.
   Один оставался на полу, другой стоял, и оба разглядывали огоньки в одном и том же светильнике. На темную коленопреклоненную фигуру рядом Рииши смотреть избегал. Очень уж двойственные чувства вызвал этот человек. Он нужен, в этом сомнений нет, но почему этот подарочек свалился на их Дом? Макори ту бумагу не подписывал, это ясно как день. И молчание их, и смерть Энори... И девчонка пришла от Нэйта, Макори так настойчиво намекал, что скормит ее хассе. Нет, про этот узел думать сейчас - голова в такой же узел завяжется. Возможно, отец сумеет придумать, или господин Кэраи Таэна.
   А пока - забрать этого парня и рассказать все отцу. Самому тут решать нельзя, слишком многое можно потерять.
   - Вставай, - сказал глава городской стражи. - Поживешь еще. Может и в самом деле пригодишься, как свидетель. Будешь там, где скажу.
   Он ожидал возражений, с этого бы сталось. Но тот лишь склонил голову. Поблагодарил учтиво и коротко. Не то искреннее согласие, не то вынужденная покорность силе, демон его разберет.
  
  
   Утренние лучи сегодня были розовыми, обещая дождь. Они еще слабо освещали комнату; отец просыпался с рассветом, и младший Нара, остаток ночи просидевший за книгой, сразу попросил дозволения поговорить.
   В стенах родного дома Рииши привык быть вполне откровенным. Только раз утаил, что у него на сердце и в мыслях - когда думал связать будущее с Лайэнэ. И хорошо, что утаил. Но сейчас, о ночной встрече, отцу рассказал. Опасался немного родительского гнева - хоть и безмерно уважал, Аори Нара все-таки был мерилом правильного, законного в этой жизни. А согласиться на тайную беседу с преступником, да еще и пообещать ему что-то, пусть без гарантий и для того, чтобы использовать после... Вот это "использовать после" отец тоже мог не одобрить.
   Но выслушал он хоть и нахмурясь, но благосклонно кивая.
   - Опасную вещь ты затеял, но, может, сама судьба его привела. Хорошо, что мне все рассказал.
   - Не то дело, где можно молчать, - ответил Рииши.
   - Ты уверен, что об этом парне не знает никто?
   - Только Сущий может сказать наверняка, да Заступница. Но, похоже, его не выследили. Я посылал своих людей проверять, нет ли слежки за ним или за Лайэнэ. Кажется, на сей раз он был осторожен.
   - Похоже, он тебе симпатичен, - отметил пожилой человек.
   - Я сам этому поражаюсь, - ответил сын. - Он воплощает то, с чем я боролся всегда.
   - Да ладно, - улыбнулся глава оружейников. - С упорством и силой духа? Верностью? Нет, я его не оправдываю. Но признай, что он... необычен. И жаль, что попал в такую историю.
   - Но что с ним делать? Пока Нэйта молчат, разумно ли нам подавать голос?
   - Подождем, они тоже наверняка затаились и выжидают, что будет. Пусть расслабятся, решат, что Лиани Айта сгинул. А там будет видно. Пусть пока побудет у моих оружейников.
   - Вы думаете, стоит рассказать о нем господину Кэраи?
   - Надо бы, - задумался. - Но еще подождем, ему сейчас хватает забот - боюсь, он может поступить опрометчиво. Пока придержим эту новость. А ты мне вот что скажи - согласился из-за... нее?
   - Да, - неохотно признал Рииши. - Я позволил себя убедить. Но теперь думаю - не зря, может быть.
   - Не забывай, - отец поднялся, хромая, прошелся по комнате: видно было, что разговор не оставил его равнодушным. - Надо отдавать себе отчет в своих симпатиях, ведь это три разных вещи - закон, справедливость, и личное отношение. И есть четвертая - когда ведешь свою игру; нельзя смешивать эти понятия.
   - Я не игрок, отец. Не был и не буду.
   - Но помни об этом, чтобы не стать фигуркой на чужой доске.
  
  
   **
  
  
   Крупнейшие оружейные мастерские располагались в Срединной и в Осорэи возле южной стены. Лиани сочли за лучшее отвезти-таки в крепость. Не так близко, зато надежнее.
   Аори Нара распорядился определить его в подсобные рабочие в одном из закрытых дворов, так, чтобы Лиани выйти наружу не мог. Чем меньше людей будут видеть беглеца, тем лучше. Мастеру в письме было велено проследить за этим.
   А доставить молодого стражника в Срединную вызвался сам Рииши. С ее командиром Арисой у Дома отношения были хорошие, тот бы и проверять не стал, что за рабочего там привез младший Нара. К тому же давно хотел наведаться в мастерские.
   Они выехали на рассвете, в сопровождении всего двоих преданных слуг. А со стороны казалось, что слуг трое - на Лиани была такая же одежда, и синяя головная повязка со знаком-сойкой.
   Он, казалось, не тревожился больше. Жадно разглядывал небывало яркий рассвет, улыбнулся, когда дорогу пересекла сойка настоящая, чуть не коснувшись его самого.
   Рииши наблюдал за ним, удивлялся. Такая жажда жизни, умение радоваться мелочам - а ведь, считай, на краю находится. И не из тех дурачков, что просто не понимают опасности - все он понимает прекрасно. И выдержка такая, что позавидуешь.
   Стало жаль, что все это пропадет понапрасну.
  
   И на привале за ним наблюдал, пока молодой стражник вместе со слугами занимался костром и пищей - спокойно так, легко, и чуточку даже весело. Сам себе, с нежеланием отпустить потери, внезапно показался каким-то мрачным угрюмым старцем. Но Лиани есть за что бороться - за свою жизнь, за имя семьи, за благо той девочки, пусть он ей и не нужен. А Рииши вроде как и не за что - брата в мир живых не вернуть, Лайэнэ... нет, с этим тоже покончено. Разве что за свое счастье в будущем. Понять бы еще, в чем оно заключается.
   А пока большой цели нет, можно и за малое взяться - например, за историю этого парня. Всяко занятие, тем более что отец прав - что-то в Лиани вызывало симпатию.
  
   Перекусив, всадники направились дальше; к полудню тучи начали затягивать небо, день из светлого, розоватого стал сумрачным. Дорога привела к перекрестку, по обе стороны кустарниками щетинились небольшие холмы, то тут, то там высились осинки в багряном убранстве. Порыв ветра, бросивший пыль в глаза, заставил всадников зажмуриться, придержать коней. Затем под ноги скакунам потекла река из листьев.
   Конь Лиани был чуть дальше, он только попятился, а жеребец, который нес Рииши, уже ступил на вторую дорогу перекрестка - и с храпом взвился на дыбы. Листья текли, огибая конские копыта, будто поток крови.
   - Стой! - Рииши пытался сладить с ошалевшим жеребцом. Поток листьев еще сильней заструился по дороге, будто чье-то могучее дыхание подгоняло его. Откуда их взялось столько? Если все окрестные осины оборвать, едва набралась бы половина...
   Вскоре ветер прекратился, и по краям дороги разметало остатки листвы.
   - Что за нечисть взбесилась? - недоуменно спросил Рииши. Лиани подъехал ближе, опередив слуг, но не ответил, молча вглядывался в пустую дорогу - ни листочка не осталось на ней, ни кусочка коры или сухой травинки.
  
  
   Глава
  
  
   Большими и маленькими лоскутами тянулись золотые ячменные и просяные поля, зеленоватые гречишные, в которых прятались стайки перепелок. Ветер подсушивал ряды бобовых кустиков, и то тут, то там видно было работающих крестьян - мужчин в выцветших черных или синих холщовых одеждах, более пестро одетых женщин в широких юбках и кофтах.
   Наступил месяц Выпи, Роо.
   Две повозки, вмещавшие полтора десятка актрис, все катились на север по извилистым дорогам Хинаи. В маленьких деревнях актрисы не останавливались, а в больших проводили по нескольку дней, давали одно-два представления, не столько получая деньги, сколько пополняя припасы; где-то им бесплатно подновляли колесо, где-то подносили почти новое одеяло или пару плетеных корзин.
   В самых крупных поселках могли бы задержаться и дольше, но опасались, что об этом проведают в Осорэи; лучше не вызывать гнев высоких особ. И без того изгнанницы не спешили, напротив, словно оттягивали конец пути, понимая, что в крепости их свободе придет конец.
   Госпожа Акэйин благоволила Нээле, в основном за искусные руки девушки: не только вышивать умела, но и театральный костюм могла починить лучше их всех, и сшить новый. Остальные привыкли к навязанной им попутчице, некоторые, как Юмиэ, и вовсе привязались. Только Сэйэ по-прежнему недолюбливала ее. Дня не проходило без очередной ядовитой фразы; но Нээле слова эти кололи не больше, чем хвоя кедров и сосен, под которыми катились повозки.
   Ехать в них оказалось не так-то просто; много места занимали пожитки, и сидеть приходилось в тесноте, задевая локтями товарок. А из-за скученности и размолвки случались чаще. В маленьком возке Тайлин было куда удобней...
   По вечерам, сопровождаемые потрескиванием костра, звучали рассказы - чаще всего речь держала Акэйин. Путь ее был подобен хорошо запутанной веревке, и вмещал в себя сладость и горечь, относительный достаток и нищету. Как-то, разоткровенничавшись, хозяйка труппы умудрилась удивить и своих подопечных.
   - Я в юности чуть не осталась жить при монастыре, - лукаво улыбнулась она, и, хотя от глаз разбежались лучики неглубоких морщинок, в этот миг в отблеске пламени показалась совсем молодой женщиной.
   - Вот как? Но вы же из актерской семьи, - удивилась Юмиэ.
   - Из актерской. И премного мы поездили по северным провинциям! И вот на священной горе Огай, куда театральным и цирковым труппам путь заказан, на меня снизошел зов... но, подумав, я ему не вняла.
   - Как же вас пропустили на гору? - распахнула глаза другая девушка.
   - Э, так ведь я не актрисой туда пришла, а женщиной, потерявшей ребенка. Девочку мою унесла простуда, а не то, верно, сидела бы сейчас вместе с нами, - сказала она это легко, как уже давным-давно пережитое.
   - И долго вы прожили за освященными стенами?
   - Почитай, что и год... - она призадумалась, то ли производя подсчеты в уме, то ли вспоминая вехи своей богатой событиями жизни. Сложно было представить эту полную сил женщину монастырской отшельницей.
   Запел ночной пересмешник-къонг, искусно подражая то майскому соловью, то скрипу колодезного ворота. Нээле робко спросила, пользуясь тем, что собеседницы отвлеклись на голос загадочной птицы:
   - Госпожа Акэйин, верно, в монастыре вам многое приходилось слышать о тайнах этого мира?
   - Не то чтобы очень, но приходилось, - согласно кивнула та.
   - А то, что люди, не чужие друг другу в прошлой жизни, встретились в новой... знаете ли вы о таком? Легенды подобное говорят, но все это было когда-то давно...
   - Если не все завершили, или если долг привязывает к чему-то или кому-то, - кивнула хозяйка труппы. - Но, девочка, мало кто помнит прошлую жизнь. Только сердце не ошибется.
   "Может, поэтому Лиани так безоглядно кинулся мне на выручку... Может, в прежнем существовании..."
   Вой волков прервал и разговор, и птичье заливистое пощелкивание; женщины настороженно сбились возле костра, подкидывая больше хвороста.
   - Скоро больше их станет, - вздохнул возница. - Север да осень...
  
  
   Через пару дней, как в очередной раз на пути, показались соломенные и деревянные крыши. Первой заметила их Сэйэ, обогнавшая повозки, которые еле тащились под сенью вековых кедров.
   - Поторопитесь, пока не исчезла деревня! - воскликнула девушка. - Даже если там живут злые духи, я предпочту ночевать под их кровлей, а не в наших сундуках на колесах, - и, приподняв юбку, сбежала по склону вниз, напрямик, не дожидаясь, пока остальные обогнут холм и спустятся по дороге.
   Им повезло: в этот день отмечали окончание полевых работ, и в большом, довольно богатом селении, где остановились повозки актрис, народ был настроен весьма благодушно и желал развлечений. А уж забавных сценок в репертуаре театра киири было вдосталь. Все пошло в ход: про неверных жен, продажных чиновников и даже глупых монахов, которых обводят вокруг пальца барсуки-оборотни.
   - Неплохо, - говорила госпожа Акэйин, убирая заработанные монеты в маленький сундучок. - Я ждала меньшего. Заступница милостива к нам, она позволила приехать как раз на праздник.
   Но и помимо театра тут веселиться умели. Нээле, да и половина ее товарок впервые видела трюки, подобные тем, что выделывали местные силачи, жонглеры и акробаты, себя такими не называвшие. Люди строили из своих тел сложные фигуры и башни, бросали в колечко заостренные палки, и такими же палками сбивали водруженные на столб предметы. Сельчане актерами не были, ими двигал лишь молодой задор, а для того, чтобы показать мастерство, годилось все, что попадалось под руку, от глиняных чашек до вил.
   Ароматный дух витал над поляной, где проходило гуляние - медовый запах "солнечных лепешек", благодарности за урожай. Такие же лепешки с утра положены были на могилы предков, и на алтарь маленького местного храма.
   Молодежь с упоением предавалась играм, сплетала цепочки-хороводы в танцах. Не сдержавшись, к ним присоединились и самые юные актрисы, и даже Сэйэ, хоть сперва воротила нос от деревенщин.
   Нээле не отважилась стать в хоровод. При виде юношей и девушек, осыпавших друг друга медовой и медной листвой, ей захотелось плакать. Может, не у всех сбудется загаданное, но многих ждет счастье у семейного очага. Свадьбы часто играются осенью. А Нээле летит, как такой вот листик, и скоро из лоскутка солнца он станет пожухлым, иссохшим, и уже почти стал, хотя совсем молодо тело.
   Кому она такая нужна?
   Может, и нужна была бы Лиани, но жестоко и подло снова рассчитывать на него. Даже если бы он вдруг оказался здесь, предложил увезти, как тогда, из-под замка, и даже законно - сказала бы "нет". Он достоин лучшей доли. И без того, связавшись с ней, потерял едва ли не все.
   Остается надеяться, что он жив, сумел покинуть провинцию, а семья его не пострадала.
   А она будет зашивать костюмы актрис и шить новые, готовить краски для лица и ни на что не надеяться.
   Нээле вернулась в повозку, открыла флакончик духов, подаренный хозяйкой труппы.
   ...Аромат нежной, холодной, горьковатой свежести, он походил на дождь ранней весной. Нээле стало грустно, захотелось домой - все равно, куда, но домой - и чтобы сидеть у окна, и капли стучали бы по светло-зеленой листве, по крыше, рисовали круги на воде.
   Этот запах... он должен принадлежать юной девушке, только ждущей любви. Может быть, несчастливой, но пронзительной и кристально чистой.
   А она...
  
  
   Наутро небеса будто спохватились, что за долгое время не пролили ни слезинки, и разверзлись во всю свою мощь. С этого дня дожди не прекращались - то ливень, то серая тоскливая морось; актрисам впервые захотелось наконец укрыться под крышей внутри крепостных стен. Но, если раньше женщины сами не торопились, теперь по размокшей дороге скользили лошадиные копыта, а колеса вязли в грязи. Тут начинались предгорья со всеми их трудностями, из которых лужи в сырой глине были не самой большой бедой.
   Ладно хоть больших рек впереди не предвиделось, надолго остались бы на берегу.
   Утешение путницам было - кое-как устроившись на ночлег среди пожитков слушать былички и сказки, которые Акэйин знала во множестве.
  
   - Про гору Огай, как мне жилось там, я вам говорила, а вот тамошних сказок еще не успела поведать...
   - Расскажи, госпожа Акэйин, - попросила Юмиэ. Она подоткнула юбки, усаживаясь поудобнее. Остальные придвинулись еще ближе к хозяйке труппы, чтобы стук капель по крыше повозки не заглушал голоса.
   - Ну, слушайте. Рассказывал мне монах, а ему в юности поведал прежний настоятель, сам бывший свидетелем. Дело было в горах Юсен, недалеко от границ провинции Мелен. Сын деревенского старосты долгое время гостил у родни, и теперь возвращался домой. Вы знаете, как бывает в горах - дорога вьется до бесконечности, и он, торопясь домой, решил попробовать пройти напрямик. А то человек горы знал плохо.
   - Он был верхом? - спросила Сэйэ.
   - Да силы Заступницы, откуда у деревенского лошадь! Так вот, шел он, и забрел в места незнакомые. Но тропа была ровной, и парень решил назад не поворачивать - очень уж хотелось домой. И вот уже вечерело, когда услышал короткий вскрик, треск. Неподалеку звук раздавался - кинувшись туда, он увидел, что в петле бьется девичье тело. Парень успел перерезать веревку, спасти девушку. Отдышавшись, она, заливаясь слезами, поведала, что житья не давала родня из соседней глухой деревушки. Благодарила спасителя, говорила, что жалеет о едва не сделанном, и попросила отвести ее в монастырь, что находился поблизости. Парень немного удивился, что не слыхал про такой монастырь, но вы знаете сами - много их, при маленьких храмах, в глуши всех не сочтешь. Отвел он девушку, передал монахам, а сам воротился домой.
   Родня обрадовалась ему, дни покатились, как прежде, но не было душе покоя, все стояло перед глазами нежное лицо красавицы, тонкие руки - изяществу позавидует знатная дама, брови, как крылья ласточки. Не выдержал он, воротился в тот монастырь, забрал девушку и женился на ней. Поначалу все шло хорошо, но вскоре жители деревни начали чахнуть. Непонятно, какая хворь приключилась - и понемногу овладевала всеми, от стариков до младенцев. Затем самые слабые начали умирать. Тогда сын старосты решил спросить у монахов совета - а поскольку понравились ему те, у которых жила его нынешняя жена, отправился он туда снова. И нашел одни лишь развалины, старые, будто не один десяток весен минул с тех пор, как сюда заходил человек. В испуге он устремился в деревню, откуда родом была та девушка - по словам спасенной, находилась она за соседним холмом. Но и там был густой лес, лишь остатки фундаментов говорили, что когда-то тут жили люди...
  
   Кто-то из слушательниц охнул, за ней другая - и вот уже все напряженно вслушивались в темноту. А дождь почти перестал идти, отдельные капли стучали по крыше повозки.
   - Так что, договаривать? - спросила Акэйин.
   - Да, - за всех ответила Сэйэ. Нээле, сидевшей между ней и Юмиэ, не хотелось продолжения: с недавних пор что-то тяготило ее, и сны снились тяжелые, хоть поутру и не помнила почти ничего. Но она промолчала.
   - Так, значит, пока парень, как ошпаренный, бежал в родное село, повстречался ему бродяга-отшельник. Он выслушал бедолагу, покачал головой и сказал - по всему видно, что привел парень домой не обычную девушку, а воплощенное зло. Что обвела она его вокруг пальца... Посоветовал, как проверить, она ли всему виной. Если, говорит, она то, что я думаю - такие очень крови своей не любят, но заживает на них все - не успеешь и целебную мазь приложить. А если убедишься, что твоя жена не человек, иди в монастырь на священной горе Огай. Там проси меч, не обычный - простым ее не возьмешь...
   - Слышите?! - вполголоса воскликнула одна из актрис, сидевшая ближе всех к выходу. Женщины навострили уши, благо, дождь совсем стих.
   - Сверчков сухие голоса,
   Совы по небу бродят,
   Засыпай, пока тебя не забрали...
   Страшноватая колыбельная, подумала Нээле. И, судя по округлившимся глазам спутниц, не только она. Но что-то ее влекло - голос, добрый, похожий на голос тери-тае? Тут, в северных чащах, не может не быть своей хранительницы.
  
   Самые смелые выглянули наружу, напряженно прислушивались. Тучи тем временем разошлись, оставив клочья вместо сплошной пелены. Повозки стояли у глинистого склона, а песня донеслась сбоку того же холма.
   Один из возчиков вместе с госпожой Акэйин отправились проверить, кто это там поет, Нээле робко пошла следом, держась поближе. Остаться с девушками, особенно после сказки, было страшнее; она больше доверяла Акэйин, чем остальным вместе взятым.
   Порой серебром плескало из-за веток - месяца свет. Спокойная ночь, разве что сырая, совсем не пугающая для того, кто тепло одет, сыт и не один. Только трава иногда шуршала, будто мелкий зверек следовал за процессией, желая остаться незамеченным, да с веток с легким стуком ссыпались капли, когда поднимался ветерок.
   Когда темнота поглотила повозки, мурашки побежали по спине девушки. Теперь казалось - там было уютно и безопасно.
   Но ведь они погасили огонь, оставив лишь горстку углей для розжига... А разве не пламя отпугивает призраков и иных страшных созданий?
  
  
   Думала об огне - и бледный оранжевый свет впереди появился. Темные фигуры сидели кругом под еловыми лапами, возле чуть живого костра; одним Небесам было ведомо, как удалось его уберечь в недавний ливень, или разжечь из мокрых веток. Запашные рубахи из черного полотна, такие же шерстяные куртки - одежда бедняков, уставшие лица. Несколько взрослых, младенец, девочка-подросток и мальчик несколькими годами младше. Они сидели молча, безнадежно глядя на то, как шевелится в углях полумертвый огонь, и не понять было, кто пел недавно.
   Это люди, подумала Нээле. Один раз я уже ошиблась, не распознав нежить, но это - простые люди.
  
   Акэйин сделала знак - уходим.
   Так же тихо они вернулись к повозкам; хоть Нээле и пыталась обратиться к Акэйин, та, будто зная, о чем пойдет речь, прерывала непроизнесенный вопрос то поднятой рукой, то качанием головы.
   - Беженцы, судя по говору - с самого севера, - рассказала она актрисам, с любопытством сгрудившимся в кружок. - Вот уж кого нам не хватало сейчас.
   - Может, их к нам пригласить, ведь там дети, - наконец сумела сказать вышивальщица. Ответом ей были недоуменные, а то и враждебные взгляды, даже темнота не могла их скрыть.
   - Нельзя, - отрезала Акэйин, и уже мягче добавила: - Мы и сами-то... Представь, если земельная стража нагрянет? Будем сценками крыс на выселках развлекать.
   - Но ведь сыро, темно...
   - Это тебе рисковать нечем, - сказала Сэйэ.
   - Тихо себя ведите, а лошадям замотать морды,- распорядилась Акэйин. - Костра нашего и так не видно. Угли прикрыть - и довольно. Утром, если они не снимутся, сами уйдем.
   - Да они, если о нас прознают, убегут пуще зайца, - сказал кто-то.
   - Могут и не убежать - мы безобидны, женщины... начнут просить еды для детей.
  
  
   Ночью никто не спал. Пожалуй, так же боялись бы бродящего вокруг повозок призрака, как горстки измученных людей в черном.
   У Нээле все болело - каждая мышца, каждая косточка, и даже давний шрам, приобретенный в холмах. К горлу подкатывал страх, и неясно было, откуда он взялся. Волки? Они вряд ли нападут на два десятка людей. Или впрямь земельная стража наведается по души беженцев, а заодно и труппу задержит? В такую-то сырость? Вряд ли они столь ревностны. Это не государственного преступника разыскивать, а всего лишь горстку нищих крестьян.
   Нет, стражники наверняка устроились в кабаке, проклиная погоду.
  
   Едва посветлело небо, Акэйин подала знак уходить. Вперед, сразу на север, не получалось - актрисы натолкнулись бы на стоянку беженцев. Слева высился холм, и Акэйин, поразмыслив, решила: лучше его обогнуть, чем забирать вправо, в чащобу.
   Нээле тем временем было все хуже, казалось, вот-вот и она от страха лишится чувств; не выдержав, закричала, и сама испугалась силы звука, расколовшего голову. Но другие смотрели с недоумением, и после еще нескольких ее выкриков Акэйин подошла, взяла девушку за руку и спросила по-матерински ласково:
   - Что случилось, милая? Ты что-то хочешь сказать?
   Они меня не слышат, в ужасе поняла Нээле. У меня нет голоса, он весь ушел внутрь, в голову. Тогда она подняла палец и указала на склон.
  
   - Припадочная, - сказала Сэйэ. Юмиэ кинулась утешать. Лишь хозяйка, видно, что-то свое поняв из невнятных жестов, вздохнула и велела забирать вправо.
   Через лес пошли, берегом разлившегося ручья.
   Не успели отойти на сотню шагов, как одна из женщин ахнула, обернувшись, за ней остальные.
   Из-за деревьев видно было: часть склона ползла вниз плотным полукольцом, выдающаяся часть его подминала кусты, слизывала более мелкие камни. Через короткое время не было и места, где недавно стояли повозки и паслись лошади, ни травы не было, ни опавшей листвы, только бурое месиво. И посреди высился светлый, увлеченный с горы валун.
  
   Сэйэ схватилась за что-то, на шее висящее - видимо, амулет; ни разу такого жеста Нээле не видела у нее. А боль в голове и теле прошла, стало легко-легко, и страх ушел; как птица, она не побежала - полетела в ту сторону, где оставался лагерь пришельцев с севера. Акэйин нагнала ее уже почти у стоянки, да стоянки и не было, только камни и глина, да вывороченные стволы.
   Ничего не было. Ушли, не ушли - непонятно. Если остались тут, под завалами, то призраками пополнятся здешние леса...
   Осталась только странная, бередящая душу колыбельная, да картина в памяти - черные фигуры возле костра.
  
   - Бессовестная, - говорила Сэйэ, отряхивая от сучков и хвои широкую юбку. - Что, нравится, когда о тебе тревожатся?
   - Мне показалось, там еще голоса, - обронила Юмиэ. - Страшно стало, мало ли кто. А ты отчаянная, да еще после оползня...
   - Садитесь, поехали, - подошла Акэйин. Она не сказала ни слова упрека.
  
  
   Хоть не спала всю ночь, и сейчас заснуть Нээле не смогла. Во всем ее теле и мыслях сплеталась собственная беспомощность, безысходность в темных фигурах беженцев, одиночество девушек, всю жизнь проводящих в стенах мастерской, голодные глаза хассы, почему-то вспомнились и распахнутые глаза Айсу, мечтавшей о волшебной силе - ведь вряд ли что иное в силах было подарить ей надежду...
   Слишком много тех, кто ничего не может, не сможет никогда. И, вспоминая, как оползень сходил по склону, возле которого еще недавно стояли повозки, она беззвучно просила чуждую прежде Заступницу помочь ей увидеть, направить на верный путь. Ее столько раз спасала судьба, наверняка ведь пытается добиться чего-то от неразумного орудия своего. А Нээле способна только лететь, как былинка по ветру.
   Тяжко ей было. Что значил недавний приступ - тот самый дар, о котором уже и не думала? Толку-то от него тогда. Разве что отдать себя целиком иной власти, небесной - может, услышат ее, и примут...
   Теперь она беззвучно шептала, что готова служить, готова исполнять высшую волю, пусть только сумеет понять, какую...
  
  
  
   Глава
  
  
   Переполнились горные речки; теперь по руслам неслись неистовые потоки, они, в свою очередь, вливались в реки равнинные, и без того неспокойные из-за дождей. Хуже всего пришлось жителям Золотой и Кедровой, особенно в их верховьях. Пострадал и округ Трех Дочерей. Потемневшие воды бурлили, неся ветки и всякий сор, порой и целые древесные стволы. Берега подмывало, и крестьяне вынуждены были бросать земельные наделы, спасаясь бегством. Знали, что возвращаться будет в общем-то уже не к чему, разве что более-менее дом уцелеет, но урожай погиб. И это под зиму...
   Энори в эти дни многие вспомнили добрым словом. Все-таки, поверив ему, хозяева провинции успели спасти немало имущества, переместив подальше от разлива, и укрепить опоры мостов.
   А простой народ, даже из тех, кто прежде имени такого не знал, теперь говорил -- остался бы жив, реки бы не разлились. Успел предупредить, спасти уже не сумел...
   -- Скоро у этих земель появится еще один хранитель, -- говорили те, кто был дальновидней. Одни с пониманием, другие с грустной усмешкой, кое-кто, пожалуй, со злобой. А Кайто Аэмара и вовсе с обидой. Особенно после того, как увидел рисунок: воплощение недавнего приятеля в виде серебряно-черной змеи, охраняющей реку. Так нарисовал некий отшельник, а заезжий путник картину приобрел.
   Будь у Кайто характер Макори, он, верно, нашел бы способ ее добыть для себя, чтобы потом уничтожить, но юноша даже не подумал выкупить -- а пока обижался, гостя и след простыл.
  
   В это время Макори больше всего внимания уделял не земельной страже - а было, чему, в наводнение-то, когда с насиженных мест бежали толпами и преступлений совершалось довольно, - а любимым военным трактатам и жизнеописаниям полководцев. Вот-вот и начнется война, а это всегда шанс для молодых людей с честолюбием. И он с рвением штудировал стратегию, тактику и мудрые высказывания о том, как укрепить дух свой и солдат.
   Лишь когда Суро намекнул, что, если сыну мало наводнения, он может получить пожар - бумага горит хорошо - Макори пришлось чтение и мечты отложить.
   - Успеешь еще прославиться, - Суро щурил и без того узкие глаза, будто не желая, чтобы хоть кто-то прочел скрытое в их глубине. - Ты многое знаешь о положении дел, но пока что не все. Со временем будешь знать больше. Ты и твой брат сильно поможете мне...
   Заодно напомнил наследнику, что придется еще постараться - из-за наводнения налоги растут, и растет недовольство. А в северных округах уже совсем тяжело, надо и к ним присматриваться. Вот-вот и бунты начнутся, тогда придется на подмогу местным своих земельных стражников посылать.
   - Кэраи старается успокоить народ, но у него не получится, - Суро улыбнулся на редкость приятно. - Придется еще увеличить поборы, пуще прежнего пойдут волнения и побеги, и он растеряется, выбирая, как поступить. А мы умеем действовать твердой рукой.
  
  
   **
  
   Камарен не терял времени зря. Все должно было завершиться до лета, или Столица устанет ждать. Удалось сделать главное: оба Дома не то что бы ему всерьез доверяли, скорее, сочли наивыгоднейшим для себя именно те действия, каких Камарен и добивался. И не подозревали, что другой Дом тоже состоит в сговоре.
  
   Эта крепость Ожерелья звалась Черностенная. С другими ее трудно было спутать: не уголь, но темный пепел, облицовка из редкого в этих краях диорита. Распахнулись ворота, повозки вкатились во двор, старший над обозом привычно огляделся. К нему уже спешил местный старшина, следящий за поставками.
   - Тут кожаная упряжь, тут зерно... - прибывший неторопливо показывал, давая время свериться со списком. Мешочек с монетами незаметно перекочевал в руку приемщика.
   Неделю спустя Тори Аэмара слушал доклад: все в порядке, все приняли. Такие же обозы отправлены были в крепость Трех дочерей. Не первые они, и не последние. Спешить не стоит, но и затягивать не годится. Так, помаленьку... совсем как тритоны ползут и плавают.
   Доверенных лиц среди военных у Тори, почитай, что и не водилось. Зато у него были большие деньги, и те, кто заведует поставками оружия, продовольствия и прочего для нужд крепостей. И в Трех Дочерях они имели связи, и в Срединной. И понемногу поставляли худшее, а не лучшее - так, чтобы никто не понял до времени.
   Вскоре ударят рухэй, предупрежденные об этой слабости. Но, пока соседи будут заняты войной, Аталин зайдет им в спину, и тем придется защищать уже свои земли. А Тагари потеряет, конечно, власть - что это за хозяин, раз допустил гнилое зерно и плохое оружие в крепостях? Тори, разумеется, позаботится выйти из-под огня и вывести своих самых нужных людей. Остальные пусть пропадают, как раз и ответят за все.
  
   В те же дни Суро-младший, скрывая недовольство путешествием по сырости и холоду, навестил крепость Лаи-Кен и ее командира, Атогу. Приняли гостя очень радушно, встретили олениной и лучшим вином.
   Суро передал письмо отца, и добавил - все в силе. Еще подождать, выполнять все приказы, и скоро придет наше время. Пусть пока Тори старается, думая, что поводья в его руках. Он делает полезное дело, разваливая оборону.
   Командир Лаи Кен был верен Нэйта, и заместитель командира Трех дочерей, и еще помощник командира одной из крепостей Ожерелья. Уже ясно, куда позволят ударить соседям, какая атака будет ложной, и когда придет Аталин. Тагари убьют к тому времени, а героями станут Нэйта, взявшие поводья в свои руки. Разумеется, их припасы и оружие будут лучшего качества.
  
  
   А Камарен в эти дни уже ничего не делал - он ждал, как рыбак ждет половодья, когда рыба пойдет через перекаты. Наблюдал, как готовятся к "темному времени", сооно торани, как закупают амулеты и отпугивающие нечисть священные благовония, как все более полноводными ручейками текут горожане к храмам. Гулял по городу, уже, кажется, изучил все его закоулки. Шагах в пятидесяти за ним следовали носилки. Так, на всякий случай, хоть не просил об этом.
   Все хорошо шло. В конце зимы граница заполыхает - снег в горах, не лучшее время, но зато никто не ждет нападения. Кроме тех, кто предупрежден, разумеется. Летали почтовые голуби - к горам и за них. Только адресаты распознают, что говорят непонятные знаки на кусочках бумаги. А порой Камарену хотелось послать все в болото и вернуться домой, к жене. Она теплая, добрая, искренняя. И дочери уже, наверное, подросли...
  
   Мелькнула перед глазами птичья тень -- какой-то пернатый на миг солнце закрыл. Северянин заметил на почти голом кусте последнего, верно, в этом году богомола. Тот замер, подняв лапы -- то ли воинственно, то ли защищается от врага. Все не спится ему, охотнику, несмотря на стылые дни. Но вот спикирует такая птица, и все, ни клешни, ни челюсти не помогут.
   Тори и Суро, жаба и сушеный богомол... и один опасней другого. Первый, конечно, трус, только трусы порой посильнее отважных.
   -- Иди-ка сюда, -- сказал посол насекомому, сажая на рукав ломаного вида зеленое тельце. Заметил носильщика, помахал ему -- давай, мол, приятель, нагулялся я, теперь твоя очередь.
  
   Вот носилки остановились у дома, Камарен проходит по светлому коридору -- ох, большие тут окна, холодно будет зимой. Хотя нет же - под полом трубы с горячей водой, такие есть лишь в самых богатых домах. И здесь тоже наверняка.
   Вот и еще одна птица, любимая соколица.
   -- Соскучилась? -- надел кожаную перчатку, протянул руку; Гуэйя тут же слетела с жердочки, устроилась, обхватив когтями.
   Показал ей пойманное насекомое, посадил на перчатку. Соколица клюнула, убив богомола, и отбросила, как сухую веточку.
  
  
   **
  
   В оружейных мастерских Срединной делали стрелы, копья - обычные и двойные, "двуглавых змей", метательные дротики и рукавные стрелы, ножи, тесаки. Мастер, к которому определили Лиани, был средних лет, смешливый, со следами ожогов на лице - вина давнего пожара. Хоть и пострадал от огня, сторониться его не начал. Значит, и так бывает. Звали его Шу.
   Работу свою он любил, так же, как и поворчать на оружие соседей-рухэй: по мнению кузнеца, те не умели делать ровную кромку, да и клинки их были неважными, часто ломались.
   - Берут подлостью и числом, - утверждал Шу. - Подлость у них в самой натуре, даже тропы предпочитают кривые.
   - Но в горах сложно найти прямую дорогу, - возражал Лиани. Оружейник был непреклонен:
   - Проложили бы, если б хотели! Вон, у нас как стараются.
   Сам он делал наконечники копий-камэта и дротиков.
   - Они должны быть прочными, прочнее, чем стрелы, - говорил он. - Стрела улетела, может, и не найдешь, а копье всегда при тебе.
   Наконечники эти походили на лист вишни. Лиани раньше никогда не думал об этом, а тут осознал, и порой представлял себе дерево с жесткими серыми листьями. Жаль, нет таких на свете.
   Сам он занимался подготовкой угля - как раз дело для новичка. Разбивал уголь на ровные кусочки, для нужной температуры в горне. А еще отчищал готовые изделия от окалины. Предыдущий помощник Шу занялся более сложной работой, к другому мастеру перешел. Хотя жили все рядом. Мастерские - несколько дворов, по виду работ. А внутри одного двора с десяток-другой мастеров, каждый при своем месте. Даже семейные отлучались нечасто: платили тут хорошо.
   Вот и весь мир, несколько сотен шагов. Но куда свободней, чем за решеткой, и слухи доходят быстро.
   Шу благоволил новичку-помощнику, хоть и считал слегка чудаком.
   - Руки у тебя ловкие, - говорил он. - А голова чем-то не тем занята. Женщинами, никак? Ты парень пригожий, тут у тебя все будет ладно. Только смотри, осторожней - они нашего брата ловко вокруг пальца обводят.
   - Ты женат, дядюшка Шу?
   - Да уж почитай лет пятнадцать... Только я все больше тут, а она хозяйством занята.
   - А дети есть у тебя?
   - Как же, сынок и дочка, - он, широко улыбнувшись, звонко ударил по железной пластине. - Я хочу сына учить своему ремеслу, а он уперся - лошадей, говорит, люблю не могу. Ну, еще вырастет, поумнеет.
   Вскоре Лиани уже все знал про его семью. Порой трудно было удержаться от встречного рассказа о своих близких, и самой малостью все-таки поделился. О том, как рос, а о том, как дом покинул, уже не отважился.
   - А у тебя-таки нет никого на примете? - однажды спросил кузнец. - Ты, главное, хорошую девушку найди, добрую, работящую. А там пусть не особо красива будет. Эх, был я моложе, как-то в нашем селении остановилась одна городская, вся в алом, как птица диковинная. Видел, как выходила она из носилок, а потом слышал, как играет на ахи. До сих пор ее помню. Всегда думал - от безделья богатые бесятся, про женскую красоту стихи пишут. И луну полную затмевает, и еще всякое такое. Тогда-то и понял. Бывают же такие красавицы, и кому-то же ведь они достаются... Из деревень самых-то пригожих увозят. Ну, зато мне в другом с женой повезло, - заключил он, и рассмеялся, вновь зазвенел молоток о железо.
   Лиани, слыша эти слова, улыбался. Лицо Лайэнэ встало перед глазами. Он, как Шу, раньше не видел подобных. И где бы мог? В селениях, где нес службу, и небольших городках девушки хорошенькими бывали, но чтобы говорить и двигаться как гостья из Страны Облаков мало одной красоты и даже изысканных одежд.
   Лайэнэ казалась живой драгоценностью, странно было думать, что кому-то можно посещать ее дом, говорить с ней, слушать песни и музыку, прикасаться. Что до него самого, он был счастлив уже от того, что она останется в памяти. Но через этот прекрасный облик проступало другое лицо, и улыбка сходила с губ, и накатывала удушливая тоска. Чем его так зацепила растерянная, смелая, беззащитная девушка?
  
   Повязка на волосы, шире, чем привык носить на службе, только макушку открытой и оставляет. Рукава закатаны выше локтя. Вьются вокруг огненные жуки, собирают пыльцу с оранжевых гибких цветов.
   Он полюбил кузню, огонь, взлетающие искры, жар, стук и звон. Не чувствовал себя взаперти, жадно смотрел и слушал, благо, мастер попался разговорчивый и учить был готов.
   Лиани вроде бы не стерегли; похоже, мастеров не предупредили, что новичок не должен покидать этого двора. Верно, мог бы заходить в гости к соседям, а то и вовсе уйти за ворота оружеен. Правда, обратно бы не пустили - пропуска ему никто не выдал. Хватились бы его где-то через полсуток; Шу уж точно озадачился бы вопросом, где молодой помощник. Но уходить некуда и незачем. Напротив, тут бы остаться...
   Почти ни с кем, кроме наставника, не общался, даже на отдыхе, и в невысоком узком доме для сна. Так, приветствия, то передай, это, хороший сегодня день, и не более. Улыбки своей опасался, она помимо слов говорила; после нее угрюмым одиночкой странно было себя показывать. Пытались заговорить, конечно; он держался слегка в стороне, только с мастером Шу и сошелся.
   С чужими виделся, когда привозили бруски железа: помогал приносить в кузню, да забирать готовые наконечники. И с женщинами, когда обед приносили. Кузнец порой уходил к приятелям в соседние дворы, Лиани оставался.
   -- Странный ты, -- говорил тот. -- Хороший ведь парень, и молчуном тебя никак не назвать, а сторонишься их, будто чего боишься.
   Лиани не мог объяснить, что трудно возвращаться в мир живых, когда отпустили ненадолго. Вот к Шу привязался всем сердцем, это, может, и зря, но тут уж ничего не поделать.
   Работали с вечера до утра: в теплые дни иначе было никак, а потом оставалась привычка. Лиани мастер уже доверял предварительную полировку.
   - Если останешься, я тебя многому научу...
   - Я хотел бы остаться.
   - Как-то ты не так это говоришь, - Шу подошел, руку на плечо положил. - Вижу, что дело ты полюбил, а все же что-то мешает. Знаешь, доискиваться не буду, - добавил, ощутив напряжение юноши. Хлопнул его по плечу и отошел, потянул из груды очередной брусок.
  
   Спуститься - всего пять ступенек; нечасто святилища расположены так, внизу, обычно их поднимают над землей. Но это - старинное, говорят, его создали пришлые люди, как привыкли на родине...
   Лампа в руке чуть развеивает густой сумрак. Другая рука берет кедровую палочку с подставки, зажигает, закрепляет в выемке у алтаря. Тонкий и терпкий аромат разливается. Запах кедровой смолы совсем иное, чем запахи кузницы; там работа и жизнь, тут покой и умиротворение, и безвременье.
   Сюда порой приходили работники оружейных дворов -- развеять тревогу после тяжелого сна, или попросить об удаче при ковке очередного клинка. Нечасто заглядывали; почерневшая статуэтка отшельника-Хоу, покровителя кузнецов, изготовлена была на чужой манер, это не всем нравилось. А снаружи, за оружейнями, был еще один храм, кузнецы предпочитали его.
   Но Лиани предпочитал не выходить и туда, и немало времени проводил здесь, среди нескольких темных колонн, в стенах, украшенных резчиками много десятилетий назад и впитавших запах смолистых курений. Опускался на жадеитовую плиту перед алтарем и подолгу смотрел в никуда, думая то о доме, то о службе, то о девушке, из-за которой все это перечеркнул.
   Вспоминал и тех, кто помог ему - красавицу с руками, гибкими, как степная трава, и главу городской стражи - он, напротив, казался прямым, несгибаемым, словно древко копья.
   Только о болотной нежити думать не выходило, стены не хотели таких мыслей, изгоняли из головы.
   Раньше он любил закаты, любил смотреть, как гаснет небо, но перед тем расцвечивается разными красками. Закаты принадлежали ему, когда был свободен от службы. Нередко предпочитал их застолью с друзьями. А тут на закате начиналась горячая пора, и некогда было смотреть на небо.
   Святилище, хоть и крохотное, приносило покой; и все же по-настоящему долго находиться тут он бы не смог. К жизни тянуло, к оранжевому жару углей, снопам искр, ветру, обдувающему лицо при выходе из кузни...
  
   Тело скучало по тренировкам, и он пытался не потерять форму - как мог занимался, хоть частично, и украдкой. Но скрыться от мастера было нельзя.
   - Вот чего еще тебе не хватает. Поди, и на лошади хорошо ездишь?
   - Более-менее. Скачки вряд ли выиграю, - ответил Лиани с улыбкой, и будто чей-то ехидный голосок услыхал: ну да, одни-то уже проиграл, когда уводил от оврага.
  
  
   В этот вечер закат был нежным, как полоса туши, размытая водой. На крохотной площадке за кузней Лиани заканчивал тренировку. Дротик вылетел из-за спины и вонзился в цель - заранее поставленную деревяшку. Юноша не сдержал улыбки: так он раньше не мог. Но пора за работу...
   До слуха донеслись возбужденные голоса, Лиани поспешил к ним, во двор. Замер, когда разобрал имя Аори Нара.
   Так и стоял бы, прислоняясь рукой к шершавой стене, но пересилил себя, двинулся к остальным, также, как они поклонился прибывшему.
   Пожилой человек был очень похож на Рииши. Узколицый такой же, резкий в движениях, только волосы почти седые. И прихрамывает. Он смерил Лиани изучающим взглядом, тягучим, как смола. Потом заговорил о чем-то с его наставником. Шу кивал, оглядываясь на подручного, отвечал. Потом старший Нара скрылся в одной из кузниц, а вскоре покинул двор.
   Лиани сам не заметил, как оказался в святилище вместо того, чтобы приняться за работу.
   "Идти надо... мастер ждет..." - думал он, но не мог сдвинуться с места.
   Шу сам его отыскал.
   - Ты чего тут запрятался, за дело пора браться. Господин Нара спрашивал, как ты справляешься, - весело заявил он еще со ступеней. - Я сказал - хорошо. Он раньше-то часто наведывался, теперь пореже его видим, дай ему Сущий здоровья. Смотрю потом - ты как провалился.
   Прервался чуть не на полуслове:
   - На тебе лица нет. Молчать будешь, или расскажешь?
   Лиани только головой покачал.
   - Ну, смотри. Поднимайся, как выдохнешь. Работы у нас много.
  
  
   **
  
   В Столице в эти дни шли дожди, стучали по черепичным и деревянным пластинчатым крышам. Каналы до краев заполняла вода, но разлив городу не грозил, водоотведение устроено было с умом.
   Придворные оделись во все оттенки дымного и сизо-голубого, словно и без того все не выглядело поблекшим. Женщины сменили веера на зонтики.
   Общее настроение было довольно унылым, в лучшем случае созерцательным. Разве что господин военный министр Яната ночами мерил шагами свои покои, досадуя на то, что приходится медлить. Ему также пришлось проглотить смерть гонца в Хинаи, - жаль, что письмо, которое тот вез, не было заверено печатью повелителя! Министр, разумеется, при каждом удобном случае намекал на своеволие Дома Таэна.
   Но Солнечный пока не спешил сделать выбор. Пошатнувшееся здоровье совпало с бунтами на востоке, да вдобавок с нежданной влюбленностью в третью дочь одного из придворных историков. Шестнадцатилетняя девушка, помимо редкостной красоты, была весьма умна и писала дивные стихи, и будущее ее могло ждать самое разное, от великолепного до никакого. Благословенная тоже пока еще не решила, устранить девушку (может, вместе с отцом), выслать или приблизить к себе.
   Поэтому проблемы далекого севера пока стояли не остро. Министр финансов господин Тома, рискуя, взял на себя труд и уведомил бывшего подопечного, предупредив - у вас есть немного времени, сумеете обернуть расклад в свою пользу, все еще может сложиться, а не сумеете...
  
   Кэраи, получив это письмо, хотел направиться к брату, но передумал. Довольно уже, разногласия налицо, и управляться придется в одиночку. А сейчас Тагари и вовсе не способен что-то обдумать и предпринять. Это и хорошо, лучше его бездеятельность.
   Одно Небо знает, как старший повел бы себя, узнай он о том, что младший за его спиной сперва вбивал клин между ним и дружественными семьями, а теперь старается сблизиться с самыми верными людьми из военных. Не об измене речь, упаси Сущий. О том лишь, чтобы остудили, ежели что, эту буйную голову. Не поддержали стремления взяться за оружие, ежели таковое прозвучит. Постепенно внушал им мысль, что верность Солнечному превыше верности Дому Таэна.
   Тяжко это было, сам себя ненавидел. А делать-то что, старый мир рушится, и либо в новом найдется место, либо погребет под обломками.
  
  
   Глава
  
  
   Кусты выше человеческого роста щетинились по обеим сторонам дороги. Из сплетения веток выглядывал не то острый валун, не то столб с полустертой временем красной полосой на боку. Неприветливым место казалось, хотя торчит себе и торчит серый камень....
   - Смертная память, - сказала Акэйин, заметив, куда девушка смотрит. - Еще больше таких в верховьях реки Золотой. Знак... Когда-то рухэй вырезали тут целую деревню.
   - А мы едем на север. К границам, - одними губами сказала Нээле.
   Госпожа труппы не стала утешать ее, мол, "тихо сейчас, давно тихо"...
   С каждым днем холодало, осень, мягкая в срединных землях, тут являла суровый нрав. Ладно дождей больше не было, хоть земля еще не просохла. Дул холодный сухой ветер, от него то и дело тянуло кашлять. Спать приходилось уже только в повозках, а там было тесно. Волков и впрямь стало больше, а может, одна стая бежала по их следам, ночами заливаясь на разные голоса. Возчики спали по очереди, чтоб, если что, отразить нападение. Актрисы приуныли, а порой поминали недобрым словом бывшего покровителя - и тут же спешили поклониться и сотворить знак, отводящий беду. Но через день-другой снова не могли удержаться.
   Сколько бы ни ехали, голубоватые горы впереди оставались неизменными, словно дорога текла назад, приноравливаясь к скорости, с какой трусили лошади и катились повозки. В одном из последних крупных селений им пришлось задержаться. Заболели сразу две кобылы - воспалились копыта, а денег не хватило бы и на покупку одной. Лечение дорого обошлось, но было удачным.
   - Эх вы, коняшки, - говорила Акэйин, поглаживая рыжие мохнатые шеи. - Старенькие... Умирать вам скоро, а вы путешественниками заделались.
   Наконец небесный купол повернулся к следующему месяцу - холодному, неприветливому в этих краях - месяцу Дикого гуся, Шамэ.
   Нээле начали сниться кошмары. Она видела мертвого волка - заиндевевший, неясно было, где седая шерсть, а где иней, - он выл и грыз корни, сжимающие его тело. А в другую ночь волк, уже свободный, большими прыжками летел над стылой землей, не разбирая дороги, белы, слепы были его глаза, но зубы искали ее сердце. Иногда волка и вовсе не было, но рушилась тропа под ногами, а в небо взмывали бессчетные стаи угольно-черных птиц.
   Если бы не милая Юмиэ, спавшая рядом с Нээле, было бы много хуже. Она всегда утешала вышивальщицу, когда та просыпалась в ужасе, с бьющимся сердцем. Но, увы, не только крики Нээле, но даже утешительный шепот раздражал остальных женщин и девушек.
   А еще по-прежнему болела рука, которую давным-давно поранила нежить. Порой вспухала красная полоса, но потом проходила.
   Я просто больна, думала девушка. У меня мало сил, вот и возвращаются страхи...
   Но с каждым днем она теряла надежду.
   Между тем тяжелее стало всей труппе. Наводнение сказалось на народе - им больше не радовались даже в благополучных деревнях.
   Актрисы оставляли пожертвования на всех придорожных алтарях, разрываемые двойственными чувствами - припасов мало, но так важна поддержка добрых сил в пути...
  
   В один из дней Юмиэ углядела за деревьями маленький заброшенный храм. Направились и туда, прихватив зерна пшеницы и просо - все, что могли принести в дар.
   В храме, похоже, давно и сторож не жил, тем более не велись службы. Краска слезла с него, и дерево крыши и стен было то серым, то почти черным. Пятна мха на ступенях: много лет сюда не ступал человек. Источник, когда-то бивший неподалеку, иссяк, охранявшая его статуя - каменный горный барс - тоже весь зарос мхом и лишайником. Тоской веяло от этого места.
   А Нээле вспомнила другие развалины, потом и рассказ госпожи Акэйин всплыл в памяти. Это всего лишь храм, подумала она, поспешно оставляя на камне возле лестницы нехитрое приношение - пшеничные зерна.
   Показалось, что боль в руке слегка стихла. Может, и вправду когда-то было святое место. Может, и до сих пор... Хотя нередко в разрушенных храмах селится всякая нечисть - ведь, если Небеса позволили такое запустение, что-то послужило тому причиной, и часто это вина людей...
  
   Девушки из труппы бродили поодаль, рассматривая некогда изысканную резьбу на колоннах и входной двери; зайти внутрь храма никто не отважился. Сэйэ, видимо, вспомнив слова Акэйин про амулет, вытащила его из-за ворота, сжала в ладони, и заявила, что ничего не чувствует. Похоже, пережитый испуг окончательно отпустил ее, и вещица вновь перестала казаться значимой.
   Кто поговорил с ней, сама глава труппы или подруга, Нээле не узнала, но, когда уже сели в повозку, Сэйэ неохотно протянула ей амулет.
   - Надоело просыпаться ночами от криков, - сказала она. - Отдашь, когда все это закончится.
   С чего бы подобная доброта, рассказала Юмиэ: мол, госпожа Акэйин, замечающая все, углядела, за какой такой амулет схватилась Сэйэ во время оползня, и опознала в нем один из тех, что изготовили и освятили монахи горы Огай. Вырезан он был из ветви древнего, давно спиленного врагами монастырского кедра, в который когда-то вселилась душа святого настоятеля.
  
   Пополудни небо вновь начали затягивать тучи, стало казаться, что уже сумерки; когда повозки вкатились в очередной лесок, из-за деревьев стало еще темнее. Через лес ехали долго и медленно, по едва различимой среди опавших листьев тропе. То одна, то другая из актрис выходили размять ноги, раз уж скорость повозок была черепашья. Порой спотыкались о корни; изредка в чаще раздавался зловещий хохот совы. Тогда женщины шептали молитвы и хватались за обереги.
   Вскоре дождь пошел, несильный - шелестел по листве, и чудилось, будто со всех сторон переговаривается кто-то, негромко.
   - Утром были высокие облака, завтра ясный день ждет, - сказала Юмиэ, никогда не терявшая присутствия духа.
   - Скоро встанем - до завтрашнего рассвета, - проговорила хозяйка труппы. Нээле посмотрела на небо, темно-серое, едва различимое за сплетением нависших ветвей. Усталость навалилась на плечи, и стал бить озноб - вечерняя сырость давала о себе знать. Акэйин посмотрела на нее и произнесла:
   - Теперь уже близко. Видишь вон ту вершину, похожую на волчью голову? Вот за ней озеро. Увидим Трех дочерей...
   Нээле успела узнать легенду, как мужа и жену временно разлучила судьба, и две дочери росли с матерью, а третья, приемная - с отцом. И вот они встретились...
   Вода озера и днем была темной, в цвет вечернего неба. И на диво спокойной: казалось, на огромной глади и рыба не плеснет хвостом.
   -- Летом тут царство зелени и птиц, но сейчас -- глушь, -- рассказывала Акэйин. -- Зато лошадок-хэвен начали когда-то разводить именно здесь... они скачут по камням не хуже диких коз.
   Нээле бросала взгляд на покорных коняг, тащивших повозку.
   - Э, нет... не все, что низкое и лохматое - хэвен, - смеялась хозяйка.
   Озеро почти целиком покрывало долину; от его берегов уступами поднимались горные отроги, за которыми виднелись скальные хребты Юсен. Где-то там высилась одна из древнейших крепостей Хинаи, держащая самый северный проход в провинцию - и в страну.
   По склонам ущелий росли гигантские ели - пики, пронзающие небо. Три реки, "дочери", стекали в озеро с севера, и путницы еще не видели их. Зато наблюдали причудливые нагромождения каменных глыб - работу ветра, а может каких-то небесных исполинов. Валуны то стволы деревьев напоминали, то фигуры людей и животных.
   - Где-то среди них окаменевшие солдаты-захватчики, - говорила Акэйин, покинувшая эти места в давнем детстве. - Давно это было, еще до того, как крепость построили...
  
  
   Хоть было еще довольно времени, девушка с ужасом думала, что же будет когда подойдет конец месяца, а с ним и Дни мертвых, сооно торани. Амулет, сперва принесший успокоение, перед темным временем оказался бессилен, и кошмары начались снова. Вышивальщица почти совсем перестала спать.
   Актрисы, вконец испуганные ее снами и криками, оставили Нээле в крохотной деревушке на горном склоне, совсем близко от крепости Трех дочерей - ее массивные стены хорошо было видно на другой стороне ущелья, а порой ветер доносил звуки гонга и ревущие голоса труб.
   Старосте деревни отдали табличку-пропуск Нээле, позволявший ей ехать в крепость, и посетовали на болезнь девушки. Тот скосился неодобрительно: знаем мы ваши болезни, небось прибавления ждет.
   Мы доложим в крепости, что ты здесь, скажем, что больна; если понадобится, тебя заберут, сказала Акэйин.
   Нээле сомневалась, что за ней кто-то вернется. Скорее, пришлют гонца с наказом никуда ей отсюда не выезжать. Да и на чем бы? Пешком, да под зиму...
   А так - по закону они не преступницы, их не наказывали, просто выслали подальше от Осорэи.
   - Ты уж прости, - говорила хозяйка труппы. - Знаю, каково это - одной под зиму остаться. Но иначе беду навлечешь на всех нас, как недавно всех же спасла. Не похоже, чтобы это были простые кошмары. К тебе, видно, привязалось какое-то зло. Может, чье-то проклятие, может, неприкаянная душа. Если вдруг не успеем в крепость до темных дней... Нет, не могу рисковать всеми. Ничего, ты сильная и Заступница хранит тебя - справишься. Там, за перевалом, по слухам стоит монастырь, если совсем тяжко будет, помогут. Может, еще увидимся... Даст Сущий - весной разрешат обратно, и тебя позволят забрать.
   Деньги в этой глуши мало что значили, но теплых вещей и припасов для Нээле собрали. Не слишком-то хотели много давать, но хозяйка прикрикнула на них.
   - Молитесь, чтоб с вами такого не сталось!
   Повозки направились дальше по размытой дождями, каменистой дороге.
  
  
   Нээле поселили в холодной бедной хижине у женщины по имени Иммэ. Сперва показалось - той далеко за сорок; потом, присмотревшись, девушка поняла, что хозяйке на добрый десяток лет меньше. Сюда она попала вместе с мужем, впавшим в немилость чиновником. Он вскоре умер, а ей некуда было идти..
   Нищета состарила ее и озлобила; но в глубине глаз Иммэ все-таки отображалась радость: можно будет поговорить с городской, а не деревенскими. И ночные крики соседки ее не испугали - заваривала для Нээле хмеля и какой-то серой коры, а когда девушке зелье не помогло, пила его сама и спала без просыпа.
   А ведь когда-то Иммэ явно была красива, той надменной холодной красотой, которая бросает вызов времени. Но не время даже - нищета и безысходность оказались сильнее.
   Со временем Нээле узнала, что Иммэ подтачивало долгие годы: мужу она была неверна, и надеялась, что этот некий ее покровитель заберет женщину отсюда - уж после смерти мужа точно заберет, устроит в крепости. Но она оказалась прочно забыта.
   - Уж и не знаю, что там, на Небесах, за благодатные земли такие, если почти все жившие туда попадают, - говорила она вечерами, когда обе женщины жались к чахлому огню. - Люди ведь сама знаешь какие. То свиньи, то сволочи... да и просто равнодушных мерзавцев полно. В Нижнем доме хоть не лицемерят. А еще лучше призраком бродить на свободе до скончания времен, или отдать душу Забирающим - тут уж сразу все кончено. Но только где взять их... Вот ты - неужто еще на что-то надеешься?
   - Я стараюсь. Меня учили, что важнее всего жить по совести, и тогда, если судьба будет к тебе благосклонна...
   - Какая там еще верность! Умение чуять выгоду да везение, вот что решает.
   Такие разговоры тяготили девушку. А Иммэ порой казалась ведьмой: не то живой человек, не то пепельная тень, из-под власти которой было не вырваться. Поскрипывает пол под ее ногами, шуршат тяжелые тусклые юбки. По дому бредет тоска...
   С деревенскими было легче, но боялась близко сходиться, может, и в самом деле она всем несчастье приносит?
   Постоянно голодная, мучимая кошмарами, девушка, и без того начинавшая терять надежду, почти совсем ее лишилась. Умереть бы скорее - а что еще остается? Мысли о том, что ее ведет судьба к чему-то важному, посещали все реже. Гулким и долгим было эхо в горах, но и в нем не звучало голосов Неба. Нээле в молитвах твердила, что не ждет награды, лишь мечтает исполнить предназначение пусть ценой своей жизни и даже посмертия, только все чаще казалось - и нечего исполнять.
  
   Потемневшая от времени беседки со статуей святого покровителя - и девушка рядом, голова склонена, груботканое темное покрывало на волосах.
   - Что ж ты каждый день тут стоишь, дочка? - старик, опираясь на палку, подошел ближе. - Скучаешь по своим?
   - По кому?
   - Ну, барышни из театра. Видел я их, когда тебя привезли. А ты на актрис не похожа...
   - Я у них шила, дядюшка.
   - Ну, все одно - без них тебе трудно. Иммэ-то соседка с характером. А в деревне жалеют тебя. Если что, говори, поможем. Что ж, бывай здорова, да не простынь -- тут ветра-то суровые...
   Он похромал дальше, Нээле осталась, как всегда оставалась -- до сумерек.
  
   Приближались дни сооно торани, дни мертвых.
   -- Запасемся хворостом -- нельзя выходить, -- говорила Иммэ. -- Это в городах все нипочем, а тут и голодные духи, и осэи-незримые, и бесприютные тени умерших.
   Нээле ежилась, вспоминая деревенское кладбище -- тут покойных не сжигали, а зарывали в землю, как в ряде северных мест. Может, поэтому бродят? И в горах гибнут люди, остаются непогребенными...
   В отсыревшей юбке с заледеневшими краями она лазила по склонам, тяжко было ломать неподатливые ветви. Но лучше уж изодрать руки в кровь, чем выйти из дома в темные дни.
   И еще один страх камнем лежал на сердце: если и впрямь какое-то зло подле нее, и она навлечет беду на деревню?
  
  
   Глава
  
  
   За окном падали белые крупицы. Еще не снег, уже не дождь. Тают ли они, коснувшись земли? Он не мог встать, посмотреть. И себя ощущал такой же крупицей - не то человек, не то одно имя его.
   С тех пор, как не стало единственного, кому он был нужен... Да нужен ли? Или тот выполнял свой долг, оберегая наследника первого Дома? Ведь ему, Тайрену, многие врали. Кроме отца - тот не любил, и не скрывал этого.
   Он думал, что по ошибке родился в лучшей семье Хинаи. Должен был, верно, появиться на свет в хижине бедняка, и умереть в первый год. А может, там бы он был здоров, потому что занимал свое место. Тут его выходили, но он не нужен, он низачем, завис меж землей и небом. Если удастся сейчас умереть, сможет переродиться...
  
  
   Перед сооно торани ветер дул с севера, нес имена мертвых, которыми те звались при жизни, которые нельзя произносить в эти дни. Нес имена, снежную поземку, срывал сухие листья и гнал перед собой.
  
   Тайрену слабел, болезнь словно старалась побыстрее завладеть тем, до чего не могла дотянуться все эти годы. А Тагари к мальчику по-прежнему подходил редко, но город не покидал, и жил известиями о здоровье ребенка. Мало что делал, зато пил больше, чем стоило бы. Чувство вины разрасталось в нем так же, как болезнь в Тайрену.
   Кэраи видел, что вины он переживает две, но про одну старается позабыть. И чем больше старается, тем становится хуже. Тот, погибший, будто корнями пророс в его мысли и ощущения, а сейчас эти корни тянули в землю. Только сейчас Кэраи запоздало понял, насколько велико влияние Энори на брата, было - и остается. И какое счастье, что тот делал и требовал меньше, чем мог бы, при таком-то раскладе.
   Что до Тайрену, в доме постоянно дежурили лекари, они перепробовали уже все, что могли. Уже и к высшим силам обращались неустанно. Постепенно целебные травы, амулеты и свитки с заклинаниями заполнили весь дом, а в доме гостил приглашенный из Храмовой долины монах.
   Кэраи тяжело было находиться в этих стенах, хотя он наведывался туда ежедневно. А в дни сооно торани пришлось остаться за хозяина - присутствие брата неотложно понадобилось в Срединной крепости, у оружейников. Долг пересилил, и генерал уехал, надеясь, что скоро вернется.
   И без того в дни мертвых тяжело на душе, а в доме, где ребенка то ли пытаются вылечить, то ли прощаются с ним...
  
   ...Таблички с именами предков размещены на лакированной деревянной подставке. Ароматические палочки горят перед ними. Сегодня всю ночь будут теплиться огоньки. Сам зажигает, меняет, когда прогорят; это не поручают слугам. Но думал Кэраи не о предках: о том, что делать, если лечение будет напрасным. У основной ветви Дома Таэна есть дальние родственники; если у Тагари и Кэраи наследников не появится, род не прервется, но... лишь по названию, не по сути. Захочет ли брат снова взять жену? И ему самому в самом деле пора, жаль, в Доме Нара нет невесты...
   Одернул сам себя - негоже в дни мертвых загадывать о таких вещах.
   Когда очередные палочки догорели, заглянул к племяннику, мальчик спал. В углу монах в коричневом запашном балахоне бормотал какую-то молитву. В другом сидела нянька. Одуряющее пахло ароматными смолами.
   - Открой окно, - шепотом велел Кэраи. Та затрясла головой:
   - Нельзя, господин. Не сегодня.
   - Тут же нечем дышать.
   - Это целебный воздух, а снаружи придет зло. Завтра будет можно открыть, как минует тяжелое время...
   Кэраи спорить не стал. Направился в конюшню, проведать свою лошадь Славу. Позавчера, когда приехал на ней, она была весела и здорова, а намедни приболела, словно дыхание тяжких дней коснулось ее тоже.
  
   Снаружи, несмотря на холод, казалось сказочно хорошо. Хрустят подмерзшие лужицы, земля белесая из-за инея. Две сосны у конюшни, сплетаются ветками, а в них подрагивает половинка луны. Дойдя до входа, стоял, вдыхая ночной воздух - уже не осенний, еще не зимний: дни сооно торани сами по себе в календаре, не принадлежат миру живых. Вошел только, когда встретивший слуга - он тоже оставался у двери - начал заметно ежиться и стучать зубами.
   Внутри было тепло и спокойно. Любимица Кэраи выглядела уже лучше, должна скоро поправиться. Он погладил шелковистую морду, проведал своего коня Рубина, направился к другим денникам. Кони у брата были отменные, если по здешним вкусам считать. Лучшего - черного злого жеребца по имени Гром не было тут, брат уехал на нем...
   Эх, Тагари, что же нам теперь делать. Выйдет ли снова стать заодно?
   Потянуло морозом, будто прямо в стене распахнули дверь.
   Слава внезапно заржала, будто испугавшись чего. Ей ответили прочие лошади. Кэраи оглянулся - никого, конюхи остались снаружи. А животные заметались, забили копытами в перегородки денников, мужчина подумал, что сейчас они разнесут тут все.
   - Да тише вы! Что случилось? - воскликнул он, обращаясь не то к лошадям, не то к себе самому. Вернулся к Славе, зашел, попробовал успокоить, но это не удалось. Кобылица забилась в угол и смотрела в ту сторону, где был выход.
   Холодно как...
   Кэраи вышел, закрыв засов денника. Прошел по коридору, глядя на лошадей. Те перестали шарахаться и стояли, дрожа, иногда всхрапывали. Столь испуганными животных никогда раньше не видел.
   Он крикнул, призывая конюхов, но не отозвался никто.
   "Что там стряслось?" - подумал младший Таэна, ни на миг не усомнившись в исполнительности слуг. Стужа сочилась в конюшню, вот-вот и пар изо рта пойдет. А лошади вновь заржали и принялись кружить по денникам, будто ища выход, спасение от неминуемой смерти.
   - Тихо вы! - прикрикнул на лошадей, сознавая, что это впустую. И двинулся наружу, пытаясь понять, что происходит.
   - Нори, Имару, где вы? - кликнул конюхов, поворачивая за угол, и запнулся.
   Огоньки в двух масляных лампах на стенах подрагивали -- неверный свет, тусклый. В пяти шагах в коридоре стоял воспитанник и советник его брата. Губы - две черные нитки, лицо белым пятном, не бывает таких лиц у живых. Глаза... запавшие, слепые, безумные.
   Кэраи замер. И не дышал, кажется - как и тот, напротив. Это не мог быть Энори. Кэраи сам видел, как языки огня охватили тело.
   Но вот он стоит.
   Шевелились тени, а фигура была неподвижна. Разметанные по плечам пряди волос, и неровные полосы - складки на серой, чересчур свободной одежде.
   Не шелохнется, и сколь ни смотри, неясно, дышит ли.
   "Выходцы из Нижнего дома, они в темные дни придти могут, и еще после них недолго силу имеют", - говорила старая нянька.
   Осознал: ведь он и не видит ничего, глаза Энори мертвые. За спиной его, у входа, лежало что-то красное - Кэраи разглядел неподвижное тело конюха, багровую куртку его.
   Поднимется рука, вытянется, ухватит за горло...
   Лошади не просто ржали - это был уже почти визг. Но никого. Никто не слышит, не бежит сюда. Может быть, во всем доме живых не осталось...
   И фигура напротив.
   - Иями... - никогда не призывал Заступницу, но сейчас имя первым пришло на ум.
   Лицо Энори чуть осветилось, стало зеленоватым, и будто знак стал проступать в центре лба; запрокинул голову, с губ сорвался то ли вздох, то ли стон. И шагнул навстречу Кэраи. А под рукой... ничего. Не защититься. И не пройти мимо твари, а безоружным коснуться ее... Понял, что еще немного - и он погиб.
   Невесть как пробилась сквозь ржание обезумевших лошадей, флейта запела где-то снаружи, на грани слышимости, на пределе рассудка. Тонко-тонко, неправдоподобные трели. А может, то был голос летучей мыши, обычно недоступный людям. Энори тоже услышал; не обернулся - голову наклонил чуть вбок, по-птичьи. Замер на месте.
   Вспомнилась ночь, холод, исходивший от стен, и другой, человеческий голос. Он звал... тогда он звал мальчика...
   Уплывающий рассудок подсказал - называть имя племянника нельзя, но, быть может, он уйдет к кому-то другому. Кто для него был хоть сколько-то значим? Нет, не та женщина, и называть ее тоже нельзя... Нет уже и его театра... Была флейта.
   - Таши, - произнес мужчина, не шевелясь и не сводя взгляда с заострившегося лица. И повторил: - Таши.
   Существо напротив замерло, губы его шевельнулись. Кэраи вновь повторил имя, и снова.
   Энори -- или кто это был -- впился неподвижным взглядом в его лицо, расхохотался, коротко - схватился рукой за горло, будто ощутив боль. Оглянулся по сторонам, словно проснувшись. Проведя тыльной стороной ладони по лбу, выбежал из конюшни, едва не наступив на безжизненное тело.
   Кэраи понял, что наступила тишина - лошади успокоились.
   Ощутив тяжесть в ногах, сел на край ящика с овсом, бессмысленно уставился в стену. Мгновения прошли или часы, он не знал. Сил не было. Наконец понял - все кончилось, и нельзя сидеть просто так, нужно делать хоть что-то.
   И руки наконец отогрелись - только сейчас сообразил, что снова их чувствует.
   Кэраи подошел к лежащему неподвижно конюху, перевернул его - тело еще не успело остыть, на лице запечатлелся страх. За стеной, недалеко от двери в конюшню, младший Таэна нашел еще двоих - второго конюха и слугу, видно, пришедшего скоротать тяжелую ночь. Он не успел даже встать, умер, сидя за столом. И тот же ужас на лицах...
   На телах не было крови, следов удавки или удара. "Трое сразу... Как? Да что он такое?!" Не заметил, как очутился у ворот дома, закрытых, как и положено. Охранник увидел его, поспешил навстречу.
   - Господин, что-то случилось?
   - Ты видел кого-нибудь?
   - Нет, господин.
   - И не отлучался со своего поста?
   - Как можно! - растерянно и совершенно искренне отозвался тот.
   - Хорошо... Стой здесь.
   Кэраи зашагал прочь, по темному саду, не подумав взять фонарь у охранника. Он вообще почти ни о чем не думал, кроме того, что надо добраться до дома; потом вспомнил о мальчике. Если это... нечто придет и к его племяннику...
   У самого дома снова нахлынула слабость, и он прислонился к стене. Тут его и нашел Ариму, с фонарем направлявшийся в конюшню - больно уж долго не возвращался хозяин.
   Обрадованный, подошел быстрым шагом, и тут же всю радость как рукой сняло; а как иначе, если хозяин не говорит ничего, и смотрит сквозь тебя, будто ты призраком стал и сам того не заметил?
   Недолго продолжалось оцепенение. Как только смог произнести хоть слово, спросил:
   - Где мальчик?
   - Спит, в его комнате все еще сидит монах и что-то рисует. Что-то случилось? - еще недоумение было в голосе, но уже проступала тревога.
   - Да... случилось.
   Ариму пристальней всмотрелся в черты господина:
   - С вами все в порядке?
   - Нет. Не уверен...
  
   В комнате племянника все было в порядке, то есть душно и муторно, как в предыдущие дни. Монах коричневой тенью сидел в углу и бормотал молитвы, завязывая и развязывая узлы на поясе-веревке. Горели две лампы. Мальчик спал; Кэраи на всякий случай склонился над ним, ловя дыхание. Тайрену всхлипнул и перевернулся на другой бок.
   - Чтоб никуда! - сказал Кэраи монаху, а также слуге в коридоре, который в эту ночь караулил под дверью. - Если что - гонг и колотушка у тебя под рукой.
  
   Он сказал домашним - лазутчики в дом пробрались, верно, узнали, что он в конюшне. Сказал, что одного видел, и описал приметы; тяжко это было - ни словом не упомянуть, кого видел ночью, не намекнуть даже, что очень похож, и при этом велеть разыскивать. Не верил, что в доме и возле него кого-то найдут, и боялся - а вдруг? Еще будут мертвые. Пошел и сам.
  
   Ариму впервые видел хозяина таким растерянным. На людях-то он держался превосходно, но сейчас словно пытался хоть за какую опору ухватиться. Смотрел по сторонам, будто его слегка по голове ударили - не сильно понимая, где он и что происходит. Порой казалось - вот-вот и скажет что-то важное, но замолкал.
   - От меня-то хоть не таитесь, - не выдержал верный слуга. - Я ваши дела с Домами, со Столицей и прочим узнать не пытаюсь, мне не по чину, но смотреть, как вы за час тенью стали... Уж не из-за мертвых, знаю я вас. Доводилось...
   Тот не рассердился, и ответил довольно быстро:.
   - Случилось нечто... не могу рассказать, потому что плохо получается верить. Вот что. Разыщи в квартале развлечений Таши-флейтиста, не называя моего имени, передай - пусть будет осторожен.
   И добавил:
   - Не думал, что могу прикрыться именем невинного человека.
  
   Утром, не преуспев, переместили поиски в город, но Кэраи уже считал их бесцельными. Запретил без нужды упоминать, что кто-то пробрался в дом.
   И брату ничего нельзя говорить, когда тот вернется. Он не боится людей, но потустороннее пугает его. Нельзя говорить...
  
  
   Молодой слуга, возникший на пороге, выглядел озадаченным: в чем дело, знать он не мог, но раз господин заинтересовался...
   - В доме флейтиста нашли мертвого.
- Так.
   Кэраи походил по комнате, зачем-то поднял и повертел в руках тушечницу, потом деревянную статуэтку-рыбку, лисса-кори: против зла и на счастье.
   -- Найденный... Это Таши?
   - Вроде бы он. Лицо искажено слегка, но ран нет. Следов борьбы тоже нет, похоже, он умер во сне; сердце, наверное, прихватило. Вещи на месте.
   - Ступай.
   Вечером Ариму обнаружил Кэраи наедине с большим кувшином вина. Но чашка была сухой, а сосуд полным. Похоже, хозяина успокаивало одно зрелище. Сидел, рассматривал мудреную чеканку на медном боку кувшина.
   - Если позволите вас отвлечь...
   - Ты отвлечешь и без позволения. Ну?
   - Погибшего опознали. Оказался не Таши, а брат его. Так-то он жил в деревне, пришел погостить. Схожи чертами. Сам-то флейтист на свадьбе играл, а дружкам и не сказал толком, где будет... - замолк, затем спросил осторожно: - Это хорошая весть? Или нет?
  
   Видя, что господин по-прежнему места себе не находит, Ариму призвал всю свою настойчивость в помощь и, рискуя вызвать неудовольствие, ответа добился. Кэраи многое привык держать в себе, но сейчас он и сам не знал, как быть: делать вид, что ничего не было, или поделиться. Может, и промолчал бы, если б не настырность лучшего слуги.
   - Такие дела, - заключил он. - И отчего умерли конюхи, неизвестно, не нашли следов яда или чего-то иного.
   - Господин... мой вопрос покажется глупым. Это точно был он?
- Хочется верить, что я ошибся. Света было немного, и лицо... изменившееся. Но если это всего лишь искусный обман, откуда столько жути? Пусть я, но лошади...
- Вы знаете, есть разные вещества.
   - Да, я знаю. И мне бы хватило этого, но все думаю о том, погибшем в доме флейтиста. Умер не Таши, значит, возможно, убийца не знал его в лицо, и тогда это был человек. Но зачем?
   - Запугать? Насколько тот, ночной, отличался от Энори?
   -- Помню стоящего в коридоре... он врезался мне в память до последней черточки. Словно безумец после тяжелой болезни, и это в лучшем случае... словно не до конца оживший мертвец. На смертном ложе Энори выглядел куда лучше. И эти жуткие глаза... Но я готов поверить, что стал жертвой обмана. Только ведь он был необычен внешне, сложно найти двойника...
   -- У него тоже мог быть брат. Ведь о нем толком ничего не известно.
   -- Я думал об этом. Да, мог. Жаль, тело сожгли, и нельзя сейчас глянуть...
   - Как вы можете о таком думать?
   - Вот так, могу. Хотя, вероятно, опознать уже не сумели бы...
   -- Вас еще что-то тревожит, -- заметил верный слуга.
   -- Да, правда. Видишь ли, накануне костра я лично смотрел, есть ли на теле шрам от стрелы. Я не видел его. Потом убедил себя, что рана хорошо затянулась, а я плохо разглядел в темноте, мне все-таки было не по себе, долго стоять и всматриваться. Домочадцев я не расспрашивал, и без того были напуганы, лишь дал бы новую почву для сплетен. Надеялся, все уладится...
   Поднялся, подошел к столу, на котором лежала разостланная со вчерашнего дня карта провинции. Тихо произнес:
   -- Когда я был маленьким... я любил сказки моей няньки, но она была доверчивой, заполошной женщиной, и я не мог верить в истину ее слов. А мой отец... он хотел, чтобы я сделал карьеру при дворе, и воспитывал в расчете на это. Тогда мне казалось, он только чтит обычаи, но сам не суеверен. Теперь ничего не знаю.
   -- Что вы будете делать?
   -- Ждать.
  
  
  
   Парой дней позже Лайэнэ, не в силах заснуть после веселой пирушки в честь окончания сооно торани, ночью вышла на крыльцо своего дома. Стылый, уже предутренний воздух был еще темным, но молодая женщина различила скользнувшую мимо окон птицу - черного дрозда. Удивленная, она сошла по ступеням вниз и направилась было за птицей, но ей померещился силуэт в саду. Юноша в чем-то светлом стоял, прислонившись к стволу дерева... так любил делать Энори.
   Напуганная, Лайэнэ заспешила в дом. Вскоре рассвело, и она уже смеялась над собой - померещится же...
  
  
   Глава
  
  
   Наступила зима. Ветер дул северный, под ногами похрустывал иней, трескались льдинки. Все чаще выпадал снег; его сметал ветер, но нехотя, и снега становилось больше и больше, вот уже и полноценные следы можно было в нем оставить, вот уже и попадал он в туфельки богатых дам, если те решали пройтись по саду.
   Крестьяне облачились в тяжелые куртки на вате, теплая шерстяная одежда знатных господ была отделана мехом. Начался сезон охоты: шкурки пушных зверей задорого отправляли в Столицу, меньшая часть их шла на местные нужды.
   Рухэй, стянувшие войска у границ, оставались на месте, не выпуская из виду цель; так волчья стая держится неподалеку от стада оленей.
   Генерал Таэна писал об этом в Столицу, но помощи не получил, а сам просить опасался. К тому же военный министр был на него зол из-за смерти гонца.
   C деньгами было все хуже. Столица увеличила налог, пришлось поднять и местные, а торговцы все чаще водили обозы в обход или по краю провинции. Еще и часть урожая погибла при наводнении. Среди крестьян, особенно северных, ползли слухи, что зимой будет совсем худо.
   Лиани оставался в оружейных, понемногу осваивал ремесло. Про него, похоже, забыли - кого сейчас интересовала мелюзга? Он же гадал, останется среди мастеров, пока не забудется все, или путь его снова неожиданно повернется. Напомнить о себе означало искушать судьбу. А ждать... если бы речь шла только о нем!
  
  
   Несколько дней над городом разливались багровые зори. "К сильным ветрам", говорили знающие приметы. "К беде", утверждали суеверные.
   Правы оказались и те, и другие. За пару дней на улицах и в домах больше десятка человек умерли странной смертью, сошло бы за естественную, только вот страх искажал лица.
   В казармах припомнили нападения неведомой твари, но сходства и близко не было. Тут на телах не находили ни единой ранки или иных повреждений. Да и сами тела лежали в разных кварталах.
   Рииши пришло в голову отметить на городской карте места, где обнаружили таких умерших -- получилась почти прямая линия, непрерывная. Будто смерч по городу прогулялся, затягивая в себя некстати попавшихся на пути.
   Ни его стражники, ни люди судейских не смогли выяснить ничего, не нашли ни единой зацепки, и это неожиданно вывело из безразличия главу провинции. Как донесли сведущие люди, гнев его был страшен. Вечером пятого дня младшему Нара пришел вызов в дом генерала. Явиться тот велел поутру.
   Теперь уж точно отставка, позор для семьи, угрюмо думал молодой человек, ожидая, пока подойдет назначенный час и можно будет наконец сесть в седло и отправиться. Не спал, не раздевался даже. Рассвело. Вестник явился: утро не принесло новых жертв, зато вечером обнаружили еще одного, похоже, от первого дня.
   Рииши то садился к столу, то вставал, принимался ходить по комнате. Вздрогнул, увидев россыпь капель крови на рукаве, после сообразил - это же гранаты, узор из плоских бусин. В сумерках их не было видно на черном, а солнце в окно заглянуло - и заиграли.
   - Пора, - сказал, и вышел, ко всему готовый.
   Так вот бывает - мог сразу занять лучшую должность, остановился на этой, желая опыт приобрести и послужить городу. Послужил... И своему Дому в особенности.
  
   Генерал вызвал к себе еще и судейских, тех, кто ведет расследования и знает многое о мире преступном. Чиновники эти тоже выглядели бледно: их допросы и визиты к тем, кто мог навести на след не дали ничего. Три тени в синем сукне, с вышитыми у ворота знаками. Обменялись приветствиями; Рииши недолюбливал этих людей, считал упрямыми и надменными, а те, в свою очередь, звали городскую стражу "меднолобыми болванами". Но сейчас все были в одной лодке, а последние пару дней и вовсе работали необычайно слаженно. Жаль, толку не было.
  
   Тагари сидел в тяжелом резном кресле. Смотрел исподлобья, наклонив вперед голову, и глаза были запавшие, мутные, воспаленные. Словно чуть постарел, но казался сильней, чем раньше, опасней: все, предписанное правилами, скатывалось с него, оставался большой дикий бык на лесной тропе. Говорят, такие когда-то водились в предгорье, но сотни лет назад откочевали далеко на юго-восток.
   Плохо ему, подумал Рииши. Сочувствие вытеснило собственное тоскливое беспокойство. Ожидал вспышки гнева вроде той, что, говорят, была накануне, но Тагари спросил:
   - Вы все делаете сейчас, что возможно?
   Чиновники зашелестели, уверяя; Рииши только поклонился.
   - Нельзя сейчас допускать панику среди людей. Если еще из Осорэи побегут люди...
   Поднялся, как будто с трудом, всем весом опираясь на ручки кресла.
   - Все, как есть, говорите. Если мешает кто. Если нужна будет помощь. Понятно?
   Ничего не потребовал, не высказал недовольства. Отпустил так.
   Рииши знал, что угрозы бывают и скрытыми, вежливыми, можно сказать, на шелке вышитыми. Сейчас не угроза была - почти просьба.
  
   "Надеюсь, он остается прежним, способным извлечь победу из воздуха, а так странно выглядит из-за временного нездоровья", - думал Рииши по возвращении, и понимал, насколько непочтительны эти мысли сразу после того, как получил нежданную и незаслуженную поддержку. Гнал от себя мысли о том, что, вероятно, сказывается и вино... Но ничего с собой поделать не мог - вид генерала его озадачил и почти испугал. Хорошо, что господин Кэраи уж точно в полном порядке; верно, это он и посоветовал проявить снисходительность.
   Но дома Рииши ждало коротенькое письмо от младшего Таэна, опоздавшее к адресату - из него было ясно, что на сей раз братья не только ничего не согласовывали, но даже не виделись несколько дней. При таких-то событиях? Неуютно стало: мелочь, но необычно.
  
  
   **
  
  
   Посыльный принес Лайэнэ готовый заказ - новые туфельки, из кожи, с мехом оленя внутри. Теплые, в самый раз надевать на улицу для коротких прогулок. Были они черные с золотой вышивкой, знаками луны. Сперва ашринэ обрадовалась, вертела туфельки, разглядывая шитье, примеряла, ладно ли сидят; потом загрустила. Понять не могла, отчего. Неужто сапожник брак допустил, и она это чувствует, хоть и не видит пока?
   Вроде бы нет, не то...
   Словно предчувствие давит грудь.
   Радостный голосок в коридорах его не развеял: приятельница щебетала, как малиновка, но все о себе, о себе. А ее заботы и маленькие победы были сейчас чужими.
   - Подожди меня, я почти уже собралась, - сказала Лайэнэ.
   Обеим предстояло сегодня играть на ахи и петь в доме младшей ветви Аэмара... там наверняка будет Кайто. В последние дни он из самодовольного становился все более злым, никак не мог получить желаемое. Хоть зубы и мелкие, да порода хороша - Лайэнэ хватило бы и пары укусов. Она уже сама удивлялась, почему упрямится - никогда с ней такого не было.
   Накидка из лисьего меха мягко легла на плечи. А на волосах ничего, покрывало испортит прическу.
   Хорошо снаружи, все в легкой изморози, и хвоя полуседая, и такой же сизо-серый, слегка туманный воздух. Новые туфельки чуть поскрипывают на инее.
   - Не хочу в носилки, давай пройдемся, - сказала она. - Недалеко ведь тут.
   - Ненормальная, - приятельница сжала ротик в бутон. - Холодно же.
   - То ли еще будет в месяцах филина-тээгу и сойки-икиари! Зато придем румяными от морозца, а не от краски, и не помнутся платья.
   Ехать одной товарке не хотелось, и она, скрепя сердце, засеменила рядом. Не привыкла ходить... Лайэнэ стало ее жаль. Сама-то она любила прогулки. Хотела уже предложить сесть в носилки, которые несли сзади.
   - Мне, представляешь, померещился Энори, - сказала девушка. Лайэнэ споткнулась и замерла: туфелька в едва заметную выбоину угодила. Жаль, если порвется...
   - Да что ты застыла! Так совсем замерзнем, - товарка недовольно потянула ее за рукав.
   - И где?
   - У реки, на окраине города. Я возвращалась домой после приема, и мне он привиделся на камне. Сидел, глядя на воду.
   - Не там ли, где по слухам был костер?
   - Примерно... Идем же, идем! Сама ты сосулька, вот и не чувствуешь холода...
   - Ты говорила... твоя родственница помогала с обрядом? Знаешь ведь, слухи разные ходят. Он точно умер?
   - Ну еще бы. Я сама расспрашивала много раз. Жаль, подробностей не узнать, хорошо заплатили. Ох... У меня сейчас не щеки будут румяными, а все лицо красное, или еще хуже, в цвет свеклы!
   Лайэнэ сдалась, села в носилки. Ощутила, как поднимается короб, а потом легкое покачивание. Подруга рядышком понемногу отогревалась - и ветра тут нет, и стенки оббиты войлоком. Довольно жмурила глаза, еще чуть-чуть, и мурлыкать начнет. Напевала то, что вскоре предстоит исполнять.
   А Лайэнэ всю музыку позабыла, и даже о Кайто. Вспоминала разговор с Таши. Его потрясла смерть брата, хоть и не ладили много лет.
   При такой большой потере он упомянул и о малой.
   Исчезла его "звездная" флейта, черная с серебром.
   - Она, конечно, самая дорогая, но не на видном месте лежала. Если уж грабили, странно, что деньги не взяли, - недоумевал Таши.
   - А может, убили из-за нее? Мало ли, может, не сердечный приступ то был, а яд.
   - Кто их знает... Одно ясно - когда брат мой спал, его и громом было не разбудить. Он бы грабителям не помешал.
   ...Черная, с двумя стволами и клапанами из серебра. На ней играли по праздникам.
   Любимая флейта Энори.
  
  
  
   **
  
   В Землях Солнечной птицы умели сохранять тепло дома в холодные месяцы, но и тут не могли не пойти на обман: подкрепляли тепло иллюзиями. Занавеси, а в богатом жилье и обивка стен менялась от сезона к сезону, по холоду - персиково-желтые, салатовые, шафрановые... Лишь самые состоятельные бросали вызов погоде: мол, у нас и без того уютно.
   Тэйлар Камарен скучал и наблюдал; дни сооно торани прошли, и город ожил, но как-то не до конца, словно был болен. Посланник ловил себя на том, что почти сожалеет, он успел привязаться к этим местам и даже к их обитателям. Хотя давно знал правило - чтобы тебе доверяли, надо стать своим, а чтобы стать своим, надо полюбить и этих кого-то, и то, что им дорого.
   Писал длинные письма в столицу этой большой страны - главному послу и неофициальное - якобы одному из приятелей в его свите. Тут-то и содержалось все важное, образной речью так изукрашено, что понял бы лишь посвященный.
   Писал не кистью, как здешние - острой палочкой, как дома привык. Самую плотную выбирал бумагу, чтоб не порвать случайно, ту, на которой местные записывают расходы и приказы. Для посольских вестей выбирают другую, ну уж ему-то простят, неотесанному...
  
   Закончив, взял зажженный светильник и отправился в спальню. Не стемнело еще по-настоящему, были густые сумерки. Ни собственных слуг, ни тем более местных видеть не хотел. Свои пусть отдыхают, а эти... вышколенные, ничего не скажешь. Не требуется отдавать приказаний - сами угадывают... Лишний раз взгляд не поднимут, только шкурой чувствует - чужака считают ниже себя. Будь он хоть десять раз влиятельное лицо на собственной родине.
   Хотя и к ним уже почти привязался, надо же.
   Переступив порог, осознал -- что-то не так.
  
   На столе белел лист бумаги. Словно посланник писал тут, а не в соседней комнате, и забыл убрать. Камарен поставил лампу на стол, поднял листок, прочитал: неровные строки, писалось, похоже, наспех, и вне всяких школ и правил, как придется:
   "Я жив. Если не боитесь встречи со мной, приходите в полночь к заброшенной пристани, к иве с тремя стволами. Думаю, могу быть вам полезен".
   И вместо подписи - набросок пиона и ряски.
   Даже будь там подпись, Камарен на нее бы даже не глянул. Ни разу не видел почерка Энори, но не сомневался - эти знаки, ломкие, будто трещины на льду, принадлежат ему.
   Как он остался в живых?
   Впрочем, это вполне возможно. Распустить слух о гибели... нет, сам он вряд ли распускал эти слухи, скорее, так повелели говорить братья Таэна.
   А Энори могли держать где угодно. На свободе только вряд ли оставили, мало ли кто увидит.
   Зачем? Что все это значит? И подозревают ли самого посла - может, это все ловушка сразу и на Дома Аэмара и Нэйта? Потом потянуть за одну веревочку, и завяжется огромный мешок.
   Так или иначе, с Энори надо увидеться.
  
  
   Чтобы добраться до места, не надо было покидать городские стены. Это к лучшему, выходящего посла бы всяко запомнили. Шли, прикрывая фонари концами широких поясов. Тройное раскидистое дерево выглядело жутковато - три руки, а поверх сплошная бахрома тонких веток и высохших листьев. Так и не облетели, хоть пожелтели и высохли - такие деревья тут зовут зимними.
   В прошлый раз, когда побывал тут, изучая окрестности, пахло гнилыми водорослями. Сейчас, по холоду, только сыростью. Торчали причальные столбики, тянулись над водой полуразрушенные мостки. Лодок не было.
   Никого, только изломанные, слишком резкие тени на выбеленной изморозью земле.
   Кто-то позвал изнутри, из-под массы ветвей. Камарен оглянулся на спутника - Пулан пускай караулит снаружи, и шагнул на голос, напрасно пытаясь уклониться от поникших щупалец веток.
   Энори был там, за этой путаницей, на маленьком свободном пятачке,
   Северянин посмотрел на него, приподняв фонарь, и снова прикрыл поясом, чтобы свет не привлек посторонних.
  
  
   Энори молчал, глядя поверх, сосредоточенно-никуда, как смотрят слепые. Красивым его сейчас не назвал бы никто. Прямо сказать, отвратительно он сейчас выглядел. Может, в самом деле из допросных подвалов сбежал, а не затеял собственную игру. Лицо похудевшее, острое, глаза почти безумные. И одет в невзрачную серую холстину, как местные мусорщики или бедняки - и, похоже, с чужого плеча. А сквозь эту раковину, оболочку проступает сияние - Камарен готов был поклясться, что кожа Энори чуть светится. От фонаря свет - оранжевый, он на стволе, на одежде, неровный, подрагивает. А тут что-то другое, внутреннее, неподвижное. И волосы тяжело льются - смола и атлас, такой ухоженной гривы уж точно у сбежавших узников не бывает.
   Что-то нехорошее, диковатое от него исходило. Угроза неявная: так порой не хочется сворачивать на лесную тропинку или в темный проулок.
   Стоял, прислонившись к стволу, одна ладонь прижата к изрезанной трещинами коре, другая сжимает крепкую ветку - будто сказочный дух растений, боящийся отойти от родного дерева. И узкие завитки ржавых листьев над самым лицом, как его продолжение.
   - Вам пришлось тяжело?
   Энори не ответил. Казалось, он думает о своем, и собеседника едва замечает.
   - Не верите мне? - спросил вдруг, уставившись куда-то в пустоту. Голос звучал глуше, чем раньше.
   - Что?
   - Хороших птиц разводят в предгорьях...
   Камарен вздрогнул, едва не уронив фонарь. Энори и этого вроде как не заметил, по-прежнему неподвижный, только уголки губ приподнялись, складываясь в больную и нежную полуулыбку.
   - Не волнуйтесь. О ваших планах никто не проведал.
   - Планах? - с невинным удивлением спросил северянин. Хотя уверен был - такой невинностью и дурачка не провести. Потом откинул предосторожности - а, будь что будет. Если Энори прислали намеренно, все равно уже невелик выбор.
   - Ну, предположим, птицы и впрямь хороши. Дальше-то что?
   - Скажите, что вы ходите делать. И чем я могу помочь.
   - Зачем помогать мне?
   Поднял лампу, вглядываясь в лицо - и пожалел, аж рука дернулась, такое увидел. Теперь дай Творец позабыть. А всего-то улыбка была.
   "Что с ним такое сотворили все-таки? - подумал Камарен. - И не опасно ли с ним связываться? Но такой шанс, такой шанс... выиграть или вырыть себе могилу".
   Услышал шорох, напрягся, скосив глаз.
   - Это летучие мыши... здесь никого нет, кроме вашего спутника.
   Вот как. Знает, почувствовал или догадался про Пулана? Хотя догадаться нетрудно...
   - Слухи о вашей смерти прокатились по всей провинции. Выходит, они неверны... Мне надо знать, что случилось.
   - Не надо, - ответил он тихо и на сей раз почти своим прежним тоном. - Я пришел по своей воле и никем не подослан. Довольно и этого. Вы скажете, чем я могу помочь?
   - Я лучше выслушаю, что предложите.
   - Тогда пусть птицы летят... Кто вам не нужен, скажите? Помимо братьев Таэна - с ними у меня свой счет, - юноша в сером расхохотался, наклонив голову.
   Тяжко было его видеть таким; хоть и чужой человек - но слишком большая разница с тем искрящимся существом, гладящим тигриную шкуру. Воплощение жизни и юности было, теперь же...
   А он, наконец, отодвинулся от дерева - отлепился, вернее сказать. Будто ощутил, что подпорка или защита уже не нужна.
   - Вы можете предоставить мне кров на несколько дней и ночей? Или дольше, не знаю пока?
   - Это опасно для нас обоих.
   - Меня никто не увидит, - тот же нездоровый блеск в слепых потемневших глазах, и усмешка, похожая на оскал. - Мне... нужно быть среди людей, пусть даже оставаясь незаметным. Иначе я, кажется, не скоро смогу понимать до конца, что делаю.
   - Но это и в самом деле невозможно, при всем желании и старании...
   - Я знал о голубях, но молчал, и продолжу молчать... но голуби - ненадежные вестники, - откликнулся юноша, так же невидяще глядя не просто в упор, а будто внутрь зрачков собеседника.
   - Пусть так, но я не могу сменять опасность возможную на неизбежную, - начал северянин, но Энори перебил его.
   - Не ту считаете неизбежной. Или я остаюсь здесь, и делаю, что вам угодно, либо... подумайте, что теряете.
   - Но послушайте! - риэстиец не знал, сердиться ему или уговаривать. - Это дом, предоставленный мне как послу - здесь, вероятно, слежка на каждом шагу! В доме только трое моих людей, остальных приставили ко мне на время! Я ухитряюсь уходить от их внимания, озираясь на каждом шагу, но еще один человек...
   Юноша смотрел на него неподвижным взглядом. Северянин почувствовал, что ночь холоднее, чем показалось вначале, захотелось набросить на плечи что-нибудь теплое.
   Энори медленно протянул руку вперед, будто хотел коснуться груди посла. Неприятный это был жест - так змея подползает, не торопясь, вроде безобидно, однако вгоняет в дрожь.
   - Позвольте мне придти в ваше жилище. И отыщите меня там.
   Рассмеялся:
   - Посмотрите, умею ли я быть невидимым!
   "Такое - пускать в дом?" - эхом отдалось в голове. Но Энори опустил руку, и северянин помотал головой - отпустило наваждение; в самом деле, мальчишке, видно, чересчур крепко досталось, он и впрямь слегка не в себе. Но если уйдет - прости-прощай планы...
   - Тогда и разрешения моего не надобно, - сказал он шутливо. - Раз никто не найдет.
   - Мне нужен не просто приют. Чтобы хоть один человек говорил со мной... словно все, как раньше...
   - Но много разных людей.
   - Мне нужен богатый дом. Но только ваша игра... мне подходит.
   Камарен приподнял фонарь, вглядываясь в стоящего. До чего же неприятно даже случайно бросать взор на это... существо, а решать надо сейчас. Что безопасней - держать его при себе и, может быть, угодить в ловушку, или отказаться - тогда он выдаст. А может быть - скорее всего - в доме посла у него есть свой человек. Ведь обязан был кто-то из шпионов жить с Камареном под одной крышей. Вот и способ узнать...
   Ну что ж.
   - Я не могу привести вас с собой. Но когда вернусь, найду, чем занять слуг, чтобы не видели лишнего... А если еще кто следит, тут я бессилен.
   - Согласия мне достаточно, - он снова прислонился к стволу, прикрыв глаза, будто пытался слиться с деревом. В неярком свете фонаря так и казалось - лишь светлые и темные пятна на коре, человека нет.
   Северянин чуть поклонился и прямо так, в полупоклоне, шагнул назад; спиной поворачиваться не хотел. Не опасался удара, конечно, только уж очень зябко было от мысли, что может вот так протянуть руку, как недавно... Шелест прошел по листьям. Ветки скользили по одежде, не цепляясь, но неприятно - много-много пальцев.
   Лишь вынырнув из-под ветвей, осмотревшись, Камарен перевел дух.
   Верный Пулан бдительно прогуливался неподалеку, все было тихо.
  
  
   - Господин, я бы двести раз подумал, чем предоставлять ему убежище.
- Я подумал. И не двести, а больше. Во всяком случае, мою воздушную почту он никому не выдал. А может, позволь я ему уйти.
   - Так проще убить его прямо сейчас! Безопаснее...
   - Вот уж нет. Придумал тоже! Лучший способ сорвать все сделанное к полночной бабушке. Не ворчи. Он знает столько, сколько нам и не снилось...
- Чего он там знает! Вы же не верите в эти байки про особый дар!
- Верю я или нет, неважно, и дар тут не знаю при чем - но советником генерала он был. В двадцать-то лет, или сколько ему там...
- Такому, как генерал, нетрудно советовать! Но я бы все же поостерегся насчет Энори. Тут шпионы за каждым камнем, узнают - и придется возвращаться в Риэсту! Ладно, если еще при своей голове.
Пулан недоумевал, возмущался - и Тэйлар Камарен прекрасно его понимал. Тот, кто всегда был мерилом осторожности, совершал глупость за глупостью! Но чутье подсказывало - прими этого парня, как бы ни вопил о безрассудстве здравый смысл. Чутью посол привык верить.
  
  
   **
  
  
   Тем временем лазутчики доносили - Мэнго ухитрился завербовать в свое войско тихих Людей Ракушек, живущих в речной пойме на северо-западной границе рухэй. Тихими-то они были, это верно, только неурожай и мороз сделал их еще и сговорчивыми, и они поставили несколько тысяч воинов из молодежи, которой надоело бродить по илу и терпеть притеснения. Рассудили - лучше будем сражаться за своих обидчиков, зато потом жить станем намного лучше.
   Эта новость совпала с письмом Кэраи от помощника министра финансов: не иначе как по указанию начальника он сообщал по секрету, что в Столице уже подбирают людей, которым передадут власть над провинцией.
   Ясно было, что зимой никого сюда не пришлют, и зимой война не начнется, как и ранней весной. Так что еще пару-тройку месяцев можно было прожить спокойно. Например, самостоятельно удалиться от дел.
   Тагари готовился к большому призыву, чтобы, как в старину, выступить всей провинцией. Но Кэраи видел, что крестьяне сражаться совсем не хотят; в отличие от Людей Ракушек, наводнение, погубившее урожай, плохо сказалось на их боевом духе.
   Возможность была получить военную помощь от соседей, но в одной из граничащих с Хинаи провинций, Окаэре уже сидел столичный ставленник, второй же, Мелен, управлял давний недруг Тагари. Он пока самостоятельность сохранил, был человек колеблющийся и жадный. Очень жадный, и тоже пострадавший от неурожая. Вот если не вооружать слабых духом крестьян, а заручиться поддержкой настоящего войска...
   Это предстояло еще хорошенько обдумать.
   Что до случая в конюшне, Кэраи уже почти полностью был уверен - ошибся. Его, вероятно, убивать не хотели, а вот напугать... Так же, как и с сонным отваром. Только здесь просчитались, он не потеряет голову, увидев якобы призрака.
   А племяннику стало получше - верно, сказался уход туманов. Воздух теперь был холоднее, но суше.
   Под неодобрение всех домочадцев - и его, и Тагари - он отослал монаха, щедро наградив за труды. Но сил уже не было оставлять ребенка в постоянном дыму курений под неусыпное бормотание. Он вновь перевез мальчика в собственный дом. Здесь Тайрену во всяком случае не прислушивался к любому скрипу или шагам, ожидая, что вдруг вернется его воспитатель. Да и дышалось намного легче.
  
  
   **
  
  
   Щебечущих женский смех раздавался и тут, и там, и также повсюду горели фонарики - оранжевые, желтые, бледно-зеленые. Покачивались вверх-вниз, и в стороны. Словно очень, очень большие светляки, висящие в воздухе... Казалось, от этого света и смеха теплее на улице. Праздник бумажных цветов, таких же радостных и фальшивых, как фонари-светляки; старшие разошлись по домам или праздновать под чужую крышу, а молодежь никак не хотела покинуть сады Квартала. То в прятки играли, то в снежки, то обменивались бумажными бутонами и устраивали "угадайку".
   Ни одной девушки из почтенных семейств не было тут, хоть много богато одетых. Но черный и красный почти не мелькали, обычай не предписывал, каким должен быть теплый зимний наряд. Значит, можно почти что угодно, были бы деньги, не обязателен даже хороший вкус. Но весело, да...
   Лайэнэ давно бы ушла - по чести сказать, замерзла, прогуливаясь по дорожкам. Бегать, заливисто хохоча, ей было уже не по возрасту, не по рангу. Ей надарили охапку самых разных бумажных цветов: хризантем, лилий, гербер; с трудом удерживала сразу все стебли, не рассыпая. Больше, чем у любой другой здесь; уже стало хорошим тоном засвидетельствовать ей свое восхищение. Так и до почтения недалеко.
   Ушла бы - но Кайто Аэмара велел быть здесь, и она не решилась ослушаться. Уловки уловками, но впрямую отталкивать было опасно. А он, кажется, понял, что она намеренно ускользает... На очередные слова о покровителе, который вряд ли одобрит, и нужно лишь время ответил довольно жестко - достаточно лишь слова отцу, и найдется, что ей предъявить.
   Что она может против главы судей провинции?
   - О, покровителей у тебя предостаточно, но я не дурак, знаю, о ком ты думаешь, - говорил Кайто, до боли сжимая ее руку. Синяки же останутся, думала Лайэнэ с тоской. Улыбалась. - А знаешь ли, что его почти обвинили в измене? И если б не смерть, помешавшая ответить сполна, он бы слетел со своего высокого места и тебя бы утянул за собой? Скажи спасибо, что после всего на тебя еще кто-то смотрит!
   - Он не был изменником...
   - Брось, мой-то отец знает достаточно! Просто молчит, раз все решилось и так.
   - Что же едва не принял его в свой дом? - не сдержалась Лайэнэ. Кайто от неожиданности выпустил ее руку, запнулся, но быстро нашелся:
   - А это была ловушка.
   К счастью, он не спросил, откуда знает она сама... Хотя с нее взятки гладки - Энори рассказал.
   Но вот Кайто... не ожидала такого упорства от слабохарактерного мальчишки.
   Уже пару недель как она пыталась увлечь его новенькой в Кварталах, молоденькой красавицей со снежно-фарфоровой кожей и манерами девочки-скромницы. Поначалу Лайэнэ даже казалось, что успешно - у нее самой Кайто появляться перестал, а девочка вцепилась в него со всем пылом, потрясенная собственным везением.
   И вот блестящий ее план провалился.
  
  
   По счастью, Кайто не дал ей замерзнуть, и они пришли в любимый "бутон" Лайэнэ раньше, чем та превратилась в ледышку. Смотрители уже поставили жаровню, тепло было, ароматное, фиалковое, и почти все равно, кто спутник, лишь бы укрыться от холода.
   Если бы не ее любимый "бутон"... тут бывали многие, но, как назло, напоминает все об одном. И Кайто, похоже, чует что-то такое, никак не уймется. И помогая ей снять длинную верхнюю иссу, отороченную лисой, все болтает.
   Забрал охапку бумажных цветов, небрежно положенную на столик, сунул в пустую напольную вазу. За такой букет меня бы наставница этой вазой, мелькнуло в голове у молодой женщины. Красные, желтые, голубые, лиловые... нет белых. Еще недавно, поздним летом этот цвет вызывал только ненависть...
   Кайто будто прочел ее мысли. Хохотнул:
   - Говорили, он не совсем человек. Будто матерью его была тери-тае. Как, призраком не являлся? Говорят, его уже видели несколько раз.
   Лайэнэ делано засмеялась. Что-то стукнуло по окну, верно, упала небольшая ветка. Говорят, на юге, за проливом, мастера сумели изготовить диковинку - прозрачное большое стекло, и вставить его в оконную раму. Страшно было бы ночами смотреть на него...
   - Не выпьете ли со мной? - спросила она.
  
   Жидкость в голубоватом флаконе, чуть вяжущая на вкус, но вино перебьет его. Лайэнэ не составило труда влить в чашу несколько капель незаметно для Кайто. А он был доволен и весел, сейчас не заметил бы, проделай она это три раза подряд не таясь.
   - Долго пришлось добиваться твоей благосклонности, но я-то знал, что ты просто кокетничаешь, - говорил он, отпивая глоток за глотком. А она сидела на подушке, брошенной на пол, смотрела на гостя снизу, поигрывала концом его золотого пояса и улыбалась призывно.
   Только когда он завалился вбок, не выпуская чаши из руки, улыбка стала медленно сходить с губ Лайэнэ.
  
   Все подобные ей знали секрет. Несколько капель в вино, и человек почти сразу уснет, проснется счастливым и ничего не вспомнит. Этим же зельем порой пользовались женщины, чтобы ограбить доверчивую жертву. За это грозили суровые кары...
   Но и без цели поживиться чужим добром такое делали порой и красавицы Квартала, и Лайэнэ считала, что это непростительно. Нечестно. И небезопасно. Может быть, на сей раз это ей сойдет с рук, но больше нельзя пользоваться силой зелья. Каким бы недалеким ни был Кайто, он не дурак.
   Лайэнэ смотрела на спящего. У многих лица во сне менялись, но чтобы так, ей видеть не доводилось. Наследник, самодовольный баловень судьбы... домашний котенок-подросток, такой же беспомощный и безвредный! И без того молодое лицо совсем разгладилось, улыбка из хвастливой стала какой-то счастливо-растерянной.
   Эх...
   Говорят, выпившим зелье снится то, с мыслью о чем они заснули. Значит, сейчас он видит ее во сне, и, может быть, поутру будет уверен, что ночь не пропала даром. Может, оставит ее в покое? Ой, вряд ли. Скорее наоборот.
  
   Она могла бы уйти к себе домой, никто не обязывал оставаться тут до утра, но пропало желание бродить по темноте. Да и согреться никак не могла до конца. Заснуть Лайэнэ не сумела бы тоже, и, подобрав юбки, устроилась на кушетке, разглядывая некогда оставленный тут подарок очередного поклонника - свиток старинных сказок, украшенный причудливыми рисунками.
   Страшными были сказки, но иных душа не просила. Отвлекали зато хорошо.
  
   Перевалило за полночь, значки начали расплываться перед глазами - полночь не срок, нередко до рассвета не спала, но, видно, устала за последние дни, а то и недели. Только вот книга от мыслей о Кайто, от чувства вины отвлекла, а взамен пригнала другие мысли, совсем неуютные. Поскрипывание деревьев за окном, тягучее поскуливание ветра - в одиночестве и в светлое время неуютно будет, если один. А уж ночью...
   Недавние страхи снова проснулись в душе, и на сей раз Лайэнэ поняла, что не успокоится, прежде чем не развеет их или не утвердится в их обоснованности. Вспомнила слова Лиани о нежити. Не поверила парню тогда, а ведь могла бы узнать куда больше. Почему, когда не надо, человек бывает настолько слеп... И где теперь отыскать Лиани?
   Светлый силуэт у озера, и слова товарки, и пропавшая флейта...
   Стал ли Энори после смерти обычным призраком? Но те, хоть могут убить, не способны забрать предмет. И мелькнувшая у окна черная птица, которой тут не место зимой...
   Лийэнэ лихорадочно залистала страницы, ища, как защититься от нечисти. Разные были названы способы, даже от кровожадных тори-ай можно было спастись, если плеснуть им в глаза горячим вином. Только от Забирающих души, проклятия горных троп, не находилось защиты.
   Их жертвы - путники в ущельях, среди мрачных кедровых лесов, где не смолкает туманное эхо...
   Молодая женщина, вздрогнув, решительно отложила книгу.
   Если не считать раннего детства, Лайэнэ, выросшая в Веселом Квартале, почти не слышала историй и сказок, на которых растут деревенские. Ее обучали не заговорам против нечисти, а красивым движениям и танцам. Добрые и недобрые, но равно нечеловеческие существа жили для нее лишь на театральных подмостках, или в представлениях, которые устраивали они с подругами.
   Слухи о призраках, злых чарах или сбывшихся приметах, порой будоражившие город, оставались чем-то внешним, хоть и бродящим бок о бок с красавицей Лайэнэ.
   А теперь неведомое коснулось ее.
  
  
  
   Глава
  
  
   Посол разместил неожиданного гостя в одной из своих комнат -- самой меньшей, предназначенной для неразлучного с ним Ангета Пулана. Посторонние не имели права заходить в эти покои без позволения хозяев, даже верные спутники, прибывшие с севера.
   Провести Энори в дом оказалось легко - отвлечь здешних слуг небольшим пожаром. И сам Камарен не видел, как гостю удалось проскользнуть в комнаты. Он-то намеренно не помогал.
   Энори, оказавшись внутри, оглядывал помещение равнодушным взглядом, будто ему было все равно, роскошное это жилище или сырой подвал. Но после оба северянина, заглядывая к нему, заставали юношу то около стены, то возле ажурной, прикрытой пологом двери - он медленно двигался, проводя рукой по дереву или камню, будто изучая их узор.
   - Мне кажется, он пытается что-то вспомнить,- говорил Ангет Пулан.
   Гость оставлял всю еду нетронутой, только питье исчезало.
   "Я так могу какое-то время", - сказал, отвечая посланнику. Еще сказал, что пока ему лучше не прикасаться к пище, травяные настои, молоко, даже вода содержат все нужное. Растение какое-то, не человек.
   Так и не удалось выяснить, кто же впустил его в дом. Вроде за всеми следили... Неудача была досадной, но мало значащей. Успеется еще.
   Камарен сомневался, что Энори удастся оставаться невидимым для слуг - но так и произошло. Был он беззвучней тени, только иногда слух тревожили странные звуки флейты, будто кто-то брал чистые ноты, но не мог связать их в мелодию.
   Люди что-то подозревали, перешептывались - в доме завелась нечисть, но правды никто не угадал. Кроме того, конечно, кто знал обо всем, но он сам оставался неведомым.
   Северянин, хоть тревожился постоянно, все же посмеивался - сплетни о нечисти - великолепно! Не будут лишний раз бродить по комнатам и коридорам, побоятся. Хотя... если начнутся разговоры, что посланник связался с темными силами, тоже некстати.
   Немного огорчало и то, что соколица стала беспокойной и злой, подумывал уже выпустить ее - нет смысла такую держать в доме.
  
   Энори сказал тогда, возле ивы - надо, чтобы кто-нибудь говорил со мной. А сам отвечал редко-редко. Птицу-пересмешника бы ему завести, пусть болтает, не умолкая, все равно что - раз ему только слушать удобней.
   Смеркалось уже, у себя в комнате северянин велел лампы зажечь, а неподалеку была еще одна комнатка, неосвещенная, и заходить туда с каждым разом не хотелось все больше. Там почти всегда тишина, и лишь иногда раздается музыка. Да оттуда ли эти звуки несутся? Может, из подпола или с крыши? Нет, не хочется заходить. А надо, не бросишь все плыть по течению.
   Сделал десяток шагов, взялся за створку.
   Будто в ночь шагнул. Привыкли глаза - нет, только сумерки, там, снаружи, еще не погасла полоска заката, была бы видна в окне, но занавеска от нее отгораживает.
   Всегда опускает занавесь, дымчато-сизую кисею... Сам попросил ее на окно, единственная просьба в этом доме.
   Он сидел боком к двери, неподвижно, белое широкое полотно окутывало фигуру, голова была склонена, а на спину лился смоляной водопад волос.
   У Камарена мороз прошел по коже -- не знай, кто это, решил бы, что появился в комнате призрак некой красавицы, из тех, что не могут успокоиться и после смерти и являются людям, чтобы забрать их жизнь. Почудилось -- сейчас существо в белом повернется, поднимет голову, а на месте глаз будут черные провалы в подземный мир.
   Очень хотелось заставить гостя раскрыться, но порой, как сейчас, посол сомневался в возможности этого. Не на тонкую игру похоже, а на сумасшествие.
   Но кто-то же отворил ему дверь, или хотя бы окно...
  
  
   Тем временем город, в который Камарен приехал в середине лета, все меньше походил на крепкого и бравого мужчину средних лет, богатого и уверенного в себе. Провисала торговля, нужды пока не было и среди низших слоев, но о ней говорили и ее опасались. Кэраи пытался распределить немногий уцелевший при наводнении урожай как можно справедливей, и это вызвало недовольство тех, кто считал - нужно как можно больше оставить столице провинции.
   Не по душе это было как богатым, так и беднякам. А жители пострадавших селений, получая помощь, уверены были - им дали отнюдь не все, что могли, Осорэи забрала себе большую часть. И на фоне страха войны эти настроения не без оснований казались опасными.
  
   О том, что генерал Таэна наконец-то пересилил себя и обратился с письмом в Столицу, знали только его доверенные люди, и брата на сей раз не было среди них. Тагари просил поддержки - не войсками, этого он опасался, но оружием и деньгами. Отряды рухэй клубились у границ, как полчища муравьев. То ли выбирали, где просочиться, то ли отвлекали внимание.
   Тагари не знал, что брат его в это время понемногу обменивается тайными письмами с господином Асумой, образцовым офицером знатного рода, командиром Срединной крепости. Тот был верен провинции и Дому Таэна, никогда бы не пошел против, но считал, что Хинаи нужна серьезная военная помощь, бессмысленно набирать ополченцев-крестьян. Особенно, когда в тех не силен боевой дух, а преобладают уныние или гнев.
   Асума был не просто верным, но и очень честным и порядочным человеком, поэтому, пока дело не вышло за письма и разговоры, он ничего генералу не сообщал. А тот и помыслить не мог, что за его спиной происходит подобное.
  
  
  
   **
  
  
   Тэни проснулся от тихого голоса. Сначала не понял, откуда исходит зов - потом вскочил, подбежал к окну. В паре шагов, полускрытая предутренним туманом, стояла фигура в темной одежде, молочная дымка не давала толком различить лица. Но и малости было довольно...
   - Ты! - захлебнулся мальчик, пытаясь протиснуться через решетку - безуспешно.
   - Тшшш! - видение приложило палец к губам.
   - Ты живой! Ты вернулся!
   - Пока еще нет. Если сбегутся слуги, мне придется уйти, - голос старшего друга звучал непривычно - будто он подбирает, а то и вспоминает слова.
   Мальчик кивнул, замолк, судорожно вцепившись в решетку. Раньше женщины в доме порой пугали его призраками, выходцами с того света, но Энори всегда смеялся над этими рассказами - подумаешь, велика опасность! Он ничего не боялся. И Тэни в голову не приходило подумать, кто же к нему пришел на самом деле - мертвый, живой? Или нечисть, принявшая родное обличье? Он знал - Энори здесь, в саду, близко-близко. И все.
   Тэни отчаянно потянулся, пытаясь хоть кончиками пальцев дотронуться до ночного гостя. Энори отступил на шаг.
   - Ну, почему? - умоляюще спросил мальчик. Пришла в голову мысль - выбежать из дома, пробраться в сад, быстрее... А вдруг остановят? или, пока он будет бегать, Энори уйдет, исчезнет? - Дай мне руку! Ну, пожалуйста!
   Видение протянуло вперед руку, ладони мальчика коснулись прохладные пальцы.
   - Ты живой! - восторженно сказал Тэни. - Я выйду к тебе!
   - Нет. Не покидай дом. Пока нельзя...
   - Почему? - прошептал ребенок.
   - Для тебя это будет опасным. Нет, молчи. Скажи только, ты мне поможешь?
   Мальчик отчаянно закивал, едва не стукнувшись лбом об решетку.
   - Ты будешь молчать, что меня видел?
   - Я никому не скажу. Но ты... ты вернешься?
   - Вернусь. А пока...
   На подоконник упал цветок. Белые лепестки были мертвы, засушены.
  
  
   **
  
  
   Главным рынком Осорэи был расположенный недалеко от реки, возле ореховой рощи. Туда свозили лучшие товары и найти можно было все, что угодно, от морских диковин до тончайшего серебристого шелка, от иноходцев-йатта до амулетов против оборотней и колдовства, хотя люди знающие говорили, что эти же амулеты продают и на самом бедном рынке, а делают отнюдь не умельцы-монахи.
   Обычно Лайэнэ посылала за всем необходимым слуг, но, зная, что врач дома Таэна нередко заглядывает туда сам, тоже решила наведаться.
   По зиме тут было тише, чем летом, и снег не успевал темнеть под ногами посетителей. И можно было издалека наблюдать, не рискуя потерять нужного человека из виду.
   Микеро в приметной серо-полосатой одежде брел между лавками и лотками, к чему-то приценивался, о чем-то расспрашивал. Пару раз, встречая товарищей по ремеслу, останавливался поговорить, а Лайэнэ в отдалении покусывала нижнюю губку, потому что в ожидании все-таки мерзла, да и стоило ей остановиться, торговцы тут же спешили представить товар. Разве что возле седельной и оружейной лавок она, рассеянно скользящая взглядом по изделиям, не привлекла внимание продавцов.
   Хоть и занятая слежкой, Лайэнэ не удержалась, купила себе расшитый золотом кожаный кошелек, и, пока рассчитывалась, едва не упустила Микеро. Нагнала его уже перед входом в ореховую рощу - то счастью, тот решил прогуляться под воздевшими голые ветви деревьями, а не сел в носилки.
   - Надеюсь, с вами все хорошо, уважаемая? - спросил он, встревожено глядя.
   Врачу такие вопросы были простительны, к тому же Лайэнэ и сама замечала, что в последнее время какая-то бледная, и порой на щеках вспыхивают нездоровые алые пятна.
   - Даже если что-то со мной неладно, надеюсь, это самая большая из бед, - отвечала она. - Могу ли я с вами быть откровенной, и спрашивать тоже?
  
  
   - Я не стал говорить никому - меня и так считали чуть не безумцем с легкой руки Энори. Когда его готовили к похоронам, я был там. Остальные думали совсем о другом, а я посмотрел на его грудь. Там не было шрама, такого, как должен остаться после той раны в горах. Только тонкая ниточка - будто от небольшого, давно затянувшегося пореза. Если в сумерках, то и вовсе ничего не заметишь, - говоря, уже оба забыли о холоде. Против ожиданий Лайэнэ, собеседник ее вопросам почти обрадовался, хоть и чувствовалось, что смущен. Его пытливый ум не находил, с кем разделить знания - только вот красавицу из Веселого квартала мог ли он считать равной?
   - Я не видела и того, могу лишь догадываться, - призналась она. - В детстве, помню, в моем родном селении говорили про злого духа, вселившегося в лису... А в прошлом году, помните, много шума было из-за призрака вдовы, но его прогнал Энори. Вот уж не думала...
   - Если будет нужда, приходите ко мне, - сказал на прощанье Микеро. - Вы верите в сказки, но никогда всерьез не задумывались о них, а я... верю в то, что вижу. Все дело в том, что если я вижу необычное, не пытаюсь от него отвернуться.
  
   Лайэнэ, вернувшись домой, положила рядом все книги о неведомом, какие могла найти и какие сумела добыть ей служанка. Не выходила из комнаты, сказавшись больной всем желающим видеть ее. Забывала поесть: так и стоял рядом на столике поднос с пирожками и фруктами в сахаре. Только воду пила.
   Осознав, что уже глубокая ночь, отправила спать девушку-прислужницу, прикорнувшую около двери, и вновь погрузилась в чтение. От знаков, то идеально, то криво написанных, рябило в глазах. Лайэнэ искала зацепку -- не столько в строках этих, сколько в собственной памяти.
   Прочтя историю о проклятой красавице, любящей после смерти заглядывать в открытые окна, Лайэнэ поежилась и невольно покосилась на оконный проем, снова вспомнив о заморских диковинных стеклах. Мелькнула мысль -- разбудить служанку. Но молодая женщина обругала саму себя, поплотнее завернулась в накидку и продолжила чтение.
   В следующей сказке речь шла о детях.
   "С обликом дивным, были они похожи, как две капли воды, мальчик и девочка, только его волосы были черней грозовой тучи, а ее -- светлее солнечного блика на водной глади. Никто не видел их вместе, но земля породила их в одно время. И, словно волки вокруг козьего загона, бродили они возле людских селений, оставляя за собой смерть..."
   Лайэнэ забыла про свиток -- смятый, он остался лежать на кровати, пока женщина искала в сундуке другой, содержащий не столь поэтичный слог. Конечно, она знала про Забирающих, кто же не знает, но... они не живут в городах. Даже то, что господин генерал встретил Энори у глухого лесного ручья...
   Знаки подрагивали перед глазами, словно рябь на воде, будили в памяти слышанное в детстве, в почти забытой деревенской жизни.
   "'Маки довольно-таки безобразны, тогда как Забирающие души, напротив, обманывают людей прекрасным обликом, также могут становиться птицей - черным дроздом. Но чаще всего они предстают в обличье детей - или юношей и девушек. Они, когда не голодны, любят поиграть с людьми, как порой кошка играет с мышью, но никогда не отпустит добычу, особенно если та распознала, кто перед ней".
   Но его облик нельзя было назвать сказочным! Лицо красивое, да, но ведь можно найти и других не хуже. Только вот многих ли можно тех отыскать, кто ему не поддался... И ведь не только в делах сердечных. Ох как любили его в Хинаи...
   "Верный способ понять, что перед тобой эта нечисть - ее странная тяга к огню при неумении зажечь даже искру. Того, в чьих руках огонь, тварь может какое-то время не трогать - не из-за страха, из-за восторга перед пламенем".
   "Зажги светильник". Рука, которую пламя не обжигает...
   Способность услышать, как на воду упало стрекозиное крылышко...
   Пожар в крепости - море огня. Наверное, это было красиво. Исчезнувший шрам и до странности быстрое выздоровление...
   Они не живут среди людей! Но могут общаться с людьми... Почему бы не представить и большего?
   Он так любит все новое...
   Ох, ерунда. Еще бы сочла его нелюдем из-за нелюбви к вину или крепким настойкам! Правда, и это не способ определить - если верить слухам, длинноносые проказливые маки не дураки выпить. А правда одна - нет ни единой зацепки, кроме той странной ночи, кроме той раны...
   А что огонь... мало ли.
   ...Если значок-"лапка" у встреченного незнакомца засветился на лбу - всё, попрощайся с белым светом, да посмертия не обретешь... будешь, как сухой лист лететь, ни в землю уйти, ни на дерево вернуться...
   Глупости. Проще узнать, где его могила, и почтить его память.
   ...Говорят, у него было разорвано легкое... от таких ран сильные вылечиваются, но не сразу, болеют долго. А он вернулся из крепости один, и не походил на умирающего. Да, несколько дней прошло, но по дороге от крепости Тай-эн-Таала нет даже храмов, где человек может получить помощь. Тяжело раненый, Энори в одиночку покинул крепость и вернулся почти здоровым... без коня. Как он дошел? Лошадь могла его скинуть, раненому трудно держаться в седле, но как он дошел?
   И это странное появление ночью, перед тем как вернулся... было оно или нет? Или генерал Таэна набрал себе слуг из отъявленных лгунов, а то и больных на голову?
   Энори по возвращении не просил у слуг помощи. С ним все было в порядке. И он пришел к Лайэнэ, ночь их не отличалась от прочих таких ночей, словно и не было тяжкой раны...
   Молодая женщина вскочила - свитки с колен посыпались.
   Встало перед мысленным взором воспоминание: вот она просыпается среди ночи, комната выбелена лунным светом, а Энори - на расстоянии вытянутой руки, полулежа, и смотрит на молодую женщину. В лунных лучах его кожа кажется неестественно белой, а глаза совсем черными, все, не только радужка, и больше обычных. На какой-то миг ее тогда испугала эта картина. А сейчас, много времени спустя, показалась еще более страшной. Что было с ней рядом в темноте, в одной комнате, на одной постели?
   Лайэнэ прижала руку к губам, желудок похолодел, подкосились ноги.
   - Я, кажется, сошла с ума, - прошептала она.
  
  
   **
  
   Северянин принес ему вместо белой холщовой накидки шерстяную, цвета пепла, с тканым узором по краям. Теперь Энори постоянно кутался в нее, словно мерз. Волосы не скалывал никогда, и они лежали свободной волной, подчеркивая бледность лица. А виделись они все больше в сумерках, и послу, считавшему себя человеком смелым, очень мало хотелось оставаться наедине с этим юношей, с виду хрупким и безобидным.
   -- Ты не ешь ничего, -- вся пища вновь осталась нетронутой.
   -- Не хочу.
   -- Скоро не сможешь двигаться.
   Он только рассмеялся; риэстийцу, как обычно, стало не по себе от этого смеха. Безумный он все-таки... Дорого бы заплатил, чтобы понять, что произошло с Энори. Пошатнуть рассудок способно сильное потрясение, болезнь...
   -- Ты не хочешь рассказывать мне всего, но хоть что-то я должен знать. Почему ты жив? Или -- зачем понадобилось сочинять ложь о твоей смерти?
   - Будто вы не собирали слухи по городу...
   - Я многое тебе предоставил, взамен хочу получить малость - хоть один правдивый ответ.
   - И мою помощь для того, чтобы Аталин получил золото...
   - Я слышал обещания, но так и не понял, что же это будет за помощь!
   "Тем паче если ты лишь прячешься в моем доме", - подумал северянин, но вслух не произнес. Эта мысль и вправду его тревожила. Камарен ожидал, что гость попытается связаться хоть с кем, но он не предпринимал никаких попыток. За домочадцами, приставленными Кэраи, пристально следили - они даже не подходили к этим дверям. Или подкуплен кто-то из его собственных слуг? Невозможно. Однако жить так - будто голым стоять на городской площади.
   - Холодно, - прошелестел Энори вместо ответа. - Не думал, что могу мерзнуть...
   - Может быть, врач...
   - Не надо. А моего тигра они оставили, не то что цветы, - сказал он со вздохом, и повел рукой, будто гладил невидимый мех. - Его бы сюда...
   В первый миг Камарен решил - тот бредит, потом понял - речь о шкуре, подарке. Но хватит, пора направлять эту лодку к берегу, пока она плывет в никуда:
   - Не уверен, что смогу еще долго хранить эту тайну.
   Развернулся, чтобы уйти, но Энори, молниеносно выбросив руку, удержал его за конец обшитого кистями пояса.
   - Вы больше не верите мне?
   - Верю, но...
   - Хорошо. Я обещал помощь. Нам нужно одно и то же. Думайте, что делать дальше. И говорите...
   Рука его, держащая тонкую ткань на плечах и груди, другая, сжавшая пояс... будто сухие лапки насекомого. Длинные чуткие пальцы, острые ногти - они тоже немного светились в сумерках. И неестественное сияние кожи - опаловое, бледно-зеленое с серым и мертвенно-белым. Камарен убеждал себя, что ему чудится, но уже не в первый раз на ум пришли местные страшные сказки и байки. Вот так вот насмотришься, и вправду поверишь.
   - Ответь мне на один вопрос, - аталинец улыбнулся - кажется, вышло криво, наклонился вперед, пристально глядя на гостя.
   - Да?
   - Ты живой?
   Изумление на лице Энори вмиг его успокоило.
   - Шучу, - северянин усмехнулся, несильно хлопнул ладонью по своему бедру. - Значит, выслушать и помочь? Не возражаю.
   Уже на пороге он услышал произнесенное тихо и будто бы для себя:
   - Да. Я живой.
  
  
   - Это наверняка окажется ловушкой, - сказал Ангет Пулан, по обыкновению почесывая кончик носа. - Чтобы заставить раскрыться вас.
   - Может, - охотно согласился Камарен. - Но кто ее создал, эту ловушку? Тагари горный медведь, могучий, но простоватый, он не сумеет. А что Кэраи и этот чудный мальчик друг друга едва переносят, и слепому было очевидно. Третья сила в их Доме, могущественная, но до сих пор не проявленная? Это было бы любопытно. Какой-то другой Дом? Но как быть с убийством и слухами? Сложно осуществить.
   - Сам Энори.
   - Но он действительно выглядел - и выглядит - очень плохо, вряд ли такое можно сыграть.
   - Вспомните его близость к театру... Нет, я не уверен, но мало ли что.
   - Тогда я просто обязан во всем разобраться. В конце концов, мне уже пообещали награду на случай геройской гибели! - он приосанился, хмыкнул: - Да, геройской, а не идиотской, но сам понимаешь - эти понятия порой очень схожи...
  
   Шел с некоторым сомнением - все-таки не покидала неуверенность в рассудке гостя, но Энори будто немного пришел в себя, и пугающие тени сошли с лица. Накидка, в которую кутался все это время, лежала в изголовье кровати. А пряди от висков были подобраны назад и аккуратно сколоты на затылке - это поразило риэстийца. Что ж, если это сигнал "я снова в себе и даже больше", то он понят и принят.
   - Есть два человека - попробуй устроить им неприятности. Пусть они потеряют место или хотя бы впадут в немилость.
   Энори поглядел на бумагу с легким оживленным интересом, мимолетным, словно полет звездной слезы по небу. Этих людей он не знает, понял Камарен.
   Тот подтвердил догадку:
   - Кто это?
   - Это чиновники. В остальном разберись сам.
   - Как быстро я должен решать ваши загадки?
   - Как уж получится, а я посмотрю. Пусть будет хотя бы один пока, - сказал северянин, ногтем отчеркивая имена. - На твой выбор. Покажи, что ты можешь.
   -- Хорошо, -- Энори больше не смотрел на лист, и Камарен забрал его. Имена не должны звучать вслух. Мелкая сошка, работник торгового управления и младший помощник архивного управляющего. Никому не нужны, ни к чему не причастны. Подставить их проще простого, важнее, что именно сделает Энори и когда.
   Если сделает вообще.
  
  
  
   Глава
  
  
   Пальцы стынут, кажется, вот-вот и тряпка замерзнет. Вода была теплее, но остыла, пока Айсу тут возится. И в комнате холодно, поддувает из-под двери. Тут, в этом павильоне, зимой собираются просители, которых изволит принимать господин Кэраи. Ожидают здесь, по одному переходя в боковое крыло, где рассказывают о своих бедах. Там-то тепло... Тут ставят угли и тоже ничего, не как на дворе, но это если сидеть, одетым по зимнему, а не ползать с ведром и тряпкой в старой шерстяной юбке и такой же кофте. Да и жаровни с углями нет сейчас.
   Айсу встряхнула головой и пожалела об этом - тяжелый узел волос начал крениться набок. Никак не удается ей эта прическа.
   И зачем, скажите, тут настолько отдраивать пол? Через неделю все повторится!
   Но эта работа еще ничего, не так долго возиться. Бывает и хуже. Каждый день, как по кругу, и все равно смотрят половина просто осуждающе, а половина еще и со страхом. "Ходящая ночью", вдруг еще что-нибудь выкинет...
   Раньше она спала в комнате с четырьмя молодыми служанками, теперь рядом ночевала только суровая рослая женщина средних лет, порой храпевшая во сне. Но сон ее был чуток: стоило Айсу привстать, и та просыпалась.
  
   И самой девушке снилось тяжелое, хоть и не страшное...
   Водяные лилии белые, а между ними маячит такое же белое пятно-отражение, ее лицо, и цветы брезгливо отодвигаются. Руки дрожат, искусаны губы. Зачем ей оставили жизнь? Для унылой жизни без будущего? Айсу стояла на мостике, глядя на себя в пруд. Вот перегнуться - и всё, и можно больше не мучиться сожалениями... Тут неглубоко, как раз ее рост, но, если удариться головой, сразу утонешь.
  
   Она просыпалась в слезах.
   Больше не было ни любимого сада, где так хорошо было мечтать, стоя на мостике и смотря за играми мальков, ни золотистых деревянных полов в коридорах, ни шелковых занавесей, к которым порой можно было прикоснуться щекой.
   Ей оставалась только черная работа на заднем дворе под неустанным присмотром, а ночью - охранница и закрытая дверь.
   Жизнь-то ей оставили, а вот будущего лишили.
   Подруги порой забегали перекинуться словом, но они все были прислугой в самом доме, тогда как она... И подумать, когда-то ей казалось постылым место такой служанки! Сейчас бы все за него отдала.
   Чей-то взгляд щекочущее пробежал по спине. Айсу подняла голову - никого. Ну да, ее сегодняшний сторож снаружи, да и отвлекся наверняка. Куда убежит девчонка без денег, знакомых, теплой одежды? А сумеет, так пусть бежит, самой же хуже.
   Не отпускало ощущение взгляда. Девушка наскоро домыла пол, зная, что может получить нагоняй, подхватила ведро и тряпку и вышла. Никого, разумеется. Черная птица на крыше почудилась, но это, верно, в глазах зарябило.
  
   Она так уставала за день, что засыпала мгновенно. На сей раз веки смежаться не хотели. Темно было в комнатушке, но Айсу увидела, как отодвигается дверная створка. Маленькое рыжее пятно появилось на полу, словно кто-то придвинул лампу к дверному проему.
   Девушка села, опираясь на выпрямленные руки за спиной. Это еще что такое? Кто-то пришел за ее соседкой? Айсу прислушалась: всегда чуткая женщина спала как убитая. Светлый теплый кружок манил, хоть тяжко было вылезать из-под одеяла и выходить в коридор. Но свет... до него надо было дотронуться.
   Так страшно... и так заманчиво.
   Оберег мешал, пытался ее задушить; сняла, вернулась и сунула его под подушку.
   Шаг, еще шаг... она смотрела только на лампу, и вздрогнула, уткнувшись в чье-то плечо. Она уже знала, кого увидит.
  
   Шли, показалось ей, долго, то темными коридорами, то слегка освещенными. Айсу не могла отвести взора от фонаря, а в мыслях было одно - она знала, что судьба рано или поздно найдет ее, и вот эта встреча.
   Потом были чьи-то пустые покои, и ущербная луна в окне, соперница рыжего огонька. В голове прояснилось немного; тогда поняла, что сидит на полу, обнимая руками колени, а страшный спутник устроился рядом и что-то ей говорит.
   Говорит, что не желает ей зла...
   - Я тебе расскажу историю.
   - Не хочу слушать тайны, за которые заплачу жизнью, - прошептала Айсу.
   - Что ты. Просто хочу, чтобы ты доверяла...
  
   Голос звучал непривычно ломко, а порой Энори запинался, будто вспоминая слова. Огонек лампы качался перед глазами, а страх уходил.
   Девушка осознала, где они находятся. Это были комнаты старой госпожи, в которых сама Айсу не была ни разу, как-то лишь заглянула из коридора. После ее смерти тут оставили все, как есть, и говорили - если нынешний хозяин дома возьмет жену, покои полностью переделают под ее вкусы.
   Сидела, осознавая услышанное.
   - И ни один человек...
   - Ни один, - подтвердил он. - Ты первая... и, надеюсь, последняя.
   Понемногу начала понимать, что, кажется, произошло чудо. Что мечта, сжигавшая ее, нежданно обрела оболочку... и что создания ночи и впрямь ходят бок о бок с людьми.
   Мечтая, она не о том просила, но... не большее ли ей предложили?
   "Чем ты готова платить?"
   Вот что он имел в виду! Воистину, надо от себя отказаться. Что же, поломойка-изгой Айсу - невелика ценность, чтоб держаться за нее.
   Девушка поняла, что ей больше не мешает свет лампы. Да того и не было - погас огонек, теперь в комнате был лишь серо-голубой лунный свет, да ставшие из-за него совсем черными тени.
   - Ты просила помочь тебе стать сильнее и обещала верность. Мог ли я тебя бросить?
   - Так вы... пришли ко мне? - спросила девушка, замирая.
   - Ты здесь видишь еще кого-то? Не волнуйся, тебе недолго оставаться с тряпкой на заднем дворе.
   Показалось: кто-то идет. Девушка вздрогнула, подавшись к Энори, встретить сейчас кого-то из домочадцев казалось страшнее.
   - Не волнуйся, нет никого. А если бы и пришел, ему же хуже, - Энори равнодушно глянул на дверь, будто хотел подтвердить эти слова.
   Снова страшно стало.
   - Не хочу, чтобы пострадал кто-то из здешних, - еле слышно сказала Айсу.
   - После того, как с тобой обошлись?
   - Даже после...
   - Пусть так. Я не трону никого в этом доме...
  
   Когда она вернулась, на цыпочках ступая по рассохшимся половицам, соседка все еще мирно спала.
  
  
   **
  
   Ангет Пулан и бледным-то бывал редко, а сегодня с утра казался белым аж в синеву. Обоих выбранных Камареном чиновников нашли мертвыми. Как доложил верный человек, они не проснулись.
   Северянин был уверен, что эти полтора дня Энори не покидал дома -- потому что и сам никуда не отлучался. И никто к двери его комнаты не подходил, помимо самого посла.
  
   Глаза юноши были закрыты, он сидел на полу, прислоняясь к стене, только пальцы одной руки двигались еле заметно, касаясь пола; так слепые порой угадывают далекие чужие шаги.
   - Оба места свободны.
   - Кто ты, Грам тебя проглоти?!
   Энори не ответил, только краешки губ дрогнули - болезненной вышла улыбка, и весь его вид по-прежнему не был здоровым, хотя и много лучше, чем раньше. Пулан сегодня выглядел куда паршивей. Теперь-то сомнений нет - змея завелась в доме, а опасней всего как раз змеи, не громилы. Здешние мастера смерти скользят, как тени. Но так быстро... то ли сам Энори, то ли некий слуга имеют отличные связи среди этого народа.
   Вот и открылся...
   -Я думал, ты ясновидец, а не убийца.
   Юноша сухо сказал:
   - Меня лишили возможности действовать так, как раньше. Но не волнуйтесь, все прочее тоже при мне.
   И добавил:
   - Продолжите тратить мое и свое время? Или попросите что-то стоящее?
  
  
   ...Рухэй кожей светлее здешних уроженцев, но ниже, и волосы стригут коротко или забирают в хвост. Носят круглые шапки, по краю обшитые куньим и беличьим мехом. В языке много сходного, только протяжнее говорят. Ничего так, люди как люди, довольно злые, свободолюбивые. Дядя нынешнего толона рухэй воевал с Аталином, сейчас шаткий мир - сородичи Камарена посулили помочь им в захвате границы Земель Солнечной птицы, а сами мечтают о золоте...
  
   Северянин довольно долго стоял неподвижно, глядя сверху вниз на гостя. Наконец обронил:
   - Попрошу.
  
  
   **
  
  
   Подаренный тонкий кинжал-анара обжигал ладони. Но его Тайрену хотя бы мог держать в руках, все остальное казалось то слишком тяжелым, то скользким, то просто неприятным на ощупь. Места себе не находил в последние дни, а сегодня особенно.
   Пальцем пробовал заточку - мастера постарались, интересно, что этим клинком можно разрезать? Ай! Собственный палец.
   Обернутая кожей рукоять выскользнула из ладони, стукнулась об пол.
   Этот стук не смог заглушить другого, еле слышного, по раме снаружи.
   - Выходи в сад моего крыла, - прошелестел голос возле окна. - Сейчас в коридорах пусто, поспеши, пока никто не пришел.
   Тайрену, чувствуя, как от сильного сердцебиения подкашиваются ноги, отодвинул дверную створку, высунулся в коридор - никого. Он побежал, почти полетел - все быстрее, будто спущенная с тетивы стрела, так, как никогда в жизни не бегал. Поворот, и еще. Отворить тяжелую дверь... еле хватает сил. Мальчик едва не повис на дверной ручке, он тяжело дышал. Но мысль, что неподалеку ждет самый дорогой человек, помогала ему. Вот он и во дворе, осталось свернуть в маленький, огороженный стенами садик.
   Не сразу заметил темно-серую фигуру, сидевшую на скамье возле беседки. Темнота почти скрадывала ее - если б не луна, и не разглядеть.
   - Ты!
   Мальчик подбежал, уткнулся Энори в грудь, обхватил крепко, сжимая полотно рукавов. Ощутил едва уловимый, знакомый аромат хвои и зеленых яблок.
   - Больше ты не уйдешь...
   Почувствовал, как рука гладит его волосы.
   - Сперва успокойся. Вот так... - мальчик почувствовал, как сердце начинает биться ровнее. Он еще плотнее прижался к старшему товарищу. Так они какое-то время пробыли в неподвижности. Неровный свет заполнял садик: лунный диск то и дело пересекали клочковатые летящие облака.
   - Ты вырос, - Энори чуть отстранил мальчика, оглядывая с улыбкой. - Так быстро.
   - Через четыре месяца будет десять, - сказал тот с ноткой гордости, и робко прибавил: - Ты не вернешься, как прежде? Может, тогда я уйду с тобой?
   - Возможно... Иди, сядь сюда, рядом. Для тебя слишком холодно бегать в домашнем по саду.
   - Зато я так не разбудил никого... А что сказала охрана на то, что ты здесь?
   - Они меня не видели.
   - О!
   Старший товарищ смотрел как всегда ласково - насколько можно было понять при свете луны; но мальчику почудилось что-то иное в нем. Изучающее, что ли. Так порой смотрел домашний врач. Мальчик перехватил поудобнее руку Энори, больно стало. Вспомнил про порезанный палец: в темноте на сером крови не видно было, но она наверняка осталась на ткани.
   - Обо что ты? - спросил юноша. Конечно, он знал...
   - О подарок оружейников... Ерунда, заживет.
   - Будь осторожней с такими вещами. Обещай, что больше не возьмешься за нож... пока я не позволю.
   Мальчик кивнул:
   - Обещаю...
   Энори замер, повернувшись в сторону выхода.
   - Теперь слушай. Мне нужна вещь из дома твоего отца. Это свиток в футляре из красно-коричневой кожи. Ты его легко узнаешь - по всему краю идет большая царапина. Сами листы серовато-желтые, бумага ученическая нисса; ты не сможешь прочитать текст - он записан в старой манере. Тебя ведь перестали учить этому... после всего?
   - Да, - мальчик запнулся, снова ощутив бесконечный мертвый холод тех дней. Но любопытство оказалось сильнее: - А что там?
   - Тайные свойства трав. Я расскажу, когда сам разберусь. Мне кажется, именно на тех страницах я видел нужное...
   - А тебя кто учил старому письму? Ведь прежде...
   - Я его не знаю, - Энори почти беззвучно засмеялся. - Лишь ровно столько, чтобы понять, о чем речь. Но я найду того, кто прочтет. Да... никто не должен знать, что ты берешь и зачем.
   - Конечно, - мальчик приподнял подбородок. - Я велю отвезти меня в дом отца сегодня же. И объяснять ничего не буду.
   - Лучше придумай правдоподобное объяснение.
   Тайрену торопливо закивал, а Энори продолжил:
   - Мне снова придется уйти.
   - Нет...
   - Я вернусь за свитком.
   - Только за ним? И меня забери. Я всегда был нужен только тебе...
   - Это не так. Тебя любят здесь.
   - Я не хочу быть тут один...
   На какое-то время в саду воцарилась тишина. Затем Тэни снова сказал:
   - Я хочу пойти с тобой. Или ты тоже считаешь - я ни на что не годен и слишком слабый?
   Лицо его было мокрым от слез. Прохладные пальцы коснулись одной щеки, потом другой.
   - Не считаю. Если ты хочешь, я тебя заберу, обещаю. Но не сейчас. Сперва ты поможешь мне...
   - Да, - прошептал мальчик. - Я же дал слово...
  
  
   **
  
  
   Племянник в доме Кэраи вел себя тише мыши, со всем соглашался, и, привыкнув к этому, хозяин не сразу поверил, что мальчик в его отсутствие потребовал отнести себя в родные стены. Слуги не посмели ослушаться наследника рода.
   "Что ему там понадобилось?" - думал Кэраи. "Ведь не самовольно же он взял и уехал обратно, в самом деле. Отца захотел увидеть? Того сейчас нет в городе. Вещь какую забрать? Только прикажи, принесут мигом".
   Племянника он застал в библиотеке. Тот взгромоздился на столик, настолько изящный и легкий, что чудом выдержал и ребенка.
   - Что ты здесь делаешь?
   - Читаю, - спокойно ответил мальчик, на диво ловко спрыгивая наземь. Он держал под мышкой книжный футляр.
   - Но зачем ты сам сюда отправился? Мог послать за любой книгой.
   - Я и сам еще не решил, что хочу. А тут мне спокойней. Это же мой дом.
   - Не знал, что ты так привязан к здешней библиотеке.
   - Обычно мне Энори приносил книги, - мальчик шагнул к другой полке, взял лежащий поверх других свиток. - Я могу идти, дядя?
   - Ты же хотел посидеть здесь.
   - Я передумал. Лучше возьму с собой эти свитки.
   - Покажи, что это?
   Кэраи поразила ненависть, на миг промелькнувшая во взгляде ребенка:
   - Уважаемый дядя, разве я под надзором?
   Он прошел вглубь комнату, рассматривая футляры.
   - Нет, конечно. Просто мне любопытно, что тебя интересует. Мы так давно не виделись, ты уже почти взрослый.
   На лице мальчика отобразилось облегчение.
   - Так что же тебе интересно? - весело спросил Кэраи.
   - Легенды и сказки, жизнь знаменитых людей...
   Улыбнулся - и перестал казаться маленьким старичком, только в уголках губ еще пряталась настороженность. Странно, с чего так сорвался - привык ведь сидеть в четырех стенах.
   Поговорив еще немного с племянником, заметил, что мальчик устал; тот сам попросил отвезти его обратно. Здесь не захотел оставаться. И впрямь явился только за книгами...
  
  
   Поразмыслив, Кэраи позвал к себе врача дома Микеро. Тот слыл любителем чтения, и, верно, знал всю библиотеку наизусть, за исключением разве что военных трактатов. Провел рукой по ближе всех лежащему футляру.
   Как много тут книг... Отец собирал их, и мать, но все-таки было меньше. Не Тагари же приобретал новые. Домашний управитель тоже не стал бы, не такой человек. А вот Микеро вполне мог просить о чем-то подобном, денег брат никогда не жалел. Да, пожалуй, что он...
   Тот явился незамедлительно, выслушал, обводя взглядом многоярусные полки на стойках.
   - И снова мне нужна ваша помощь...
   Кэраи указал на одну из стоек:
   - Я не знаю, что он взял. Тайрену спрыгнул отсюда, потом приблизился к этой полке... пара свитков была сдвинута, видимо, достал что-то из стихов и сказок. Но, когда я вошел, он стоял на этом столике - там наверху книги о травах и медицине.
   - Может быть, он решил сам себя вылечить?
   - Тайрену способен на это пойти. Представляю, что за туман у него в голове после историй Энори.
   - Вы помните, как выглядели футляры?
   - Да. Два обычных черных с тиснением - узкой золотой каймой, один красно-коричневый, старый по виду. К своему стыду, я плохо помню нашу библиотеку, только то, читал сам.
   - Где находился свиток?
   - Примерно тут.
   - Кажется, я понимаю, что это было, - глубокая складка прорезала лоб Микеро. - "Корни и листья", труд знаменитого лекаря Периода Войн. Его объявили вне закона за некоторые жестокие опыты... Мальчик не мог взять эту книгу себе. Тайрену еще не обучали старой письменности, насколько я помню. Хотели начать, не успели. Там есть и картинки, но их очень мало, не занимательное чтение для ребенка.
   Он внимательно поглядел на собеседника.
   - Господин, у вас есть какая-то мысль обо всем этом.
   - Мыслей у меня нет, только детали, которые складываются невесть во что,- откликнулся Кэраи. - Вчера мальчик ночью улизнул в сад. Его заметили, когда возвращался. Расспрашивали, он все отрицал.
   - По-вашему, он что-то делал в саду?
   - ...И на следующее утро отправился в библиотеку. Это больше похоже на данное поручение.
   - Думаете, он виделся с кем-то?
   - Есть только один человек, к кому мальчик побежит ночью, даже не одевшись. И ему стало заметно лучше в последние дни.
   - Но это невозможно.
   Очень скучным голосом Кэраи сказал, избегая встретиться взглядом с врачом:
   - Я его видел, Микеро. Сам видел - в конюшне, когда погибли те конюхи. Он стоял напротив меня.
   - И вы молчали?!
   - Толку-то, говорить. Панику здесь прекрасно сеют и так. Но если мальчик и в самом деле отнес книгу Энори, тот по крайней мере не призрак.
   - А кто же?
   Кэраи пожал плечами.
   - У него мог быть брат. Или двойник. Или все действительно очень плохо.
  
  
   **
  
  
   Рассказ приятельницы, собственное видение и смерти в доме младшего Таэна посеяли смятение в душе Лайэнэ. Ей редко доводилось задумываться о вещах потусторонних, слишком много было вещного в ее жизни. Но тем сильнее это ее впечатлило.
   А господин Кэраи, говорят, научился в Столице неверию. Он чтит Заступницу, но, похоже, считает: есть только то, что можно увидеть глазами.
   Если недобрая сила избрала их Дом...
   Для Лайэнэ не было секретом, что сейчас всеми делами провинции заправляет в основном младший брат. А значит, предостеречь лучше его, а не старшего, да и к тому не пробьешься.
   А вот встретиться с Кэраи было несложно. Он по-прежнему раз в неделю выслушивал просителей, только раньше принимал их в боковом садике, а сейчас, по холоду, в крыле дома. Дождаться, пока уйдут остальные, и рассказать о своих догадках. Посмеется, наверное, но она хотя бы попробует. Не очень понимала, что именно скажет, но казалось: если промолчит, сделает что-то очень неправильное. Слишком много раз в прошлом она промолчала...
   Одеться, наверное, надо попроще, но с особым изяществом. Первое - чтобы не привлекать излишнего внимания остальных ожидающих, а второе... он прибыл из Столицы, ценитель утонченной красоты.
   Но в красоте ли дело? Понимала, что пытается себя обмануть. "Что ты скажешь ему?" Сплетен он наверняка уже наслушался так, что с души воротит.
   Лайэнэ казалось, что слова она подобрала.
   В намеченный день была у ворот. Стража беспрепятственно впустила ее носилки, даже не расспросив. Довольно было лишь ее слов, что пришла по личному делу.
   "Безрассудная простофиля... куда ты полезла"...
   Человек десять ожидали своей очереди в небольшом павильоне, где было тепло. Их тени двигались внутри, за решетчатыми окнами, затянутыми тонкой бумагой. Тут собрались и простые ремесленники, и люди зажиточные. По одному они переходили в дом по зову распорядителя.
   Лайэнэ предпочла не смешиваться с ними, остаться в носилках. Нервничая, крутила кольца на пальцах, защемив нежную кожу самоцветом. Смотрела на двери. Вот вышел солидный мужчина, и был он мрачнее грозовой тучи. Видно, желаемого не достиг. А вот молодой парень, растерянный, и широченная глупая улыбка во весь рот. Похоже, ему господин Кэраи помог...
   - Хонко, неси меня домой, - вдруг сказала она, обращаясь к главе носильщиков. И к распорядителю - "прошу меня извинить, я допустила ошибку, сейчас моя просьба будет не вовремя".
   Когда ее проносили по улицам обратно домой, сидела, до боли кусая губы. Что ж... значит, судьбе не было угодно разрешить эту встречу...
  
  
  
   **
  
  
   ...Значок - росчерк зеленой туши, всего три черточки, будто птичьей лапки след. Видно было - рисовавший очень старался, черточки вышли равной длины и толщины, но клякса рядом выдавала неумелость руки..
   - Малыш снова за кисть взялся, - умилилась нянька. - Пускай порисует!
   - Дуреха... - давний друг ее, тоже из домашних слуг, подошел, взял листок - двумя пальцами, словно опасался, вдруг бумага отравлена. - Не видишь разве? Это не просто след, а знак Забирающих души. Сожги-ка лучше, - осторожно положил бумагу на стол, - И не говори никому.
  
  
   Улизнуть от няньки было непросто: не мог даже сказать, что, мол, позвали ее, ведь с Тайрену она глаз не спускала. Пришлось притвориться, что очередной приступ слабости одолел, и забраться в постель. А когда она уйдет, вылезти, отодвинуть тяжелую оконную раму и выбраться в сад. Нырнул в серое марево: пока пытался из дома вырваться, сгустились сумерки, и подобрался туман.
   Страшно было, что Энори не придет, или не дождался. А если его увидели? Нет, невозможно. Если б захотел, остался бы незамечен даже в комнате Тэни, но сказал, что в дом не войдет.
   Мальчик, пригибаясь, бежал к беседке. Неважно, что в легких штанах и рубашке, от возбуждения в жар бросало. А вот зажатый в руке футляр казался очень холодным.
   Мостик: перила плотной резьбы, присесть - и не заметят в тумане. Вот и красные столбики беседки, переплет меж ними... никого. Мальчик едва не заплакал от обиды, но тень возникла сзади, на плечо легла теплая ладонь.
  
  
   - Вот, возьми, - Тайрену передал свиток. - Меня видел дядя, когда я взял футляр. Я забрал еще несколько, наверное, он не поймет, чего не хватает. Его так долго не было, он же не помнит все книги?
   - Ты все сделал отлично, - рука взъерошила волосы мальчика. - Молодец.
   - Теперь ты расскажешь?
   - Я хочу кое-что получить, и здесь написано, что может в этом помочь.
   - А я? Больше ничем не могу?
   Энори долго молчал, глядя, как ветер колышет голые ветви ивы у самой беседки. Пальцы пробегали по тиснению кожи футляра, будто по дырочкам флейты.
   - Не сейчас.
   - Дядя, кажется, за мной следит. Почему?
   - Наверное, подозревает, что я где-то рядом. Он очень неглупый человек, только не верит очевидным вещам... Но это для нас лучше, - Энори улыбнулся мальчику, притянул к себе. - Не замерз?
   - Нет, - прижался тесней, вскинул голову: - Тебе угрожает что-то?
   - Забудь, это все не имеет значения.
   - Если кто-то попробует хоть слово плохое сказать о тебе... пусть даже отец, я всегда буду лишь за тебя.
   - Тогда слушай, что они говорят, и запоминай. Подружись наконец со своим дядей. Сделай вид, что все хорошо.
  
  
   **
  
   Самые доверенные из слуг, те, которых привез с собой, еще раз подтвердили - никто не покидал половину дома, занятую Камареном, и не входил на нее. По крайней мере сам Энори выйти не мог. А за остальными следили. Видимо, плохо. Что же, здесь, у этих детей золота и змеи, обученные убийцы не редкость. Как и соглядатаи, способные превратиться в тень.
   Но пора, как говорят, начать разведку боем. Теперь имена будут значащие. Не самые важные, но прочно связанные с одной из семей.
   - Вот, - северянин протянул свернутый лист бумаги. - Прочти, и я заберу лист.
   Пока тот читал, жутко было, словно наблюдал не как молодой человек чуть склонился над бумагой, а как паук ползет к еще ничего не понявшей бабочке, присевшей на паутину. Захотелось выдернуть лист у Энори из руки.
   - Это люди Нара, - сказал тот равнодушно.
   - На сей раз мне и вправду нужно, чтобы их не было на занимаемых ими местах, только нельзя все решать убийством.
   - Тогда на границах я пригожусь больше, - он повел плечом. Отдал лист. - Там все убивают, а скоро еще больше начнут.
   - Слишком опасно.
   - Поздно уже говорить об опасности, - поднял неподвижное, жестокое, ледяное лицо.
   "Похоже, я никогда так не ошибался в людях, как в этот раз", -- подумал северянин. Вслух спросил:
   - Тебе нужно будет золото, или иное?
   - Зачем?
   - Услуги ваших... "скользящих в тени" дорого стоят.
   - "Скользящие" - это шпионы, если угодно. Тех, кто отнимает жизнь, зовут хэата - "рожденные убивать". Не нужно мне ваших денег. Я возьму другое...
   - Что же?
   - То, что мое по праву, - глаза его блеснули очень нехорошо. - Вас это не касается. Ни в каком смысле.
  
  
   **
  
  
   После вечеринки в висках гудели тысячи комаров, железными хоботками долбили кости. А ведь не выпила ни капли вина, по указанию Лайэнэ служанки приносили ей только любимый гранатовый сок. Наверное, так сказалась оттепель: два дня небо сеяло снежную крупу, а теперь все растаяло, и будто снова осень...
   Молодая женщина вышла в сад. Ощутив стылый воздух, поплотней завернулась в накидку. Над землей струились дорожки тумана, Лайэнэ почти не различала подол своего платья, будто стала призраком из легенд. Но пока дошла до пруда, туман почти развеялся. Уютно тут все-таки, даже сейчас, ночью.
   Поднявшись на мостик, она посмотрела на темную воду. Кое-где еще сиротливо виднелись темные, уже мертвые листья кувшинок, а меж ними плыл круг полной луны. Облокотившись о перила, молодая женщина следила за рябью на нем. Кто-то подошел сзади, стал рядом с ней, тоже опустив руки на перила.
   - Красивая луна...
   Ашринэ медленно повернула голову. Энори стоял, глядя вниз. Остатки тумана, поднимаясь, придавали черной фигуре призрачность. Вот он повернулся и посмотрел на нее. Лайэнэ ощутила, что ноги подкашиваются, и больше уже ничего не успела подумать, лишившись чувств.
   Она очнулась, лежа на собственной кровати, накидка висела на стуле рядом. В комнате из-за двух ламп, зажженных перед прогулкой, было довольно светло. Тени пересекали стены и пол. Энори сидел в изножье и по-прежнему смотрел на молодую женщину.
   - Не думал, что ты можешь падать в обмороки ...
   Она промолчала, не в силах двигаться. И некуда было - рядом стена, сзади высокая спинка.
   - Как ваши дела с господином Кэраи?
   - Кто ты? - прошептала хозяйка.
   - Ты же знаешь, кто я, - он отвернулся, рассматривая букет из сухих гербер на столике.
   - Таких здесь раньше не было. Новая мода?
   - Зачем ты пришел? - голос ее был сиплым. Он принадлежал не искусной певице, не обольстительнице, а насмерть испуганному существу.
   - Чтобы дать тебе сил. Ты ведь не сможешь убедить такого человека, если не будешь уверена...
   Он медленно протянул руку к Лайэнэ, будто не желая ее пугать.
   - Коснись меня.
   Она отчаянно качнула головой, отодвигаясь назад.
   - Ну же. Я не призрак, иначе не принес бы тебя сюда. Давай, ты уверишься, что мое тело по-прежнему живо, несмотря на костер.
   - Нет, - выдохнула женщина. - Нет... Уходи...
   Он опустил руку и чуть улыбнулся.
   - Как хочешь. Это уже неважно. Желаю удачи вам... расскажи ему все, если посмеешь.
  
  
   Глава
  
  
  
   Провинция Окаэра с юга граничила с Хинаи, и почти на этой границе, там, где река Сай вытекает из гор Юсен, стоял дом. Маленьким был он, из молодых кедров, снаружи выкрашенный красным -- казался нарядной птицей, слетевшей к подножию хвойных гигантов.
   За домиком высилась скала Спящий орел, в холодные месяцы заслонявшая жильцам домика солнце.
   -- Ты -- мое солнце, -- говорил мужчина своей жене, давным-давно поселившейся вместе с ним в этих диких местах.
   Она, уже не первой молодости, все еще была хороша -- с мелкими чертами лица, идеально ровными зубами, высокой полной грудью, хрупкими кистями рук и тяжелыми волосами с едва заметным бронзовым отливом. И кожа ее была чуть желтоватой, и весь облик женщины наводил на мысли об осени -- ясной, но холодной.
   У нее с мужем было двое дочерей-близнецов. Только их двоих дала мужу и жене Заступница, но близнецы всегда почитались особо в землях Солнечной птицы. И с рождения, видно, Иями опекала их -- девочки не болели, росли крепкими и острыми умом, и весело развились, считая весь горный край своим владением.
   Жили небогато, всего с парой слуг, доход получали с торговли - у мужа был партнер в большом селе неподалеку.
  
   В глиняных, грубовато разрисованных напольных вазах тут всегда стояли цветы -- то лесные, то садовые, то срезанные ветки плодовых деревьев. Сейчас, в начале зимы, месяце волка-Ёро, в вазе красовались сухие бессмертники -- ярко-желтые, махровые, одни из любимых цветов Истэ.
   Муж, проснувшись, застал жену в общей комнате возле них. Бледный рассвет заполнял все, и женщина, сидящая на полу, обняв колени, была бледной, только цветы сияли солнышками.
   -- Что случилось, дорогая?
   -- Мне приснилось... прошлое... сын. А если он выжил?!
   -- Что тебе снилось? -- мужчина присел рядом с ней, обнимая за плечи, жена не пошевелилась.
   -- Сад... Мальчик, играющий среди цветов... я не сомневалась, это Тайрену. А рядом... Сидел тот, другой, и он меня звал. Я видела лишь силуэт... но, кажется, это он... тот, что снится порой. Мне почудилось -- он смеется... Я боюсь, Мори!
   -- Глупая, это всего лишь сны. Только что миновали дни сооно торани, время кошмаров. И Тайрену -- если он жив, это прекрасно, - сказал успокаивающе, но женщина словно не слышала.
   -- Он, наверное, ненавидит меня...
   -- Зато тебя любят девочки.
   -- А если они узнают, тоже будут ненавидеть?
   -- Никто ничего не узнает. И время нас отделило, и земли. Забудь, это сны.
   Истэ подалась в сторону, к вазе, поправила и без того ровно стоящие стебли цветов.
   - Я все думаю... что знают мои родители? Что я умерла? И все эти году они жгут тонкие черные свечи и палочки с горьким дымом возле таблички с моим именем в храме...
   - Хватит, - муж попытался снова ее обнять, Истэ вывернулась:
   - Вот этого ему простить не могу. Им всем.
   - Хватит же. Им могли и сказать, что ты жива.
   - Тогда почему они не приехали?
   - Ты же сама постаралась скрыться надежней.
   - Иначе нам было не выжить... и я обещала.
   Она наконец расслабилась, прильнула к мужу, сидела в его объятиях, улыбаясь, говорила о разном, только слезы катились, и не вытирала их.
  
  
   **
  
  
   -- Речь идет о жизни и смерти. Если бы не это, разве я бы посмела придти? -- говорила Лайэнэ, особенно красивая в зимней красной накидке, в шапочке с белой опушкой и с розовеющим от морозца лицом.
   -- У тебя очень сладкий голос, но не думай, что я буду слушать его всю жизнь.
   Со стороны эти двое смотрелись парой мирно беседующих; шли мимо канала, вода в котором еще не замерзла, мимо рынка, уже стихающего под вечер.
   -- Помоги мне встретиться с Лиани Айта.
   -- Еще чего не хватало.
   Он был очень спокойным: если речную гладь лед еще не сковал, то голосом завладел.
   -- Пойми, это...
   -- Дело жизни и смерти, я слышал. Чьей?
   -- Может быть, многих...
   -- Точнее никак? Что ж, вот когда узнаешь, и приходи, -- лед -- другой, осязаемый -- хрустнул под каблуком. Молодая женщина вздрогнула:
   -- Я думала, городская стража должна охранять покой и жизни людей.
   -- Обязательно, только пустых слов маловато... А вот и угол Квартала... как удачно, что ты случайно меня встретила, верно?
   -- Ну хоть письмо передай, -- смятенно сказала женщина. -- Можешь прочесть его...
   -- Ты уже написала? Не была уверена, что удастся уговорить? -- трубочка в полотняном футляре перекочевала из рукава Лайэнэ в руки ее сумрачного спутника. Рииши развернул письмо:
   -- Ладно, давай посмотрим...
   Всего пара строк была на бумаге. Молодой человек озадаченно пробежал по ним взглядом раз и другой.
   -- Это еще что такое? За дурака меня держишь?
   Скатал аккуратно.
   -- Он-то поймет, верно? Намеки твои поймет, а другим не положено?
   Вручил письмо спутнице, которая уже не румяной была, а бледной.
   -- Я расскажу, -- вздохнула она. -- Все тебе расскажу.
   -- Знаешь, не трудись лучше. И припомни сказку про любопытную куницу, сунувшую нос в муравейник.
  
  
   Дома Лайэнэ бросила в огонь письмо прямо в футляре. Еще бы глупый этот жест отыскать Лиани помог! Куда-то ведь его спрятали.
   Рииши ездил в Срединную, об этом узнать было несложно. Он слишком любил порядок, и не покидал город, не уведомив помощника о цели пути. И тайным свой путь делать не стал, подумаешь, наведался в крепость! Вот секреты бы удивление вызвали. Лиани из Осорэи увезли, это понятно. Опасно его тут держать.
   Только Срединная - не деревушка, где все жители наперечет. И сама большая, и вокруг нее разных мест довольно. И вот куда именно ездили, знают лишь домашние слуги Рииши, попутчики в той дороге - а к ним Лайэнэ не подступиться. Все тут же передадут господину.
   Придется, видно, заручиться помощью одной из своих юных знакомых, которым порой помогала советами. Опасно отдавать даже тень секрета в руки девочки, но нет выбора.
  
  
   - Старшая сестра, я нашла человека, о котором ты просила узнать, - Кайсин по прозвищу Лисичка улыбается хитро, светляки мерцают в каштанового цвета глазах.
   - Как же это? - Лайэнэ сама не понимает, как оказывается на ногах. А Лисичка стоит, сцепив пальцы, опустив голову скромно-скромно, а сама, похоже, смеется.
   - У меня отыскался хороший знакомый среди слуг господина Нара... А ему оказалось проще, чем мне...
   - Плутовка, - улыбнулась молодая женщина. У девчонки большое будущее... Рииши хорошо охраняет свои секреты, опираясь лишь на людей проверенных. Сломать этот замок не так-то просто. Лучше б, конечно, самой, но и так уже навлекла подозрения. А Лисичке пока доверять можно.
   - Что ж, я знаю, как тебя отблагодарить!
   Познакомить с теми, о ком девочка мечтает давно. Пусть расцветает...
  
   В крепость Лайэнэ решила поехать сама. Слишком приметную лисью накидку поменяла на простую, из толстого теплого сукна, мехом лишь отороченную. Жаль, наметанный глаз все равно видит его стоимость; но мерзнуть Лайэнэ была не готова. И как только женщины путешествуют! Мысль о том, что придется двое суток трястись в повозке, а ночевать в придорожной гостинице вызывала страх. Она так давно не покидала город... Разве что в Храмовую Лощину, но это летом, и не так далеко.
   Всадникам проще - путь в два раза короче, но Лайэнэ и конь сочетание небывалое. Спасибо на том, что дорога до Срединной хорошая, вымощенная ровным крупным булыжником; ее нередко выбирает торговый народ. И сейчас двигались телеги вперемешку с пешими, хоть и немного по сравнению с летом.
   Вот и каменный мост, флажок над ним развевается, стражники проверяют, кто идет и зачем. Удивились, увидев знаменитую красавицу Осорэи: не доводилось встречать, но имя ее слыхали не раз. Ни в чем не препятствовали.
   Путешествие она перенесла стойко, улыбка почти намертво приклеилась к губам. Хоть и задернуты занавески, но так, на всякий случай. Проще держать лицо, чем позволить себе слабость. А вдруг в пути попадется знакомый, а она выглянет несчастная, уставшая, с кругами под глазами? Бррр. По всему Кварталу смеяться будут...
   Знакомых не встретилось.
  
   Попасть в оружейные мастерские ей было никак нельзя, но вот вызвать Лиани - почему не попробовать? Написала послание. Имя свое называть не стала, упомянула лишь - с вестью из города. Передала одному из местных мастеров. Если ошиблась, и юноша под замком, или кто иной явится на встречу - что ж, будет еще время подумать, как поступить.
   В ожидании ответа бродила, изучала Срединную - ту ее часть, куда пришлой женщине путь не был заказан. На стене постояла. Когда-то сюда копья летели, а под стенами чернел рой чужаков на маленьких крепких лошадках... Молодая женщина поблагодарила Заступницу, что давно в прошлом те страшные дни, давно обратились в пыль захватчики, а граница отодвинулась к северу. Когда вернулась в гостиницу, послание ожидало.
   Лиани ответил, письмо передал с мальчиком-разносчиком. Ни обратной стороне послания Лайэнэ написал, своей бумаги не было у него. Не кистью - углем. Большущие знаки вышли, размашистые. Ашринэ долго еще улыбалась, вспоминая, как выглядел этот ответ. Так ей еще не писали.
  
  
   В довольно легкой куртке был, волосы не сколоты, только перехвачены широкой повязкой, багряной, будто нагретая в пламени сталь. Он показался ей выше и крепче, чем в прошлый раз, и уж точно уверенней в себе. Не узнал, смотрел озадаченно - что за женщина вызвала? Чуть помедлив, она откинула капюшон.
   Первой на его лице отобразилась радость, и лишь потом беспокойство скользнуло черточкой меж бровями.
   - Госпожа Лайэнэ! Что-то случилось?
   Уж точно случилось, раз знаменитая красавица Квартала бросает все и сутки едет по холоду, чтобы увидеться с надежно спрятанным от всего мира преступником.
   Неожиданно поняла, что сама обрадовалась ему. Столько успело произойти в ее жизни ранее немыслимого... вот из-за этого парня.
   - Мне нужно кое-что рассказать. И, возможно, спросить совета. Тебя не хватятся?
   - Этого не знаю, но не должны. Только мне надо быть уже на месте к закату.
   - Идем тогда, тут недалеко.
  
   Лайэнэ велела своему человеку отыскать тихий уголок, где можно поговорить без свидетелей, и тот нашел гротик из слоистого камня, закрытый со стороны входа можжевельником. Он не впускал сюда ветер, хотя все равно было холодно, и довольно темно.
   Деревянная скамья, вделанная в стены, вот и все убранство. На нее Лайэнэ поставила свечу, закрепила на небольшом плоском камне. Оранжевый язычок потянулся вверх, то и дело качаясь в стороны от чужого движения или дыхания. Устроились по обе стороны от свечи.
   - Я хочу извиниться, - сказала она. - Сочла байками твой рассказ про болота.
   - Неужели он пришел в город?! Как в прошлый...
   - Нет, нет, - женщина нервно затеребила край накидки, словно и не били по рукам еще в детстве за лишние жесты. - Все куда хуже. Вернулся Энори. И, боюсь, не смогу дать клятву, что он человек.
  
   Пока говорила, стояла погребальная тишина. Лиани откинулся к стене, света не хватало, чтобы высветить его лицо, да Лайэнэ и не всматривалась особо. Верит, не верит? В прошлом сама она не поверила...
   - У меня есть доказательства только того, что он жив, и умер кто-то очень похожий, - вздохнула она. - И недавние смерти в доме Кэраи Таэна, о которых старались не говорить, и в доме Таши, и в городе... все это тоже не доказательства. Но я видела его близко. С тех пор мне страшно думать о том, что мы оставались под одной крышей когда-то. Эти черты в тумане и свете лампы... я бы рада забыть.
   Опустила ресницы. Что-то ответит сейчас... Может и отвергнуть теперь, он мальчик порывистый...
   - Нежить с болот предупреждала меня, что Забирающий души живет среди людей, - сказал Лиани на диво ровно, и взял Лайэнэ за руку, в обе ладони, будто стараясь согреть. - Я не знал, что думать тогда. Успокойтесь. По крайней мере вам я союзник.
   - Вот... как? - она не отняла руки. Осмелилась бы, сама бы за него ухватилась. - Тогда почему же...
   - Почему я об этом молчал? Хватило и того, что сказал, выглядеть ненормальным. Но спрошу в свою очередь - почему же ко мне? А не сразу в Храмовую Лощину. Я ведь... пустое место.
   - Боюсь я, - призналась Лайэнэ. - Ведь если сразу не поверят, второй раз вряд ли станут слушать. А потом, я не знаю, кому можно довериться, ведь не все они по-настоящему добры и святы, а те, кто и вправду, не всегда умны и способны на действия, не на молитвы. Жизнь моя далека от монахов. Ну и... он ведь, наверное, ждет, что я отправлюсь туда. Мало ли...
   - В Срединную не страшнее? - удивился Лиани.
   - Сама не знаю. Но тут я хоть понимала, к кому и зачем еду.
   Он кивнул напряженно, прижав ладонь к виску. Может, тоже сообразил - если вдруг Энори проследит, куда поехала, и зачем... Хотя вряд ли тот занят одной лишь ею. Тишина воцарилась, только мигал огонек свечи, бросая блики на скамью; мы как два испуганных ребенка, подумала Лайэнэ.
   Только открыла рот, и ее гость тоже решил что-то сказать. И снова оба замолчали растерянно. Тогда молодая женщина рассмеялась.
   - Что же, поговорили, теперь можно и разойтись, так?
   - Нет уж, я не могу так просто уйти, раз сама Лайэнэ Голубая Жемчужина устроила встречу, - ответил Лиани, не отнимая ладонь от виска. Второй рукой по-прежнему держал ее руку. Другим тоном добавил: - Чем я могу помочь? С Энори?
   - Расскажи, как найти болотную нежить.
   - Толку с того, что ее найдут. Только уничтожать. Жрать людей перестанет, это прекрасно, и на этом вся польза.
   - Но он укажет, как нам выйти на след...
   - Это вряд ли. Чересчур далеко. А в город с ним вернуться... Если нежить не врет, а врать вроде бы незачем, то Энори почует его сразу же.
   - Можно сделать приманку, - неуверенно произнесла молодая женщина.
   - А зачем ему клевать на эту приманку? Проследит, кто связан с поисками, и те больше не увидят белого света, - сказал Лиани.
   - Ты прав. Это была глупая мысль, искать его с помощью выходца из Нижнего Дома Тогда и вправду в силах с ним совладать лишь монахи из Лощины. Когда-то ты просил помочь встретиться с одним из них, а я отказала...
   - И правильно. От всего этого лучше держаться подальше. Я порасспрашивал Шу, моего наставника-кузнеца, о Забирающих... он деревенский и многое знает. Не поручусь, сколько правды в его рассказах, но если хоть половина, я бы вам, госпожа, посоветовал уехать из Осорэи.
   Она помотала головой. Лиани вздохнул только.
   - Что до болотного знакомого моего... Вы правы, конечно. Нельзя его так оставлять. Это ведь чьи-то отнятые жизни. Только ведь я и сам не знаю, где прячется нежить. Обещал отыскать меня, если приеду на озеро. Но попробовать можно. И, госпожа... передайте тем, кто отправится - это очень быстрая тварь. И жуткая, пусть будут готовы.
   Он рассказывал про место, Лайэнэ запоминала.
   - Ну а Энори... Неужели вы просто вернетесь домой?
   - Он не тронет меня, - сказала с уверенностью, которой не чувствовала. - Я у него... любимая кукла. Всегда так было, и почему должно поменяться? Иначе он убил бы меня при той встрече на мостике.
   Они еще раз обдумали все. Сперва предстояло найти, такого, чтобы поверил и согласился направиться к озеру, где Лиани встретился с Орни. И чтобы тайну хранил. А дальше уж разбираться.
   Лайэнэ покинула крепость в сильной тревоге.
  
  
   - А я знаю, куда ты ходил, - заговорщицки подмигнул Шу. Лиани едва не уронил заготовку.
   - Приятель мой видел вас. Жаль, лица твоей спутницы не рассмотрел, но по всему - девушка непростая. Осанка, то, сё... Да и накидка небедная, хоть неяркая.
   Он отвернулся и начал выправлять кромку. На спине при этом таки светилось любопытство и желание поговорить. Но помощник тоже помалкивал, постепенно испытывая все большее облегчение - если Лайэнэ не узнали, то, может быть, все в порядке. Подумаешь, вышел к какой-то женщине, вернулся же. Ему, конечно, велели все время быть в оружейных, но безвылазным тут нахождением он только подозрения наводил.
   - Я вот подумал, - голос дядюшки Шу упал до шепота. - А ведь она не из простых, так? Ты поэтому здесь? Она-то сама кто, дочка богатой семьи или уже чья жена?
   Лиани не выдержал, расхохотался в голос. Шу сперва обиделся, потом хмыкнул добродушно:
   - Ну, молчи, молчи... Я ж ничего, понимаю...
  
  
   Путь в Осорэи показался Лайэнэ много короче, нежели в Срединную. Она не замечала тряски в повозке, не обращала внимание, куда слуги привезли ее на ночлег. Могли хоть в курятнике сами ей постелить, наверное, не заметила бы, погруженная в свои мысли.
   Но, разумеется, приютом ей стал не курятник, и хозяин средней придорожной гостиницы согнулся в поклоне, и постояльцы, и местные высыпали посмотреть, как она выходит, в накидке, отороченной мехом, аккуратно ставит ножку на промерзшую землю...
   Даже не заметила, что сама улыбалась им, будто бы невзначай, опустив ресницы. И мужчинам, и женщинам, и детям - всем по особому.
   Заметила только, что горячей была еда. Вкусной ли, нет, не имело значения.
   "Я не смогу поддержать тебя, открыто рассказав, что видел. Иначе все будут знать, где меня укрыл Дом Нара. Но, если понадобится, я попрошу встречи с ними и расскажу обо всем. Это всего лишь слово преступника, но вдруг оно будет кстати".
   Глаза у него... родник, дно которого устилают коричневые осенние листья. Чистейшая вода, прозрачная. И странно, как смотрит он на саму Лайэнэ - с восхищением, но без влечения. Как... как друг, которого у нее никогда не было. Разве что Таши... но он иной, он - соратник по творчеству.
   А как Лиани смотрел бы на ту девочку, из-за которой все началось? Она тогда, на вечеринке в доме, тянулась совсем к другому роднику.
   Девочку нетрудно понять. И неопытность сыграла роль, и судьба, подхватившая, как поток щепку. Но если бы она могла выбирать осознанно? Хотя кто из женщин на это способен, скажите, пожалуйста!
   Интересно, а Лиани, имей он возможность говорить с Энори, как бы себя повел - не доверяя, или, как многие, восторженно? Ведь тот не просто женщин умел очаровывать, а располагать к себе всех людей без разбора.
  
  
   **
  
   Петухи в непроглядной ночи каким-то образом чуют солнце. Его еще нет, и край неба черный, но птицы уже подают голос. Промолчать не в их силах. Также и Айсу - после первой ночной встречи с Энори поняла, что он снова здесь, когда тот еще, верно, не вошел в коридор. И также, как петухи вынуждены петь, она не могла противиться, поднялась и вышла за дверь. Только вестники зари рады ее приближению, о себе девушка не могла того же сказать.
   Соседка не проснулась.
   Снаружи оказалось красиво - Айсу и не замечала, что бывает такая красота. Ветви обсыпал иней, и они казались не то серебряными, не то отростками диковинного камня-коралла, который видела в доме ее господина. Свет месяца дробился на крохотных гранях, становился холодным и острым.
   Сейчас я в ясном рассудке, думала Айсу. В прошлый раз было не так... Уже поняла, что в первый раз была зачарована, во всяком случае, поначалу - иначе закричала бы сразу, разбудила соседку, и, верно, обе там бы и закончили земной путь.
   Но я зачем-то и сейчас иду вместо того, чтобы пытаться бежать, кликнуть стражу... только ли из-за страха?
   На сей раз Энори ждал ее снаружи, на морозе, которого, похоже, не чувствовал, одетый слишком легко. Был он без лампы. Протянул руку, Айсу в ответ подала свою, и ее пальцы были заметно холоднее, дрожали.
   Обернулась, когда прошли за угол дома: на снегу за ними остался отчетливый след.
   - Неважно, - беспечно сказал ее спутник. - Через час опять снегопад, все укроет.
   - Но если кто-то выйдет раньше? - заикнулась она.
   - Тогда мне придется сделать так, чтобы не нарушить данное тебе слово.
   "Я не трону никого в этом доме", - вспомнила Айсу. Но не понял, о чем он сейчас, а спросить не решилась.
   Они снова поднялись по небольшой боковой лестнице к тем покоям, где были недавно. Только зайдя, увидели огонек: кого-то из слуг невесть зачем понесло сюда. Вернее всего, в прошлый раз заподозрили что-то и поручили делать обход. Девушка невольно прижалась к своему спутнику, он сейчас казался куда менее страшным, единственной защитой.
   Слуга был очень испуган, лицо напряженное, глаза размером с чашку для вина, и Айсу догадалась: наверняка что-нибудь говорили о привидениях. Это она живет на задворках, всеми отверженная, а домочадцы наверняка уже придумали много невесть чего.
   Слуга смотрел прямо на них - но не заметил, мимо прошел. Айсу растерянно оглянулась на Энори, и ей показалось - его черты уже не были такими неподвижными, ледяными, в них мелькнуло чуть ли не детское озорство.
   Вот они снова в покоях старой госпожи... Темно здесь, может и вправду за шелковой занавесью притаился призрак. Только он, наверное, дрожит от страха при виде такого гостя. Айсу не сдержала смешка. Приятно и непривычно было шутить с вещами, с детства внушавшими ужас. А еще... странно было думать об этом сейчас, но никогда не оставалась наедине с мужчиной хоть сколько-то долго.
   Энори подошел к окну, зачем-то приоткрыл створку. Вспомнила: в прошлый раз было так же. Зачем, молчаливо спросила девушка -- одним взглядом спросила, и легким движением плеч. Тепло проходит под полом дома, но все-таки его мало, а жаровен здесь нет...
   -- Не люблю, когда окна закрыты, -- прозвучало в ответ. -- Но ты не замерзнешь. Сядь...
   Повернулся, двинулся к ней, будто скользя над полом, опустился у ног.
   Когда слушала голос, но не смотрела на Энори, почти забывала, кто он такой, думала - человек с волшебным даром, как раньше. Разум гнал от себя мысль о том, что было на самом деле.
   Ведь голос у него такой, что можно век слушать, в нем сразу весь мир, зима и лето.
   И когда смотрела на лицо его сбоку, все хорошо казалось, он красивый, очень красивый, и в свете луны кожа словно чуть серебрится. Серебро объединяет их имена, так он сказал.
   Но когда поворачивал голову... она закричала бы, убежала, если б могла. Взгляд змеи и безумца, и - нежити. Правда, сейчас он смотрит уже не так жутко, верно, приходит в себя. Но он не может быть живым, не может быть мертвым.
   -- Мне нужна твоя помощь, -- сказал он. Это было что-то невероятное. Душа Айсу затрепетала. Она - последний человек в доме -- и может принести ему пользу?
   - Та сила чувств, которая есть в тебе... Она поможет мне снова обрести себя целиком.
   Страшно было слышать эти слова - он терял жизнь, из чего хочет создать себе новую? А сам он и впрямь не такой, как прежде, теперь, когда ее глаза не затуманены, девушка это видит. Жуть навевает присутствие безумца рядом... а если не самый здравый рассудок у нечеловеческого существа?
   Узнав, что ему нужно, чуть не рассмеялась от облегчения. А после ей вновь стало страшно.
   - Ты боишься меня.
   Знает...
   - Не настолько, - Айсу улыбается, опускает голову и вслепую протягивает руку, коснуться его несколотых волос. Те в первый миг кажутся водорослями, паутиной - тяжело не отдернуть пальцы. Но нет. Они шелковые, тяжелые, густые, черный лес, из которого выхода нет.
   Привлекает ее к себе, волосы скользят по ее плечу, перетекают на грудь, теплые и холодные. Его кожа наощупь как сгустившийся лунный свет.
   Если забыть о том, кто он... вернее, что он... Но как забудешь? И о том, что он все еще не в себе, и зрачки его - горячая смола, из которой не выбраться, а если все же удастся, страшные ожоги останутся навсегда.
   - У меня не было мужчин, - прошептала она.
   - Тем лучше.
   Ей было страшно. Но да, не настолько, чтобы он сам ее отпустил. Почему-то не сомневалась, что это важно ему - она должна быть согласна, по-настоящему. Айсу в его руках то как жемчужина в раковине, то как лисица в капкане. Прикосновение, невесомое, а потом острое. И еще. Безумное создание. Мертвое и воскресшее. Убийца людей, забирающий души...
   Вскрик ее не услышали стены - поцелуй заглушил его.
   Он ласков и внимателен с ней. Она послушна, иногда ей почти хорошо, но потом снова страх впивается ледяными когтями. И боль. Он в этом не виноват, но он знает. И может забрать ее страх, но не желает этого. Нужно, чтобы она все понимала?
   Наконец он отпускает ее.
  
   Наверное, ей не было плохо, Айсу не очень могла осознать это. Она стала мухой, выпитой пауком, а все остальное не имело значения. Кажется, он хотел чего-то иного, и был собой недоволен. А может быть, ею...
   Но поднял ее, держа, как младенца, и стоял у приоткрытого окна, пока девушку не привел в чувство холод, ледяной отсвет снега и страх, что их силуэты увидят.
   Энори, опустив девушку на ложе, смотрел на нее задумчиво, но это были мысли о чем-то своем.
   Попыталась совладать с голосом:
   - Я так благодарна, и... - начала было.
   - Нет.
  
   Снег и правда укрыл все следы, и еще шел, так что в свою комнату Айсу пробралась никем не замеченная. Накидку аккуратно сложила, стряхнув снежные хлопья. Из-за них пол немного намок, но, верно, к утру уже высохнет.
   Добравшись до своего ложа, Айсу разрыдалась, и не могла остановиться - даже случайно разбудила соседку. Та, обычно равнодушная, встревожилась, попыталась успокоить девчонку. Но у той лишь катились градом слезы и перехватывало дыхание. Только теперь осознала, что было, с кем она оставалась ночью. Страх не осмеливался приблизиться там в полную силу, но сейчас догнал свою жертву.
   Через четверть часа, кое-как успокоившись, Айсу выпила воды, принесенной соседкой, вытерла слезы. Теперь-то терять уже нечего. Значит, надо двигаться дальше. И она пойдет.
  
  
   **
  
  
   С того дня, как Лайэнэ приняла чрезмерное участие в судьбе преступника из земельных, люди Рииши держали ее под присмотром. Ежеутренне доносили: была там-то, в таких-то домах, или, напротив, принимала гостей у себя. Это уж слишком напоминало подглядывание в окно чужой спальни, с кем другим младший Нара еще мог бы продолжить слежку - по долгу службы, но не тут. Он отдал приказ оставить молодую женщину в покое.
   И через несколько дней получил известие, что она в носилках выехала через Лазуритовые, западные ворота. Куда, интересно.
   А еще неделю спустя узнал, что красавицу, похожую на нее, впускали в Срединную. Дальше след потерялся, да и сама ашринэ уже вновь была в городе, среди своих многоцветных шелков, ароматов и музыкальных инструментов, на радость поклонникам.
   Только вот в Срединной она что забыла? Такой неженке проделать быстрый путь туда и обратно удовольствие маленькое. И пусть Лайэнэ любила прогулки, и не боялась замочить туфли или поскользнуться, перебираясь по камешкам через ручей, все-таки сравнивать нечего. А в крепости - Лиани Айта, о котором она так старательно недавно расспрашивала. Тут уж полным недоумком быть надо, чтоб не связать.
   Уже собрался наведаться к ней или вызвать к себе, сообразил - раз никто ее с Айта не видел, фишки лягут не в пользу Рииши. Хоть в играх на доске он прежде выигрывал у нее.
   Представил себе разговор:
   "Мои люди донесли, что ты ездила в Срединную крепость..."
   "Да, по личным делам. Новый покровитель, имя назвать не могу".
   "Мой долг - оберегать безопасность Осорэи..."
   "Неужто любовные истории ашриин в другом городке угрожают ее безопасности? Или в том дело, что я не могу теперь кого-то себе завести?"
   Лучше уж и не начинать.
  
  
   **
  
  
   На сей раз Лайэнэ мало интересовало, какой выбрать наряд, она больше тревожилась, согласится ли господин Кэраи ее принять. Не одной из вереницы просителей, на которых, верно, и внимания толком не обращают. Молодой женщине нужно было, чтобы ее выслушали по-настоящему, а, будучи единственной, добиться этого проще.
   А ей придется непросто. Как быть убедительной, и притом не выдать Лиани? Его бы сюда, пусть расскажет про болотную нежить... Может, вместе смогли бы хоть что-то.
   Служанка еще ранним утром отнесла ее письмо с почтительной просьбой, ответа не было долго. Наконец девушка вернулась, принеся устное согласие. Когда солнце будет над Лазуритовыми воротами, Лайэнэ может явиться в дом.
  
   Молодая женщина ощущала непонятную, болезненную уверенность - она сделает, что должна, а дальше зависит не от нее. Настолько была готова, что даже полюбовалась раковиной-домом, одним из красивейших в городе. Верно, хорошо смотреть на него сверху, на закате или рассвете, когда розоватый камень становится еще ярче, и вспыхивает орнамент-мозаика...
   Ее провели внутрь через можжевельниковый садик, не оставили в павильоне для просителей или комнате бокового крыла. Предложили сесть на скамью со спинкой, как гостье. Служанки-провожатые бросали любопытные взгляды, верно, думали, что незаметно. Оправдала их ожидания, или как? Женщины жестоки друг к другу, к успеху и красоте, но тут и речи нет о соперничестве...
   Но сегодня про ее визит будут говорить много.
   Сидела, задумавшись, разглядывала шелковое шитье на занавеси - серебро и морская зелень, тонкое плетение не то листьев, не то просто контуров; столичный узор, здесь все проще.
   Подняла голову и встретила взгляд, в котором было благожелательное любопытство. А сам светлейший вблизи оказался моложе, легче, может, то сказалось отсутствие маски - необходимости держать лицо в обществе? От Лайэнэ-то он не ждет ничего серьезного. Хотя... вот скажет сейчас, и как раз посмешит...
   Встала, медленно поклонилась, и, повинуясь знаку, снова опустилась на мягкое сиденье.
   - Что тебя сюда привело?
   Ему было интересно. Наверняка знал, что она уже приходила сюда и сбежала. Наверняка решил, что речь пойдет о каких-то ее личных делах, или, может быть, денежных. Благожелательно так настроен, готов помочь красивой впечатлительной дамочке. И ничего сверх, никакой попытки "примерить" ее по себе, как подбирают вещи.
   - Высокий господин, никто больше не знает, что я пришла рассказать...
   - Ну я-то узнаю?
   Как в ледяную воду ступила:
   - Позавчера в своем доме я видела Энори. Он со мной говорил.
   - Невозможно! - резко, почти зло прозвучало. Всю домашнюю мягкость облика смело начисто. Ох...
   - Врать мне незачем, господин, а ошибиться... это была не тень, не видение, не находился на расстояние вытянутой руки от меня.
   - Не думал, что ко мне в дом придут рассказывать о призраках.
   Лайэнэ не поняла, что вывело его из себя, но могла лишь подлить масла в огонь, раз решила говорить правду:
   - После того, как ночью после сооно торани лазутчики проникли в ваш дом... вы дали описание, в котором Энори не узнает только слепой. Кто его видел из ваших слуг, господин, и что передал вам лично?
   - А ты... и впрямь первая в городе. По нахальству... Но продолжай, я тебя слушаю.
   Подобрался весь - сокол, что добычу заметил. А говорили, всегда спокоен, будто и вовсе чувств нет.
   - Я всего лишь хотела предупредить. Вас, и... о мальчике. Так получилось, что я знаю о костре на речном берегу. Но тот, кто приходил ко мне ночью - не двойник Энори. Я отличу. Значит, либо погиб не он, либо...
   - Призрак? Выходец из мира теней? Я видел его мертвым, - странно звучал голос Кэраи Таэна. Неестественно.
   - А я, господин, видела его после того костра. И не пришла бы, зайди речь лишь о лазутчиках, тут у вас есть люди не в пример опытней женщины из Квартала. И мне не страшно выглядеть дурочкой. Я лишь боюсь, что Энори никогда и не был человеком.
   - А кем? Призраком, нежитью?
   - Еще хуже. Думаю, что... - Лайэнэ запнулась. Нет, он не верит...
   - Брось, красавица. Он жил в доме моего брата. Что-нибудь выдало бы.
   - А разве не выдало? Там, в крепости, со стрелой?
   Кэраи задумался, сказал, явно взвешивая слова:
   - Об этом я размышлял, да. Но я знаю, как он хорошо разбирался в травах, может быть, и в ином лечении...
   - А отсутствие шрама?
   Кэраи пристально смотрел на нее.
   - Ты хорошо поработала, занимаясь расспросами.
   - Да, господин, хорошо. Было бы крайним неуважением явиться, имея в запасе лишь собственные фантазии.
   - Сейчас что-то иное? Что ж... Не хочу быть грубым с тобой... но ты делила с ним ложе. И не разобралась?
   - Это правда. Только... - она запнулась. - Светлейший господин Таэна, я не юная девочка, и не просто обязана, а умею понимать нужды тех, кто ко мне приходит. Но не я о нем - он понимал обо мне все. А еще, не касаясь даже, мог будто влить жизненную силу в кровь... или забрать немалую часть ее. Вам не было тяжело после споров с ним? Мне - да, и напротив, легко, когда он хотел. Если так, он способен был поддерживать здоровье ребенка.
   Молчит. Полностью с собой справился. Лицо, как у одной из статуй Хранителей на дороге в Лощину - твердое, темное. И впрямь считает чушью ее слова, или гордость высокородного мешает послушать какую-то девку? Да полно, прятаться за этот щит свойственно тем, кто не слишком высоко летает, а ему... все равно.
   - Я прошу только быть осторожней... А после той смерти у Таши... быть может, вам лучше отослать наследника Дома?
   - Что еще посоветуешь?
   - Сколько должно погибнуть людей, чтобы вы поверили мне?
   По едва уловимому движению губ прочла, что намерен был возразить... но слова так и не прозвучали.
   - Да поймите же! - не сдержавшись, воскликнула она, и чуть сама себе не дала по губам: не веером, как делала наставница, а ладонью. Совладав с собой, сказала гораздо тише, хоть и с волнением:
   - Знаю, что прошу многого - поверить случайной женщине. Но если я ошибаюсь, никому не будет вреда. Если же нет...
   - Просить только веры хорошо для монахов. Какие у тебя есть доказательства?
   - Тех, что развеяли бы сомнения бесповоротно - нет у меня...
   - Тогда скажи мне, чего ты хочешь? От меня? Что я, по-твоему, должен сделать?
   - И снова скажу - поверить в мои слова, - почти прошептала Лайэнэ. - Я выгляжу глупо с такими рассказами, у меня нет никаких советов, кроме одного - поверьте мне, господин. Вы сможете распорядиться этим знанием лучше меня. У вас есть возможности и куда больше опыта. А он... очень умный. Любит делать то, чего другие не ожидают. Если вы учтете это и то, что я говорю...
   Зазвенел в коридоре гонг, обозначающий время. Кэраи опомнился - сколько они тут уже говорят? В комнате закатный оранжевый свет, положена на невысокую скамью подушка, на ней неподвижно сидит так разозлившая его женщина, и голубое ее платье в вечернем свете кажется бело-зеленоватым.
   - Довольно. Это все, что ты хотела сказать?
   По-прежнему глухо она ответила:
   - Он знал, что я пойду к вам. Он что-то задумал. Берегитесь ночи и сумерек, господин.
   - Пугать ты умеешь. Учили этому?
   - Нет, научилась сама, недавно... рада бы не уметь.
   - Я должен остерегаться. А ты?
   - Я... у меня меньше способов себя защитить. Но за своих товарок я опасаюсь больше, - голос ее звучал все тише. - Одна из моих подруг недавно видела его у реки...
   - Видно, по нему вы сильно скучаете всем Веселым кварталом.
   Молодая женщина, не вставая, вскинула голову, сверкнули антрацитово-черные глаза, и вспыхнули рубины на височных подвесках.
   Кэраи понял, что она удивительно красива. И раньше слышал имя Лайэнэ, мельком видел несколько раз, и само собой подразумевалось, что ашринэ такого уровня точно не будет уродиной. И все же до глубины души поразило осознание, что перед ним в самом деле красавица.
   - Просишь, чтобы я отослал мальчика? - спросил задумчиво.
   Она изумилась и, кажется, даже опешила:
   - Как я могу просить этого?! Кто я, и...
   - Но ты же хотела меня убедить. Не ради конечной цели? - раздражение прошло, теперь ему было смешно. Не над ней смех, а над собой. А она... если будет молчать, то даже полезен этот ее визит.
   - А теперь расскажи все подробно. Где ты видела его... Мне расскажешь, и никому больше.
   - Да, господин. Но мальчик...
   - Упорная! Я решу после. И вот что.... Приноси мне все слухи об Энори, - выслушал все, что еще не успела сказать. - Теперь... можешь идти.
   Поднялась так легко, будто взлетела; цветок-широкая юбка снова собрался в бутон. Почтительно поклонилась по обычаю круга своего - с прямой спиной, не поклон, а танец; снова закачались, зазвенели подвески. Слуга, ожидавший сигнала снаружи, уже дверь приоткрыл, а гостья уже приподняла туфельку, готовясь ступить за порог.
   - Погоди! Кто он, по-твоему?
   Лайэнэ молча протянула ему пожелтевший лист бумаги.
  
  
   **
  
  
   Лунная полоса лежала на подушке, почти касаясь головы женщины. Вот та пошевелилась, застонала слегка, повернула голову - лицо стало видно ясно, и казалось бледным, почти неживым. Распахнулись глаза. Женщина села резко, рывком.
   Мужчина, спавший рядом, проснулся:
   - Что с тобой?
   - Он меня зовет, - женщина зябко повела плечами, подтянула к себе шерстяную накидку, плотно завернулась в нее.
   - Кто - он?
   - Энори...
   - Это дурные сны.
   - Нет... зачем я только согласилась бежать. Он не отпускает меня... с тех пор, как выследил там, у моста...
   Муж смотрел на нее с удивлением и некоторым испугом. Никогда не говорила о прошлом, а в этот месяц будто река вышла из берегов - не остановишь.
   - Зачем я только согласилась бежать, повторила Истэ.
   - Ты жалеешь? - спросил мужчина. - А как же дочери?
   - Я боюсь за них, каждый миг... Боюсь, что судьба не простит мне отказа от сына.
   Мужчина поднялся, обогнул кровать, подошел к женщине. Был он высоким, ладно сложенным, в хрупком свете луны кожа его казалась совсем темной.
   - Часто я думаю - ты просто скучаешь о той жизни, которой больше нет у тебя. Что мог тебе дать полновластный хозяин провинции - и что я... Этот домик, пара слуг да сад в три дерева. Понимаю тебя...
   - Ничего ты не понимаешь. А если и впрямь так думаешь, больше не любишь. У меня есть ты, есть свобода, и две чудесные дочери. А с ним нельзя было жить!
   Отбросила накидку, словно та обожгла. Протянула руку к мужчине:
   - Ты знаешь ведь! Он... на свой лад, наверное, любил меня. Но ему вообще не нужна жена, единственное, что он ценит - это свои крепости... Не могу не признать - он отличный воин. Только мне все время казалось - он не делает различия между мной и своей лошадью!
   - Я знаю, милая, успокойся. Сколько можно мучить себя?
   - Я хотела забыть! Разве я не пыталась?! Но теперь эти сны, и зов...
   - Сама посуди, как он может тебя звать? Или думаешь, это душа Тайрену не дает покоя?
   - Не знаю, - она вздрогнула, отодвинулась от лунной полосы на кровати. - Однажды, еще в доме Тагари, незадолго до нашего побега, я видела сон, - произнесла женщина, будто не слышала вопроса. - Мне привиделось, что Энори ночью оказался у меня в комнате. Я приподнялась, хотела спросить, что он делает здесь... Помню зеленоватый свет и улыбку торжества на его лице. Утром я решила, что все мне почудилось...
   - А он что сделал? Чем закончился сон?
   - Я будто провалилась в забытье. С тех пор мне все кажется, словно на мне несмываемый знак. Я даже искала его... но нет, - Истэ бездумно подняла руку, коснулась сперва щеки, потом лба.
   - Это была просто тревога перед побегом.
   - У него в самом деле был дар. Тагари, тот сразу поверил, но его легко обвести вокруг пальца. Были и те, кто долго считал мальчишку ловким обманщиком, и я сомневалась, хоть и молчала - он меня забавлял. Но потом поняла, что все правда. Он не показывал всей своей силы, об этом только я догадалась.
   - И все равно подпустила к Тайрену?
   - Ему нравилось наблюдать за ребенком. Мог просто усесться рядом и смотреть, кажется, часами. Что уж он там находил... но рядом с ним Тайрену почти никогда не плакал. А мне сказал однажды - никогда не видел, как растут дети. Будто это все объясняло...
   Истэ перевела дух - но муж видел, ей становится легче от этого разговора, слишком долго все держала в себе.
   - Я не просила его о помощи, не хотела, чтобы долг вступил в битву с благодарностью. Но благодарности-то и не было вовсе, - горько сказала она.
   - Ты не знаешь, может, ему приказали?
   - Ему? - женщина рассмеялась. - Я знала его лучше всех. Когда он сидел рядом, слушал и наблюдал, пытался повторить знаки за моей кистью... он любил учиться, тогда был послушным, внимательным... я привязалась к нему. Но даже тогда порой боялась - что вырастет из него? Он дал это увидеть.
  
   Женщина замолчала. Так много прошло времени, уже не понять, что на самом деле было сном. Дочь небогатых родителей - но род ее был достойным. Деды и прадеды воевали, заслужив боевую славу. Они достойно служили семье Таэна. А она не смогла.
   Теперь у Истэ нет родни, нет родового имени - имя мужа она не может назвать своим, ведь не знает, расторгнут ли ее предыдущий брак. Наверное, да, тут согласие женщины ни к чему. Да она и согласилась, покинув дом и младенца.
   А семья... если не считает умершей, то от нее отказалась.
   Другой, не Тагари, обрушился бы на них, но тут Истэ могла быть спокойна. Подло это как-то, пользоваться благородством того, кого бросила. Но грызть себя за это было бы и вовсе неумно. Только вот сны...
  
  
   **
  
  
   Не зажигали огня. Когда проходили по саду, его заменял снежный отблеск, а в ночных коридорах Айсу бы растерялась: где, какая дверь? Эту часть дома ночью не освещали. Зачем, все равно никого.
   Пригодилось...
   Постепенно и глаза привыкали, хотя все равно опасалась их поднимать. Страшно было увидеть или печать смерти на лице, или еще что-нибудь чудовищное. С прикосновениями куда легче, они-то совсем человеческие. И слушать, порой самой говорить.
   - Я так грустила, что вы...
   - Вот это неправда, - теперь он часто смеялся над ней. - У тебя было предостаточно других поводов для грусти, но благодаря мне, да...
   Айсу никогда не знала, что ему отвечать.
  
   Он сказал, что придет еще, и приходил трижды, с каждым разом больше становясь похожим на себя прежнего. И мелкие жесты, которые она успела увидеть раньше и помнила - движение пальцев, будто пытался что-то прочесть ими в воздухе, внезапное замирание, и чуть птичий наклон головы, и даже дразнящая улыбка порой - все это, будто стертое кем-то, понемногу вновь проступало. Голос становился ровнее, все реже чередовались сразу в одном слове глуховатость и странная, нечеловеческая мелодичность. Только раньше глаза его были беспечными, искрящимися, а сейчас в них плескалась тьма.
   Как хорошо все-таки, что, откликаясь на первый зов, на огонек лампы, она сняла оберег. Пусть и была зачарована, что ж! Так все обернулось намного лучше. И не случилось беды, и она хранит его тайну. А во вторую встречу он позволил ей выбирать...
   ...Ночь, луна, колышутся занавески - он всегда оставлял приоткрытым окно, но холодно ей не было. Порой они встречали людей в коридорах, их никогда не замечали, и Айсу подозревала, что он просто играет, мог бы избежать встреч, но ему нравится ее растерянность. Приходил после полуночи, а потом были дальние покои, гладкость шелка и тишина вокруг. И азарт вспыхивал в душе: зайдет кто-нибудь, не зайдет? Или проснется охранница, и ее в комнате не увидит? Вот будет переполоху... А сама она впервые ощущала себя дочерью знатного дома, пользуясь тем, кто ей не принадлежит. И кусала губы, чтобы не рассмеяться, когда поутру узнавала недоуменные слухи - кто был в тех покоях, почему никто не заметил?
   Энори больше не заставлял ее спать наяву, как тогда, в коридоре.
   Айсу боялась своего покровителя до безумия - но ей льстило, что он приходит к ней. Только к ней.
   И не скрывает своей сущности.
   Когда он покидал дом, она раскладывала травы и амулеты под матрас, на котором спала, и в углы своей каморки, но вскоре убирала - и принималась ждать.
  
   Душа человека... это не только сама река, но и водяная пыль над ее струями, и кружево пены на бурунах. Если вода течет ровно, над ней нет ничего, но если поток падает с высоты, вокруг водопада ореол брызг.
   Если огонь горит, рассыпая искры, этими искрами можно поджечь сухую траву...
   Иногда можно брать малое, сохраняя и огонь, и реку. Не обязательно отнимать жизнь. То, что чувствует человек - не худшая пища...
   Он часто смеялся над ней, но бывал и серьезным.
   - Я прожил с людьми слишком долго. Наверное, такие, как я, просто убили бы тех, кому обязаны погребальным костром... и еще пару десятков человек впридачу. Я хочу иного... и я могу это сделать.
   Говорил достаточно прямо, чтобы не оставалось сомнений.
   ...Но чтобы стать таким, как прежде, нужны подобные Айсу - те, чьи чувства можно брать, оставляя жизнь.
   Оставляя ли? Иногда она в этом сомневалась.
  
  
   **
  
  
   Не стоило пить последнюю чашку -- ее-то содержимое и ударило в голову. Вино из терновника, сладкое, легкое вроде, оказалось коварным, заставило идти мимо знакомых поворотов и слегка поплутать по улочкам. Теплую куртку Таши забыл в гостях, но не унывал -- и без нее холода не ощущал, хоть улицы присыпало белым. Было очень весело изучать неровные цепочки собственных следов, снег отражал лунное сияние, и видно было превосходно.
   Впереди закачалось пятно желтого света. Городская стража, прошедшая мимо, подозрительно оглядела Таши. Можно подумать, выпить нельзя человеку. Тихо себе идет, не поет даже. Можно подумать, сами бы не напились после того, что случилось не так давно...
   А вот и дом наконец.
   Перед тем, как войти, немного посидел на пороге. Не хотелось туда, где пусто, где недавно лежало мертвое тело. Но хмель постепенно стал уходить, и шерстяная рубаха уже не спасала от холода.
   Таши рассматривал свои следы на снегу. И чужие. Стражники, видно, проходили и здесь - как раз отпечатки двух пар ног на противоположной стороне улочки, совсем свежие. А может и не они, а еще кто, но им по-любому не было дела до флейтиста и его жилья. Не приближались к порогу. Да, по зиме тяжко скрыть, если ты к кому приходил...
   Чувствуя, что уже замерзает, наконец поднялся, толкнул дверь.
   Неуверенной рукой нашарил лампу, зажег ее. Полюбовался светом. Собственный дом, и постель тут, и лампа горит - что еще надо для радости замерзшему человеку? Жаль, неплотно окно прикрыл, уходя, угли в жаровне почти остыли. Но это мелочь, вот сейчас посидит немного, и вновь оживит их.
   - И зачем ты избавился от единственной стоящей вещи в твоем барахле? - раздалось задумчивое из угла. Энори, слабо освещенный огоньком лампы полулежал на сундуке, вертел в пальцах расписанный алыми маками веер. Маки видны были лучше всего.
   Таши схватился за амулет; как сидел, так и отпрыгнул к стене.
   - Брось, я не призрак.
   - Сгинь, развейся!
   Зачертил в воздухе разные знаки, от призраков охраняющие.
   В ответ раздался вздох.
   - Как же вы мне надоели... По-твоему, призраки или нечисть приходят за амулетами?
   Это я просто пьян, подумал флейтист. Я сейчас прочту еще пару молитв, и оно исчезнет...
   Веер угодил ему прямо в лоб. Очень меткий оказался призрак. Таши, отшатнувшись, стукнулся затылком об стену и немного пришел в себя. Энори так и остался на сундуке, не исчез и клыки у него не отросли. Веер валялся рядом с флейтистом. Тот опасливо отодвинулся: мало ли какую беду тот еще принесет, побывав в руках у...
   - Да что б тебя, протрезвеешь ты или нет! - донеслось злобное шипение с сундука, Энори выпрямился. - Еще хочешь веером?
   - Но ты умер!
   - Таши, не будь ослом. Ты видел меня мертвым? Тогда перестань молоть чушь.
   От сердца чуть отлегло. Музыкант отодвинулся от стены:
   - Значит... тогда не тебя убили? Но почему...
   - Перестань. Если я расскажу тебе все, можешь прощаться с жизнью. А я этого для тебя не хочу.
   - Ты... в самом деле живой?
   - Ну, брось в меня что-нибудь...
   - Это ничего не докажет, - возразил флейтист, чувствуя себя глуповато. Страх не проходил, но перестал быть острым, словно дымкой подернулся. Что бы сюда не явилось, оно не собиралось прямо сейчас нападать. Или советник господина генерала и правда сам стал чьей-то мишенью, а остальное лишь слухи?
   - У меня тут, в доме... брата убили, - сказал он скованно.
   - Я знаю. Полквартала говорило об этом. Мне жаль... - голос стал тише, грустнее, и затем снова прежним:
   - Но я здесь не в гостях. И молчи о том, кого видел.
   - Я... я буду, - неуверенно произнес Таши. Жить-то хочется. - А стража сюда не нагрянет? Или еще убийцы?
   - Нет. Но хватит, ты уже достаточно трезвый... Мне нужен тот амулет, что достался в наследство вместе со всей шкатулкой - коори из кедра.
   - Ты пришел ради этого?!
   - Кончай тянуть время, - кажется, гость начинал сердиться. - Я осмотрел дом. Шкатулка тут, вещи в ней на месте, коори же нет, и давно, теперь я могу это чувствовать. Кстати, он - стоящий, не чета этой ерунде на твоей шее. Да перестань хвататься за оберег... Так где?
   - Подарил, - растерянно ответил флейтист.
   - Кому же?
   Таши замолк, не уверенный, стоит ли продолжать. Как-то странно все это... Или открыться все-таки? Покосился на веер.
   - Не скажешь?
   Вдалеке донесся протяжный звон - ночной обходчик улиц отбивал время.
   - Так поздно... - Энори мягко поднялся, скользнул к окну, остановился, глядя на снег через приоткрытую ставню. - Морозная будет зима. Не пей так много, когда один, а уж если выпил, не выходи в ночь на улицы.
   - Ничего не понимаю, - пробормотал Таши. Энори к нему не повернулся.
   - Ты отдал его Сэйэ. Такой благородный жест - мог бы оставить себе, но решил, что девушке он пригодится больше.
   - С чего ты взял?
   - Не всегда нужно сказать - порой довольно посмотреть на что-то. Она любила такие, веера, верно? Сама яркая, словно мак. К Сэйэ ты питал особую слабость... А я чувствовал, что у нее появилась какая-то сильная вещь... только не мог понять, что это. Но актрисы уехали. Да? Я угадал. Что же, придется отправиться в дальний путь.
   Он протянул флейту - ту самую, "звездную", бережно, и так, будто ее дарил, а не возвращал.
   - Сыграй, Таши. И я уйду из твоей жизни. Может быть, навсегда.
  
  
   Глава
  
  
   В Столице мягкими были зимы, снег выпадал нечасто, а в первом зимнем месяце, Ёро, скорее инеем ложился, и вихрился поземкой. Люди богатые надели одежды модных цветов: в этом году популярной была "морозная рябина", карминно-красное под белым, а также "розовая ракушка", оттенок, напоминающий отсвет зари на снегу.
   Тут повсюду звучала музыка - особенно любимые зимой серебряные трубочки, искусно закрепленные в ряд, а в воздух ночами взмывали золотые огни.
   Неверным было бы впечатление, что ничего не беспокоит этот сияющий город, но здесь лучше, чем в других местах, умели скрывать тревогу или заботу за мнимой беспечностью.
   Главный посол Риэсты успел это оценить, как и понять, что пока его порученцу в провинции Хинаи ничего не грозит... от Столицы. "Веди свою игру, доколе не мешаешь нашей", казалось, говорили все эти блестящие непроницаемые глаза, утонченные манеры и показная изнеженность.
   Но они умели быть очень жестокими, эти люди. Сейчас их заботой являлись непокорные владельцы западных территорий, и, пока здесь звенело серебро прихотливых мелодий, там горели деревни.
   И неудивительно, что помогать Хинаи они не пожелали даже после письма генерала Таэны. Во многом с подачи военного министра, который убедил Благословенного: хватит нам самовольства на западе, пусть север задушит себя сам. Если же и впрямь дойдет до вторжения, будет веский повод отправить туда войска, и население встретит их не протестом, а благодарностью. Он уверял, что армия Земель сильна даже с учетом беспорядков на западе, и справится северными разбойниками.
   Риэстийский посол знал об этих заявлениях и усмехался в усы. Он знал также, что за человек военачальник Мэнго, да и племянник его, У-Шен. Такие, вцепившись в кость, ее обратно не отдают.
  
  
   **
  
   Таши не до конца верил, что ночной гость явился к нему на самом деле. В конце концов, снег возле крыльца был нетронут; на всякий случай проверил и крышу - никаких меток не было и там. По чести сказать, Таши был очень напуган, и будь он накануне более трезвым, возможно, уже удирал бы из города.
   Но разумно ли бросать все из-за пьяного кошмара? Особенно если этот кошмар вел себя дружелюбно и пообещал больше твой покой не тревожить!
   Приятелям он ничего рассказать не рискнул, но обратился к Лайэнэ. Хоть и женщина, она слыла трезвомыслящей, а вдобавок к ней уж точно стекались все слухи.
   Ашринэ тоже посоветовала не усердствовать с выпивкой и поменьше гулять по ночам.
  
   Таши не знал, что после его визита Лайэнэ всю ночь нарезала круги по комнате, а наутро, едва открылись городские ворота, отправила в Cрединную слугу с письмом, в котором просила Лиани приехать.
   Это не было совсем уж безумием: молодая женщина знала, что за ним не следят. На хорошем коне от крепости до Осорэи меньше суток пути, если поторопиться.
   Если бы кто спросил ее, зачем она отправила это письмо, верно, сказала бы, что не в силах скрывать такое известие. На деле ей двигал самый обыкновенный страх и опасение не потянуть подобную ношу одной.
   Зачем Энори эта вещь? Что будет, если получит?
   Где-то там среди зимнего севера затерялся маленький ссыльный театрик. Может, добрался до Трех Сестер, может, остановился куда ближе, в соседнем округе. А могли и вовсе сгинуть. Волки, разбойники... А если наводнение не пощадило?
   Что до Нээле, и вовсе гадать бесполезно. С одним человеком любая беда приключиться может.
  
  
   Лиани явился ночью, неузнанный воротной стражей. Едва слышно стукнул по раме; хозяйка отворила окно и не сразу увидела юношу: тот отступил в тень и с нею слился. Потом уже, когда он был в комнате, сообразила, как опасно открывать невесть кому. Слишком уверилась, что Энори город покинул.
   В письме она лишь намекнула, о чем пойдет речь, на случай, если оно попадет в чужие руки. Но Лиани намека хватило, он даже уставшим не выглядел, а казался клинком только-только из мастерской. Если бы ожила одна из сабель, изготовленных там, верно, именно так бы и выглядела, и смотреть на нее хорошо, пока над тобой не занесена. Именно так сабля-лэ ее бы и слушала, внимательно и спокойно, прямая, пугающе-острая. Этот ли милый мальчик пришел к ней недавно, смущенный донельзя? Он уже готов помчаться на север, и лучше на пути не вставать.
   Говорила, и что-то в рассказе не складывалось. Ведь не то же, что страшная нечисть устремилась за амулетом? И не то, что выбрала дальний путь, что ему этот путь, если...
   Ощутила, как все обмирает внутри. Ведь не подумала...
   - Лиани, - сказала она, чувствуя, что язык едва ее слушается. - Ты не успеешь!
   Теперь спешила сказать, будто можно еще сделать так, что ничего не было:
   - Ты можешь взять лучших коней и скакать, не отдыхая, но он - птица!
   - Что же теперь, остаться?
   Не вопрос это был - удивление, как будто она спросила падающего в пропасть, не стоит ли ему повернуть.
   - Ты можешь еще возвратиться в Срединную.
   - Не уверен, что меня примут обратно, - ответил Лиани, и рассмеялся. Видно, опасность начинала ударять в голову, как вино. А может, отчаяние.
   - Отлучка твоя... недолгая. Я знаю, что надо сказать, и...
   Лиани ее перебил, впервые позабыв о вежливости:
   - Птица, да? Живая? Тогда и ему придется где-то греться и отдыхать! Ну, а если и не успею... может, толк от меня все-таки будет.
   Лайэнэ уронила руки. Всё, поздно. Останавливать его бесполезно, это как в одиночку остановить верховой пожар.
   - Но ты... Забирающие уничтожают самую душу, - сказала она. - До самого конца мироздания ей не возродиться...
   - Все равно, смертным приговором больше или меньше, - ответил он. - В конце концов, никто возродившихся и не видел, как бы те ни умерли. - И вот тут Лайэнэ окончательно поняла, что натворила, и ей стало страшно.
  
  
  
   Лиани жалел, что недоступно сейчас маленькое святилище оружейников, все о нем знающее. Пришлось выбрать другое, тоже крохотное, недалеко от реки. Сюда чаще приходили женщины из Веселого квартала, и вот насмешка судьбы -- пришлось и ему. Больше некуда, тут ближе и безлюдней всего.
   Какая разница, в сущности, и тут Небеса услышат молитвы...
   А только молитва ему и осталась, раз решил не возвращаться в Срединную.
   Ни о чем не просил. Простоял на коленях всю ночь. Все равно до открытия ворот города не покинуть.
   ....А много хорошего было. И родные лица - как младшие брат и сестра махали ему вслед, когда покидал дом, мама все беспокоилась, а у отца слезы гордости стояли в глазах. И потом товарищи - всегда вместе, и пыль поднимается из-под копыт, ветер в лицо, и как сотник Огарок на них орал... И вручали повязку с нашивкой десятника. Сам ее снял потом, к счастью, не успели сорвать.
   У него в семье всегда говорили, что главное выполнять свой долг. Но он вот не смог. Не справился.
   Понял, что щеки мокрые, ладонью по ним провел - не стереть насухо. Пусть...
  
   Перед отъездом попросил у Лайэнэ тушь, кисть и бумагу, и вскоре вернул ее, сложенную в несколько раз.
   - Передай господину Нара-младшему, - попросил. Она глянула удивленно. То ли скорости изумилась - привыкла создавать каждый знак, как произведение искусства, то ли тому, что простой стражник написал столь высокому лицу, не советуясь, как это получше сделать.
   Но какие уж тут ухищрения... Даже прощения особо просить не приходится, такого не прощают.
   Пообещал вернуться, сроков не называя. Сразу, как сможет. Но обязательно.
  
   **
  
   За Лайэнэ пришли поздно ночью сутки спустя, когда она уже вернулась домой из гостей, но раздеться и лечь не успела. Поблагодарила судьбу, что не рано утром - вряд ли ей дали бы время привести себя в порядок, а показываться посторонним в неприбранном виде - верный способ потерять репутацию.
   А так... ничего. Глаза немного припухли, из прически выбились несколько прядок - три взмаха гребнем. Как раз по числу тех, кто ждет на пороге с видом, будто всегда стороной обходят Веселый квартал. Золотые кружки со знаком города вышиты у ворота, тем же узором блестят пряжки на поясах.
   Никто на сей раз с ней не заговаривал, препроводили в тюрьму городской стражи и оставили там, одну в камере. Рииши не было.
   Лайэнэ устроилась на брошенном на пол матрасе, обхватив колени руками, и размышляла, как странно складывается судьба. В такие места женщины из Квартала если и попадают, то за пьяный разгул, и среди них вряд ли ашриин высокого ранга; в серьезном преступлении обвинить могут, но тогда отводят в другое место.
   И вот она сидит, нарядная, будто привели ее сюда с вечеринки. К утру весь город будет знать, что Голубая Жемчужина напилась и устроила скандал, пришлось вызывать стражников. Если бы ее заперли в темницы суда! Тогда бы жалели, многие, еще не зная, в чем дело, говорили бы, что невиновна. А теперь не отмоешься, хоть камера и чистая.
   Спасибо, Рииши, даже если ты не понял, что делаешь.
   Но приди он сейчас, разговора бы не получилось.
   "Если бы ты мог мне доверять... но ты не сможешь, а без веры все слова не имеют значения".
  
  
   Заступники у нее, тем не менее, нашлись. Кайто, щетинясь, как еж иглами, явился к приятелю и потребовал объяснений. Каким бы легкомысленным он ни был, поверить в непристойное поведение Лайэнэ никак не мог.
   Но Рииши не без помощи доверенного сослуживца сочинил небылицу про задержание известной красавицы в подозрительных обстоятельствах.
   - То есть ты хочешь, чтобы она очутилась за судейскими стенами? - уточнил глава городской стражи, невозмутимо наблюдая, как мечется по комнате младший товарищ.
   - Да ты... Да я... - задохнулся Кайто, думая лишь об одном: у него из-под носа украли желанную женщину. И наверняка чтобы ему не досталась. Досталась она ему на самом деле или нет, он понимал смутно. Помнил, что, кажется, тогда напился не в меру... и тем более не собирался ее отдавать какому-то отвергнутому поклоннику. Кто из этих двоих кого отверг, в голове у Кайто сейчас перепуталось.
   Если бы он был драконом, шипел бы и плевался огнем. А Рииши, видимо, был бы драконом каменным, неподвижным.
   - Если она окажется под следствием, ты точно ее потеряешь, - невозмутимо заметил он. - Так что остынь и дай мне делать свое дело.
  
   Младший Нара понимал, что рискует, но не сомневался, что Лайэнэ знает, куда отправился этот ее с позволения сказать бывший земельный стражник. Хоть та и утверждала, что лишь передала письмо и вовсе не знает о цели пути.
   Письмо Рииши в порыве гнева сперва чуть не сжег, но после убрал в шкатулку. Пригодится еще. Обещание вернуться... просто в голове не укладывается. Заподозрил бы довольно грубую издевку, но решил, что у мальчишки не хватит на это ума.
   А пока Лайэнэ сидела под замком, и время работало против обоих -- наследника Нара и женщины без семейного имени. Ее репутация была под угрозой, а от него вот-вот потребуют более веских причин для такого громкого задержания. Причины можно было придумать вполне убедительные, куда лучше наспех слепленной байки, но не хватало еще самому идти на подлог. В таком затруднительном положении Рииши никогда не был.
   -- Я пожалуюсь отцу, -- сказал Кайто, сверкая глазами и золотыми вышитыми ирисами, неуместными для зимы. -- Он добьется правды и справедливости.
   С младшего Аэмара и вправду сталось бы впутать сюда отца. Даже странно, что не поведал еще...
  
   К сожалению, молодая женщина оказалась стойкой и ничего рассказывать так и не пожелала, даже улыбалась охранникам, а те млели. Содержать ее по-настоящему сурово Рииши не смог бы, пришлось отпустить. Не сомневался, что нужды придумывать оправдания нет -- Лайэнэ сама сочинит правдоподобную историю, из тех, которые не позорят, а скорее смешат. Ей молчание тоже выгодно.
  
  
  
   Перед самым началом месяца филина-тээгу Аори Нара узнал, что Дом Нэйта мало того что на собственные деньги закупил пару возов хорошего оружия, но и сумел продвинуть своих людей на высокие должности в земельной страже еще двух округов. Это было не запрещено, но опасно и нагло. Подошло время прищемить хвост этому семейству, и Нара-старший явился с визитом к Кэраи. После этого Аори, вернувшись, вызвал к себе сына и велел отправляться в Срединную, привезти сюда Лиани Айта.
   Тот открыл было рот - и закрыл его. К счастью или к несчастью, именно в этот миг главу дома отвлекли на неотложное дело, и Рииши отправился в свои покои, растерянный и мечтающий собственноручно убить одного человека.
   Человек этот сейчас находился неизвестно где, хотя вряд ли в городе, но его письмо, чудом избежавшее огня, лежало в шкатулке.
   Рииши взял лист бумаги, пробежал глазами не слишком умело написанные знаки. Снова и снова скользил по ним взглядом, а мысли были не здесь - вину свою чувствовал за то, что дал всему зайти слишком далеко. Мало того, еще и первым узнав о побеге, велел помалкивать оружейникам - ну исчез человек, уехал, значит, так надо.
   Темнело. Знаки цеплялись один за другой, сливались, выстраивались в хоровод - то ли огонек свечи был тому причиной, то ли Лайэнэ, которая наверняка дала эту бумагу, чем-то ее пропитала. Потому что чем дольше смотрел на текст, тем больше казалось, что видит руку, которая его пишет. А порой видел даже лицо, и оно было почти как у мертвого, только мертвым несвойственно столько отчаяния.
   Послышался голосок, запутался в сумерках, как в паутине: знакомый, совсем как у Сэйку. Если бы точно не знал, что брата уже нет, оглянулся бы. Тот спорил с отцом: доказывал, что хочет остаться здесь, в Осорэи, а не уезжать. Спор этот и в самом деле когда-то был. Может, будь Сэйку постарше, он действительно был бы способен пойти против воли отца, как и сам Рииши некогда намеревался.
   Смял письмо в кулаке. Уже голоса мерещатся...
  
  
   Аори Нара только что огорчил вестью посыльный - непонятно умер один из верных людей. И теперь, когда услышал от первенца, что именно он отпустил взятого под надзор, был вне себя не столько от гнева, сколько от расстройства. Отпустил, поверив данному слову, невесть куда и на какой срок. И это наследник? Хорошо еще не успели перед Нэйта открыться.
   - Я предупреждал - не смешивай долг и симпатии!
   - Но он вернется.
   - Даже если вернется. А если, не дай Сущий, его перехватят земельные... он расскажет, кто его прятал. Тогда Нэйта станут нашими врагами.
   - Не расскажет он ничего. А смерти давно не боится.
   - Мало ты еще знаешь, сын... Думаешь, сломать человека можно только болью и страхом смерти? Он уже показал, на что способен по зову сердца.
   "И ты еще не знаешь, насколько прав", - подумал сын, темнея лицом. "Но я все-таки попробую понять, ошибся ли в нем".
  
  
  
   В этот же час риэстиец говорил с Энори в собственной комнате. Тот впервые покинул тайное укрытие. Очередная смерть, хоть и ожидаемая, северянина сильно смутила, но куда более неприятным было намерение гостя куда-то уехать.
   Это было слишком понятным... не хотят играть против Нара? Но один уже умер... Неизбежная жертва ради дальнейшей победы? Небеса, сколько же тьмы в этих людях, хоть и говорят они, что живут под крылом Солнечной птицы!
   Но он, сам огорчаясь собственному лицемерию, говорил в это время:
   - Всего один? Я рассчитывал на большее.
   Энори выглядел, как набор гадальных фишек - бросивший их может прочесть что угодно, все равно никто не проверит. Но хоть исчезла эта жуткая маска.
   - Дайте мне время. Ведь вы потом хотите действовать быстро? Мне нужно кое-что сделать еще.
   Верно, заметив, что на лице посла появилась тень настороженного разочарования, сказал спокойно:
   - Я не нарушаю слова, и, если вы подождете, сделаю куда больше. В этот дом я уже не вернусь, живите спокойно.
   А твой доверенный человек, значит, останется и продолжит следить. Похоже на полный проигрыш, уважаемый Тэйлар Камарен.
   -- Когда тебя ждать? -- спросил риэстиец грубей, чем сам ожидал.
   -- Я постараюсь быстрее. И прибавил уже почти прежним беспечным тоном, как в прошлые дни: -- Вы не начнете войну в середине зимы, это бессмысленно. Так не ворошите это болото раньше необходимого. Передраться они еще успеют, а вот раны зализать - нет, как раз для подхода воинов рухэй.
   Оборвал свою речь:
   - Даже не трудитесь делать вид, что вы мне верите. Для вас все сейчас очевидно, но это не так. Я кое-что вам покажу, близкое к тому, что показал когда-то генералу Таэне. Только читать я тогда не умел...
   Энори подошел к столу, взял один из чистых листов бумаги, лежащих в ларце.
   - Напишите здесь что угодно - знак, слово, два. Я не стану смотреть. Затем положите на стол, перевернув, - он скользнул за дверь, к себе, в непередаваемом своем нахальстве уверенный, что Камарен согласится на эту проверку. И не ошибся.
   Когда Энори снова появился в комнате, к столу он не подошел. Просто назвал написанное. И тихо добавил:
   - А теперь подумайте, хотите ли моего возвращения.
  
  
   Над приграничным ущельем со стороны рухэй в этот час летел сокол, рябчато-серый, не похожий на питомицу Камарена. Принадлежал он самому Мэнго и возвращался к хозяину из отряда, разведавшего новый путь. Осеннее наводнение размыло пару проходов и освободило еще один. Если он сохранится весной, тяжко придется северной крепости Ожерелья.
  
  
   **
  
  
   Волосы немного искрили, когда черепаховый гребень касался их. А в душе ничего не искрилось, зимним омутом она стала, холодным и неподвижным. И выиграла, и проиграла. Лайэнэ думала: посидит немного под замком, и ее придется выпустить. Не пойдет Рииши на то, чтобы серьезно осложнить жизнь своей бывшей любви. А спасителем явился Кайто, и теперь надо быть ему благодарной. И вот теперь-то отказ и вправду испортит ей репутацию уже безо всяких вмешательств.
   Любая в Веселом квартале скажет - да кем она себя возомнила? И если бы так важно было мнение танцовщицы или ашриин! - но и в богатых домах скажут тоже.
   Эх, Кайто, Кайто... Угораздило же тебя заступника изображать, когда об этом никто не просил! Еще пару дней, и все бы само разрешилось.
   Сегодня придет, довольный и гордый, и даже, наверное, доброжелательный. Уверен - спас из застенков. Может, дома сейчас речь репетирует, снисходительный ответ на безграничные благодарности.
   Лайэнэ стало смешно, расхохотавшись, она уронила гребень. Какие же глупые все. Что там Кайто - Рииши, что ли, лучше, который не в силах выбрать между добрым и правильным? Или она сама, натворила дел, а теперь сидит, дуется на мальчишку, хотевшего, как лучше?
   О всех бы троих сочинить пьеску и представить в театре киири, том, что уехал. Так и назвать: "Начальник стражи, молодой богач и красавица". С успехом прошло бы...
   Служанка прибежала, испуганная, а Лайэнэ никак не могла перестать смеяться. И от этого не тяжко было, когда весельем рыдания подменяют, а легко-легко. Ну правда же, дураки.
  
  
  
   Кайто велел принести вина перед тем, как отправиться в дом желанной красавицы. Себе объяснил, что на улице холодно - а мысли о том, что почему-то в себе не уверен, постарался услать подальше. Странно, чего это он, в самом деле. Раньше и в голову не приходило теряться перед встречей с какой-то... ну, пусть с самой красивой женщиной города, что с того? Сейчас-то она уж точно примет его, как всегда и хотелось.
   А на улице и впрямь стоял морозец. Бумага на окнах, казалось, дотронься - и зазвенит. И возле них неуютно было, куда лучше в глубине комнаты, где стояли жаровни, а под полом проходила труба с теплой водой.
   Вместо одной чашечки Кайто случайно выпил две с половиной, вовремя опомнился - хватит, один раз уже перебрал до беспамятства. На улице хмель развеется... а пока можно немного постоять на холоде возле окна.
   - Вы велели подать носилки, - согнувшись в поклоне, слуга сунул нос в комнату.
   - Да иду я, иду, - сказал Кайто чуть раздраженно. Потянулся было к чашечке с остатками вина, сам себе дал по руке. Что эта Лайэнэ себе позволяет, думает, он и впрямь беспокоится о предстоящем визите!
   Почти уже отошел от окна, но услышал голос -- снаружи, из-за бумаги. Даже чуть искаженный, его нельзя было спутать с другим. Сейчас он звучал слабее, как после болезни. Но эта двойственность, будто и пение флейты, и глуховато шелестящие листья...
   "Запах жасмина, едва уловимый, делает ее сговорчивее. Она любит, когда прикасаются к волосам на затылке, сперва слабо, затем сильнее. Только не перестарайся..."
   Голос лился, заботливо доносящий все самое секретное, но Кайто уже не слушал, у него у самого волосы на затылке поднялись дыбом.
   Не узнать этот странный выговор было нельзя.
   Да и что за шутник явился бы в густых сумерках к его окну, и говорил, оставаясь незримым?
  
  
  
   В каждом из людей нетрудно найти приятные черты - так, сухой брюзгливый чиновник порой обладает немалым чувством юмора, грубоватый офицер - пылким нравом. А если постараться, то в людях откроются те стороны, достоинства, о которых не подозревали они сами.
   Стараться же было долгом Лайэнэ, ее работой, которой она посвятила жизнь, и делать это стоило как можно лучше.
   Ушли сомнения и метания, Лайэнэ теперь ждала Кайто с той приветливостью, с какой ожидала любого другого из своих посетителей. Она и так слишком много себе позволила, слишком много потирала времени на пустое.
   Улыбалась - искренне. Если думать и вспоминать о человеке только самое лучшее, можно его почти полюбить. Ведь равно сильное чувство вызывает и падающая звезда, если успеешь заметить ее на небосклоне, и прекрасные вековые статуи. Так же и человек - неважно, на какой срок свела вас судьба, главное суть, а не время.
   Лайэнэ была особенно красива сейчас - в гранатово-красном платье из тяжелого плотного шелка, в невесомой алой накидке поверх. И над висками блестели гранаты, и того же цвета были аккуратно накрашенные губы, а глаза подведены темно-серым.
   Вот уже время на улице отсчитали - медный звон полетел над домами. Холодно сейчас там, снаружи, а Кайто любит показать богатство наряда - может не удержаться даже в ночь, да и в носилках горожане мало что увидят. Не простудился бы.
   И горячее вино он не любит... придется ей быть горячей и вина, и тем более зимнего солнца.
   Кайто не пришел. Молодая женщина уже всерьез беспокоилась - ладно если просто раздумал, но может, случилось что? - когда прибежал слуга из дома Аэмара, шепотом сказал: приказа сказать ей не было, но пусть больше не ждет. Сегодня уж точно, а может быть, никогда.
  
  
   **
  
  
   Господин Иэра долго мялся, юлил, ускользал, верный своему правилу никогда и ни с кем не ссориться. А отказать второму лицу в провинции, когда тот попросил финансовой помощи, небезопасно со всех сторон.
   Кэраи со своей стороны прекрасно понял, что денег он не получит, но, словно в компенсацию, упорно не желал сделать вид, будто и не было никаких разговоров. Он хотел отказа, ясного и четкого, раз уж согласия нет. Пожалуй, сейчас северный посол проникся бы к нему симпатией.
   "Определись уже наконец, - думал Кэраи, глядя на желтое напряженное лицо гостя. - Нельзя вечно пытаться усидеть на всех стульях сразу, и на полу впридачу. Если Тори Аэмара оправдывает свой герб, то Иэра превзошли - таким скользким даже угорь не бывает. Некогда ты помог мне избавиться от опасного подарка, хотя мог оставить все как есть. И денег тебе ведь не жаль. Выбрал другую сторону? Просто боишься?"
   - У меня был один сын, он погиб. Не хочу рисковать вторым, - сказал старший Иэра. Выглядел он измученным и пыльным, словно правда далась ему нелегко. Но причина отказа, несомненно, была уважительной. Значит, он ни на чьей стороне. Хоть в спину не ударит. Наверное, если прямая опасность не будет грозить уцелевшему потомку.
   А деньги все же нужны...
  
   Казна провинции обманчиво близко, доступна - возьми, и никто не проверит. Тори Аэмара, конечно, все сразу поймет, но он сам нечист на руку, не посмеет пока поднять голос. Только последнее дело - обворовывать людей, за которых сам отвечаешь.
   А у него средств меньше, чем хотелось бы. Сейчас половина знати Хинаи богаче его. Но что делать, будем использовать то, что есть.
   В Столице пока выжидают, но в любой миг все может измениться. А вдоль границы на мохнатых лошадках разъезжают два человека с волчьими душами, старый и молодой, и за каждым их жестом следят готовые в бой солдаты.
  
   Брат... Вчера опять пытался с ним говорить. Толку-то. За эти недели он вроде взял себя в руки. И вроде бы снова принялся за дела, но все будто в полусне, и замкнулся совсем. Всегда равнодушен, если не считать редких вспышек гнева - не таких, как раньше, грозовых, огненных, когда раскатится гром над горами. Больше похоже на то, как вздрагивает земля - и трескаются фундаменты. А о будущем и вовсе лучше не заговаривать. Жаль, не вышло у них с братом воплотить на земле героев-Детей Облаков.
  
   Кэраи подозвал Ариму и распорядился:
   - Поезжай в Храмовую Лощину, поговори с настоятелем. Пусть подготовят место для мальчика. А я пока улажу здесь все вопросы.
   - Но его отец... если не согласится?
   - Никаких "если" не будет. Проследи, чтобы все было готово к завтрашнему вечеру. И чтобы Тайрену никуда не отпускали одного, даже ходить по храму. А затем возвращайся, займешься нашими сборами. Предстоит долгий путь...
  
  
   Глава
  
  
   Конь был отличный, выносливый, с легкой головой и длинными ногами. Он бежал так свободно и быстро, что, казалось, и на снегу не оставит следов. Этого красавца жалко было гнать так нещадно, только выхода не оставалось. А на середине пути придется купить другого.
   Лиани в жизни столько денег не видел, сколько у него сейчас было, если в деньги и коня перевести. Но отказываться - лучше уж и вовсе не браться ни за что. Разве пойти ограбить какого-нибудь богача? Все равно со всех сторон виноват.
   Лайэнэ заверила, что для нее эта сумма немного значит. А раньше была Нээле-посланница, она не свои отдавала... но тоже ему. Кажется там, на небесах, с узором его судьбы забавляются дети, выворачивая наизнанку все, что когда-то считал единственно правильным.
   Конь летел, полыхающая стрела среди припорошенных белым склонов. Отследить путь актрис оказалось несложно, они ехали самой простой дорогой, да и запомнили их. Называли и некоторых девушек, и хозяйку труппы - но про Нээле не вспомнил никто. Только это не значило ничего, она бы наверняка держалась в тени.
   Отдыхать приходилось, и сдерживал себя, чтобы не перейти грань, сохранить силы. Но скоро оставалось за спиной очередное селение.
   Иногда чудилась черная птичья тень, и он невольно подгонял скакуна. Потом оказывалось, пролетела черная галка, или мягкие крылья совы гладят сумерки. А больше нет никого, один.
   Никогда не забирался так далеко на север. И вправду - глушь, со всех сторон лес, порой на широких прогалинах либо дым очагов, либо ночные огни. Нет городов, только деревни, большие и маленькие. Тут где-то живет его старшая сестра, замужняя. В другие бы дни обязательно заглянул.
   Луна усыхала, и все ближе становилось до цели, крепости Трех Дочерей. Когда окажется там, будет новолуние, темнота. А что в ней?
  
  
   **
  
  
   Нанести на лицо белую краску, чтоб его хорошо было видно из зала. Палочкой прихватить пасту из кармина и воска, нарисовать губы, круглее и меньше собственных. На глаза -- яркую зелень, краска из ярь-медянки. Много, все веки закрыть. Брови сделать приподнятыми, как птичьи крылья, в противоположность дугой изогнутым, удивленным на лице Госпожи.
   Как жаль, что запасы подходят к концу, тут, в этой дыре, не найти хорошего грима. То, что продают торговцы, пахнет не цветами, а каким-то прогорклым жиром. Неужто придется мазать этой дрянью свою кожу?
   Местным девкам с Веселой улицы все равно, и посетителям их все равно... а здешние артистки того же сорта, умеют только кривляться и готовы идти с любым.
   Неужто их ждало то же самое? Но госпожа Акэйин оказалась местным не по зубам. Ее труппа живет в тепле, чистоте и не бедствует. И мужчины здесь ничего, хоть и грубоваты.
   -- Принеси мне другие цветы, эти в прическе не держатся, -- Сэйэ ухватила за юбку пробегавшую мимо Юмиэ. -- Из вишневого шелка!
   -- Сама не тряпичная кукла, можешь встать и выбрать, что хочешь!
   - Тупица! Мне сейчас петь, что же я буду в сундуках рыться, сбивая дыхание!
   Юмиэ хотела было что-то сказать, но потом махнула рукой и отправилась за цветами. Как она раздражала своим нытьем: "Прошли темные дни, надо отправить людей за Нээле, как там бедняжка". А ведь хозяйка вот-вот и впрямь этим займется, еще получше узнает местных и найдет, кому поручить. А ведь это из-за приблудной вышивальщицы все пошло вкось... И едва тут наладилось - снова судьбу испытывать?!
   - Выходи уже! - раздалось чье-то шипение из-за ширмы. - Хватит зеркалу глазки строить!
   В зале смеялись; много пришло народу.
   Сэйэ подхватила тяжелое покрывало и веер, заторопилась на сцену.
  
   Роль Госпожи была в этой пьесе не главной. Ловкая Служанка, обводящая ее вокруг пальца - вот кто вызывал неизменные симпатии публики. Сэйэ знала, что ей любуются - особенно в миг, когда покрывало становится то дождем, то ночью, а веер - мотыльком, огнем и ветром. Попробуй-ка сделай это всего лишь движением рук!
  
   В перерыве жадно пила яблочную воду, отойдя в сторонку от всех. Предстояло самое сложное, танец-обман, "превращение" служанки в лису. Как жаль все-таки, что смотрят на них всего-то вояки крепости, пусть и большой, да ремесленники. Отсюда и Осорэи кажется островом счастья, а ведь недавно собиралась оставить его, поискать удачи в Срединных землях... Домечталась, тупица. Нет бы благодарить ежечасно за то, что было, за того, кто был!
   На сцене Юмиэ ударила в гонг - вторая часть началась.
  
   Госпожу играла Тиан, робкая девочка, правда, голосок у нее был - заслушаешься, малиновки бы от зависти утопились. Но самые яркие роли эта тихоня еще ни разу не получала. Она замешкалась было - появилась не сразу, актрисы уже хотели искать. Возникла в коридоре, приложив палец к губам, мол, расспросов не надо, в порядке все, и выпорхнула на сцену. Сэйэ знала, что она там делает - якобы собирает цветы для свидания. Сейчас будет прихорашиваться, пытаться все драгоценности разом надеть - да только вот как? Ну, плутовка-служанка поможет...
   Девушка не сдержала улыбки - очень уж любила эту свою роль. Тоже ступила на чуть шершавые доски сцены.
  
   Госпожа сидела у столика, в широкой синей накидке, из-под которой спадало белое домашнее одеяние. Волосы связаны тяжелым узлом, из которого на спину падает длинная прядь, черты лица полускрыты гримом.
   - Где мой веер? - произнесла реплику Госпожи Тиан.
   Сэйэ подала заготовленный, отметив, что голос той звучит немного иначе.
   - Нет, не тот, - капризно сказала партнерша, и вновь протянула руку. Будто из ниоткуда, а на деле из рукава Сэйэ новый возник, переместился в руку Тиан.
   Сейчас и третий... Коготками беспокойство по спине пробежало. Все вроде как надо, только... а где прежние веера? Тиан всегда складывала их на столик перед собой. А сейчас они исчезали также, как и появлялись. Но эта девчонка сроду не была такой ловкой...
   Перешли к украшениям. Сейчас гребень понадобится...
   - Где амулет, Сэйэ? - произнесла Госпожа, и актриса открыла рот - ответить заготовленную фразу, и осеклась. Что?
   - Госпожа? - девушка решила, что у Тиан в голове что-то помутилось. Эх и достанется ей после спектакля! И сама Сэйэ добавит!
   Тем временем Тиан повернулась к ней, поднялась - и шагнула к опешившей девушке, улыбаясь.
   - Небо зрячее! - пробормотала девушка, отступая. Это была не Тиан, а кто-то другой... выше, и двигался вкрадчиво, как не умела глупышка-партнерша, и лицо под слоем грима было иным. Достаточно сходства, чтобы издалека обмануть, но не вблизи.
   А публика ждала, и, верно, не заметила маленького изменения.
   - Ах, амулет, госпожа? Этот? - Сэйэ извлекла из-за пояса одно из украшений. - Да-да, именно его мне продал монах за целых пятнадцать монет... в нем чешуйка небесной рыбы, придающая красоту!
   Тихий смех услышала девушка. Кто бы ни стоял напротив, прикрывая часть лица рукавом - в глазах его мелькнуло озорство. Фигура в белом и синем снова скользнула за столик. Пьеса продолжилась.
  
   Девушка сама не поняла, как доиграла до конца. Те, кто еще выходил на сцену, похоже, не поняли ничего. А она поняла, знала эти движения. В обычной жизни он двигался иначе, но там, за кулисами, в шутку передразнивая актрис... И руки эти знала - как не поняла сразу! - и наклон головы...
   Публике нравилось.
   Голос выдал бы, но тут Госпожа говорила немного, и все ее песни успела исполнить Тиан.
   Его нет в живых, им сказали...
   Он был лучше Тиан. Куда свободней, а разницу в росте скрывал, отступая назад, и каблука на обуви не было. Да и не настолько уж была велика эта разница...
   Публике нравилось...
   Еще немного, и я упаду, понимала Сэйэ. Но... он жив. Почему я не радуюсь?
   Одобрительный шум в зале: конец представления. Короткий поклон от того, кто стоит напротив - ей, Сэйэ. Почему?
   - Амулет-то где? - тихо-тихо.
   - Не знаю... где-то в горах, у Нээле... неподалеку.
  
   Тиан нашли без чувств за ширмами в комнатке для реквизита. Понадобилось много усилий, чтобы к ней вернулось сознание. Что произошло, девушка не запомнила. А Сэйэ молчала о том, кого видела.
  
  
   **
  
   Словно только заметил - на ткани, которой обтянули стены, почти не было узора - только легкие наброски осоки. Ее очень много в Мелен, это озерный край...
   - Сдается мне, вы задумали что-то опасное, - обронил Айю, в темно-малиновом своем одеянии напоминая огромную ягоду, и вышитые тонкие серебряные круги довершали сходство. В соседних помещениях трудились одинаковые чиновники, разбирая доклады, рассчитывая траты и продовольствие. А сюда, в комнату с бледно-зелеными окнами Кэраи приходил, когда того требовали дела, чтобы не заваливать дом охапками документов. С Айю часто виделись именно здесь.
   Он был добрым, этот неутомимый пожилой человек. Давно овдовел, дочь умерла при родах, совсем близкой родни не осталось, из прочей все занимали хорошие посты и верно служили. А сам он был вернее их всех. Вставал на заре, поздно ложился. Никогда не болел, не позволял себе. А ведь ему много лет, и такое сложение, что неизбежны болезни...
   Он любил заваренные летние травы. Много чего еще знал Кэраи о бессменном помощнике Дома, но все было как бы на бумаге, а вот про травы эти почему-то помнил всегда. Будто грузную, немного неловкую фигуру с кучей свитков, среди туши, кистей и бумажной пыли неуловимо сопровождало лето с запахами клевера, шалфея и чабреца.
   Если все закончится плохо, он умрет одним из первых.
  
   - Эта весна будет худшей в Хинаи за многие годы, - сказал младший Таэна, пристально изучая лицо помощника. Зеленоватый ли отсвет от оконной бумаги придавал ему такой нездоровый вид? И сидит не как обычно, а будто чуть сгорбившись. Можно спросить о самочувствии, от Кэраи не прозвучит оскорблением, только ведь правды не скажет...
   Айю прищурился, вглядываясь в лежащую на столике карту:
   - Западный округ?
   - А, пустое.
   Кэраи сложил лист бумаги, который рассматривал, будто бы невзначай отодвинул на край стола.
   - У всех нас сейчас одна забота, что у чиновников высокого ранга, что у крестьян. Выжить в тех переменах, что будут вскорости. Я подумал - если отправиться лично в Столицу? У меня сохранились связи, друзья...
   - Может быть, уже нет, - нахмурился Айю. - Жизнь там - вода, все утекает быстро.
   - И все же при личной встрече можно добиться большего.
   - Можно-то можно, только слишком далек путь, да и опасно пташке лететь прямо в клетку.
   - Думаете, меня бы там задержали?
   - Возможно...
   - Так же и я решил, - покладисто сказал Кэраи. - Вы совершенно правы. Бессмысленно это. Поэтому я поеду в Мелен. Эта провинция рядом, тень Птицы еще не до конца простерлась над ней, а глава тамошний очень любит деньги.
   - Хотите получить там военную помощь?! - голос помощника стал громким и странно тонким.
   - Почему бы и нет.
   Айю шумно вздохнул - похоже, старик испугался.
   - Столица этого не одобрит...
   - Но и не запрещала, верно? Пока эти войска местные, а не ее.
   - Если Мелен на это пойдет... как бы не стать мятежниками.
   - Потому что не хотим впустить на границы орды рухэй?
   - В любом случае, такой договор... как бы ни обвинили в измене.
   - Разве я прошу помощи у чужеземцев?
   Айю смотрел, покачивая головой, будто не узнавал так давно знакомого человека. Лунное его лицо было обеспокоенным и оттого казалось каким-то детским. А, пропасть... что говорить. Кэраи и сам себя перестал узнавать. И надеялся, что Айю успокоят его слова, хотя все сомнения обоснованы, даже более чем.
   Помощник шевельнулся в кресле раз, и другой:
   - Почему вы хотите поехать лично, а не послать письмо?
   - Такие вещи нельзя доверять бумаге.
   - Тогда отправьте подходящего человека.
   - Это я сделать могу, но кого? Вас? Аори Нара? Он сделает все, что возможно, но ездить верхом не способен, в повозке путь окажется очень долгим. Из прочих кто-то необходим здесь, а кто-то надежен, но неопытен... Меньше года прошло, как я здесь, не успел подготовить себе порученца.
   "А прочих сам постарался оттолкнуть от нашей семьи".
   Айю молчал.
   - Остается надеяться, что за время моего отсутствия ничего не случится, - закончил Кэраи.
   - Но что скажет ваш брат? Он не простит военных договоров за его спиной, да и вряд ли вам удастся вести эти переговоры без письма генерала.
   Какой все-таки проницательный этот старик.
   - Ну, это уж моя забота, как получить нужное. Не советую обсуждать это с ним - знаете ведь, каков он сейчас. Я сумею подобрать слова для него.
  
   Легко отошла створка двери. Грузная фигура в темно-малиновом заколыхалась в коридоре, медленно удаляясь. Даже спина выглядела глубоко несчастной. Кэраи глядел вслед Айю, сминая в руке лист с набросанным самым коротким путем до Мелен. Знал бы ты, верный помощник Дома, что я не собираюсь просить и оправдываться, думал он. Когда согласие главы Мелен будет у меня... там посмотрим, что делать. Половина военачальников согласны со мной, они помогут убедить брата.
   Ну а если не выйдет, то он ни при чем. Все власть имеющие знают, что в последнее время между нами пролетела стая ворон.
   А письмо... доступ к печати у меня еще никто не отбирал.
  
  
   **
  
   Еще молодой, невзрачной мышиной внешности, слишком тихий и правильный, Кая из казначейства был из тех, кому повышения по службе не видать никогда. Сын мелкого чиновника, обреченный всю жизнь провести таким же. Тори Аэмара видел Кая несколько раз, пару раз говорил с ним, подтвердив первое впечатление. Удивляла только едва заметная неприязнь, которую вызвал в нем этот неприметный труженик. Не того ранга фигура, чтобы вообще испытывать к нему что-то.
   Он окликнул Тори, когда тот в благодушном настроении в сумерки покидал палаты управления. Кая стоял, почти слившись с одной из колонн парадной галереи.
   - Говори, что там тебе, - сказал казначей.
   - У меня прошение, господин, - подчиненный извлек бумагу из рукава, с поклоном протянул Тори. - Очень важное дело.
   Темновато было здесь, и Аэмара подошел поближе к одному из фонарей, закрепленных под карнизом.
   - Любопытно, важное, говоришь?
   Что там еще мог написать этот похожий на мышь чиновник? Не было смысла читать прошение именно здесь, но больно уж неожиданно - подкараулил лично, не передал через секретаря.
   А почерк у него ровный, тонкий; красивый почерк.
   "Прошу направить ревизора с проверкой расходов... цена поставок... качество..."
   Тори аккуратно скатал свиток обратно в трубочку.
   - Молодец, - сказал он. - Думаю, твоя тревога ложная, но все будет проверено. Приятно, что мои подчиненные умеют считать.
  
   На другое утро, узнав о смерти Кая, товарищи его, такие же мелкие чиновники, особо не горевали. Хвалили благородство Тори Аэмара: старый отец погибшего получил неплохую сумму - жалованье сына за три месяца. Мог бы и ничего не платить, ведь не погиб на государственной службе, а в подворотне зарезан каким-то мерзавцем. Верно, по пьяни, не ограбили даже. А может, не поделили чего, ведь за каким-то демоном понесло Кая в квартал развлечений...
  
  
  
   Глава
  
  
   - Не время и не то место выбрал ребенок, чтоб появиться на свет, - ворчала Иммэ, собираясь к соседке-роженице. Нээле видела - женщине любопытно. Все же какое-то развлечение, ведь не помогать туда Иммэ идет. Чем она может помочь? Наверняка соберутся другие, опытные.
   Интересно, зачем дитя решило родиться именно здесь... Ведь и правда - глухие места, семья бедная. Да и зима - выжить будет непросто. А если умрет, станет одним из маленьких местных духов, может, добрым, а может и злым, если обидится на раннюю смерть.
   Стукнула дверь, Иммэ ушла.
   Нээле облегченно вздохнула. Еще недавно напросилась бы с ней, лишь бы не оставаться одной, да еще и под вечер. Но после дней сооно торани кошмары не мучили, посветлей на душе стало. Деревушка уже не казалась воплощением Нижнего дома. Если удастся пережить эту зиму, тут, наверное, будет даже красиво...
   Пить захотелось, но воды в доме не оказалось. Иммэ вела хозяйство кое-как, а Нээле и вовсе почти ничего не умела, хоть очень старалась. В мастерской у них были служанки для черной работы...
  
   Колодец находился недалеко, только Нээле направилась не к нему, а к источнику на другом конце деревушки. Темные дни схлынули, стало легче дышать, и уже не страшно брести в мягких сумерках. В хижине тяжелее - одна.
   Окна прятались за ставнями, но только в самом большом, старостином доме приглушенно светились, затянутые тонкой тканью.
   Набрала воды, направилась к дому. Снег пошел понемногу, глушил шаги. На единственной улице не было никого, лишь одна из женщин на крыльце вытряхивала циновку. Поговорили.
   Еще полторы сотни шагов - и вот он, ее здешний приют.
  
   Неуютно стало возле дома, с сомнением посмотрела - ох, не хочется идти... может, проник кто чужой? Но кому надо... Если разбойник какой был, он, верно, ушел уже, брать-то нечего. Тусклый свет очага пробивался сквозь ставни. Если б не это, если б темной осталась хижина, может, Нээле не решилась бы войти. Но свет успокаивал. Пересилив себя, девушка шагнула к дому, переступила порог.
   Пусто было. Даже разочарование ощутила на миг - зря боялась.
   Подбросив хвороста в огонь, немного погрела руки, и воды подогрела и выпила; спела короткую песенку, чтобы не так давила тишина.
   И лишь тогда ощутила взгляд - и обернулась.
  
   Метнулась в угол, будто могла укрыться в нем, прижалась к стене, ухватившись за амулет. Сердце колотилось, будто вот-вот грудную клетку проломит. Оцепенев, смотрела на гостя, мыслей не было. Он тоже стоял - на пороге, не двигаясь, одетый слишком легко для начала зимы. Снег лежал на сером полотне дорожной куртки, на волосах, небрежно перехваченных ниже плеч и частично рассыпавшихся. Свет очага не доходил до него, пришелец казался наполовину тенью.
   А может, он и был тенью, Энори Сэнна, невесть как возникший среди зимы в горах севера, хотя смерть нашла его в самом начале осени, и далеко отсюда.
   Он только глядел на девушку, пристально и как-то даже грустно, ничего не говорил и не делал, и Нээле постепенно начала ощущать свое тело, прилив ужаса проходил. Я привыкла думать о нем, как о мертвом, лихорадочно соображала она. Все в труппе говорили... и господин Таэна сам рассказал мне... Но актрисы знали только слухи и то, что сказала им я, а светлейший... мог ли сказать неправду? Наверное, мог. Но тогда что Энори делает здесь?
   - Ты бы хоть пригласила войти, - тихо сказал он. Голос был мягким, прохладным, таял в полумраке хижины.
   - За...заходи, - губы едва подчинялись ей.
   - Думаешь, он тебя защитит? - Энори подошел - бесшумно, как снежные хлопья падают. Поднял ладонь, будто приветствуя амулет.
   - От... кого?
   Еле слышный вздох был ей ответом.
   В горле у девушки пересохло.
   - Ты... мне сказали, что тебя убили.
   - Конечно. Что еще тебе могли сказать... - он наконец поднял глаза с амулета на девушку. - Это уже не в первый раз - сперва меня считают мертвым, потом видят живым. Но ты-то с чего поверила? - спросил он все так же мягко, терпеливо, будто успокаивал ребенка. И прибавил:
   - Не стоит тебе тут оставаться. Собирайся. Поедем в город.
   - В крепость Трех Дочерей?
   - В Осорэи.
   - Тебя... прислали за мной?
   - Нет, я сам, - намек на улыбку появился на его губах, делая лицо настоящим, живым, а не вылепленным из снега. - А ты - рада?
   - Чему? - она по-прежнему жалась к стене, а Энори стоял близко...
   - Меня видеть, что же еще. Но, кажется, нет.
   Страх понемногу оставлял ее - нежить он или кто, по крайней мере, насмешка в его голосе была прежней. А держится очень по-доброму... не как раньше. Но вместе со страхом уходили и силы, будто и то, и другое забирали чуть прищуренные, совсем черные сейчас глаза гостя.
   - Я... можно я сяду? - спросила она.
   - Садись. Что же спрашиваешь...
   Получив разрешение, Нээле осторожно обошла Энори, все еще стараясь прижаться к стене, приблизилась к очагу и там опустилась на грубо склоченный стул.
   - Разожги огонь поярче, - сказал юноша. - Ты здесь хозяйка...
   - Мне... нечем. Дрова снаружи.
   Он исчез за дверью, и, ей показалось, уже через миг бросил к очагу несколько небольших поленьев, а впридачу к ним тонких веток. Скоро пламя горело, по стенам заплясали черные тени, а Энори перестал казаться им сродни. Он смотрел на огонь, порой переводя взгляд на девушку, и той не по себе было из-за этого взгляда. Что-то в юноше изменилось. Не было сейчас былой легкости, ни в словах, ни в движениях. Двигался он... осторожно, будто вся комната была затянута тугой паутиной, и не хотелось ни порвать, ни угодить в нее. А снег на волосах и одежде растаял, оставил капельки. Мертвые холодны...
   - И дом, и деревня эта... тут жить тяжело. Молчишь... Все еще боишься меня?
   - Не знаю, что сказать, - она обхватила себя руками, видимость защиты.
   - Ведь я чувствую страх. Бывает и хуже, ты хотя бы способна мне отвечать. Но я понимаю.
   - Как ты меня нашел?
   - Вы так долго ехали, в каждом селе оставляя след. Я хочу забрать тебя с собой, - сказал он.
   - Зачем я тебе?
   - Я говорил много раз. Ничего не изменилось...
   - У меня нет никакого дара, -- ответила она с сожалением, сама не зная, из-за тягот местных или из-за того, кто предложил. И вспомнила тот обвал.
   - Не будем об этом спорить. Я проделал дальний путь, ты мне нужна.
   -- Но меня выслали. Если бы приказ... -- и тут же испуганно вскинулась. Нет уж, хватит с нее подлогов. Но он понял, улыбнулся еле заметно.
   -- Нет у меня никаких бумаг.
   Девушка растерялась. Его взгляд... впервые Энори смотрел на нее так. Как на нечто по-настоящему ценное.
   - И что ты хочешь делать?
   - Так сразу и не ответишь... - опустив кисть, он почти коснулся пламени. - Дай мне руку, - не то попросил, не то приказал. Нээле подчинилась, хотя сердце защемило невесть от чего. Но ничего страшного не случилось - ее ладонь Энори держал осторожно, даже ласково. Девушке почудилось торжество на его лице.
   - Так ты поедешь со мной? В этой лачуге... в месяце тээгу морозы тут лютые.
   Нээле вспомнила изможденное лицо Иммэ. А ведь она северянка, к холодам привычна.
   - Около домика, где я жила, нашли убитых, - произнесла девушка. - И служанку мою забрали, не знаю, что с ней. Ты связан с этим?
   - Не так, как ты думаешь.
   - Я боюсь возвращаться, мне страшно.
   - Кого ты боишься - Кэраи, Макори?
   - Всех, и тебя тоже.
   - Да? - губами коснулся ее ладони, и это неожиданно оказалось хорошо и уместно. Среди этих камней и снегов он - знакомый ее, и знает, что делать дальше. Может быть, поверить ему, и не придется коротать дни и ночи, умирая от холода...
   Голова чуть-чуть закружилась.
   Как-то Энори так смотрел, чуть искоса, что девушке становилось неловко и немного бросало в жар. Хорошо что здесь полумрак, а то ее щеки, наверное, уже пунцовые. Она совсем глупая, но так живо вспомнилась ночь в ее доме, фигурки бумажные, голос. Что он тогда подумал о ней?
   Может, и ничего.
   Приехал вот, зачем-то она снова нужна... и снова говорит - у нее есть дар. А ведь она пыталась уже от него убежать в Осорэи... стоило ли?
   Энори поднялся - поправить выпавшее из очага полено. Вновь повернулся к девушке, снова хотел взять ее за руку, но она внезапно смутилась, ладонь отдернула и качнулась назад. Наступила себе на юбку, чуть не упала; он поддержал было, и сам дернулся в сторону.
   Нээле смотрела вниз, на ворот собственной кофты. На груди лежал амулет-коори, случайно выскользнувший. Перевела взгляд на гостя - на его лице все еще была боль, и чуть-чуть светился, уже гас на лбу какой-то бледно-зеленый знак.
   Будто птица лапкой оставила след.
   Нээле, вскрикнув, отскочила, чуть не попав в огонь.
   - Ты... ты...
   Энори коротко рассмеялся, будто признавая неудачу. Поднял ладонь.
   - Нет, я не такой, как твои зубастые друзья из холмов. Не бойся, пока ты не захочешь, я не смогу до тебя даже дотронуться.
   - Уходи! - она выставила амулет вперед, насколько позволял шнурок.
   - Но прогнать меня им ты не сможешь, - спокойно продолжил Энори. - Может, выслушаешь? Я пришел не за твоей жизнью. Издалека, между прочим.
   - Кто ты?!
   - Не ходячий мертвец, успокойся. Кружок из кедра чувствует мою силу... будто ты не знала о ней!
   - Зачем ты пришел?!
   - Мне нужны вы оба - ты и он. Молчишь... Зачем ты его разбудила только, я теперь даже твой страх забрать не могу, чтобы поговорить разумно.
   Улыбка, сошедшая было с его лица, снова вернулась, но иная - не дружеская, чуть неуверенная, как на пороге и после, у огня; теперь она была прохладной, успокаивающей и самую малость высокомерной. Колючая ветка ели, присыпанная ласковым снежком. И это неожиданно больше ему подходило. И почти привело Нээле в себя - Энори был прежним...
   А возле ее домика в Осорэи нашли тела убитых. И она сейчас, скорее всего, под одной крышей с убийцей. И ее видение на месте, где сажали цветы... Можно, конечно, надеяться, только на что?
   Энори поднял поленце, выпавшее из очага, положил в пламя. Огонь побледнел, начал гаснуть, словно у него отняли силу, а не положили любимую пищу.
   - Удачно сложилось, что у тебя это, - указал на кедровый кружок.
   - Зачем тебе амулет?
   - Сейчас долго рассказывать, а ты во мне видишь врага. После...
   - С чего бы мне тебе помогать?
   Поднял руку, кончиками пальцев, едва касаясь, провел по ее щеке, по шее - почти нежно. Пальцы дернулись, когда задели шнурок. Девушка видела, как лицо Энори снова чуть исказилось, словно от боли. Но он справился с собой, не отдернул руку, а медленно отвел ее, сказал:
   -- Это хорошая вещь. Я мог бы найти замену, но это долго, а за тобой все равно бы пришел.
   - Ты не сумеешь меня заставить. Не можешь мне ничего сделать.
   - Я - нет. Но может холод. Подумай, сколько ты одна проживешь в пустой деревушке.
   - Пустой? - она невольно прислушалась. Тихо, но сюда не долетают голоса, разве что зайдет кто.
   - Не будь же такой наивной, Нээле. Тебе я сделать ничего не могу, это правда. Но они-то без амулетов со священной горы Огай. А местные их охранные знаки... слабы.
   - Тогда я просто умру здесь, в хижине!
   - Только последней.
   - Ты способен... убить этих людей?
   - Не я - ты, если откажешься.
   Невольно посмотрела на стол, где лежал нож, Энори перехватил этот взгляд. Отвращение на его лице явно было неподдельным.
   - Еще чего, - сказал он. - Этим? Такие способы только для вас.
   - А ты...
   - Я могу это сделать иначе. Но не с тобой, да...
   Ее мысль качнулась в прошлое, выхватила из памяти уединенный домик, темную фигуру, блеснувшее лезвие...
   - Кто напал на меня в Осорэи? Кому была нужна моя смерть?
   Не ответил, но девушке показалось - чуть улыбнулся, чуть качнул головой.
   - Почему бы просто не позвать кого-то, кто отберет у меня эту вещь? Тогда и меня увести сможешь, - сказала она почти со слезами. И двумя ладонями сжала теплый кедровый кругляшок.
   - На это мало кто пойдет здесь, в горах Эннэ, - голос Энори снова стал мягким: - Если мы с тобой уйдем, они даже не догадаются, что я был тут. Не делай хуже всем. Или я причинил тебе какое-то зло в прошлом, что ты мне настолько не веришь?
   Нээле молчала. В прошлом... нет, ей он не сделал ничего, хотя мог... или сделал? Ложное обвинение, подлог, шарик, мучительное ожидание... Но Лиани он выпустил, и на подлог она сама согласилась. Обман, но иначе не было шансов. И ее спас потом...
   Поезжай с ним, шепнул внутренний голос. Уведешь беду от людей, а тебе он ничем повредить не сумеет. А потом... может, и удастся сбежать.
   А он, пристально посмотрев ей в глаза, повторил:
   - Собирайся.
  
  
   **
  
   Новый конь был маленьким и лохматым - чистокровный хэвен, он обошелся в солидную сумму. Остатка хватит на обратный путь, а каким тот окажется, лучше и не гадать.
   Велика была крепость Трех Дочерей, больше срединной - целый город, обнесенный серой стеной. Но приезжую труппу Лиани быстро нашел. Поговорил с госпожой Акэйин. Разозлился на нее очень, хоть виду не подал - оставить девушку в каком-то глухом углу! Да пусть она хоть сто раз одержимая!
   Может, и правда что было, они-то не знают про встречу в холмах. Но попавшим в беду лучше держаться друг друга. Эх...
   Несмотря на злость, от сердца отлегло немного. Где-то здесь Нээле, неподалеку. В пару дней уложиться можно.
   Дороги в горах жуткие - мохнатая стена леса с одной стороны, скалы, как зубы сомкнутые - с другой. И ледяные потоки внизу, пенистые, еще не замерзшие. Перелететь бы все это - не двое суток, всего двух часов довольно.
   Но гнедой хэвен - не птица...
  
  
   Глава
  
  
   Спина каменного тритона была шероховатой, иссеченной дождем и ветром за десятки лет. Ваятель создал водяную тварь изогнувшейся в полтора оборота, и поместил на гранитную глыбу. Символ семьи Аэмара видел уже трех владельцев этого дома, но за всеми наблюдал равнодушно из-под тяжелых век.
   Из-за тритоновой шеи выглядывала детская головка. То одним ухом, то другим девочка поворачивалась к приотворенной оконной раме. Голоса были тихими; девочка от напряжения даже высунула язык, вслушиваясь.
   - Маалин! - донеслось с другой стороны сада. - Маленькая госпожа!
  
   Девочка скатилась с камня, рискуя ссадить ладони. Вбежала в дом, на ходу скидывая подбитую мехом курточку, поднырнула под руку служанки, не давая себя остановить. Шустрая, в свободном розовом платьице, еще детски-коротком, с двумя косичками, украшенными низками халцедоновых бусин.
   - Ай, маленькая госпожа! - донеслось вслед. Но девочка не обернулась; смеясь, она бежала по коридорам женской половины, лишь у дальней двери остановилась, с усилием отодвинула створку, повисая на ручке.
  
  
   - Ох, Майэрин, что я слышала!
   Та отложила книгу на кушетку рядом с собой, протянула руки к сестренке.
   - Давай, иди сюда, рассказывай. Да сядь, не приплясывай!
   - Не могу! Ты тоже не сможешь, - заявила девочка, попутно сунув в рот засахаренную дольку персика с блюда. Прожевав, заявила важно:
   - У отца гость. О тебе говорили. Я далеко сидела, но слышала!
   - У тебя слух, как у летучей мыши, - согласилась Майэрин. - Так что говорили? И что за гость?
   - Отец тебя опять замуж хочет отдать.
   - А... что за человек этот гость?
   - Не знаю, - Маалин состроила рожицу. - Но важный такой, на носилках угорь в охряном круге. Я ж и к носилкам сбегала, через кусты поглядеть.
   Закружилась, складки платья расправились, будто венчик вьюнка.
   - А ты замуж выйдешь?
   - Откуда мне знать... Так что это за человек?
   - Он... - девочка свела бровки, задумавшись. - А не знаю. Отец больше говорил. А другой сидел такой весь с улыбкой. И всё...
   Вздохнула:
   - Если уедешь - жалко. Но свадьбу я хочу посмотреть. И меня тогда в твой новый дом пустят, в гости... Дай еще персик?
   - Бери, и беги уже, - сказала Майэрин.
   Сестренка замерла на пороге:
   - А может, Анэ возьмут? Она-то давно замуж хочет. Я бы на месте жениха... не знаю, кого выбрала.
   - Кто же из нас лучше?
   - У Анэ косы длиннее и гуще, зато у тебя, говорят, зубы-жемчужинки!
   - А у тебя?
   - У меня... - девочка задумалась, тряхнула головой: - А я быстрая!
   Умчалась, смеясь, даже туфельки не застучали - слегка зашуршали, такая легкая. Восемь весен всего. Счастливая...
  
   Майэрин очень хотелось бежать - но в сад она вышла степенно, как подобает дочери знатного дома. А вот нянька за ней почти бежала. Странно, вроде Майэрин не торопится...
   - Да хоть заячью накидку возьмите! Мало ли, кто и зачем явился к вашему отцу. Наболтает девчонка, язык-то без костей, а понимания нет.
   - Знаю я, кто приезжал. Маалин видела герб... Господин Иэра.
   - У него вроде сын?
   Остановились подле изваяния, с которого сестренка подслушала. Ставни на окнах отца были плотно закрыты.
   - Двое было, один недавно погиб. Охх, - девушка прижала тонкие пальцы к вискам. - Знаю, зачем отец это все устроил. То-то обмолвился недавно. Их семья очень богатая...
   - Что же вам, и Дом Иэра тоже не нравится? - удивилась нянька.
   - Не в этом суть... его, сына их, я не видела никогда. Но скольким еще отец меня предложит ради выгодного союза?! Если бы у отца друг был, или хороший знакомый, и пришел бы, сказал - я тут подумал, дочка, хочу твоего счастья, а это человек надежный, достойный, удачная партия... Пусть он окажется даже старше - но дочерью быть, не товаром!
   - Это вы сейчас говорите. А на деле не угодишь на молоденьких девушек! Радуйтесь, что сердце ваше свободно.
  
   ...Нянька осуждает ее. Майэрин понимала - девушки не выбирают, а ей и так повезло, росла в достатке и ласке. Может, этот жених и вовсе не плох, семья Иэра одна из виднейших в провинции. А что слухи доходили про пьянство старшего - не ее, Майэрин, ума дело.
   Только вот после того, как решилась в прошлый раз в лицо сказать "не хочу", что-то в ней изменилось. Будто и вправду позволено - хотеть или не хотеть...
  
  
   **
  
  
   - А вот у крепости Шин тут слабое место, - Макори задумчиво склонился над картой северного рубежа, крупная смуглая кисть руки задержалась над точкой в самом верху. - Я бы здесь еще одну заставу поставил...
   - Все тебе неймется. Покажи карту сыну нашего повара, он, верно, тоже найдет, что улучшить. Скоро, если пойдет, как я задумал, будет у тебя другое поле битвы, - Суро-старший, темный и маленький рядом с сыном, усмехнулся довольно.
   - Пока не научишься укрощать женщин, с ними возня - похуже любой войны. Вот и займешься, как женишься.
   - А... на ком? - растерялся сын.
   - На старшей дочери Тори Аэмара.
   - Отец?! - Макори едва не порвал карту. - Они же нам как кость в горле!
   Суро недовольно дернул уголком рта:
   - Не понимай все так прямо. Они влиятельны - хорошо иметь такую родню. И богаты, богаче нас. Когда рухнет Дом, Майэрин получит завидную долю.
   - Но она женщина! Остальное перейдет к Кайто или другим...
   - А если не останется родственников-мужчин?
   - Ну, отец! - Макори не нашелся, что еще сказать, встал и бездумно сделал шаг к выходу.
   - Куда это ты?
   - Я? Ах, да... Одного твоего желания мало. Мы-то зачем им?! Чтобы вдруг эта жаба...
   - Предложение получит - еще обрадуется. Тори не упустит случая подобраться поближе к противнику. Рискует всего-то дочерью, их у него три.
   - Мой братец все скажет, что сделаешь, вот ему и устраивай свадьбу!
   - Он - второй, а она - старшая.
   - Пусть и женится на второй! Ей четырнадцать, уже почти возраст! А Майэрин эту уберем как-нибудь.
   - Сын, - нахмурился Суро. - Ты что-то съел сегодня?
   Макори остановился, кусая губу.
   - Хассе своей будешь возражать, не мне. Дела Дома превыше личных.
   - Но мне она не нужна. Эта Майэрин... бледная моль.
   - Знаю я, кто тебе нужен. Если б мог, на кошке своей бы женился. Мечтаешь о сильной жене? Потому что сам в душе тряпка.
   Звон разбитого фарфора прервал его слова. Наследник смел со столика все, что стояло - кувшин и несколько чашек.
   - Что еще придумал на благо семьи? Может, уже и на моих нерожденных детей планы есть? Мать мою свел в могилу, и вторую жену, и третья боится нос из покоев высунуть! А я свою жизнь закопать не дам!
   - Да ты, оказывается, дурак, - разочарованно обронил старший Нэйта. - Весь в мать. Я-то надеялся, будет из тебя толк... Не стоишь ты своей должности. Только ведь все равно - побесишься и приползешь. Кто тебя кроме отца защитит? Знаешь ведь, как тебя "любят" в городе - где уж выпендриваться
   - Да я лучше на девке из Квартала женюсь, - в сердцах сказал Макори. - Хоть сам выберу. Толку мне зваться наследником, если я на деле никто?
   - Прямо так и откажешься? - отец сощурил и без того узковатые глаза. - С твоей-то любовью к власти?
   - Да мне эта власть - как петля на шее. Куда разрешишь, туда и рычу, - горько ответил сын. - Знали бы там, снаружи, что это за дом... Невелик подвиг - от такого отказаться. А ты ведь знаю, на что нацелился. Деньги ее получим, связи, детей родит... а потом как-нибудь не проснется, - вскинул голову: - Только я бы эту Майэрин хоть сейчас убил, она мне никто, рука не дрогнет, а вот жену - не хочу. Это у тебя они мрут, как мухи...
   Суро прокашлялся. Макори ожидал чего угодно, но не того, что отец махнет рукавом, отпуская. И поглядывал странно, будто прямо перед ним собака взбесилась.
  
   Оставаться в этих стенах не было сил, и Макори направился туда, где всегда встретят с восторгом. Выбрал одно из лучших заведений веселого Квартала, с ландышем на входной вывеске. Девушки тут были на подбор светлокожие и светловолосые, привезенные с разных концов провинции и даже из-за границы.
   Гладкие, улыбчатые, покладистые, ласковые... мерзость какая. Оттолкнув сидевшую ближе других поднялся и вышел, и покатилась по полу недопитая чашка.
   Удел всех в этом мире - соглашаться с тем, кто сильнее. Никто этой участи не избежит. А, пошло оно все...
   Не заглядывая домой, поехал в предместье к стоящим там земельным стражникам. Лошадь купил на деньги, что при себе были. Так себе лошадь, но не в бой же на ней скакать. Заявился с проверкой, свалившись как снег на голову. Разнос всем устроил, думая со жгучей тоской - хоть тут и вправду от него толк есть, порядок навел в округе, и еще жестче надо. Война-то и вправду будет.
  
  
   **
  
   Майэрин долго гуляла по саду, промерзла чуть не до костей, но никак не могла понять, что ей делать. Поговорить с отцом? О чем же? Она и без того его почти опозорила. Чудом не выплыла наружу неприглядная правда...
   И почему только ее не растили, как других девушек, образованных ровно настолько, чтобы служить украшением мужу! Отец гордился ее начитанностью, ведь так и не сумел сына приохотить к книгам. А в книгах, на ее беду, слишком разное говорилось, и не всегда о послушных дочерях.
   Решила, что ничего не спросит, просто посмотрит на отца, может, сам что-нибудь скажет...
   Возле его покоев слуга, скучая, бросал игральные фишки на пол, гадая, какой стороной они лягут.
   - Я бы хотела навестить отца...
   - Господин заперся и велел не беспокоить его. Даже домашним, - слуга заискивающе улыбнулся. Майэрин постояла немножко, и отправилась восвояси.
  
   За закрытой дверью было тихо-тихо, но лишь потому, что Тори умел ходить совершенно бесшумно, несмотря на немалый вес. А ходил он сейчас кругами, то вправо, то влево. Часом ранее старший господин Иэра сообщил старшему господину Аэмара очень неприятную весть, а то, что она прозвучала после разговора о предполагаемом браке, делало ее еще более омерзительной. Поэтому Тори сидел у себя и гадал, что делать, и поможет ли рука дочери в этом щекотливом деле.
   Устраняя похожего на мышь чиновника, некстати подавшего прошение о проверках, он и не предполагал, что нанятого через его людей убийцу обнаружит глава Дома Иэра. И это после отказа дать Кэраи денег. Тогда это весьма порадовало Тори, а теперь он не знал, что и думать. И не подкупить богатейшую семью провинции. Одно утешало - Иэра ленивы. Пока передвинут одну игральную фишку, Тори переставит их семь.
   Но все-таки очень плохо...
  
  
   **
  
  
   Снег падал особо мерзкими колкими крупицами, вихрился у ног коней.
   - Дочери Юо разыгрались, - младший из слуг подышал на покрасневшие пальцы. - Без ветра вроде и ничего, а так хуже, чем в мороз...
   Кэраи посмотрел вперед, на плохо различимые черные склоны. Бессмысленная тоска подступила, вспомнилось, как ехал сюда, в родную провинцию, а сейчас будто собрался навсегда ее покинуть. Вот уж нет, не дождетесь.
   - Скажи-ка, они, эти дочери, ведь могут и сбивать человека с толку, нашептывая ему всякое? - обратился к слуге.
   - Да, мой господин, точно могут, - подтвердил юноша. - Шепотом или пением, и радость вызвать, и грусть вроде бы ни с чего.
   Стало весело. А вот и подавитесь, подумал Кэраи. И своим снегом, и песнями. Если это вы, конечно. Я не уверен, но все равно - пошли бы вы... куда-нибудь в другую сторону.
   - Пора отдыхать, - сказал он.
  
   Не собирался ставить всю провинцию в известность, кто едет. В селениях, где останавливались, довольно было того, что у него есть деньги и охрана. В лицо его знать тут было некому.
   Но основная дорога уходила на юг, Кэраи выбрал худший, но прямой путь, благо, в крохотном отряде ехал здешний уроженец. Теперь до ближайшего села ехать день. Хоть зимой и короткое солнце, никак без привала. Не люди, так лошади устанут. А по чести сказать, и ему спать хотелось, всю ночь мешал заунывный вой волков, они будто оплакивали кого. Сейчас же тихо, почему бы и нет.
  
   Ветер бился о полотно небольшого шатра, хлопал плохо закрепленным краем. Из-за этого сон был неглубок, мешались вымысел и действительность.
   Снилась какая-то женщина из столичных знакомых, в алой шапочке, отделанной беличьим мехом. Странно стало, такие носят на севере, в холода. Затем приснилась Нээле, такая, как видел не раз: поджав ноги, сидит на брошенной на пол подушки и вышивает, льется на пол золото и лазурь. Э, нет, а вот этого тоже не было, это уже сказка...
   За палаткой раздавались громкие голоса. Ариму говорил громче все, и кашлял -- отвык в Столице от холодов.
  
   -- Что тут у вас? -- вынырнув наружу, Кэраи не сразу разобрал лица, ослепило оранжевое солнце над белизной снега. Потом сообразил -- среди его свиты еще один человек, и лицо смутно знакомое. Шимара, прихвостень Жаворонков.
   Тот поклонился с такой уверенностью, будто встречал долгожданного гостя на пороге своего дома.
   -- Кажется, я тебя уже видел. Ты человек Суро Нэйта.
   -- Можно и так сказать.
   -- А тут что забыл?
   Шимара повертел головой по сторонам. Задержал взгляд на темнеющем уже востоке.
   -- Удивительно вы смелый человек. Не знаю, любоваться или сочувствовать...
   -- Сказать-то что хочешь? -- Кэраи, заметив, как спутники ощетинились, взялись за оружие, остановил их коротким жестом.
   -- Понимаю, что шумиха вам не нужна, но путешествовать почти в одиночку... Пара лучников, и нет вашего отряда.
   -- И где сидит эта пара? -- спросил Кэраи немного быстрее, чем стоило.
   -- Их в засаде нет, -- гость мотнул головой. -- Зима, ветер непредсказуем.
   -- Что ж хвалил...
   -- Привык начинать издалека, -- ухмыльнулся Шимара. Добавил: -- Холодно тут на ветру стоять, а вы и без куртки... Тропа мимо того холма, так вот не надо туда. Вы не торопились, а кое-кто поспешил.
   Кэраи отдал приказ сворачивать лагерь. Спросил гостя:
   -- Ты всерьез считаешь, что сказал достаточно, чтобы я поверил слуге враждебного дома?
   -- На слишком большое доверие я и не рассчитывал, -- весело показал зубы Шимара. Казалось, он и сам слегка навеселе. То ли опасность ему кружила голову, то ли еще что... -- И Нэйта я не слуга, и обетов не нарушаю. Позвольте хотя бы ехать с вами.
   -- Это еще зачем?
   -- Лишняя сабля не помешает.
   -- Не против нас ли?
   -- Против вас-то я и так могу ее поднять, если, конечно, живым отпустите. И сигнал могу подать в любой миг...
   - Нет у меня оснований тебя убивать. За нахальство разве что, но это мне безразлично... Демон с тобой, поезжай. Юи, глаз с него не спускай, - обратился к младшему спутнику.
   - Не нравится мне этот барсук, - бормотнул Ариму так, что услышал его лишь хозяин. Тоже намеревался не спускать глаз с незваного попутчика.
  
   Снег тут был неглубоким, по щиколотку, а местами и того меньше. Лошадям такой снег не мешал, они шли довольно резво. Своих любимцев - Рубина и Славу - Кэраи пришлось оставить дома, мало ли что случится.
   Слуха коснулся слегка фальшивый, но довольно приятный напев. Шимара исполнял песню восточных соседей кочевников о скакунах, которые дороже собственных детей, скачут без устали днем и ночью, чьи копыта мечут молнии, а ржание отгоняет волков.
   Младший из спутников Кэраи что-то резкое уже сказал нежеланному попутчику, но то лишь ухмыльнулся.
   Кэраи жестом велел слуге - оставь его в покое. Пусть ведет себя, как считает нужным, проще будет его понять. Знак кому подает? Сумеет и молча подать. А песня, в конце концов, неплоха.
   Хоть и не бывает таких коней...
   Поднял глаза: спереди и с боков уже бугрятся горные хребты, холмы, что остались за спиной, отсюда кажутся чуть ли не кочками.
   Горы Юсен выглядят неприветливо, особенно северные их отроги. Скалы, изрытые глубокими трещинами, одиноко разбросанные группки деревьев - будто жмутся друг к другу. Не то что лесистые, мохнатые горы Эннэ, прячущие крепости Ожерелья...
   Сам никогда их не видел. Наверное, и не увидит - что ему делать в северо-восточном Приграничье?
  
   Галка взлетела чуть ли не из-под копыт: примета недобрая. Сам не заметил, что начал если не верить в приметы, то уже думать о них. Проводил глазами черную точку: на фоне клочковатых серых облаков она растаяла быстро. Сколько путников ехали так по разным делам, надеясь на благополучный исход, забывали о разных дурных приметах - и возвращались? Или не возвращались, и у многих из них нет могил. И никто не узнает, что именно неудачники видели перед смертью...
  
   Они вылетели из-за отрога холма, быстрые, черные. Больше десятка, и остановить их казалось гиблым делом. По виду разбойники, но никогда не бывает у всех из банды таких хороших коней.
   Спутники Кэраи выстроились полукругом, хотя не очень-то это было осмысленно. На открытом пространстве легче легкого объехать или разбить этот полукруг, да и скакуны у нападавших злые, явно привычные.
   Кэраи не очень понял, кто предводитель этих людей, они явно успели уже обо всем договориться и атаковали слаженно. Вот разве этот, в куртке, отороченной волчьим мехом и такой же шапке на манер рухэй? Точно не иноземец, рожа уж больно местная.
   А у нас предводителя нет, успел подумать Кэраи. За своих людей отвечаю я, но в бою от меня мало толку. Будет жаль, если из-за моей глупости - ехать таким малым отрядом - погибнут они. А еще подумать успел - как бы ни относиться к Нэйта, земельная стража их хороша. Здешние края должны быть чисты от бандитов... Шимара предупреждал.
  
   Стрелы слетели сзади, вонзились в нападающих и их коней. Первым умер человек в волчьей шапке - ему стрела пробила глаз. Крики, конское ржание - потом стало тихо. Последним умер пытавшийся ускакать из ловушки, он еще какое-то время оставался в седле, когда из спины уже торчали два смертельных пера. С другого холма спускались фигурки, пешие, а у подножия Кэраи увидел и несколько конников.
   - Теперь можно ехать дальше, - сказал Шимара, невозмутимый, как изваяние. И когда его окружили люди младшего Таэна, ничего не дрогнуло в лице.
   - Опусти саблю, у них же луки, - Кэраи остановил своего верного помощника.
   - Пока этот здесь, они же не станут...
   - Мне не хотелось бы это проверять, - обернулся к Шимаре: - Ты устроил обе засады или одну?
   - Одну, свою. Но о другой я, разумеется, знал.
   - А ты знал, что они не хотели меня убивать? Потому и лучников не было.
   Шимара на миг замялся - исчезла невозмутимость, потом кивнул. С истинным теперь уважением в голосе спросил:
   - Позвольте узнать в ответ - откуда?
   - Суро Нэйта очень неглуп. Если меня убьют здесь, у границ, или даже какие-то разбойники в Мелен, мой брат уничтожит всех, кого заподозрит, а обо мне сохранится слишком хорошая память. Лучше просто не дать мне добраться до соседней провинции, чтобы я вернулся ни с чем. Может быть, ранить, может быть, просто отобрать лошадей и все деньги. И придется вернуться. Тогда брат, узнав, что я пытался сделать, будет зол уже на меня.
   Шимара откашлялся, обернулся:
   - Все верно. Но теперь путь открыт.
   - Может, и так.
   - Полагаете, господин, я сделал это нарочно, чтобы втереться в доверие?
   - Не исключаю.
   - Ну так не доверяйте мне. Поезжайте своим путем, позвольте лишь проводить.
   - Ты так и не ответил, зачем ты это делаешь, - заметил Кэраи, трогая повод и поворачивая коня в сторону обледеневшей дороги.
   - Мне... скажем так, интересно. Я люблю игру в квадраты и линии, и сейчас вижу нечто похожее. У вас есть шансы, а вот семейство Нэйта Столица раздавит. Но они не желают это понять. Я-то найду себе господина, но не очень хочу видеть на этой земле южных или срединных ставленников. Они ни бельмеса не понимают в здешних делах. Я, надеюсь, ответил?
   - Да, более или менее, - Кэраи пустил лошадь вскачь, за ним сорвались прочие всадники.
   Застывшие в изломанных позах тела понемногу заносил снег.
  
  
  
   Глава
  
  
   Лошадей Энори оставил довольно далеко от деревни, чтобы случайный охотник или собиратель хвороста не заметил. Сумерки густели, стекая с неба, как тушь по мокрой бумаге, ветер поднялся и пронизывал до костей. С этой стороны намело порядочно снега, трудно было шагать. Нээле, покидая хижину, оделась как можно теплее, и набросила шерстяную накидку, подаренную актрисами - толку-то...
   - Мне холодно, - прошептала она, пытаясь плотнее запахнуть на себе ветхую ткань.
   Спутник ничего не сказал, продолжая идти вперед.
   - Слышишь? Если я умру тут в сугробе, ты останешься без носильщика! - крикнула девушка, но голос стал сиплым и сорвался.
   - Уже близко.
   - Что, моя могила?
   - Лошади.
   - Близко? - в ее голосе звучало отчаяние. - Думаешь, если я поеду верхом, то станет теплее?
   - Поедешь со мной. Не замерзнешь, пока я рядом. Если согласна, конечно. Иначе твой оберег не позволит...
   Нээле было уже все равно, лишь бы не стужа, пробравшая до костей. А он... все-таки живое тепло.
   За поворотом она увидела двух рыжих мохнатых лошадок, такая яркая масть - и в сумерках пламенела. Они стояли, не шевелясь, будто не живыми были, а детскими игрушками, сделанными из глины. Энори привязал повод одной к седлу другой, повернулся к девушке и поднял ее в седло, сам через миг оказался сзади. Одна рука обхватила ее за талию.
   Ни страх, ни холод не помешали вспомнить - полгода назад она ехала так с другим человеком...
   Лошадь тронулась с места, а по телу и впрямь начало разливаться тепло, не так, как бывает просто от нахождения рядом. Уже и накидка была почти не нужна. Чуть голова закружилась, и некое шальное веселье зазвучало в крови: верно, так бывает, когда выпьешь лишнего. Стоило ли убегать? Отыскал на краю света, кем бы он ни был. Оказаться в его руках все равно что над пропастью - а ведь и такое было.
   Но и вправду тепло, хорошо... хоть ненадежней волосяного моста, какая разница!
   - Как ты это делаешь?
   - Если я мог поддерживать жизнь в ребенке, уж согреть девушку не сложнее, - ответил он весело, как ей показалось. Еще бы, доволен...
   - Почему ты можешь касаться меня, несмотря на амулет?
   - Потому что сейчас ты этого хочешь, причем находясь в здравом уме, а я делаю то, что для тебя хорошо. Хоть все это и не так просто, как раньше. Теперь сиди смирно, я пущу лошадь галопом. Нужно добраться до хижины, надолго тепла для тебя не хватит.
  
   Крохотная постройка едва-едва виднелась меж двух валунов.
   - Тут живут лесорубы. В теплое время, сейчас пусто, - пояснил Энори, вынимая девушку из седла. С некоторым трудом открыл примерзшую дверь. Изнутри пахнуло стылым деревом.
   - Возьми, - протянул девушке сумку, которую она собрала у Иммэ. Было там немного вещей самой Нээле и немного провизии, взятой у хозяйки. На этом настоял Энори, девушка ничего брать не хотела: чужое, а на дворе зима. И без того деревенским трудно.
   "Ей пропасть не дадут, а нам еще ехать по диким местам".
   "Но если я возьму на двоих..."
   "На себя. Мне это не нужно".
   Тогда холодок пробежал под кожей Нээле. А... он что будет есть? Может быть, все же надеется на добычу в горах?
   С собой у него не было лука или веревки - сделать силки. Кажется, не было и ножа...
  
   Энори осмотрелся, словно и в темноте видел отлично. Но открытая дверь пропускала снежный отсвет, скоро и Нээле смогла различить, куда они пришли. В хижине было не слишком чисто, но стены защищали от ветра, а у очага лежал запас дров и кучка хвороста.
   - Ты сможешь разжечь огонь? Дерево тут сухое.
   За недолгую жизнь с Иммэ девушка худо-бедно научилась разжигать очаг, хоть и побаивалась искр. Не с первого раза, но пламя завозилось на прутьях, постепенно переползая на поленья побольше.
   Энори тем временем создавал для нее уголок, будто и вправду был другом девушки, и та по своей воле поехала с ним. Очень ловко собрал небольшие ветки так, что они не рассыпались и образовали уютное ложе. Он и раньше двигался ладно, а сейчас Нээле невольно смотрела, не в силах отвлечься: все его движения были словно один жест, длинный, текучий, будто вода текла, или ползла змея. Какими лягушки видят змей, страшными до помрачения рассудка или непостижимо-красивыми, так, что не отвести глаз?
   -- Могу представить, что ты обо мне думаешь, -- сказал он, с удовольствием художника или ваятеля подправляя немногие непослушные ветки. -- Сейчас убедить тебя все равно не удастся, так хоть со временем ты, может, поверишь мне.
   - Тому, кто собирался убить жителей целой деревни?
   - Ай, перестань. Мне было нужно, чтобы ты согласилась ехать со мной. Все мы порой говорим не то, что есть - ради какой-то цели, и моя не худшая.
   - Чего же ты столь сильно хочешь?
   - Если я не могу вернуть то, что у меня отняли, то хотя бы... - он замолчал, краешками губ улыбнулся. - Но если я буду говорить тебе правду, ты отнесешься ко мне еще хуже. Нелегкий выбор.
   - Я ценю правдивость... Зачем тебе амулет?
   - Как-то однажды я огнем рассчитался за свое лицо, за жизнь сделаю куда большее. И он мне поможет...
   - Я не понимаю тебя.
   - Да что уж тут непонятного, - ей послышался вздох. Гибкий силуэт скользнул мимо огня, рука на миг замерла, едва не коснувшись языков пламени, и Нээле снова некстати вспомнилась ночь в отдаленном домике, эти же руки, кораблики из бумаги. Тогда было страшно... и хорошо.
   - Кто ты?
   Он не ответил.
   - Что будет со мной?
   - Не задавай таких вопросов: если уж отвечать честно, я и о себе-то не смогу сказать. Но зла я тебе не хочу.
   Тепло, потрескивание огня, пища и довольно мягкое ложе сделали свое дело - напряжение таяло, Нээле почти ощущала его - лед в крови растекается, будто и впрямь уже в безопасности.
   Энори наблюдал за ней, оранжевые и черные тени двигались на лице, делали его резче, похожим на театральную маску.
   - Мне нужно уйти, - сказал он. - Ненадолго. На несколько часов.
   Словно соглашаясь с этими словами, снаружи гулко задул в трубу ветер.
   - В такую погоду? Ночью?
   - Неважно... Ты сможешь остаться одна?
   Девушка не ответила, чувствуя только смятение. Было бы из чего выбирать! Коснулась амулета, сжала его в руке. Тихо было. Смотрела в пол, и лишь по ворвавшемуся в комнату холодку поняла - Энори ушел.
  
  
   Нээле прислушалась к вздохам ветра снаружи. По крыше что-то постукивало - то ли снег, то ли коготки недобрых крылатых существ, живущей в метели. Сжалась в комочек у огня. Отсюда уж точно некуда деться. Разве что уйти в ночь и замерзнуть. Может быть, это разумней, чем сидеть тут в ложном уюте. Как мышь в мышеловке, которую не тронули до поры.
   Но он... пока ничего ей не сделал.
   Верно, я и вправду нужна, думала девушка. Он отвечает на все вопросы, почти на все... а правду ли говорит? Лучше, если не правду; или позволит мне все это знать и остаться живой?
   А теперь он ушел в это снежное крошево, куда и зачем? Если вдруг не вернется, из этой хижины я вряд ли выберусь, и толку от лошадей...
   Словно снаружи видела: крохотная хижина у перевала, и вокруг на многие часы пути - никого, черные склоны и черный лес, припорошенный белым. И где-то в снегу человеческий силуэт, ветер треплет длинные пряди... или это просто мерещится. Чей-то плач почудился вдалеке.
   Еще немного, и я буду молиться, чтобы он побыстрее вернулся, поняла Нээле. Амулет, зажатый в ладони, казался простой деревяшкой. Он не прогонял страх.
  
  
   **
  
   Уже думал, никогда не отыщет эту деревушку. Вроде и недалеко от дороги, только дорога та была хитрой: если ехать к Трем Дочерям, крыши хижин на виду находились, а если из крепости, прятались за огромными глыбами. Выдали глухие удары барабана, отгоняющего духов. Этот звук Лиани хорошо знал, в деревнях он сопровождал рождение младенца. Первые трое суток стучат на обеих зорях, в полночь и полдень.
   Сейчас солнце прошло половину пути но небу, короткие тени казались проталинами на снегу. Конь, завидя жилье, побежал веселей.
   - Не конец пути, но, возможно, отдых, - сказал ему Лиани, нагнулся погладить по шее.
   А сердце защемило сильней, чем все эти дни. Просто волнение, или предчувствие - все-таки не успел?
   Деревенские, тусклые, бледные выглянули из домов, смотрели настороженно. Была бы на нем прежняя форма, легкая опаска сменилась бы откровенным страхом.
   - Я ищу девушку, - сказал он, останавливая коня. - Которую оставили у вас в конце осени.
   - Такая была...
  
   Иммэ, к которой его проводили, смерила гостя взглядом, полным странной тоски.
   - Нет ее, - сказала хрипло, будто прокаркала. - Вчера я вернулась домой от соседки, а в доме пусто, и очаг прогорел. Вещи ее почти все тут остались.
   И ухватила за полу куртки, поняв, что он сейчас кинется наружу, искать Нээле - в ледяном ущелье, в овраге.
   - Стой, слушай меня. Ушла она, а вернее, кто-то увез. Мешочек с ценностями взяла, наверное - сейчас его нет. И другого, с целебными травами. Да и припасы с собой прихватила. В лес или на прогулку подобное просто так не берут. Ее-то следы замело ветром, только у развилки за поворотом двое коней привязаны были.
   Добавила с горечью, с неприязнью:
   - Кто-то успел эту тихоню забрать. Не ты первый.
  
   Лиани не помнил, как оказался уже за деревней. Конские следы глубже человеческих, их было видно. Они давали надежду: если Нээле увезли, есть еще шанс застать девушку живой. Наверное, есть.
   А может, за ней приехал кто-то из крепости? Но тогда бы остался, показал бумагу старосте.
   ...Так привык думать о птице, что не сообразил - тот, кто годами жил среди людей, может вести себя как человек. По крайней мере, ехать верхом.
   До вечера юноша не сводил глаз с узора лунок, полузанесенных снежком. Лошадей было две, но одна бежала налегке. Ехал на другой один человек или двое, он не смог бы сказать. Если один...
   Смеркалось: еще немного, и не различить ничего. И как пережить тогда эту ночь, одному Небу известно.
  
   Хижину лесорубов он чудом нашел. Сперва показалось, просто еще одна глыба, приткнувшаяся между двумя побольше. Свет очага не проникал сквозь закрытые ставни. Сова помогла: ухнула, слетела на мягких крыльях, невольно потянула взгляд за собой. И взгляд этот уперся в крохотное строение, выбеленное недолгими пока снегопадами.
   Лиани, шепотом поблагодарив сову, спешился, привязал коня, направился к двери.
  
   Фигурка сидела у очага, у слабого пламени. Бесконечно одинокой она показалась, и ко всему равнодушной. Вздрогнула, когда приоткрылась тяжелая примерзшая дверь. А в следующий миг уже летела через комнатку, над земляным полом, повисла у Лиани на шее. Тот еле успел подхватить девушку, не то упали бы оба.
   Что же должна она была пережить - скромная, тихая, чтобы так рвануться навстречу?!
   Ни о чем не расспрашивал. Говорил сбивчиво, без подробностей - как узнал, как нашел. Что Иммэ сказала. Нээле только кивала поспешно, не отпуская его рук.
   Какая маленькая... Запомнилось - она выше. Сейчас показалась совсем исхудавшей, тростинкой. Подбородок острый, обметанные губы в ниточку, а глаза... Будь у статуй в храме они настоящие, не каменные, такими же оказались бы.
   - Чудо, что ты еще здесь.
   "И жива".
   - Утром я приболела немного и просила подождать. Потом он сказал, что ночью будет метель. До завтрашнего утра мы остались тут. Теперь он ушел, и я боюсь думать, куда и зачем. А если он тебя видел, может вернуться в любой момент...
   - Уже вернулся бы, - сказал Лиани. - Игры играми, но он не знает, зачем я здесь и вдруг что-то везу с собой.
   - А ты везешь?
   - Нет, - сказал юноша, и оба неожиданно рассмеялись, словно и впрямь обманули опасного противника своего.
   - Ты знаешь, зачем ему амулет?
   - Нет, но, видно, важен, и вещь это редкая - раз предпочел отправиться так далеко вместо того, чтобы искать, если ли у кого-то поблизости. Но скажи мне...
   - Погоди еще, - перебил Лиани. - Ты видела что-то необычное в нем, в Энори? Кроме того, что отдернул руку?
   - Мне почудилось какое-то сияние на его лице, будто знак возник и пропал, но я думала - это свет очага...
   - Значит, Лайэнэ была права, - сумрачно сказал юноша. - И та болотная тварь.
   - В чем? И какая тварь?
   - Я расскажу после. Нам надо идти.
   - Он человек?
   - Нет.
   Хоть огонь и бросал на лицо девушки оранжевый отсвет, оно стало белым.
   - Он мертвый?
   Не хотелось ее пугать, и Лиани ответил уклончиво, а это юноша плохо умел:
   - Может ли умереть тот, кто человеком не был? Это не призрак и не выходец из Нижнего дома. Но ты успеешь спросить, сейчас надо ехать.
   - Но без теплых вещей... - она растерянно глянула на свою шаль.
   - Это моя забота, чтобы ты не замерзла. Ну же!
   - Нет, - Нээле замотала головой так, что волосы совсем рассыпались. - У меня есть защита, а у тебя...
   - Вот что Лайэнэ дала мне. Думаю, он не хуже.
   - Ты думаешь, а я про свой знаю точно. Я поеду с Энори...
   - И попрощаешься со свободой, а может, и с большим, - закончил Лиани.
   - Он сказал, что не желает мне зла. Я читала, нечисть не может лгать... на это способны лишь люди или те, кто когда-то был ими.
   - Не сомневаюсь, что он сказал правду. Разве желаешь зла... рыбе, которую подадут тебе на обед? У меня лучше мысль. Тут неподалеку есть крохотный храм...
   - Я видела его, когда ехали, - подтвердила Нээле.
   - Дымок был над крышей, и донесся звук гонга. Значит, там кто-то есть, есть и припасы. Не знаю, сколько придется прятаться...
   - Мне показалось, Энори куда-то спешил, - неуверенно произнесла девушка. - Может быть, долго ждать он не сможет. Я ему нужна, но коори сейчас нужен больше.
   - Почему ты так думаешь?
   - Будь у него время, он в чем угодно убедил бы жителей деревни, они бы выдали ему меня в любом виде - связанной, как угодно, и с оберегом в зубах.
   Ее слова вызвали у юноши улыбку.
   - Идем тогда, - Лиани, видя, что девушка колеблется, почти силой потянул ее к выходу.
   - Погоди, - она остановилась, быстро стянула с шеи амулет и положила на стол.
   - Зачем ты его сняла?!
   - Пусть остается.
   - Это твоя защита!
   - Я не уверена... коори ему нужен. Если заберу, он вскоре нагонит нас, а так, может быть, оставит в покое, поняв, что мы в святых стенах... решит, что меня и после отыщет.
   Лиани потянулся было, забрать вещицу, потом качнул головой, в один миг снял собственный оберег и повесил на шею девушки. Не разнимая рук, выбежали за порог.
  
  
   На склоне горы пристроился маленький храм, жили там три брата-отшельника. Старенькие уже, как стены, давшие им приют. Когда-то сюда нередко заходили жители окрестных деревушек: они чтили местного лекаря, после смерти названного святым. Потом имя его соединилось с именем местного горного духа, затем оползень стер с лица земли пару десятков домов, а после люди почти позабыли, почему и кому здесь недавно еще поклонялись.
   Отшельники были потомками основателей храма. Гостям они очень обрадовались, но, увы, могли выделить им такую же нищенскую холодную комнатушку, в которой жили сами. Да и с пищей тут было плохо - отвары из трав да сушеные корешки.
   Но сейчас беглецам трудно было понять, отчего смутились гостеприимные хозяева - сохранить бы жизнь, какой там ужин...
   - Ты знаешь о нем больше, чем я, - сказала Нээле, усевшись на охапке веток. - А я мало что поняла... Не знала даже, он все-таки остался в живых или ко мне пришло нечто... - голос прервался. Видно, теперь ей было страшней, чем в занесенной снегом маленькой хижине. - Ты сказал - он не человек и не восставший из мертвых. Но тогда кто?
   Лиан и говорить не хотел - к чему пугать девушку? - но та настояла. Мы теперь можем только ждать, нет смысла держать меня в неведении, сказала она. Нээле приехала из Срединных земель, где о Забирающих лишь иногда рассказывают сказки, но знала про них и была уже готова услышать.
   Кем он еще мог оказаться, в самом-то деле.
   - Так странно... зачем он пришел к людям когда-то... его удел - глухие лесные тропы...
  
   Замерзла совсем, губы синие, старается поплотнее укутаться в накидку, руками себя обхватить - только и в руках нет тепла. С ума, что ли, та нечисть сошла, забрать ее без теплой одежды по такому холоду? А говорил - нужна. Хотя где было по-настоящему теплую одежду-то взять...
   - С ним холода нет, - ответила Нээле, и Лиани понял, что вслух это проговорил.
   - Может, тебе казалось? Когда человек замерзает, ему тоже чудится, что хорошо, тепло...
   - Нет, тут все было взаправду. Ты сам посуди, ведь ребенка-то он мог лечить. Сказал - и на девушку хватит сил.
   Пока говорили, огонь разгорелся. Нээле сразу придвинулась к очагу, то одним боком поворачивалась, то другим. Повеселела немного, хоть по-прежнему тревожно прислушивалась. Что там, снаружи? Скрип - не шаги ли чужие?
   - Я сейчас приду, попробую у здешних одеяло добыть, - сказал Лиани. Страшно было оставлять спутницу и на четверть часа, а что делать.
   Застучали плохо пригнанные доски пола, стукнула дверная рама. Вскоре вернулся ни с чем - отшельники местные проводили ночь на таком тряпье, что неловко было предлагать его Нээле. А она уже отогрелась почти, повеселела.
   - Что ж, надеюсь, моего дорожного одеяла тебе хватит, - сказал он, подтаскивая еще груду веток поближе, и устраивая ложе для девушки. Сквозняк гулял по полу, и лучше было разместиться повыше.
   - Нам обоим хватит, - сказала она. - Ты на себя посмотри, выглядишь, будто сам из Нижнего дома вернулся. Когда последний раз спал?
   - Да ты что, какой сон? Если догонит...
   - Если Энори решит с нами разделаться и храмовые стены его не удержат, ты уж подавно не остановишь, - произнесла девушка на диво спокойно. - Но нас сонных он не тронет, разбудит - а там если захочешь, успеешь убить меня и себя, чтобы душа не скиталась вечность. Так что можешь отдыхать, насколько холод позволит. А вдвоем нам будет теплее.
   - Ты... изменилась, - сказал Лиани, смотря на девушку недоверчиво-восхищенно.
   - Устала жить в страхе.
   Закрутила волосы в узел, чтоб не мешали.
   Места на ворохе веток хватило обоим, и одеяла хватило. Сразу стало тепло. Спорить не стал, но про себя знал, что он-то все равно спать не будет; но пусть, раз так ей спокойней. Заботится ведь... Слушал: что там снаружи? Где-то вдали выли волки, надрывно, перекликаясь, густыми и тонкими голосами. И ничего больше, даже за соседней стеной, будто нет под храмовой крышей других людей. А девушка прижалась к нему доверчиво, слишком доверчиво, как к родному с детства. Ее волосы чуть пахли дымом и чем-то горьковатым, свежим, весенним. Устроилась под рукой, носом в плечо. Так бы его сестра могла.
   И радостно стало, и досадно. Но ничего больше подумать не успел - заснул сразу. Права оказалась Нээле, устал очень. А после ночей и дней на морозе перед силой теплого ложа не устоять.
  
  
   **
  
   До границы Мелен добрались благополучно. То ли Шимара и вправду решил сменить сторону, то ли получил приказ создать видимость этого - никто больше не пытался напасть на путников.
   - Хотите сразу заявить о себе? - спросил Ариму, вглядываясь вдаль. Крутое ущелье, а за ним - граница Мелен. Там сторожевой пост. Можно его миновать по горам, но вряд ли светлейший господин Майя обрадуется, если к нему в провинцию явятся по-воровски.
   - Посмотрю на лица стражников - насколько умны, - усмехнулся Кэраи. - Если нет, придется еще подождать... Но долго тянуть нельзя.
   - Хиноку Майя старый лис, - слегка хмурясь, Ариму разглядывал склоны ущелья, будто опасался засады.
   - Он жадный, и это для нас хорошо, - ответил Кэраи, направляя коня вперед. - Тоже не сильно в милости у Столицы. И очень нуждается после неурожая - по слухам, его погубила саранча.
   - Но вдруг перевесит страх? Отказав вам, он теряет деньги, но показывает себя лояльным Столице.
   - Может быть. Тогда я не просто буду знать, что северной свободе скоро конец, но пойму, что он уже наступил.
  
  
   **
  
   На снежной пороше хорошо было видно следы. Вот прыгали галки, у кустов прошла куропатка, там пробежала лиса-огневка, охотясь на кролика. Хромает на переднюю правую лапу... Сейчас бы остановиться, поучить Нээле читать эту книгу - вон с каким интересом смотрит. Но нет.
   - Ты возвращаешься в Осорэи?
   - Я - да.
   - Опять не хочешь брать меня с собой? - немного сдавленно засмеялась девушка. - На сей раз, надеюсь, я не полечу в овраг?
   - Там сейчас мягко, - ответил он быстрой улыбкой. - Снег...
   - В лесу тоже было мягко - заросли дрока!
   - Ты не простила? Что же мне сделать? - шутливо откликнулся Лиани.
   - Для начала перестать от меня прятаться...
   - Это не мои тайны, - ответил он, отводя взгляд.
   - Куда мы едем?
   - В монастырь Черного дерева. Вы не видели его, когда ехали в крепость - он расположен восточнее. Это надежное, старое место. Почти как гора Огай.
   - Но зачем такой крюк? Не проще ли было отвести меня в тот монастырь, что возле озера Трех сестер? - удивилась Нээле.
   - Там... слишком опасно.
   - Там рядом целая армия воинов!
   - И туда скорее всего ударят рухэй.
   - Уже... все настолько плохо?
   - Боюсь, что так. Пока я был в оружейных, наслушался. Так что я не оставлю тебя возле границы.
   - Тогда останься тоже...
  
   Исподтишка разглядывал Нээле: изменилась? Или плохо запомнил? Ведь толком и не успел ее разглядеть, в лесу думал о том, как уйти от погони, а когда за воротами тюрьмы виделись, утренние сумерки были. А уж в маленьком храме и вовсе не до того, уцелеть бы обоим. Переждав, решили - была не была, может, успеют в надежное место, может, пока и впрямь не до них.
   И вот она едет рядом - не бесплотное видение, живая девушка. Раскраснелась на морозе, запахнула длинную куртку, волосы скрывает шарф из тонкой шерсти. Сидит на лошади неумело, но очень старательно, а ведь новичкам непросто столько ехать верхом. Хорошо, что не надо везти ее в Осорэи, не добралась бы.
   ...Профиль нежный, немного неправильный, скулы широкие, а подбородок острый. Ее легко за барышню из знатного дома принять, так строго и застенчиво держится. Порой кажется совсем девочкой, но это если только на лицо посмотреть, на выражение глаз; сама своей женственности не осознает.
   По сторонам смотрит с опаской и любопытством. То и дело проводит рукой по шее коня, приговаривая что-то ласковое, но видно - побаивается его. Большой, сильный, с копытами.
   Нет в ней сейчас той святой обреченности, какая недавно почудилась. И хорошо, если нет - ей жить...
  
   Он оставил Нээле в монастыре Эн-Хо, "Черное дерево" близ истока великой реки Иэну. Во дворе монастыря высился пятисотлетний дуб, мертвый, обожженный когда-то молнией. Говорят, так Иями прогневалась на недостаток почтения... Ныне четыре стелы с высеченными на них золотом молитвами окружали мощный корявый ствол.
   Добрые монахи отогрели путников, накормили, напоили отваром душицы и липы. Девушке предоставили крохотную комнатку с окошком, выходящим на пологие заснеженные холмы. Где-то за ними высились горы Эннэ, по словам настоятеля, днем в хорошую погоду их можно было увидеть.
   Лиани остался здесь только на одну ночь. Но перед тем о чем-то говорил с настоятелем, а затем с одним из монахов, крепким и жилистым мужчиной лет тридцати пяти.
   После заглянул в келью к Нээле. Девушка, дожидаясь его, придремала, свернувшись калачиком. Прохладно было в монастыре, и, несмотря на шерстяные кофту и юбку, новые, купленные по дороге, замоталась еще и одеялом.
   Услышала, что вошел, сонно приподнялась:
   - Все-таки возвращаешься? Я выйду тебя проводить. Разбуди меня обязательно. Что-то сейчас я устала...
   - Спи. Достать тебе еще одеяло?
   - Нет, хорошо. А ты будешь добывать их в каждых священных стенах, где мы остановимся? - засмеялась тихонько.
   - Да хоть во дворце, лишь бы ты не замерзла.
   Усталость ее одолела - Нээле опустила голову на подушку. Вздохнула о чем-то и замерла. Лиани уже тихонько собирался из комнатки, думал, девушка спит, но она вновь пробормотала:
   - Вы много виделись с ней?
   - С кем?
   - С Лайэнэ.
   - Да нет, когда бы? В основном я был в оружейных. Три раза всего.
   - Правда, она красивая?
   - Очень красивая.
   Еле слышный вздох донесся до слуха.
   - Что ты? - встревожился юноша.
   - Я и сама не знаю. Нас познакомил Энори, они... и ты с ней знаком... лучше я буду спать.
  
   Уехал еще до зари, не увиделись больше. Не стал будить. Нээле сказала - хочет проститься; но незачем было.
  
  
   **
  
  
   Жена была в неподходящем для зимы бледно-желтом, из-под верхнего платья в разрезах виден был более темный тон платья нижнего. Гэри, "платье-чехол", горчичного цвета, украшала вышивка - водяные воробьи. На плечи Истэ накинула тонкую бледно-коричневую шаль.
   Аккуратно уложены волосы - две косы на затылке, и несколько свободных прядей полукольцами. Выглядела так, будто решила отправиться в гости. Но только какие гости, когда иней выбелил траву, а она, Истэ, не озаботилась даже теплой накидкой? А до ближайших соседей - час езды.
   - Ты куда собралась? - удивился мужчина.
   Женщина посмотрела на него затуманенным взором.
   - Пора...
   - Куда? Что с тобой? - слегка испугался ее муж.
   - Я не могу противиться...
   - Чему? Истэ, да очнись же!
   - Он велит мне вернуться...
   - Кто? Любимая, успокойся. Я никуда не пущу тебя! Тебя считает умершей вся Хинаи, и возвращаться запрещено! Ты сама поклялась!
   - Ты не понимаешь, Мори. Если ты помешаешь ему, он и за тобой придет...
   Мужчине стало не по себе.
   До сих пор слова Истэ о зове он списывал на угрызения совести - и не знал, как развеять ее опасения. Сам не чувствовал себя виноватым - увести любимую женщину от навязанного ей человека! - но понимал, что может испытывать Истэ. Но сейчас глаза ее были не просто тревожными - пустыми, будто она говорила и грезила.
   - Истэ, - он обнял женщину, усадил рядом с собой. - Это наваждение, понимаешь? Если тебя пугают сны, мы поедем к монахам. Там узнают, что смущает тебя...
   - Нет, я не могу ждать. Я должна возвращаться немедленно, чтобы он не причинил вреда тебе и девочкам.
   - Тагари никогда не станет охотиться за тобой...
   - Я говорю не о нем.
   - Родная, но это нелепо. Восемь лет мы жили спокойно, и вдруг ты вспомнила мальчика, который сейчас неизвестно где...
   Женщина переплела пальцы, посмотрела прямо перед собой, словно разглядывая головоломку, сказала задумчиво:
   - Тебе не приходило в голову, почему далеко от границы - и от Хинаи - мы уйти не смогли?
   - Ты же болела.
   - Верно. Я думаю, именно Энори не давал мне уйти. Его устроило расстояние, на котором мы поселились.
   - Но что он... или кто-то еще может от тебя хотеть? Прошло очень много времени, может, Тагари Таэна взял себе другую жену...
   - Сомневаюсь. Даже в нашу глушь долетели бы слухи.
   - Но если и так, мы с тобой подлежим смерти, вернувшись. И кому это нужно - убивать тебя много лет спустя?
   - Я была слишком счастлива тут... Если кто-то хочет сделать как можно больнее мне - самое время. Или Тагари... Он вряд ли обрадуется призраку из прошлого.
   - А если это какой-то враг генерала нашел человека, владеющего подобным искусством?
   Женщина засмеялась:
   - И навевает мне сны о другом?
   Хоть плечи нервно подрагивали, пелена из взора ушла. Муж увел Истэ к девочкам, те забавлялись с глиняными фигурками пастуха и коров и с радостью приняли в игру мать.
  
   Три дня спустя Мори настигло известие - заболел дядя, единственный близкий человек из кровной родни.
   - Надеюсь, недуг не слишком серьезен, - хмуро говорил он. - Я бы взял вас с собой, но опасаюсь заразы...
  
   Как только повозка, в которую сел мужчина, скрылась за склоном годы, Истэ начала собирать вещи.
   - Мы поедем на север, - сказала она девочкам. Я вам покажу большой город... когда-то я там жила.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"