Колонок : другие произведения.

Песня цветов аконита. Часть 3

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   Глава 1. Юхимэ
  
   Немолодая женщина покачивала на руках младенца и напевно рассказывала собравшимся вокруг детям:
   - На севере под корнями гор живут золотые и белые змеи. Когда туман ложится на землю утром, змеи покидают укрытия и пьют росу из цветочных венчиков. Человек, идущий через туман, может наступить на такую змею - если встретил он золотую, ему будет удача, а если белую - смерть. Много путников шло через туман, потому что не идти нельзя, если зовет долг и дорога.
  
  
   Дорога вела на север, мимо глухого озера, лежащего у отрогов гор Юсен. Мимо крошечной деревушки, притаившейся на другом берегу озера, к ущелью Тайро - и дальше, в Гёру, главный город провинции. А здесь - проходила граница.
   Но Йири едва заметил ее.
  
   ...
  
   Дом, в котором предстояло отныне жить, оказался не таким уж большим, но удобным. По форме - вроде угловатой подковы, с парой пристроев, каменной оградой с изящной лепкой по верху стены. Да, стены надежные - и посты стражи можно расставить с толком. Тот, кто стоит у власти, вовсе не в безопасности - напротив, скорее всего найдутся охотники оборвать его жизнь. И не важно, никчемный правитель или великий.
   Дом одноэтажный, но кухня внизу, в полуподвале. Кухонный очаг соединен с дымоходами, которые проходят под полом главной комнаты - тепло поднимается к людям.
   Красивый сад - не сравнить с садами Столицы, и все же... Даже к лучшему, что совсем не похож, и другие растения. Только фонтанов нет. Надо распорядиться устроить - приятно слушать, как поет вода.
   Здешние дома щедро украшали мозаикой - не только бассейны и внутренние парадные помещения, но и стены снаружи. И узоры были дикарскими на взгляд Йири, смешно сочетавшиеся с отголосками столичных веяний.
   Рынки полны были плетеными изделиями, даже богатые люди охотно приобретали их.
   "А в Столице предпочитали чеканку..." в очередной раз мелькнула у Йири мысль о несхожести.
  
  
   Высокие особы, переселяясь на новое место, брали с собой большую часть слуг - их преданность была проверена временем. Набирать же на месте могли мелочь, не имеющую ни малейшего доступа к господину и полностью подотчетную людям верным.
   Неразумно было бы отвергать опыт предшественников - Йири поступил так же. Почти. Нескольких людей, давно живших в доме и не уехавших с прежним наместником он оставил на прежней должности. В том числе управляющего домом - это был риск, но оправданный. Вряд ли кто-то прибывший из Столицы мог заменить уроженца Окаэры, долго прослужившего на этом месте и не покинувшего провинцию не столько по причине возраста, сколько благодаря верности родному краю.
   Управителя дома звали Те-Кири. Был он преклонных лет, с юношески живыми глазами, не по-возрасту подвижный.
   - Я вырос в этом доме, Высокий, - с благодарностью управитель склонился перед новым господином. - Я боялся, что вы прогоните меня - я ведь уже не молод. Моя благодарность не имеет пределов!
   - Пустое! Вы преданы дому и знаете все хозяйство, от иголки до листика. Кого пожелать лучшего?
   В доме были не только циновки, но дорогие шаварские ковры. Йири знал уже, что местные богачи хвалятся друг перед другом количеством и качеством этих баснословно дорогих изделий. Шелковые, с мягким ворсом и глубоких оттенков рисунком, ковры такие украшали и павильоны Столицы. Только вот повелитель их не слишком любил, и эта нелюбовь передалась Йири. Но он оставил все, как есть. Даже отведенные ему покои распорядился лишь немного подправить.
   А покои оказались уютными. Да, отдал распоряжения кое-что переделать, но основное - золотистым узорным бархатом обитые сиденья, довольно низкие арки в коридорах, бронзовые решетки - их прутья сплетались, образуя соцветия ирисов, крылатых драконов и волны - ему понравилoсь.
   Чем меньше здесь будет напоминать о Столице, тем лучше. А то ведь не удержится, сделает все, как там - а зачем? Главного не вернуть.
  
   Его предупреждали, что в горах Окаэры нечисть водится во множестве. Еще в Столице он слышал рассказы о горах Юсен. Странные смерти, пропавшие без вести люди, потерявшие разум кони - много рассказов.
   Теперь он смотрел на горы своими глазами - с легким любопытством и приязнью, словно на что-то родное. Почему, и сам не смог бы сказать. Вероятно, лишь потому, что горы эти отражались в спокойной воде Иэну, а про реку эту он слышал в далеком детстве.
   Этот север был похож и не похож на тот, где Йири родился. Правда, он уже стал забывать, как было там - слишком старательно его учили, что помнить не следует
   Ломкие ветви кустарника с мелкими сизыми листьями подрагивали на ветру. Деревья казались не столь высокими, и стволы их часто были непонятным образом скручены, словно ветер или горные духи забавлялись.
   Воздух был чистым, туманным у горизонта - словно серебристая пыль клубилась. Горы в наступающих сумерках казались рядом совсем. Йири облокотился о деревянные резные перила, всмотрелся вдаль.
   - Красиво... В самом деле красиво.
   - Здесь нет таких чудес, как в Столице, - начал Те-Кири, и замолчал - наместник повернулся к нему, и глаза его смеялись.
   - Горы - разве не чудо? Покажите мастера, способного возвести подобное, да еще засадить их густыми лесами и наполнить всяким зверьем!
   Управляющий улыбнулся.
   - В осенние ночи слышно, как воют волки в горах - воздух прозрачен, звуки летят далеко.
   - Здесь много волков?
   - Водятся... Порой и на людей нападают.
   Йири кивнул.
   - Возле Столицы волков, считай, нет - только равнинные, мелкие. Но я видел и крупных. Огромных зверей...
   - Вы родились не в Столице, Высокий?
   - Нет. В Тхэннин.
   - Непрямой путь, - заметил Те-Кири. - С северо-востока к озеру Айсу, потом на северо-запад... Говорят, река Орэн, что течет по Тхэннин, сестра нашей Иэну.
   - Я в это верю. Они похожи. Берега здесь другие, повыше, но сама река совсем такая же...
  
   ...
  
   Рослый молодой парень с чуть удлиненными, приподнятыми к вискам глазами, одетый в серое, переступил порог комнаты, склонился перед наместником.
   - Мое имя Шинори, господин. Я родом из окрестностей Гёру. Отец мой был воином. Он умер давно, а брат его служил прежнему наместнику. По просьбе дяди и меня взяли в дом. Но прослужил я недолго.
   - Почему ты остался, не последовал за тем, кому давал клятву?
   - Я просил разрешенья не покидать Окаэру. Здесь оставалась моя мать и мой брат. Меня освободили от службы. Мать умерла.
   - Теперь ты хочешь служить мне?
   - Да, господин. Я и Ниро, мой младший.
   - Где он?
   - Здесь, господин.
   - Позови.
   Шинори повиновался - в комнате возник подросток лет тринадцати, внешне с трудом отличимый от брата. Те же глаза, такая же тонкая кость; только пониже ростом и с еще нежным по-детски лицом. Он, как и брат, держался почтительно и просто.
   - Что вы умеете?
   - Я был среди доверенных слуг господина, мне доводилось и охранять его жизнь. Еще я владею тайнами точечной медицины, могу снимать боль и усталость.
   - Как же расстались с тобой?
   - Я служил ему честно, но моя душа не принадлежала ему. Он это знал.
   - Смело - пытаться получить место такими словами. А младший твой, он что умеет?
   - Все, что и я. Но он еще учится. Он ухаживал за матерью, поэтому раньше был привязан к нашему дому.
   - Почему вы пришли ко мне?
   - Мы способны принести пользу.
   - Те-Кири может за вас поручиться?
   - Да, господин.
   Спокойный взгляд Шинори и открытый - Ниро, кажется, понравились наместнику.
   - Я возьму вас к себе. Два месяца - срок, за который решу, подходите ли вы мне. Ступайте к Те-Кири.
   - Что, и слова с нас не возьмете? - прозвенел удивленный голос младшего.
   - Зачем оно мне сейчас?
   - Так положено.
   Рука у Шинори дернулась - словно хотел затрещину младшему отвесить. Сдержался, конечно.
   - Что положено, мальчик, решать мне. Данное слово тогда хорошо, когда оно лишним грузом не будет. Через два месяца.
  
  
   - Почему он так поступил? - спрашивал младший, но старший упорно отмалчивался. Наконец нехотя заговорил:
   - Не нравится мне все это. Служба ему могла бы дать нам многое... но я его не понимаю.
   - Откажешься?
   - Выставить себя идиотом и трусом, да еще и неблагодарным? Нет уж!
   - Тогда что задумал?
   - Ничего! Пусть будет, что будет.
   - Как он тебе?
   Шинори задумался.
   - Он... не такой. То ли неправильный, то ли наоборот. Мне было бы интересно понять. Но ты...
   - А я что? - возмущенно сбился с шага младший.
   - Ты еще ребенок. И не делай оскорбленную морду. Не хотелось бы тебя втравить в неприятности. В его доме нет игрушек с лентой - почему? А тебе нет четырнадцати.
   Младший расхохотался:
   - Такие, как я, нужны ему, навроде прошлогоднего снега. Я этим не вышел, - выразительно обвел пальцем круг перед собственной физиономией, и постучал пальцем по лбу, глядя на старшего.
  
  
   Ниро, бойкого и общительного, сразу приняли все, кроме управляющего, пожалуй. Тот считал, что мальчишке недостает почтительности. Ниро носился по дому, словно веселая пчела, и даже перед господином не опускал глаз. Шинори, напротив, казался закрытым и хмурым. Если бы не внешнее сходство, трудно было бы поверить в столь близкое родство этих двоих.
   Но господин доверял Шинори так же, как привезенным с собой из Столицы. Начальник его охраны как-то спросил, почему; тот ответил, что человек, который столь требовательно относится к себе, надежен.
  
  
   **
   Записки Юхимэ из дома Cаэ
   Второй день месяца Рыси.
  
   Уже сливы цветут - словно снег, даже летом украшающий горы далекого севера, слетел к нам в долину. Как хорошо! Ночью будут петь соловьи, особенно звонкие голоса у черногрудых. Я забываю обо всем на свете, когда слышу их нежное щелканье и щебетанье. Только две птицы могут соперничать с соловьем. Лесной жаворонок и коноплянка.
   Девушки нескольких домов Гёру собрались у меня. Тэйин, как всегда, жеманна, причесана слишком причудливо и одета по последней моде в желто-зеленое гэри с застежками и цветами из бирюзы. Мне никогда не нравилось, как она одевается - ей все не идет. Сэн - мы зовем ее Мышкой - так и не научилась выглядеть, как подобает девушке из богатого дома. Правда, отец ее раньше был чиновником низкого ранга, и лишь недавно добился высокого поста. Сэн и впрямь похожа на пегую мышку. А старшая сестра ее совсем некрасива. Больше всех мне понравился наряд Ясу - малиновый шелк, затканный бутонами горицвета. Ясу всегда горит, как пламя. Она красавица. Я даже не завидую ей, но, конечно, хотела бы, чтобы мое лицо было столь же тонким и гордым.
   Говорили о новом наместнике Окаэры. Он всего неделю здесь, и пока непонятно, что он за человек, но о нем уже говорят больше, чем о тех, что были до него. Мой отец видел его, и Ясу, и даже Мышка - правда, случайно. Нам с Тэйин пока не повезло. Счастливая Ясу, она принадлежит к более высокому дому, чем мой. И все новости узнает раньше нас.
   Говорят, у него весьма приятная внешность. И он молод. До него как-то был молодой... давно. Говорят, здесь он нашел себе жену. А потом его вместе с женой и приближенными перевели в какую-то захолустную провинцию. Окаэра большая. Отец порой забывает, что я женщина, и рассказывает о делах. Говорит, с делами нашей провинции справиться сложно. Говорит, у нас многие гребут под себя. А столица с этим мирилась, хотя не всегда. Один раз, давно, Окаэра была залита кровью, и все делали то, что скажут. Грустно.
   Но я отвлеклась. Не думаю, что изменится наша жизнь.
  
  
   **
   Округ Гэта
  
   В полутора десятках ани от главного города Окаэры находилось озеро Гэта. Там добывали соль для всей страны, и солью этой торговали со странами сопредельными.
   Озеро давно высохло, и добычу соли вели в копях. По большей части в копи отправляли осужденных - и мало кто из них выходил на свободу. Тех, чья вина была не велика, приставляли к легкой работе, а остальных не жалели, хоть и не стремились ускорить их смерть - соль убивала сама.
   Так зачем нянчиться с теми, чей век будет недолог? Впрочем, кормили людей хорошо - работники не должны падать от голода, теряя последние силы.
   Порой на работу в копи нанимались и бедняки ради своих семей. Таким вольнонаемным платили неплохо, но поблажек особо не допускали.
  
   ...
  
   Самым примечательным в облике Со-Ину были две детали - острые мелкие зубы и необычного изгиба брови, придававшие лицу вечно обиженное выражение. Одевался он скромно и выглядел человеком смирным. Исправно отчитываясь перед бывшим наместником, он пользовался доверием и ухитрялся обводить вокруг пальца даже ревизоров Столицы. Неудивительно - расположенность к нему господина Окаэры прикрывала все мелкие промахи. А крупных Со-Ину не допускал.
   Теперь вот прислали нового хозяина.
   - Он еще мальчик, - говорил Со-Ину соратникам - чиновникам Гэта. - Поначалу будет проявлять неуместное рвение, потом начнет спотыкаться на ровной дороге. Все через это проходят. А ему всего двадцать лет.
   - А если не споткнется?
   - Тогда мы поможем, - сокрушенно разводил руками Со-Ину, и советовал: - Не суетитесь. Кое-какие мелочи он найдет и у нас. Возможно, придется отдать ему кое-кого, из ненужных.
   Короткие смешки послышались в комнате - каждый был уверен, что ненужные здесь не присутствуют, и все-таки опасались за свое место.
   Управители Гэта привыкли оставлять солидную часть доходов себе. Игнорировать прямые приказы у них не хватило бы дерзости, но зато они всячески тянули и изворачивались при бывшем наместнике, а Со-Ину мастерски ухитрялся использовать их поступки и выгодные ему оплошности.
   - Что этот мальчик сумеет? - удивленно и словно с сожалением произнес Со-Ину. - Впрочем, мы будем послушны ему первое время. Потом он либо устанет, либо сломает себе шею.
   - Либо ему помогут, - буркнули из угла.
   Со-Ину осуждающе покачал головой:
   - Как можно! - и тяжко вздохнул, словно нес на собственных плечах все недостатки этого несовершенного мира.
  
   **
   Гёру, главный город Окаэры
  
   Аоно был уроженцем юга, но еще подростком попал в Окаэру - отцу была предложена тут хорошая служба. Образование он получил в Столице, и долгое время помогал городскому судье Гёру, а потом удостоился чести быть помощником прежнего наместника.
   Йири долго думал, стоит ли ему доверять. К людям прежнего наместника тот не принадлежал и Окаэре был предан. Щепетильный до мелочей, он казался надежным.
   Впрочем, Йири еще в детстве слышал сказки о сотканных из тумана мостах, которые так и зовут путников перебраться через стремнину, и тают как раз над серединой реки.
   Но приходилось доверять, хоть и с оглядкой - выбора не было.
  
   - Чего вы хотите с делать в этой провинции? - спросил Аоно напрямик, рискуя показаться невежей.
   - То, что должен.
  
  
   Первым делом он распорядился привести в порядок дороги - по-настоящему хорошей была лишь одна, ведущая из Гёру в Столицу.
   - Простым людям тоже надо как-то добираться из одного места в другое. А осенью здесь идут сильные дожди. Так? - спросил он, словно могло последовать несогласие. Такая манера говорить изрядно сбивала с толку не одного Аоно.
  
   Дела здесь, по правде сказать, шли неважно. Привести дома в надлежащий вид и навести чистоту в городе - на полгода упорной работы как минимум. После сахарных домиков столицы хотелось зажмуриться, когда взгляд падал на покосившиеся стены или облупленную краску. Ну почему? Ладно бы в нищей деревне.
   - Бедняки из глухих районов и городские займутся всем этим - куда лучше, чем умирать с голоду. Разве нет?
   Аоно благоразумно промолчал. Идея призвать в города Окаэры всякую шваль не могла ему прийтись по душе. А местные... не хватает рабочих рук.
   - Прогнать людей мы всегда успеем, - Йири говорил словно для себя одного - а может, и впрямь для себя, кто его разберет. - Так поступают в других местах. Почему бы не здесь?
  
   ....Слишком многое нужно было сделать. А опереться - не на кого.
   Вспомнил, как плели из лозы фигурки. Терпение нужно, и осторожность, чтобы не расщепить прут. Молодая лоза - гибкая, податливая. Но и о корнях дерева не следует забывать.
  
   **
  
  -- Cколько человек насчитывает воинская часть Окаэры?
  -- Семь тысяч.
  -- Хорошо. Часть расположена у озера Гэта, часть вблизи северной границы. Остальные, те, что возле Гёру - чем они занимаются?
  -- А что солдаты должны делать в мирное время? Пасти быков? - раздраженно проговорил генерал. - Свою службу мы несем исправно. Вооружение и укрепления в полном порядке. Можете убедиться, - Генерал Асахи чуть склонил голову, нехотя отдавая дань вежливости, и скорее распорядился, нежели спросил:
  -- Теперь позвольте идти.
  -- Идите...
  
   ...
  
  -- В полном порядке. Не сомневаюсь! Все, что касается дел военных - его слабость! Но какая польза провинции - кормить тысячи человек и ничего не получать взамен?
  -- В случае угрозы нападения или мятежа...
  -- Ее нет, разве не так?
  -- Она есть всегда.
  -- Но ведь уже сделано все, что можно сделать заранее, правильно?
   Аоно нелегко приходилось. Молодого наместника он не понимал совершенно. Тот либо знал, чего хочет, но не подавал виду, либо не знал совершенно. Всегда выслушает, еще и сам спросит совета и мнения - а поступает больше по-своему.
  
  
   Хуже всего, когда лицемерно улыбаются. А когда смотрят зло и свысока - все в порядке. Когда с трудом произносят вежливые фразы, а с языка так и рвется ругательство - все хорошо.
   Генерала Асахи не терпят в Столице. Зато здесь он чувствует свою силу. Он поднялся до нынешнего звания сам, из низов. А теперь должен подчиняться мальчишке, столичной бабочке с полномочиями и отсутствием опыта и мозгов. И он с трудом сдерживает грубость:
   - Уж поверьте, я не первый год тут и знаю, как поступать!
   - Я понимаю.
  
   ...Можно отдать приказ. И еще. И добиться повиновения, получив врага - явного. Генерал Асахи не из тех, что бьют в спину. Поэтому он - не опасен?
   - Часть гарнизона, стоящая возле Гёру, не занимается делом, я повторю. В предгорьях полно бандитов. Так и оставить, да? Жители деревень живут в постоянном страхе. А страх часто толкает к волнениям...
   - Не беспокойтесь - любое волнение будет подавлено!
   - Какой ценой? Зачем доводить до крайности, если можно предупредить?
   Йири напоминал человека, который готовится перепрыгнуть через стремнину.
   - Вы понимаете, так нельзя оставлять дела. А изменения могут повлечь за собой беспорядки. Этого нельзя допускать - лучше не дать заболеть человеку, чем потом отрезать руку.
   - Что же теперь, сунуть по паре солдат под каждый куст?! И постоянно отчитываться перед вами за любой их шаг?!
  
   Ревность - сильное чувство. Плевать на Окаэру - генерал не упустит ни толики власти над своими людьми. Приказать... можно.
   - Исполняйте, - наместник сворачивает указ трубочкой и протягивает генералу. - И докладывайте обо всем.
  
   Дергается щека со шрамом - генерал готов разразиться бранью. Но сдерживается - и без поклона широким шагом уходит. Занавеска отлетает к стене, едва не оторванная.
  
   Спустя несколько мгновений Йири осознает, что все еще стоит неподвижно, смотря в одну точку. И заставляет себя сдвинуться с места.
  
   **
  
   Проглядывая бумаги, выслушивая отчеты и разговаривая с местными уроженцами, Йири не мог понять, почему край, который мог быть по-настоящему богатым, находится в плачевном состоянии. В Столице ему говорили о продажности и лени предшественников, и это было правдой, но почему их оставляли на должности - и сместили только сейчас?
   Ответ пришел, как ночной кошмар - неожиданно. Окаэру намеренно держали на положении бедного родственника. Важная провинция, тем более отдаленная от Столицы, могла бы легко диктовать свои условия всем остальным. Поэтому ей не позволяли подняться. Пытаясь исключить даже малейшую возможность неповиновения, невольно способствовали чуть не развалу всего.
  
   Осознав это, он растерялся. Теперь он уже не понимал, чего от него хотели, отправив сюда.
  
   Потом Йири почувствовал злость. Значит, он должен навести порядок и преподнести этот край Столице, которая сама превратила провинцию в болото... и потом позволить накинуть очередную узду на Окаэру?
   В очередной раз позволить пользоваться собой, как куклой. Только вот куклу эту могут убить, когда она станет действовать во благо Столицы... и даже сама Столица может это сделать, если он переступит дозволенные границы.
   Аоно застал его в глубоких раздумьях - молодой человек едва заметил вошедшего. Он смотрел на стоящие в вазе цветы, только лицо у него при этом было холодное - не такое, как бывает при созерцании красоты. Куда холодней обычного.
   Йири же вспоминал слова, сказанные Ёши незадолго до прощания:
   "Вода может быть ласковой и беспощадной, принимать любую форму, при этом оставаясь собой. Ты - вода. Поэтому так легко превратился в лед".
  
   А из Сиэ-Рэн приходили радостные вести. Золотой Дом принял в себя достойную - та, что стала женой повелителя.
  
   **
  
   Когда молодому наместнику показывали бумаги и рассказывали о делах, он все больше вежливо слушал, не пытаясь диктовать свою волю, и скоро многие были уверены - Столица прислала им существо безобидное. Он и впрямь больше смотрел, чем делал - по правде сказать, поначалу при нем старались соблюдать порядок чиновники - мало ли. Спешно были выправлены недостачи в бумагах, приведены отчеты, и первые пару месяцев жизнь катилась словно по смазанной маслом дороге.
  
   А наместник и не пытался придраться к замеченным мелким промахам, и постепенно чиновники успокоились, видя, что он больше занят общением с молодежью и некоторыми избранными им представителями влиятельных семей.
   Мало кто знал, что разносчик на рынке или подсобный рабочий в гостинице, или подобная им мелкая сошка умели слушать скрытое от посторонних ушей - и запоминали сказанное. Мало кто знал, что не только слуги видимые пришли с ним в Окаэру.
  
  
   - Он разрешает людям заняться тем, что им по душе, если сумеют получать с этого прибыль - почему бы и нет? - Заметил как-то один из старейшин города, весьма уважаемый человек, и главный судья, господин Исуру, согласно откликнулся:
   - Мне было бы любопытно посмотреть, что у него получится. Пожалуй, мы сможем говорить на одном языке.
   И еще несколько уважаемых людей города сказали так же.
  
   В неотведенных местах торговля была отныне запрещена, зато новые лавки и рыночки появились, удобные.
   Пытавшихся обойти этот указ и продавать товар в закрытых ныне местах или просто на улице ждало наказание весьма серьезное.
   - Жестко, надо сказать, - отмечали старейшины, но признавали - деньги таким способом получить куда проще.
  
   Напрасно несчастные нарушители пытались просить о снисхождении.
   - Указы были оглашены. Если кто-то счел возможным про них позабыть - что же, зря, - сказал Йири судьям, а те прекрасно исполняли все остальное.
  
   **
  
   Братья, Шинори и Ниро, скоро получили привилегию прислуживать собственно господину. Шинори, наблюдавший за ним, словно кошка за мышиной норой, не мог не заметить столь же пристального внимания к ним молодого наместника.
   - Мы высоко взлетели, - пробормотал старший после того, как ему выпала честь прикоснуться к Высокому - после целого дня в седле он позвал именно Шинори, чтобы тот убрал усталость.
   - Он правда настоящий? - жадно спросил младший. - Выглядит, словно из света и водных струй сделанный!
   - Он живой, - неохотно ответил Шинори.
  
   - Ты не больно хотел оставаться. А теперь - не жалеешь? - тут же спросил Ниро. Брат плечами пожал. За младшего все еще опасался, что скрывать. Но всерьез беспокоиться пока не с чего было, а жилось тут весьма хорошо. Ниро не унимался:
   - Два месяца истекли. Если господин решит нас оставить, ты согласишься?
   Не получив ответа, прибавил неожиданно по-взрослому:
   - Я хочу находиться тут. Кем бы он ни был, понимаешь? Нельзя бояться всего непонятного.
  
   Их позвали на следующий день - и оставили в доме.
  
   ...
  
   - Зря опасались, - заявил один из помощников Со-Ину. - Он тихий, как девушка. Подумаешь, дорогами и лавками занялся! Проверки, тоже мне... всему верит!
   - А гарнизон? Оттяпать у Асахи часть солдат на личные нужды... не так-то просто, - засмеялся другой.
   - Это его право, - Со-Ину - примирительно поднял руки. Ему, по правде сказать, неприятно было - ошибся. Ожидал юношеского рвения от наместника, а того можно по шерстке гладить, как кошку. Перепугались, как дети в чужом саду... стыдно. Впрочем, так даже лучше.
   - Что гарнизон? Поссориться с генералом - большого ума не надо. Главное теперь делать все тихо, волнений не допускать, не то Асахи вынужден будет поступать заодно с наместником.
   Говорил Со-Ину, и вроде всем был доволен - но не давал покоя маленький червячок внутри. Наместник молодой оказался сущим подарком. То ли боялся чиновников Гэта, то ли верил всему - понять было трудно.
   Только одно смущало Со-Ину - его взгляд. Спокойный, почти ласковый, даже чуть ресницы опущены - только прочесть по глазам ничего нельзя. Простые люди смотрят иначе, а тем более власть имеющие.
   Но в остальном - и впрямь не опасней домашней кошки, если не мышки.
  
   **
   Записки Юхимэ
   Седьмой день месяца Рыси.
  
   Сегодня Ясу вновь навестила меня. Разбирали сухие травы. Мне очень нравится это занятие зимой, и оно же навевает грусть с приходом весны. Кажется, все в жизни так скоро становится только сухой травой. Если ее подберут заботливые руки, она может долго радовать сердце, если же нет - скоро исчезнет, станет землей. Говорят, есть области, где умерших людей дарят земле. Мне это кажется очень грустным. Гораздо приятнее думать о пламени. Оно так чисто и своенравно. Ясу похожа на пламя. Только на маленький огонек. И мне грустно, что огонек этот никогда не станет большим - и она, и я всего только женщины. Что-то я стала писать о грустном все время. Это нехорошо.
  
   Я была в гостях у Тэйин. У нее милый дом, чего не скажешь о хозяйке. Ах, как она любит, чтобы ей восхищались! Конечно, я хвалю ее прически и платья. Тэйин любит гостей, но лишь потому, что те хвалят ее. Девушки из самых лучших домов редко оказывают ей честь своим присутствием, дочери чиновников - управителей города - вообще у нее не бывают, зато девушки и молодые женщины из различных семейств мелких чиновников слетаются к ней, как мотыльки на ночной огонь. Молодые люди тоже бывают, но они смеются над ней. А Тэйин так хочет найти себе богатого мужа или покровителя. Теперь она влюблена в светлейшего господина Алайя, нового наместника. Он и знать-то ее не знает. Смешно. К тому же он - из Второго круга, такие и не посмотрят в сторону Тэйин. И теперь она упорно твердит, что он красивее всех в Окаэре. Досадно. Все его видели, кроме меня!
   Ясу обижена.
  -- Инари не хуже ничуть. И Сэнко, и, пожалуй, Суро.
  -- Только не Суро, - рассмеялась я. - Он вечно выглядит, как крестьянин с гор, по ошибке попавший в богатый дом. И лицо у него глуповатое.
  -- А Сэнко еще восторженный жеребенок, - подхватила Тэйин. - С ним не о чем поговорить. А Инари слишком самоуверен. Подумаешь, занят только собой. Кружит головы тем, кто не очень умен.
   Этого Ясу стерпеть не могла.
  -- Уж не хочешь ли ты сказать...
  -- Ах, какой чудный запах, - перебила я ее, поднося к лицу голубые нарциссы. - Я предпочитаю его всем весенним цветам.
   Конечно, Тэйин ведет себя непристойно. Инари давно нравится Ясу. Он и вправду очень красив. Но у него есть один недостаток. В его предках течет кровь синну, и волосы Инари слегка рыжеватые. По мне, это совершенно неважно. Но сам он другого мнения.
   Тут вдруг подала голос Мышка, незаметно сидевшая в углу. Я удивляюсь, зачем она вообще ходит по гостям?
  -- Вы считаете, что новый наместник лучше их всех?
  -- Конечно, маленькая дурочка, - свысока отозвалась Тэйин. Ясу фыркнула, но промолчала.
  -- А я его боюсь. Мне как-то нехорошо становится, когда он рядом.
   Мы расхохотались. Мышка, наверное, способна дерева испугаться.
  -- У него... глаза нехорошие. Он смотрит не на людей.
  -- Что за чушь, - недовольно проговорила Тэйин. Уж ей, конечно, кажется, что все смотрят только на нее.
   Но Мышка сегодня разговорилась. Это было так непривычно.
  -- У него лицо не меняется. Я видела, к нему обратились возле храма Иями, сначала Май-Сээ, - она красавица. Он так приветливо посмотрел на нее - как на распускающийся бутон. А потом на чиновника одного взгляд перевел... самый страшный у нас в Окаэре, горбатый даже - и хоть бы ресницы вздрогнули. Потом вновь посмотрел на Май-Сээ - и ничего не переменилось. Это не лицо, это какая-то маска.
  -- Восхитительно сделанная, - рассмеялась Ясу. Все же она признала его привлекательным.
  -- Когда он один... Какой он? Что он делает? Если бы он захотел взять меня к себе, я лучше бы умерла. Он... кажется мне оборотнем, ииширо. У тех тоже черные волосы и зеленые глаза. И они тоже очень красивы...
  -- Ох, ну и дурочка, - раздраженно произнесла Тэйин, но голос ее дрогнул. Давно не было слышно о Забирающих души, но еще бабушка моя рассказывала, как двое их в разное время появлялись в предгорье Юсен и деревнях вблизи Гёру. Тот, первый, долго жил в городе, выдавая себя за человека...
  -- Что же, Благословенный прислал нам оборотня? - с нервным смехом спросила Ясу.
   Мы скоро засобирались домой. Даже ароматный настой со сладкими палочками не шел в горло. Конечно, мы с Ясу не из трусливых, но ииширо - это слишком страшно. Много раньше водилось существ, о которых мы теперь знаем только из свитков. Про этих же до сих пор опасаются говорить.
   Ночью луна была цвета крови, большая... Запел соловей - черногрудка, а я почти не обрадовалась. Глупая Мышка, зачем она нас напугала? Уж ей-то точно нечего опасаться, на нее даже оборотень не взглянет.
   У него красивое имя. Мне кажется, когда я его увижу, пойму, человек он, или же нет.
  
  
   **
  
   Гарнизон оставался в стороне от гражданских дел, как и подобало ему - но словно границу провели между военной частью близ Гёру и собственно городом. Слишком уж сильно Йири потянул повод, показывая свою власть - разумеется, необходимое число людей ему выделили, но с Асахи отныне им было не по пути.
   В случае мятежа гарнизон его поддержал бы беспрекословно, однако разве безумец решился бы на открытое недовольство. А в остальном - ни тени поддержки.
   - Генерал и пальцем не пошевельнет, чтобы помочь мне иначе, - невесело сказал Йири помощнику. - А ведь мог бы. Его побаиваются... на его стороне не только сила закона, но и солдаты. И он многое знает... и то, куда могут нанести удар. Я - не знаю.
  
  
   Записки Юхимэ
  
   Я наконец смогла его мельком увидеть. Я проезжала в носилках по улице, и он с небольшой свитой двигался нам навстречу. Мышка просто глупа. А он... ох. Лучше написать о том, что было вечером.
  
   Мне стыдно думать об этом, но вряд ли я всегда веду себя подобающим для девушки образом. Я всегда была любимицей отца - он говорит, что мои черты один в один напоминают ему мою мать. К младшему брату, Найли, отец всегда был строже - насколько он вообще может быть строгим.
   К стыду своему признаюсь этим листам бумаги, что часто покидала женскую половину, когда у отца бывали гости, и подслушивала под дверью. У меня легкий шаг, и даже слуги не догадываются... правда, у нас из всего двое, и легко улучить момент, когда их нет поблизости.
   Девушке не следует интересоваться делами, но я умирала от любопытства. Ведь наверняка скажут о новом наместнике!
   Я прокралась к двери, за которой отец принимал гостей, и слушала около четверти часа. Они говорили, что сложно понять, сколько ему лет. Он кажется очень спокойным. Отец говорил, что он никогда не меняет приветливого, ровного тона, с кем бы ни разговаривал. Это необычно. Но какой он на самом деле, пока никто не может понять. Его отношения с чиновниками Окаэры напоминают плавное скольжение водных птиц по озеру, друг против друга, один против стаи. Он никому не позволяет приблизиться настолько, чтобы оказаться беззащитным, и в то же время не отходит слишком далеко, вынуждая их двигаться за собой.
   Это все интересно!
   Порой я жалею, что родилась женщиной. Конечно, мой брат, окажись он здесь, смеялся бы надо мной. Ну и пусть. В конце концов, я не глупее его, и в детстве мы даже дрались с ним иногда...
   Мне запали в душу слова одного из гостей: "Хотелось бы знать, чего он боится".
  
   А весна уже кончилась. Весь цвет с деревьев давно облетел...
  
  
   **
  
   День, когда проведена была настоящая проверка, запомнился чиновникам копей. Не только доступные бумаги были изъяты, но и тайные, для посторонних глаз не предназначенные. Откуда узнали о тайниках?
   А преступления государственных служителей наказывались строго.
  
   Со-Ину звериное чутье подсказало - грядет что-то неладное. Он поспешил к беседке в собственном саду, достал из-под пола несколько тугих свитков, поднял голову - и услышал:
   - Благодарим, что избавили нас от поисков. А теперь отдайте эти бумаги.
   У стоящих на пороге людей была нарукавная эмблема - белый журавлик-хита в синем круге.
  
   ...
  
   Ему приходилось и раньше распоряжаться жизнями людей, но тогда это было прихотью повелителя... А сейчас была власть поступать по-своему...и обязанность поступать так, как должно.
   И, бросив взгляд на бумагу с вынесенным судом приговором - обычным, вполне справедливым - он в первый раз приложил печать к подобному документу. И негромким, шелестящим был голос:
   - Закон есть закон.
  
   **
  
   Врачей города приглашал к себе. О каждом узнал - много ли у него умирают, много ли выздоравливают. Самым умелым оказали поддержку, а кое-кто и в новый дом переселился.
   - Вы будете получать деньги не только от пациентов, но из казны округа тоже, - сказал он двум лучшим врачам города. - Конечно, если больные ваши не начнут отправляться на небеса.
   Два человека в полосатой одежде почтительно поклонились.
   - Я надеюсь, вы сумеете воспитать достойных учеников, - отметил Йири между делом, вспоминая Ёши.
   - Мы не тратим время на обучение бездарностей, Высокий. - Слова были сочтены приказом, правда, удивившим и без того преданных своему делу людей.
   - Да... Хороших врачей смерть боится... А люди все равно не проживут дольше положенного. Делайте все, что можно.
  
   Когда люди в полосатой одежде скрылись за дверью, ощутил облегчение. Неужели у всех, кто держит в руках человеческое здоровье, такие похожие лица?
  
   ...
  
   - У вас был срок - три недели на починку этой дороги. И вы согласились с ним.
   - Так дожди пошли, господин.
   - Вот как.
   Нет смысла напоминать, что дождь лил всего один день, и просохло все быстро, - а работа не возобновлялась еще несколько дней, и потом велась из рук вон плохо.
   Вполоборота к помощнику:
   - Почему их вообще впустили ко мне?
   - Они ведь не совершили никакого преступления, и настаивали, что обвинение несправедливо...
   - Может, и так. Переведите их в район восточного предгорья - там, в глуши, тоже много работы. Я думаю, она будет исполнена в срок.
   Запоздалых попыток оправдания слушать не стал. Провел кончиками пальцев по кромке деревянной напольной вазы - похоже, резьба занимала его куда больше коленопреклоненных людей. Резной рисунок - подлинное искусство... а оправдываться - недостойно.
  
  
   Больше всего пугало, что он ни с кем не спорил, не выходил из себя и не пытался навязывать свою волю. Он просто исполнял то, что положено по закону, не больше и не меньше, благо, наличествовали сила и власть поступать так.
   Многие лишились имущества, и оно пополнило казну Окаэры. Некоторые потеряли жизнь.
  
   ....Нет смысла спорить с камнем на дороге или преградившим путь деревом - их не должно здесь быть. Значит, не будет.
  
   ...
  
   - А вы иной, чем мне показалось вначале, - чрезмерно почтительно произносит Аоно.
   Тот не откликается. Только смотрит большими темными глазами.
   Высших не обсуждают. Намеренная неловкость... тонко рассчитанная.
   - Быть может, вы тоже? - почти с улыбкой. И, задумчиво:
   - Так часто приходится разочаровываться в людях... хорошо, когда этого не происходит. Не так ли?
   После недолгого молчания Аоно склоняется перед высшим:
   - Простите.
  
  
   - Мышка показала клыки, - угрюмо пробормотал человек с причудливым ожогом на шее.
   - Мышки не живут долго, - успокаивающе сказал второй, в неумеренно пышной одежде.
  
   **
  
   Двоюродный брат Аоно, помощника Йири, пригласил господина в свой дом. Судейский чиновник, он еще не удостаивался этой чести, - и теперь, получив согласие, постарался быть безупречным хозяином.
   Половинка луны показалась на небе, когда Йири покинул его дом. Воздух последнего месяца лета был пряным и пьянящим, тяжелым, прозрачным и темным.
   Йири не обратил никакого внимания на уличного разносчика, который устало плелся в обнимку с плоской плетеной корзиной. И когда тот склонился в глубоком поклоне - лишь взглядом скользнул.
  
   Человек бросился под копыта его коня - испуганное животное взвилось на дыбы, и в этот миг тень мелькнула на невысокой крыше. Охранники заметили бы ее сразу, но отвлеклись на человека под копытами.
   Но не зря их отбирали особо - от взмаха руки одного нож отлетел в сторону, не успев коснуться плеча.
   - Подберите, - велел Йири. Спрыгнул на землю, прикусил губу и не двигался. Лишь несколько мгновений спустя, когда охрана убедилась, что человек на крыше был один, он вновь взлетел в седло и поехал дальше, ни слова не говоря.
   Да и что говорить? Те, кому положено, и так разузнают все. Незадачливого убийцу взяли живым. И человека с корзиной - тоже.
  
  
   Что лезвие отравлено, узнали быстро - метнувший клинок сказал сам.
   - Принесите мне нож, - велел наместник, и долго смотрел на синеватое лезвие с волнистым узором. Хороший клинок.
   - А еще была игла, - сказал тихо - но Шинори, который принес нож и которому пока не велели уйти, слышал. - Жизнь - это змея, свернувшая кольца, да? - обратился к нему господин.
   Тот, растерявшись, молчал. Наместник, с досадой взмахнув рукой, отослал его.
  
   ...
  
   - Когда-то давно Энху, глава сильнейшего рода тхай, сумел заключить договор с правителями куда более мелкими, присоединив в результате их земли к своим. Тогда обошлись словами, не кровью. Ее не было.
   - Была. Но мало - недостаточно для внесения в хроники. Для того, чтобы обрушить мост, не нужно разбирать перила - достаточно покачнуть опору. Иногда это правильней сделать сразу, не ждать раздоров.
  
   Тушечница в форме головы сказочной птицы. Бронза - но сейчас, в лучах солнца, кажется золотом. Нельзя делать птиц из металла - они никогда не смогут взлететь. Аоно между тем говорит:
   - Вы знаете, это мой родственник. Наши семьи очень близки. - Помощник и не пытался скрыть тревогу в голосе. Конечно, закон есть закон... только страшно самому попасть под его сень.
   - Я помню.
   - Он - всего лишь орудие в чужих руках, его вины в заговоре нет. Не более чем приманка...
   - Это легко узнать, не так ли? - Молодой человек опускает ресницы - так бахрома занавески скрывает змею, подумалось Аоно. - Я спрошу его сам.
   - Вы так хорошо знаете людей? Или обладаете высшей властью? - срывается с губ совершенно уж непочтительное. Тот словно не замечает вызова, порожденного отчаянием.
   - Я знаю людей. Видел уже тех, кто хотел моей смерти.
  
  
  
   - Только добра я хочу Окаэре, - произносит наместник несколько часов спустя, приложив печать к приговору.
   В голосе этом слышна напевная мягкость северо-запада, странным образом сочетающийся с выговором столичным. Наместник всматривается в лицо Аоно, некрасивое, покрытое темными крапинками.
   - И вы будете со мной. Поскольку знаете, что я прав - и любите свой город.
   - Я всегда чтил законы, - через силу отзывается Аоно. - Законы и волю вышестоящих...но с вами иначе. Вы правы, я люблю свой город, и желаю ему расцвести. Хотя предпочел бы не идти по головам близких - даже виновных.
   - Неправильно. Это они идут путем, приносящим вред Окаэре.
   Помощник прекрасно помнил закон - семья виновного лишается состояния, а как поступить собственно с людьми, решает обладающий высшей властью. В случае покушения на Благословенного смерти подлежала не только семья виновного, но и вся родня. А в случае покушения на человека Второго круга, ставленника Столицы... Родственников, непричастных к содеянному, могли выслать из города - но не тронули, и, судя по всему, Аоно даже оставался на прежней должности.
   Наверное, Аоно мог бы облегченно вздохнуть...
   - Вы позволяете женщинам его жить, как раньше. Но его сын... мальчику всего десять лет.
   - Пусть он живет. Но он никогда не покинет стен Хоуханэ - и ему не будет позволено хоть как-то общаться с остальным миром.
   - И даже известий о матери он не получит?
   - Нет.
   Хоуханэ. Крошечная горная крепость - зимой все подступы к ней заносит снегом. Кисть замерла над гладкой, с серебристо-зеленым отливом бумагой ниили.
   - Указ еще не подписан. Если хотите, мальчик останется в городе - его знаком станет лиловая лента.
   - У вас есть сердце? - спрашивает Аоно внезапно и сам теряется от подобной дерзости, не первой уже.
   - Есть. И есть долг, который я обязан исполнить. Вы со мной? - спрошено мягко, но требовательно. Не уйти от ответа и не солгать.
   - Да, Высокий.
  
   Молодая еще женщина в светло-красном и сиреневом громко кричала, пытаясь хоть пальцем коснуться сына. Ее оттеснили назад и задвинули защелку на двери.
   Мальчик, сумрачный, встрепанный, шел, куда вели, но вдруг вывернулся из-под локтя охранника, метнулся назад, к запертой двери.
   Успел только скользнуть пальцами по створке - его перехватили и повели прочь, на сей раз крепко держа за руку.
  
   ...
  
   Холодно стало. Привык, что в Столице поздняя осень теплее, чем здешний месяц Журавля? Нет. Это от мыслей так неуютно... Как много о нем говорят. Для чего? Неужто от сплетен кому-то легче?
   ...Если дать сплетникам чересчур много воли, своими домыслами они могут и Небо
   обрушить. Но заставить всех замолчать невозможно...
   Наверное, возможно. Только тогда его возненавидит вся Окаэра. Разве этого хотел отправивший его сюда?
   - Лучше я позабочусь о том, что им говорить....
  
  
   - Ты не больно-то рот разевай, - озираясь, пробормотал дорожный рабочий в
   компании приятелей - собутыльников, отдыхающих после длинного дня. - Вот мы сейчас
   пьем, а он все видит! Уж вы мне поверьте! И на работу выйдем - тоже все будет
   знать! Потому что нечисть. - И зажал себе рот испуганно.
  
   В народе поплыли слухи, что господин Окаэры узнает о малейшем промахе, стоит ему пожелать. Слухи эти распространяли его шин; по-правде сказать, новости они добывали успешно. Простой народ подхватил эти речи куда быстрее, чем ожидалось, и прибавил к ним иные страхи.
   - Хоть на тень его посмотрите, - угрюмо советовал пожилой каменщик. - Ну, человек ли?
   - А что тень?
   - Всегда четкая такая, резкая, верно очерченная, словно кто ходит за ним и рисует ее. А у нас у всех - как придется. Так-то вот...
  
   **
  
   - Зачем вам ездить по деревням лично? Разве мало известий от доверенных лиц? - удивлялся Аоно.
   - Если это моя земля, я хочу видеть свою землю, - с неизменной еле заметной улыбкой отозвался наместник. - Плох тот хозяин, что не знает собственного дома. Или не так?
  
   Оделся просто, в серо-зеленое - ни одного знака, только кольцо-печатка на руке. Даже волосы перехватил темно-зеленой повязкой - не понять, какой ранг у человека. С собой, кроме охраны и пары чиновников, взял Шинори. Тот был растерян неожиданной честью, и забавно было видеть растерянность на хмуром лице.
  
   - Ну и рожа! - без обиняков заявил младший, когда брат пришел с известием о скором отъезде. - Знаю, почему тебя взяли - на тебя же смотреть смешно!
   Шинори хотел дать ехидному созданию по шее, но сдержался, думая о предстоящем.
   Даже младшему он не открывал того, что с недавних пор не давало покоя. Практически незаметные следы на коже господина - словно умело залеченные шрамы от плети. Не понимал, откуда они взялись, и думать об этом боялся - мало ли что за семья была у Высокого... или не семья виновата? Страшно было гадать о таком. А спросить невозможно... да и знай наверняка, что ответит, не посмел бы.
   Почему Шинори доверили это знание? Потому что оно не являлось тайной? Может, и так. Но все равно - господин знает, что такое боль. И, если Шинори вообще хоть что-то понимает в лечении - Йири Алайя когда-то пришлось очень несладко. И видно - не находит он удовольствия в наказаниях низших.
   Ниро первым заметил, как стал ощетиниваться старший брат, слыша худое слово в адрес наместника.
  
   ...
  
  
   Йири опустился на колено, коснулся рукой земли - теплой, рыжеватой... дома была черная... неожиданно вспомнил цвет. Рассыпчатая сухая земля. Он взял немного ее, сжал в ладони. Задумался. Перевел взгляд на браслет золотой в виде змеи, обвившей запястье. Нет, этой руке не прикасаться к земле - не по рангу. Для нее, и другой, давно уже - подогретая вода с теплым ароматом цветов, нежное масло, которое впитывается мгновенно, делая кожу подобной шелку. Было ли прошлое?
   Его люди, удивленно наблюдавшие за господином, мгновенно забыли про удивление, когда он, отряхнув ладонь, направился к ним. Непозволительно таким, как они, испытывать удивление чем-либо, что сделает он.
  
   - Земля... хорошая. Только поля в ужасном состоянии. Почему?
   - Так налоги большие, - развел руками староста, - Не до тонкостей земледелия.
   - Если сможете нормально заняться землей, получите урожай раза в два больше. Вот и деньги. И на западе сколько угодно места. Почему бедноте не поселиться там? - спросил он уже не у старосты, а у себя самого.
   - Разве с тех полей что можно собрать?
   - Вполне. Я готов сделать меньшим налог - но буду требовать результата. Это возможно, я знаю.
   Он развернулся, не дожидаясь ответа или хотя бы поклона, и направился прочь.
  
   - Откуда он так хорошо знает землю, интересно мне! - пробормотал староста, глава нескольких деревушек.
  
   Тень скользнула по полю - пробежал заяц. Таким нелепым показался контраст ушастого бурого зайца и группы богато одетых людей, что Йири с трудом удержал улыбку, глядя ему вслед.
   Оглянулся на сопровождающих. Стоящий рядом с ним черноглазый молодой человек в форме офицера личной гвардии наместника тоже взглянул на местных уроженцев. Они все казались несколько сбитыми с толку.
   - Возвращаемся, - через миг Йири оказался в седле, тронул повод.
   Молодой человек по имени Химару ехал следом, не спуская внимательных глаз с окружения, и ухитрялся еще поглядывать по сторонам, не доверяя двум охранникам.
  
   ...
  
   Ему было спокойней среди полей и дорог. Две недели спокойствия. А вернулся - словно в липкий и тесный кокон добровольно.
   С трудом засыпал, и спал мало, откликаясь на малейший шорох. И настороже был, и попросту сон не шел. Страха перед новым возможным покушением Йири не испытывал - ему ли бояться за свою жизнь. Но позволить оборвать эту самую жизнь значило бы нарушить волю того, кто направил его сюда... кто по-прежнему был единственным не только согласно велению Неба.
   Несмотря ни на что.
   Бывало, целую ночь он проводил у окна, сидя на кушетке и бездумно глядя на деревья - и выше. Руки были сложены, как учили - а порою брал нанизанные на нитку шарики из зеленого с белыми прожилками камня, перебирал их в пальцах, как это делают монахи, отгоняющие злых духов и дурные мысли.
   Он знал, что порой жестокие игры ведутся людьми, обладающими властью. Сам никогда не играл в них... а теперь приходилось. Власть-то у него была, но только с одной ее помощью не сделаешь ничего. Не для того ли Второй круг стоит выше простых смертных, подотчетен лишь повелителю, чтобы легче было оправдывать свои действия перед совестью?
   В той давней игре, "Цветок дракона", более сильные и более удачливые фигуры уничтожают слабейшие - ради выигрыша. Это правильно и одобрено каноном.
   Йири никогда не увлекался этой игрой.
  
  
   **
  
   - Вы уже не в одном судебном деле принимаете участие самолично, - первый помощник уже данностью считал, что наместник следует в жизни каким-то своим правилам. - Почему? Неужто не доверяете судьям?
   - Не доверял бы - их место занял бы кто-то другой. Но порой все не просто... и мне нужны были те, обвиняемые. Закон справедлив и должен исполняться, но судьи - всего лишь люди, и не всегда способны понять, где истина... и как поступить с ней.
   - А вы? - неуютно было от таких, самим господином не осознаваемых слов.
   - Я... тоже, - словно очнулся. - Мы все не имеем права на ошибку. Особенно я.
   Аоно вспомнил последнее дело - историю одного охотника, который из ложного чувства дружбы взял на себя вину приятеля-убийцы. Йири освободил невиновного, именем Шу, и передал под команду одного из офицеров, занятых поимкой бандитов в горах.
  
   О чем Йири говорил с этим человеком, осталось для Аоно загадкой, только Шу теперь был готов сердце свое в огонь положить ради господина.
  
  
   - Вы спасли две жизни господин. Моя мать... я все сделаю ради нее. Но я - лишь разбитая скорлупа.
   - Ты хочешь служить мне?
   - Я..?! Такой чести... я недостоин!
   - Ты очень смел. Ты знаешь верность. У тебя хорошее сердце. Этого мне довольно.
   - Мой господин... вы надо мной смеетесь? Моя жизнь и моя душа и так ваши...
   - Согласен?
   - Клянусь своей посмертной судьбой... я всюду пойду за вами.
   - Мне не нужны клятвы. Но теперь...знаешь горы - можешь помочь с тайными тропами и укрытиями.
   Шу припал к подолу его хаэна, не решаясь коснуться руки.
  
  
   - Почему, Высокий? - Аоно потер переносицу в мелких оспинках. - Конечно, справедливость должна восторжествовать, но вы слишком близко к сердцу принимаете эти дела. Заниматься ими лично... Последнее, например.
   - Пустое! Этот парень отличный охотник и знает горы, и, кроме того, человек долга. Таких людей стоит принимать всерьез. В передрягах, подобных этой, выживает чаще мелочь и шваль. А это неправильно.
   Аоно смерил наместника внимательным взглядом. И как удается? Глядишь на него, и не покидает ощущение, что разговариваешь с картинкой, нарисованной тушью на шелке. Волны, блики перетекают, а линии все так же тонки и безупречны. А тот прошелся по комнате, кончиками пальцев ладони соединив.
   - Он мне еще послужит.
   - Вы умеете привлекать к себе людей, - чуть поклонился Аоно.
   - Только лести не нужно, - насмешливый холодноватый взор, и Йири присаживается на кушетку. - Я делаю то, что должен.
   - Значит, вам безразлична его судьба на самом деле?
   - Не совсем. Но почти. Если бы Шу не обладал качествами, нужными мне, я оставил бы все, как есть. Не маленький - сам выбрал свой путь.
   - А как же... ваши слова о неправильном, господин?
   - Слова! Может, я и хотел бы изменить мир. Может, еще изменю, - добавил с усмешкой.
  
  
   Когда пришло письмо из Столицы с перечислением, кто решился послать на него жалобу, Йири только чуть улыбнулся - в письме не было ни слова порицания ему. Только указания, что он волен поступить с жалобщиками, как захочет.
  
   **
  
   Записки Юхимэ
   Десятый день месяца Лани
  
   Сегодня совсем весеннее солнце. Это необычно - ведь уже середина лета. Но свет легкий - легкий, и зелень как будто слегка серебрится. А у меня все мысли мешаются. О чем я хотела писать? Ах, да. Сегодня ездили к источнику Аитэна. Если набрать воды из него в этот день, получишь благословение Хозяина Источника - он лечит болезни и помогает не уставать. Отец опять ворчал на меня - я не люблю передвигаться в носилках, как другие женщины. Кстати, некоторые из них неплохо умеют ездить верхом - только это не принято. В дальнем пути - пожалуйста. А я не могу ехать в носилках за городом, у меня голова кружится и к тому же мне сразу становится скучно. Я всегда одеваюсь на манер женщин - синну, когда сажусь на лошадь, только моя одежда изящней. Отец недоволен, но все считают меня выдумщицей и терпят мои выходки. Отец даже сам подарил мне белую кобылку, у нее очень спокойный нрав. Одежда моя была бирюзового цвета, сверху - темно-голубая безрукавка, расшитая разными птицами. Кажется, они вот - вот взлетят в небо. Мне хотелось быть очень красивой. Да... какие неровные знаки. Рука совсем непослушная. Нехорошо.
  
   Я знаю, о ком мне хочется написать. Но я почему-то боюсь, хотя никто не прочтет мои записки.
   Сегодня я в первый раз разговаривала с ним, а не просто обменялась приветствиями. И уже успела выставить себя полной дурочкой. Но что делать, если даже отец уже смирился с моим талантом говорить не к месту и не ко времени? А в присутствии светлейшего господина Алайя я, кажется, совсем перестаю соображать. Не хочу думать, с чего бы это.
  
   Его конь рыжий, очень красивый. На волосах - заколка в форме золотого кленового листа. Сам он похож на золотую тень, как ни странно такое звучит. Золотую тень в фиолетовых сумерках. Его многие не любят, многие опасаются, но даже они вьются возле него, как бабочки над цветком. Улыбка у него чудесная, мягкая, как теплый ветерок - нет, даже только намек на улыбку - и она словно предназначена и тебе, и тому, кто стоит за твоей спиной.. Но, кажется, никто не видел, чтобы он рассмеялся.
   В седле он держится превосходно, но не любит охоту. Странно. Он не из тех, кто боится отнять жизнь. Это поняли уже все в Окаэре.
   Так получилось, что мы свернули на боковую тропинку, и все остальные, кроме моих и его охранников, проехали немного выше нас. Голоса остальных были слышны, но мне захотелось, чтобы они перестали доноситься до нас. Мы ни разу еще не оставались вдвоем. И сейчас я была немного растеряна и даже испугана, но сгорала от любопытства.
   Проехали мимо зарослей цикламенов. Лошадь наместника остановилась. Тропинка была полускрыта цветами. Кажется, он не хотел, чтобы лошадь наступала на их головки. Я спросила об этом. Он посмотрел на меня, и я поняла, что права. Я засмеялась, и сказала, что ему странно жалеть какие-то лесные цветы, когда он может взять все, что захочет здесь, в Окаэре. Он ответил, что и так берет все, что считает нужным - а цветы беззащитны, их может сорвать любой бедняк, раздавить любая лошадь. У них нет ничего, кроме недолгой красоты. Я спросила, жалеет ли он тех, кого обрекает на смерть. Он ответил, что нет, что они получают заслуженное. Странно было слышать такие холодные слова. Я...не удержалась, спросила, пытаясь преподнести это, как шутку, - неужели не нашлось никого в Окаэре, кто пришелся бы ему по душе? Такому, как он, странно быть одному. А он в ответ спросил, что я получу, если буду с ним?
   Я растерялась. Он тронул повод, мы поехали дальше и встретили остальных. Поездка отныне была мне не в радость. Я ругала себя за длинный язык - ну почему я не умею вести себя подобающим образом?
   И все же мне странно. Что он хотел этим сказать? Большинство будут счастливы просто находиться рядом с ним - и вовсе не только из-за его высокого положения. Он прекрасно осознает, насколько хорош. Он уже несколько месяцев здесь, и не выделяет никого - хотя многие из его свиты смотрят на него, как на младшее божество, и из женщин к нему пошла бы любая свободная - кроме, разве что, дурочки Мышки. Он же со всеми одинаково ровен и даже ласков, при этом, как солнце - оно к тебе прикасается, а ты тянись - не дотянешься.
  
   **
  
   Он знал, что мастерство его не покинуло, но не мог поднять кисть. Перед глазами стояла черная степь, словно после пожара... и каменные фигуры, мертвые. Он боялся, что, если коснется кистью бумаги, оживет именно это видение.
  
   Застежки и прочие мелочи рисовать было просто, не вкладывая душу. Он попросту переносил на бумагу ту или иную деталь растения, причудливо изгибая ее, асимметрично, согласно канону - а вспоминались ему чаще всего полевые травы, и те, что он видел у Береговых; порой нельзя было отличить, трава на рисунке или волна.
   А временами тянуло изобразить какой-нибудь виденный в лесу корень, подобный живому существу. Правда, в результате попыток этих на свет появлялось нечто недоброе.
   А слуги, видевшие оставленный на столе в досаде листок, шептались, что господин рисует лесных духов, да столь уверенно - не иначе, сам не раз видел их вблизи.
  
  
  
   Один из верных ему чиновников, уроженец предгорья Эйсен - когда Йири услышал, откуда тот родом, с трудом сдержал невольную дрожь - был печальным последние дни. Йири знал - тот недавно получил письмо. Преданных и умных людей стоит беречь - а вдруг сейчас нужна помощь? И он заговорил с чиновником, немного испугав его откровенным вопросом:
  -- У вас что-то случилось в семье?
  -- Не у меня. Мой брат только что потерял жену. Она была молода... жаль. Он любил ее.
   Чиновник некоторое время всматривался в розовую линию горизонта, потом грустно добавил:
  -- Я долгое время считал, что он зря взял в жены девушку из совершенно незнатной семьи, чуть ли не из деревни. В конце концов, любовь вовсе не подразумевает брак. Но Лин была ему хорошей женой.
   Лин. Имя - ажурные тени от кленовых листьев, горбатый мостик - и платье, серебристое, словно клич улетающих журавлей...
   Наместник тоже некоторое время молчал, отдавая долг вежливости. Чиновнику показалось, что он хотел что-то спросить. Но тот лишь сказал:
   - Молодыми умирают многие. Стоит ли их жалеть, особенно если они были счастливы? Они не успели узнать горя. Если же успели - тем лучше для них уйти из этого мира.
   "Он и впрямь не теплее снега", - подумал чиновник.
  
   **
  
   Записки Юхимэ
  
   С утра прошел теплый ливень, земля и трава жадно пили блестящую влагу. Какими серебряными голосами запели птицы после дождя! Вот жаворонок полевой, смешная хохлатая птичка. Но, когда он поет, сердце радуется и становится легким, как солнечный луч. Творец щедро одарил его, словно спохватившись, что дал невзрачную внешность.
   Я выехала сегодня на любимице своей, Фиалке. Меня сопровождал старый слуга отца - это он учил меня ездить верхом. Я забываю о его присутствии, и мне кажется, что я одна. Как хорошо галопом нестись по полю! Никаких осуждающих взглядов, перешептываний о неподобающем девушке поведении. Хорошо! Все поле устилают золотые цветы, мелкие, словно солнечные слезинки - бывают ведь слезы смеха и радости.
   Я заметила троих всадников и остановилась. Один из них, я видела, сделал знак спутникам остановиться и подъехал ко мне. А мой провожатый тоже немного отстал, намеренно.
   Конечно, я растерялась. Не ожидала увидеть его... хотя лошадь его гнедую узнала издалека. Такой красивой больше нет в Окаэре. Он приветствовал меня, улыбаясь, и мы поехали рядом. Свита держалась позади.
   Его светло-зеленую ханну развевал ветерок, на рукаве переливалась серебристая вышивка - морской дракон, причудливо изогнувшийся.
   Я не знала, о чем говорят в таких случаях, и завела разговор о прекрасном виде, что расстилался перед нами. Он только слушал с легкой усмешкой. Я увлеклась цитированием своего любимого поэта, и спохватилась не сразу:
   - Простите...Может быть, я наскучила вам? Вы... не любите все это, да? У вас есть дела поважнее, чем читать просто красивые фразы.
   - Отчего же. Среди них есть воистину мудрые.
   - Но ведь здесь и вправду красиво... столько цветов, - смешалась я окончательно. - Ведь сказано было - "когда расцветают цветы, в них заключено многое"...так, кажется?
   - Не совсем. - Он взглянул на землю, усеянную золотыми солнечными слезами. - Помните, госпожа Юхимэ, мы уже говорили о чем-то подобном? О цветах и жалости, если не ошибаюсь?
   - Да... - я растерялась. Теперь он точно примет меня за дурочку.
   - Сказано было так: "Когда поднимается одна пылинка, в ней содержится вся земля. Когда распускается один цветок, раскрывается целый мир". Правильно, Юхи? - уменьшительное мое имя в его устах прозвучало так...мягко и даже привычно. А он улыбнулся. Сердце мое забилось - почему он назвал меня так? Но тут же все оборвалось в груди.
   - Мне пора в город, - он оглянулся на свиту.
   - Я хотела бы еще вот так встретиться с вами - там, где только поле и ветер, - сказала я, удивляясь, как язык мой решился произнести такие слова.
   - Я был бы рад снова стать вашим спутником, - откликнулся он с улыбкой.
   - В таком случае мне позавидуют все девушки Окаэры!
   - Почему бы и нет? - он простился со мной коротким кивком, и ускакал вместе со своими людьми. Я осталась в растерянности - он и в самом деле сказал, что думает? Или же это была обыкновенная учтивость? Лицо мое полыхало. Я сидела на Фиалке и теребила косичку, пока не расплела ее окончательно. Тут и вся моя прическа рассыпалась.
  
  
   Сегодня я, чтобы отвлечься, опять подслушивала под дверью. Интересно говорил один из гостей отца:
   - Закон и кодекс должного - это хорошо и правильно. Только если задуматься, сколько мы нарушаем мелочей день за днем. А если они перестанут прощаться нам?
   - Кто имеет право судить? Разве что Небо.
   - Или высшее существо.
   - Кто же? Тех, что избирают путь служения и безупречности и на самом деле следуют ему, не сыскать. Разве монахи? А остальные - увы. Даже если в голове сплошь долг и высокие идеалы, не могут быть все поступки человека безукоризненны.
   - А надо ли? Боюсь, такие, найдись такой, он больше не был бы человеком.
   Интересно, правда ли это.
  
  
   Вечером ко мне прибыла Ясу, как обычно, в розово-красных шелках. Интересный узор у нее на платье - цветы апельсина, а между ними - крылатые рыбки. Ее свадьба с Инари является делом решенным. Конечно, Инари красив, но слишком уж самовлюблен, гордится семейным богатством. Мне будет трудно гостьей входить в дом подруги. Впрочем, Ясу человек этот нравится, так что желаю им счастья.
   Я сочиняла письмо двоюродной сестре, и Ясу удивлено заметила, что кисть моя выписывает странные вензеля; и ехидно добавила, что, видимо, я влюбилась. Я чуть не поставила кистью кляксу ей на носу, но вместо этого сделала вид, что любуюсь тем, как солнечный луч играет на занавеси.
   Ясу насмешница, и очень умна, хотя в последнее время занята только собой.
   - Я привезла подарок, - сказала она, и достала рукопись, украшенную изящными рисунками.
   - Это стихи древнего поэта о человеке, полюбившем девушку - оборотня. Ты же любишь красивые сказки.
   Мне захотелось возразить, что я не считаю подобные истории сказками, хотя трудно утверждать, будто они происходят с каждым встречным. Но как распознать, что находишься в сказке, и кто является истинным героем ее? Когда мы с Ясу росли, она представляла себя облачной девой, а я - героиней-воительницей прежних времен. Я сейчас я - всего лишь Юхи из дома Саэ, и призрачный меч мой направлен на себя самое.
  
   ...
  
  
   Лесоруб пошевелил угли в костре, поглядывая на товарища.
   - Говорят, нечисти больше стало... Я и сам видел.
   - И я видел, - согласился товарищ. - А еще говорят.. - Он склонился к самому уху лесоруба и прошептал несколько слов. Тот недоверчиво покачал головой.
   - Опасные ты речи ведешь. Да мало ли что болтают... Быть того не может, чтобы из Столицы оборотня прислали!
   - Прислали! - Фыркнул товарищ. - Да ты подумай. Трудно ли подменить настоящего? Может, и слуги его - не люди, а кто человек и знает, боится до безумия, вот и молчат?
   Первый лесоруб покачал головой.
   - Как бы там ни было, пусть их... живем в глуши, главное - помалкивать, и все обойдется.
   - Так подобные обычно в глуши и охотятся... чтобы следов не оставить.
   Огонь ни с того ни с сего начал потрескивать, гаснуть.
   - И как часто они... ну, эти... на охоту выходят? - опасливо спросил первый. Товарищ его только рот раскрыл, как с ближайшего дерева сорвалась небольшая черная птица и описала круг над поляной. Лесорубы с криками кинулись в разные стороны.
  
  
   Записки Юхимэ
  
   Только слепой не заметил бы, что он отличает меня. На меня поглядывали с завистью - я же чувствовала неуверенность. У меня никогда не было увлечений сердца, однако...мне казалось, что он держится вовсе не так, как держатся с девушкой, к которой чувствуешь склонность. Он ни разу не сказал мне лестного слова, кроме как об умении держаться в седле. Ни разу не прикоснулся ко мне.
   Что ж... я не ровня ему. Он мог бы взять меня в дом... от такой мысли кровь приливает к щекам - да, но женой мне ему не стать.
   Дурочка Мышка пришла и заговорила о том, что он опасен. Что он заберет мою душу... и души моих близких, если я не остерегусь.
   Он все же во многом отличается от молодежи высоких родов. Например, не любит драгоценные камни. Носит только кольцо с изумрудом - знак власти, и больше ни одного камня при нем нет. Странно. Почему так? Зато застежки или заколки, серебряные и золотые, делают по его рисункам. Он понимает красоту изящных изделий. Я знаю, лучшие ювелиры города чуть не из рук друг у друга вырывают его наброски подобных мелких вещиц. Он мог бы задавать тон в одежде и украшениях, ему подражают, - но он, кажется, не принимает это всерьез. И предпочитает живые цветы и ветви драгоценным поделкам.
   Как-то сказал мне:
   "Цветок - он скоро умрет. Можно сделать драгоценную копию цветка, но, как бы ни был искусен мастер, создавший подобный шедевр, такой цветок проживет очень долго и не требует особой нежности в обращении. Золотые лепестки гораздо менее уязвимы. А то, что не так легко потерять, меньше ценишь".
  
   А еще он лучший наездник Окаэры, в седле держится, будто рожден на лошади. Легкий, как перышко - только вот взгляд тяжелым бывает. И не подступишься.
  
  
   Глава 2. Власть
  
   Хэйтэни прибыл из Столицы недавно, годом раньше Йири.
   Йири долго приглядывался к нему - тот был довольно молод и неуловимо напоминал Тами - каким тот мог бы стать через несколько лет.
   Только был почти лишен честолюбия, хоть и носил звание старшего офицера. Не по своей воле он поступил в военную школу, но обязанности исполнял образцово. Со нынешним командиром отношения у Хэйтэни сложились не лучшие - тот поднялся до нынешней должности совершенно самостоятельно, выходец из семьи мелкого торговца - способность сделать подобную карьеру внушала уважение, но не придавала знания тонкостей обращения. Генерал Асахи был груб и выказывал пренебрежение к утонченности, чрезмерное даже для военного. Поэтому и отправили его подальше от Столицы, в провинцию, где требовались умные люди, но не требовалось манер.
   Хэйтэни, напротив, был из очень хорошей семьи. Не настолько хорошей, однако, чтобы занять более удобное место. Впрочем, он надеялся отличиться и в этой глуши.
   На это и рассчитывал Йири.
  
   **
  
   Записки Юхимэ
  
   Сорочка, нижнее платье без рукавов, за ним еще одно, из тонкого голубого шелка, гэри-чехол, раскрытый от подола и до колена, темно-голубой, расшитый цветочными бутонами. Пелерина из плотного шелка, вышитая серебряной нитью. Чеканные серебряные браслеты с глазками бирюзы. На голову - серебристо-голубая повязка и круглые, звенящие височные подвески в два ряда. Синие бархатные сапожки.
   Когда служанка закончила меня одевать и укладывать мне волосы, я чувствовала себя такой уставшей. А она приговаривала, какая я хорошенькая.
   Наверное, она и в самом деле так думает - ведь она служила еще моей матери, и любит меня. Но сейчас я и вправду почти красива... Может быть, в Столице посмеялись бы над чем-то не модным в моем наряде, не знаю. Я сейчас нравлюсь себе... только весь этот наряд - для того, чье удовольствие мне безразлично.
  
  
   Господин Ивара, главный смотритель рынков, покровитель и начальник отца, давно поглядывал на меня. У него нет жены - была раньше, но два года назад умерла. Он заговорил с отцом, что желает взять меня в дом - конечно, официального брака не будет, но и без того меня ждет почетное положение. Ох...я лучше пошла бы к другому... но даже думать так - слишком дерзко. Но все же...неужели он безразличен ко мне? Больше года уже, как он здесь...
  
   В доме Ивары был устроен праздник по случаю нового приобретения - фонтана из золотых и серебряных пластин, со сложными механизмами внутри. И меня с отцом пригласили на праздник. И наместник появился у Ивары ненадолго - он почти не притронулся к угощению, только самую малость - чтоб не обидеть хозяина. А тот старался устроить все с невероятной пышностью - что же, один из самых богатых людей Гёру.
   Потом все любовались чудом - фонтаном, в котором струи окрашены были в разные цвета, а сам фонтан похож был на цветок - и цветок то раскрывался, то смыкал лепестки.
   - Все это меркнет перед диковинками Столицы, Высокий? - с улыбкой поинтересовался хозяин у наместника. Тот отозвался вежливо - но, по-моему, фонтан ему не понравился. Слишком роскошный, нарочито. Я уже знаю, что он предпочитает - хоть и дерзко писать такое.
   ...Дождь начался внезапно, капли тяжелые и холодные падали с силой - казалось, от подобных капель и синяки могут появиться. Такой ливень редко бывает в месяце ручейника-Йэн. Я забежала в беседку, а не то мое новое платье из тонкого шелка быстро превратилась бы в тряпку. Он - тоже укрылся там от дождя, и посмотрел на меня с ласковой своей улыбкой, на сей раз немного насмешливой.
   - Хрустальные нити падают с неба, а вы прячетесь от этого чуда.
   Я смущенно смеялась, не зная, что и сказать. От него исходило тепло - тепло тела и взгляда. Не знаю, что на меня нашло, но я вдруг повернулась и уткнулась носом ему в плечо, прижалась, словно ища защиты - от самой себя, вероятно. Почувствовала, что пальцы его коснулись моих волос, пробежали медленно и осторожно. Я в смущении отстранилась - его рука опустилась медленно-медленно.
   ...У него был взгляд, как у птицы над морем - бесконечно оно, и птица не знает, сумеет ли долететь. Печальный немного, и устремленный куда-то вдаль, не на волны... Не на меня он смотрел.
   - Простите, - я выбежала под дождь. Только не знаю, почему капли, которые стекали по моему лицу, были солеными.
  
   Он прислал мне подарок - сухие темно-зеленые стебли вырастали из черного, причудливо изогнутого корня. Все вместе напоминало одновременно лук и колчан со стрелами. Творение искусного мастера.. Неуловимо похожий на тот фонтан - только куда изящней. Я не ошиблась насчет его вкусов. Но что означал сей дар? Благосклонность? Или извинение?
  
   Вскорости послышался шум - носилки прибыли. Гостьей оказалась Ясу. Голосок ее зазвенел на весь дом, стоило Ясу узнать новости и увидеть подарок. Единственный недостаток моей подруги - она говорит слишком громко, особенно, когда стоило бы и помолчать.
   - Про ваш разговор наедине только и говорят! О чем, интересно?
   Я попробовала сослаться на головную боль, но от Ясу не спасешься так просто.
   - Он явно отличает тебя. Это знает весь город!
   - И что же?
   - Возможно, ты скоро войдешь в его дом. Не женой, конечно, - не удержалась острая на язык Ясу, - Но и это - тоже неплохо. Он может любить тебя... если вообще на такое способен. Ты помрачнела? Неужто не хочешь такой судьбы?
   - Не знаю, Ясу, - с трудом мне давались слова. С ее болтовней ко мне вернулась надежда... но появился страх.
   - Полно, подружка, - она протянула фразу с легким упреком. - Ты же не рассчитывала и впрямь стать для него звездой жизни? Конечно, это может случиться, но было бы чудом. Вы не равны.
   - Нет, я не об этом. Я боюсь.
   - Что? - весело удивилась она, - Ты носилась с ним по оврагам, рискуя сломать себе шею и не заботясь о том, что он подумает о твоем понимании приличий...
   Перед глазами встал его облик в той беседке - как черные цветы у светлой заводи - и чужое лицо.
   - Я... не понимаю его.
   - А тебе и не надо его понимать, - со смехом проговорила Ясу. - Вряд ли он потребует от тебя большего, чем от любой женщины. Или ты уж совсем оторвалась от жизни и тебе не надо ничего кроме скачек по полю?
   - Не знаю. - Ее шутки оставляли меня равнодушной. Так луч скользит по стене, не проходя вглубь.
   - Ну, дорогая моя, ты чересчур привередлива! - рассердилась она. - Ты сама добивалась его внимания. Может, он и не удостоит тебя чести завтра вспомнить твое имя! И поделом тебе будет!
   "Все же Ясу завидует мне", - пронеслось в моих мыслях, и я стала расправлять листья цветов в напольной вазе, притворяясь беспечной, как дитя.
  
  
   А когда Ясу меня покинула, пришел отец и завел речь о господине Ивара. Неловко ему разговаривать на подобные темы со взрослой дочерью, он с большой охотой передал бы подобное поручение моей матери. Но ее давно нет в живых. Впрочем, отец у меня замечательный - не каждый станет спрашивать согласия дочери, задумав отдать ее в чей-то дом.
   - Ты согласна, девочка моя?
   Конечно, никто не станет меня принуждать силой, но карьера отца... Я все же прошептала:
   - Отец...будет все, как ты скажешь, но я хотела бы знать...
   - Что, девочка моя?
   - Есть еще человек...может быть он...
   Залившись краской, я теребила манжету.
   - Кто же он, малышка?
   - Ты знаешь...это так глупо надеяться...но ведь он - единственную - отличает меня.
   На лице отца появилась озабоченность.
   - Об этом я не подумал. Ты права, девочка - ему может не понравится наша поспешность.
   А я сама не верила в то, что говорила. Но все же надеялась, глупая.
  
   **
  
   - Вы чувствуете расположение к моей дочери, Высокий? - смущенно произносит чиновник Хино Саэ.
   - Юхимэ - хорошая девушка.
   - Наше семейство насчитывает много поколений, и все они ничем не запятнаны...
   - Это отрадно слышать.
   - Я многое позволял свое дочери, но ведь она честна и горда, и никогда не совершит недостойных поступков.
   - Я не сомневался в этом.
   Чиновник перевел дыхание. Разговор оказался трудным...
   - Я хотел бы счастливо устроить ее жизнь.
   - Конечно. Это долг отца, и подобная дочь вполне заслуживает такого к себе отношения.
   Хино Саэ почти умоляюще поднял глаза на наместника - ну, хоть намеком одним покажи, каковы твои мысли на самом деле!
   - Я думал о доме, куда она могла бы войти... господин Ивара желает взять ее к себе на правах неофициальной жены, возможно, потом она станет законной...
   - А что говорит она?
   - Не думаю, чтобы она была против.
   - Конечно. Она ведь послушная дочь.
   Он в упор поглядел на маленького чиновника.
   - Вы уже говорили с ней?
   - Да.
   - Так она согласилась?
   - Да... - немного растерянно подтвердил Хино Саэ, и добавил некстати:
   - Не возражала совсем.
   - А если бы сказала - нет?
   - Но это имеет значение? Я люблю свою дочь, но глава дома я, а не она.
   - В таком случае я не вижу причин что-то менять.
   Маленький чиновник поклонился и отошел, пытаясь осознать, что произошло. Уж не испортил ли он все? Но ведь наместник тоже сказал, что желает Юхимэ счастья. Все спуталось в голове, и Хино побрел домой, начиная чувствовать тихую радость - ну вот, все и выяснилось, и теперь Юхи не станет задавать вопросов, а будет счастлива.
  
   ...
  
   Впервые Те-Кири видел его таким - в тихом бешенстве. Не изменился почти - только пальцы сжаты, побелели совсем, и взгляд - не подходи близко!
  -- Что-то случилось?
  -- Ничего...Как же мне надоело! - вырвалось у него.
  -- Простите...Мне вас покинуть, или же...
  -- Останьтесь. - Он встряхнул головой, словно непрошенные мысли отгоняя.
  -- Вы говорили с Хино Саэ?
  -- Да....Я просто ошибся. Но об этом довольно.
  -- Вы разгневаны. Но вспомните - он отец Юхимэ: может быть это сдержит ваш гнев?
   Те-Кири давно забыл, что такое страх. Но сейчас он всерьез пожалел о своих словах, видя, как сузились зрачки, как вскинулась голова - еще немного, и сорвется лавина.
  -- Можете не трудиться - их семье ничего не грозит.
   ...Не сорвалась.
   Те-Кири направился было к двери, но его остановил непонятный вопрос:
   - Что, всем людям нравится быть вещами?
   - Вряд ли, Высокий, - осторожно промолвил пожилой человек.
   - Неужто они сами не могут решить, чего хотят? Даже если свободны, если долг не пригибает их к земле? Почему все подчиняются, боясь сказать слово?
   - Она женщина, - мягко заметил Те-Кири, поняв наконец.
   - Разницы нет. Я видел многих - и не видел свободных.
   - Ее воспитали так. И, вероятно, она была бы хорошей подругой любому...
   - Только не здесь! У меня достаточно собственности!
   Управляющий склонил голову, не понимая снова - и возразить не решаясь.
   - Вы отличали ее?
   - Мне нравилась ее независимость - или то, что я принимал за таковую.
   - А вы не боитесь ошибиться на сей раз?
   - Довольно с меня ошибок.
  
   Он вряд ли отдавал себе отчет в том, что и почему говорит. Понимал только одно - что совсем запутался. Его учили поступать правильно, только вот не все случаи упоминались в своде предписаний. Отойти от канона значило нарушить волю повелителя - и остаться без опоры. А если нет стержня, что такое Йири?
  
  
   Записки Юхимэ
  
   Я сказала отцу, что скорее умру, чем войду в дом Ивара. Отец накричал на меня, мы не разговаривали несколько дней, потом отец пытался меня убедить, чуть ли не умолял, твердя, что потеряет место. Мое изголовье по утрам было мокро от слез, но я упорно твердила - нет. Конечно, другой на месте моего отца попросту отвез бы меня в дом Ивара. Но в нашей семье невозможно такое. И отец нашел в себе смелость отказать своему начальнику и покровителю.
   Я знаю - я неблагодарная дочь.
  
   **
  
   Он целый день провел в седле - и теперь отдыхал. Шинори великолепно мог снимать любую усталость - и нажатием пальцев, и иглами.
   - Говорят, что вы забираете души - и даже те, кто хотел убить, становятся полностью вашими. Напротив, чем сильнее изначальная ненависть, тем прочнее будет цепь... - он смешался: - Простите меня.
   - Это не преступление - высказывать свои мысли, - Йири со вздохом поднялся, завернулся в длинное тонкое одеяние, полностью скрывающее фигуру - на белой ткани - бледно-зеленые листья. - А тебе я давно разрешил это... как и еще некоторым.
   Сел - складки легли ровно, словно специально уложенные. Чуть склонил голову, руки соединились в привычном жесте.
   - Иди.
   Шинори, подошедший было к двери, бесшумно вернулся на место, опустился на пол. Он знал, что сейчас может ослушаться слова своего господина. Потому что тому было грустно - а видеть это Шинори не мог.
   - Я могу хоть что-то сделать для вас?
   - Ты и так делаешь много.
   Шинори проследил взглядом за алыми бликами на стене - закат... И на лице Йири были алые блики, делающие это лицо совсем юным. По-прежнему отрешенное, оно казалось теплым и задумчивым.
   - Позволите мне спросить? - чуть хрипло проговорил Шинори. Вопрос этот давно мучил его.
   - Говори.
   - Я никогда не видел у вас ни одного оберега - или подобного... А ведь вам трудно приходится. Разве помешала бы помощь.. защита?
   Тот быстро поднял руку к горлу - неосознанный жест. Потом медленно отвел руку.
   - Что же, и это могло бы послужить поводом для слухов.
   Шинори вскинулся:
   - Ни я, ни кто другой не скажет об этом! - и добавил потерянным тоном: - Я не хотел огорчить вас.
   - А сам-то не боишься всех этих слухов, что задаешь такие вопросы? - откликнулся Йири, и качнул головой, не давая Шинори произнести ни слова.
   - У меня был оберег. Не знаю, помог он мне или наоборот, но другого мне не нужно.
   - Я был дерзок. Простите...
   - Пустое. Ты свободен, Шинори.
   - Вы же не прогоните меня совсем? - по-прежнему хрипло произнес тот.
   - Нет. Если ты сам не уйдешь.
   - Я никогда не уйду. Я бы умер за вас, - сказал сам для себя неожиданно.
   - Сейчас это лишнее.
  
  
   **
  
   Через Иэну вели два моста, южный и северный. Выше северного можно было перейти
   реку вброд; ниже по течению лодочники переправляли с берега на берег людей и
   товары.
   Северные берега вздымались высоко - от моста до воды не меньше пятнадцати ни
   было.
   Крепи северного моста, из черного дуба, выглядели прочными - но древесные жучки
   давно прогрызли ходы в тяжелом дереве.
   Йири отдал приказ о починке моста.
  
   - В год водяного дракона нельзя чинить или строить мосты! - заговорили старые
   люди. - Река разгневается!
   - Может, и так, - выслушал со вниманием, но приказа не отменил.
  
   Большего подарка тем, кто его не переносил, он сделать не мог.
  
   Рабочих нашли без труда - деньги за работу платили хорошие. Все шло хорошо до
   тех пор, пока не обрушилась одна из балок, увлекая за собой троих мастеров.
   Одному удалось выплыть, другой был оглушен и захлебнулся; третьего вытащили, но и он отчего-то умер.
   Несчастные случаи на строительстве - дело нередкое. Но тут рабочие чуть не в
   голос заговорили - река разгневана!
   - А в год огненного зверя нельзя жечь костры, да? - спросил Йири. - Я тоже верю в
   приметы, но не в такие. Когда есть нужда, делают многое, не задумываясь.
   Мастера возобновили работу с видимой неохотой, и разговоры не прекращались.
   Вскорости погиб еще один человек, какой-то бедняк, поскользнувшийся вблизи
   разобранных перил на мосту.
  
  
   - Почему они все были столь неосторожны? Судя по вашим словам, этого можно было избежать. Особенно первые двое - опытные...
   Рабочие отмалчивались. Потом один сказал шепотом:
   - Накануне каждый из них видел дурной сон... нельзя было чинить мост в это время.
   Он согласно склонил голову, продолжил задумчиво:
   - Я тоже иногда вижу сны. Например, такие, что семьям ответственных за постройку угрожает опасность, если работы будут сорваны...
   Работы были завершены в срок.
  
   **
  
   После разговора с отцом Юхимэ не находил себе места. Неправильно. Все было неправильно. Сначала Лаин, потом другая... Он всего-то пытался быть откровенным хоть с кем-то. Разве пытался? И как же?
   Йири, занятый подобными мыслями, даже донесения слушал вполуха, и это не преминули отметить.
   А с окрестностей озера Гэта с каждой неделей приходили все более тревожные вести. Не все попали в расставленную сеть, не все... Да и заменить иных было просто некем.
   Нет, ему не противились в открытую. И подлогов больше не совершали. Понимали - опасно. Но выдумывать оправдания, не замечать мелкие и тем не менее досадные ошибки, тянуть время - умели превосходно. Его боялись. Но при всей своей власти он не мог справиться со всеми один. Проявлять беспощадность даже при малой вине - разве разумно? Его имя и так шепотом произносят в бедных кварталах и деревнях - и хватаются за амулеты.
   Йири чувствовал - еще немного, и он первым не выдержит. Допустит ту или иную неосторожность, и восстановит против себя очень многих. А еще лучше - Столица выразит недовольство им. Даже если оставить все так - все равно рано или поздно те, что в Сиэ-Рэн, сочтут, что он попросту не справляется.
  
   "А что же ты хотел, мальчик?" - читалась в лице Аоно. "С точки зрения закона ты прав - но кто же отдаст честно присвоенное? Они испугались, когда полетели головы, но теперь осмелели".
   "И что мне теперь делать?" - хотел спросить, но вместо вопроса отвернулся. Говорят, волки выгоняют слабых из стаи или убивают их.
   В лице помощника читалось:
   "Нужно самому, первым обратиться в Столицу за помощью. И, поскольку внешне все мирно, это будет означать, что должность тебе не по силам".
   Йири вскинул голову.
   - Значит, волки? - неожиданно произнес, и зазвенел голос. Аоно не понял, чем вызвана перемена. А Йири, оставшись один, вызвал к себе доверенных шин и отдал приказ.
  
   Те-Кири занимался домом, и в дела управления лезть не пытался совсем - поэтому был весьма удивлен, когда в одно утро молодой господин велел оседлать коня и умчался куда-то почти без охраны.
  
   Темный шарф на волосах, белая дорожная пыль...
  
   Утро было сырое и холодное. Йири пробирала дрожь, несмотря на то, что одежда его из тончайшей шерсти не дала бы замерзнуть и среди снега.
   Он поднял в коня на галоп, и холодный ветер обрадовано понесся наперегонки. Спокойно было - все спало, казалось, только лесные птицы начинали пробовать голоса. Сизого оттенка сосны - словно инеем покрыты были их иглы - вскидывали лапы к солнцу, а к стволам сосен льнул темный высокий мох. Всаднику захотелось спрыгнуть с коня и остаться навечно среди сосен и мха, но желание это было бессмысленно - и всадник запретил себе думать о лесе и покое.
   Он остановил коня, огляделся - пусто и тихо.
   У щеки мелькнул черный лесной жучок, нацелился было сесть - Йири вскинул руку к лицу, отгоняя насекомое. И словно со стороны взглянул, как смотрелся бы этот жучок - маленькой темной меткой. Знак... Давным-давно Йири пророчили необычную судьбу - только так и не смог сказать никто, добро или зло несет этот знак.
   Зашевелились ежевичные кусты возле дороги. Прямо из них неведомо как появился человек в одежде крестьянина. Торопливый поклон:
   - Господин... - Потом сделал шаг вперед и что-то проговорил совсем тихо.
   - Прекрасно. Возвращайся к себе. Никто не должен видеть тебя.
   - Слушаюсь, господин! - человек вроде и не поворачивался, а успел раствориться в кустах, и ни одна ветка не хрустнула.
  
   По правде говоря, легкомыслием было пускаться в дорогу одному... Но подобные сожаления о поступках приходили не вовремя, и он их попросту прогонял. Сосредоточился на дороге; словно свыше его вели, не давали сбиться с пути. Карьером проскакал через небольшую деревню - кроме старухи-крестьянки, с высокой соломенной корзиной за спиной, кругом не было видно ни души.
   Отдал Рыжего словно из воздуха появившимся "скользящим" в одежде крестьян, направился к неприметному домику.
  
   ...
  
   Женщина смотрела со страхом, но, видимо, так она смотрела бы сейчас на любого. А что за человек к ней зашел, попросту не поняла. Ей было лет тридцать. Лицо приятное. Вдова... Детей нет.
   Нээле из семейства Асахи, младшая и единственная сестра генерала.
   - Что вам угодно?
   - Ничего.
   - Долго меня будут держать здесь? По какому праву - или по чьему распоряжению?
   - Вы здесь не задержитесь, - второй вопрос предпочел оставить без ответа, потому что устал повсюду доказывать свое право. Оно и без того есть.
   Женщина, чуть запинаясь, произнесла:
   - Мой брат - очень важная особа.
   - Я знаю. Не беспокойтесь.
  
   ...
  
   Он не доверил бы подобное послание бумаге. Если и без того жалобы идут в Столицу - слишком опасно. На словах было передано - если генерал хочет видеть сестру живой, лучше попросить об отставке - или переводе в другое место. И кого просить в качестве преемника, намекнули.
  
   Хэйтэни не мог скрыть удовлетворенной улыбки. Его ценили. Ему намекнули, что он может быть полезен. Хэйтэни дураком не был - понимал, что без поддержки Столицы новый хозяин Окаэры продержался бы тут недолго, или, на крайность, не смог бы завершить успешно и постройку конюшни.
   Теперь он посмеивался над Асахи - генерал слишком уж не любил уступать.
  
   ...
  
   - Вы очень сильно рискуете, прибегая к таким методам, - заметил Аоно. - В конце концов, она сестра генерала...
   - Разве сильно? Ее брат поднялся наверх своими силами, да, он заслуживает уважения! Но род их ничего собой не представляет.
   - Закон защищает всех.
   - Разве? - переспросил с откровенной издевкой, - Пусть пробует! - Метнулся из одного конца комнаты в другой, - Меня многому научили. У кого сила, тот и прав, так?
   Сообразил с запозданием, что слишком много сказал, и закрылся наглухо.
  
   Две недели шел ответ из Столицы.
   Чиновники озера Гэта почти в открытую подсмеивались над ревизорами Йири. Пока не пришло согласие с просьбами генерала и наместника и подтверждение полномочий Хэйтэни.
  
   ...
  
   - А ты редкостная мразь, - выплюнул генерал в лицо Йири Алайя.
   - Что-то еще? - в темно-зеленом, словно стебель осоки. И, кажется, улыбается.
   Генерал сжал руку в кулак - Тайкено с людьми были наготове. Асахи сгреб со стола плетеный футляр для письма, раздавил его в кулаке, невольное уважение вызывая силой своей. Швырнул испорченное произведение искусства в угол. Повернулся, шагнул вперед - но на пороге бросил через плечо:
   - Что ж, радуйся, пташка. Только перышки побереги!
   Вышел.
  
   ...
  
   На что рассчитывали эти люди? Поднять за собой остальные отряды гарнизона? Они просчитались. Другие солдаты оказались послушны закону и новому командиру. Взять в заложники собственно Йири и потребовать возвращения генерала? Это могло получиться у них. Но личная гвардия и "скользящие" не дремали.
  
   - Сколько их?
   - Две сотни, Высокий.
   - Хорошо, - сцепил пальцы. - Другие... поддержат их?
   - Нет.
   Тайкено не решился бы утверждать, если бы не знал наверняка. Он не из тех, кто успокаивает домыслами и пустыми словами.
   - Делайте все, что нужно. Вы и Хэйтэни... Он пойдет против своих?
   - Это мятеж. Хэйтэни - на стороне закона.
   Йири кивает, и взгляд становится мягким.
   - Конечно. Ему так хочется отличиться...
  
  
   Последующие два дня напоминали пожар, когда и вечность укладывается в миг, и, напротив, время словно сгорает в огне. Особо упорные заняли оборону между трех высоких холмов, но продержались недолго.
   Когда ясно стало, что больше сопротивляться невозможно, отряду этому - уцелевшим людям - предложено было сдаться. Жизнь им не гарантировали. Сказали только - решение будет принято после.
   Все сложили оружие.
  
   ...
  
   ...Давно, в хранилище книг Островка мальчик Йири читал собрание лучших стихов древних поэтов - "Свитки семидесяти". Запомнил многое - на стихи всегда была хорошая память.
   Там отыскал строки давно умершего поэта Пересмешника - говорят, он родился в семье тайо и в двадцать лет добровольно ушел в отшельники. Спустя много лет разорвал обет, вернулся и принял участие в войне с северными варварами, где был убит.
   Стих был - про охотника, бегущего по следу белой лисы. Никак она не давалась охотнику, и под конец бедняга уже сам не знал, есть ли в жизни его иная цель, кроме погони. И с чем останется он, если стрела настигнет лису? Одно осталось тому человеку - вечно идти по следу.
   А куда идти ему самому?
  
  
   Аоно застал Высокого стоящим у окна и задумчиво разглядывающим изгибы алых цветов на занавеси. После того, как наместник вернулся в город, он все время напоминал хорошо наточенный клинок - и теперешняя созерцательная задумчивость удивила помощника. Ведь не кончилось еще ничего. Только предстоит суд.
   Аоно только рот открыл, чтобы задать вопрос о делах, как наместник заговорил сам:
   - Вы обращали внимание когда-нибудь, какого богатого цвета кровь? Пожалуй, ни одному из художников не удавалось передать ее цвет.
   Растерявшийся Аоно стоял и смотрел на молодого человека. А тот продолжал, медленно:
   - Я как-то давно увидел - и понял. Человеку никогда не стать вровень с природой, она всегда одержит верх. И в красоте, и в жестокости.
   - Вряд ли, - осторожно возразил Аоно. - Едва ли что-то из созданий природы превзойдет иных людей в жестокости... разве что нечисть. Ведь даже демонов порождают людские души...
   - Это все мелко... грязно порой. А жестокость, которая совершенство - лавина, сошедшая на деревню. Или хасса, убивающая дитя, чтобы жить.
   - К чему эти речи? - спросил помощник, хоть и мороз пробежал по коже.
   - Подобное совершенство недостижимо. Так какой смысл предлагать миру его бледное подобие? - резко спросил молодой человек.
   Не дождался ответа.
  
   Смерть осужденных могли видеть все. Нелегкую - людям связывали руки и за них подвешивали на столбах и деревьях.
   Крови не было.
   - Кровь - пища оборотней и демонов, - мрачно говорили в казармах и в городе. - Он не хочет пускать других в свои охотничьи угодья. А ему хватит надолго того, что уже взял...
  
   С предавшими его офицерами армии Окаэры он поступил милосерднее, - и распорядился предать тела огню сразу же. Не хотел вызывать недовольство среди военных - все же его власть над армией была делом недавним, и нужно было ее укреплять, а не расшатывать. Часть рядовых попросту отправил в копи - там всегда требуются рабочие руки.
  
   Аоно со свойственной ему прямотой заявил:
   - Так не годится, Высокий. У вас отныне - вся власть в Окаэре, даже войска, считай, ваши, не только личная гвардия. Столице не понравится подобное самоуправство. Она веками оберегала свою власть, не желая появления единоличных правителей в отдаленных провинциях. Те, что были в Окаэре до вас, творили, что хотели - но при этом оставались в рамках полного подчинения, под контролем Столицы.
   - Если я неугоден, мне сообщат, - беспечно отозвался наместник, расположившийся на узкой скамье, обтянутой тафтой с золотой нитью. Аоно видел, что тот рассержен - слишком небрежно он говорил. Отвесил глубокий поклон:
   - Простите дерзость... Но я рад видеть Окаэру такой, какой она становится понемногу, и не хотел бы все это потерять.
   - И что же мне - поджать хвост после победы и добровольно отдать ворам отнятое у них? Только чтобы доказать свою лояльность Столице? А без того мои действия ничего не значат?
   - Значат, и много. Вы вернули стране важную провинцию... но вот подлинное ли ее возвращение? Или вы на самом деле оставляете ее за собой?
   - Ну, хватит! - Он покачал головой. Сжал руки. - Паника никого до добра не доводила.
   - Но если вам прикажут отдать власть - вы подчинитесь?
   Йири взглянул на Аоно.
   - Вы в чем-то подозреваете меня?
   - Нет! Храни вас Небо!
   - Я скажу. Мне было приказано навести здесь порядок и сделать Окаэру гордостью страны. Я это делаю. И не позволю мне помешать.
   От этих слов холодные струйки побежали по спине помощника.
   - Вы хотите сказать... вплоть до неподчинения приказам Столицы?
   - Если приказы эти будут неумны и исполнение их принесет вред Окаэре - да.
   - Тогда нас просто раздавят всех.
   - Я знаю. Дураков много.
   - Высокий! - почти взмолился Аоно. - Кого вы называете так?
   - Тех, кто может захотеть помешать мне. И себя, наверное.
   Отвел глаза и проговорил неестественно-шелестящим тоном:
   - Они получат то, что мне поручили - слог в слог - и на это я никаких сил не пожалею!
  
   Примчался гонец из Столицы - радость. У Аталимай, Благословенной, родилась дочь. Когда эту новость услышал наместник - рассмеялся коротко и непонятно. Но только не весело. И все потекло, как было. Дочь - не наследница.
  
  
   Глава 3. Химару
  
   Тиэху поднял ладони в знак открытости.
   - Мне нечем вас убедить... если не убеждает мнение всего народа Окаэры. Я расскажу вам легенду. Чуть меньше века назад - живы еще те, кто помнит - наместник нашей провинции подобрал на берегу лесного ручья мальчика-подростка. Его звали... впрочем, неважно. Тогдашнего господина Окаэры не интересовало, кем был этот мальчик... к слову, его родных так никто и не сумел отыскать. У него были зеленые глаза и черные волосы - ничего чересчур необычного, верно? И он был очень красив. Наместник взял подростка к себе... а потом начали умирать люди. Прошло несколько лет. Тень упала на город и его окрестности. Многие видели вылетавшую из дома господина черную птицу - только молчали. Ибо небезопасно было говорить... И ничего не желал слушать наместник, а любимец его только смеялся.
   - И дальше? - Химару подался вперед.
   - Он стал жертвой вспышки гнева своего господина... вспышки ревности. Мудрые люди говорили, что хотя бы голову от тела нужно отделить, чтобы не вернулся оборотень. Но Высокий не стал слушать тех, что внизу.
   Тиэху, в свою очередь, наклонился к Химару и сказал шепотом:
   - Одноглазый Лунь, древний старик, видел того, из леса - и видел нынешнего наместника. У них одно лицо...
   Мурашки побежали по коже, и Химару засмеялся нарочито громко.
   - Он из столицы, господин Тиэху. Он не уроженец здешних мест!
   - Много деревьев превратились в дым... откуда он взялся там? Вам известно о его роде?
   Химару был вынужден промолчать. Сказать "да" он не мог, а сказать "нет" не позволяло чувство долга по отношению к господину.
   Тиэху продолжил:
   - И он вернулся в родные места... Подумайте - разве его поведение похоже на поведение молодого человека, отправленного в глушь из Столицы? Разве похоже, что он хочет снова попасть туда?
  
   Тут возразить было нечего. Молодой воин почти ненавидел себя за то, что слушал такие речи. Но даже во сне не мог их забыть. Хотел разувериться, а потом признаться во всем - пусть накажет, как хочет.
   С тех пор Химару наблюдал за господином пристально - и это выглядело чрезмерным усердием в исполнении своего долга.
  
   ...Сначала он и говорить с не хотел с Тиэху, одним из богатейших торговцев в городе. Да и потом чуть беседу не оборвал, когда сообразил, к чему собеседник клонит. Но удержаться не смог, и выслушал, проклиная себя - разве слуга имеет право обсуждать господина?
   Только вряд ли можно было найти среди охранников Йири человека, который больше остерегался всяческой нечисти. Химару не боялся людей, но десяток амулетов всегда имел при себе.
  
   ...
  
   Рыжего, своего коня, Йири взял из Столицы - но одного скакуна было мало.
   Великолепную гнедую кобылу крови гиэли, крупную и резвую, выбрал среди многих других, и много часов проводил с ней - почитай, все время, когда не был занят. Скоро она слушалась его голоса и прикосновения, бесстрашно перемахивала через немыслимые овраги и барьеры, словно ведомая чужой волей.
  
   - Лошадям он больше доверяет, чем людям, - запали в память Химару слова одного из конюхов.
  
  
   ...Гнедая кобыла взвилась в воздух на высоту больше человеческого роста, перелетела через завал. Отличная лошадь... И послушна лишь одному человеку. Только он способен заставить ее совершать безумные прыжки, от которых получает явное удовольствие. Пожалуй, больше никогда у него не бывает такого лица - почти счастливого.
   Солнечный луч разбился о золотое шитье седла. Химару не осмеливался поднять взгляд - боялся найти и подтверждение догадке Тиэху, и опровержение ей же.
  
  
   Ожеребилась одна из лошадей-йатта, необычной пегой масти. Жеребенок родился слабеньким, и на вторую неделю жизни повредил себе ногу о брошенный в конюшне железный крюк. Нерадивого конюха наказали жестоко, а жеребенка на первый взгляд признали безнадежным - поправится, но будет хромать.
   - Нет, - сказал господин, выслушав предложение оборвать маленькую жизнь. - Он начнет бегать, как ни в чем не бывало - и скоро.
   Химару видел, как господин подошел к жеребенку, о чем-то разговаривал с ним. Одолели сомнения: оборотня чуют лошади... Но, видя, как тянется к наместнику жеребенок, который шарахался ото всех, как доверчиво позволяет прикасаться к раненой ноге, снова почувствовал уверенность - тут что-то нечисто. Уж слишком велика его власть над лошадьми... и не только над ними.
  
  
   **
  
   - Ну, если ты такой ловкий, - с ухмылкой говорил юркий мальчик лет десяти, обращаясь к другому, русоголовому ровеснику, - То принеси листик с нефритового дерева. Или ты трус?
   - Я не трус! - Алони вздохнул, покосившись на сестренку насмешника. - Но если меня поймают, отцу плохо придется!
   - А как же твоя хваленая ловкость? - и, передразнивая, он пропел: - Меня и кошка не услышит!
   - Так заметят, что обломано!
   - Смешно. Там этих листьев сотня, наверное. Ты не самый видный ломай! А, только болтаешь!
   - Хорошо! - сквозь зубы сказал Алони. Трусом себя выставить... нет уж. - Сегодня и принесу! Ночью!
   Повернулся и зашагал прочь.
  
   Сад был хорош. В этой части росли темно-зеленые деревья, посаженные еще при прадеде Алони - высокие, с глянцевой широкой листвой, дающей отличную тень. Все предки мальчика были садовниками. И он не представлял себе жизни без сада, однако жучок любопытства сидел в нем, и часто подбивал высунуть нос за ограду или влезть, куда не прошено. Отец его, напротив, был человеком на редкость смирным и нелюбопытным. Он еле слышно ворчал на сына, когда тот пытался высмотреть какую - либо диковинку или подслушать очередную байку.
   Алони рос мальчиком добрым и сообразительным. Только вот на подначки поддавался легко.
  
   В доме господина детей прислуги было всего трое - Алони, сын садовника, да брат с сестрой, дети одного из старших слуг. И, если сестричка была созданием робким и части, отведенной служанкам, не покидала, то братец ее вечно нос задирал - как же, порой его поручением удостаивали, куда сбегать и что кому передать. И господина он видел куда чаще Алони - Алони, почитай, за время, прошедшее со дня приезда Высокого лишь несколько раз удостоился такой чести. И то, на него внимания обратили не больше, чем на сверчка в траве.
  
   Весь вечер Алони думал, и уже отказаться от спора хотел.
   Отец же ветви у кустарника подрезал и ни о чем плохом не догадывался. Ему посчастливилось - на прежнем месте оставили лишь горстку избранных, и садовника в их числе. Почему его не рассчитали - отец Алони не хотел даже думать. Он всегда честно трудился, и даже мысли не допускал, что его могут счесть неугодным. От расспросов сына он попросту отмахнулся. Разговоры о хозяевах только смущали его.
  
   Тем более что люди Йири Алайя оказались как на подбор преданными своему господину и весьма неразговорчивыми, когда речь заходила о нем. Они, похоже, любили его до безумия. А взятые здесь, в Гёру, очень быстро стали бояться, и потеряли охоту к сплетням. Новый наместник не был жесток со слугами, но и особой снисходительностью не отличался. Он никогда не выходил из себя, и голос его был мягким...
  -- Правда, что наш господин - оборотень? - спросил как-то Алони у смешливой девушки, работавшей на кухне. Та в момент посуровела, прищурилась не по-доброму.
  -- Иди-ка отсюда... И держи язык за зубами. А то я кое-кому намекну, что ты не слишком почтителен.
   А слухи о молодом наместнике ходили разные. Но - за пределами его дома.
  
   **
  
   Йири часто смотрел на свой дом - с легким удивлением, не в силах до конца осознать, что это - его. Не то что павильон в Сиэ-Рэн. Собственный, даже уютный. Слишком большой, наверное...
   Если бы цветок мог создавать себе искусственные условия, где расти, наверное, он создал бы нечто подобное этому дому. Только человеку приходилось постоянно покидать свое убежище, да и ветер туда залетал.
   Но дом был уютным, и, пока Йири не находился там - живым. Люди, населявшие дом - живые. А господину их больше подошло бы общество игрушек -сиин, рукотворных драгоценных камней. Они оттеняли бы его малейший жест, являясь достойным фоном для одного человека.
  
   Однако Несущие тень по-прежнему были не нужны - Йири слишком хорошо знал их выучку. От одного вида движений по канону сэ-эттэн накатывала непереносимая тоска.
   Слишком долго сам был среди тех, кому не позволено заговаривать первыми, кто не должен отвечать на вопросы любого, не принадлежащего к дому.
   Только он нарушал этот запрет - поздно занялись обучением.
  
   - Знает ли цену себе драгоценный камень? Или ему все равно? - спросил он однажды Те-Кири. Управляющий никак не мог привыкнуть к подобным вопросам, которые задавались неожиданно и на полном серьезе.
   - Не думаю, что ему все равно, - осторожно проговорил управляющий, боясь попасть впросак. - Говорят, особо ценные камни сами выбирают себе владельца, и могут погубить того неосторожного, что рискнет завладеть драгоценностью против ее воли.
   Йири поднял на него темные глаза:
   - Может, и так.
  
   **
  
   - Боюсь, вы были правы, - Химару положил на колени руки, сжатые в кулаки. - Я уверен теперь, что служу не человеку.
   - И как же вы это узнали? - Тиэху подался вперед.
   - Самый сильный мой амулет раскололся в моих руках, когда я подошел слишком близко. Он спросил, что я держу такое... он только спросил, и улыбнулся.
   Химару чуть побледнел: - Бедная Окаэра.
   - Моя провинция всякое пережила, - со вздохом сказал Тиэху. - И нечисти в горах не сосчитать... Скажите, пойдете ли вы против него теперь?
   - Я давал клятву верности человеку.
   Торговец побарабанил пальцами по столу.
   - Следовательно, вы согласны помочь Окаэре?
   - Согласен.
   Тиэху извлек из складок одежды маленькую нефритовую шкатулку.
   - Здесь камень со священной горы.
   Приоткрыл крышечку:
   - И запомнит ваши слова.
   Химару усмехнулся краешком рта:
   - Я держу свое слово.
   - Вы сможете остаться с ним один на один?
   - Могу, полагаю. Хотя это не так просто.
   - А ударить?
   - Да. Он не боец. Но с клинком против нечисти - бред. Разве что особый клинок с выгравированными молитвами.
   - Сойдет и обычный, древний... главное, отделить голову от тела, а дальше... мы позаботимся обо всем.
   - Хорошо, - просто сказал Химару.
   Тиэху поморщился:
   - Не хотелось бы, чтобы вдруг помешали. Тут нужно сонное зелье.
   - Для него? - мысль о таком убийстве была особенно неприятной. Конечно, тот должен быть беззащитен, иначе бессмысленна вся затея, но зелье - это уж чересчур.
   - Ни в коем случае, - нарушил его мысли голос Тиэху. - Что для оборотня какие-то травы? Заснуть должна его охрана.
  
  
   - Все будет в порядке, - сказал господин Тиэху своему другу, одному из судейских чиновников. - Этот парень сделает все, что нужно. Я был убедителен.
   И невольно поежился:
   - Только боюсь, не сказал ли я ему случайно чистую правду.
  
   **
  
   Алони был вовсе не хилым, напротив, довольно крепко сшитым, но при этом очень проворным. Двигался он, как ящерица. И наличие маленького окошка возле кухни, через которое можно было попасть в коридор, тайной для него не являлось. Сделано оно было для кошек жены одного из прежних наместников, для кошек оставлено - и немного расширено юными обитателями.
   Вот через это окошко и должен был он пробраться в дом, к перекрестью коридоров, где стояла диковинка - кружевное деревце из белого нефрита, отломить лист и принести в знак собственной ловкости. Что будет, если поймают, мальчик старался не думать. С ним-то ладно... а вот отец места лишится наверняка.
  
   В саду не было никого. У отверстия, скрытого плетями дикого винограда, Алони очутился без помех. Пролезть через окошко мог только ребенок; даже Алони разорвал одежду и чуть не застрял, пока лез. Отдышавшись, он осмотрелся - никого, только девичий смех доносится из-за стены. Впервые он в доме. Отец умер бы на месте, видя сына здесь. Страх подкатил - хоть обратно лезь. Алони помотал головой и пошел вперед на цыпочках. Приятель хорошо описал ему дом...
   Не дыша, мальчик пробрался в другой коридор, и оттуда заскользил к заветному дереву. Ему везло - дважды Алони почти увидели, причем один раз охрана. Спас его только рост - он спрятался за высоким стражником, и под прикрытием его спины миновал опасный участок. Сердце колошматило по ребрам - казалось, перебудит весь дом.
  
   До дерева Алони добрался довольно быстро, но мальчику казалось, что прошел год.
   Красиво тут было, уютно. Зеленые тона - словно в саду. На золотистой решетке извивался дракон в окружении морских змей, из напольной вазы поглядывали белые цветы - каллы.
   А как оказался на месте, попросту замер, любуясь на диковинку. Теплые отблески заката золотили камень - дерево словно дышало.
  
   А потом шаги раздались - из одного коридора вышел человек, по форме - один из охранников. Да к тому же кто-то из старших, кажется. Настороженно по сторонам посмотрел - Алони чуть не расплющился за мраморной кадкой, пытаясь стать тенью. Но человек не заметил его - как показалось мальчику, он был чем-то встревожен.
   Потом Алони услышал разговор.
   Человек заговорил с охранниками, рассмеялся негромко - неестественно, показалось Алони. Он понял - это, наверное, посты проверяют. Тот, проверявший, протянул им что-то. Те взяли, ответили шуткой, и замерли снова. Человек отодвинул дверь, вошел в комнату, пробыл там недолго совсем. Мальчик сообразил - осмотрел ее, пустую - на всякий случай, наверное.
   И ушел человек.
   А потом время потянулось. Мышцы затекли, неподвижно сидеть, и он боялся сдвинуться с места, чтобы не поднять шум. Тоскливо на душе было - ведь найдут его! И прогонят отца с должности.
  
   В коридоре было пусто. Однако, стоило мальчику приподняться, как назло раздавался шорох или чьи-то шаги неподалеку. В конце концов мальчишке начали мерещиться человеческие силуэты повсюду, и он едва решался дышать.
   Потом легкая фигура скользнула по коридору и скрылась в той самой комнате - Алони сумел заметить, как почтительно склонили головы охранники.
  
   Сердце выписывало внутри какие-то круги и зигзаги. Но ничего... обошлось.
  
   Алони почти заснул, скрючившись за кадкой. Пару раз пробежавшие слуги его не заметили - взрослый не мог спрятаться там.
   Потом Алони очнулся от оцепенения и бросил взгляд в коридор. Никого. На стене сзади горели две лампы. А впереди, напротив двери, куда вошел господин, лампа погасла.
   И часовые... сидели на полу, прислоняясь к стене.
   Мальчик помотал головой. Потом чуть не завопил от ужаса - показалось, что перед ним мертвые. Один из стражников шевельнулся и что-то бормотнул, не поднимая свесившейся на грудь головы.
   Алони вздохнул облегченно. Спят...
   Потом ему словно шило в спину воткнули - спят? Часовые? Что на них нашло-то такое?!
   Потом вспомнил фигуру, протянувшую стражникам что-то маленькое... они проглотили это.
   А раньше господина чуть не убили...
  
   В коридоре было пусто - и справа, и слева. Пусто и тихо.
   Мальчик уже хотел убежать - но вспомнил про слово, которое отец давал молодому наместнику. Сам Алони ничего не давал... ну и что?
  
   Страшнее всего было идти мимо спящих. А вдруг они все же мертвые, и сейчас схватят за ногу? Чуть не взвизгнув, он зажмурился, переступил через лежащую руку и потянул створку двери.
  
   ...
  
   У окна располагались кушетка и маленький столик. Темно-золотой огонек свечи вздрагивал, покачивался, и в его свете знаки на листе бумаги, казалось, текут и шевелятся. Сидящий у окна о чем-то крепко задумался - он не заметил, что дверь отошла в сторону, и голова мальчика появилась в проеме.
  
   Стоять на пороге оказалось вдвойне страшно - непонятно, что за спиной, и вот-вот заметят его здесь. Мальчик съежился и просочился в комнату, по-привычке притворив дверь; скрючился у дверного косяка, не сводя взгляда с чуть освещенного свечой профиля.
   Осознал, что сам привел себя в ловушку. Полная неподвижность и золотистый отблеск на лице - сидящий у окна не был человеком. Стоило увидеть его таким - наполовину тенью, чтобы не осталось сомнений.
   Алони всхлипнул и прижал кулаки к лицу, пытаясь загнать обратно невольный звук.
  
   Йири обернулся резко - фигурка на корточках словно еще вдвое уменьшилась, постаралась вжаться в стену. Волосы встрепаны, одежда разорвана.
  -- Хорошая у меня стража, - холодно проговорил Йири. - Кто ты?
  -- Алони, мой господин. Сын садовника... я знаю дом... - он запнулся, не зная, как и что сказать, да и в горло словно паутины набили.
  -- Пора бы узнать его и остальным моим людям. Встань. Говори. Что ты здесь делаешь?
   Алони поднялся на ватных ногах.
   - Я хотел... вот, - он показал отломанный листок, и запоздало сообразил, что уж об этом стоило промолчать.
   - Мы поспорили... - обреченно, шепотом он рассказал обо всем. И о виденном из-за кадки. Говорил невнятно и сбивчиво, а его все не прерывали. И удивился несказанно, когда господин отвернулся от него и шагнул к двери, рассматривая задвижку. Потом отодвинул створку - охранники спали сидя, прислоняясь к стене. Лампа сама погасла, или ее погасили.
   Господин встряхнул одного и другого за плечо несколько раз - охранники не просыпались.
   - Задвижка сломана, - очень тихо проговорил господин. Тут Алони всем существом своим осознал, во что ввязался, и чуть не выскочил с воплем наружу. А господин продолжил тихо и напряженно, положив руку ему на плечо:
   - Нет, мальчик. Останься.
  
   Снова коснулся задвижки. Сломана - ее легко вытащить. А с виду все в полном порядке, дверь запрешь, и не заметишь. Чуть покачал головой. Усмехнулся краешком губ. Заметил, с какой отчаянной, перепуганной надеждой смотрит на него мальчик. Трясется, глаза огромные, как у совы. Но он смелый... очень смелый. Только сам не догадывается.
   - Уходите отсюда!
   - Нельзя... - сомнение было в голосе. - Нет. Сейчас у меня есть преимущество, понимаешь? Что же... помоги мне, раз тебя прислало сюда Небо.
   - Но... что я могу? - выдавил Алони.
  -- Обманывать стражу - превосходно умеешь, - голос был совсем тихим - шелест ветра в опавших листьях. - Делай, что я скажу. Да успокойся же...
  -- Он повернулся к окну, задумался на секунду. Шагнул к занавеске, потом повернулся к Алони:
  -- Я буду здесь. А ты займешь мое место. Ты ниже меня, да, но в темноте этого сразу не разберешь. А сделать то, что можно принять за человека, не из чего. Ложись.
   Алони прикусил губу.
  -- Меня... меня же...
  -- Не спорь, - голос был мягким и очень холодным. Алони послушался мгновенно, испугавшись одного этого голоса больше, чем всех убийц, вместе взятых.
  -- Хорошо, - наместник скользнул к стене, опустил перед собой тонкую ткань. Йири видел все в комнате. Его же заметить было нельзя.
  -- Алони...
   Мальчишка вскинулся.
   - Если тебе не судьба умереть в эту ночь, ты не умрешь. Лежи тихо. Я знаю, что делать. Я поверил тебе. А ты мне веришь?
  -- Да, мой господин.
  -- Тихо, - еще раз повторил он. - Лежи и не двигайся. Иначе нам обоим плохо придется.
   Коснулся фитиля свечи - пламя погасло.
   Не было слышно ни звука. Прошло не больше двадцати минут. Потом дверь бесшумно отъехала в сторону. Фигура в синем - сейчас она казалась черной - скользнула мимо стены к кровати, на ходу доставая из-под одежды оружие.
   Рука взвилась в воздух - тогда из стены появилась тень.
   Химару опешил - а Йири очутился подле него.
  -- Ты ошибся, Химару, - прошелестел мягкий холодный голос. - И я тоже ... Но я не собираюсь умирать сегодня.
   Глаза молодого наместника мерцали, отражая слабый свет луны, проходящий сквозь пластины оконного занавеса. Свет падал на его лицо, и лейтенант явственно увидел знак "лапки" на лбу...или ему почудилось? Вскрикнув, он сделал выпад - но анара уже нашла его горло. Он забился на полу и замер, вцепившись в уже бесполезную лэ, - потерял всего пару секунд, испуганный игрой света ни лице Йири Алайя.
   Лежащий мальчик не шевелился - и не издал ни звука, даже когда светлая полоска метнулась к горлу вошедшего, даже когда тот с тихим хрипом упал, только раз вскрикнув - даже тогда Алони не пошевелился.
   Йири склонился над бывшим лейтенантом. Опустился на пол рядом, протянул руку, коснулся руки мертвого.
  -- Химару... Спасибо. - И добавил бесцветно и глухо: - Мне еще многому надо учиться.
   Опустил голову и не двигался какое-то время.
  -- Ты... - наконец повернулся к Алони, похоже, только что про него вспомнил. И лишь тогда мальчишка издал полузадушенный звук и сполз на циновку... А Йири продолжал неестественным, шелестящим голосом:
  -- Меня уже пытались убить, и не один раз. Он не знал, что я умею обращаться с анарой. Мало кто знает.
  -- Вы... что будет со мной, господин? - выдавил из себя Алони.
   Йири выглянул в коридор, громко кликнул слуг. Повернулся к мальчишке.
  -- Ты молодец. Не дрожи так. О тебе позаботятся.
  
   ...
  
   Кто составил зелье, узнать было невозможно. Орехи гела - сильное средство. А двое, стоявшие на посту - они не хотели его крови. Но они оказались бы виновны в его смерти, случись все немного иначе. И были обречены. Один из них, средних лет, был полностью поглощен сознанием своей вины. Другой, совсем молодой, пытался как-то оправдаться. Он видел сожаление в глазах своего господина - но это ничего не меняло.
  
   А голос молодого наместника был негромким, и говорил он безукоризненно вежливо, мягко, словно и не с преступниками. Только совсем неживым был голос.
   Слугам и приближенным было бы проще, если бы их господин в гневе напоминал чудовище, дышащее огнем. А неестественность эта пугала сильно.
   Только Те-Кири не был испуган. Как бы ненароком коснувшись руки господина, он отметил, то пальцы того холодные и вздрагивают.
  -- Прошу вас, мой господин, - Те-Кири склонился к нему - Оставьте их сейчас. Выйдите со мной на пару минут.
   Тот глянул сквозь него и безразлично кивнул. Оказавшись в соседней, пустой комнате, Те-Кири позволил себе то, что еще ни разу не позволял. Он взял Йири за руку, заставляя сесть и откинуться на мягкую спинку. Лицо Йири сейчас казалось бледнее, чем в присутствии слуг, он смотрел мимо управляющего домом. Волосы рассыпались по плечам.
  -- Я так устал, Те-Кири, - еле слышно произнес он. Слова прозвучали совершенно отстраненно - не жалоба. Просто слова.
  -- Знаю, - управитель выглянул в коридор и распорядился:
  -- Горячего вина с пряностями, да поживее!
  -- Не надо.
  -- Уж сегодня послушайте старого человека, - не менее властно сказал Те-Кири.
   Слуга возник словно из ниоткуда - с кубком в руке.
  -- Брысь! - велел Те-Кири, забирая кубок, и вернулся к наместнику.
  -- Пей, - почти приказал он, отбросив даже подобие этикета. Против ожидания, Йири даже чуть улыбнулся - и подчинился. Скоро на его лицо начала возвращаться краска.
  -- Не сочтите за дерзость...Я не думал, что вы на такое способны, - с нескрываемым уважением произнес управитель
  -- На что? На убийство человека? Да.
   Те-Кири замялся. Он терял былую уверенность вместе с тем, как к наместнику возвращались силы.
  -- Я должен закончить с этим. Что было, того нет, - Йири перевел дыхание, отвел волосы со лба. Еще пару секунд позволил себе посидеть, откинувшись назад. Потом встал.
  -- Алони - тот мальчик - должен оставаться на месте. Пусть не спускают глаз. Я пришлю за ним.
   Управитель посмотрел на Высокого с глубоким сомнением. Все-таки Йири нужен хороший отдых. С самого приезда сюда - он один. А сегодня...
  -- Мой господин... может быть, позже?
  -- Сейчас. - Он повернулся и вышел из комнаты. Через минуту Те-Кири услышал его голос, отдающий распоряжения.
  
   Больше в доме виновников не нашлось. Химару действовал в одиночку.
   ...На другую ночь загорелся дом одного крупного чиновника - хозяин задохнулся в дыму. Еще один человек, богатый торговец Тиэху, был найден утром у каменной лестницы, ведущей в Алый квартал. Видимо, он споткнулся и скатился по ступеням, и умер, ударившись головой о камень.
  
   Об этих новостях Алони не узнал.
   Весь этот день и последующий он словно качался в мутно-молочной дымке. Его не тревожили, только приносили еду - лучше, чем ему доводилось пробовать - но он не мог есть. Он видел перед собой лицо Химару, когда тот закричал. Чего тот испугался? Почему ударил не сразу? И слова наместника: "...не знал, что я умею обращаться с анарой. Мало кто знает...". Как светлейший господин Алайя хранит свои тайны, Алони догадывался. Мальчишка-садовник не должен владеть ни одной из них. Даже если он оказал невольную помощь... но люди Первого и Второго круга платят не так, как прочие - ими движет совсем иное. Никто из низших не осмелится потребовать у них платы.
   Один раз пищу принес парнишка года на четыре постарше Алони - его звали Ниро, и он состоял при господине. Хоть они почти не общались раньше - сын садовника мало кому был нужен, сейчас мальчику почудилось сочувствие в его взгляде. Но и Ниро ничего не сказал.
  
   Под кожей словно ледяные муравьи бегали... Все было бы не так страшно... если бы не слухи, которые ходили о нем. Если господин оборотень, и не какой-нибудь, а из тех, кого стараются не называть... Алони может быть уверен, что не задержится на этом свете. Он хорошо запомнил смерть Химару. Что увидел приближенный наместника в лице господина? Ииширо не всегда убивают быстро. Они могут и поиграть с человеком.
  
   Поздно вечером Алони позвали. Провели на конюшню - подле нее стояли оседланные лошади. Господин ждал его, одетый для верховой езды. Алони не подозревал, какую битву пришлось наместнику выдержать с командиром охраны и с Те-Кири, не желавших отпускать его в одиночку - да еще сразу после покушения.
   - Вот как раз "сразу" и можно, - устало возражал Йири. - А потом снова будет нельзя...
   Он настоял на своем. И теперь бросил взгляд на испуганного мальчишку:
   - В седле удержишься?
   - Да, господин...
   - Давай! - подкинул Алони в седло, и тот устроился не больно красиво, но довольно ловко.
   - Где научился?
   - Дружил с конюхом... прежним...
   - Ясно. - Взлетел в седло сам, направил лошадь к малым воротам неспешной рысью. Так, не торопясь, доехали до поворота реки - из дома его было видно. Наместнику, похоже, темнота не мешала - не взял с собой фонаря. У Алони вновь засосало под ребрами - страшно.
   - Боишься? - бросил тот, не оглядываясь.
   - Да... Простите меня...
   - Не за что. Кошки тоже видят в темноте. Или ты их тоже запишешь в нечисть?
   Он все понимал. И смеялся, кажется.
   - Приехали.
   Остановил лошадь, спрыгнул на землю - вернее, в густую душистую траву. Алони последовал его примеру. Направились к реке - она поблескивала в подобии света, дара ущербного месяца. Господин опустился в траву, смотрел на ночную реку. Страх Алони начал проходить понемногу.
   - Хорошо... Я почти благодарен Химару - если бы не эта история, меня так и не выпустили бы из дому одного.
   - Но сейчас...
   - А сейчас они растерялись, - голос наместника был определенно смеющимся, только особого веселья в этом смехе не чувствовалось - скорее, издевка над самим собой. - Я сказал чистую правду - сегодня не тронут. Если среди моих людей нет еще одного предателя. А в таком случае пусть убивает - такие неловкие, пропустившие нескольких, не заслуживают жизни.
   - Вы лично выбирали людей, господин?
   - Да... И мне помогали те, кому я полностью доверял. Опытные и умелые.
   Рыба плеснула. В кустах кто-то пробежал. Алони, привыкший ночевать за стенами дома, а не на воле, придвинулся ближе к старшему. Тот попросил - попросил, не приказал:
   - Расскажи о себе...
   Мальчишка неумело начал рассказывать. Короткая жизнь - ничего интересного. Но постепенно, подогреваемый искренним интересом, разговорился. И все мечты готов был выложить господину. Но тот спросил сам:
  -- Чего ты хочешь, Алони? Тебе нравится работа в саду?
  -- - Я люблю сад, - мальчишка немного порозовел, но в темноте этого не было видно. - Но... он такой маленький. Я хотел бы увидеть больше.
  -- И что же?
  -- Не знаю... мир...или хотя бы немножко...
  -- Я отправлю тебя в Сиэ-Рэн - с твоего согласия, конечно. Ты сможешь учиться. Когда-нибудь твоя мечта исполнится, - по голосу было ясно, что он улыбается.
  -- Господин, - проговорил Алони одновременно обрадовано и растерянно, - Я очень хочу учиться... но еще... я хочу служить вам.
  -- Будешь. Когда вернешься.
  -- Я... не могу учиться здесь?
  -- Можешь, конечно, - он то ли загрустил, то ли задумался. - Но разве стоит сравнивать Столицу и здешний край? В Сиэ-Рэн ты будешь жить в достатке... и в безопасности... даже если я уже не смогу ничего.
   - Почему не сможете?
   Тот помолчал, подбирая слова.
   - Ты выиграл у того, с кем спорил... верно?
   Мальчик кивнул. Господин продолжил:
   - Вот и я... тоже кое-что обязан выиграть. Свою жизнь хотя бы.
   Алони не сразу понял, что плачет - его, словно малолетнее дитя, пытались отправить в безопасное место. А ведь он...
  -- Я хотел бы знать, что мой младший брат вырос похожим на тебя, - нарушил его обиду негромкий голос. - Отчаянный ты...
  -- А вы... давно не виделись, господин?
  -- Давно. Мне сказали, он умер - но я надеюсь все же, - совсем тихо добавил.
   Алони молчал. Обида была забыта.
   - Мой господин... айтэ иру эрэйна, - наконец произнес он, и сказанное было словами верности. Йири Алайя взглянул на него и чуть улыбнулся - грустно и немного отрешенно. Забирающий души... А ведь высказал то, что думал.
   Алони теперь принадлежал ему целиком.
  
  
   Глава 4. Найли
  
   Записки Юхимэ
  
   Сегодня, в третий день месяца Рыси, вернулся мой брат. Я очень рада. Не видела его больше двух лет. Он мало изменился, все такой же отчаянный и задиристый. В детстве мы с ним часто устраивали потасовки, доводя до паники взрослых женщин. Вспоминаю - и улыбаюсь. Когда мы не ссорились, любили бродить по зарослям бересклета, куда почти не проникает свет. Я рассказывала брату страшные сказки, а он надо мной издевался и говорил, что застрелит любое чудище, появившееся в наших владениях. Он уже тогда великолепно стрелял из лука. А в монастыре стал настоящим мастером. Он, как всегда, немного задается и не сомневается, что главный приз соревнований достанется ему. Я поддразниваю Найли, а он злится. Какое же он дитя, хотя младше меня всего на год.
   В монастыре принята короткая стрижка, и он с ней такой забавный. У него круглое лицо, - мы не очень похожи, разве что глазами. Но мы оба с ним непоседливы и постоянно ведем себя не так, как положено детям почтенной семьи. Только он куда более резкий, порывистый и все время бросается из крайности в крайность. По лицу всегда можно было прочесть все его чувства.
   Одеваться он начал проще, чем раньше. С немного показным пренебрежением говорит о моде. Но я знаю, он хочет нравиться. Он хочет с таким же небрежным видом рассказывать мне о своих сердечных победах. У нас никогда не было тайн друг от друга.
  
   Завтра праздник Девятого дня. Устроят соревнования по стрельбе и верховой езде. Жаль, я не могу участвовать. В седле я держусь не хуже многих. Конечно, и женщину могут допустить в число прочих, такое бывало - но мой отец этого не переживет. Ах.. кого я обманываю. Я просто боюсь оказаться с ним лицом к лицу. Если бы он захотел стать участником состязаний на лошадях, он вышел бы победителем - в этом мало кто сомневается. Но он не хочет... Да и верно - зачем ему? Он не нуждается в подобных доказательствах.
   Я недавно писала, что у нас с братом нет тайн друг от друга. Я ошибалась. Я никогда ему не расскажу. А другие... они мало знают. К тому же делиться с Найли сплетнями насчет любимой сестры - дело рискованное.
  
  
   Братишка выглядел радостным, словно задиристый игривый котенок. Мраморная тэй шла ему - я сама настояла на такой одежде. Зато теперь брат вполне вписывался в изящную толпу молодых людей из лучших домов. На рукавах был вышит тонкий черный узор - повилика и летящие птицы. Птицы должны были помочь верно направить стрелу, а повилика - притянуть к нему удачу. Погода была чудесная - тепло, но облачно, дул совсем легкий ветерок. У Найли был красивый черный лук, а стрелы с синими перьями.
   Первыми проводились состязания лучников.
   Мы с Ясу заняли удобное место. Я с удовольствием села бы прямо на траву, она выглядела очень мягкой и нежной. Но это было невозможно. Я так волновалась, что едва не расплела закрепленную на виске косичку. Никак не справлюсь с этой детской привычкой.
   Мишеней было пять. Самая сложная и далекая изображала многоглазую птицу. Попасть следовало в каждый глаз.
   Очередь Найли подошла скоро. Он весело улыбался мне, выходя в центр. Брат прекрасно поймал ветер, и только одна стрела немного отклонилась от цели. Мне захотелось радостно запрыгать на месте и завизжать. Кажется, я и впрямь подпрыгнула... во всяком случае, Ясу ухватила меня за рукав.
   Лучше брата не оказалось никого. Хотя я волновалась, у него были два сильных соперника. Один из них немного замешкался, и допустил ошибку, а второй сделал все точь-в-точь как Найли, только стрела его отклонилась вправо, а не влево. Конечно, мне было немного обидно, что брат не станет единственным победителем. Но признаю, его противник тоже вполне достоин победы.
   Я подумала, что брат теперь будет задаваться примерно неделю. Но все равно я была за него очень рада. А он даже не подошел, помахал мне рукой и влился в компанию старых друзей на другом конце поля. Не очень приятно, хотя другого я и не ждала.
   А потом были состязания конников. Награды победителям должны были вручить под самый конец.
   Когда появились всадники, я почувствовала, что мне трудно усидеть на месте. Ясу опять предостерегающе вцепилась в меня. Она совсем меня не поняла. Я всего лишь хотела убежать. Потому что...
   Он обвел глазами всадников - и, честное слово, лицо его было радостным и оживленным. Потом увидел меня среди зрителей - и какая-то странная усмешка появилась на губах. Вряд ли кто это заметил, может быть, и мне показалось. Он глянул мне в глаза, прямо, как будто я стояла в двух шагах от него. И отвернулся.
   Я не сразу поняла, что произошло. А потом...
   Он хотел видеть меня среди участников. А я испугалась.
  
   ...
  
  
   Потом награждали победителей. Победители в скачках и выездке получали великолепных коней, белого и вороного. Лучники, двое, которые оказались лучшими оба - драгоценные луки из темного дерева, с тонкой золотой насечкой: украшение не казалось лишним на отличном оружии.
   Наместник поднялся, приветствуя победителей, и вручил луки сам. С легкой улыбкой - обоим, но взгляд его задержался на брате Юхимэ чуть дольше.
  
   ... В монастыре Найли видел изображения Детей Облаков. У них были такие же отрешенные лица, прямые взгляды, находящие нечисть даже под корнями гор. Они так же казались сделанными из света и небесной пены, а не из плоти. До этого момента Найли как-то не удосужился толком рассмотреть нового хозяина Окаэры - кого прислали, того и прислали, после двухлетней отлучки куда интереснее было поболтать со старыми друзьями. И, когда те взахлеб рассказывали о произошедших переменах, только морщился. Подумаешь...
   Теперь жалел, что не слушал их речи.
  
   **
   Записки Юхимэ
  
   - И что ты о нем думаешь? - скрывая собственные мысли, спросила я.
   На лице Найли появилось робкое выражение, порядком меня удивившее.
   - Я.. видел такое лицо у статуэтки в монастыре. Я думал, таких не бывает в жизни.
   - Однако же он вполне себе есть, - со смехом сказала я, - и даже успел навести свои порядки.
   - Я знаю. Слышал, - коротко ответил брат, и продолжал думать о чем-то своем. Я снова затормошила его:
   - Приятно быть первым, не так ли, братец?
   - Я не был первым.
   Я просто остолбенела. Слышать такое от самолюбивого брата - это уж слишком. А он продолжал:
   - Я хотел бы стать самым лучшим...
   - Ты всегда этого хотел, - я повела плечами.
   - Теперь особенно.
   - Почему?
   Найли, казалось, меня не услышал. Обидно. Я попробовала зайти с другой стороны.
   - И чем ты займешься теперь, оказавшись дома, после того, как увидел всех? Будешь развлекаться? Или попробуешь добиться хорошего места? Или, может быть, в Гёру тебе станет скучно, и ты вернешься в свой монастырь упражняться в стрельбе? Зато лет через пять ты наверняка станешь самым искусным...
   - Я никуда не уеду, - кажется, он не понял, что я его поддразниваю - в голосе появились упрямые нотки. - Я знаю, чего я хочу.
   О, в этом я не сомневалась. Если Найли придет что-то в голову, оттуда этого не выбить даже осадным тараном. Только хочет он обычно малодостижимых вещей. Как и я, впрочем. В детстве я как-то увидела, как луна дрожит над отрогами гор Юсен. И захотела луну. Я ревела три дня подряд, меня никак не могли успокоить. Конечно, луну я не получила. А Найли однажды вознамерился приручить детеныша лесной собаки. Мы жили тогда у тетки, в глуши. Щенок искусал его, но Найли оказался упрямей. И вскоре тот позволял себя гладить...
  
   **
   Те из приближенных, что всегда находились рядом с господином, назывались Внутренней свитой. Внешней - те, что удостоились права просто бывать рядом. Людям из Внутренней доверены были разные поручения, порой требующие большого ума и преданности.
   Такие люди окружали любого наместника, и Йири Алайя исключением не был. В провинции не соблюдали четкого разделения Внешней и Внутренней свиты, он же больше всего доверия оказывал приехавшим из Столицы; но среди них были и уроженцы Окаэры. Вот только даже от "внутренних" он держался на некотором отдалении, не одарив никого своей дружбой.
  
   Молодежи было много в Окаэре - хотя большая часть ее рвалась покинуть родные места и попасть в Столицу. А сейчас оставшиеся стремились к Йири Алайя, словно пчелы к цветку -медоносу. Он будто частичку Столицы с собой привез, и тепло принимал молодежь, хоть сам оставался закрытым все время.
  
   Найли выделялся среди остальных мальчишеской порывистостью и непосредственностью. Он прямо-таки наизнанку выворачивался, чтобы показать себя достойным оказанной чести - награды. И многие из свиты скоро заметили, что он развлекает господина наместника, который относится к Найли весьма снисходительно и все чаще обращается к нему. До этого Высокий так не выделял никого из местных.
  
  
   Записки Юхимэ
  
   - Скажи, сестра, - голос нарочито небрежный; даже не скрывает фальшивого тона. - Он хотел взять тебя к себе в дом?
   - Если бы знать, - я вздохнула. - Отец говорил с ним... зря.
   - Ты жалеешь? Ты этого хотела?
   - Не знаю, - сказала я искренне. - Я не понимаю его. Загадка прекрасна, когда расстояние отделяет ее от тебя. Вблизи она скорее пугает.
   - Женщины, - с легким презрением отозвался Найли. - Сами не знаете, что вам нужно.
   - А ты, как я понимаю, знаешь теперь?
   - Да!
   Я повертела в пальцах прядку волос.
   - У меня нет ревности. Жаль, что я перестала быть интересной ему.
   - Говоришь так спокойно? Где же гордость твоя? - мне показалось, что брат насмехается надо мной. Нет. В нашей семье раздора не будет.
   - Я струсила дважды, если не больше. Все справедливо.
   - Знаешь цветок, который растет в горах? - резко спросил Найли. - Только сильные и отважные могут преодолеть снега и ущелья, чтобы хоть раз увидеть его.
   - И сколько их гибнет в дороге?
   - Я не боюсь смерти, - усмешка легла на его губы. - Те, кто дрожат, никогда не достигнут цели. Только лучшие достойны стоять рядом с ним - ну, так я буду лучшим. Я всегда этого хотел - теперь знаю, ради чего.
   - Ты отважный охотник, лучник великолепный, дерзкий огонь. Думаешь, этого хватит?
   - Не хватит - я буду большим.
   - Не станешь выше себя, - я только вздохнула. Как изменилось все. Словно я не на год был теперь старше - на десять лет. - Он - цветок изо льда, который не тает. Любоваться - можно, тронуть - нет. Замерзнешь, и руки порежешь.
   Брат лишь скривился презрительно, и повторил:
   - Женщины...
  
   ...
  
   Белые птицы летели над озером. Не меньше десятка их было. Сюда нечасто залетали лебеди - и теперь свита Высокого и гости любовалась ими.
   - Позвольте мне выстрелить! - воскликнул Найли.
   - Хочется показать свое мастерство? Ценой жизни птиц? - непонятно, пришлись слова Найли по душе господину или нет. - Если тебе нужен этот выстрел...
   Найли просиял, вскинул лук - целился недолго, но птицы далеко улетели. Потом натянул тетиву, и сразу двое лебедей начали падать.
   - Жаль птиц. Но мне нужны хорошие стрелки, - сказал господин Алайя и позволил Найли отныне сопровождать себя вместе с другими избранными.
  
   Юхимэ радовалась за брата. О Йири Алайя она думала с грустью, считая, что сама виновата в совершенных ошибках и в чем-то, чего не способна понять. Но, видимо, судьбе так было угодно.
   А Найли двигался вверх медленно и упорно, выполнял различные поручения - сестра и подумать не могла, что он способен настолько гордиться службой кому-то, в сущности, службой пустячной - ему не доверяли серьезных дел.
   Одно не слишком нравилось Найли - слишком частые вопросы Высокого о сестре. И внимание, с каким он слушал ответы.
  
   **
  
   Проезжая по улице, услышали громкую пьяную песню. Человек не старше сорока лет, судя по одежде, из мастеровых, привалился к стене и орал бесконечный куплет, перемежая его ругательствами в адрес Йири.
   Двое горожан помоложе пытались привести пьяного в чувство - заметили всадников, и лица их стали оттенка молодой зелени. Едва уловимым жестом Йири дал понять охране - прогоните. Горожан словно сдуло с мостовой.
   Йири спрыгнул наземь и подошел к пьяному, остановился, разглядывая. Тот дружелюбно указал на него рукой:
   - А ты на него похож. Только он во... - непослушными пальцами изобразил подобие вскинутых звериных лап с выставленными когтями, и скроил страшную рожу, - А так похож...Глазищи жуть, прямо как у тебя. А по ночам кровью питается! Только я его не боюсь! - и захохотал во все горло.
  
   Охрана взялась было за него, чтобы привести в чувство, но Йири качнул головой:
   - Пусть... Он ведь сейчас совершенно счастлив. Посмотрите... этого так не хватает. Пусть будет. Только с улицы его уберите.
   Взлетел в седло, сказал, поворачивая коня:
   - Когда протрезвеет - в копи. Я не могу позволить говорить подобные вещи.
   И умчался, сопровождаемый остальной свитой.
  
   ...
  
   ...Скользит ладонь, то раскроется, то сожмется, играет со светом, играет с тенями. Скользят по ладам пальцы музыкантов. Переливается голос - не то речь, не то песня. Медного цвета кожа, упругая, как звук барабанов, свежая, словно роса. Смеются глаза - вскинуты руки, причудливый танец. И, словно оттенки на шелке, перетекают друг в друга движения.
   Айхо Инорэ, Алый цветок Окаэры.
   Ему еще не сравнялось пятнадцать. Талантлив - но более, чем игрой, знаменит он своей красотой, и дарит ее щедро, как воду - родник, и собирает, как дань, восхищение.
   Легко придти к нему в дом. И остаться легко. Алый цветок, весенняя птица - он часто смеется.
   И важного рода бывают у него гости - Айхо все принимает, как должное.
   Он, игрушка, играет с поклонниками своими.
  
   В театре онна актеры не носили масок. И, хоть пользовались гримом, не при всяких ролях он скрывал лица. В противовес театру гротеска - аэмара, и женскому театру киири, говорящем о мире привычных вещей, актеры онна воплощали на сцене легенды и мифы. Актеры эти обязаны были уметь многое - великолепно владеть своим телом и голосом, уметь перевоплощаться в зверя и птицу - лишь одним движением рук. Если же они умели играть и петь, да еще обладали приятной внешностью, перед ними преклонялись, как перед чудом. Что не мешало видеть в них лишь забаву. В театре онна не было женщин - разве что помощницы за кулисами. Очень редко это правило нарушалось - но даже тогда женщины старались скрывать свой истинный пол.
   В театре хозяина Рэита таких не было. У него был Айхо, который мог становиться кем угодно, хоть полуслепым стариком - однако лишь безумец стал бы использовать подобное существо ради таких ролей.
   Он играл не людей - героев легенд, посланников неба, персонажей мифов и сказок. Но сам был вполне человеком.
   Наверное, похвал ему доставалось несколько больше, чем он мог заслужить игрой - ему достаточно было взглянуть, качнуть головой, сделать пару шагов - и персонаж сливался с ним воедино, прекрасный до головокружения. Но этот был все тот же Айхо, не больше, не меньше. У него была счастливая внешность - но именно благодаря ей он не столько играл, сколько использовал собственное очарование.
  -- Он хорош, - сказал как-то Йири, - Но я видел лучших. Будь у него длинный нос, мальчишка не заставил бы плакать зрителей. Я видел таких, что могли - хотя были весьма некрасивы.
   И больше не вспоминал имени Айхо.
  
  
  
   Желая порадовать господина, один из недавно принятых во внешнюю свиту преподнес роскошный подарок - близнецов лет четырнадцати, мальчика и девочку, красоты редкостной. Даритель утверждал, что они всему обучены более чем отлично. Те-Кири, присутствовавший при разговоре, аж засиял - наконец-то правильным станет дом!
   Но господин отказался брать к себе близнецов, и вместо радости, похоже, испытывал недовольство.
   - Вы же украшаете дом редкими картинами, или произведениями искусства?! - пробовал Те-Кири подступиться иначе.
   - Такими, с лентой - не хочу, - был короткий ответ.
   - Это их предназначение! Служба, если угодно! Неужто ребенок из бедной семьи откажется от такого места?!
   - Я бы отказался, - произнес Йири необычайно для себя язвительно.
   Те-Кири только рукой махнул. У господина вкус безупречный, но почему он так Несущих тень, предназначенных для службы и украшения дома, не выносит? Ответа не находил.
  
  
   **
  
   Орлы-черноноги гнездились на северных скалах, и в предгорье Юсен появлялись нечасто. Поэтому, завидев парящего под розоватыми перистыми облаками орла, Найли вскрикнул и вытянул руку вверх:
   - Господин, смотрите!
   Вся свита наместника вскинула глаза, а орел, будто почуяв людское внимание, спустился ниже - черный, с белыми и бурыми полосками на хвосте.
   - Высматривает добычу...
   - Нет, не похоже, - орел кружился над всадниками.
   - Вестник?
   - Орлы слишком гордые птицы, чтобы нести малую весть. Если и впрямь он посланец Неба, то послание его серьезно.
   Розовые метелки-соцветия пахли сладко, и копыта коней приминали их - а орел не отставал от скачущих.
   - Вестник? И к кому же он прилетел?
   - К первому увидевшему, - засмеялся кто-то, а Найли довольно вскинул подбородок. Орел... высокая честь - получить знак от такого вестника.
  
   ...
  
   Йири мельком взглянул на набросок - заколка в виде раскинувшей крылья птицы. Аоно просил - по этому рисунку хотел сделать подарок племяннице. Немного недобрая получилась птица, шею изогнула пренебрежительно - пожалуй, не подойдет для подарка.
   Йири привык уже - когда берет кисть, рука тяжестью наливается. Словно и то, что когда-то любил, отныне запретно. Сам себе запретил - вот тело и слушается. Оно всегда слушается, как инструмент хорошего музыканта.
   Но птица... не хорошо получилось. Девочка заслуживает лучшего.
   Йири поднес листок к зажженному светильнику, но стремительная рука заслонила огонь, касаясь пламени.
   - Нет!
   - Найли, ты что?! - схватил того за руку, отвел ладонь от огня. - Ожог будет!
   - Пусть! Рука... ерунда!
   - Сумасшедший. Ты же лучник - и калечить себя из-за такой мелочи, - отбросил листок на стол, и бумага, описав полукруг в воздухе, упала мягко.
   - Да что мне лампа, если от иного огня нет спасения?!- Найли бросил взгляд на рисунок, - Птица эта... неправильная! Нарисуйте орла, которого вчера видели!
   Йири глянул на юношу с удивлением:
   - Орел - девочке? Что с тобой, Найли?
   Тот преклонил колени - резким движением, словно упал. Йири вскинулся - поддержать. А Найли протянул вперед ладони - легкое безумие во взоре. Слова порывистые, даже дерзкие - из самого сердца:
   - Я не могу без вас. Позвольте быть рядом всегда. Возьмите мою жизнь, мою душу - все, что у меня есть. Иначе я не смогу.
   - Ох... Какой же я дурак... - отвернулся, прикрыл глаза на секунду. Кончиками пальцев коснулся плеча Найли.
   - Встань...
   Взгляд - надежда и пламя, теперь понятно, почему не боялся огня. Светильник - ерунда по сравнению с пожаром внутри.
   Целый миг, долгий, Найли испытывал ликование - потому что сказал наконец, и видел на лице господина не гнев, а... не сразу осознал, что именно видел.
   Растерянность. Ужас. Но только один миг... Потом лицо застыло, и то, что Найли счел отражением своего огня, ушло.
   Господин отвел руку и сделал шаг назад - мягко и плавно.
  
   - Ты дорог мне. Очень. Но не ко времени подобные разговоры.
   - Почему? Разве время отведено для всего, даже для биения сердца?
   - Пожалуй, что так... Возвращайся к людям внутренней свиты..
   - Вы хотите прогнать меня?
   - Нет... Я должен закончить обещанное, и есть другие дела.
   - Разве я вам мешаю?
   - Найли! - мерцающий голос прохладнее стал.
  
   - Без вас я умру, - шепчет Найли.
   - Не надо разговоров о смерти. Иди...я пришлю за тобой.
   - Как скоро?
   - Ты вынуждаешь меня отвечать так, как нужно тебе?
   Лицо Найли вмиг потеряло все краски, кроме одной - белой.
   - Простите.
   С поклоном - вышел. Стремительно. На пороге покачнулся. Не видел темного, встревоженного взгляда вслед.
   А потом вновь стал отрешенным взгляд наместника.
  
  
   Дни потянулись. Каждый такой день, словно пытка, не прекращался никак, проходил под пристальным, умоляющим взглядом - хоть слово скажи, посмотри в мою сторону! Поначалу и говорил, и смотрел - как и раньше, только самую малость расстояние увеличил. Потому что совсем, как раньше, нельзя - поощрение ложных надежд. Но и подобное обращение не помогло. Тогда суше стал говорить, реже оставлять подле себя, и с поручениями посылать - других.
   И сухие воспаленные глаза следили за ним все более обреченно. Пытался поговорить - поначалу Найли и сам был рад возможности таких разговоров, потом стал избегать их. Да и желания говорить уже не было. Только тяжесть на сердце.
   Те-Кири всегда чутко ловил ветер. И как этот неторопливый пожилой человек оказывался всегда в курсе событий?!
   - Вас не устраивает больше Найли Cаэ, Высокий?
   - Я хочу отослать его. Пусть вернется туда, где обучался - там остались друзья; или уезжает к родственникам в соседний город. Пусть выберет сам...
   - Он провинился в чем-то?
   Неугомонный старик! Почтительно держится, а любопытство прямо-таки светится во взоре.
   - Нет. Я всем доволен.
   - Подпишете приказ об его отъезде?
   - Ни в коем случае. Просто скажу...
   Старался не представлять себе этот разговор заранее. Не пьеса, где нужно заучивать слова. Завтра... если сумеет. И "если", пожалуй, излишне.
  
   ...
  
   Он разбирал бумаги, как всегда по утрам. Шорох листов успокаивал. Да... Йири всегда казался спокойным, но постоянно был настороже - тут, в Окаэре. Отпил немного медового настоя из маленькой чашки - Те-Кири чуть ли не силой заставлял своего молодого господина пить и настой этот, и всякое разное зелье из трав - заботился о здоровье. Дай ему волю, командовал бы, словно малым ребенком... Йири улыбнулся, вспомнив ворчанье управляющего.
   Потом вышел в открытую галерею, долго смотрел на реку Иэну. По воде плыли осенние листья. В Сиэ-Рэн были совсем другие деревья.
   В столице он вспоминал дом. А сейчас - Ивовый остров. А дом...далеко.
   Йири вернулся в свои покои. Мальчишка возник рядом. Одним движением плеч Йири скинул хаэн ему на руки. Мальчишка испарился с поклоном. А Йири, хоть только что вернулся с открытого воздуха, стал у окна. Холодный горьковатый ветер метался по ветвям кленов и северных лип. Все предвещало дождь - но Йири знал, что дождя не будет. Пока. А скоро начнутся ливни. Осенью в предгорье Юсен не слишком уютно. Горы в дождь и туман - плачущие великаны...
   - Господин... позвольте, - послышалось из-за дверной занавески - наместник часто обходился лишь ей, оставляя саму дверь приоткрытой.
   - Что там еще? - он не любил, когда его беспокоили.
   - К вам госпожа Юхимэ...Позволите ей войти?
   - Хорошо. - Он был удивлен. И встревожен - девушка никогда не пришла бы к нему просто так.
   Занавеска откинулась, и девушка оказалась в комнате.
   - О, Иями, что случилось? - Йири стремительно шагнул к ней. Глаза Юхимэ были красными, губы дрожали, всегда безукоризненно уложенная прическа ныне держалась на честном слове.
   - Что ты сделал с ним?! - хрипло произнесла девушка. Розовые цветы на ее атласном гэри казались насмешкой над искаженным горем лицом.
   - Что ты сделал?!
   - С кем?!
   - Мой брат мертв.
   Йири застыл, прикусив губу. Медленно отвернулся.
   - Как?
   - Анарой по горлу... Почему, господин Окаэры?!
   Несколько мгновений он молчал, потом произнес:
   - Ты и сама можешь понять. Слова лишние.
   - Лишние? Меня это не касается, так? А кого касается то, что мой брат, полный жизни и сил, уходит в огонь?!
   - Ты обвиняешь в этом меня?
   - А кого мне еще обвинять? - голос почти уже не слушался ее. - Я видела, как он тенью ходил за тобой, как был счастлив исполнить малейшее поручение, как смотрел... А ты позволял это - и держал его подле себя. Ты же знал, какой он горячий и гордый! Я видела, как он замкнулся в себе, когда ты стал делать вид, что его не существует! Ты... теперь ты доволен?! Он отдал тебе свою кровь, оборотень! Если Найли сейчас смотрит на нас, он подтвердит, какая ты тварь!
   - Я этого не хотел, - Йири остался внешне спокойным. Но смотрел грустно.
   - А чего ты хотел?? Дальше мучить его??
   - Каждый делает выбор сам. Жаль, что он сделал такой. - Он посмотрел в глаза девушке. - Человек не должен никого подпускать к своему колодцу, да? Опасаясь, что потом у него потребуют всю воду вместе с домом? Так правильно, Юхи?
   - Ты... еще можешь говорить о "неправильном"???
  
   "Не помню, что я ему кричала. Силы изменили мне, ноги подкосились. Он подхватил меня, усадил на циновку, не отпуская. Что-то сказал. А я...ждала, не появится ли знак "лапка" на его лице. В комнате был полумрак...оборотень бы мог поменять облик. В любом случае, я скоро оставлю этот мир. Никто не может так вести себя с наместником Окаэры, и остаться безнаказанным. А он... тем более не позволит. Найли, ты слышишь меня?
   Права была Мышка...Такие не отпускают жертву.
   Я ничего не помню больше. Очнулась я дома. Только бы все это не коснулось отца...Ему и без того плохо сейчас. К телу брата меня не пускают. Так велит обычай. Я увижу его только завтра. Тогда он уйдет в огонь, огненная душа. Тот, из-за кого он умер, даст ли мне это время?"
  
  
  
   Глава 5. Аоки
  
   ...Его шаги легки, словно у танцора, и этой легкой походкой он идет по жизням тех, что имели несчастье попасться ему на пути. Черная птица перепархивает с ветки на ветку - не ласточка, нет. Иная птица. Тоже безобидная с виду... Забирающие Душу знают, какое обличье избирать для наивных глаз.
  
  
   Настоятель монастыря прогуливался по узенькой тропке, что пролегала между плотными зарослями шиповника. Желтой был просторная одежда монаха, желтыми были цветы шиповника, и желтые пчелы вились над ними. Солнечный цвет, цвет жизни.
   И стены монастыря Соами сложены из светло-желтого камня.
   Далекие мерные удары малого гонга далеко разносились в воздухе - привычные, мирные звуки.
   Только ночь выдалась далеко не привычной.
   Девочка прибежала, девчонка совсем, лет двенадцати. Хоть и запрещено здесь появляться женщинам, все-таки прибежала, не помня себя.
   Так в ворота стучала, что все руки разбила о деревянные створки. Открыли ей те, что при монастыре живут, временно, а обетов не принимали, отвели в маленькую крытую соломой хижину в углу двора, расспросили - а потом позвали настоятеля.
   Девчонка сидела, зареванная, ноги под себя поджав, глаз не поднимала, рассказывала сбивчиво.
  
   Настоятель вздохнул, покосился на пчел - больно уж им приглянулся цвет одежды его, не иначе как за цветок приняли.
   - Идите, идите, - пробормотал, и они, словно послушав, полетели прочь.
  
   Сестре той девчушке было пятнадцать. Из милости их приняли в богатый дом, не баловали, но и не обижали. Опекун их порядком натворил дел, по мелочам, а всего набежало - не расхлебаешь и легко не отделаешься. Вот он и решил подарок преподнести молодому наместнику - старшую из двух сестренок. А она хороша была, как сказала девочка, на цветок золотого мака похожа.
   Только старшая слухов, что про господина Окаэры ходили, не вынесла, и сама петлю на шею накинула. А младшая из дома сбежала.
  
  
   Монахам Соами не раз приходилось справляться с нечистью, отгонять ее от деревень, лежащих в предгорье. Только нечисть была мелкая. Против серьезного противника - что могут они?
   Журавли Иями украшают резные ворота, но не сойдут с них, чтобы отогнать страшную нечисть. И в монастыре всем не дашь приют.
   Настоятель усмехнулся невесело. Горожане могут быть спокойны, если начнут умирать люди, то в глухих деревнях. Дед его рассказывал - было такое, давно... только не наместником тогда был Забирающий души, а любимцем тамошнего наместника. Потом вроде убили его, только неправильно поступили, голову от тела не отделив.
   Может, он и вернулся - что для них мнимая смерть?
  
  
   - Я пойду в предгорье, - глухо и твердо говорил названный брат настоятеля. Тот молчал. Очень много лет назад они призвали в свидетели Небо скрепить из родство - а потом, год спустя, оба избрали жизнь в стенах Соами.
   - Тебе нельзя покидать остальных, - продолжал он, - А послать кого-то из младших... - не договорил. И так было ясно - на опасное дело идут самые сильные.
   Больше ни слова не произнесли об этом. Пили травяной настой из темно-коричневых чашек, разглядывали плывущие облака.
   Вечером простились.
  
  
   **
  
   Шу, человек, которого Йири избавил от ложного обвинения, оказался отличным следопытом. У него было нечеловеческое чутье - мало того, что он знал каждую тропку в горах, он еще предсказывал с поразительной точностью, куда двинутся те или иные люди.
   В поисках разбойничьих шаек он был незаменим, как вода для живущего. Он проводил отряды, посланные для облавы на разбойников узенькими тропами, ущельями, где на головы грозили сорваться камни - но все, кого он вел, оставались целы. И накрывали шайку за шайкой.
   На господина Шу разве только не молился. Благодаря ему мать Шу не просто жила в достатке - сын получал хорошую плату, - но и поправила свое здоровье. Наместник поручил ее заботам одного из лучших врачей города, и женщина словно даже помолодела.
   Конечно, следопытом он был не единственным - Йири нашел и других, нашел и чем их приманить. Но Шу среди них был лучшим.
  
  
   -Подойди. Помоги мне.
   Шу робел перед господином, хотя тот был неизменно приветлив. Кончиком кисти Йири
   провел по бумаге:
   - Здесь перевал Жаворонка, так?
   Охотник смотрел на разложенный лист подозрительно, узнавая и не узнавая родные места в легких изгибах - горы, ручьи, скупыми штрихами нарисованные деревья.
   Красиво... маленькие горы, едва намеченные - но как настоящие. Кисть движется над бумагой, не касаясь. Замерла... Потом едва уловимое движение - и на листе возникает кривая сосна. А ведь и впрямь, такая растет у развилки дорог.
  
   - Перевал? Да, господин.
   - Между ним и ущельем Тайро нет деревень. Ты думаешь, тут хорошо прятаться?
   - Если бы я был главарем шайки, я нашел бы себе убежище здесь, господин. Там есть пещеры - и мало троп. Зато со скал видно все, что внизу. Легко нападать на путников и караваны, легко уходить от облавы.
   - Но мы не можем оградить всю эту землю... - задумчиво описал кисточкой неровный
   круг. - Разве что гарнизон полностью бросить туда, чтобы ни один камень не остался на месте неперевернутым. Но так нельзя.
   - Чем я могу помочь, господин? - Шу подался вперед.
   - Кое-кого мы нашли. Остальные... похоже, и правда здесь. Если нельзя охотиться на них, как на волков, можно так, как на лис. Ничего нового, верно? Скажи, где лучше разместить приманку.
  
   ...
  
   - Имеет ли смысл тратить силы на поиски мелких шаек в горах? - осторожно спросил Хэйтэни. Наместник, читавший письмо, стремительно повернулся:
   - Да! От одной крысы может начаться болезнь во всем городе. Если от набегов не страдают главные дороги, про всех остальных можно забыть, так?
   Он соблюдал закон безукоризненно. Но что при этом испытывал сам, оставалось неясным. Может, и ничего - подобное вряд ли кого удивило бы. Но в намерение очистить предгорья от разбойников он, похоже, вкладывал больше, чем простое "надо". Голос его едва уловимо менялся, когда речь заходила о нападениях на деревни или обозы. В эти моменты казалось, что он способен испытывать ненависть.
  
   - Вы знаете, что о вас говорят в народе? - спросил Тайкено, командир его личной гвардии.
   - Знаю. Мне это давно безразлично... - помедлил, - Это ведь только слова...
  
   ...
  
   Черное зеркальце - каменное, отполированный до зеркального блеска камень... Йири не видел таких, хоть в Столице было множество разных диковин. Древняя вещь...
   Когда монах чуть повернул зеркальце и скосил глаза, чтобы, не меняя почтительной позы, видеть отражение Йири, тот удивленно и заинтересованно глянул на предмет в руках монаха. Шагнул вперед, протянул руку.
   - Покажите его мне.
   Мягко прикрыл пальцами черную гладкую поверхность. Монах испугался на миг, но тут же отдернул руку с зеркалом. А наместник проговорил уже иным тоном, почти неприязненным:
   - Вот оно как...
   "Он коснулся зеркала", - пронеслось в голове монаха. "Теперь я увижу лишь то, что захочет он!"
   - Что же вы? - услышал гость, застывший в нелепой позе. - Что вы хотите?
   Монах низко склонился.
   - Благословенны дни ваши и ночи... Позволите удалиться?
   - У меня нет причин вам мешать...
  
   Монах проклинал себя за неосторожность, шагая по глинистой узкой тропинке. Он был готов и к тому, что живым не уйдет из дома наместника. Но тот поступил умнее. Позволил вернуться. И теперь - рассказывать братьям о своем позоре? О том, что был на волосок от разгадки, но так ничего и не узнал?
   Если хозяин Окаэры не человек -отныне он будет настороже.
  
  
   - Сегодня приходил монах с зеркалом, - сказал наместник Шинори. - Не надеялся уйти живым. Ты тоже меня боишься?
   - Не так, как они, - ответил парень, тщательно обдумав.
   - Порой мне и впрямь хочется перекинуться черной птицей... и делать все остальное, чего они так хотят.
   - Не нужно, - пробормотал Шинори, испытывая неловкость - в первую очередь за то, что страх все же гнездился в душе.
   - И без того много смертей, да?
   Шинори склонил голову и молчал. Разве смеют низшие отвечать на такие вопросы?
   - Хорошо, я понимаю, - в напевном голосе слышалось легкое раздражение. - Ты все делаешь правильно... Ступай, ты свободен.
  
   **
   Горы Юсен. Много раньше.
  
   Шайка Ёро отдыхала после удачного очередного набега. Собрались на поляне возле второй пещеры, смеялись, потягивали хмельное питье из фляжек. Протянули одну такую Аоки - тот в очередной раз отказался.
   - Почему бы и нет? - поинтересовался Уж.
   - Не хочу.
   - С чего так? Не девочка, вроде.
   - Иди ты... Никогда и не пробовал толком, - отмахнулся Аоки. - Мелкий был... потом, в цирке, делал пару - другую глотков - не понравилось. А на Островке кто бы позволил...
   - Сейчас-то позволено... За старые привычки держишься?
   - Просто не хочу.
   - Ты у нас еще малыш - сладкое любишь? - съязвил Суори. Рысенок только отмахнулся - привык к постоянному поддразниванию старшего приятеля. Сам мог ответить не хуже - всем в шайке Ёро так или иначе перепадало от его языка.
   - Слышали, у нас уже несколько месяцев новая власть! - лениво обронил кто-то.
   - Да что нам до них! - потянулся другой, зевнул. - В горах все равно свои законы.
   - Не скажи! Он всерьез вознамерился наводить собственные порядки...
   - Небось, еще молодой! - фыркнул кто-то. Рассмеялись и забыли на том.
  
   Через некоторое время иначе заговорили - было с чего. Пару шаек накрыли прямо в их логовах. Люди наместника не боялись появляться в горах - и вели их опытные проводники.
   - Занимался бы своими чиновниками! - раздраженно сказал Ёро, когда речь зашла о наместнике в очередной раз.
   - Новая метла считает себя главной в доме, - хохотнул Суори. - Неймется ему. Надолго ли хватит?
   - Ты больно не смейся, - резонно заметил рыжий рябой разбойник. - Когда про нового наместника услышали, так ни одна муха не почесалась, а сейчас он, поди, успел шороху навести. Если не приутихнет, трудно придется.
   - Куда уж труднее... На всех дорогах посты!
   - Ты уже испугался светлейшего господина Алайя? А знаешь, как его имя? Я как-то слыхал... Йири его зовут. Прям - таки пташка - ласточка...- прищурился Уж. Аоки чуть не подавился лепешкой, потом сплюнул с видом величайшего отвращения.
   - Ты чего это? - удивился Суори.
   - Да... Мне от этого имени тошно. Кто бы там ни был этот наместник, от души желаю ему провалиться в болото.
   - А я уж подумал, что вы знакомы, - протянул Уж, поигрывая ножом.
   - Еще чего, - огрызнулся Аоки. "Знал я одного", хотел прибавить он, однако и в этот раз промолчал. Эта ненависть принадлежала ему одному.
   Такие разговоры велись вначале. Но, чем дальше, тем меньше смеха вызывало имя молодого наместника.
  
   ...
   Горы Юсен
  
   - А он не дурак, - Суори был непривычно задумчив. - Даром, что еще молод. Да, он, пожалуй, сумеет...если раньше его не убьют. Тамошние богачи не больно-то хотят иметь над собой сильную руку.
   - Раз еще не убили...
   - Да хватит о нем! - в последнее время Аоки становилось тревожно, едва он слышал о наместнике Окаэры. Да, по чести сказать, и повод для этого был. Словно умелые рыбаки, вылавливали его люди разбойничий сброд в предгорьях и горах Юсен. Шайка Ёро стайкой мальков ускользала от сети, но многие уже всерьез поговаривали о смене пристанища.
   А Рысенок все чаще гнал от себя весьма неприятную мысль. Пришедшая как-то во время бессонной ночи, она изводила не хуже зубной боли.
   "Это не может быть он. Если он не подох тогда во дворце, то он в Сиэ-Рэн. И за ее границы не сунется. Куда ему... да и не отпустит никто, а разве же он пойдет против воли того, кто посмел приказать?"
   Только редкие встречи с Хину отвлекали от постоянной неясной тревоги, похожей на озноб. Хину... рыжеватая горная птичка. Неправильное милое личико, робкая и вместе с тем быстрая. Она украшала себя цветами - даже дешевые самоцветные или стеклянные бусы были ей не по средствам. Зато лепешки она пекла - за богатым столом предложить не стыдно. И раны перевязывала умело. А на Аоки боялась поднять глаза. Он никогда не рассказывал ей о столице - не желал, чтобы она захотела стать похожей на тамошних женщин. Она даже пела не так, как там - тихим, немного ломким голоском, прозрачным, словно крылышко стрекозы. Ее руки всегда были исцарапаны колючим кустарником, которым тут кормили огонь.
   Аоки было с ней тепло и грустно. Он никогда не сказал при ней грубого слова, правда, и ласковых слов для нее не знал. Те, которые знал, не подходили.
  
  
   - Что сделал тебе человек с именем, как у наместника? - однажды спросил Суори. - Ты сам не свой, как про него упомянули. Прям злое заклятье какое-то, а не имя!
   Уж никогда не спрашивал Аоки о прошлом. Но видел - тот ныне как на иголках.
   - Я служил ему, - глухо отозвался Рысенок. - Он был... я не переносил его. Но, по чести сказать, он был справедлив.
   - Вот как.
   - Он спас мне жизнь, - еще более глухо закончил Аоки.
   - Я ожидал услышать иную историю. Ты меня удивил. Впрочем, спасенные частенько ненавидят спасителей.
  
   С высокого камня свистнули - по тропинке брели несколько лошадей, в богатой сбруе - вели их три человека. На спине одной закреплен был матерчатый короб.
   - Кому-то лошадок мало... Купил, или подарили.
   - А красивые!
   - Зачем вам лошади? - вмешался Суори. - По скалам скакать, на манер горных коз?
   - Да брось! - мигом откликнулись. - Они дорого стоят. И сбруя, и что в коробе этом - еще неизвестно.
   - Что они тут-то делают? - неспокойно было Ужу. Но Ёро дал добро - лошади и впрямь хороши, охраны нет никакой... И Суори никто не слушал.
  
   Погонщики, или как их назвать, неожиданно оказали сопротивление - и были убиты. Лошадей пригнали в укромное место, привязали. Сняли короб - увидели несколько свитков, довольно дорогие ткани.
   Остались довольны.
   Спустя некоторое время Суори подозвал Аоки:
   - Уходить надо.
   Замолчал. С перевала доносились сорочьи голоса - верно, птицы тоже чему-то радовались.
   - Да что стряслось-то?
   - Не знаю. Звери, когда неладное чуют, тоже сказать ничего не могут.
   - А они? - мотнул головой в сторону людей на полянке.
   - А! - с досадой отозвался Уж. - Ну, что можно им втолковать? Ёро и тот как ослеп. Лошадок они добыли! А где продать, скажи? Таких-то, породистых?
  
   Пока шли к пещере, остальные переговаривались, довольные. Только Суори смахивал на змею, которой хвост отдавили. А потом сороки трещать перестали.
  
  
   Сверху полетели сети - видно, велено было людей по возможности взять живыми. Но все в шайке Ёро знали: остаться в живых значит быть отправленными в копи. А умирать там не захочет никто. Уж лучше так, в драке, да побольше солдат прихватить с собой!
   Оружие держать люди Ёро умели, да только против них не птенчиков пушистых послали.
   Что до Аоки, то он драться мог неплохо - но в уличной свалке, а вот клинком махать всерьез не обучился. Крови не боялся, но и не любил. Предпочитал брать на испуг, а не убивать.
   Сети стесняли движение тех, на кого попали, и один из сотоварищей Аоки, поняв, что не выбраться, исхитрился высвободить руку и полоснул себя ножом по горлу.
   Аоки запутался в одной из сетей, увидел, как Суори споткнулся, повернулся неловко - и клинок солдата вошел в его плечо. Но Уж словно и не заметил этого - и не сейчас не ужом его стоило бы прозвать, а черной гадюкой. Аоки поклялся бы сейчас, что у Суори четыре руки - и противники Ужа отступали. А потом Суори пронзили несколько стрел - солдаты сочли за лучшее прикончить разбойника, а не пытаться взять живым.
   Аоки коротко вскрикнул, словно это его клюнула стрела в сердце, пытался выбраться из-под путаницы сплетенных веревок, - но за сеть дернули, и он не сумел даже подняться. Видел, как упавшего Суори ударили длинным клинком для верности... и Уж больше не шевелился. Аоки не мог сдержать слез - а лицо было в пыли, и слезы текли по пыли, превращая лицо в разукрашенную узорами маску.
   Потом его потащили куда-то. Он пробовал сопротивляться, но сильный удар на какое-то время лишал его возможности нормально владеть своим телом. Поняв, что не выберется, он начал вырываться, словно не человек, а самая настоящая рысь - надеялся, что убьют. Не убили. Затянули веревки потуже, так, что не просто шевелиться - дышать было больно.
  
   Из тех, кто возвращался с поляны, не больше половины взяли живыми, и целыми - никого. Все были ранены; пожалуй, Аоки отделался легче многих - он всего-то не мог шевельнуть рукой, и не уверен был, что смог бы хоть когда-то по-прежнему ею владеть.
   Тех, кто был ранен легко, отделили - на руку Аоки взглянули и оставили его вместе с пятью другими. Когда он сообразил, что это означает, закусил губу и дал себе слово - если уж не удастся сбежать, ни одного звука от него не услышат.
   Его и тех пятерых побросали во взятую в ближайшей деревне повозку, наскоро перевязав.
   Одного прикончили по дороге - он был ранен в живот. Все равно бы не довезли.
  
   Пути к городу Аоки не запомнил. Он и не ждал, что их привезут в город, думал - вздернут на ближайшем дереве. Нет же, народ должен видеть, что происходит с преступившими закон...
   О судьбе оставшихся в пещере Аоки не мог знать, но догадывался, что там тоже мало кто выжил. Выбить людей оттуда не так-то легко, зато не выпускать просто. Хоть запасы и есть, кончатся рано или поздно.
  
   Заметив, что веревки на нем затянуты слишком уж туго и кровь не может свободно двигаться, немного ослабили их. Впрочем, парню было уже почти все равно - он едва заметил разницу.
   Везли их долго - останавливались то в одном, то в другом селе, так все жители толпились вокруг - посмотреть. Ни у кого, похоже, и мысли помочь не мелькнуло - разбойники же, деревенским жителям хоть и мало от них доставалось, а все же... Ну, люди Ёро деревенских обычно не трогали, взять с них было нечего - так почем кто знает, какую шайку изловили на этот раз? Были среди горных разбойников и самые беспощадные убийцы.
   По щеке Аоки полз большой рыжий муравей. А согнать невозможно было, и даже голову толком не повернешь, чтобы освободиться от незваного гостя.
  
   Привезли их под вечер - бросили в каменный полуподвал. Дали напиться и связали по новой. Не так туго - можно было немного придти в себя.
   - Что с нами будет? - спросил Аоки приятелей, хоть ответ знал прекрасно.
   - Известно что...
   Слишком уж разошлись в горах и предгорьях разбойники. Горожане люто их ненавидели - и боялись. Да и деревенские едва ли относились лучше. Не до милостей было - народ должен знать, что виновные жестоко наказаны. Большую часть - здоровых, или легко раненых - увозили к озеру Гэта, в соляные копи. Там постоянно требовалась рабочая сила. А тех, кого лечить было дорого, казнили на площади - чтобы видели все. Если их не отправили с высохшему озеру и не прикончили по дороге - значит, скоро состоится представление с их участием.
   Кто знает - может, оно и лучше. В копях тоже верная смерть, только медленная.
  
   ...
  
   По традиции тем, кого обвиняли, давали возможность высказаться или потребовать защиту. Только сказать его товарищи и сам он ничего не могли - напротив, нашелся свидетель, показавший, что именно эти люди напали на него в горном ущелье. Аоки помнил свидетеля этого - действительно, его отпустили живым, отобрав две телеги с добром. Зря отпустили...
   Солнце жгло. А он чувствовал себя листиком в водопаде. Страха не было. Конечно, он знал о возможности такого конца, но слишком нереальным все это казалось. Впервые ощущал себя маленьким и жалким. Это было непереносимо. Лучше было не думать ни о чем вообще. Приговор был ясен заранее, но кто-то еще надеялся. А потом все зашевелилось, и люди склонились низко. Человек в светло- зеленом, радостном, будто весенний росток, стал возле судьи.
   "Что?!" - первая мысль растерянно споткнулась на одном месте. "Что он тут делает??" И, даже когда услышал, как к нему обратились, прогнал эту мысль, как нелепость полную. И только потом осознал, что все увиденное и услышанное - правда. И больше не шевелился. Полное отупение... он уже ничего не хотел. Разве что сдохнуть побыстрее. "Не развязать узел...встретились. Вот оно, данное слово" Осознание это лишило Аоки воли к сопротивлению.
   А еще хуже, чем эта мысль, был взгляд - удивленный, растерянный даже, - и движение навстречу, едва заметное, словно тот, из Столицы, хотел подойти, что-то спросить... Не подошел. Значит, побоялся признать, что Аоки - его "имущество"... какое там побоялся, ему дела до бывшего слуги не больше, чем до куска глины на дороге.
  
  
   Их заперли на ночь - казни совершались с утра. Было темно, пахло камнем и сырым деревом. Строили на совесть - не удерешь, даже если руки чудом освободишь. Кто-то ругался, кто-то вздыхал. Кто-то пытался шутить. Аоки молчал. Его попытались расшевелить, потом решили оставить в покое - думали, ему трудно принять, что жить осталось всего ничего. А он только одно лицо и видел перед собой. Если бы тот пришел сейчас - позволил бы убить себя безропотно. Так долго гнал от себя мысль, что наместником Окаэры может быть он... даже зная его имя. Теперь все равно.
   "Он спас мою жизнь. Теперь он ее заберет".
  
   **
  
   Не только Ниро, мальчишка, замечал, что с господином что-то неладно. Но, кажется, только он не остерегался об этом думать.
   Про смерть Найли вспоминал... после нее на лице господина уже не появлялось радости.
   И со слугами тот почти перестал разговаривать. Его и домашние опасаться начали: и раньше-то отделенный от мира некой незримой чертой, ныне словно за ледяной стеной скрылся.
   А сегодня просто влетел к себе в комнату, словно за ним стая волков гналась. А потом появился снова - напротив, ни малейшей поспешности, и лицо неподвижно.
   - Поедешь со мной.
   Направился к дому Исуру, главного городского судьи. Ниро оставил дожидаться вместе с охраной. Мальчишка гадал - для чего он-то понадобился? Ждал.
  
   ...
  
   - Он понесет отдельное наказание.
   Главный судья Окаэру не счел нужным скрыть свое недоумение. Хоть и раньше наместник, случалось, изменял приговоры, но не разбойникам же - напротив, их он, пожалуй, ненавидел.
   - Они все равно виновны, Высокий. И, раз уж их доставили в город, разумнее не делать исключений. Народ должен чувствовать себя защищенным.
   - Народ прекрасно осведомлен, что убивают не всех. Полагаю, я обеспечиваю достаточную защиту с помощью своих подчиненных.
   Судья сделал последнюю попытку:
   - Но его рана тяжела, и как рабочий он бесполезен. Нет смысла тратить время и силы, чтобы вылечить его руку.
   - С кем-то другим - да. Но этот - мой человек, его жизнь принадлежит мне полностью. Полагаю, я могу оплатить услуги врача.
   - Если он оставил вас - тогда, он заслуживает не снисхождения, а еще более жестокой кары.
   - Нет. Я не был против его ухода. И еще. Хоть он и состоял в банде, я знаю, он - не убийца.
   - Воля ваша, Высокий. Но как вы можете знать?
   - Я же помню его... и видел его глаза, - откликнулся тот задумчиво.
   Городской судья, будучи не из робких, все же невольно отвел взгляд. Мало ли что наместник в его собственных глазах прочитает!
   Но тот не интересовался лицом собеседника.
   - Вы не понимаете меня. Хорошо. Я не хочу нелепых домыслов. Он пытался помочь мне однажды, и не его вина, что затея не удалась. За попытку я благодарен ему. Но предпринята она была не с добрыми намерениями.
  
  
  
   Господин скользнул по Ниро взглядом, появившись на пороге. И во взгляде было отчетливое: "Ты здесь? Хорошо". И еще что-то мелькнуло - так радуются вовремя подвернувшейся под руку опоре, перебираясь через бурную реку. Опоре? Соломинке.
   Ниро приоткрыл рот, уши загорелись.
   - А у меня мышь ручная жила, - сказал совершенную глупость, ощущая потребность хоть что-то сказать.
   Чуть приподнялись узкой кистью нарисованные брови, взгляд удивленный - и выжидающий.
   - Я ее покрасил однажды. Золотой краской. Ведь Золотая мышь желания исполняет. Эх и досталось от матери... краска-то дорогущая.
   Господин чуть улыбнулся, отрицательно качнул головой и поехал вперед. Почему-то Ниро не чувствовал себя дураком или ослушником, хотя рта открывать ему никто не позволял.
  
  
   **
  
   Наместник редко присутствовал при казни. Однако сегодня он был. В одежде бледно-зеленого цвета, похожий на стебель травы - ковыля. Спокойное, как всегда, лицо. Он не сел - и другие сесть не осмелились.
  
   Аоки привели вместе с товарищами, поставили в стороне. Его шатало. Он смотрел на небо, и видел кровавые облака. Двигался, как тряпичная кукла. Товарищи держали себя по-разному. Кто-то кричал, прося о пощаде, кто-то плюнул в сторону судьи. Аоки попробовал обратиться к Творцу - язык не слушался.
   Видел пятна лиц - они все смешались. Товарищи, зрители, стража - одно размытое сплошное пятно. Так было до тех пор, пока не свистнула лэ. После он видел лишь одного человека, его приветливое лицо и мягкий спокойный взгляд.
   И клинок не свистел больше - был мокрым от крови, молча взлетал.
   "Так не бывает!" - хотел закричать Аоки. - "Ты не любил причинять другим боль - даже тогда ты ушел! Ты не можешь ТАК смотреть на приговоренных тобой!" - но, цепенея от этого странного взгляда, Аоки молчал.
   Слышал крики, слившиеся в один сплошной крик - но забыл про товарищей своих. Видел только лицо напротив.
   А стоявшие возле Йири чувствовали, как озноб пробегает по коже, и отодвигались невольно.
   Лицо человека - прекрасная маска, жуткая в ласковой неподвижности своей.
   Не шевелился, глядя на кровь. Просто смотрел. Долго.
   Тела отодвигали в сторону, чтобы не занимали места для нового осужденного.
   Крики оборвались. Аоки толкнули вперед. Бросили на колени. Тогда он увидел мертвых. Но подумать ни о чем не успел. Железо впечаталось в тело. Он захлебнулся болью. Его не отпускали, пока не прекратил вырываться. И, почти теряя сознание, Аоки вновь увидел его глаза - темные, ждущие, страшные. Там, за зрачками, была своя жизнь, словно билось об лед изнутри чудовище, грозящее уничтожить любого, кто прикоснется к нему.
   - Убей меня тоже!!! - воплем взвилось над площадью.
  
   **
  
   Дед убеждал Хину не плакать, поесть хоть немного - девчонка изводилась, вся почернела. Она знала - погибли все. И хотела сама - головою с обрыва. Оставалась надежда - Аоки жив. Ведь убивали не всех... Ведь не знали затерянные в горах, куда именно увезли пленников.
   И в одно утро дед застал ее сидящей на постели в одежде мальчика-подростка. Волосы, слишком длинные для мальчишки, она обрезала, оставив - длиной по плечи, и подвязала черной тесьмой.
   - Что же ты, внучка... - растерянно произнес дед.
   - Я в город пойду, - надломленный голосок, еле слышный. - Не могу больше так. Хоть узнаю... А если жив, постараюсь на рудники или в копи попасть... к нему...
   Дед чуть не задохнулся от ужаса. Девчонка - и в копи! Да там в два счета прознают, кто она, и все... Долго умолял ее не совершать глупости. Даже если жив - домой воротиться. В конце концов обещала. Поняла, что не вынесет дед ее смерти.
  
   До главного города, Гёру, добиралась дня два. Без остановок шла - раз уж решилась, не могла медлить.
   Город ее испугал. Большой, везде люди - и словно все на нее косятся. Тенью бродила Хину по улицам, наконец, в лавке возле главной площади посмела расспросить торговца - хозяина. Тот подтвердил - была казнь недавно. Хину чуть прямо перед лавкой чувств не лишилась. Хозяин оказался человеком добрым - водой ее отпоил, позволил отсидеться в лавке - вдали от любопытных глаз. Не больно ему глянулось, что девчонка на себя мужскую одежду напялила, не дело это! Но промолчал, лишних вопросов не задавал - а на ее отвечал по мере сил. Заодно вспомнил, что, вроде один остался в живых. На отчаянные расспросы лишь отмахнулся - не его это дело, разбойников помнить! И посоветовал Хину быть осторожнее - не теми людьми она интересуется!
   Но девушка, робкая, краснеющая, стоило ей к незнакомому подойти, разом переменилась, надежду обретя. Она, позабыв про достойное для женщины поведение, носилась по улицам, расспрашивая всех - и нашла-таки тех, кто подтвердил - жив остался Аоки. Конечно, имени его не знали - но человека с волосами, как солнце, не запомнить сложно. Такие редкость в стране.
   Сначала Хину Небо благодарила, а потом задумалась - как же помочь? Ведь погибнет он все равно. Раз молитвы ее достигли Неба, может, другая мольба тоже будет услышана?
   Она знала - лишь один человек в городе может отменить любой приговор. И направилась к этому человеку.
  
  
   Дом наместника ей показали - на излучине реки, среди богатых домов и зелени. Красивое место, и тихое. Сюда не долетает шум города... а долетают ли просьбы и крики боли?
   Хину бродила по ровным камням дороги недалеко от дома, поглядывая на каменную лепку ограды, пока не окликнула стража. Тогда девушка сказала, что хочет видеть господина наместника.
   - Пожалуйста, пустите меня к нему - выглядела Хину забавно в мужском, не по росту, наряде, одежда была старой, хоть и залатанной аккуратно.
   Стражники едва не рассмеялись - вот это просьба! Так прямо и пропустить в дом. Важные особы и те не часто без приглашения заявляются. Однако повеление господина было - докладывать обо всех. Поэтому не прогнали. Доложили Те-Кири, управляющему. Решили - тот сам разберется, стоит ли господина от дел отрывать.
   Управляющий домом лишь головой покачал - еще не хватало, чтобы толпы оборванцев сюда повадились! Девчонку распознал сразу.
   - Чего ты хочешь?
   Эта ряженая в чужой одежде не казалась ему той, что может сказать действительно важное. А просьбы... у всех тяжелая жизнь. У всех своя судьба. Только бы плакать не начала, как все женщины...
  
   - Пожалуйста, пустите меня к нему, - повторяет упрямо, в глазах слезы и решительный блеск. Те-Кири понял уже окончательно, что дело у нее не из тех, что действительно требуют внимания наместника.
   - Ты можешь поговорить со мной.
   - Мне нужен он, - упрямица!
   - Послушай, - терпеливо говорит управляющий. - Ты и меня отрываешь от дела. Если это и впрямь важно, я передам Высокому твои слова.
   - Только ему!
   - Так не пойдет. Либо ты говоришь, либо отправляешься прочь.
   Хину готовилась к встрече не с тем человеком - и она растерянно кусает губу.
   - Я... хотела просить за другого. Он...его отправили в копи, но он не виноват, он...
   Смешалась, покраснела неровно - словно лепестки мака к щекам приложили.
   - Понятно. А кто он тебе?
   - Просто...я его знаю.
   Могла бы и не уточнять. Ясно... Те-Кири на миг задумывается, не сказать ли этой девочке сразу, чтобы возвращалась, откуда пришла - но ее глаза блестят, от слез или от упрямства - пожалуй, она из тех, кто будет бродить вокруг дома, пока не увидит господина. А там устроит бурную сцену. Высокому совсем такое не нужно.
   - Жди здесь, - со вздохом, не скрывая раздражения говорит он. - Только наместник обычно не меняет решений суда. Как звали твоего...друга?
   - Это не суд...а его воля. Я слышала, что именно он вынес такой приговор Аоки, отменив решенье судьи.
   Час от часу не легче. Конечно, Те-Кири что-то такое слышал...но значения не придал. Мелочь какая-то. Господину и без того хватает забот. А дурочка эта - нет бы благодарить, что живого оставили, еще и большей милости просит.
  
   Хину все губы искусала, пока ждала, глядела на закрытые двери - так души из Нижнего дома глядят наверх, туда, куда им вряд ли доведется попасть, с тоской и надеждой, тоненькой и бессильной, словно струйка воды на раскаленном песке.
   Наконец появился Те-Кири. На лице досада и нежелание разговаривать.
   - Возвращайся, откуда пришла. Господин сказал - нет.
   ...Так смотришь на мертвую бабочку в паутине - вот же она, совсем целая, тронь, и взлетит... сухая. Вот они, двери, шагни - и пройдешь, и вымолишь милость к нему - нет. Не пройти. Не тронуть холодное сердце - полно, есть ли оно вообще?
   - Пожалуйста, нет! Аоки... тот человек - он еще молод, совсем... он мог бы жить, как все люди - Позвольте, я...
   - Слова господина - он получил по заслугам. Иди, девочка. Господину не до тебя. Он сказал - нет. Перед ним бесполезно плакать.
  
  
   Не от одного человека поднимались к небу проклятия имени молодого наместника. Но лишь один засыпал и просыпался с проклятием, как иные - с молитвой. И луна обращала свой соляной лик к сухому озеру Гэта, и свет ее лился, как ядовитые слезы.
  
  
   Глава 6. Айхо
  
   Вместо циновок тут был шаварский ковер - огромный, тяжелый. Такие считали слишком громоздкими для домов - но здешний хозяин любил показную пышность.
   Айхо растянулся на ковре, держа в руке горсть мелкого зеленого винограда. Одежда цвета песчаника, ничем не подхваченные длинные волосы - оживший рисунок из тех, которыми украшают изящные вазочки.
   - Ты ведь не сердишься на меня за ту маленькую шутку со змеей? - спрашивал хозяин. - Я знал, что ты поймешь - у нее вырваны зубы.
   Ясно было обоим - ложь. Если знаешь заранее, неинтересна игра.
   - Но ты все-таки взял ее в руки.
   - Конечно. Судьба хранит нас и играет нами. На сцене ли, здесь - все едино.
   Айхо смеялся, - так, чтобы и тень подлинного чувства не проявилась на лице - ни в изгибе ресниц, ни в токе крови под кожей.
   "Ты умалишенный!" - кричал на него тогда владелец театра. "Зачем? Разве он всерьез может тебя заставить?? Ты не его человек!"
   "У него сила".
   "Закон на твоей стороне!"
   "Если я начну просить помощи у закона, меня убьют раньше. Так хоть не наверняка. Он, и другие подобные не хотят моей смерти или увечий - они всего лишь играют".
   "Ты лучше откажешься от жизни, чем от тех, кто говорит тебе лестное!"
  
   С Айхо было невозможно поссориться. Не более возможно, чем с игривым котенком. Он царапнет тебя крошечным коготком, ты оттреплешь его за шкирку - но через час он снова будет подле тебя, мурлычущий и забывший про все.
  
   ...
  
   Это была старинная пьеса - о трех влюбленных, которые так и не смогли развязать узел своей судьбы и погибли все. В театре онна не носили масок, и грим не скрывал лиц - лишь подчеркивал мимику персонажа. Фигурка в свете единственного фонаря казалась черной - Айхо пел, отложив смычок. Неподвижный, с чуть закинутой назад головой - и была в песне искренность, рвущая душу. Он словно сердце бросал в толпу - берите, делайте, что хотите! Открытость недопустимая - так ведут себя обреченные.
   Поднялся. Глаза - огромные, влажные, темно-карие, подведенные черным и фиолетовым - и веер длинных пушистых ресниц. Взгляд - умоляющий, тянущий за собой. Медного цвета кожа. А сам - текучий, протяжный - не тело, а песня.
   - Нельзя же так. Нельзя, - прошептал Йири.
   - Что говорите вы, господин? - склонился к нему Аоно.
   - Ничего.
   Айхо - нет, тот, кого он играл - склонился к цветку, в который обратилась умершая девушка. Не видел, что тени движутся за спиной. Крикнуть хотелось - беги, не оглядываясь! На месте останешься - смерть, и оглянешься - смерть! Но он лишь гладил нежные лепестки, едва прикасаясь к ним, и ясно было - он знает и ждет. Прядка выбилась из-под цепочки, что держала волосы. Живая, испуганная. А потом темно стало. Только тоо звучал - все тише.
  
   Аоно выдохнул шумно. Этот деятельный человек любил театр чуть ли не с юношеской увлеченностью. Перевел взгляд на Высокого - неужто вновь скажет слова, что много месяцев назад произнес? А тот глядел только на сцену, где зажегся свет и опять появился Айхо. Взгляд наместника - летящая в небо стрела, безучастно-спокойная. Но во взгляде - вопрос, из тех, на которые невозможно ответить - только развести руки:
   "Что же ты делаешь, мальчик? Что ты с собой делаешь? Почему и зачем?"
  
   **
  
   Наместник привычным жестом отложил в сторону бумаги, показывая, что на сегодня с него довольно. Он мог работать целые ночи и дни, и первый год так и поступал. Однако сейчас, когда дела в городе и округах шли хорошо, порой устраивал себе отдых - и не стоило пытаться прервать этот отдых. Себе дороже.
  
   Йири провел рукой по шелковому хаэну с вышитыми корабликами и прибрежной осокой, разгладил шелк, рассматривая узор. Творение двух лучших мастериц города, вышивка была безупречной.
   - Как вы считаете, ветер сменится скоро?
   - Не знаю, Высокий. Полагаю, пока до нас не дошли дожди, ветер будет дуть с востока.
   - Жаль. По Иэну трудно спуститься при таком ветре, и еще труднее подняться.
   - Вам приходилось видеть море. А шторм? - с любопытством спросил первый помощник.
   - Да. Пару раз. Наверное, даже рыбы в такую погоду просят Творца о милости, - с улыбкой предположил он. - А мне хотелось сбежать подальше в степь с побережья. Жаль, что Ши-Тау этого не знал - он повеселился бы от души.
   Внезапно проговорил, не меняя тона:
   - Я хочу знать об Айхо Инорэ..
   - Любимец всего города, - пожал плечами Аоно. - Что тут еще скажешь?
   - Откуда он родом?
   - Сын актера. Отец умер несколько лет назад. Был довольно известен...
   - Понятно.
   - Он - золотая монета редкой чеканки. Доступная всем, у кого хватит власти, богатства или наглости захотеть получить ее.
   - Да, я понимаю... Но мне бы хотелось знать больше.
   С поклоном:
   - Вы узнаете все.
  
  
   Раз Высокий изъявил желание узнать все о мальчишке, Аоно решил заняться этим самолично. Больно уж любил он театр, и не хотел терять такое приятное поручение, перекладывая его на других. Разумеется, для начала он выждал, когда появится свободное время. Но уж тогда, одевшись не пышно, чтобы не смутить хозяина театра, явился к нему с расспросами. Не отказался даже от угощения, с удовольствием прихлебывал горьковатый травяной настой, задавая бессмысленные вопросы об окрестностях города и погоде, словно вел беседу с равным. И лишь потом, отставив чашечку, заговорил о том, ради чего пришел.
   Рэита, никогда не бывший актером, и театр унаследовавший от отца, охотно отвечал на вопросы.
   - Ему нравится, когда его хвалят, когда им любуются - и при этом он неспособен кому-то сказать "нет". Даже если ему прикажут прыгнуть в огонь, он это исполнит. Боюсь, он не различает, когда им восхищаются как талантом и когда ему причиняют боль, для Айхо все это - внимание.
   - Понятно.
   - Но у него доброе сердце. И это печально. Однажды он доиграется - он провоцирует особо распущенных делать все, что угодно. Этот мальчик не проживет долго...хотя его искренне любят многие здесь.
   Немного помолчал:
   - Мне трудно его осуждать. Он - как надломленный стебель, вы понимаете, господин? Запах такого стебля острее - но он обречен.
   Хозяин театра походил немного по комнате.
   - У его брата был хороший голос, потрясающий талант подражания. Отец любил обоих сыновей, но сами братья не ладили. Айхо тянулся к старшему, а тот постоянно ставил преграды. А потом и вовсе бросил его... Он сказал - Айхо неподобающе вел себя в день похорон отца, это переполнило чашу. А мальчик попросту был не в себе. Если бы старший хотя бы прижал его покрепче и не отпускал - этого бы хватило. Но тот был поглощен своим горем...а после все высказал мальчику.
   - Однако другие актеры заботились о нем все это время.
   - Да, мы делали, что могли. Но чувство страшной вины проросло в нем. Он решил, что его жизнь ничего не стоит, а удел - развлекать...так думают многие актеры о своей судьбе, но для Айхо нет ничего другого.
   Рэита с шумом выдохнул воздух.
   - Не подумайте обо мне плохо. Я очень люблю этого мальчика, и он приносит мне огромный доход. Несмотря на это, я бы облегченно вздохнул, если бы его жизнь прервалась. Самое лучшее для него - если бы это произошло тогда же, когда отец его умер.
   - Почему? - изумленно спросил Аоно.
   - Ему было бы лучше.
   - Но ведь он радуется жизни и радует город...
   - У нас разные взгляды на радость.
   - И он талантлив...
   - Это серьезное возражение.
  
  
   Вьюрок стремительно шел по узенькому коридору, на ходу стягивая расшитую зелеными драконами безрукавку. При этом он что-то сжимал в кулаке. Локтем нажав на ручку и отодвинув дверь, Вьюрок вошел - ворвался в комнату, где Айхо приводил себя в порядок после спектакля.
   Айхо не обернулся на звук. Легкими движениями ватного кружочка он стирал грим. Грима было немного - в театрах онна никогда не рисовали маски вместо лиц, а уж Айхо сама судьба не велела прятать лицо.
   - Айхо! - Вьюрок присел рядом, отбросив безрукавку в угол.
   - Да? - откликнулся тот.
   - Я нашел у тебя это, - актер показал флакон из полупрозрачного зеленого камня. - Это смесь травы киура и черного корня, так?
   - С чего ты взял?
   - Брось. Цвет и запах...
   - Тогда не стану спорить, - он с улыбкой вскинул глаза, - Не бойся, Вьюрок, я не пью это перед тем, как выйти на сцену, - юноша вновь улыбнулся светло и радостно.
   - Зачем тебе эта дрянь вообще?
   - От нее видишь приятные сны наяву.
   - Тебе-то зачем?
   - Перестань. Я дарю людям то, что киура и черный корень дарят мне.
   - Не получишь обратно.
   Айхо улыбнулся, протянул открытую ладонь:
   - Да брось, Вьюрок. Я всегда знаю, где взять еще.
   - Будь ты бездарностью, я плюнул бы и сказал - делай, что хочешь. Но мы - актеры театра онна, лучшего в округе. Да на всем севере!
   - И что же?
   - Мы - не бабочки- однодневки! У нас есть будущее!
   - Я живу настоящим.
   - Твое настоящее хуже Нижнего Дома!
   - Если я его не приму, плохо придется театру. Есть сотни способов разломать человеку все, не нарушая закон. А Рэита заслуживает благодарности, а не бед.
   - Игра в благородство! Ты просто плывешь по течению, а не заботишься о других!
   - Как ты - обо мне? - лукаво сказал Айхо.
   Он закончил снимать грим, движением котенка присел на полу возле ног Вьюрка.
   - Ну, отдай! - со смехом сказал, откидывая волосы с глаз. - Ты ведь не скажешь Рэите, верно? Он только напрасно рассердится.
   - Не скажу. Но и не отдам.
   - За другой такой флакон мало ли что могут у меня попросить, - продолжил Айхо с улыбкой. - Ты ведь не хочешь этого, верно? Не бойся, я редко пользуюсь этим зельем.
   Его руки молниеносно обвились вокруг шеи Вьюрка - смуглые плети лозы. Зашептал на ухо старшему товарищу:
   - Не сердись! Не выдавай меня! Ты же не выдашь?
   - Уходи! - тот несильно оттолкнул Айхо, не скрывая досады. Мальчишка на миг прижался щекой к его руке и со смехом убежал прочь.
  
  
   У тэн, помещения для актеров, его уже ожидали. С веселой улыбкой он нырнул было в гудящий рой пришедших к нему, но прозвенел оклик - словно сталью о сталь.
   - Инорэ! - юноша оглянулся удивленно, испуганно чуть; тонкие брови поднялись. С чего бы таким тоном - к нему? Разве он провинился?
   - Иди сюда.
   Незнакомый человек в темно-синей одежде из хорошего сукна смотрел на юного актера. Дорогая и неброская одежда - посланник кого-то из вышестоящих. Хорошо. Не привыкать...
   Айхо, извиняясь улыбкой, отделился от роя и сделал несколько шагов вперед. Человек проследовал за угол коридора.
   - Пойдешь со мной.
   - Но я... - Айхо попробовал было сказать, что его ждут не самые ничтожные личности, и невежливо было бы просто покинуть их. Человек опередил все возражения. Неторопливо встряхнул рукавом - на ладонь легла вышитая на шелке эмблема: белый журавлик - хита на светло - синем.
   - Ой... - по-детски испуганно прошептал Айхо. - Я иду.
  
   ...
  
   Занавеска была отдернута на треть, но Айхо не мог разглядеть лица; впрочем, он и думать не смел о том, чтобы всматриваться в полумрак внутри паланкина.
   - Год назад я видел тебя на сцене. Недавно увидел снова.
   Голос... Глаза Айхо расширились. Голоса придворных часто бывали звучными, но этот, негромкий, ровный, напоминал пение тоо.
   Наместник заговорил еще тише, но слова звучали отчетливо. Слушая их, Айхо то становился белым, как облако, то лицо казалось горячим от внезапно прилившей крови. Хозяин Окаэры кратко пересказал историю жизни Айхо, и об игре его выдал краткое и не слишком лестное суждение.
   - Я делаю, что могу, Высокий, - едва сумел произнести юноша.
   Тот, кажется, усмехнулся - если судить по чуть вздрогнувшему голосу.
   - За истекшее время ты все же многому научился. Я видел тебя в пьесе "Алая лента" - и сегодня. Это было... занятно. Посмотрим...
  
   Айхо приплелся в тэн, к себе, с черного хода - не желал видеть толпу. Ноги подгибались, и он сел на пол, спиной прислонившись к раскрытому сундуку, ощущая спиной острую металлическую грань.
   Высокий приказывал придти к нему. Нет, не к нему - в маленький домик недалеко от окраины города. Многие были бы счастливы, но Айхо испытывал только страх. Больно уж странные слухи ходили о молодом наместнике. Для чего ему Айхо? Обычных развлечений он чуждается, но говорят о нем разное. Если Айхо исчезнет навсегда... кто посмеет сказать хоть слово?
   - Вьюрок! - со стоном позвал он. Никто не откликнулся.
   Айхо поднял с пола черный изукрашенный узорами веер, беспомощно посмотрел на него. В недавней пьесе этот веер служил злой колдунье, которая взмахами его отнимала у людей волю. Юноша разглядывал веер, словно в первый раз видел - и вдруг начал смеяться неудержимо. Так что, когда на несмолкаемый этот смех прибежал Вьюрок, а с ним еще пара актеров, они нашли Айхо лежащего на полу, он хохотал, не в силах остановиться, и сжимал игрушку-веер в руке.
  
   **
  
   - Играй.
   Нет, в его голосе не было той непререкаемой надменности, которая присуща людям знатных Домов. Он говорил спокойно и просто - однако только безумный рискнул бы противиться. Потому что Йири Алайя, казалось, было совсем безразлично, кто стоит перед ним - и останется ли жив этот человек.
   Айхо тронул смычком струны. Он превосходно владел тоо, с равным мастерством касаясь струн и пальцами, и смычком. Голос его был негромким, но, словно радуга, заключал в себе все цвета, становился то страстью, то черной тоской, то солнечным светом.
   Играл он долго, а наместник смотрел поверх пламени лампы. И не шевелился. Айхо начало казаться, что он играет в храме перед статуей - изваянием в рост человека.
   - Довольно.
   Айхо опустил руки.
   - Что ты еще умеешь, цветок Окаэры?
   - Я играю на ахи, сангане...
   - Санган? Это инструмент с юго - востока? - Он помнил такой - ящик с натянутыми струнами, едва ли не сотней, играют на нем молоточками. - Кто тебя обучил?
   - Один чужеземный актер. Давно...
   - Хорошо. Многих ты знаешь, владеющих тоо лучше тебя?
   - Никого, - честно ответил юноша.
   - Я слышал многих. Не здесь.
   - Простите...
   - Пустое. Таким, как ты, часто говорят лестное.
   - Да, господин.
   - Веришь лести?
   - Не знаю...
   Лицо Высокого стало холодным.
   - Что-то не так, господин? - робко спросил Айхо.
   - У меня много дел. Но порой я хочу отдохнуть. Твоим талантам, кажется, нет числа - и я выбрал тебя.
   Мгновенно пересохшие губы:
   - Я... счастлив, господин...
   - Слова. За ними нет ничего. - Наместник протянул руку, кончиками пальцев коснулся подбородка Айхо, приподнимая тому голову.
   - Что ж, в твоей воле остаться или уйти. Я могу приказать - не хочу. Решай сам.
  
   Сказать, что юный актер был растерян, значило не сказать ничего. Так с ним еще не разговаривали. Слово наместника по-любому было приказом, даже если он и не хотел этого. А то, что он предоставил юноше решать самому, пугало больше, чем прямая угроза.
   - Я останусь, пока вы не велите уйти, господин, - он склонился, и пряди волос легли на циновку. Осмелился поднять глазa - и стало еще страшнее: наместник очень серьезно смотрел на него, потом перевел взгляд на огонь:
   - Забудь про свой домик. Жить будешь здесь - скажешь, если что нужно еще. Я приду, когда у меня будет время.
   Он только кивает, испуганно и покорно. Глаза большущие и черные - спелые черешни.
  
   ...
  
   Домик был маленьким. Всего двое слуг - Кайки и Тара, первый моложе, второй постарше. Оба не больно-то разговорчивые, предпочитали работать руками, а не языком. На лбу Тары выделялся белый шрам - в детстве какой-то господин хлестнул плетью.
   Айхо они встретили с короткими поклонами, не подобострастно, хотя и вежливо. Провели по всем помещениям, рассказали, что как.
  
   Ничего лишнего - и в то же время не нарочитая простота, и уж, конечно, не бедность. Да, ничего лишнего - как в музыкальном инструменте, дающем самый чистый звук.
   В спальне были светло - синие занавески, темно-синее покрывало на ложе. Такие же спокойные цвета были и в других трех комнатах. Нет, не приказ, но...Айхо не мог сдержать улыбки, несмотря даже на страх. Он снял с волос алую ленту, спрятал ее, надел новую безрукавку, не украшенную яркой вышивкой - теперь одежда его цвета сливок подходила к обстановке, а не спорила с ней.
   Зачем его оставили здесь? Юный актер старался не думать. Он будет ждать, как велено. Сколько? И чего ждать? В голове вертелись все россказни, которые когда-либо слышал о наместнике...и прогнать их не было возможности.
   Устал сильно - и вместе с тем сон не шел, хотя давно спустилась на землю ночь.
   Под тонким теплым покрывалом ворочался, так, что дверь распахнулась, и на пороге возник Кайки, с вопросом, все ли в порядке и ним и не надо ли чего?
   - Нет, ничего, - испуганно пробормотал Айхо, и дверь затворилась вновь. А он вскочил и бесшумно перебежал в угол комнаты, достал из сумки зеленый флакон. Порошок, который был в нем, растворяли в воде - щепотки достаточно, чуть больше - опасно. Просить воды юноша не решился. Да и на сам флакон посмотрел с жадностью - и сомнением. Те, кого страшно назвать, обычно приходят ночью...
   Но так даже лучше. Тогда он будет спать, и ничего не почувствует...
   Айхо отогнал от себя неприятную мысль, и бросил щепотку порошка в рот. Горький...Зато сны от него сладкие. И спокойно...
  
   Ему привиделась птица, она несла Айхо в когтях над зеленым лесом, над полем. Полет был сказочно, головокружительно прекрасен, - а потом когти разжались, и он полетел вниз, ударился с силой о корни, и разбился, и умер.
  
   Бешеные глаза Кайки, приводящего юношу в чувство - и полные спокойной насмешки глаза наместника, когда Айхо наконец появился перед ним. Был уже полдень.
   - Я заехал взглянуть, как тебе здесь. Твой слуга переволновался зря - мог бы тебя не будить.
   По глазам было видно - все понимает прекрасно. А дальше-то что? Разгневан? Забавляется? Не понять.
   А он больше ничего не сказал - поднялся и ушел. И когда его ждать, не сказал.
  
   - Оххх...Что со мной будет теперь, - юноша уткнулся лбом в деревянную стену. Постояв так немного, сорвался с места, выбежал за ворота - дорога была пуста.
   - Ну, не дергайся так - похоже, господин не разгневался, - философски заметил Тара. - А если и накажет потом - не беда, не станет же он игрушку ломать, еще в руки не взяв.
   От таких утешений хотелось завыть. Но мальчишка привык и лицом своим владеть, не только смычком. Слуги наверняка следят за его поведением. И он сделал то, что мог - виновато и озорно улыбнулся.
   - Я оправдаю доверие. Я просто устал...
   Про флакон они знать не должны. Айхо вчера надежно спрятал его...еще до того, как сознание улетело в дали неведомые.
  
   ...
  
   - Не прячь глаза. Про киуру и черный корень я знаю. Тебя пришлось долго будить. Ты немного перестарался - выпил зелья больше, чем нужно.
   - Тогда... - он сжался весь. - Ведь моя вина велика...
   - Не так уж и велика. Ты мог... - наместник не договорил. - Посмотри на меня. Ты ждешь наказания?
   - Да, господин.
   - И какого? Под плети тебя положить? Зачем?
   - Я заставил ждать вас.
   - Значит, после наказания тебе станет легче?
   - Тогда я знал бы, что прощен.
   - А может, попробуешь поверить так?
   Темный румянец вспыхивает, радостный - Айхо прижимается щекой к протянутой руке, не осмеливаясь встать. А господин произносит задумчиво:
   - Верно про тебя говорили. Ты не просто послушен, ты прямо желаешь, чтобы тебе причинили боль.
   - Нет...конечно же, нет!
   - Как звук барабана - чтобы инструмент запел, по нему надо ударить. Чем сильнее, тем ярче звук. Главное, не перестараться... - и задумчиво продолжает, кажется, лишь для себя: - Музыка разной бывает, дружок. Не тебе ли не знать. Что же... посмотрим.
   Браслеты на смуглых руках - яркие, один с колокольчиками. Звон очень тихий, приятный для слуха. Расставшись с нарядом актера, браслетов не снял - не подумал даже, они словно частью его были. Менять - сколько угодно, совсем без них никуда. А господин уже о другом речь завел:
   - Что видишь, когда над тобой - власть этого зелья?
   ...Как можно спрашивать о таком? Как можно ответить? Кровь то прильет к лицу, то отхлынет.
   - Не бойся меня. Не хочешь - не отвечай.
   Вот такими словами его уж точно можно заставить сделать все, что угодно. Высокий говорит "если хочешь". А разве не на все - его воля?
   - По - разному, господин, - юноша опускает глаза. - Но всегда хорошо. Иногда я могу летать...и лечу куда-то. Вижу солнечных птиц - они играют вдали, машут крыльями...
   Лицо Айхо, все еще виноватое, вновь покрывается легким румянцем - и становится детски мечтательным. Сейчас день был, ясный - страх ушел, и мальчишка говорил свободно.
   - Я и наяву вижу такие сны, когда играю на тоо или стою на подмостках. А потом...не хочется, чтобы прерывалось видение.
   - Ты любишь людей, Айхо? - внезапно спрашивает наместник.
   - Да. Я отдаю им... всю душу.
   - А себя - любишь?
   Брови мальчишки поднялись удивленно.
   - Не знаю, Высокий. Я не думал. Зачем мне это?
   - Думать?
   - Нет...испытывать к себе любовь?
   Не нашел, что ответить.
  
   ...
  
   Недолгое счастье от того, что простили, к вечеру сменилось прежним глухим ужасом. Айхо бродил по комнатам, вспоминая все страшное, что слышал о хозяине Окаэры. Два дня тот навещал юношу ненадолго - и даже не прикоснулся. Почему?
   Айхо приглядывался к малейшей тени огромными глазами. Прислушивался к малейшему шороху: ведь не обязательно оборотню принимать человеческий облик, чтобы появиться здесь...
   Миг был, когда он, всегда послушный, решился бежать отсюда - но то ли случайно, то ли намеренно на крыльце сидел Кайки.
   Айхо вернулся к себе, съежился в уголке и ждал.
   Но никто его не потревожил.
  
  
   Стук копыт во дворике раздался к вечеру следующего дня. Пасмурная погода - темнеть начало раньше обычного. Голоса во дворе... а в комнатке Айхо горела всего одна лампа. Он кинулся зажечь еще лампу или свечи, чтобы прогнать темноту - но зажечь огонь все не удавалось, а под конец он уронил и лампу, и свечи рассыпал.
   Дверь отошла в сторону, и мальчишка простерся на полу, еще не видя, но не сомневаясь, кто появится на пороге.
   - Здравствуй.
   Вошедший чуть повел в сторону Айхо рукой:
   - Встань.
   И, удивленно глядя на лежащую в углу лампу и свечи, политые маслом, спросил:
   - Что ты делал здесь?
   - Я пытался зажечь еще...
   На миг Айхо показалось, что тот сейчас рассмеется. Но господин лишь сказал:
   - Идем. Тара уберет все это... - И направился во вторую комнату. Юноша послушно последовал за ним.
   В коридоре и второй комнате было светло. И видно все...
  
   Он был таким же, как и в прошлый раз, и позапрошлый - но Айхо исподволь так пристально вглядывался в это лицо, что отметил едва уловимые тени. И это его испугало. Оборотню нужна очередная жертва - не этим ли вызваны признаки усталости на совершенном лице?
  
   Повинуясь знаку, Айхо вскинул смычок, и мелодия полилась - поначалу медленно, потом все быстрее и легче, словно крылатые кони летели в степи, едва приминая траву. Музыка увлекла его самого, как и всегда бывало, и Айхо почти позабыл, где находится. Пальцы, непослушные поначалу, обрели привычную гибкость. Широко распахнув глаза, он следил за невидимыми картинами, и вместе с ветром и конями летел над серебристой травой.
   Потом полет кончился, и Айхо замер, все еще прижимая струны к грифу, еще не поняв, мелодия ушла или вернется.
  
   - Довольно, - господин едва заметно качнул головой, и с непонятным сомнением глянул на Айхо. Очень пристально и очень задумчиво. Мальчишка почувствовал слабость, руки перестали слушаться, и смычок выпал из пальцев.
   Айхо встряхнул головой так, что волосы рассыпались черным шелком, в котором плясали золотые и синеватые нити, и непослушной рукой отчаянно потянул застежку у ворота - весь облик юноши говорил "Взгляни, живым я гораздо интереснее для тебя!"
   - Нет.
   Видя полные покорного ужаса глаза, черные, - мягко сказал:
   - Подними смычок. Не дело это, бросать инструменты. - И, подумав немного, продолжил:
   - Говорят, музыка - это земля и небо. "Тишина и звук сливаются в бесконечной песне, и на ней стоит мир..." Скажи, ты читал Одинокого?
   - Нет... - не удержался, несмотря на дрожь и холод во всем теле: - А что там?
   - "Пусть небо, свет, земля, вода, горы, растения и животные поют от своего сердца в твое. Если слушать с любовью и открытым сердцем, песня раскроется в нем, как раскрывается цветок. Слушай, возможно, это песня звучит для тебя одного - ты можешь разделить ее с другими, или с душой умирающего друга, запомнить навек или забыть через час. Ее источник неиссякаем, и ты всегда можешь вернуться, когда сердце ответит на зов".
  
   ...
  
   При каждой встрече испытывал страх, но страха оставалось все меньше. И скоро начал думать - пусть будет, что будет. Даже если он всего только жертва, с которой забавляются до поры - пусть будет.
   Айхо и сам не заметил, как страх ожидания сменился нетерпением.
  
  
   Даже мысли не возникало - пойти навестить друзей. Ведь тот, кто подарил ему расположение свое, может появиться, когда угодно. Ждал. Но хозяин Окаэры появлялся только по вечерам - и не во всякий вечер.
  
   По распоряжению Йири в домик привезли книги. Поначалу это были старые пьесы, и Айхо зачитывался ими, разыгрывая целые представления в голове. Отдельные кусочки он исполнял вслух господину. Тот был не просто зрителем, но порой и советчиком, многое замечал. Верно, в Столице видел актеров хорошей школы.
   Потом начал знакомить мальчишку с сочинениями философов и поэтов. Тот знал очень мало, и хватался за знания с жадностью, стоило Айхо только понять нужность их.
   - Отец пытался учить меня, - смущенно оправдывался он, - Но я мало успел... А книги, которые у нас были, забрали другие, и брат что-то взял с собой.
   Йири появлялся, когда начинали поблескивать первые звезды, тусклые на розовом полотне заката. Сбрасывал ханну из тяжелого шелка, подзывал к себе Айхо. Читал ему вслух или давал прочесть самому. Потом говорили.
   Горели свечи, причудливые тени плясали на стенах.
   Уезжал ночью - в полной темноте и тишине, только копыта коней постукивали по дороге. Охрану брал с собой маленькую и почти незаметную для Айхо. Юноша знал, что и домик охраняется - но ни разу не видел и тени чужой. Только он сам, Кайки и Тара.
  
  
   Как-то наместник спросил:
   - По своим не скучаешь?
   - По-разному, господин, - откликнулся Айхо, глаза опустив. -Бывает... простите.
   - Не страшно. Хуже было бы, если бы ты позабыл все привязанности.
   Встает, одним жестом расправляя тяжелый шелк одеяния:
   - Тебя отвезут. Пока не хочу отпускать тебя бродить в одиночку по улицам.
   Айхо едва ушам своим верил. Кинулся благодарить - тот лишь рукой махнул.
   - Поднимись. Со своими побудешь - тебя доставят назад. Не задерживайся - не век же тебя носильщикам ждать.
  
  
   Когда из простых, но богатых носилок темного дерева выпорхнул Айхо, изумлению прислужников в театре не было предела - тут и актеры прибежали, все, кто был на репетиции. Наместник рассчитал время верно - почти все были в сборе.
   К Айхо кинулись, а он заливался смехом - словно бубенчики звенели серебряные. Повис на шее у каждого, вплоть до уборщика.
   - Три недели! Три недели не было тебя! И никаких вестей! - наперебой говорили нежданному гостю.
   - Ты наконец вернулся?
   - Нет, я... - он поискал глазами Вьюрка. Тот - единственный - стоял у стены, глядя во все глаза. Ждал.
   Айхо шагнул навстречу, неловкость испытывая - как же, лучшему другу - и ни одной весточки! А ведь мог бы, наверное. Не в заточении жил.
   - Вот я... - смущенно взглянул на Вьюрка.
   - Я знаю, не положено говорить, - шепнул тот, склонившись к Айхо, - Но все же - как тебе там?
   С тревогой смотрел, готовый по одному движению губ угадать правду.
   - Возьми, - юноша протянул ему памятный зеленый флакон. - Мне это совсем не нужно.
  
   **
  
   ...Ему было двенадцать - но он уже успел узнать жизнь. И все же отец, как мог, оберегал его. Черная горячка длится недолго - человека не стало. Отец прожил тридцать восемь лет.
   ...Серое небо, редкие снежинки слетают вниз, к оранжевым языкам пламени. А пламя - медленное, неохотно вздымается. Брат, старше шестью годами, рядом стоит - его лицо с рожденья обезображено странным пятном, и он всегда в маске на сцене. И нрав у него хмурый.
   Язычки пламени, словно капли оранжевой крови, по одному падали в небо. И, когда костер наконец разгорелся, Айхо ничком упал на землю, уже ничего не чувствуя и не понимая. И до сих пор не помнит, кто и куда увел его от костра и что было потом.
   А на другой день - встревоженные лица актеров его труппы. Расспросы - а он молчал. И брат, собирающий вещи. Его слова:
   - Отец умер, а ты, вместо того, чтобы как следует отдать ему последний долг, шляешься где-то... - кажется, он сдержался, чтобы не выразиться резче.
   - Не уходи...
   - Тут мне нечего делать. Я давно мечтал побродить по всему остальному миру.
   - Возьми меня с собой!
   - Незачем. Ты и без того найдешь себе покровителей.
   Айхо бросается на пол, обвивает руками его колени, прижимается щекой...
   - Возьми меня с собой... пожалуйста!
   Голос брата смягчается - и одновременно звучит, словно гонг, возвещающий о смерти.
   - Мне всего восемнадцать, и я вынужден закрывать лицо маской. А ты уже и сейчас красивей всех. Зачем мне подобный спутник?
   - Я же тебе... не чужая кровь, - шепчет едва слышно мальчик.
   - Не чужая, - соглашается брат. - Но я же не бросаю тебя на произвол судьбы. Тут тебя любят. Хотя бы в память об отце - позаботятся.
  
   ...
  
   Йири смотрит на юного актера - так смотрят на рукопись, которую предстоит изучить.
   - Ты сам соглашаешься быть игрушкой, лишь бы не остаться одному.
   - Да...это так.
   - Ищешь тепло, которое у тебя отняли рано.
   - У меня оно было, по крайней мере. Отец...он любил меня.
   - И ты до сих пор ищешь отца?
   - Наверное. Или старшего брата...который покинул меня.
   - Без покровителя ты не можешь, - господин улыбается, - А я знал человека, который прыгнул бы в пропасть, лишь бы доказать, что он ни от кого не зависит.
   Айхо удивленно поднимает брови.
   - Зачем?
   - С ним было трудно, - задумчиво говорит Йири, и по его лицу скользит тень. - Вы даже внешне - как день и ночь. Но ты - роза, которая может уколоть лишь неумелую руку, и то вряд ли... Роза, созданная для того, чтобы ее любили, чтобы ей восхищались. А шипы, если и есть - не угроза, только игра - смотрите, меня нельзя безнаказанно тронуть. Можно. И роза сама хочет этого - не так ли, Айхо?
   - Так, мой господин...
   - Почему ты со мной соглашаешься? Ведь я говорю нелестные для тебя вещи.
   - Они - правда. Я могу солгать...но зачем мне делать это сейчас?
   - Из желания угодить. Из страха. Назвать другие причины?
   Айхо опускает глаза.
   - Не надо, мой господин. Мы оба знаем, что я такое.
  
   ...
  
   После отъезда семьи Саэ пусто было на сердце. Брат и сестра оставили след в душе - словно окно зимой не закрыли, и метель задувает...
   Он даже позаботился о месте для отца Юхи. Знал, что они приобрели маленький дом в округе, где предстояло отныне жить, - уединенный и довольно уютный. И больше не хотел узнавать ничего. Если постоянно теребить скользящую петлю, можно нечаянно затянуть ее слишком туго.
   А мальчик этот... пусть будет.
  
   Алая луна отражалась в воде, и алая вода, казалось, будет соленой на вкус, если ее попробовать - словно кровь.
  
   **
  
   Айхо рассказывал о хитрой лисице, которая, чтобы добраться до меда, прикидывалась то старушкой, то облачком, и наконец, получив вожделенный кувшин, разбила его.
   Наместник рассмеялся, впервые при Айхо - и того поразило, насколько же он молод. Разница между Айхо и ним от силы лет восемь, не больше. Не настолько уж юный возраст - и младшие высокие должности занимали, а все же - он стал светлым таким, глаза - как у детей, запускающих пестрого воздушного змея в день прихода весны.
   Душа потянулась было к этому смеху - но уже в следующий миг захлопнулась створка, иным стал взгляд господина.
   "Безумный," - пронеслось в мыслях актера. "Я должен помнить. Неверное слово - и все. И раньше закону не было до меня дела, защитить, если что - а ведь он и есть этот самый закон. Как прикажет, так и поступят".
   И все же трудно уже было закрыться вновь. Если поток пробил стену, назад его не отправишь. Теперь мальчишка ловил добрые слова, взгляды, редкие прикосновения, и сохранял в себе - так жадный человек сосредоточенно ищет монету в каждой выбоине проезжей дороге, только и думая о том, как бы не упустить ее блеск. Так после он присоединяет найденную монету к тщательно спрятанному в потайном месте богатству - сокровищу, о котором не знает никто и которым вряд ли воспользуется и сам хозяин.
   Ночи были темные. Тьма лежала на листьях деревьев, скрывающих дом.
   Он давно не видел тех, кто раньше был рядом. Только к актерам труппы приходил иногда - на время, пока не пересыплется песок в маленьких часах, пока солнечные стрелки не сместятся чуть-чуть. Мог бы остаться на дольше - чувствовал, что нельзя. Внутренние запреты сильнее внешних.
   А кроме того - чувствовал, как сердце сжималось, когда слышал перестук копыт на дорожке, а после - легкие стремительные шаги.
   Раньше такого не испытывал никогда.
  
   **
  
   Молодой парень в одежде цветов наместника спрыгнул с коня.
   - Тебе.
   Небрежно сунул в руку свитки в кожаном чехле.
   - Ненужное, что прочел, заберу. Давай.
   - Конечно... - юноша был немного растерян, видя не просто пренебрежение - враждебность явную.
   Посланник последовал за ним, отстранил на пороге, вошел в дом. Огляделся, хмурым стало лицо. С усмешкой сказал:
   - Небогато.
   - Мне достаточно.
   - Еще бы.
   Забрал свитки, прочитанные Айхо. Выйти хотел. Тот преградил ему путь.
   - Кто ты? Почему так... со мной?
   - Я не люблю то, что переходит из рук в руки.
   - И деньги?
   - Что мне до них?
   - И книги?
   - Книги читают мудрые. Всякий сброд не касается их. Ты - досадное недоразумение!
   Парень прищурился:
   - Он возится с тобой из-за твоей способности пиликать на тоо и выделываться на подмостках - забавное развлечение. А ты возомнил невесть что, дурак. Что ж, и трава придорожная тянется к солнцу. Только не льсти себе. Солнце недостижимо.
   - Я знаю, - отозвался Инорэ тихо. Парень этот явно хотел добиться резкого слова от юноши - но Айхо молчал. Прав привезший свитки, что сказать...
   Вышли во двор. К коню подошли. Посыльный снова взглянул на Айхо.
   - Ты что-то печальный. Тебе бы благодарность испытывать, хоть за краткий миг, пока он в твою сторону смотрит.
   - Разве это твоя забота? - больно было, но ведь актеры - не то, что обычные люди. Хоть грима нет на лице, разве что глаза выдадут. А в глаза не станет смотреть.
   - Твое место не здесь - на подмостках!
   - Уйду, только если прогонит.
   - Ну, как же иначе... Что ж, радуйся, пока можно! - он вскочил в седло - только пыль взвилась, простучали копыта.
  
   **
  
   Господин Тоона, владелец нескольких кораблей, сборщик пошлин в порту, отправил своего человека в театр, к Рэите, проведав, что Айхо объявился там в очередной раз. Передал хозяину театра небольшой кошелек, вскользь упомянул о юном актере.
   - Давненько его не было. Господин желает видеть его, сейчас - пока он опять не сбежал.
   - Не стоит, - хозяин театра качает головой, разводит руками. - Даже звать его не буду, уж простите меня.
   - Что такое? - посланник настолько растерян, что даже не возмущен.
   - Разве ваш господин не знает? Айхо - любимчик его светлости господина наместника.
   Посланник нахмурился.
   - Да, конечно...но ведь это просто забава? Мало ли раньше...
   - Не знаю, забава или нет, но головой рисковать не хочу.
   - Это просто смешно. Позовите его.
   - Не пойдет. Он теперь смотрит только в одну сторону.
   - Еще бы! Такое везение! Но, если он разорвет все старые связи, он скоро пожалеет об этом - и весьма скоро. С такими, как он, не развлекаются подолгу.
   - Уже два месяца, - с усмешкой говорит Рэита. - Это много или мало при такой разнице положений?
   Посланник растерян.
   - Как странно...отказываться от лучшего, чтобы приблизить к себе...подобного? Не понимаю.
   - Айхо в своем роде - тоже самое лучшее. Не на происхождение же Высокому смотреть. А в остальном - вкус у него отменный, а прикосновение снимает любую грязь.
   - Да, но... - возвращаться с пустыми руками ох как не хотелось. Но разговор явно зашел в тупик.
  
   Человек господина Тоона решил все же дождаться Айхо. В его голове не укладывалось сказанное Рэитой. К тому же он обязан был исполнить приказ, мало ли что выдумал хозяин театра - может, выпил лишнего, вот и ум за разум заходит?
   Вскорости Айхо появился на улице. Не вышел - выпорхнул из-за угла, сияющий, словно обсыпанный золотой пылью.
   - Инорэ! Давно тебя не было видно! - с радушием показным шагнул к нему посланник. Айхо знал стоящего перед ним человека. Это его господин заставлял Айхо играть со змеей... и еще придумывал разное.
   - Да. Теперь у меня другая жизнь, - настороженно отозвался юный актер.
   - Конечно, мальчик. Мой господин прислал тебе приглашение - он давно не слышал твоей игры, не видел танца...
   - Я сожалею. Но мне пора совсем в другое место.
   Посланник покровительственно взял его за руку.
   - Конечно, тебе всегда будут рады. Но есть ли смысл совсем отказываться от жизни?
   - У меня сейчас - жизнь. И куда более настоящая, чем раньше, - тихо, но твердо ответил тот, высвободил руку, коротко поклонился и пошел вниз по улице, в сторону реки Иэну.
  
   **
  
   В домике было тихо, настолько тихо, что спать захотелось. Юноша потянулся и провел пальцем по солнечному пятну на стене.
   Заметил движение краем глаза - оглянулся и увидел, что по комнате течет темно-коричневая с красным узором струйка.
   - Яссин... - беззвучно двинулись губы. Юноша замер. Осторожно начал продвигаться к двери. Змея была явно озлоблена. И неудивительно: вероятно, ее в мешке долго несли сюда. Сытые и спокойные, яссин равнодушно смотрели на мир. Но голодные и раздраженные...
   Айхо не привыкать было к змеям - и он даже не сомневался, по чьему приказу змею принесли сюда. Тот, кто приказывал брать змею в руки - правда, с вырванными зубами, но тогда мальчишка об этом не знал. Тот, к кому он недавно отказался идти.
   Юноша дотянулся до дверной ручки, нажал, пытаясь отодвинуть дверь в сторону - и похолодел. Дверь была заперта. Окно? Тонкие, но прочные рейки, изящный узор...Айхо мог бы, наверное, сломать их, но движение привлекло бы внимание яссин. А яд ее...
   Он осторожно, по краю комнаты, добрался до лежанки, с ногами сел на нее. Сколько его намерены держать взаперти? Холод прошел по коже - обхватил плечи руками. Знают наверное, где находится господин наместник. Знают, сколько господин не появится здесь. А слуги...подкуплены наверняка. Или - может, кто-то один? Тогда другого наверняка отослали. А когда он вернется, другой сбежит...
   Кто из двоих? Или все-таки оба? Айхо смотрел на змею. Яссин ползала по полу. Но эти змеи могут взбираться и на деревья...может забраться сюда.
   Возникла мысль - сдернуть с ложа покрывало и набросить на ядовитую гостью. А потом обмотать змею им и надежно завязать.
   Юноша стянул шелковое покрывало и метко швырнул его к двери, где в этот миг находилась яссин. Подбежал и быстро ухватил ее ха хвост, но не рассчитал: шелк - скользкая ткань...Змеиное тело рванулось с силой, и юноша, не думая, перехватил его другой рукой.
   Вскрикнул, почувствовав боль. На запястье алела двойная ранка. Айхо с силой отчаяния ударил змеей о стену - и, кажется, прикончил ее. А ему оставалось...в лучшем случае часа три. Наверняка зубы змеи были полны яда - вряд ли ему подбросили то, что убьет не наверняка.
   Он кинулся к окну, дернул рейки - бесполезно. Руки были гибкими, на свой лад даже сильными - но не настолько. Тончайшая бумага давно порвалась, рейки резали ладони, но он упрямо пытался вырваться. Попробовал еще раз, еще - и деревянная решетка поддалась с треском.
   Он не выбрался - вывалился в окно, исцарапавшись, чувствуя сухость во рту, легкий жар и головокружение. Побежал, не разбирая дороги - в конюшне одна лошадь, если не ускакал один из слуг, да и сам Айхо плохо ездил верхом, но вдруг? Отчаянное "вдруг" - единственное, что оставалось.
   - Выбрался, мальчик? Ты молодец. И что дальше? - послышалось рядом.
   Кайки стоял и смотрел на него - по безумному взгляду понял, что яссин укусила.
   - Второго я направил в порт, пришло судно с южными товарами. Он вернется не скоро. А я уезжаю. Конечно, это было хорошее место, и, что скрывать, очень приятно было находиться рядом с тобой. Но мне дали то, чего я не мог приобрести иначе.
   В его лице появилась жалость.
   - Прости, мальчик. Ты... - он не договорил, сказал другое. - Я не хочу поплатиться жизнью. Прощай.
   "Уедет... значит, есть лошадь - здесь".
   Юноша опустился на колени. Рука до плеча горела, боль пульсировала и разливалась.
   - Помоги мне. Я не выдам тебя. Клянусь душой, не скажу ни слова. Я не могу...мне нельзя умирать.
   В глазах-черешнях билось отчаяние, превосходящее силы разума. Слуга непроизвольно сделал отстраняющий жест, почувствовав испуг и жалость.
   - Я не могу.
   - За что?! За что меня... так? Ты ведь губишь и свою жизнь. Подумай, я знаю тебя - ты ночами не сможешь спать! Разве же ты убийца!?
   Он протянул руки вперед. Глаза, молящие, уже слепо смотрели - все было в радужных пятнах.
   - Позволь мне остаться с ним...Я не знал...раньше не знал, как хорошо жить. Не отнимай этого, пожалуйста...я только понял...
   Боль захватила шею...отдавалась в груди. Перед глазами качался мир. Айхо согнулся, прижал к себе руку, пытаясь унять боль. Растрепанные пряди волос, казалось, зажили своей жизнью - ветер покачивал их. А он все молил беззвучно, не осознавая, что его не слышат уже.
   Сильные руки подняли, понесли.
   Слуга перебросил мальчишку через спину лошади, вскочил в седло, резко ударил шпорами - лошадь заржала и понеслась в заранее открытые ворота. Человек прижимал к себе полубесчувственное тело, смотря только вперед. Его губы сжались в тонкую линию, глаза сузились. Успеть.
  
   ...
  
   - Куда! - остановил было стражник. Другие молчали, смотрели пристально.
   - Наместник...
   - Его нет в городе.
   - Да плевать мне! - заорал всадник. - Зови кого угодно! Спасите мальчишку!
   - Какого...- тупиц на службе Йири не держал. И сообразил стражник быстро, крикнул во двор:
   - Господина управляющего сюда - позовите немедленно! Важно!
   - И врача! - заорал слуга. Он спешился, снял Айхо с седла. Тот был в сознании, слабо улыбнулся.
   Шепнул:
   - Я помню. Я не скажу...Теперь все хорошо, да?
   Дышал он прерывисто, лицо было влажным.
   - Все будет...
   - Не двигайся. Нельзя, - слуга склонился к нему. - Ты и так уже...
   "От яда яссин нет противоядия". То, что он привез мальчишку сюда, было безумием. Он только обрек себя на смерть.
   Айхо подняли и понесли, а слугу проводили в крыло дома. Конечно, пока на этого человека не пало и тени подозрения, но можно было не сомневаться - до прибытия наместника ему не покинуть дом. А потом... уже не покинуть. Слуга знал - господин Окаэры чувствует ложь, как никто из смертных.
  
   Ранку промыли, руку перевязали так, что Айхо не мог двинуть ей. Напоили чем-то горьким и вяжущим. Потом дали какой-то зеленоватый порошок - проглотить его было трудно из-за пересохшего горла. Боль в руке пульсировала бешено, - чудовище силилось разорвать кожу и выбраться наружу. Юноша оставался в сознании, хотя перед глазами все плавало, а голоса были словно обернуты ватой.
   - Когда господин вернется?
   - Сегодня к вечеру самое раннее. Завтра, скорее всего.
   - До завтра мне не дожить...
  
  
   - Я не пущу тебя! - Те-Кири нахмурился. - Не стоит отвлекать господина. Он вернется, когда закончит дела в округе Гэта.
   - Катитесь камнем с горки! - заорал Ниро на управляющего - Смотрите за домом, самое дело! А я служу лично ему!!!
   Он вскочил в седло. Те-Кири понял, что отступить придется, иначе мальчишка проскачет прямо по нему.
   - Ты пожалеешь о своей наглости! - крикнул он вслед.
  
  
   Он встретил господина в пути. Отряд был в семнадцати aни, добрался бы ночью до Гёру. Охрана, заметив бешено мчавшегося коня, приготовилась, напряглась, но Шинори вскрикнул:
   - Ниро! - в черной точке узнав брата. - Что стряслось?!
   Наместник ждал молча. Ниро не препятствовали - он осадил коня возле лошади наместника.
   - Айхо укусила яссин. Ему оказали помощь, но...
   - Шинори. Со мной. Ниро - здесь. Твой конь уже ни на что не годится.
   - Господин...
   - Со мной ничего не случится в пути. Не медлите - я буду ждать всех вас.
   С этими словами гнедая лошадь наместника взвилась на миг - и почти полетела, словно не касаясь копытами ровной дороги, а порой срезая путь по бездорожью. Шинори еле поспевал за господином, хотя его конь тоже был необычайно хорош.
   Бешенство - и восхищение овладели Шинори. Ярость на этого мальчишку-актера, мастера привлекать к себе внимание господина, и на безумного братца, который примчался сюда из-за такой мелочи. А восхищение...Йири, казалось, слился с конем; когда тот перелетел через валун выше человеческого роста, не желая терять ни мига, Шинори воочию видел то, что видеть приходилось редко - всадника, отмеченного даром Бестелесных.
  
   **
  
   Боль была всюду - даже сердце болело, словно его огромной плитой придавили. Время от времени Айхо поили чем-то, остальное время он просто лежал, то впадая в забытье, то возвращаясь - и почти не замечал разницы. Везде была тяжесть; то сухость, то вкус крови во рту, цветные колеса, которые крутились над Айхо. Потом его позвали по имени - пеструю карусель разрезал серебряный луч.
   - Вы... здесь, - губы едва шевельнулись.
   Холодные пальцы касались горящей изнутри кожи. Одной рукой Йири сжал кисть здоровой руки мальчишки, вторую приложил ко лбу Айхо.
   От укуса яссин мало что помогает. В любом случае, уже поздно.
  
   ...Серебряный луч мерцал слабо, но этого хватало, чтобы приостановить бешеное вращение цветной карусели. "Иди ко мне", - звал этот луч, знакомый голос. "Просто иди ко мне...это лишь тени. Не бойся. Все можно исправить...даже смерть иногда".
   Идти было тяжело - куда проще казалось расслабиться, соскользнуть вниз, туда, где мягко, тепло и спокойно. Но голос требовал - и мальчишка, который привык подчиняться, не мог воспротивиться.
   Потом пришел сон - тяжелый, как камень, падающий на дно омута. Айхо спал.
  
   ...
  
   - Он точно не человек, - говорили в стенах дома. - Мальчишка умирал. А господин просто пришел и побыл рядом с ним.
   - "Просто побыл"! Он сидел там всю ночь!
   - Откуда вы знаете, что он сделал?
   - От яда яссин спасения нет.
   - Не все умирают. Выживают, случается.
   - От укуса полной яда змеи?
   - Может, она была больной и слабой, а вовсе не полной яда?
  -- Все не так. - Вступил кто-то, - Этот мальчишка - его. И господин не отдаст его никому. Если Айхо умрет, то лишь по его воле.
  -- Его собственность? Скажешь, мальчика держит большее, нежели просто приказ?
  -- Именно. И неважно, хочет ли этого Айхо.
  -- Покровительство Забирающего Душу - страшная штука, - угрюмо усмехнулся кто-то. - Особенно для того, кому оно оказано...Но пока игрушка не надоест - ей не грозит ничего. Даже смерть оказалась бессильной...
  
   Еще день Айхо был недалеко от смерти, но люди знающие были уверены - обошлось. Теперь главное - позволить природе самой позаботиться о своем создании. А уход за мальчишкой был наилучшим.
  
   **
  
   - Откуда взялась змея?
   - Я не знаю.
   - Яссин водятся в горах. На равнину они не спускаются. И вряд ли яссин поползет в дом. Ей больше по душе коряги и ветви деревьев.
   - Не знаю.
   - В самом деле?
   - Господин...почему вы не верите мне?
   - Актер ты хороший. А лжец никакой. Хорошо. Я узнаю иначе.
   Он добавил:
   - Люди, служившие тебе, оба здесь. Никто из них не признался пока - но их и не спрашивали толком. Не до того было. Теперь их допросят по-настоящему.
   - Не надо! - отчаянно выдохнув, собрал силы и скатился на пол, простерся перед господином.
   - Нет...не виноват никто! Я не могу! Я не хочу чужой боли! Лучше меня!
   - Прекрати! - неожиданно вскрикнул Йири, - Не смей, молчи!
   Лицо исказила мука. С силой сжал пальцы в кулак:
   - Небо... Не смей!
   Потом опустился на пол рядом с мальчишкой. Айхо поднял глаза, полные слез.
   - Я не смогу... не хочу! Я всю жизнь дарил радость людям! Не надо - из-за меня...
   - Что же, простить?
   - Я обещал...
   - Ты? А я - нет. Тем более, не дай ты слова, ты бы погиб. Разве не так?
   - Не так! Он сначала решил мне помочь, а потом...
   - Опять ложь, - устало отозвался Йири. - Я не могу щадить преступников. Тем более тех, кто попробовал взять мое.
   - Я не ваш.
   - Вот как?
   - Все не так, - по лицу катились слезы, но глаза смотрели отчаянно прямо. - Я знаю, это месть лично мне. Только мне. Я знаю, кто. Но не скажу. Иначе и он...
   - Ему ты тоже пообещал защиту?
   - Нет. Но он... не виноват. Он просто не понял...
   Йири внезапно поднялся, заставляя встать и юношу; потом так же спокойным и властным движением уложил его на постель.
   - Все. Отдыхай. Хватит безумных вспышек. - Выпрямился, посмотрел сверху вниз. Айхо приподнялся, в напряжении тело:
   - Господин...Вы не тронете их!?
   - Не трону. - И, помолчав, добавил тихо. - Я жалею не их - твою душу. А я не сумел в свое время...
   Айхо сделал движение к нему.
   - Лежи. Я ведь могу и передумать.
   - Про то, что я не ваш...я совсем другое хотел сказать!
   - Ты сказал достаточно. Не бойся, я понял тебя. Ты всего лишь неправильно выбрал слова.
   На ладони остался глубокий след - ногти впечатались глубоко. Но Айхо не видел этой ладони.
  
   **
  
   - Кто из вас двоих? Ты или другой?
   Слуга молчал. Потом хрипло сказал:
   - Я, господин.
   - Я и думал, что ты. Все слишком хорошо получилось - ведь на одной лошади ускакал тот, второй. А другая - зачем и откуда?
   - Вы правы, мой господин.
   - Ты поэтому не стал отпираться?
   - Нет. Я понял, что умру, когда повез мальчишку сюда.
   В голосе была искренность - он и в самом деле не мог рассчитывать на прощение. Слишком уж велика вина. Да и Айхо лишь чудом не оставил этот мир...
   - Чудом... - негромко повторил свою мысль наместник. - Скажи, почему ты помог ему?
   - Не знаю. Я могу сейчас найти сотню причин, но в самом деле не знаю. Это было безумие.
   - Или же чудо? - уголок рта дрогнул в улыбке - может быть, показалось?
   - Какая смерть меня ждет, могу ли узнать?
   - А надо знать непременно?
   - Нет...наверное, нет.
   - Я не скажу, - наместник поднялся. - Не скажу, потому что и сам не знаю. Ты свободен. Иди - только покинь город, как собирался.
   Кайки не верил своим ушам.
   - Как?! Вы прощаете меня?!
   - Я - нет. Но мальчик простил. Ему и так пришлось плохо, не надо делать еще больнее.
   - Он...обещал за меня заступиться... и повторил слова здесь, у ворот, когда я привез его...
   - Он не нарушил слова.
   Йири поднялся. На пороге обернулся и произнес:
   - Перед тем, как покинешь город, посоветуй тем, кто тебя подкупил, оставить мальчишку в покое. Я скоро буду знать, кто они, и при первой попытке...лучше им забыть имя Айхо.
   Дверь плавно отъехала в сторону и вернулась на место. Слуга подошел и открыл ее. Охранников не было.
  
  
   - Чья это вина, господин? - Те-Кири полон желания знать все в подробностях.
   Йири глянул через плечо.
   - Больше всего - пожалуй, моя.
   - Но змея... как можно??
   - Бывает всякое.
   - Но виновные... неужто никто не будет наказан?
   - Яссин уже мертва.
  
   **
  
   Они были ровесниками - родились с разницей в месяц. Ниро, когда не был занят, постоянно сидел в комнате неожиданного гостя. Тот был, как солнышко - веселый и легкий, не обременявший собой никого.
   К Айхо отнеслись с подлинной теплотой не только потому, что так желал господин. Только Шинори старался делать вид, что юного актера нет в доме.
   - Твой брат меня ненавидит, - печально сказал Айхо однажды.
   - Не обращай внимания. Что он тебе?
   - Он предан господину...а я разве враг?
   - Наоборот, - засмеялся Ниро. - Ты боишься Шинори?
   - Боюсь, - признался юноша. - Он, мне кажется, настолько ненавидит меня, что...
   - Что? На подлость он никогда не пойдет, уж поверь. Он врезал бы тебе от души, дай ты малейший повод - но ты сам сказал, он слишком предан господину. Тому не понравится, окажись ты в синяках, - весело говорил Ниро.
   - Синяки можно и не оставить. Да я не о том. Ударит - не страшно. Я чего-то другого боюсь, после чего господин станет смотреть на меня, как на грязь...
   - Шинори пошел бы искать то, что может тебя очернить...
   - Благо, ходить далеко не нужно.
   - Не перебивай! Только господин знает о тебе все. Ты разве не понял?
   - Понял. Но до сих пор сомневаюсь - а все ли? Иначе... зачем я ему такой?
   Ниро с улыбкой развел руками.
   Айхо продолжил задумчиво:
   - Он так добр со мной...Я узнал столько...Отец много рассказывал мне, но у него почти не было книг - только пьесы, да записки некоторых мудрецов о театре и музыке...Но о мире я почти ничего не знал.
   - Разве это мешало тебе жить в свое удовольствие? - фыркнул Ниро. - Я тоже не знаю многого.
   - А теперь я хочу знать.
   - И только поэтому ходишь за ним, как тень, если есть возможность? - лукаво прищурился Ниро. - Из тебя вышел бы отличный охранник - впрочем, ты не больно-то смотришь по сторонам. Только в одну сторону...
   - И еще я не смогу убить даже кошку, не то что отразить нападение, - смехом ответил Айхо.
   - Змею же убил.
   - Не уверен...не знаю. Сейчас мне ее жаль.
   - Вот глупый. - Ниро взглянул на актера. - Я бы хотел, чтобы тебя оставили в этом доме. Но не надейся - этого не случится. Здоровье твое уже в полном порядке - ты скоро покинешь нас.
   - Да...это я знаю.
   - И все же надеешься?
   - На то, что оставят? Нет. Я знаю свое место. Но, может быть, мне позволят хоть изредка появляться здесь...и даже не это самое важное, - почти беззвучно закончил он.
  
   ...
  
   - Это же... как розовый куст у дороги - цветок сорвет любой, кто захочет! И всерьез его отличать...
   - А ведь он талантлив, - заметил младший брат.
   - Только те, кого он играет, не бежали исполнять любую прихоть первого, кто позвал! Любую! А он еще рад угодить!
   - Ты уверен? Только потому, что он часто смеялся?
   Шинори фыркнул.
   - Зря ты так, - возразил Ниро. - Не надо так про него говорить. К тому же...Ну, сам понимаешь. Ты судишь пристрастно.
   - Послушай - может и так, но: любой, не этот!
   - Они похожи.
   - Что?! - возмущенный вопль исказился на губах, вырвавшись хриплым и низким звуком.
   - Тише... Весь дом переполошишь. Я сказал правду, Шинори. Они - одна кровь.
   - Как...ты... можешь равнять... - еще миг, и он бы ударил брата - младшего, всегда заботливо опекаемого.
   - Они оба чисты. Так чисты, как бывают лишь единицы...и оба - Дарители красоты. И ее воплощения, отмеченные смертью. И, может быть, даже несущие ее... Наш господин - я не знаю, почему он такой. Это, как сказка... но сказки не всегда бывают о счастье. А Инорэ... на свой лад он был счастлив, наверное. Я плохо знаю людей...
   - Тогда не берись судить, - зло оборвал Шинори.
   - Я плохо знаю людей, - спокойно продолжил младший, - но знаю своего господина, потому что он дорог мне. И поэтому я смотрел на того, кто им отмечен. Ты же не считаешь господина глупцом? Или подверженным мелким страстям?
  
   ...
  
   Вечером пошел дождь. Ливень - струи стучали по крыше, словно стрелы, вот-вот пробьют. "Какой же будет зима?" - подумалось Йири.
   - Спой, - обратился он к юному актеру. - Одинокому на дороге сейчас несладко. А в домах - хорошо, если все свои рядом.
   Айхо облокотился на руку, чуть отвернувшись, и запел. Это была странная песня - ничего подобного Йири от него раньше не слышал. Она начиналась протяжно, и чем дальше, тем напряженнее становилась - словно готовая лопнуть струна, и бежали по ней язычки пламени. И ничего не было больше - струна и пламя, и неизвестность - струна раньше порвется или сгорит...
   Оборвалась неожиданно, словно ударив - такая простая и такая жестокая.
   - Таких, как мы, песня, - задумчиво произнес Йири, не двигаясь с места, не сводя глаз с узором украшенного светильника.
   - Чья? - растерялся Айхо.
   - Пустое... Забудь.
  
   Глава 7. Возвращение
  
   Приближались дни мертвых, сооно торани. Живые старались не появляться без нужды на улицах в эти дни. Во всех домах жгли ароматные свечи и палочки, вспоминали тех, кого нет, называя иными именами, не теми, что умершие носили при жизни.
  
   Человек шел один среди ночи. Он серой тенью крался между каменными глыбами, хрустя осколками тонкого льда.
Штаны на теплой подкладке - но рубаха летняя; от хлесткого ветра и холода начала зимы едва спасала драная куртка.
Он выглядел больным, на стертых ногах была весьма потрепанная обувь, которую явно чинили наспех и чем придется..
Он брел - в кромешной тьме, под низко нависшими тучами, грозившими разразиться снегом. В горах и предгорьях уже стояла настоящая зима.
Человек упорно все шел и шел, уже не один день. Остановись он ненадолго, и, возможно, у него не хватило бы сил продолжать путь.
Он не один день блуждал по лесам предгорья, делая подчас длинный крюк, чтобы обойти патрули и деревни, пробирался извилистыми расщелинами между высоких гор.
   На вид ему было около двадцати лет; он был высокого роста, легкого, но крепкого сложения. Движения упругие, хищные даже - ни крайняя усталость, ни полузажившие раны, ни болезнь не отняли сходства с дикой лесной кошкой. Из-под тряпки, скрывающей лицо, выбивалась золотистая прядь волос, и сверкали зеленые рысьи глаза, яркий и злой огонь которых не погасила даже усталость.
   Мертвых он не боялся. Живых - тем более.
   Взять у него было нечего - а судя по взгляду, он был опасен и сам. Он шел только по ночам, чтобы незамеченным добраться до знакомых мест, где мог надеяться - не выдадут.
Что скажут там, куда он идет? Прогонят? Или сдадут властям? Все равно нет сил идти дальше, если прогонят...
   Зима обещала быть суровой; но зато как ранние морозы помогли беглецу! Да и кроме того, разве не любил он всегда зиму, несмотря на то, что душой был - огонь?
   Опасаясь, чтобы первые проблески зари не застали его на открытом пространстве у реки, человек сделал усилие и ускорил шаг. И вот часам к четырем часам утра каменные глыбы сменились чахлым леском. А потом парень заметил мерцание желтоватого огонька, прорезающего завесу утреннего тумана.
Огонь мог принадлежать кому угодно - лесорубам, одинокому путнику, дозору... да мало ли? Мог принадлежать и неуспокоившимся, тем, кого не забрали посланники Неба с этой земли.
   Человек напряженно пытался понять, движется или нет тот огонь. Потом усмехнулся.
   "Попробуйте, поймайте!" - мелькнула злая мысль. Кто бы там ни был, хоть сами демоны!
   Он все же свернул в сторону, хотя лезть прямо по валунам и бурелому было совсем невозможно.
   Человек не сделал и полусотни шагов, как вдруг наступил на сухую ветвь, и справа от него раздался возглас: "Кто там?"
Беглец и не подумал ответить на этот окрик. Он распластался на земле.
   Теперь те, что находились у костра, могли подумать, что во мраке и тумане им просто померещилась какая-то тень, а ветка хрустнула не по вине человека...
  
   Это были стражники одного из постов дорожного патруля, который медленно двигался то в одну, то в другую сторону каждый в своем районе.
   Лишь один из дозорных заметил мелькнувшую тень.
   - Ты уверен, что видел его?.. - спросил другой.
- Да, - ответил первый. - Должно быть, какой-нибудь недобитый разбойник.- Голос его дрогнул. Солдаты дорожного патруля исправно несли службу, но отдали бы все свое жалованье, лишь бы в дни сооно торани находиться под крышей хоть нищего деревенского домика.
- Конечно, разбойник, - поспешно согласился второй. - Он не первый и, наверно, не последний в этих горах.
   Люди вслушивались, но страх притупил чутье.
   А человек не дышал почти - скорее они могли бы услышать, как шевелятся тени. Едва лишь дозорные отвлеклись, беглец снова пустился в путь по направлению к берегу и еще до рассвета нашел убежище в пустующей, крытой соломой хижине, в одной ани к югу от костра дозорных.
   День провел в ней - а вечером вышел к притоку Иэну, речке Сай. Теперь, вместо того чтобы углубиться в лес из ольхи и кленов, раскинувшийся на берегу, парень счел для себя безопаснее идти прямо по реке, по выступающим камням на берегу.
   Плотно запахнутая куртка с трудом спасала от пронизывающего ветра. Человек шел, скользил по мокрым камням и по льду. К трем часам утра путник прошел около двух ани.
   С левого берега Сай донесся вой. В темноте трудно было определить, приближается или удаляется зверь. Если это был зверь - ведь в дни мертвых и нечисть гуляет привольно.
Человек на мгновение остановился, прислушиваясь. Надо быть настороже, не дать застигнуть себя врасплох.
Вой повторился еще несколько раз, все усиливаясь. Ему отвечали другие завывания. Стая волков бежала по берегу Сай и, вероятно, учуяла присутствие человека.

В этих местах негде было укрыться от нападения ...
  
   Парень поспешил к лесу - хоть спиной к дереву прислониться. Не успел.
   Прямо перед человеком стоял волк, седой, вздыбивший шерсть на загривке. Бежать парню некуда было... да и не смог бы он ни убежать, ни справиться с волком сейчас.
   Глаза хищника посверкивали желтым - это был зверь, не оборотень.
   - Тварь...
   Парень нагнулся и поднял первую попавшуюся под руку палку, короткую, но вроде крепкую.
   Двигался он неловко - и ненавидел себя за это, за беспомощность и усталость.
  
   Зверь прыгнул - промахнулся, вцепившись в рукав. Ударом по носу волка человеку удалось освободить руку. Невольно усмехнулся обветренными губами: вернуться туда, куда так сильно стремился - и не оставить там даже своих костей!..
   Дождь перестал лить, но вся окрестность была подернута туманом. Отступая, обороняясь с трудом, добрался до огромной кривой сосны - и вознес молитву Небесам, чего не делал уже очень давно.
   Уперся спиной в дерево. Силы появились на миг, и взлетел на ветви, словно не было болезни и усталости. Сук хрустнул, но выдержал. А с соседней ветви блеснули два зеленых глаза. Рысь. И огромная...
   Человек привалился к стволу, соображая, как бы удачней ударить дикую кошку, чтобы оглушить или хоть сбросить с дерева - но не успел.
   Ему показалось, что яркие глаза полыхнули яростью и насмешкой, и в следующий миг рысь спрыгнула с ветки на спину волка. Звери сцепились, забыв про человека.
  
   Парень тихо, как мог, спрыгнул на землю и побежал прочь.
   В голове вертелось - рыси не любят волков, но что заставило дикую кошку напасть? То, что волк покушался на ее добычу? Или какая-то давняя ненависть именно этой рыси к волкам? Или же... это не рысь была вовсе, а тери-тае, лесной хранитель?
   Не только нечисть свободно чувствует себя в эти дни. Тери-тае - добрые существа.
  
   **
  
   Девушка напевала нечто грустное и прозрачное, голосок ее подрагивал - так вода катится по камешкам, неровная и гибкая. Плела песню - и чинила корзину, задумчиво перетягивая прутья толстыми нитками.
  
   Возле крайнего валуна показалась человеческая фигура, покачнулась, оперлась на каменную глыбу. Человек вскинул голову, а потом опустил, смотрел исподлобья.
   - Ой, - обронила Хину, привстала было, но тут же опять села, не выпуская корзинки из рук. Ноги стали словно из горячего киселя сделанными.
   - Испугалась?
   - Нет... - корзинку поставила наконец, неуверенно поднялась, пошла вперед, не сводя глаз с Аоки.
  
   Дед Хину не слишком обрадовался гостю. Внучка убеждала, что беглеца никто не отыщет, не станут даже - неужто к помощи шин прибегнут, чтобы сбежавшего из копей найти? Не того полета птица.
   - Ты и сама в это веришь, не так ли? - мягко спросил Аоки. Девушка запнулась на полуслове. Вспомнила, что человек, который всего дороже - не просто бывший разбойник. Так что могут и захотеть найти. Помотала головой упрямо:
   - Все равно, в горах... не найдут!
  
   Больше не поднимали этого разговора - что будет, то будет. Однако и вправду никто не обнаружил убежища, словно забыли, или простили. Порой Хину казалось, что на всем свете их осталось трое - она, Аоки и дед.
   Поначалу она боялась спать по ночам, от придуманного ей же самой шороха вскакивала, стояла возле двери, прислушиваясь. Дверь открывать не решалась - только впусти холодный воздух, все перемерзнут к утру.
   Находила успокоение в домашних делах, а вот в деревеньку, что лежала внизу, по ту сторону перевала, наведывалась неохотно. Зимой-то по снегу не побегаешь, а как начали таять снега, пришлось отправляться. Продукты нужны были, Хину на продажу различные снадобья и коренья носила - платили неплохо, а порою просили приготовить на заказ то или это. От кашля, или масло против ожогов...
   Видеть Хину в деревушке всегда рады были, только девушка места себе не находила от беспокойства. И не здоровье деда ее беспокоило, а судьба столь желанного гостя, на чье возвращение Хину и надеяться почти перестала. Прибегала обратно, даром что дорога тяжелая - сама запыхавшаяся, в глазах полубезумный блеск, сердце колотится. Пока дверь не распахнет, не может ровно дышать.
   Но Судьба оставалась милостива - ни одного чужого следа Хину не видела возле дома.
  
   Аоки рассказывал им с дедом о копях - не сразу пустился откровенничать, сперва все отмалчивался, но потом назрела необходимость выговориться. Слова были скупыми - но жгучей ненависти, бившейся в них, хватало, чтобы понять.
  
   Рабочие вырубали массивные блоки каменной соли. Сперва две глубокие борозды рядом, а затем ударами тяжелого бревна откалывали большие глыбы, дробили их на более мелкие куски, выносили носилками наверх к весам и в склад, размельчали.
   В полостях, остававшиеся после добычи соли, стояли деревянные крепи, -- но опоры нередко трескались под тяжестью пластов, и сверкающие глыбы погребали под собою рабочих...
А порой загорался воздух. Особенный, такой был лишь под землей - вспыхивал от любой искры. Аоки повезло - при нем пожар был лишь один, и огонь потушили быстро.
Соль в забоях рубили кирками, а выносили на поверхность в бочках или деревянных корытцах. В шахту всегда проникала вода, под землей собирались целые озера крепкого соляного раствора. Его выкачивали с помощью подъемника, называемого "четки".
   Ворот подъемника, который приходилось вращать дни и ночи - как беспрерывно перебираемые четки монаха...
   И быки тоже трудились здесь до изнеможения, таская тележки, вращая вороты подъемных машин.
  
   В копях долго не жили, заболевали и умирали. Соль недаром называют белой смертью, как бы ни была она ценна. Люди покрывались гноящимися язвами от нее. Лицо и руки трескались, соль разъедала раны и они быстро распространялись по всему телу. От этого не лечили - не было смысла.
   Обреченные на безнадежный труд пытались протестовать - тихо или бурно. Попытки бунта подавлялись мгновенно и жестоко.
  
   Его привезли туда раненым, и лечили, прежде чем приставить к работе. Хороший был врач - рука скоро двигаться начала, как и прежде.
   Аоки сносно приняли "старожилы" копей - его похожий на пламя характер пришелся по душе многим. Аоки не избегал ссор, но часто смеялся и чем мог, помогал слабым. Надсмотрщики его недолюбливали, но не трогали - молодой, хорошая рабочая сила. Надсмотрщики и работники кухни, другие, подобные им были свободными - впрочем, и некоторых сосланных порой приставляли к легкой работе.
   С помощью одного такого он и бежал. Немолодой, работал на кухне - и толком за ним не смотрели. Сил не хватит бежать. Он и не побежал сам - помог Аоки добыть все необходимое, а сам остался.
   - Что с тобой сделают!? - возмущенно протестовал младший.
   - Ничего. Если убьют - такова моя доля. Мне надоела жизнь. А если уйдем вместе, поймают мгновенно. Не вини себя за то, что уходишь один - вдвоем нам не выбраться. Да я и не хочу - не к кому возвращаться на воле.
   Аоки было, к кому и зачем возвращаться.
  
  
   **
   Предгорье Юсен
  
   Пожилая женщина в темной крестьянской одежде набирала воду. По щеке катилась слеза.
   - Как внучка? - окликнули сзади. Другая женщина смотрела сочувственно и со страхом. Первая не ответила, подхватила сосуд, и, сгорбившись, побрела к дому.
  
   - Урожай в том году еще лучше, чем в прошлый, а люди мрут, - говорили вполголоса в доме деревенского старосты.
   - Как он снизил налог и позволил пустую землю взять, все расти лучше стало...
   - Из соседней провинции, почитай, сотня семей пришла - а он всех принимает.
   - Еще бы... Засеянные поля - округам выгода.
   - А что дети начали умирать - тоже выгода? - со злостью стукнул чашкой о стол один из богатых крестьян, - Да пропади он пропадом, этот достаток! Моему сыну всего девять было!
   - А Сотэ - красавица, бедняжка. Летом собирались свадьбу сыграть...
   Человек, коренастый, плечистый, поднялся, опираясь о столешницу.
   - Да что мы молчим все, словно мыши полевые в норки забились! Не я один эту птицу видел!
   - Опомнись, - пытался угомонить его староста, опасливо косясь по сторонам. - Черный дрозд - велико диво! В наших краях встречаются.
   - И что, постоянно возле окон летают?! С тех пор, как он... - тут и разошедшийся крестьянин невольно голос понизил, почти шепотом довершил:
   - Дорого нам урожай на полях обходится!
  
   ...
  
   - Что случилось? - Йири поднял глаза на помощника. Тот встревоженным выглядел и раздосадованным, и неровными шагами на месте кружил, к делу приступить не решаясь.
   - Говорите же.
   Тот повиновался.
   - Слухам крылья не обрежешь, - произнес Йири, выслушав, - Я знаю давно, как меня называют. И что же?
   - Но крестьяне чуть не убили ваших чиновников. Три деревни посмели произносить такое, за что их мало сравнять с землей.
   - Я могу это сделать, - соединил ладони и замер. - Это легко.
   Аоно поспешно кивнул:
   - И послужит другим уроком и предостережением...
   - Погодите. Эти деревни платили неплохой налог, так?
   - В последние пару лет там был хороший урожай. Вы и в самом деле знаете землю. Но они - не единственные. Если не станет тех деревень, ничего всерьез не изменится...
   - Я предпочитаю, чтобы в мои округа люди приходили, а не бежали отсюда. Я отдал им пустующие земли, и теперь там поля. Что же, сделать поля - пепелищем?
   - Можно и без огня обойтись, Высокий.
   - А потом на место, где умирали, призвать других - и заставлять строить дома? Каково же будет там в Дни мертвых?
   Аоно свел брови, начиная тяготиться этим бессмысленным разговором. Ведь крестьянские волнения - не шутка. Погасить костерок, пока маленький. Не говоря уж о том, что деревенщина посмела распускать сплетни и нанести увечья чиновникам. Аоно ждал, что Высокий сразу отдаст приказ расправиться с нарушителями спокойствия. Не впервые. Но тот медлил.
   - Знаете, как умирают дети и молодежь? Расскажите.
   - Знаю, Высокий. Болезнь неизвестная. Теряют силы, члены их становятся холодными - дети ложатся и не встают больше. Зимой ничего, с весной опять стало плохо.
   - И началось это около года назад...
   Долго стоял, переплетя пальцы, разглядывал узор на решетке. Аоно сам себе не решался признаться, как раздражала эта манера замолкать и думать непонятно о чем при полной неподвижности. Если бы горячился, выказывал гнев, хоть намеком давал понять, каковы его чувства и намерения! Нет - улетает мыслями куда-то за облака, а ты стой, как болван, и жди, что из этого последует.
   - Я поеду туда.
   Кликнул слугу:
   - Оседлайте Рыжего.
   - Что вы хотите делать?
   - Переселенцы пришли туда два года назад, и после тоже появились новые семьи. Они что-то принесли с собой... быть может, невольно. Почему все молчали об этих смертях?
   - Какие-то крестьяне... налог они платили исправно, и поля возделывались хорошо.
   - Это - главное, да?
   Он казался спокойным, но уголки губ чуть вздрагивали.
   - Будут ли распоряжения наказать виновных? Ваша воля нарушена...
   - Это - потом.
   Сделал шаг, оказался совсем рядом.
   - Я должен понять.
  
   ...
  
   Жители деревни, мужчины и женщины, работавшие в поле и на огородах или занятые иными делами, упали наземь, в пыль опустив лицо, когда небольшой отряд на превосходных конях промчался по узким дорогам и остановился на площадке посреди.
   - Кто здесь главный?
   Староста, белее молока, выдвинулся навстречу.
   Человек, спрыгнувший с красивого рыжего коня, шагнул к нему. Волосы стянуты сзади; в и в самом деле чем-то на птицу похож.
   - Сейчас есть больные в деревне?
   - Двое, - пролепетал староста, - Их в одном доме положили... девчонка вот-вот помрет...
   - Проведи.
   На неверных ногах староста проследовал к домику на отшибе. Крестьяне все еще не осмеливались подняться - или хотя бы поднять взгляд.
   Высокий остановился на пороге, чуть прищурился. Староста побледнел еще сильнее и простился с этим светом, уповая только на милость Неба.
   Молодой человек скрылся в доме, и с ним зашли еще двое. Остальная его свита осталась на площади. Через четверть часа примерно вышел один из двоих, что сопровождали наместника, набрал воды и снова скрылся за дверью.
   Потом появились все трое.
  
   - Это вода, - господин стоял, положив руку на шею коня. - Кто-то из поселившихся здесь семей был болен, и вода в одном из колодцев мертвая. Выройте новые. Эти - засыпать.
   - А моя дочь, высокий? - прозвенел срывающийся голос. Каково бедной женщине было видеть, что он входит к ее ребенку?
   - И наш сын??
   - Девочку спасти нельзя. Поздно. Но мальчик выживет.
   Наклонил голову:
   - Делайте, как я говорю.
   Вскочил в седло. Трясущимися губами староста спросил:
   - За то, что нарушена ваша воля... что будет с деревней, Высокий?
   - Вы уже заплатили. И заплатите куда больше, если снова проявите неповиновение.
   В клубах пыли всадники умчались в сторону следующей деревни.
  
   - Что он сделал с тобой? - спрашивала мальчика мать, и спрашивали двух девочек - совсем кроху и подростка в другой деревне, и схожими были ответы:
   - Он прикасался ко мне, что-то говорил тихо-тихо. Мне было спокойно...
   Колодцы вырыли новые. Смерти детей прекратились. Когда мимо окна пролетала черная птица, люди закрывали глаза и старались унять невольную дрожь.
   Если у кого-то и были сомнения, что молодой наместник не человек, ныне их не осталось.
  
  
   **
  
   Два месяца прошло, прежде чем Аоки стал походить на себя прежнего. Хину окружила его заботой, трудилась, словно пчела, похудела вконец, извелась - как бы кто не прознал, что скрывает беглого, и уже в деревне ее вид сочувствие вызывал, расспрашивали, что стряслось. Девушка врать плохо умела - да и что соврешь? Про здоровье деда разве, так подобным враньем можно и впрямь беду накликать. И вдруг помочь захотят, к перевалу поднимутся? Отговаривалась мелочами.
   С Аоки поначалу держала себя свободно - человеку здоровье вернуть надо, а не девичий стыд показывать. А потом, как поправился он и помощником деду стал, снова смущение чувствовала, если парень с ней заговаривал.
   Хину рассказала ему обо всем, о том, что в город ходила, пыталась о судьбе Аоки узнать; скрыла только одно - что пыталась пробиться к наместнику. Аоки поначалу был изумлен, потом рассердился на нее. Потом задумался. И день ото дня все мрачнее выглядел. Будто, напомнив про город, девушка произнесла запретное слово.
  
  
   Только и думал, что о друзьях по шайке, вспоминал Суори, который ради мести пересек полстраны.
   - Я... должен уйти.
   - Нет, - прошептала Хину, глядя в угол. - Я не хочу...не уходи.
   - Ты не понимаешь... я же вернусь.
   - Нет. Ты не вернешься. Я все понимаю. Ты остался в живых тогда... но больше он тебе не позволит.
   - Хину...
   - Ты хочешь убить его, - голос тихой, послушной Хину обретал силу - вот так в горах поднимается ветер, который скидывает с обрыва людей. - Оставь эти мысли. Я не могу потерять тебя снова.
   - Хину...
   - Я знаю тебя! Ты не успокоишься. За всех.. за Суори... за соль эту проклятую!
   - Суори умер так, как сам и хотел - в схватке, - сухо ответил Аоки. - Да и за других... мы все заслужили, по правде сказать. Смерть я бы принял. Но он даже и в этом мне отказал... у меня свои причины, Хину, и о них тебе незачем знать. А за меня ты не бойся. Ты знаешь, сил у меня много. И ловкости, - глаза вспыхнули зелено-желтым огнем, словно у рыси, лицо побледнело. Он невольно двинул правой рукой, будто сжимая нож.
   Хину сквозь слезы смотрела на парня, качая головой.
   - Я его видела как-то... Я потеряю тебя, вот и все. У него стража...
   - Меня не смогли удержать в копях. Что мне какая-то стража?
   - Лучшая... Ты не уйдешь живым, если он увидит тебя. А ты ведь хочешь что-то сказать ему, не только ударить. Я понимаю.
   - Хину... Моя звезда счастливая. Мне всегда везло.
   - Везло? - она почти закричала, - Избави Творец от такого везения! Чем ты гордишься? Тем, что может быть, судьба позволит убить его? Я много думала, Аоки, я понимаю - на нем держится Окаэра. Он поднял ее из грязи. Пусть он жесток, пусть он оборотень - его смерть, как обвал, вызовет страшное. Я хочу жить спокойно, растить детей - а беспорядки начнутся, и нельзя будет знать, что ожидает в следующий миг. Даже в горах, Аоки! Меня защищали только люди Ёро.
   - Не говори лишнего. Я же сказал, вернусь. Мои дела не касаются женщин.
   - О, да! Я только женщина, а у тебя кровь горячая. Но я вижу и чувствую. Я не могу стать между вами. Но я далеко вижу. Я всегда любила тебя. Но ты снова оставишь меня...навсегда.
   Хину села - спина прямая, по лицу катятся слезы. Тяжело было это видеть ему, но дела Аоки и впрямь не касались женщин. Если не объяснить так, чтобы поняла - что же, уйдет без объяснений.
  
   **
  
   Аоки собирался неторопливо. Особенно тщательно скрыл волосы под широкой полосой серой ткани. Вряд ли помнят его, но все же... На умоляющие взгляды Хину внимания не обращал. Все уже выяснили, нечего снова душу друг из друга вынимать. Собравшись, повернулся спиной к хижине и зашагал к перевалу. Знал, что в огромном долгу перед теми двумя, глядевшими ему вслед. Но другой долг нужно было уплатить первым.
   На полдороге кольнуло что-то под сердцем - ведь бросает девчонку и старика. Может, стоило поначалу их жизнь обеспечить? Но горячая кровь текла в нем, и ждать не умел. Слово себе дал - если вернется, они не будут нуждаться ни в чем.
  
   В городе особо по сторонам не оглядывался, запретил себе чрезмерную осторожность. Если от каждой тени шарахаться, толку не будет. Все окна, дверные проемы и арки казались зрячими. Каждый камешек мостовой усмехался - "я все про тебя знаю"!
   "Ничего ты не знаешь", - думал Аоки, и косился по сторонам рысьими злыми глазами. В городе оживленно было -пришло сразу несколько торговых кораблей, из предместий стекались жители.
   Дом наместника отыскать труда не составило. Сумерек дождался, присмотрелся внимательней, - вечерняя дымка не мешала Рысенку охотиться за добычей. Хмурым стало лицо - охрана хорошая, просто так не проберешься в дом. Снова жизнь ему вызов бросала; дважды он победил - с Островка выбрался и сумел из копей бежать. Да неужто в третий раз не посчастливится?
   Однако пробраться в дом нечего было и думать. Тогда Аоки дошел до реки, нырнул в протоку. Там, где вода почти подходила к дому, стена была невысока. Дом строили так, чтобы не мешать хозяину любоваться с террасы рекой и горами. Аоки следил за домом из камышей. Скоро знакомую фигуру увидел - темная, она промелькнула по ступеням террасы - в дом. И весь последующий день Аоки почти не вылезал из реки. Вероятно, охрана даже видела легкое шевеление в камышах, но сочла это движением утки или выдры. Все, что нужно, парень сумел разглядеть. Понял - живым и впрямь не уйти. Единственное, где можно настичь свого врага, это в саду, а там охрана поблизости. Метательный нож был бы лучшим оружием, но Аоки бросать ножи не умел, и не хотел, чтобы так, удар неизвестного.
  
   ...
  
   Господину Окаэры все еще не прискучила живая забава - мальчишка-актер. Всю зиму он держал Айхо в домике на окраине, лишь с началом весны отпустив - позволяя принимать участие в представлениях.
   В этот день он возвращался из театра после старинной пьесы, где Айхо играл женскую роль - круглолицая девушка-фея очаровательной вышла.
  
   Шин заметили силуэт на том берегу реки, как человек ни таился. Опасности пока не было - за человеком следили. Доложили господину, упомянув - у него светлые волосы. Вздрогнул - потом отдал приказ: пусть делает, что захочет. Не показывайтесь на глаза. Пусть...
  
   - Что с вами? - сбитый с толку управляющий чуть отшатнулся: темная летящая звезда, Йири промчался мимо, оглянулся - черты отображали радость, какое-то шальное веселье. "Мальчишка" - впервые подумалось управляющему, хотя не один год прошел - и не возникало подобной мысли.
  
   Сумерки опустились. Посмотрел на фигурку святого, стоящую среди можжевеловых палочек, прошептал короткую молитву Иями. Не страх - непонятное ему самому возбуждение, с которым никак не получалось совладать. Немного постоял у окна, потом направился в сад.
  
   Вечерние цветы раскрылись, их аромат был плотным и сладким.
   За углом беседки возник человек, скосил глаза на дорожку, подавая знак. Йири чуть покачал головой - не мешайте.
   А потом кусты раздвинулась - показалось, что из них выпрыгнула большая рысь.
   - Санэ!
  
   ...
  
   Он изменился. Тогда, на площади, Аоки не присматривался к нему. Не до того было. Но сейчас - разглядывал его жадно и зло. К сожалению, Йири хуже не стал. Но лицо было ныне острее, строже. Раньше в этом человеке чувствовалась мягкость. Теперь он казался просто холодным и спокойным. У него был усталый взгляд. С чего бы, при таком-то достатке?
   Аоки подумал - а сколько ему лет? Старше года на четыре, на пять? Он выглядел совсем молодым - и каким-то нездешним. Белый с золотом хаэн, под ним одежда темно-фиолетовая. Дух снега и ночи. Оборотень.
  
   - Здравствуй. Я рад, что ты пришел. - Сквозь усталость огоньки пробивались. Не удивился и не испугался.
   - Ты знаешь, зачем?
   - Не затем, о чем ты сейчас думаешь. - Взгляд скользнул по рукаву куртки Аоки.
   "Он знает о ноже".
   Аоки понял - тянуть бессмысленно. Бить надо сейчас, пока тварь эта не успела кликнуть стражу. Но рука тяжелой была, свинцовой. Непросто выхватить нож, когда перед тобой стоит безоружный. И непонятно, то ли Йири настолько уверен в себе, то ли просто лишен чувства опасности...
   - Я многое перенес, - хрипло выдавил из себя Аоки. Только не дать остыть ярости своей...
   - Справедливо. Ты не считаешь? - и, не изменившимся тоном:
   - У тебя нож в рукаве. В самом деле хочешь ударить?
   В голове словно молния вспыхнула, мозг изнутри обожгла.
   - Хочу!
   Аоки качнулся вперед, взмахнул правой рукой - звук пощечины; сильно ударил, даже больно руке. Или не от удара больно?
   Тяжело дыша, посмотрел - враг его стоит спокойно, словно ничего не случилось. След от ладони горит - а на губах улыбка.
   - Зря. Ты и тогда заслужил. Впрочем, если тебе от этого легче...
   Тварь. Снова пытается с грязью смешать.
   - Ты совсем меня не боишься?
   - Но и ты не боишься меня. Сам пришел, и один.
   - Почему не зовешь своих?
   - Успокойся. Раз пришел - будешь моим гостем.
   - Нет! Я тебе не игрушка, - усмехается криво: - Ты ведь все еще мой господин.
   - Да. И наместник этой провинции. Чье слово ты хочешь услышать?
   Тени качнулись к ним - и замерли, повинуясь жесту-приказу Высокого. Йири смотрит на Аоки - пристально, долго. Потом разомкнулись губы - слова звучат тяжело.
   - Решай сам. Либо ты примешь мои условия - либо мне нет резона снова дарить тебе жизнь.
   - Жизнь? Такая, как в руднике?!
   - И там тоже надежда есть. Ты сейчас стоишь здесь - ты жив. Опусти руку. Я не боюсь твоего ножа.
   Аоки знает - это правда. Смерти он не боялся еще тогда, в Сиэ-Рэн. А сейчас - рядом охрана. Вряд ли убить успеет, раз упустил момент. Ранить? И дальше что?
   Никогда он не испытывал столь сильного унижения. Не сумел даже убить - и, хуже того, стоящий перед ним, похоже, и не сомневался в подобном исходе. Не считал Аоки достойным смерти, достойным хотя бы малейшего уважения. Заранее знал, что Аоки придет, что он здесь? Позволил, допустил бывшего слугу до своей высокой особы. Играл, как кошка с мышонком...
   Оставалось одно.
   Блестящее лезвие - это путь в Нижний Дом. Пускай. Неужто оборотень хочет именно этого? Не похоже. Он сказал "дарить тебе жизнь", считая, что все вершится по желанию его. Значит, есть возможность хоть тут противостоять его воле.
   Аоки улыбнулся - отчаянно, дерзко. Холоден и горек горный ветер, холоден, словно сталь. И ветер, и сталь давно уже друзья Аоки, Рысенка - хириши.
   Тот, напротив, смотрит пристально, чуть улыбается.
   - Тебя не сломали копи. Хорошо.
   - В том нет твоей заслуги.
   - Нет, - соглашается он. - И это хорошо, правда? Для тебя - хорошо?
   - Ты знаешь людей. Но не до конца.
   - Да, - легко соглашается. Поворачивается и бросает через плечо:
   - Пойдем со мной в дом. Нам ведь есть о чем поговорить.
   Зрачки Йири - большие, за ними - бесконечные черные реки, текущие среди скал, где нет ветра. Он больше не смотрит на незваного гостя, но говорит для него:
   - Когда-то на Островке я держал анару в руках. Те, что пришли за мной, сказали - еще не время. Теперь я повторю это тебе. Не время, Аоки. И ты... нужен не только мне.
  
  
   Аоки последовал за ним по ступеням, гадая, что из всего этого выйдет. Острая злость прошла, теперь он испытывал только удивление и настороженное любопытство. Человек, которого парень пришел убить, спокойно повернулся к нему спиной и шел впереди, даже нож отобрать не подумал. Задумай Аоки теперь ударить, охрана попросту не успела бы вмешаться.
   Йири провел его по длинному коридору мимо деревянных решеток с вырезанными оленями и лисами, мимо шелковых занавесей, прикрывающих арки.
   - Заходи, - откинул одну занавеску, чуть улыбнулся, взглянув на гостя.
   "Неужели он в самом деле рад мне?!" - мысли Аоки мешались. - "Но почему? Ведь я же пришел за его кровью! Он не боялся меня. О, Небо, он был мне рад! Неужто он так одинок? Но я - из его прежней жизни. Или он скучает по садам Сиэ-Рэн? Но что я для него? Память о том, как он был не один? Напоминание о хозяине... о господине? Вряд ли. Я слишком давно покинул дворец. И наша последняя встреча там..."
   Перед глазами встало спокойное лицо, еще совсем юное, взгляд в проем беседки, в сторону ласточек над прудом, снежинки на хаэне в цвет лепестков аконита...
   "Если быть честным, он хорошо управляет Окаэрой. Как может он, способный лишь подчиняться, сам приказывать людям - и добиваться повиновения? Или ему самому было приказано стать таким - но как можно такое исполнить?"
   В комнате было несколько мягких узких сидений, расставленных вдоль стен, теплых тонов ковры на полу, причудливо изогнутые корни словно выглядывали из углов, похожие на драконов, темные, отполированные.
   - Сядь.
   Аоки присел на кушетку, мрачно спросил:
   - Зачем ты меня сюда привел?
   Наместник вновь улыбнулся:
   - Становилось прохладно в саду. А ты в мокрой одежде, и наверняка просидел в реке много часов, обдумывая, как пробраться в дом.
   - Какого демона ты обо мне заботишься? - возмутился Аоки, чуть дар речи не потеряв.
   - А ты подумай. - И, видя перед собой все то же недоуменное лицо, пояснил:
   - Между нами стоит договор. Я забочусь обо всех своих людях.
   - Можешь подавиться своими благодеяниями!
   Йири с видимым трудом подавил усмешку:
   - Раз уж ты передумал меня убивать или умирать самому, нет смысла отвергать мое гостеприимство.
   - Как же, тебя всегда ведет долг, - издевательски протянул парень. - Но кроме долга ты не более чем пустое место, тень в человеческой оболочке.
   Тот не ответил, подождал, пока слуги, подобные проворным духам леса, не принесут гостю горячий напиток и закуску к нему, и лишь потом отозвался:
   - Долг постоянно ведет человека, неважно, осознает ли это сам человек. Мы сами накладываем на себя невидимые цепи, и нам не уйти дальше, чем позволят они.
   Странно могло показаться, что хозяин дома принимает как гостя того, кто едва не стал его же убийцей, беглого с копей да еще и собственного слугу впридачу. Но только на первый взгляд вся листва зеленая одинаково. У Аоки не хватило бы знания, чтобы словами выразить разницу, однако почувствовать эту самую разницу мог даже самый глупый крестьянин, сроду не видевший вышестоящих. Ибо в приветливом тоне была спокойная сила того, кто обязан заботиться о людях своих, поскольку они - всего лишь слуги. И ноты ровного голоса, плавные жесты и мягкая улыбка могли довести до бешенства, поскольку не таили в себе высокомерия. Высокомерие не к лицу тем, кто и вправду сильнее.
  
   "Я просто дурак, что подошел близко к нему! Надо было нож бросить..." - навязчиво крутилось в голове. А тот - смотрел понимающе, и не говорил ничего.
   - Да хватит! - не выдержал парень. - Считаешь меня идиотом, так и скажи прямо.
   - Нет, не считаю. Хотя сейчас ты ведешь себя не как умный. Ты сделал то, что считал обязательным - попытался сделать, вернее. Но правильно - ты не отказался сам от себя, не спрятался, как ящерица под камень.
   Еще и похвала от него! Чересчур много для одного вечера.
   - Как тебе удалось бежать?
   - Не скажу, не надейся!
   Кивнул. И не сомневался, видимо.
   - Не стану спрашивать. Значит, так было надо... - с непонятной насмешкой: - Пламя не удержишь в клетке, так?
   Аоки счел вопрос за издевку - пламя! То, что в душе горело, то, что вело - смеяться над этим?
   - Считаешь, все в твоей власти? Не только жизни, но и души людей?
   Йири оставил вопрос без ответа, но было видно - задумался.
   - Да, у тебя власть! Но ты делаешь все, что скажут те, кто стоит выше тебя! - запальчиво произносит Аоки, a Йири смеется.
   - Так устроена жизнь. Ты разве станешь дергать за хвост дикую хассу для того только, чтобы показать, что ты ее не боишься? Ах, ты - станешь! - смеется снова.
   И вспоминает, как отстранил от власти командира гарнизона Окаэры, став чуть ли не во главе армии. Дерзость неслыханная. Но ему позволили. Почему? Может быть, потому что верили - он делает что-то лишь на благо стране - и округу?
   Аоки видел задумчивость в глазах, и по-своему ее истолковывал.
   - Неужто тебе чего-то еще не хватает? Ты свободен делать все, что пожелаешь в Окаэре - и этого тебе мало?
   - Я никогда не буду свободным, даже так, как любой горожанин. Особенно теперь. Власть - это обязанность делать многое. Меня приучили подчиняться - и теперь это помогает мне управлять. Но свободы - нет.
   - Подчинение учит править?
   - Одно невозможно без другого.
   - Чушь! Я никому не подчиняюсь!
   - Неужто? И потом, кто идет за тобой? Назови их!
   Аоки молчал, кусая губы.
   - Слова, - наконец отзывается он. - О долге, о подчинении. Но есть и свобода, доступная любому смертному. Что же, не хочешь взять даже ее?
   - Не у кого. Это не кошелек с золотом, который доступен любому грабителю. Только у самого себя человек может взять такое... и дать, разрешить себе. А мои руки пусты - я давно отдал последние капли.
  
   Он поднялся неожиданно.
   - Довольно. Оставайся здесь, не стоит тебе ночью бродить по городу. Утром уйдешь, куда пожелаешь.
   - А если решу сбежать? - в голосе яд, но какой-то разбавленный, не способный убить.
   - Не сбежишь, раз я этого не хочу. Не пытайся лучше, иначе познакомишься с моей стражей всерьез. Подумай хоть раз головой, - и стремительно покидает комнату.
   Ночью Аоки не спал. Хотя, наверное, рад был бы заснуть, пусть даже видеть всю ночь кошмары. Потому что самый большой кошмар находился в этом же доме, отделенный от парня лишь несколькими стенами.
   Попробовал все же уйти - дверь оказалась открыта. И выбор ему оставили, надо же! И нож не отняли... Задвинул створку, сел на прежнее место, мрачно гадая, какое его действие придется больше по душе Йири, дабы поступить наоборот. Так ничего и не высчитав, махнул на бесплодные мысли рукой. Утром обнаружил, что дверь приоткрыта и за дверью никого нет, хотя готов был поклясться, что не слышал шагов.
  
  
   Аоки вышел на веранду, ступени которой плавно спускались в маленький сад. Зелень тут была темной, лохматой; серебристые, причудливой формы камни выныривали из зелени подобно сказочным животным. Сразу за садом находилась протока - открывался вид на горы Юсен.
   Йири стоял, облокотившись о перила, смотрел на протоку и горы. Невзирая на холод раннего утра, одежда его была совсем легкой, из тонкого шелка - в цвет молодой листвы; и сам он казался травинкой.
   Аоки подошел сзади, по-рысьи бесшумно. С усмешкой сказал:
   - Я помню, ты часто любил смотреть в окно на дали дальние...мой господин. Что, птичка все же хочет свободы?
   Тот даже не вздрогнул. Повернулся - Аоки поразило, насколько юным казалось его лицо. С улыбкой ответил:
   - Все богатые дома - клетки, дворцы тем более. Но лучше ли птице на воле?
   Аоки фыркнул:
   - Ненавижу все это! Хижина маленькой Хину гораздо уютнее.
   - Хину? И кто же это? - Аоки заметил, как вмиг изменился наместник: взгляд стал острее, движения - резче.
   - Какое дело? - грубо ответил парень. - Хочешь и ей жизнь искалечить?
   - Значит, пойдешь к ней? После копей познакомились, или она ждала тебя все это время? Неужто бывает второе?
   - Да ты... - словно ветка сосны, ощетинился весь. - Она ждала, надеялась, выходила меня, когда я пришел полумертвым...
   - Прекрасно. Может, ты знаешь еще людей, которые не чтут законы? Что полагается за укрывательство?
   - Какая же ты сволочь, - тихо сказал Аоки. - А я почти поверил тебе... - он отвернулся, сжал зубы.
   Йири рассмеялся тихонько.
   - Не беспокойся. Я знал, куда ты пошел после копей.
   - Так ты знал про нее? Откуда?- от удивления он не почувствовал ярости, хоть его провели, как мальчишку.
   - Эта девочка приходила сюда. Просила тебя освободить.
   Аоки замер.
   - А ты...?
   - Я не стал ее слушать, как видишь. Или ты не бежал?
   "Хину...маленькая Хину..." - Аоки почувствовал жалость, и нежность, и боль за то, что обижено было доверчивое юное существо. - "И ведь мне ничего не сказала потом. Смелая моя девочка..."
   - Почему ты прогнал ее?
   - Скажи, ты был бы мне благодарен, подпиши я приказ о помиловании? - впервые парень видел на лице Йири столь откровенную издевку.
   - Да ты в самом деле нечисть, - по коже прошел мороз. - Это уж слишком!
   - И мне так показалось, - кивнул молодой человек. - И что же дальше?
   - Дальше? - не понял тот.
   - Чего ты хочешь от жизни, Аоки?
   - Я и сам не знаю, - честно признался парень.
   - Почему ты выбрал такой путь?
   - А что мне было делать!? - слегка раздраженно отозвался Аоки. - Ты пробовал бродить голодным по дорогам зимой?? У тебя-то все есть!
   - У меня ничего нет.
   - Кто бы говорил! - пробормотал Аоки немного растерянно, а тот продолжил, как ни в чем не бывало:
   - Тебя любит хорошая девушка. Ты вернешься к ней?
   - Хину...Да, я останусь с ней. Она...заслужила счастье, хоть я и не лучшее, чего можно желать.
   - Да, ты и счастье - разные вещи, - безжалостно подтвердил Йири. - Не считаешь, что подобное "благодеяние" не слишком честно по отношению к ней?
   - Она и вправду мне дорога.
   - Как угодно.
   Молчание повисло, совсем как легкая дымка над протокой.
   - Я завидую вам.
   Словно хрупкая ваза разбилась - испуг, протянутая рука, и лишь потом понимание, что уже нет смысла собирать осколки. Аоки хотел ответить дерзостью, но не получилось.
   - Почему?
   - Вы - живые...
   Снова тишина прошла по террасе, прозрачно-серая, проводя по гладкому камню полами длинной одежды.
   - Я не стану отпускать тебя совсем, Аоки. Иди - желаю вам счастья. Но будет день, и я тебя позову. И ты придешь, даже если не будешь того хотеть. Придешь сам.
   - Это еще почему?
   - Потому что мы связаны... Судьба трижды сводила нас, и я не верю, что она успокоилась, - в голосе почудилось напряжение, словно говоривший и сам не понимал, к добру ли подобное будущее.
   Вода была спокойна. Тихонько покачивалась осока, словно в такт собственным мыслям.
   Аоки ощутил мгновенный порыв опуститься на колено перед ним, не зная иных способов выразить согласие и смутное понимание чужой души, едва ли не жалость - и восхищение. Других таких - не было. И хорошо, что не было.
   Но он сдержался и только сказал:
   - Да. Я приду.
  
   **
  
   - Я просто сбежал, - выдавил Аоки. Непривычно признаваться в трусости. - Похоже, он нуждался во мне...и отпустил.
   - Нуждался? Ты понадобился ему сразу, как бежал с копей? До этого был не нужен? Или, скажешь, это он устроил тебе побег? - она просто задыхалась от возмущения - она, маленькая бессловесная птичка.
   - Подумай, что он сделает, вернись ты к нему!
   - И что же?
   - Такую же тень из тебя, как все его люди! Они могут только следовать за ним, исполняя приказы. Ты - не такой, и он хочет получить и твою душу!
   - Да перестань, - он с досадой поморщился. - Эти сказки...
   - Сказки!? Ты уже наполовину его - и это после всего, что вынес! Почему, Аоки? Что он сделал? Что он сказал, когда ты пришел к нему?? Я не хотела... видит Небо, я пыталась тебя предупредить. О! Я боялась, что он просто убьет тебя, но он куда страшней, чем я думала! - Хину всхлипнула, силясь сдержать громкий плач, и побежала прочь.
   - Вот дурочка, - Аоки поднялся, начал ходить кругами. Позвал наконец:
   - Хину!
   Молчание.
   - Хину! Ну, и демон с тобой, - рассердился он наконец. - Все эти байки...ты меня слышишь ведь, я знаю - ты прячешься вон за тем камнем. Так вот - это байки для женщин. Я достаточно видел, чтобы смеяться над рассказами о Забирающих душу и прочими побрякушками.
   Девушка вышла из-за камня.
   - Пообещай, что не будешь думать о нем.
   - Опять за свое! Я его человек. Он имеет право призвать меня.
   - А ты имеешь право послать его далеко.
   - Ну, знаешь! - теперь Аоки не выдержал. - Это здесь, в горах, неведом долг между господином и тем, кто ему служит, а я все же в столице вырос.
   - Ты ли его ненавидел?
   - Я и сейчас...не слишком люблю. Но я ему кое-что должен.
   - Ты сейчас говоришь это! А раньше - хватался за нож! Что он сделал с тобой?!
   - Будешь моей женой? - спросил грубо, решив одним махом прервать неприятный обоим разговор. Хину глотнула воздуха, запнувшись на полуслове.
  
  
   Глава 8. Игрушка
  
   Кукол найта делают из лучших материалов, одевают в шелк и парчу. Эти куклы дорого стоят - в бедных домах не сыскать их. Найта, забавные, яркие - символ благополучия. На празднике куклу вынимают из сундука и передают из рук в руки по кругу. Веселые добрые найта одарят благополучием каждого прикоснувшегося. Так верят люди, и обряд сей исполняют с особенным удовольствием - и дети, и взрослые.
   Праздник длится три дня, и полны радости эти дни.
   А еще во время праздника сури-ко человек, играющий Посланника Неба, ходит из дома в дом, принимая все приглашения. Его посещение - радость для хозяев и приглашенных гостей. И невозможно отказаться от приглашения. И, чем полнее одарит тебя Посланник, тем удачней будет твой год.
  
   ...
  
   - Скоро день сури-ко. Я должен участвовать в представлении. - Глаза Айхо блестели, плескалось в них солнце.
   - Какова твоя роль?
   - Посланника. Готовиться к этому...неделю, не меньше. Обряды, вы помните?
   - Помню. Значит, будешь принимать приглашения?
   - Иначе нельзя, - немного растерянно говорит тот.
   - Конечно. И отказать в исполнении желаний нельзя, не так ли? - очень спокойно спрашивает.
   - Отказать? Зачем? - растерянно спрашивает актер. - Это же праздник...
   - Ты свободный человек. Ты можешь идти.
   Ни разу не слышал такого голоса. Холодный... неживой. Именно такой голос услышать боялся тогда, в самом начале... услышать, а потом увидеть проступающий знак. И сейчас испугался не менее, только иначе.
   - А потом... вы позволите мне вернуться? - язык немеет от дерзости произнесенного.
   - Зачем? Либо ты здесь, либо нет. Я не собираюсь делить свои игрушки с другими.
   Только охнул, - настолько больно стало, что даже не закричать. Склонил голову, руки упали. На пол опустился - поникший стебель. Ощутил смычок под рукой - словно живое в ладонь толкнулось. Не думая, поднял его.
   - Раз взял, играй.
   - Да, господин, - прошептал. Тихо - чтобы услышать, надо было к губам нагнуться. Не слышал.
  
   Так же тихо запел тоо - смычок словно боялся поранить струны. Айхо сидел на полу, неудобно играть - но не двигался. Только пальцы и кисть, в которой смычок, порхали над полом. Красная безрукавка казалась большим лепестком мака. А цветы, вышитые на ней, были белыми.
  -- Я не держу тебя, - голос, как всегда, ровный, певучий. И равнодушный. - Нельзя запирать искусство. Ты сам согласился и хотел быть здесь.
  -- Я не знал...
  -- Теперь знаешь. Ты не нуждаешься в моей защите, я не нуждаюсь в кукле - найта. Больше разговоров не будет. Думай сейчас.
   Тоо замирает на миг - и снова плачет безнадежно и тихо. Он не возразит. А что тут сказать? Нельзя плыть по двум рекам сразу. Айхо вернется - вернутся и те, другие. Разве иное возможно? Он - всего лишь игрушка, из тех, которыми восхищаются на празднике кукол. Да...и после укуса змеи спасали всего лишь игрушку. А разве же он - настоящий? Актер, носящий чужие лица. Чужие...
   Сказать, что отныне никому не позволит коснуться? Да разве поверит? И если без защиты своей оставит, рано или поздно придется у других защиты искать. Так уж заведено для таких, как Айхо.
   Сцена... Темнота зала - и светильники, бросающие призрачные круги на деревянный настил подмостков. Неслышное дыхание зала... Когда Айхо стоит на шершавых досках, слышит биение сердца героя, который отдал ему все, лишь бы на короткое время стать живым. А он сам - кто? Неужто всего лишь красивая кукла? Но как неживое может дать жизнь?
   - Кто я, мой господин? - шепотом произносит, не опуская смычка.
   - Ты - это ты. А вот какой ты, реши сам.
   Это звучит сухо и безразлично. И неподвижно лицо, и взгляд свысока - так богатый всадник на лужу посмотрит, по которой породистый конь проскакал.
   И не выдерживает Айхо этого взгляда - тоо зазвенел, из рук выпущенный.
   - За что?! - простирается на полу, - так падает раненый, знающий, что умрет, тот, чья рука пытается зажать рану, не пустить кровь наружу - бесполезно. Не плачем, кровью захлебывается, позабыв про должное обращение:
   - Кем ты меня считаешь - куклой без души, без привязанностей? Найта, и только?! Если я ничего не значу, вели убить сейчас! Сделай, что хочешь - лишь благодарность услышишь! Только не так, безразлично! Я же поверил тебе!
   Приподнялся на локте, к шелку ханны Йири щекой прижался - фиолетовая прохлада, горные сумерки. А циновка, на которую упал до этого, узор свой на коже оставит надолго.
   - Ты - сердце мое, сцена - воздух. И без тебя не могу, и без театра, где вырос... А остальное... Я же не виноват, что другого узнать не успел! Убей...прикажи, это сделаю сам, если слугам не хочешь доверить...не могу больше...
   - Иди.
   Равнодушные сумерки, легкие. И голос им под стать.
   - Не навсегда?! Нет?!
   - Иди.
   ...Теперь плачет - капли большие, тяжелые. Не напоказ, давно уже не напоказ - а сейчас и вовсе - один. Никого больше в комнате нет. Дорога пуста.
   Подмостки ждут Айхо Инорэ, сад зовет свой алый цветок. Свободен. Один.
   Два дня спустя был праздник сури-ко, радостный день.
  
   **
  
   ...Куклы танцуют, в их руках - игрушечные музыкальные инструменты. Только почему-то в центре он постоянно видит себя с такой же игрушечной кисточкой - и печатью. Кукольный хоровод вертится вокруг него, и радость на искусно раскрашенных лицах.
   "Я пытался получить что-то иное. И дать иное. Смешно..."
   Единственный был - живым. Но он ушел - и правильно. Живому не место здесь. Правильно...
   Вспомнил, как Асахи сломал футляр и швырнул в угол. У Йири не хватит сил сжать футляр так, чтобы сломать. А бросить - смешная выходка. Нелепая.
   "Я схожу с ума..."
  
  
   В доме главного судьи ему всегда были рады. Еще когда хозяин дома считал тихим и безобидным молодого человека, прибывшего из Столицы, чтобы занять самый высокий пост.
   Совсем юная девушка с лентой принесла поздние цветы - огромные, белые. Склонилась при входе, выпрямилась, положила цветы в нишу. Так, без вазы - словно в саду.
   Красивая игрушка. Взгляд остановился на отточенных движениях ее рук и на гематитовых браслетах. Заметив интерес на лице гостя, господин Исуру еле заметным жестом дал девочке понять - замри на месте. Пусть он смотрит на тебя.
   Он и вправду смотрел. Разглядывал такое знакомое.
   "Я пытался забыть про вас. Но я - такой же, как вы. Вы должны быть моей свитой, и только вы... Но так не получится - значит, вы должны быть в моем доме. Так - правильно".
   Исуру понял, что гость не станет возражать против подарка.
  
  
   Ночью в саду пел къонг, пересмешник. Птица, которая издевалась над целым светом, и никто не властен был наказать ее, или хотя бы заставить прервать прихотливую песенку.
   - Возьми, - Йири протянул девочке золотую застежку - причудливое сплетение стеблей и бутонов горицвета, тончайшую работу ювелира. Сюда бы алые камни... но таким, как она, не пристало носить самоцветы, кроме одного. Заметил - она испугалась. - Что-то не так?
   - Господин мой... она же бесценна, - девочка говорила только когда велят. Хорошая выучка...
   - Пустое. Красивые изделия нуждаются в подобающем обрамлении.
  
  
   Он должен был почтить своим присутствием праздник. Заставить никто не мог - все равно, должен. Быть среди смеющихся горожан столько, сколько необходимо. Среди? Нет, над ними. Кто же осмелится подойти близко? И кому он позволит подобную дерзость?
   Серебряный воздух, и высоко-высоко - летящие точки. Птиц держит небо, людей - земля.
  
   Волосы у девочки были, словно шерстка котенка. А лицо не менялось с наступлением сумерек.
  
   ...
  
   Не хотелось заниматься ничем. Раньше, даже когда просто стоял неподвижно и смотрел в окно, само существо его было занято созерцанием. Сейчас - ничего.
   Девочка эта, игрушка... ее можно убить, она постарается даже не вскрикнуть. А ему словно камень на шею... нет, все тело - камень.
   Он обернулся к лампе, но она не была зажжена - день в полном разгаре. Мертвая лампа. Бездумно протянул руку, открыл резную шкатулку с самоцветами, достал один - алый. Ограненный, он ярче горел, смеялся. В нем жил огонь.
   Поднял самоцвет выше, вглядываясь внутрь.
   Стенки каменные то ли оберегают огонь, то ли держат пленником. Или все это иллюзия, причудливая игра света, а никакого огня и в помине нет?
  
   Девочка не поднималась с ковра, не поднимала глаз. Красивая. Тело словно выточено из шелковистого смуглого дерева. Камень и то более живой, чем она.
   Куклы... и ему нужно быть среди них. Кукла, сотворенная из человека - лучшее, что можно увидеть. Просто люди не бывают настолько изящными, настолько безукоризненными.
   Прижал пальцы к виску.
   А еще есть актеры. Совсем другое, словно оборотная сторона вышивки.
   Он никогда не поймет этих детей подмостков, потому что он никогда не играет.
   Неискренние, непостижимые, неправильные. Но можно смотреть на них - и сознавать, что ты - по другую сторону? Легче смотреть на ложь, на изначально искусственное, чем видеть несовершенное настоящее - или совершенное, но уже неживое.
   И все же хотя бы один из них смеется, когда весело, и кричит, если больно...
   Йири приказал сопровождающим следовать за ним к театру Рэита.
  
  
   **
  
   На празднике Айхо улыбался отчаянно - серебряная краска на лице, подведенные фиолетовым и синим глаза. Совсем прежний, только немного испуганный. Чего бояться-то? Однако, стоило протянуть к нему руку или случайно коснуться, вздрагивал, и тут же вновь улыбался, словно ему грозило жестокое наказание, и улыбкой надеялся очаровать невидимого палача и тем если не спастись, так хоть отсрочить неминуемое. Потом был пир, и не в одном доме, во многих, и надо было заглянуть везде, откуда пришло приглашение. Он и заглядывал. Только потом, сопоставив, поняли, что везде вел себя одинаково - появлялся, словно серебристая звенящая дымка, весь в невесомые струящиеся складки завернутый, и на лице маска была. Снимал ее на миг, как положено, и исчезал вроде краску поправить. Только пока его ждали, оказывался уже в следующем доме. Так за долгую ночь обошел многих, и нигде не остался хотя бы на четверть часа. Многие были в гневе, однако сказать ничего не могли - появился, ни отказом, ни чем иным хозяев не оскорбил. А дальнейшее - дело желания. Не умеет сказать "нет", так и не говорил. Попросту исчезал.
   - Ну, ты себе нажил неприятностей, - хмуро пророчил Вьюрок на другое утро. - Мало было змеи? Теперь-то никто не защищает тебя. Смотри, подстерегут вечером, заберут в дом на окраине или вообще в какую деревню, и все.
   - Пусть.
   - Да ты в уме ли?
   - Да. Если заберут силой, моей вины в том не будет.
   - С чего это ты за прошлое вину начал чувствовать?
   - Не за прошлое. Не хочу - в настоящем.
   Вьюрок и еще двое по-очереди ходили за ним повсюду следующие два дня. Вроде как обошлось, или отложили расправу. Айхо же, не замечая следящих за ним друзей, бесстрашно порхал по улицам, хоть ночью один, хоть в самых опасных районах, словно нарочно искал чего на свою голову.
  
   А потом был спектакль, пьеса известного автора - "Серебряный свет и осока".
   Фигуры в белом, зеленом и черном - смерть, жизнь и тайна - цепочкой двигались по сцене, бесшумно, и серебряные светильники в их руках горели робким огнем. Айхо был один среди них - без маски, без капюшона. Алая повязка на лбу, колокольчики на запястьях. Беззащитный - один.
   Перед взором его все смешалось - и юноша не понимал уже, где игра, а где явь...
  
   Он шел по небу...среди неба.... порой забывая, кто он - и вдруг услышал детский голосок.
   -Айхо!
   Оглянулся на голос - неподалеку стояла девочка в белых одеждах, похожая на цветок озерной лилии..
   - Не правды ли ты ищешь?
   - Нет. Я ничего не ищу
   - Тогда иди дальше...
   - Кто ты?
   -Я... правда... Но ты ищешь не меня... - она исчезла.
   Шел дальше, а по щекам текли слезы, смывая звездную пыль - серебряный грим.
   - Айхо! -послышался звонкий голос - Айхо!
   Он оглянулся - скорее на голос, чем на имя. Не понимая, кого зовут. Девушка, юная и прекрасная....
   - Не надежды ли ты ищешь?
   - Что такое надежда? Ее нет у меня. И не надо...
   Она исчезла... Он сел прямо там, среди темноты, обхватив руками колени
   И снова голос. Мужской на сей раз.
   - Айхо, Айхо! - его звал могучий воин, в сияющих бронзой доспехах и с оружием.
   Айхо посмотрел искоса, толком и головы не поднял.
   -Не мести ли врагам ты ищешь?
   - У меня нет врагов.
   Воин исчез. Юноша не двигался с места. И снова голос, тоже мужской, но старческий
   - Айхо, Айхо! - на сей раз это был белобородый старец, с добрыми и мудрыми глазами. - Не милосердия ли ты ищешь, малыш?
   - К кому?
   -К себе и к миру.
   - У кого?
   -У себя и мира.
   - Я никогда не желал миру зла. Во мне не надо искать милосердия, оно было всегда. А миру нет дела до себя самого.
   - Значит, не меня ты искал. Что ж, у тебя один путь - к старухе с большим котлом. Она знает все и обо всем. Она знает и то, чего ты ищешь. Она позовет тебя по имени. Но помни - она та, чьего имени страшатся люди всех миров. Она потребует у тебя платы за познание. И если слишком высокой покажется тебе цена -в свой черед позови по имени ту, кого не встретил ты на небесном пути.
   И старец исчез.
   Он лег прямо там, раскинув руки, и глядя... вверх?
   Молчание, долгое как вечность.
   И вдруг...
   -Айхо! - голос старческий, дребезжащий -Айхо!
   - А? - юноша обернулся, испытывая лишь безразличие. - Кто меня зовет??
   Он увидел старуху. Она шла с трудом, опираясь на клюку, волоча за собой пустой котел.
   -Помоги мне, Айхо. - проговорила.
   - Конечно, бабушка! - кинулся к ней, подхватил котел. - Куда нести?
   - Да здесь и поставь сынок... ох, умаялась... набери -ка звезд, да разведем огонь...
   - Звезд? - удивленно рассмеялся
   - Звезд, звезд... звезды - лучшее топливо. вот тебе корзиночка да лопаточка - подала ему корзину и лопаточку - они были сделаны из чего то белого....кость.
   Айхо отправился набирать звезды... точнее, снимать их с неба. Перепачкал все руки серебряной пылью, но набрал полную корзинку - при касании лопаточки звезды высыхали... и падали в подставленную ладонь.
   Вернулся к старухе.
   - Вот, бабушка
   -Высыпай их на землю сынок.
   Высыпал. Старуха сложила их горкой.
   -Теперь как бы нам воды добыть...возьми ведрышко, Айхо, зачерпни немного неба... - и ведро было из белой кости
   Зачерпнул - и небо стало жидким. Старуха вылила его в котел.
   -А теперь огня бы.. дай-ка руку, сынок.
   Как завороженный, он протянул руку
   Она достала иглу из белой кости... уколола его ладонь, и кровь брызнула на сложенные звезды... и заплясал огонь...
   - Почему?- растерянно спросил Айхо, глядя на пламя.
   -Нет лучше огня, чем огонь из крови, сынок... Ну, готово, - старуха прищурилась: - Знаешь ли, кто я, малыш?
   Юноша качнул головой.
   -Меня люди Смертью зовут, - проговорила старуха.
   Айхо взглянул на нее - а ведь не страшно. Кивнул.
   - Я хочу взять твою жизнь, Айхо. Твою молодую жизнь. Для того и огонь разожгла.
   - Такова твоя плата за помощь?
   - Такова моя суть. Я - Смерть. Смерть возвращает память...память и боль. Но отбирает жизнь. Ты и так помнишь все. Значит, мне нечего дать тебе.
   - Я бы хотел только одно, - сказал он с тоской. - Я не встретил этого...
   И прозвенели в воздухе слова Милосердия.
  
   "Иди прямо - придешь к старухе с большим котлом. Она знает все и обо всем. Она знает и то, чего ты ищешь. Она позовет тебя по имени. Но помни - она та, кого страшатся люди всех миров. И если захочешь спастись от нее - позови по имени ту, кого не встретил ты на Небесном пути. "
   И он позвал... громко... звенящим от напряжения голосом - ту, что так и не встретил...
   - Если ты есть - найди же меня!
  
   ...
  
   Он исчез, дымом растворился в вечернем воздухе. Несмотря на то, что потрясла его игра зрителей, и многие жаждали хоть слово сказать ему. Знал - друзья и другие актеры будут обижены, и все же простят. Прощали всегда. Айхо покинул Квартал и пошел вдоль реки - круглые оранжевые фонарики горели над лодками. А вода была тихой, черной. Глубокой. Лодочники со смехом что-то говорили ему. Айхо присел у кромки воды, смочил пальцы, взял в руку ракушку с острыми створками. Долго вертел ее - бездумно, пока не порезался.
   Задумчиво поглядел на ладонь - кровь поблескивала в свете луны и фонариков. Юноша поднялся, побрел дальше, на окружную дорогу. Тут было совсем темно. Темноты он боялся, как и одиночества. Мало ли кто или что блуждает во тьме...
   Добрался до старого ильма - обнял широкий ствол, прижался к коре. В детстве все горести дереву-другу рассказывал, а сейчас - что расскажешь?
  
   Холодно было. Когда совсем замерз, медленно оторвался от древесного ствола, пошел дальше.
  
   Айхо плелся, не думая - уже глухая ночь наступила. Только чуть ли не носом в ограду уткнувшись, понял, где очутился. Пустым был маленький домик. Юный актер опасался пустых помещений, кроме разве что родного театра. Но во двор зашел, не раздумывая. Калитка не заперта. Мимо коновязи прошел, мимо кустов шиповника - те давно не цвели, осень. А последних ягод не видно было сейчас. Песок еле слышно под ногами поскрипывал, словно еще кто живой рядом шел.
   Юноша на ступени поднялся, на ручку двери нажал - дверь легко поддалась, отошла в сторону. Сам не понимая, как решился в пустой дом зайти, через порог перешагнул. Дом пустой и чужой...нет, не чужой. Родной. Поэтому и не страшно.
   Айхо добрался до комнаты, где жил недавно, бросил взгляд на решетку - да, ее починили. Не раз видел новую - а все кажется, застанет изломанную, через которую к жизни вырвался. Свернулся на постели калачиком. А вокруг тихо было, совсем тихо. Звуки порой доносились издалека, но дом их в себя не пускал. То ли гостя оберегал, то ли пленника сторожил. Не сразу понял Айхо, что слезы по лицу катятся - тоже тихо, безнадежно - не остановить. И не останавливал, и волосы с глаз не откинул. Только еще больше сжался в комочек.
   И так было долго.
  
  
   Не сразу увидел, что в дверном проеме кто-то стоит. Замер, сердце прямо к горлу скакнуло - ведь ни единого звука не донеслось... как?? И... кто??
  -- Не бойся.
   Голос услышав, только вздохнул судорожно - сердце, миг назад в горле стоявшее, упало куда-то в пропасть.
  -- Иди сюда.
   Словно в беспамятстве, качнулся вперед, упал на колени, вцепившись в край ханны - под пальцами шелк сминался, а с губ совершенно бессвязное срывалось, и неосознанно-дерзкое:
  -- Не могу... не могу я так больше...пожалуйста...
  
   Йири поднимает мальчишку, в первый раз прижимает к себе. Крепко держит, пытаясь согреть, унять дрожь его.
   - Да успокойся же... хватит. Не с чего так...
   Хотел много сказать, но в горле пересохло, и единственная фраза удалась:
  -- Почему - здесь?
   - За тобой следил мой человек. Близко не подходил. Слежку шини разве что осенние цикады выдать могли, да и те полусонные... Но и без него я знал, куда ты направишься, - улыбнулся: - Даже сейчас в городе не так безопасно, чтобы оставлять тебя одного.
   И легонько отстранил Айхо - словно выставил за границу некоего круга, куда впустил по ошибке. Вгляделся в расширенные глаза мальчишки:
   - Доволен ролью своей?
   - Не знаю...
   - А прошлым... праздничными днями?
   - Да, господин. - К чему оправдываться? Он не сделал ничего, достойного порицания... а Высокий либо знает об этом, либо не захотел знать. Тогда и оправдания бесполезны.
   Сказал - и вновь опустился на пол, глядя перед собой - далеко, на ту дорогу в черном небе. Услышал, что позвали по имени - как и там.
   - Айхо!
   Не осмелился отозваться.
   - Скажи, неужто нравится подобная жизнь?
   - Это было совсем неплохо... раньше.
   - С двенадцати лет? Ты и сейчас почти ребенок еще... слишком рано.
   Айхо ответил, и слова горькими были, словно мед диких пчел:
   - Те, что рождены наверху, имеют право оставаться детьми куда дольше. Простите, мой господин.
   Йири кивнул задумчиво:
   - Да, ты прав.
   - Я не говорю о вас, - поспешно добавил юноша. - Такие, как вы, верно, взрослые с самого детства.
   - Нет, Айхо. Но об этом не будем.
   - Простите, - он опускает лицо. Но не выдерживает:
   - Все мы - игрушки... Все, кто умеет развлечь. Так какой смысл в таланте? Стать тем, за что платят дороже?
   - Это не так, - голос медленный, словно говорящий всерьез думает над собственными словами - и преодолевает сопротивление их. - Можно стать большим. Трудно это...но можно. Тебе дано подлинное. Если удастся - ты проложишь дорогу, по которой пойдут другие.
   - Другие - кто? - кажется, он забыл, с кем говорит - неподдельная горечь в словах. - Те, у кого власть, у кого сила, ходят по своим тропам.
   - Нет, мальчик. У всех есть душа. Даже у тех, кто кажется тебе воплощением всемогущества. Душа, которая так же ранима и просит счастья, - и завершает на сей раз очень тихо: - Я знаю.
   - Я хотел бы стать одним из ваших людей. По-настоящему служить вам.
   - Ты делаешь больше.
   - Нет... я всего лишь исполняю повеление наместника, но не приказ моего господина, - он помедлил, - но... иначе ведь быть не может, правда?
   - Актеры могут быть на службе у кого-то, но это неправильно. Разве что они - тайные шин. В другом случае нельзя прятать то, что должно принадлежать людям.
   - Людям...всем, без разбору. А ведь они разные.
   - Ты совсем не о том. Чистое пламя нельзя прятать в колодец. А ты боишься, что я оставлю тебя?
   Он кивнул, избегая смотреть в глаза.
   - Клятва верности и господина обязывает заботиться о слуге. Но у тебя другая дорога.
   - Нет у меня дороги...
   - Ты уже стоишь на ней. Только боишься открыть глаза.
   - Да.. Алый Цветок, - усмешка такая, словно ему больно. Однако лицо тут же становится беспечальным. - Мне есть, чем гордиться. Не каждого так назовут.
   - Как думаешь, какой цвет у сердца? Тебя зовут так, как надо. - Йири протягивает руку, касается его волос кончиками пальцев. - Смотри в глубину - там подлинная суть слов, а не то, что им приписали люди.
   Айхо помедлил, спросил неуверенно, не понимая, простили его или же нет:
  -- Можно остаться?
  -- Конечно. Тебя будут охранять всю ночь. Разожгут огонь... ты же замерзнешь иначе.
   - А вы меня покинете?
   - Я должен. Никто из нас себе не принадлежит.
  -- Не бросайте меня, - шепчет беззвучно.
  -- Я вернусь, как только смогу. Или не веришь?
  -- Я люблю вас.
  -- Я знаю, Айхо.
  
   **
  
   Зима пролетела, как не бывало. Теплая для северо-запада. Снегу выпало почти по колено, однако он не обжигал пальцев, а словно согревался в ладони. Дети играли в снежки, как-то и Ниро с детишками слуг затеял такую забаву.
   В округах все было спокойно, сонно даже. Впервые за долгие месяцы Йири мог отдохнуть. Но отдыхать он отвык, и понятия не имел, чем заняться. Пробовал обучить Айхо верховой езде - тот лошадей любил, но побаивался; однако актер оказался не слишком способным учеником. На прогулки Высокий брал его и Ниро, охрана держалась сзади. А мальчишки-ровесники, один в светло-синем - цвета Дома Хита, а другой в черном, в надвинутых на лоб капюшонах, следовали за ним - первый радостно и свободно, второй отчаянно сжимая поводья, чуть ли не вцепившись зубами в гриву.
   Разве что Ниро догадывался, почему господин порой останавливает коня и смотрит бездумно, словно рассчитывал встретить кого-то и вспомнил, что этого кого-то здесь нет. Догадывался - но лишь наполовину. И даже он не мог понять, почему господин держит при себе мальчишку-актера и редко всерьез обращет на него внимание.
  
   В театре Айхо часто бывал, играл на сцене, как прежде - больше его не трогали, разве что поглядывали издали.
  
   Зиму прожили. Вслед теплой зиме и весна пришла ранняя, только снег стаял - бронзово-зеленые жуки закружились в воздухе с грозным гудением, ящерицы позабирались на камни и грели спинки под солнечными лучами.
   Айхо, подобно девушкам, набрал первоцветов и украсил весь домик, даже конюшню не забыл. Лошади, и той цветы в гриву вплел. А второй венок ей на шею надел. Наместник увидел, и долго смеялся - как же иначе, при виде собственного скакуна, лучше которого не было на всем севере, убранного съеденным частично венком. Таким веселым, как этой весной, Йири еще не видел никто в Окаэре, никто и помыслить не мог, что он бывает таким.
   И люди шептались - с чего бы? И не сулит ли это решительных перемен в жизни провинции или города?
   А потом наступила весна настоящая - сады зацвели, гул темно-золотых пчел наполнял воздух.
  
  
   На невысокой каменной тумбе, на берегу реки стояла фигурка, держащая тоо в руках. Праздник весны - не дело запираться в домах, если деревья усыпаны белым и розовым снегом, если вода бежит, обновленная. Не дело запираться в домах, когда все вокруг радуется - и не след закрывать свои чувства на ключ, словно ставни зимой от мороза. Нельзя, но по-человечески! Как можно противиться миру, если мир предлагает разделить с ним полет и радость!? Если мир уничтожает старое, отжившее, словно ломается лед - и тает, словно сухая земля вскрывается, выпуская росток?
   Айхо стоял неподвижно - только рука со смычком летала. Обычно тоо держат сидя, но сейчас мелодия не позволяла этого. Фигурка в темно-красном на темном возвышении. Музыка радости - серебряный свет заливал все вокруг, смеясь и ликуя. Гневная музыка - скалы вздымались, проклиная тяжесть свою, кипящие реки взлетали в небо, и солнце сжигало само себя, не в силах более умирать каждую ночь.
   "Вот каким ты бываешь!" - успел подумать Йири, и больше не думал уже ни о чем. Перед глазами возникла огненно-золотая птица, она билась о клетку, разрывая ее, словно прочную паутину. Далеким насмешливым эхом звучал голос Аоки, ребенка огня, но его заглушала музыка.
   - Довольно! - горстью ледяных игл вырвался голос. Люди вскочили, оцепенев. Но музыка не подчинилась - всадники ветра неслись сквозь туман, как нож летит к сердцу. И рвался из сердца другой клинок - собственная душа.
   - Довольно, - едва шевельнулись губы, и музыка оборвалась. Но гнев ее все еще наполнял воздух.
   Движение руки - и люди спешат разойтись. А Йири подходит к тому, кто застыл на каменной тумбе. Руки Айхо дрожат, и слезы в глазах. Он совершенно обессиленным выглядит.
   - Ты что-то сделал сегодня, - говорит ему Йири. - Но пока я не знаю, что. Возможно, сделал ты это зря.
   И он тоже уходит.
  
  
   Долго сидел, опустив подбородок на сцепленные руки. За стенами шуршал ветер, а может, горные духи подобрались поближе к дому и шептались друг с другом. Когда-то он видел их - там, дома... в деревне. И в Сиэ-Рэн - тоже видел. А здесь - позабыл, что они живут на земле. Когда-то он умел рисовать их обманчивый облик, и люди с опаской смотрели на эти рисунки. Когда-то он рассказывал сказки, в которые люди верили. А теперь...
   Дарители. Оба. Но один отдает все до капли, не жалея себя, безрассудный, по-детски доверчивый даже к врагам. А он, Йири, построил высокие стены, и делает только то, что его обязали делать. Много, и пользу приносят его дела - но все же...
   И как называют его самого?
   А вокруг - игрушки и толпа чиновников, не видящих дальше собственного носа и тех бумаг, что лежат перед этим носом, чиновников, похожих на высушенных морских коньков. Потерять то, что еще не умерло... ох, как не хочется. С чего бы? Ведь недавно еще об этом не думал. Не до того было. Мало ли - пустота, зато дел по горло.
   А потом появился мальчишка, следующий за любым, боящийся темноты, пьющий киуру, не умеющий достойно распорядиться даром своим - и правый в самом главном. Или же нет? Но почему он тогда - настоящий, несмотря ни на что?
  
   Эту ночь Йири не спал. Закутавшись в темный шелк, стоял на ветру и смотрел на серебристую рябь реки. Холодно было. Музыка все еще звенела едва слышно - в шорохе листьев, в комарином гудении, в перекличке ночных птиц и случайно доносившихся окликах.
   Привычно пусто - но почему-то больно от этого. Словно не просто вылили воду из сосуда, но тщательно отчистили стенки изнутри и снаружи. А с рассветом он понял, чего так не хватает.
   Прошел в свою комнату, велел принести бумагу, краски и кисти.
  
   Он давно не рисовал. И теперь с некоторым удивлением держал в руках лист- будто недоумевая, почему не брался за любимое дело столь долго и получится ли хоть что-то теперь. Небо, розовое, по-утреннему застенчивое, распахивало просторы для птиц. Йири не смотрел на краски. Он слушал утренние голоса. А потом потянулся за кистью.
   ...Розовые и серые горы, тропинка, на переднем плане - стебельки чабреца. На одном из них - паутинка, и роса, крошечная капелька, вот-вот сорвется с листа. Нежная дымка, полуразмытый рисунок. Спокойный и тихий, как сон ребенка возле матери.
   Йири смотрел на готовый рисунок. Столько покоя было в горном пейзаже, столько ласки и жизни. А солнце уже шествовало по небу уверено, и, всего в пол - ани отсюда, проснулся уже белый домик, украшенный каменной золотистой резьбой.
   - Айхо... - сорвалось с губ вслед за улыбкой. - Спасибо.
  
  
   Глава 9. Печать
  
   - Позвольте взглянуть? - Айхо робко потянулся к руке. Перстень этот он видел неоднократно, и мельком оттиски, оставленные им, видел; однако рассмотреть как следует не удавалось. Господин с улыбкой протянул руку - на золотом круге печатки взмахивал крыльями журавль.
   - А для важных приказов - большая печать, - нараспев произнес юноша. - Там - такая же птица?
   - Почти.
   Айхо невольно покосился на занавеску - что в соседней комнате был тайник, где эта большая печать и лежала, он догадался. И стыдно было за собственную догадку - ведь не по рангу знать о подобном. Но что поделать, если господин не настолько таится от Айхо, чтобы умение наблюдать не сыграло шутку?
  
   Господин присел на низкую кушетку у стены, обтянутую шелком, привычно расправил складки хаэна текучим движением кисти. В окно были видны только кусты и далекие узкие тополя - словно не в городе находился дом.
   Тихо. Но здесь - теплая тишина, и движется по стене солнечный лучик.
   - Иди сюда.
   Айхо торопливо пересекает комнату и опускается на пол подле него.
   Такая знакомая поза...сам - долго...только этот - совсем другой. Этот - искренне рад. И не знает...
   - Сядь рядом, - Йири протянул руку, предлагая растерянному мальчишке равенство. Тот повиновался, но, кажется, был испуган немыслимой честью. А Йири продолжил:
   - Все правильно. Ты заставляешь людей смеяться и плакать, вспоминать, что они - люди... Тебе ли считать себя низшим?
   Накрыл смуглые тонкие пальцы ладонью, удерживая.
   - Но вы...всё же хотите меня оставить? - голос, только что солнечный, тускнеет и становится хрупким - крыло мертвой бабочки. Йири не отпускает руку.
   - Разве похоже? Нет, не хочу.
   - Небо свидетель, моя душа - ваша. Будьте посредником между землей и Небом для нее, - вырывается у мальчишки.
   Йири еле заметно склонил голову:
   - Я не стану давать обещаний. Но я хочу тебе только добра.
   Это большее, что он может сказать.
   А в комнате очень светло. И нет больше фигурки на полу, у ног другого. Айхо не поймет ничего, и все равно, правильно - так.
  
  
   Ливень прекратился, и запах влажного сада был в комнате.
   Далеко заполночь утекло время, не замечали его - но глаза юноши слипались, вместо свечи ему виделись хороводы светящихся бабочек. Голова стала тяжелой - он уронил ее на маленькую подушку. Ощутить холодный щелк под щекой было блаженством.
   Попытался подняться, опершись на руку, но сон пересиливал.
   - Спи.
   Зашелестели страницы - Йири склонился над книгой; свеча поймала его тень и принялась играть с ней, беспокойное пламя.
   - Спи...
   Юноша хотел еще что-то сказать, может быть, попросить извинения - но с облегчением понял, что можно ничего не говорить, что все хорошо. Просто устал - как любой человек. Темные волны качают - как хорошо...
   Поначалу ничего не снилось - ни тени образа, но потом беспокойный сон пришел к Айхо. Показалось, кто-то зовет.
   - Что? - вскинулся он, распахивая глаза.
   Йири смотрел в окно. Сад из окна казался заброшенным и одиноким - островок среди ночи, наполненный вспышками светляков.
   - Двенадцать лет...
  
  
  
   Наутро Айхо ушел к реке. Ему хотелось петь от счастья, петь - и смеяться одновременно, но одновременно не получалось, и он просто смотрел по сторонам сияющими глазищами.
   Над зарослями осоки пролетел небольшой белый журавль. Айхо засмеялся-таки, увидев его - и вспомнил того, золотого. Нет. Этот - куда красивей. Он живой. Теплый. Правда, золото, согретое рукой человека, не менее теплое.
  
   **
  
   - Хуже некуда, - без выражения сказал один человек другому. - Провинция стоит перед ним на задних лапках, в деревнях и бедных кварталах боятся до потери рассудка. Такая власть у одного человека... она сопоставима только с властью Солнечного над всей страной. И почему только Благословенный допускает подобную дерзость?
   - Речи верного подданного - дело хорошее, только повторите их наместнику. Он оценит. Впрочем, награды вы ими не заслужите. Скажите лучше, стоит ли попытаться еще раз?
   - Я и думать об этом не стану, вскинулся первый. - У него превосходная стража... и шин. Только хэата могли бы добиться успеха, но они служат повелителю.
   - У меня есть лучший выход. - Второй потер переносицу. - Так мы не навлечем опасности на себя.
  
   ...
  
   Ветки акации с мелкими желтыми цветками заглядывали в окно. Айхо сидел на подоконнике, прижавшись к раме.
   - Помоги! - чиновник, пожилой уже человек, склонился перед ним, делая шаг вперед.
   - Я не могу! - Айхо дернулся назад, совсем вжался в стену.
   - Ты же сам бывал беззащитным!
   - Я не нарушал закона, - неуверенно проговорил юноша.
   - А они - разве все виновны?
   Айхо прижал руки к груди, словно защищаясь. Безрукавка его, молочного цвета, оттеняла смуглые руки.
   - Но я не могу!
   - Как просто таким, как ты! Сказать "не могу" и нежиться подле сильных, позабыв, что в мире есть и страдания!
   Айхо не умел говорить "нет". Если и приходилось, то его хватало на одно, реже на два таких слова - и, если просящий не отступался, Айхо сдавался, не способный противостоять натиску. А уж противостоять напору, обращенному в форму мольбы... Больше всего актеру хотелось раствориться в стене, или сбежать на волю, куда угодно из этой комнаты. Мечтал - вот сейчас войдет кто-нибудь из актеров... Пытался рассматривать, как цветет акация, и не глядеть на человека напротив. Но не мог не слышать его.
   - Чем ты рискуешь?
   - Но ведь побег обнаружат. И узнают, как это было сделано...
   - Но лично тебе - что грозит? Даже если ты будешь наказан, неужто Высокий не смягчится, не пожалеет тебя, поняв, почему ты так поступил? Ведь есть же у него сердце?
   Айхо соскользнул с подоконника и сделал попытку проскользнуть мимо просителя. Тот ухватил юношу за кисть руки.
   - Я думал, тебе свойственна жалость. Ты можешь вызывать слезы своей игрой, а в груди твоей - камень!
   - Пустите же! - безнадежно дернул рукой, стремясь освободиться.
   - Хочешь, тебе заплатят за это? Сколько ты хочешь за спасение судеб? Больше или меньше, чем тебе платят за твое искусство?
   - Не надо! - взмолился он. Человек все еще удерживал за руку, понимая, однако, что цели достиг. Заговорил вкрадчиво, ласково:
   - Если угодно, ты можешь покинуть город... Тебе помогут...
   - Нет! - впервые слово это прозвучало по-настоящему твердо.
  
   У него требовали немногого, или, напротив, немыслимого - выкрасть печать наместника, дабы его могли приложить к подложному указу о помиловании. История всколыхнула успокоившийся было город. Крупный чиновник был уличен во взяточничестве и подстрекательстве к срыву работ. Теперь все его семейство надлежало отправить в ссылку с глухие районы. А доброжелатели пытались подложным указом воспользоваться и дать возможность виновным самим уехать из города, захватив с собой любое имущество.
  
   Тайник устроили хитро - кто посторонний не нашел бы секрета. А у мальчишки-актера времени было достаточно, и проследить за Йири он мог. Так что место хранения печати тайной для актера не являлось. Даже если бы и не знал он о тайнике, теперь-то пообещал разыскать.
   Всего сутки прошли, и печать оказалась в его руках.
   Тяжелая, с тем же знаком, что на кольце Йири, только больше. Спрятал печать под одежду; складки не выдали вора.
   То, что Айхо собрался в город, не вызвало вопросов. Сумерки... место безлюдное недалеко от дома; кругом густые кусты. Заметил стоящего человека, сбавил шаг. Захотелось назад повернуть... но за спиной раздалось чье-то дыхание.
   - А! - дернулся было, когда пальцы впились в предплечье.
   - Тихо! - чуть горло прижали, провели рукой по одежде, нашарили печать. Вытащили, отпустили его. Айхо видел, как из футляра извлекли свитки, приложили печать к нескольким.
   Айхо вскрикнул: - Не об этом просили! -и попробовал перехватить листы. Его отшвырнули.
   - Тихо!
   - Отдайте, - прошептал сдавленно, словно на горле была петля.
   - Не шуми! - прошипел человек, которого Айхо до сего дня не видел. - Ты не на базаре лепешку украл.
   - При чем тут...
   - Чем тише все пройдет, тем лучше тебе. Что сделаешь? С повинной кинешься? - человек искривил краешек рта. - Ну, иди. Тогда, может, изъявят милость - шкуру снимут сразу, а не по кусочкам.
   Едко говорил, но правду. Соучастник ведь.
   Слушая эту речь, мальчишка стоял и смотрел безнадежно. Больше ни о чем не просил.
   Печать вернули, хоть Айхо уже не надеялся на такое. Потом, оставшись один, сообразил - если положит печать на место, долго еще никто не заподозрит неладного.
   Шел к дому наместника, покачиваясь, словно пьяный, прижимал ладонь к боку, словно без этого печать могла ускользнуть. Мыслей не было. Виновен. Если признаться, умрет... такой смертью, что не пожелать и врагу. Если не признаваться... может, и не узнают ничего. Если повезет. Если дойдет до дома и положит печать на место. Всего-то час прошел, не больше.
   А что за бумаги там были... господин умнее мальчишки-актера, он все ловушки преодолел. И сейчас разберется... только Айхо даже намекнуть нельзя на какие-то непонятные письма. Вот как за все хорошее отплатил. А сказать... страшно. Шел, ноги заплетались. Долго шел.
   Наконец Айхо оказался подле ворот.
   И не видел, что за ним следом скользнула тень, проводила до самой террасы дома.
  
   К тайнику сумел пройти без помех - любимца Йири повсюду пропускали, даже в личные покои господина. И там, у стены, не выдержал - подкосились колени, Айхо съежился на полу. Показалось - шаги приближаются, легкие.
   Поднялся, спрятал печать - перед глазами пятна радужные плыли, и хотелось завыть: вот-вот, и не сдержится. Тогда стал на свечку в лампе смотреть - говорят, огонь отвлекает, заставляет думать лишь о себе. Не помогало. Чуть не молился уже - да приди же, скажи, что все знаешь - и отпираться не стану, признателен буду до конца дней за то, что избавил от этой ноши!
   Скоро и в самом деле наместник появился, удивленно воззрился на актера.
   - Что с тобой? Почему ты здесь и в таком виде?
   Айхо ему впервые солгал. И в глаза при этом смотрел.
   Йири поверил - а с чего бы не верить?
   И разрешил уйти.
  
  
   Этого приказа не отдавал господин - служившие наместнику сами себе приказали. У "скользящих в тени" и времени отчитываться, ждать распоряжений - не было.
   В тумане летел вороной конь. Наперерез ему из тумана выступили трое верховых. Дорога для гонца закончилась.
  
   **
  
   Шинори с коротким поклоном протянул господину запечатанный свиток. Взглянул вопросительно - остаться, уйти?
   - Останься.
   Йири сломал печать, развернул бумагу. Потом другую.
   Прочел с интересом. Сделано грамотно - жалобы, имена, подсчеты. Разбирательства хватит не на один месяц. Давление на чиновников, незаконно присвоенные доходы, сокрытие истинного положения дел от Столицы. И его знаком заверено.
   Талантливо, ничего не скажешь.
   - Таких бы людей - мне на службу! Знают работу свою. А приходится убирать их с пути. Жаль...
   Йири сложил письма - аккуратно, словно готовился отправить их. Только печать приложить - и готово. Повернулся к Шинори.
   - Знаешь, кто это сделал?
   - Айхо, - ни минуты не колеблясь, ответил Шинори. - Его и видели. Доигралась птичка.
   Йири вскинул глаза на него. Промолчал.
  
   Ниро, который, нарушая все мыслимые для верного слуги устои, подслушивал под дверью, охнул, прикрыл рот ладонью и скользнул по коридору к выходу. Совсем скоро из конюшни вылетела маленькая гнедая лошадка - для другого человека ее оседлали, да Ниро у него повод вырвал.
  
   ...
  
   - Иди к нему! Сейчас же иди, не жди, пока приведут!
   Айхо мотнул головой, отчаянно и обреченно - пряди рассыпались, в беспорядке упали. Ниро встряхнул его за плечи.
   - Да ты что?!
   - Не могу.
   - Недоумок! Может быть, еще можно что-то исправить! Ты же знаешь, как он относился к тебе!
   - Знаю. Лучше, чем я заслуживаю.
   - Ты же просто ошибся. Он может простить тебя!
   - За ошибки расплачиваются. И за ложь. Чем я лучше других?
   У Ниро прямо руки опустились.
   - Ну, так же нельзя! - сказал он беспомощно.
   - Шинори был прав. Твой брат ведь не доверял мне с самого начала...
   Ниро выглянул в окно - отсюда был виден краешек дороги. Пока - никого.
   - Тогда я с тобой останусь.
   - Скоро за мной прискачут?
   - А я почем знаю? Но, думаю, скоро.
   Айхо вскочил - словно птица вспорхнула, обнял Ниро, уткнулся лбом в его плечо.
   - Уходи. Пожалуйста. - И чуть оттолкнул, и сам следом подался.
   - Да нет же! Я останусь с тобой! - Ниро попробовал сдвинуться с места, пройти вглубь комнаты, но руки актера-ровесника, легкие, слабые с виду, удерживали, не пускали.
   - Уходи. Чем ты будешь - защитой? От... от него, что ли?
   - Охх...
   Ниро потер виски.
   - Я просто буду с тобой.
   - Ни к чему. Я и вправду виновен.
   - Не столь уж сильно...
   - Сильно. Я обманул доверие. Страшнее и быть не может. Так что...
   Айхо держал его за руки, говорил, как мог, убеждая:
   - Ни ему, ни мне ты не поможешь. Только вред принесешь. Я же знаю...
   Юный актер казался сейчас ребенком, которому показали сказку и тут же отняли. И хотелось бы плачем вернуть все назад, да не перед кем плакать, вот он и пытается уговорить себя, что сказок нет. И чуть растерянно Айхо смотрел на Ниро, и подталкивал к двери.
   - Ну, уходи! - повторил в третий раз.
   - Я все равно буду просить за тебя!
   - А? Да... - Так же растерянно Айхо смотрел на него. Неуверенно и немного испуганно, и думал о чем-то другом.
   - Говоришь, скоро?
   - Что с тобой, Айхо?
   - Ничего, - быстро и немного протяжно проговорил. - Ты увидишь его... первым. Скажи, что я... сожалею о том, что... что... - запнулся, не стал продолжать. Обреченно закончил - выдохнул:
   - Вот.
   С трудом разжал руки, смотрел, как Ниро сделал шаг к двери, еще один... и еще... как остановился в проеме и с Айхо глаз не сводил.
   - Ну, пожалуйста! - совсем безнадежно выговорил тот, и Ниро повиновался.
  
  
   Айхо дождался, пока Ниро вскочит на лошадь и покинет двор, и сам выскользнул за ограду. Побежал, словно стая демонов гналась по пятам. Мимо реки, в лес, к заветному ильму. Не разбирая дороги, бежал по траве, спотыкаясь, только прижимал к боку кусок холстины, скрывавший предмет, который мальчишка с собой захватил. В конце концов, продравшись через кусты, упал на колени в траву. Прямо перед Айхо возвышался огромный ильм, пчелы гудели неподалеку. Один. Здесь Айхо никто не найдет.
   Обнял старый ствол, прижался к нему щекой.
   После данного слова...
   Уходить нужно достойно. Хоть что-то достойное совершить. И легче так, чем...
   "Как подобает" - слова красивые. Только преступники вроде Айхо, если попадут в руки служителей закона, умирают долго. Трудно. Один раз Айхо видел такую смерть, и хорошо запомнил подробности. И все же... чтобы хоть не совсем с презрением его вспоминали.
   Не глядя, протянул руку, нашарил в траве сверток. Так же, не глядя, развернул нож, в наивной бездумности стараясь не порезаться.
  
   **
  
   На золотом ободке плясали солнечные искры. Там, внутри, духи золота затеяли беспечную пляску. Йири смотрел на кольцо. Вспоминал. Айхо... Несколько лет назад, в Столице, во время болезни Благословенного, казначей Островка поплатился за доверие к такому вот существу. Йири даже имя запомнил - Оэни. Ирис. Потрясла его тогда эта история, хоть и самому трудно пришлось. Больно было представить, как - доверять, и видеть, что твое доверие обманули. А потом несколько слов - и все. Тот, казначей, позора не мог вынести, какой его ждал, или не перенес смерти предавшего его любимца? Не узнать. И все это в прошлом. Уж Йири точно умирать не намерен, да и письма подложные у него - опасности нет. А этот, с глазами - черешнями, понял ли, что натворил?
   Йири спустился в сад, пошел по дорожке. Шелест одежды сливался с шорохом ветра.
   Сам виноват. Оба виноваты, каждый по-своему - только, по счастью, платить одному.
   А Шинори - неужто был рад? Чему же? Тому, что обмануто доверие господина? Что плохо придется мальчишке, и без того знавшему больше сомнительных радостей, чем настоящих? Тому, что среди людей в очередной раз порезвилась подлость?
  
   Пройдя почти через весь сад, прислонился к старой яблоне - ее узловатый ствол казался мудрым, как иссеченное морщинами лицо старой женщины. Листья защищали глаза от солнца. Думал. Скоро вернутся посланцы, и что тогда?
   Послышался шорох: "И как ты поступишь?" - Словно спросило старое дерево.
   - Все будет по справедливости, - тихо откликнулся. А как же иначе?
   "Иначе бывает у людей, далеких от совершенства".
   - Что мне до них?
   "Ты старался помочь ему - или все же хотел создать очередную куклу, только на свой манер? Забавную, которая умеет кричать и смеяться - не такую, как ты когда-то".
   Молодой человек с силой сжал в руке ветку - переломилась, и заболела ладонь.
   - Прости, - шепнул яблоне, посмотрев на зеленые листья, которые скоро умрут.
   Долго стоял под яблоней, потом вернулся к себе. В саду оставаться не мог - осуждение слышалось в шорохе листьев, виделось в качаньи теней над дорожкой.
   Уже из окна увидел, как на дорожку упали еще две тени - посланцы вернулись. С ними никого не было.
   - Где Айхо?
   - Господин...он исчез!
   - Разыщите. - Ровный голос, слишком уж ровный - даже для Йири.
   Взглянул в зеркало - и отвел взгляд. Нехорошее померещилось.
  
   **
  
   - Не умеешь - не берись, идиот! - Вьюрок впервые откровенно орал на него. Уже давно позади осталась полянка, и злополучный нож остался в траве, а Вьюрок никак не желал успокоиться. Айхо выслушал о себе много хорошего.
   - Идиот! Девчонка! Только глазки себе подрисовывать можешь!
   На боку изогнулась длинная царапина - раной ее назвать было сложно. Пустяк - не так-то просто решиться на один удар. Скоро про эту царапину можно будет не вспоминать.
   Забыть? Это навряд ли. Даже если этот пустоголовый сын театра забудет, старший приятель-актер - никогда.
   ...Вьюрок часто наведывался к любимому дереву Айхо. Скучал без друга, так хоть дерево проведать - все-таки не единожды бывали тут вместе в детстве, да и потом, когда подросли. Вьюрка забавляла привязанность Айхо к старому ильму. Мальчишка пальцами по коре проводил, будто гладил, каждую трещинку знал. И верил - ильму он по душе тоже. Да и кто Айхо не любил?
   И вот... нашел приятеля. Хорошо хоть, не поздно.
  
  
  
   Город покинули ранним утром, еще по туману. Под ногами хлюпала грязь - Вьюрок нарочно выбрал самую плохую дорогу. Идти по ней трудновато, но и погоню задержит. Если, конечно, их не поджидают впереди люди Высокого.
   Айхо брел с видимым трудом, уставал быстро. Поклажи у них было - всего ничего, но юношу и налегке ветром качало. И оглядывался он каждые десять шагов, доводя Вьюрка до тихого бешенства.
   - Я просто так посмотрел, - оправдывался Айхо, отворачиваясь от товарища, и съеживался под его укоряющими словами.
   Эх, ребенок, думал Вьюрок. Не оставляют господа предательство безнаказанным, особенно со стороны низших. Что ему Айхо? Так, мошкара. Много таких возле светильников вертится. А пламени все равно.
   Может, и оставит в живых. Отправит в рудник, или под плети положит - конец все един. Вьюрок покосился на Айхо. Тот еле передвигал ноги, упорно рассматривая глинистую тропу под ногами. Старший актер вздохнул. Этот больше двадцати полновесных ударов не выдержит, а в руднике или копях недели не проживет. А то и меньше - найдутся охотники прибрать к рукам такую забаву. И верно - счастья красота не приносит.
   - Я устал, - подал голос Айхо, и остановился.
   - Предлагаешь сесть на дороге?
   - Почему бы и нет? Все равно мы теперь - бродяги. Будем жить соответственно. Разве не так?
   - Да ты в уме? - взвился Вьюрок. - Ты что, меня упрекаешь? Я о твоей судьбе думаю, которую ты сам загубил!
   - Я благодарил тебя за это. И не кричи - я же иду за тобой. Мне ничего не надо.
   - Кроме погони, которую ты все высматриваешь! - не сдержался старший актер. - О чем ты мечтаешь, дурак?!
   - Не кричи, - тихо повторил Айхо, и присел на траву. - Я и вправду устал.
   Вьюрок сжалился над ним.
   - Деревня близко. С час еще идти. Ну, давай, поднимайся. Там отдохнешь.
   - Где же?
   - Да разыщу тебе место.
  
  
  
   Шли еще около часа. По дороге встретили от силы троих. Один, в низко надвинутом капюшоне, подмигнул Вьюрку, и тот опешил - показалось, что не лицо у встречного, а острая мордочка маки.
   - Похоже, пора отдыхать и мне, - пробормотал Вьюрок, и с облегчением заметил дымки за пригорком - деревушка. Наконец-то дошли.
   Остановились в доме вдовца, одинокого, пожилого. Бедность из каждого угла смотрела, зато чисто было.
   В домике их не трогал никто, а за дверь выходил только Вьюрок. Его взгляд отбивал охоту соваться с ненужными вопросами. Айхо почти не поднимался с постели, бессмысленно разглядывал потолок. Вьюрок давал Айхо поесть - тот ел, не интересуясь вкусом, хоть из полыни и угля приготовь. Старший товарищи измучился с ним, и готов был слегка придушить, лишь бы выбить из мальчишки эту терпеливую безразличную покорность всему.
  
  
   Айхо ничего не просил, благодарил, когда Вьюрок приносил ему питье или еду. Больше лежал или сидел с закрытыми глазами, но, когда открывал, были они большими, испуганными и тоскливыми.
   - Как ты себя чувствуешь? - спрашивал старший актер, и Айхо отвечал всегда:
   - Хорошо...
   Вьюрок давал ему настойку черного корня, чтоб не думалось лишнего, и после он много спал, а когда просыпался, открывал глаза с выражением ужаса на лице.
   - Чего ты боишься? Я надежно спрятал тебя... - ой, надежно ли? Но успокоить-то надо.
   - Вернись в город, Вьюрок. Со мной все в порядке будет, - руки лежали покорно, словно и рукой шевельнуть боялся.
   - Ты уж меня за дурака не держи, - чуть ли не с отвращением промолвил Вьюрок. - Я про печать знаю...
   - От кого? - тот же вопрос прозвучал с другим смыслом.
   - От мальчишки тамошнего, Ниро. Он ко мне прибежал.
   - А! - юноша прикрыл глаза. - Тогда ты тем более должен оставить меня. Я же... тварь.
   - Поздновато. Я уже потратил кучу времени на возню с таким ненормальным, как ты.
   - Конечно... Спасибо, Вьюрок, - проговорил Айхо безжизненным голосом. Кажется, если бы Вьюрок сейчас начал резать его на кусочки, услышал бы ту же покорную благодарность. У старшего актера прямо ладонь зачесалась - отвесить полновесную пощечину за такое терпеливое безразличие. "Теперь и мне лучше не попадаться на глаза правосудию. Сколько еще удастся нам протянуть? А он и не понимает..." - тоскливо подумал старший.
   - Дружочек, ты вляпался в эту тину, теперь глазки не отводи! - сердито произнес он. - Я тебя не оставлю, но ты это брось со мной, ясно?
   - Мне ясно, Вьюрок. Я понимаю все. А еще...Знаешь, как с ним светло! Я хотел оказаться достойным...- и со вздохом закончил: - И не удалось.
   - Да ты что, недоумок?! - возмутился Вьюрок. - Жалеешь, что не простился с этим миром?
   - Я о другом жалею. Только поздно теперь. А еще... знаешь, когда я просто решил молчать - я предал его. И потом, когда взялся за нож. Ведь я сказал, что принадлежу ему. Оправдаться пытался - так, самому, правильней... нет.
   И, сцепив пальцы, спросил:
   - Хочешь, я расскажу тебе истории, которые слышал от него? Это красиво, Вьюрок. Может быть, никто больше их не услышит.
  
   **
  
   Вьюрок собирал вещи. Немного - в основном то, что нужно актеру. Краска, маски, веер, похожий на крыло или на хохолок пестрой птицы, разноцветные шарики для жонглирования, нож с уходящим вглубь острием. Повертев в пальцах нож, поморщился - бросил на самое дно дорожной холщовой сумки. Несколько амулетов - порой Вьюрок сомневался, есть ли от них прок, не обманули ли его, подсунув полное барахло. Только один, доставшийся по наследству, сомнений не вызывал - смешная фигурка из кости, помогает невзгоды переносить. Тоо в чехле - это Айхо принадлежит. Вьюрок намекал ему - вернусь в город, принесу тебе инструмент, но мальчишка смотрел тоскливо и не отвечал.
   Айхо ничего не сказал Вьюрку, когда тот собрался в город за пожитками. И то верно - ни денег, ни предметов, необходимых в ремесле актера. Жить надо. Опасно в город идти, но, если пока не выследили, может, и обойдется.
   Остерегался, шарахался от каждой тени, но никто вроде внимания на Вьюрка не обращал. Хотя кто знает...
   К Рэите заглянул - не дело бросать хозяина театра, ничего не сказав. Он хорошо обходился с актерами.
   В подробности не вдавался - просто сказал, что решили уйти.
   - Ты лишаешь меня всего, - горестно говорил хозяин. - Айхо... украшение города. И тебе зачем уходить?
   - Я буду с ним. А он хочет уйти. Скажите, положа руку на сердце - разве обойдется он без присмотра и заботы?
   - В семнадцать лет я обошел полстраны, - проворчал Рэита, но махнул рукой и смирился. Он был незлым человеком. А историю с Айхо до конца знали немногие - хозяин театра онна в их число не входил.
  
   Вьюрок шагал, глядя под ноги, сердито отбрасывая с дороги некстати попавшиеся камешки. Спроси его кто про Айхо сейчас, выругался бы длинно и непристойно. Устал уже уговаривать этого безмозглого мальчишку покинуть Окаэру - а тот не говорил ни "да", ни "нет". Как девица на первом свидании, не знает, чего хочет! А ведь нельзя ждать, каждый миг на счету! Скоро найдут их убежище, можно не сомневаться.
   Отшвырнув очередной камень, заметил всадника рядом. Видно, актер сильно задумался - даже стука копыт конских не слышал. Не думая, поклонился и направился дальше.
   - Вьюрок! - окликнул его всадник. Актер обернулся, вновь отвесил учтивый поклон, и некоторое время всматривался в молодого человека в темной одежде. Потом охнул, и упал на колени, опустив голову. Сообразил наконец, кто перед ним.
   Йири спрыгнул с коня. Выглядел он совсем не властно и очень молодо.
   - Встань.
   - Высокий... Я не узнал.
   - Встань же. Хватит собирать на себя дорожную пыль!
   Вьюрок поднялся, незаметно попробовал отряхнуться - и ждал, что ему скажет наместник. Верно, его люди неподалеку - не станет же он в одиночку ездить по городу.
   - Он у тебя? - спросил Йири.
   - Айхо? - посмотрев в лицо наместника, актер понял, что солгать не сумеет. Хотя собирался вначале призвать на выручку всю свою изворотливость. - Он у меня.
   - Где?
   - Не в моем доме. Если возможно, Высокий, я отвечу за сделанное им.
   Тот нетерпеливо качнул головой.
   - Не ты.
   Вьюрок снова опустился на колени, в пыль.
   - Не троньте его, Высокий. Ради милости Неба!
   - Это все лишнее. Он сам решил спрятаться у тебя?
   Вьюрок хмуро молчал, глядя на серо-желтую пыль дороги.
   - Я нашел его. Он хотел умереть.
   - Вот как.
   - А вы ожидали другого?! - почти со злостью вскинул глаза. - У него тоже есть гордость!
   - Или нет смелости?
   - Есть! Умения не хватило.
   - Я не о том. Смелости появиться передо мной.
   - Появиться перед вами - почти подвиг для такого, как он. А его не учили быть героем.
   - Учили только играть героев.
   Йири с едва заметной усмешкой взглянул на актера:
   - Возможно, он слишком увлекся красивой игрой! Или, поцарапав себя, рассчитывал получить мое прощение?
   - В таком не лгут, Высокий. По крайней мере, не Айхо.
   - Неужто? Умеющий предавать?
   Вьюрок осмелился встать, не дожидаясь позволения на сей раз. И похож был на птицу, что защищает птенца.
   - Он не предавал вас, Высокий. Он просто ошибся.
   - Как трогательно! - впервые в голосе наместника прозвучали недобрые нотки. Актера словно в снег бросили без одежды, и он заговорил сбивчиво, торопясь изложить все - пока не велели молчать.
   Йири выслушал. Повел плечом:
   - Где он?
   - Простите мою дерзость, Высокий...я не скажу.
   - Хочешь его вину разделить?
   - Я и так уже...
   Господин задумчиво произнес:
   - Если скажешь сейчас - ты свободен. Я не стану тебя преследовать.
   - Нет, - оказывается, так светло и легко бывает, когда нечего терять.
   Наместник улыбнулся - удивительно мягко, очень по-доброму.
   - Нетрудно будет его разыскать.
   - Я знаю, шин...Но сделаю все, чтобы Айхо не нашли. И если найдут - не отдам.
   - Что же ты сделаешь? - все так же мягко - и это не было насмешкой.
   - Я лучше сам...Все равно Айхо попробует вновь, если увидит вас. Сколько можно мучить его? Он создан для радости, а получал лишь игру в нее.
   - Каждый получает то, для чего создан.
   - Я не верю в эти слова! Почему человек, наделенный красотой и талантом, должен испытывать только боль - или же смириться и быть игрушкой!?
   Наместник молчал. Потом спросил непонятно:
   - Значит, не отдашь его мне?
   - Господин...если меня живым отпустят отсюда, не отдам!
   - Что же... Спешить некуда. Пусть поразмыслит. Только знай - я сомневался. Но после твоих слов... Ты сам не понял, что сейчас сказал - и в этом твое счастье.
  
   **
  
   Лежал, облокотившись на руку - царапина на боку еще немного мешала. Смотрел на щегла в узорной клетке, скачущего, чистящего яркие перышки.
   - Дай ему зерен!
   - Довольно. Перекормишь, и сдохнет.
   - Мы же не можем подарить ему иной радости - пусть хотя бы клюет вволю!
   Старший актер засмеялся.
   - Весь ты в этом. Даритель. Радости не бывает много, хоть утони в ней! Только я думаю иначе.
   - Угу, - откликнулся Айхо. - А моя жизнь полнее была. Мне подаренное отдарками возвращалось.
   - Такими, что лучше бы их и не надо!
   Айхо улегся на бок, положил голову на кулак, снизу вверх посмотрел на товарища.
   - Люди... Мне их жаль. Они почти все несчастны. Едят много - а все голодны, напиваются, чтобы забыться - а им только горше становится. Если бы я мог стать чем-то большим, просил бы Сущего - пусть сделает меня прозрачным камнем, в котором горит свет. И чтобы каждый, коснувшийся камня, становился хоть ненадолго счастливым...
   - И это все, что ты способен сказать? - прищурил глаза Вьюрок.
   - А что еще говорить? У меня нет волшебной силы, и я...
   - Ты соображаешь, что нам грозит, или совсем идиот?! - не выдержал Вьюрок.
   - Не знаю. Я боюсь. Всего - и уйти, и остаться. Почему нас еще не нашли?
   Вьюрок и сам боялся об этом думать. Играет, как кошка с мышью?
   Вспомнил слова наместника, спросил неуверенно:
   - Ты и в самом деле намеревался убить себя? Или же надеялся выжить?
   Айхо серьезно вскинул глаза. Не менее серьезно сказал:
   - Я не играл, Вьюрок. Но жить... хотел, конечно. Только сейчас я разве живу?
  
  
   Дождь лил второй день. Вьюрок отлучился поговорить с хозяином домика, а вернулся - Айхо уже не было.
  
  
   Глава 10. Столица
  
   Шел очень долго и очень трудно. А его все не останавливали - вот уже и ступени дома, и коридор; поворот, и другой. На шелке змеятся золотом тканые стебли - а руки свободны. Только золотые цветы держат прочнее веревки.
   На пороге не споткнулся - вошел легко и мягко, словно так единственно возможно, и простерся на полу.
   - Хорошо, что ты пришел.
   Пришел сам.
   Айхо молчал и не двигался.
   - Если хочешь что-то сказать - говори.
   Ветер шевелил прядки волос, не схваченных лентой. У Айхо не было возможности привести себя в надлежащий вид. О чем говорить? Разве только о другом человеке... просить за него.
   - Вьюрок, он не виноват... он хотел, как лучше, - чуть шевельнулись губы актера.
   - Все мы хотим, как лучше, Айхо. Он знает, что ты здесь?
   - Нет, господин. Наверное, теперь думает, меня забрали. Почему... зачем вы позволили нам уйти?
   - Разве?
  
   Йири откинулся к стене, прикрыл глаза.
   - Так почему ты пришел? Устал бояться?
   - Потому что тогда сказал... это правда. - И чувствует неуместность этих слов. Будто прощение пытается вымолить.
   - И что мне делать с тобой?
   - То, что должно. Только... прямо сейчас, пожалуйста, чтобы не до утра, - добавляет отчаянно, и слышит негромкий, неестественный смех.
   - Должно - не твое слово!
   - Я принадлежу вам. Ваше - стало быть, и мое. Пусть я всего лишь кукла...
   - Замолчи, ты, ребенок! Убирайся отсюда. В Окаэре можешь остаться, но чтобы в городе тебя не было через час!
   Это милость или наоборот?! Поднимает голову, сжавшись, словно зверек, в которого бросили камень и он ждет второго.
   - А... потом?
   - Как угодно. Всё.
   Поднялся и отвернулся к окну.
   - Если вы дарите мне жизнь, то не отнимайте ее в тот же миг... лучше умереть, чем снова - одному! - Руки вздрагивают - какое там смычок, он сейчас и подушку бы не удержал.
   - Нет.
   Поднялся и вышел стремительно, словно боясь еще хоть немного быть здесь.
  
   ...
  
   Шинори понимал, почему Айхо отпустили - хоть и неприятно было, что остался безнаказанным преступник. Вор. Сколько стараний господин приложил к тому, чтобы сделать из мальчишки хоть что-то достойное... и кому приятно, что все труды пошли прахом? Иные со злости разбивают неудачное творение. Но господин не какой-нибудь ремесленник, не умеющий владеть собой - он может позволить себе просто выбросить ни к чему не пригодный материал и не печалиться о неудаче.
   - Позвольте, я прослежу за тем, чтобы он покинул город?
   Господин чуть наклонил голову - да.
  
   Айхо стоял во дворе, щурясь от вечернего неяркого солнца - словно сто лет просидел в темноте, и даже неяркий свет теперь бил по глазам. Он пришел сюда умереть. И он умер. Только, оказывается, смерть - это не только безжизненное тело и костер.
  
   - Эй! - окликнул его человек со ступеней дома. - Иди на конюшню и жди там. И благодари Небо денно и нощно, что тебе повезло.
   Пошел, ступая осторожно, словно канатоходец над головой толпы. Главное не ошибиться, а то упадешь.
  
   ...
  
   - Позвольте сказать, - голос Ниро прозвенел за плечом. Юноша сейчас казался гораздо старше.
   - Ну?
   - Вы помните Найли?
   Йири пошел вперед, не оглядываясь. Прекрасно знал, что этот не отстанет, коли решился. Много он позволяет мальчишке... Спросил сам:
   - Что же, и ты начнешь кричать и метаться, если я велю покинуть этот дом?
   - Нет, господин. Хотя я привязан к вам и рад быть среди ваших слуг. Но Айхо, Найли и прочие...
   - Они - куклы. Послушные сильному - или канону, какая разница.
   - А вы?! - сорвалось с языка; весь напрягся, словно его ударить могли.
   - И я. Доволен?
   Йири искоса взглянул на юношу. Услышанное того потрясло. Но идет, брови нахмурены, голова наклонена, словно упрямый бычок - не поверил. Нет бы прощенья просить - он еще говорить собрался!
   - Если - только игрушка, почему он жив, когда остальные расплачивались за меньшее?
   - Чего ты от меня хочешь? - не выдержал Йири.
   - Айхо - не кукла. И вы это знаете.
   - Но что он преступник, ты спорить не будешь?
   - Дурак он! - зло и отчаянно произнес Ниро. - А вы... что-то и от него, и от себя хотите. Только чего, сами не знаете. Ведь я понимаю - иначе он был бы наказан, как полагается.
   - Сейчас я хочу одного - угомонись и оставь меня в покое, - Йири положил руку на дверной косяк. - И не забывайся, мальчик.
   Ниро так же упрямо стоял со склоненной головой, губы кусал. Потом сорвался с места и убежал.
   Да, это не Столица, где слуги послушны и бессловесны, подумал Высокий. И чуть улыбнулся.
  
  
   Ниро примчался часа через два, бросил на мягкий шаварский ковер знакомый господину тоо - инструмент загудел жалобно.
   - Это еще что такое? - отодвинул тушечницу, отложил кисть.
   - Вот! И его, и рисунки ваши - в огонь, да? И тень свою, если бы можно было - в огонь? Оказывать милость - можно, а прощать? Несовершенных, неправильных? Или это слишком сложно для вас, господин?! - почти прокричал Ниро, и сел на ковер рядом с тоо, потому что ноги отказали.
   Йири задумчиво положил подбородок на руку.
   - Если покинешь меня, разыщи человека именем Аоки, с волосами цвета солнечного золота. Вы отлично поймете друг друга... он был разбойником.
   - Верните Айхо, - уже обессилено, но все еще упрямо пробормотал Ниро, глядя в пол. Господин не ответил, снова взялся за кисть. По прошествии времени, когда Ниро потерял уже всякую надежду и окончательно понял неуместность своего присутствия здесь, господин произнес:
   - Верну. Он твой друг, да? Хорошо, что ты заботишься о друге.
  
   ...
  
   - Хотя бы так, Айхо, - тихо говорил юноша актеру, когда ехал с ним рядом, стараясь не смотреть в сторону брата, конь которого шел сзади. - Хотя бы так.
  
  
   **
  
   Хоровод палых листьев, ветер вздымает их над землей, и еле слышно гудят темные тан, а Йири идет сквозь вихри сухой листвы, среди тех, что шепчут каждый свое голосами когда-то живших. На плечи падают листья, путаются в волосах - ломкие, разучившиеся дышать.
  
   Опомнился - он и впрямь шел по саду, своему, не привидевшемуся. И листья вокруг были обычные, желтые - они молчали.
  
   По его указу восстановили храм вблизи города. Стены из розоватого камня, чудом сохранившаяся статуя Иями внутри - работе древнего мастера было, наверное, полтысячи лет.
   За восстановление святилища наместнику многие были благодарны - только сам он в храме ни разу не появился.
   Что ж, насильно никто никого не гнал на поклон к Бестелесным, а высших - тем более.
  
   ...
  
   Листья вздымались и опадали под ногами. Айхо поправил ворот осенней куртки с вышитыми на рукавах знаками онна.
   Теперь жил в доме наместника. Тот не обращал на актера никакого внимания, но и не прогонял.
   - Это ведь ты упросил его оставить меня.
   - Ты в самом деле считаешь, что господина можно уговорить? - фыркнул Ниро, и разорвал большой желтый лист на две половинки. - Если бы только тебя дело касалось! Остался в живых - вот уже везение невероятное! Я бы тебя сам за пределы города вывез.
   Поддел ногой упавший с дуба сучок.
   - Я и не думал, что у него такие картины... До тебя он не рисовал - так, баловство одно. А еще... - покосился на половинки листа в руках, аккуратно положил их на землю. - Да ладно. Когда-нибудь сам поймешь. И Шинори поймет. И примет тебя.
  
  
   **
  
   На загнанной лошади, в темно-серой пропыленной одежде, гонец промчался через ворота, проскакал прямо по парку, выпрыгнул из седла, взбежал на террасу.
   Наместник обернулся стремительно, увидел - веточка красной туи пришита к головной повязке. Золотое кольцо ее держит. Каждый сразу увидит, вестник чего скачет - такого не остановят. А о чьей смерти весть принесли, понял сразу, еще не спросив.
   Упавший на колено гонец протянул плоский черный футляр, обернутый черно-белой тесьмой, хозяину Окаэры. А тот словно камнем стал - неподвижность мертвого тела, словно о нем - этот знак. Холодный ветерок с тонкой прядью играл. Остальные волосы - заколка держала, словно и волосы неживые.
   Стоял и смотрел. Руки не протянул. Шли минуты.
   - Ступайте, - Те-Кири принял футляр-хэйга, кивком головы подтвердил разрешение уйти. Наместник повернулся к нему. И голос был мертвый.
   - В городе должны знать. Во всей Окаэре. И займитесь домом - никаких знаков радости. Вы понимаете, что...
   - Будет исполнено, господин. Вам что-нибудь...
   - Ничего.
   К своим покоям направился. Впервые Те-Кири не видел легкости в его движения. Но - мог только в спину смотреть.
   Забыв про возраст, почти бегом пересек крыло сада, громко крикнул:
   - Ниро!
   Юноша в нарядной одежде выбежал на дорожку.
   - Где ты болтаешься? Куда собрался?
   - Господин отпустил меня в город. Утром пришел караван с дальнего севера...
   Ухватил мальчишку за плечо, подтолкнул в сторону террасы:
   - Живо - к нему!
   - А что...- Ниро умел понимать. - Иду.
   - Над нашей страной загорелось новое солнце.
   - Ох... - Ниро схватился за щеку. - А господин - он останется здесь? Или пришлют другого наместника?
   - Не знаю. Ему нет дела сейчас. Живо, к нему! Тебя он хоть не прогонит.
   Ниро помчался, будто не по дорожкам - над ними, на ходу скинул нарядную безрукавку, оставшись в рубашке. Уж лучше в таком виде явиться, чем одетым для праздника.
  
  
   Йири прошел к себе. Медленно створку двери задвинул - она показалась очень тяжелой. Опустился на колени перед нишей с фигуркой святого. Потянул заколку - рассыпались волосы. Столь же медленно протянул руку, зажег палочку смолистого кедра на полу возле ниши. Узкая струйка дыма зазмеилась по комнате и вокруг Йири. А он замер, склонив голову, сложив руки. Не стало времени.
  
   Робкий стук в дверь.
   - Да... - одними губами. Ниро, словно услышав, а на деле нарушив приказ - без позволения не входить, появился в комнате. Бесшумно подошел, опустился на колени чуть позади. Шепотом спросил:
   - Господин мой...что я могу? Что-нибудь нужно?
   Он очень боялся, что не дождется ответа. Но Йири скоро поднялся, провел рукой по его волосам.
   - Принеси нээнэ хэн, черные свечи.
   Лицо его враз осунулось, и, видя это, впервые за годы Ниро почувствовал, что вот-вот, и расплачется, словно дитя малое. Однако поспешил исполнить приказ. Скоро появился с узким ящичком, на крышке которого был темный узор. Не только цветом - темный самой сутью своей.
   Йири открыл его, достал черную тонкую свечку из тех, что горят долго. Укрепил в узком подсвечнике, поставил на стол.
   - Иди.
   - Зажечь ее, господин?
   - Нет. Я сам.
   Ниро шагнул за дверь, задвинул ее, и свернулся калачиком по ту сторону. Никто не войдет.
   И можно дать волю слезам.
   А там, за дверью, зажглась свеча. Огонек на черной палочке, тяжелый, пряный запах смолы.
  
   Весь вечер и ночь горели черные свечи. Умирала одна - ее сменяла другая. Ниро не уходил от двери. Движения не слышал внутри.
   Всех слуг прогонял. Только распорядился настой горьких трав принести, из тех, что усталость снимают. Не заботясь уже о том, позволено ли входить, принес узкогорлый кувшин, поставил на стол - и чашку с ним рядом. Наполнив ее питьем, вышел, отчаянно стараясь не взглянуть господину в лицо. Потому что не надо видеть.
  
   Утром, только стало светать, отодвинулась створка. Йири сверху смотрел на юношу, свернувшегося у двери.
   - Охраняешь меня?
   - Да, господин, - тело не слушалось - быстро встать не удалось.
   - Спасибо. Иди. Шинори вернется скоро?
   - С рассветом, сказал.
   - Иди к брату.
   Ниро поднялся, качнувшись.
   - Не оставляйте нас, господин, если покинете Окаэру.
   - Что ты. Вы - мои люди.
   Легкие шаги - и его уже нет в коридоре. Ниро поплелся к себе.
  
   Там, далеко, за Серебряным озером, на Ивовом Острове, медленно плыли белые, как снег, носилки с черной резьбой. К белым воротам плыли, и несли их люди в свободных одеждах из небеленого холста. Ни украшений, ни поясов - и те, кто шли следом, были одеты также. Веточки красной туи брошены были перед воротами, а в храмах горели черные свечи с терпким смолистым запахом, и женщины надели покрывала, не давая свету упасть на лица.
   И в костер легла красная туя, и огонь взлетел к небу. Тот, кто носил имя Юкиро, оставил этот мир.
  
  
   Поздно вечером этого дня Йири увидел Айхо под дверью своей комнаты. В руке актера был тоо.
   - Будет легче, - проговорил еле слышно Айхо. - Позвольте... А потом я уйду.
   Йири кивнул: - Заходи. - И добавил тоже очень тихо:
   - Хорошо, что вы есть.
  
   **
  
   Йири ждал. Не секретом было, чего - письма или иного известия из Столицы. Вызовут ли туда? Оставят на месте? Или сместят, не желая видеть?
   Наконец появился посланник, доставил футляр с письмом. Наместнику Окаэры предписывалось на время покинуть свою провинцию и предстать перед повелителем. По крайней мере, пока Йири не сместили с должности. А дальше... видно будет.
  
   Услыхав про гонца из Столицы, Айхо занял наблюдательный пост в галерее на перилах, и попытки Шинори согнать его оттуда не увенчались успехом. Напротив, привлеченный звенящим голосом Айхо и хмурыми отрывистыми репликами брата, в галерее появился Ниро и пристроился рядом с актером. Когда наместник освободился наконец - отправил гонца передохнуть перед обратной дорогой и прочитал письмо, его встретили в галерее две пары весьма требовательных глаз.
   - Ниро, передай мои распоряжения кому следует - я собираюсь в Столицу. Тот поклонился и пропал. Айхо стоял, напряженный, словно натянутая струна, и чего-то ждал.
   - Что еще? О дальнейшем можешь не расспрашивать, я и сам не знаю.
   - Возьмите меня тоже, господин!
   - Ты чего-то боишься? Боишься остаться?
   - Нет, господин мой...Но я боюсь...не дождаться, - шепотом выговаривает он самое страшное для себя.
   - Кажется, я плохому научил тебя - ты перестал верить людям и жизни. Неважный из меня вышел наставник...
   Айхо метнулся вниз, как тогда; в домике, прижался щекой к шелку одежд.
   - Я ведь тоже... могу пригодиться.
   Почему-то это прикосновение не вызывает беспокойства или тяжести в сердце. Так редко бывает. Но Йири очень осторожно касается медного цвета рук, вынуждая их разомкнуть кольцо.
   - Наверное, да. Хорошо.
  
  
   Сборы заняли немного времени - Йири не намерен был поднимать шум вокруг своего путешествия, не собирался окружать свою персону ореолом нарочитой пышности. Подобное - слабость провинциалов, а он долго жил в Столице и думать научился, как столичные уроженцы.
   Ниро оставили в Окаэре, но Шинори был здесь. Спутник надежный - хоть и мрачноват, и слишком ревнив к своему господину, однако надежнее не придумаешь. И ненавязчивый. Его можно не замечать, но подставленное плечо или иная помощь окажутся как раз вовремя.
   Айхо старательно избегал Шинори, хотя делать это было почти невозможно - в пути все у всех на виду.
   Солидная часть пути прошла по большой воде. Иэну была широка - но иногда русло ее сужалось, и можно было разглядеть в деталях все, что происходит на берегу. Черный камыш сменялся зеленым, белые и голубые водяные цветы льнули к бортам, когда парусная лодка шла вдоль берега. Один раз олениха с двумя детенышами показалась между стволов. Айхо не отрывал глаз от берегов и реки всю дорогу, с жадным детским любопытством разглядывая все - и плавучие бревна вызывали его восторг, и стрекозы, гудящие над осокой, и облака. Он часто играл, и музыка, словно след на воде, казалась неотъемлемой частью пути. То под смычком струны пели, то звенела и шелестела ахи, то в руках юноши оказывался санган - инструмент далекого юга, с гортанным и темным голосом.
   А ближе к озеру Айсу над рекой закружились чайки - маленькие и юркие, редкие здесь. Айхо смеялся и бросал им кусочки лепешки - чайки ныряли стремительно, радуясь дару. А ему наградой была спокойная улыбка, сопровождавшая юного музыканта.
   - В Cтолице я не смогу брать тебя с собой, - как-то сказал ему Йири. - У меня будет достаточно дел. Надеюсь, ты не заставишь меня пожалеть о том, что я согласился исполнить твою просьбу.
  
   **
  
   Хали с детишками - близнецами не покидала Дом-на-реке, Аталимай - молодая вдова Юкиро - жила в Желтом дворце с малышкой-дочерью. С молодой женщиной обращались со всем почтением, хотя сама она была отныне никем. Зато дочка ее имела кое-какое значение, как-никак, племянница повелителя.
   - Я просила позволения уехать в степь. Мне не разрешили, - говорила она Амарэ, которая не оставила госпожу.
   - Неужто вы и вправду хотели бы жить с этими варварами?
   - Нет. Я просто хотела бы жить. А моя жизнь кончилась... порой мне кажется, что она и не начиналась.
   - Вы еще молоды... - Амарэ и сама понимала пустоту своих слов. Хали не ответила, только склонила голову. Теперь можно писать стихи, или вести дневник, не опасаясь, что его прочтут, или плавать по реке в маленькой лодке, не беря с собой никого. Все равно. Ее больше нет.
   - Только одно существо отец любил в этом мире. Я никогда не стала бы другом тому мальчику... но, может быть, если бы стала... грелась бы у чужого огня.
   Пока огонь не погас.
  
   ...
  
   Новое солнце страны не обжигало - все придворные знали, что у Нэито мягкий характер. Но в нем текла кровь Золотого Дома, а это не давало придворным забыться и позволить себе опрометчивость.
   Новое солнце взошло - каждый стремился первым попасть под его лучи.
   Взять то, что принадлежало другим... пусть не себе, но родне. Особенно если это что-то влекло за собой деньги и власть.
  
   - Он добился многого: золота в Столицу поступает больше, чем раньше, в горах и предгорьях Юсен спокойно, копи поставляют соль бесперебойно. Теперь Окаэру стоит придерживать, как слишком горячую лошадь.
   - А еще улицы тамошних городов чисты, дороги удобны, окрестные поля зелены. Мой брат не зря доверял ему.
   Поклон:
   - Ваш брат был великим человеком. Но теперь вы решаете, что и как стоит сделать во благо страны. Разве вы оставите Йири Алайя на прежнем посту? Он исполнил свой долг... то, что хотели от него.
   - И что же теперь? Он не мешает мне. В конце концов... это все он сделал. Бесчестно отстранять его теперь. Я не хочу начинать правление с неблагодарности.
   - Благодарность? Это он должен чувствовать благодарность до конца дней своих. В Столице многие помнят, откуда он.
   - Это неважно. У него светлая голова - кем бы он ни был. Разве не следует повелителю, заботясь о благе государства, приближать к себе истинно талантливых, а не только отпрысков знатного рода?
   - У него огромная власть, повелитель. Давно не было столько власти в руках одного человека.
   - Те, что стоят на высших постах Столицы, имеют не меньше власти.
   - У них нет собственной армии, Солнечный. Даже хэата и шин подчинены не одному человеку - и они близ Сиэ-Рэн. Они подконтрольны. Ведь не секрет, что командир гарнизона Хэйтэни подчиняется наместнику Окаэры полностью.
   - На севере - чем он опасен? Там лишь варвары да крестьяне.
   - И соль. А еще пираты от него без ума. Ежели он пошлет гонца на побережье, Ши-Тау может и нарушить договор с Тайё-Хээт - ведь истинный договор он заключил с Йири Алайя.
   Новый повелитель хмурился. Ему не нравились такие слова. Но он обещал брату поддерживать Йири. К тому же не вязался в его представлении образ, который запомнил - юноши, похожего на цветок - с жестким и сильным правителем.
   - Я буду сам говорить с ним.
  
   **
  
   - Вы собираетесь подчиняться - или... или постараетесь делать то, что считаете нужным, хоть бы это и шло вразрез с волей повелителя? - Айхо был непривычно серьезным и строгим.
   - От меня ждут и того, и другого. Я не знаю пока.
   - Если все пойдет плохо... не отсылайте меня. Мое место только подле вас, господин.
   - Об этом мы уже говорили. Не бойся. И не сиди взаперти - ты хотел увидеть Столицу.
   Добавил с улыбкой:
   - Ты можешь немного помочь мне, сокровище Окаэры. Ежели ты завоюешь сердца здешних жителей, они и меня поддержат - ведь в случае моего падения пострадаешь и ты.
   - Разве актер может повлиять на решение Высших?
   - Не может, - усмехнулся Йири. - Но мнение людей, множества людей - серьезная сила. Новый повелитель заинтересован в том, чтобы его любили. Да он и сам неравнодушен к изящным искусствам, не способен противостоять сердцу - в отличие от старшего брата.
   Сказал - и отвернулся от Айхо. Тот лишь вздохнул.
   - Как пожелаете, господин. Я тоже хочу понять этот город и стать его другом...
   - Не переусердствуй только. Ты свободен, и все же помни, что не по душе мне.
   - У меня есть все, - при этих словах юноши Йири наконец посмотрел на него. Особенно посмотрел:
   - Я рад, если так.
  
  
   Их поселили не на Островке, а в роскошном доме вблизи квартала Аэси. Дом окружали каштаны и белые огромные тополя, неподалеку пролегал широкий канал, выложенный голубоватыми мраморными плитами. Убранство дома было несколько более пышным и менее изысканным, чем хотелось бы Йири, но выбирать не приходилось. Да и после дороги он с удовольствием отдохнул бы даже в захудалой гостинице, не говоря о подобных покоях. Несущие тень, которых прислали прислуживать ему - большеглазые, гибкие, - походили на ожившие статуэтки из темной бронзы. Йири не мог пренебрегать этими приложениями к дому - оскорбление тех, кто старался устроить его как можно удобнее. Зато когда сиин и Айхо встречались, воздух, казалось, начинал потрескивать и шипеть, словно масло на раскаленной сковороде. Юный актер, всегда приветливый и открытый, в такие моменты становился похожим на уличную взъерошенную кошку - и это забавляло Йири. Он давно научился понимать, на что стоит и не стоит обращать внимание - пусть же и Айхо учится.
   Айхо, предоставленный сам себе, вскорости свел знакомство с половиной актеров, музыкантов и циркачей столицы. Трудно было устоять перед его улыбкой - доверчивой и самую малость застенчивой, перед его искренней симпатией к любому, даже к тому, с кем еще парой слов не успел обменяться. Вскорости столичные искусники готовы были делиться с ним секретами своего мастерства, оправдывая себя тем, что Айхо - не конкурент, и самое большее через месяц навсегда покинет Сиэ-Рэн.
   Айхо умудрялся быть повсюду одновременно - его голос звенел то из одной компании, то из другой. Юноша был слишком доверчив и простодушен, однако, если бы не эти качества, ему - прямая дорога в школу шин; несмотря на возраст, приняли бы без рассуждений. Умение отворять сердца и входить, куда пожелает - эти ли не талант?
   Чувствовать любовь ко всему окружающему оказалось так просто... Айхо больше не испытывал вины и не боялся мира. Мир, и так благосклонный к нему, не замедлил откликнуться.
  
  
   Йири провел четыре дня в ожидании, пока его не изволят пригласить во дворец. Наконец пришло приглашение - как раз к празднику начала лета. Полно придворных будет, можно понаблюдать за каждым. Это его устраивало.
   Ухищрений в одежде изобретать не стал - никаких новомодных штучек; впрочем, наряд продуман тщательно, только с виду простой. Но ни у кого язык не повернется презрительно хмыкнуть насчет провинциалов. Из камней - только изумруд в кольце, знак высокого положения. И больше - ни одного ни камня, ни кольца. Словно намеренно подчеркивает не такое уж давнее прошлое. Разумеется, большинство о нем помнят. Расставались с мальчишкой, едва получившим неожиданно высокое звание, а встретят совсем другого человека. Который обращение к себе "Высокий" воспринимает с равнодушием - обыденность.
   В назначенный день его доставили ко Дворцу-Раковине, чьи стены переливались бледно-золотым, небесной лазурью и розовым перламутром.
   В бесчисленных тропках и поворотах Сердца Островка можно было запутаться. Павильоны, стоящие отдельно или соединенные галереями, и пять дворцов, среди которых Дворец-Раковина выступал, словно глава семейства в окружении детишек и домочадцев. Разве что слуги и строители всего этого великолепия с легкостью ориентировались в этом лабиринте. Бывали случаи, когда назначившие свидания не находили условленного места или ждали друг друга в разных концах сада.
   Зал для подобных приемов - поздравить друг друга с наступившим летним праздником - был огромным, трехъярусным, отделанным малахитом и змеевиком. Женщины, как обычно, находились в нижнем ярусе зала; что они, что мужчины старались перещеголять друг друга изысканностью наряда. Особенно модной была вышивка на морские темы - новый повелитель большую часть жизни провел у моря.
  
   - Надеюсь, Небо будет благосклонно к новому солнцу страны, - послышалось слева. Йири обернулся. Хисорэ в винно-красном хаэне, перехваченном поясом с тяжелой пряжкой в форме драконьей головы, смотрел на него. Судя по знакам на одежде и поясу, он не утратил прежнего положения. Да и то верно - кто же станет смещать главу хэата, которые, хоть и подчиняются трону, своему господину верны не менее?
   - Добрый день, господин Алайя. Рад встрече с вами. Мы оба остались на старых местах, и это радует.
   - Рад видеть вас, господин Хисорэ, - уголок рта Йири дрогнул - он не мог позволить себе улыбку сейчас, однако и в самом деле был рад.
   - Вы стали гораздо взрослее и строже, уж простите мне эту вольность. Держать Окаэру нелегко... Ваш взлет доставил мне истинное удовольствие.
   - Почему? - прямо спросил Йири, - Вы - представитель одного из знатнейших родов, а я...
   - Я не из тех, кто лопается от спеси. Я ценю ум и силу. Вы показали и то, и другое.
   Оба замолчали, оглядывая зал. Небольшие группки беседующих людей... кто-то присматривался и к ним двоим. У кого-то на лице тревога, у кого-то откровенная радость, которую не скрыть даже придворной привычкой не выказывать истинных чувств. У кого-то злорадство...
   Йири обменялся с несколькими придворными вежливыми короткими поклонами, но едва заметил, с кем. Думал совсем о другом. После его возвращения в загородный дом Хисорэ, в ту осень, Йири не услышал от хозяина дома ни слова упрека. Да и потом, когда Хисорэ вернул своего не то гостя, не то пленника во дворец, они так и не заговорили ни разу - о пережитом.
   Хисорэ и Йири одновременно обернулись друг к другу, взгляды скрестились. "Голубиную гору" вспомнили оба.
   - Почему вы хотели спасти меня тогда?
   - Причину я назвал в тот день. Истинную причину. Не больше, но и не меньше. Удачи вам, наместник Окаэры. И... счастья.
   Он отошел, кивнув на прощанье.
  
   Повелитель удостоил собравшихся собственного присутствия, но ненадолго. Выслушав их поздравления, обменявшись приветствиями, он покинул собравшихся. Тут же возле Йири возник слуга, пригласивший следовать за собой.
   "Значит, ждать не заставит", - подумал тот с некоторым удовлетворением. Не то чтобы ему было лестно подобное скорое приглашение, он думал совсем о другом. О том, что, если его пожелают оставить на прежнем посту, вероятно, скоро можно будет вернуться в Окаэру, а не проводить бессмысленно время в ожидании и пустых развлечениях
  
   Приближаясь к заветному крылу, Йири ощутил что-то близкое к ужасу. Ему показалось, что сейчас он увидит умершего... что эти годы лишь приснились, а на самом деле Йири не покидал дворца. Но его, по-счастью, пригласили в другие покои - да и те были перестроены.
   Глубокий поклон при входе - и после непроницаемый взгляд, а выражение лица почтительное - и так откровенно "сделанное", что сие кажется чуть ли не дерзостью. А новый хозяин страны произносит ритуальную формулу приветствия... и нужно ответить так же. Йири был готов к обмену ритуальными фразами, лишь бы все это скорее кончилось и он остался при своем. Поэтому оказался не готов...
   - Заходи, отдохни от этой толпы. Полагаю, ты не любишь излишнего шума.
   Впервые за долгое время Йири растерялся. Дворец всегда был средоточием этикета, нарушить который - немыслимо. И его приучали к этому с четырнадцати лет.
   Нэито же оставил официальный тон без всяческих предисловий. Ему куда больше была свойственна простота обращения, нежели старшему брату. И, обращаясь к Йири без лишних церемоний, он вовсе не хотел как-то подчеркнуть его недавнее прошлое.
   - Брат просил не лишать тебя моей милости. Мог бы и не просить. Ты приглянулся мне еще тогда, давно... Мне нужны такие, как ты. Возвращайся в Столицу - тебе найдется хорошее дело.
   - Разве я не справляюсь со своей должностью? - Йири сумел одолеть замешательство, но не почувствовать себя свободно. Если разговор начался необычно, совершенно непонятно, что он принесет в итоге.
   - Напротив. Ты навел там порядок... Но ты же не хочешь всю жизнь провести в отдаленной провинции, пусть важной для страны? Ты еще молод.
   - Ваш брат намеренно отослал меня из Сиэ-Рэн. Он был прав. Если вы оставите меня на прежнем посту, большего не попрошу.
   - Отчего так? - удивление явственно проступило в мягких чертах Нэито. - Ты мог бы стать одним из моих приближенных.
   - В Окаэре спокойно теперь. Там хорошо. И мне нельзя подниматься выше.
   - Странный ты, - заметил Нэито. - Отказаться от возможности занять важный пост при дворе... Ты долго был в самом низу. Обычно подобные люди рвутся к власти.
   - Она есть у меня - в Окаэре.
   Лицо Нэито омрачилось слегка. Он помнил, что ему говорили про беспредельную власть молодого наместника в доверенной тому провинции. Но смотришь Йири в глаза - и не хочется в чем-то его подозревать. Однако он отказывается от поста при дворе, где у него не будет собственной армии. Не в этом ли причина?
   - Хорошо. Оставайся там.
   Тишина, почти осязаемая, повисла в воздухе.
   - Пока ты - один. Но я плохо позаботился бы о тебе, если бы позволил оставить все без изменений. Твоей женой станет девушка из Дома тайо. У тебя будет не только имя, но и родня.
   "Родня, которая всецело предана мне. И девушка, которой ты не захочешь причинить вред, так или иначе противясь моей воле".
   - Так надо? - Йири не сводил глаз с лица нового Благословенного. И Нэито, человек скорее покладистый и добродушный, чувствовал себя неуверенно. Неуверенно - под взглядом провинциального наместника... человека, воспитанного старшим братом Нэито.
   - Такова моя воля. - Это уж слишком - испытывать неловкость перед ним.
   - Хорошо. Я подчиняюсь воле повелителя, - на слове "повелитель" Солнечному почудилась насмешка. - И кто эта девушка?
   - Младшая дочь Найру, хранителя дворцовой печати.
   "Как?!" - чуть не вырвалось у Йири совершенно по-мальчишески, не по-дворцовому. Потом он подумал - и все стало на свои места. Найру - семейство сильное. Не слабее Лисов и Мийа, только держится в стороне от конфликтов - и безоговорочно предано трону. А за Йири снова пытаются решить всё...
   - Но ведь ей всего тринадцать. Не брачный возраст еще. Можно ли подождать с этим?
   - Ты снова пытаешься отказаться. Договор должен быть заключен сейчас. Но в твой дом она может войти через год-два.
   - Да, - он склонил голову, подчиняясь. Два года... отсрочка. И нет сомнений - за ним будут ой как следить.
  
   Прямо из покоев Нэито он направился к лучшему врачу Островка. Ёши по-прежнему оставался на своей должности, и не было никого, кто превзошел бы этого человека знаниями и умениями. Йири шел знакомыми коридорами, ощущая себя подростком, и уверенности не испытывал совершенно. Не больно-то тепло они с Ёши расстались... после истории с Аоки между ними словно стая ворон пролетела. Ёши не появлялся в зале среди прочих - положение позволяло ему, хоть врач и не имел высокого звания; однако Ёши не любил подобные сборища, как и Нэито, и Йири.
   Молодой человек поймал за плечо попавшегося на пути мальчишку-слугу и попросил его разузнать, захочет ли господин лекарь принять гостя. Тот скоро вернулся - Йири приглашали зайти. Вот тут он и вправду почувствовал себя прежним подростком - и, оказавшись у двери, застыл нерешительно. Сколько бы он простоял там, Небу известно, только дверь отворилась, отъехала в сторону, и молодой человек встретился взглядом с прежним знакомым своим, и тот улыбался.
  
   Врач не изменился - все такие же седые волосы и нестарое живое лицо, широкая черная с серым одежда из тонкой шерсти, отделанная сиреневой полосатой тесьмой. Он принял гостя со всем радушием - впервые за все время пребывания в Столице Йири вздохнул с облегчением. В этих покоях ему всегда было хорошо. Когда-то Ёши прогнал смерть от его постели, потом не один раз отгонял всевозможные страхи. И теперь предоставил то, о чем Йири и мечтать позабыл - понимающего надежного друга в своем лице.
   Они выпили принесенную слугами лээ из маленьких чашечек, и говорили обо всем. Даже о том, что вслух не произносят, взглядами говорили. И про Айхо упомянул врач - признался, не ожидал, что Йири привезет с собой нечто подобное.
   - Настоящее сердце оказалось возможным найти даже в глуши, в Окаэре?
   - Да.
   - От этого мальчика в восторге уже полстолицы - он просто чудо, - со смехом говорит Ёши. Йири прикрывает глаза на миг.
   - Этот мальчик мог быть уже мертвым. Скажи, почему так часто бывает - чем люди лучше, тем они беззащитней?
   - Ты не такой. Только не говори, что ты не из лучших.
   - Этого не скажу. Я то, что из меня сделали - но мне повезло. Мастер, работавший надо мной, хотел видеть меня сильным. А его...некому защитить, - прибавляет он немного погодя.
   - Есть ты.
   - Я...Что я могу - держать его при себе, как игрушку? Зачем это мне? А если отпущу - сразу накинется стая...
   - Я не понимаю ничего на этом свете, если ты не пытаешься по-своему воспитать мальчишку.
   - Боюсь этого, Ёши. Я не учитель. И переделывать душу...
   - Но ты - пытаешься это сделать? - настойчиво добивался чего-то. Ответа думал, и не дождется:
   - Уже нет.
   Не хотелось Йири говорить про мальчишку, ох, как не хотелось. И Ёши заговорил о другом.
   - Ты был прав тогда, заключив договор с пиратами. Я мало знаю о том, что творится на море, но слухи доходят и до меня. Ши-Тау с людьми не дает спуску прочим пиратам и гоняет сууру, как жеребцов на кругу. Те готовы уже пойти на любые уступки, лишь бы мы не закрывали им все пути на восток.
   - Хорошо, - Йири был доволен, но лишь уголки губ дрогнули, и лицо осветилось. - Но я не при чем. Повелитель доверил мне эмма, и позволил заключить договор.
   - Ты слишком уж скромен, - лукаво покосился на него врач. - Раньше ты тоже был тишайшим с виду, но делал многое. Что же ты будешь делать теперь, имея подлинную власть, подтвержденную повелителем?
   - Не знаю. Для меня повелителем был другой.
   - Все умирают, - сочувствие было в голосе Ёши.
   - Да. Но не все держат судьбы других на ладони.
   - Тебе придется теперь подчиняться другому.
   - Я хотел бы иного. Но мне остается лишь поступать так, как должно. Тому, чья воля была для меня всем, не понравилось бы, поступи я иначе.
   - Однако ты уже сказал новому повелителю "нет".
   - Это ничего не меняет. "Нет" я говорил и другому...
   - Меня всегда поражало, почему ты еще жив, и даже не был наказан ни разу всерьез, - брови врача чуть приподнялись и сдвинулись, словно он бился над неразрешимой задачей.
   - Этого я не знаю и сам. И не хочу ломать голову. Было так - этого довольно.
   - Ты знаешь, что натворил твой мальчишка? - неожиданно спросил Ёши.
   - Что? - почти испуганно отозвался молодой человек. От Айхо он уже ожидал чего угодно. Например, что тот ухитрился стащить главную государственную печать... в подарок ему.
   - Он привез из Окаэры футляр с твоими рисунками... их видело уже полстолицы. При дворе нет, конечно... разве что слуги... но дворцовые художники уже спрашивали меня о тебе, не решаясь заговорить напрямую. Они ведь помнят.
   Лицо Йири вспыхнуло на мгновение - растерянное, совсем детское. Потом улыбнулся, становясь прежним:
   - И не зарекся брать чужое без спросу! Неймется ему... мало досталось тогда... - заметив вспыхнувший любопытством взор врача, поведал эту историю.
   - Ну, ты же не станешь за это наказывать? От чистоты душевной он.
   - Надо бы... шкуру спустить, чтобы позабыл раз и навсегда совать нос, куда не просили.
   - Теперь о тебе говорят, как о наследнике мастеров древности... говорят, дух Зимней ветви нашел себе новое воплощение...
   - Пусть говорят что угодно. Мне это давно безразлично. А с Айхо я разберусь после...
   - Не скроешь пламя в ладони. И не пытайся. - строго сказал Ёши - таким тоном давно никто не говорил с молодым наместником. - Мальчишка умнее тебя оказался.
   Йири только рукой повел - вот, значит, зачем Айхо так рвался в Столицу... еще и за этим. Полугодом раньше он рассердился бы всерьез - и, пожалуй, на сей раз актеру не удалось бы легко отделаться. Однако сейчас скорее тянуло смеяться, а не сердиться. Душевная чистота... и такими вот чистыми наивными глазами смотрел на него Айхо, скрывая среди своих вещей пресловутый футляр. Неудивительно, что мальчишку считали лучшим актером северо-востока.
  
   Затем Йири заговорил о том, что его мучило. Предстоящий брак. Ёши кивнул:
   - С точки зрения повелителя все правильно. Ну, и для девушки это самое худшее... хотя и не лучшее.
   - А я?
   - И ты - не самое плохое, что могло ее ждать. На тебя хоть смотреть приятно.
   - Привязать меня к Дому Найру - чудесно!
   - И не самой худшей веревкой. Ты во многом свободен, тебе отдают красивую девушку из влиятельного дома. Не взбрыкивай, словно необъезженный жеребенок. Ты давно уже все понимаешь.
   - Но девочка...
   - Тебя она уже беспокоит, не так ли? На это и был расчет.
   - Как мне надоели игры двора! Я думал, хоть в Окаэре избавлюсь от них. - Он помолчал, и продолжил:
   - И еще я боюсь. Судьба была ко мне милостива... боюсь, что только ко мне, но не к тем, кто окажется рядом.
   - Может, наоборот? Тебя избрало Небо для основания нового Дома, который будет прославлен в веках? Тогда твои сомнения преступны почти. - Ёши притронулся к переносице, размышляя:
   - Дам тебе последний совет. Ты послушно принимал все - и взлетел высоко. Не торопить теперь поступать иначе.
   Молодой человек отозвался с коротким смешком:
   - Небо слишком много внимания уделяет моей судьбе. К добру ли?
   - Если не выбираешь ты, выбирают тебя. Все разумно.
   - Я хотел бы хоть раз в своей жизни выбрать сам. Или мне в этом отказано навсегда?
   Ёши пристально на него посмотрел:
   - Если есть та, что на самом деле имеет значение... в тебе достаточно сил поступить по-своему.
   Собеседник думал слишком долго - простым вопросам не уделяют столько внимания. И в конце концов отозвался:
   - Такой нет.
  
  
   **
   Конечно, Йири не видел ее - только женщины, служащие при дворе, при дворе появляются, в редких случаях - жены придворных, не обремененные должностью. А дочери незамужние - никогда. Не вспоминая уж о том, что на момент отъезда Йири в Окаэру ей исполнилось восемь лет. Про нее говорили - красивая, умная, чтит отца и одарена различными талантами. Чего еще пожелать? Он не мог бы найти лучшей невесты, отвергнув эту. Вспоминал Юхи... нет, все не так. Здесь - союз выгодный, между равными домами. И девочка эта предложена ему в законные жены. И от него требуется - лишь оказывать жене должное уважение, а любовь многие ищут на стороне. Но почему-то Йири не сомневался - она-то будет его любить. Ее так воспитывали - искренняя преданность данному в мужья обязательна. А уж тонкая душа, чуткая и послушная - не сможет иначе.
  
   ...
  
   Как положено - визит в дом Найру.
   Два года еще можно ждать. Сейчас ей - тринадцать.
   Несмотря на умение понимать людей, Йири так и не смог узнать, как сам Найру относится к предстоящему браку дочери. Вероятно, потому, что тот испытывал противоречивые чувства.
   Дом понравился Йири - жилье говорит о хозяевах многое, и это сказало. Простое изящество: узкие неяркие картины на стенах и цветы в нишах - сухие синеголовники, бессмертники, похожие на потерявшие сияние звезды; причудливо изогнутые корни, напоминающие зверей. Богатства не видно особо, броскости нет, однако оно чувствуется - как и приязнь между членами семьи.
   Йири радушно встретили, поговорили ни о чем. Он не выразил желания увидеть девушку.
   - Все уже решено. Зачем ее беспокоить? Два года ждать по-любому.
   В Найру взыграла отцовская гордость.
   - Она красива, господин Алайя. Да, это воля повелителя, но моя дочь хороша и обладает всеми достоинствами, необходимыми женщине.
   Он лишь покачал головой.
   - Ни мига я не сомневался в этом.
   Впрямую отказывать - оскорбление, но и навязывать смотрины гостю - недопустимо. Отцу девушки пришлось проглотить отказ.
   Покидая дом, он прошел через сад - мостик над нешироким ручьем, обточенные водой и временем камешки, листья водоцвета покачиваются.
   Оглянулся - хрупкая девочка с черными косами стояла неподвижно возле ручья, смотрела. Сплетенье ветвей - лица толком не разглядеть, падают тени от листьев.
   Отец прислал - или сама решилась?
   Одежда на ней была сиренево - голубая, расшитая серой нитью. Оперение дикого голубя ...
   Говорить с девочкой было незачем.
   Так она и стояла, смотрела вслед.
  
  
   **
   Вскорости Йири со свитой покинул Столицу.
   Три недели прошло, и Шену Асано собрался на северо-восток - должность обязывала его лично побывать в подотчетных провинциях. Смена человека на троне - не шутка, и не стоит все доверять чиновникам. Так можно попасть в нехорошую историю. А Благословенный Нэито недолюбливает Лисов, зато благоволит к их врагам - Мийа.
   Вечером того дня, когда Шену отбыл в северо-восточную область, Каэси Мийа с наиболее доверенным родственником беседовали в доме этого самого родственника. Способ нанести Лисам тяжкий удар прямо-таки просился к осуществлению. Достаточно одного подложного приказа - нетрудно понять, что любящий удобства Шену предпочтет не разъезжать по всей области, а устроится в городе Четырех Ключей близ знаменитого храмового комплекса, что расположен на одинаковом расстоянии от Окаэры и другой провинции, Эйто. Так поступал уже раньше. Конечно, заподозрив неладное, человек может ослушаться приказа... но вряд ли с ослушания стоит начинать, когда новый правитель только-только взошел на престол. Даже если и не поверит - послушается. И, хоть большая армия у него за спиной, с собой не возьмет - оскорбление такая демонстрация силы. Кто - Йири Алайя, конечно.
   - Шену ненавидит его давно, считая, что он поднялся наверх через смерть Ханари Асано. У каждого свои слабости... Лисы всегда были дружной семьей.
   Родственник Мийа поежился от этих слов - уж у Зимородков точно нет подобной привязанности. А Каэси улыбнулся ему так, как улыбнулась бы довольная яссин.
   Мягко сказал:
   - Я ждал больше десяти лет. Теперь - подошло время. Повелитель обещал ему покровительство. У нового повелителя доброе сердце, но он не простит того, кто так вот невольно заставит его нарушить данное слово. К тому же почти сразу, как оно было дано - и тогда, когда он всерьез доволен Йири Алайя.
   - Лучше бы оставить его в живых. Или хоть подождать...
   - Невозможно. Он взлетел высоко, но любой из нас скорее пожертвует им, чем по-настоящему равным. А он... нельзя ему позволять подняться еще выше. Дочь Найру... если свадьба успеет состояться, этот Дом станет серьезным препятствием.
   - Разумно.
   - Вполне в духе Лисов - уничтожить человека из мести, заманив в ловушку, - судя по улыбке Каэси, подобное было в духе как минимум и его Дома тоже. - Даже если повелитель и не поверит до конца, сомнения останутся. Шену Асано не выкрутиться... или же, если лисья хватка ему не изменила, он удержится кое-как - однако на вершине ему не быть.
   - И все-таки жаль Йири Алайя. Его рисунки подлинно талантливы.
   - Ему, полагаю, не больно-то до забав с кистью теперь. Впрочем, он спокоен, а в Окаэре порядок - почему бы и нет?
  
   Каэси прибавил - неясно, серьезно или же нет:
   - Ему самое время умереть сейчас - и стать легендой среди художников. Искра в ночи... Потом может быть поздно. Я оказываю ему большую услугу.
   И непонятно, тонко улыбнулся собственным мыслям.
  
  
   Глава 11. Горы Юсен
  
   Тянется сказка, вьется, словно лента в руках танцовщицы. И тени вздымаются в воздух, отрываясь от земли - неправильно это, непривычно и неприятно, пожалуй - только вот люди смотрят за танцем, и не замечают ничего больше. Колокольчики заливаются, и гудят темные тан: танец - тоже история. Тоже сказка. Раз в полвека танцовщицы Неба сходят на землю, чтобы поведать людям иное знание - но люди только смотрят на танец, на красоту девушек с лентами, и не задумываются о большем.
  
  
   Золотистые плети плюща поднимались по стенам. Золотистые в свете садового фонаря, но слепой была ночь - где-то затерялась луна.
   Ночь над землею текла, а тень ее - по земле. Медленная, тягучая, все различия сглаживала, все запреты снимала. Взгляд, следивший за Йири - тревожный.
   - Чего ты боишься? - спросил он, заметив неотрывный этот взгляд.
   - Хорошо не может быть долго, - и, сбивчиво, еле слышно: - Нет, у меня все.. я не за себя...
   Глаза - черешни. Пламя свечи пляшет в них. Почему неспокойно пламя?
   - За меня бояться не стоит.
   Он зажигает другие свечи - руки движутся плавно, словно в священном танце: один неловкий жест, и будет шрам на теле Мироздания. Айхо смотрит, как завороженный. И голос - глубокий, ровный - и мягкий, словно касание:
   - Ты рожден с крыльями - большая птица. Земля тебя не удержит. Когда-нибудь ты поднимешься высоко - не так, как это понимают чиновники и придворные.
   Блики света ласково скользят по шелку волос, по складкам, бегущим из-под браслета, по лунным камням, оправленным в серебро - в последнее время он начал носить эти камни, знак созерцательного спокойствия.
   Только один взгляд бросив на юношу:
   - Помни, что ты обязан делать, раз награжден многим. Не растрать свой талант - и саму жизнь свою. Ты сумеешь, я знаю.
  
   **
  
   - Я далек от столичных интриг, но даже мне не нравится эта поездка, - Те-Кири словно враз постарел, когда послание пришло.
   - Мне тоже не нравится. Но нельзя проверить, отсиживаясь здесь.
   Йири вздохнул:
   - Это на самом деле может быть и ловушкой... только ловушку такую устроить могут несколько человек, и цель у каждого своя. Кое-кому пришлось бы по вкусу, задумай я отсидеться под защитой гарнизона Окаэры.
   - Ты можешь не вернуться в Гёру, если отправишься к Четырем ключам, - глухо сказал Те-Кири. Только сильные чувства заставляли его забывать про этикет и разницу положений и говорить с наместником, как с младшим.
   - Что же... если и не вернусь, весьма вероятно, останусь жив. А дорога моя какие только петли не делала. Я давно разучился бояться - и привык доверять судьбе.
   Те-Кири шагнул к нему, обнял. Постоял так, потом молча разжал руки и удалился.
  
  
   Костер горел на берегу реки: обряд прощания с теплыми днями. Скоро начнутся дожди...
   Завтра Йири собирался покинуть город, и рад был, что может перед дорогой исполнить этот простой обычай - положить в костер несколько стеблей цветов.
   Рыжие блики бежали по тонкому шелку. По рукавам, по груди, - но лицо оставалось в тени. Йири коснулся заколки - волосы рассыпались по плечам. Кьонг - пересмешник защелкал неподалеку. Странная птица - все равно ей, петь днем или ночью.
   - Господин мой...- Ниро тронул Йири за плечо. - Вам принести накидку теплую?
   - Не холодно. Лето же еще...почти. - Он улыбнулся. - Хорошо...Тихо...
   Голоса людей доносились, но будто издалека, еле слышно. Не хотели тревожить верные слуги. Йири опустился на колено, протянул руку к огню.
   - Я вырос в Тхэннин, Ниро. Там у нас холоднее зимы, чем здесь. А в этом году лето было холодным... Сегодня - как летом, хотя конец месяца Журавля. Мой месяц, - сказал с короткой усмешкой.
   Тонкий шелк, фиолетовый, казался черным. Там, где его не согревал огонь, он прохладой касался кожи.
   Перед внутренним взором Йири - храм. Тот, из юности - рифленые стены, морская ракушка. Храм далеко, и негде молиться об удачной дороге.
  
   Айхо не было с ними - в театре шло представление. Может быть, уже кончилось - но Йири советовал юноше побыть с друзьями-актерами, а не мчаться сюда. Осенний огонь - это грусть. Не стоит грусть допускать к Айхо.
   - Мой господин, вы ничего не говорите о Столице...
   ...Смешной мальчишка Ниро. Разве он обязан отчитываться?
   - Неужто ничего не переменится?
   ...Похоже, обязан.
   - Я остаюсь на своем месте, ты знаешь. Этого довольно?
   - И это все? Я читал, что восход нового Солнца всегда влечет за собой перемены...
   ...И где научился выражаться так складно? Но что-то ответить придется.
   - Повелитель желает, чтобы в этом доме появилась хозяйка. Что же, разумно. Мой долг - повиноваться, - добавил с усмешкой - и заговорил про Айхо: - Хорошо, что вы дружите. Будь он один... не сделал бы ничего, или сделал гораздо меньше. Он находил поддержку в тебе... когда я пытался сделать из него то, что делать не следует.
   - Тогда почему...
   - Я привык быть ненастоящим... а он постоянно вырывался из рамок канона.
   - О чем вы?
   - Помнишь, я сказал тогда, что тоже кукла? Это правда. Я был... там, в Столице.
   Ниро кивнул, не сводя с него глаз.
   - Ты понял сам?
   - Нет, господин. Но теперь понимаю. Только вы неправы. Думаете, Айхо - тонкая веточка, которую так легко переломить? Он больше похож на ивовый прут.
   - Да, и когда согнутый, распрямится - может ударить больно. - Улыбнулся.
   - А там... - Ниро осекся, но все-таки решился продолжить: - Там было... как?
   - По-разному. Но этого давно нет. Ничего не осталось.
   - Поэтому теперь вы отдаете всего себя Окаэре?
   - Так сложилось. Но она много значит для меня.
   - И вся ваша жизнь - в ней?
   - Раньше так и было. Единственное... А сейчас все не так. Ты знаешь, и я не вижу смысла скрывать. Я бы рад жить по другому, теперь я бы смог - но, боюсь, мне уже не вырваться. Я пытался...
   Провел ладонью над язычками пламени.
  
   - Есть и еще один долг - перед самим собой. Проще спрятаться за слова и традиции, чем понять, что же ты должен на самом деле... Остаться на месте проще. Обычно звучит, но ведь истинно.
   - А Окаэра?
   - И это тоже. Хотя, возможно, этот свой долг я исполнил. - И произносит задумчиво: -Может быть, есть и другие...
   - А если человек не успел?
   - Тот, кто был моим другом, говорил так: "Когда-нибудь ты вернешься, если захочешь и на то будет воля Творца. Если оставишь незавершенное..." Он всегда говорил то, что знал и во что верил.
   - Новый путь бывает только у свободных. - Мальчишка уставился в костер. - Я много чего не понимаю, но это - правда.
  
  
  
   Те, кто не слишком-то близко стоял к Йири, удивлялись его веселости перед отъездом. Те-Кири и другие приближенные полагали, что подлинного веселья молодой человек не испытывал, попросту не хотел никого тревожить лишний раз. Но даже знавшие наместника хорошо не находили в его чертах беспокойства. Он словно и впрямь доверился судьбе, и готов был к любой перемене.
   На сей раз решительно и даже слишком резко отверг просьбу Айхо взять его с собой.
   - Это не Столица, где ты мог показать себя во всей красе. Мне и другим будет не до развлечений.
   Заметил, что Айхо потемнел от таких слов, но ничего не прибавил. Зато парой часов спустя призвал юношу к себе и отдал ему пару футляров с рисунками, заметив:
   - Раз ты ухитрился в Сиэ-Рэн подобное привезти, пусть живут у тебя.
   Не все отдал, только самое любимое, прочее оставил в доме.
   Столь же решительно отверг намерение Шинори сопровождать господина, чем удивил и обидел парня. На горячие заявления о том, что Шинори и как охранник весьма неплох, резонно заметил, что охрану и так с собой берет, и один человек ничего не прибавит.
   А Ниро, услыхав такой разговор, даже не заикнулся о своем желании принять участие в этой поездке. Понимал - и ему будет сказано то же.
   Поэтому просто дождался, пока процессия не выедет за ворота, и присоединился к свите наместника. Заметив Ниро верхом на пегой лошадке, сосредоточенного и совершенно уверенного в себе, Йири остановил коня и долго смотрел на юношу. Тот поймал взгляд и только плечом повел - приказа остаться не нарушал. Не было приказа. А сопровождать господина - прямая обязанность.
   Йири усмехнулся и поехал вперед. Такого попробуй заверни - себе обойдется дороже.
  
  
   **
  
   Хину ждала ребенка - трудно было ходить, и она почти не покидала хижины, занимаясь домашними делами. Дед кашлял, но в остальном на здоровье не жаловался. Тихо текла жизнь.
   Только Аоки не хватало чего-то. По вечерам он смотрел на горящий огонь, и словно взлетал вверх с каждой искрой - и возрождался в другой, когда предыдущая гасла.
   Он привык бороться за жизнь, отстаивать собственное достоинство, куда-то идти. А здесь было тихо.
   Порою хотелось вскинуть голову и долго выть в безмятежное темное небо на манер горных волков. Сам на себя злился, когда понимал - единственную надежду черпает в памятных словах:
   "Я позову тебя".
   Но месяцы шли, много - а зова все не было. Месяц Журавля сменился месяцем Лесной Куницы, анна-и-Харимэ.
  
  
   Аоки снилась ночь.
   ...Он шел среди кустарников и деревьев и знал, что находится в горах Юсен, только севернее места, где жили они с Хину. Он шел за чем-то важным, за тем, что сам сейчас не мог понять и вспомнить.
   Долго шел. Часа два пролетело, а то и больше - но звезды не двигались, словно не собиралась ночь покидать землю.
   Шелест ветерка донесся до слуха, и парень различил слова, которые вспоминал часто:
   - Будет день, и я тебя позову. И ты придешь, даже если не будешь того хотеть. Придешь сам...
   Теперь Аоки знал, куда он идет.
   И не удивился, увидев очертания походных шатров, черные, смутные в темноте.
  
   Аоки продрался через кустарник, огляделся. Сейчас было нетрудно смотреть на мертвых - не видно лиц. Все одинаковые. Чуть металлический запах крови - она еще не успела высохнуть. Ветер поднялся - забился кусок полотна. Живой звук испугал куда сильнее зрелища смерти.
   - Вот и пришел, как тебе обещал... - пробормотал глухо. Боялся даже мысленно произнести имя. И без того знал, кого надо искать. Но не мог шевельнуться.
   Стоял - и вспомнил давнее детство. Как-то глиняную фигурку разбил, память о друге. Так же стоял столбом и не верил еще, что не собрать черепки воедино, что и вправду - разбилась. Только когда начал верить, что и вправду - все, и никого вокруг, двинулся вперед осторожно.
  
   Его нашел скоро. Постоял, потом опустился на землю рядом.
   - Вот видишь, как нас рассудили... - слова глотку царапнули неубедительностью и ненужностью.
   Огляделся по сторонам. На расстоянии локтя от него увидел юношу, почти мальчика. Понял - тот пытался закрыть собой человека, которому посвятил жизнь. Прошептал парнишке:
   - Дурачок...
   И, словно сейчас решившись - хотя решение-то давно в нем зрело - сказал другому:
   - Не надо тебе тут оставаться. Пойдем со мной, - и взял на руки бывшего врага своего - и господина, поднялся.
   А ночь была черной. Ее бы кострами развеять, но погасли костры. Бледный месяц висел над деревьями. Листва шелестела, испуганная. Скоро духи начнут слетаться на кровь. Может, они уже тут? Разве не их глаза вспыхивают между ветвей?
   Аоки шел, спотыкаясь о корни. Он чувствовал, где тропа, хоть и не видел ее.
   Духи - сэй-суру, осэи. Следят ли они за ним, человеком, ушедшим от места бойни, несущим мертвого в ночь?
   "Ты защитишь меня, Забирающий души", - подумал Аоки, взглянув на бледное лицо, почти неразличимое в темноте. Тело не казалось тяжелым - или работа в копях сделала руки такими сильными? Или... он побоялся додумать, и смотрел теперь только перед собой.
  
   Костер? Некогда, и трудно справиться одному. К тому же он помнил - северяне из Хэнэ оставляют тела земле. Во сне Аоки знал - в полутора ани есть место, расщелина...там.
   Сколько ни шел, была ночь - а добрался туда перед рассветом. Пока резал ветки, собирал стебли высокой упругой травы - начало светать. Дно расщелины было неровным - Аоки набросал туда веток и стеблей, выровнять ложе. Тот, рядом, казался спящим - особенно, когда Аоки стер ему кровь с лица. Длинные волосы чуть шевелились под утренним ветром.
   Аоки поднял его, положил осторожно на приготовленную постель. Укрыл своей курткой - потрепанной, старой.
   "Прости. Больше нет ничего". Не удержался - отогнул ткань, глянул в лицо - спокойное. Такое, как и всегда.
   Потом завершил то, что должно.
  
   ...
  
   Проснувшись, Аоки долго глядел в потолок. Потом встал и выскользнул из хижины. Хину не пошевелилась даже, лежала, улыбаясь - ей снилось что-то хорошее.
   Он плохо запомнил путь, которым шел во сне, только уверен был, что все равно не собьется с дороги. Не к поляне он направлялся, а туда, куда пришел после.
   К вечеру Аоки вышел на небольшую полянку, над которой поздние шмели летали, собирая последние капли нектара с цветов.
   Скала напоминала формой крыло, приоткрытое немного. И прожилки зеленые были на ней, как во сне. А чуть сбоку была небольшая расщелина, и ее прикрывала сорванная, чуть увядшая трава вперемешку с ветками.
   Но что скрывали они, понять было невозможно, да и совсем близко подойти - страшно. Аоки долго стоял - темнело, а он с места не двигался, и лишь когда начало темнеть, поверил, что сон немыслимым образом оказался правдой.
   Непонятное чувство теперь овладевало им, пугающее, и трудно было противиться. Хотелось откинуть ветки и землю, чтобы снова увидеть лицо. Слишком причудливо переплелись сон и явь. Это место могло быть могилой. Могло и не быть. Но, если да, то... Вкрадчивый голосок шептал через плечо: "сейчас еще можно, а потом будет поздно. Давай! Или больше никогда не увидишь! И не узнаешь, сон ли тебе привиделся, или вправду Бестелесные направили сюда твою тень, чтобы ты мог исполнить свой долг!"
   Холодные струйки побежали по лбу. А голос уговаривал, и Аоки понимал - еще немного, и не удержится. Тогда он вскочил и опрометью кинулся по тропинке, дальше от скалы, куда-нибудь, только бы не сделать запретного.
   Словно испуганный кролик, мчался наугад сквозь лес, пока оставалась сила бежать. Потом усталость одолела, но он все-таки шел, к людям, чтобы отвлечься, чтобы далеко и поздно было - вернуться. Так он появился в предгорье. Там долго пробыл. Смеялся с деревенской молодежью и много пил - впервые в жизни, стараясь заглушить зов, плывущий оттуда, от ущелья Тайро.
   "Ты можешь еще..."
   Три дня спустя зов ослабел, и Аоки вздохнул с облегчением. Ненадолго - в деревеньку пришла весть, что отряд наместника погиб в ущелье, а его самого не нашли.
  
  
   Аоки возвращался домой, к женщине с рыжеватыми волосами - Хину ее звали, кажется. В мыслях один шум стоял - с похмелья, наверное.
   Шел по лесной тропинке. Сосны гудели, и в голове гудело не менее. Поглядев в сторону ущелья Тайро, громко сказал:
   - Знаешь, я ведь помню твои слова. "Я думал, ты птица-асаэ, Возрожденная, а ты просто цыпленок...". Они мне в душу запали, эти слова. Я и впрямь считал себя той сказочной птицей. Все моим крыльям по силам! Гордился - ведь я каждый раз восставал из пепла, из развалин собственной жизни. Но я ошибся. А вот ты...
   И прибавил, внезапно севшим голосом, заметив на ветви неподалеку черную птицу, с насмешкой склонившую голову:
   - Ты вернешься когда-нибудь...
  
   **
  
   Айхо не мог взять в рот ни кусочка - даже воду пить его заставляли товарищи. С того дня, как пришла весть о смерти отряда в ущелье Тайро, прошло больше недели. Тело наместника не нашли. У многих тлела надежда в душе, что его забрали живым. И у Айхо. Поэтому он пытался порою поесть - только горло сжималось.
   - Умрет мальчишка, - хмуро сказал Рэита. - Нет бы рассудок задействовать... если вернется Высокий, Айхо он уже не увидит.
   Большую часть времени Айхо проводил в своей комнатке, в полутьме - яркий свет резал глаза. Много спал - во сне боль не чувствовалась, а от кошмаров защищали, видимо, Бестелесные, жалевшие юного актера. Но порой он начинал метаться по комнатке пойманной хассой, и после выбегал на улицы и пропадал там, среди народа, жадно вглядываясь в лица. Уж и ноги почти не держали - а все же откуда-то хватало сил на безумные поиски.
   А Вьюрок тенью за ним следовал.
  
   ...Чья-то тяжелая ладонь опустилась на плечо Айхо.
   - А? - он обернулся, медленнее, чем раньше, и покачнулся даже. Высокий светловолосый парень, несколькими годами старше Айхо, смотрел угрюмо.
   - Не жди. Не придет, - и повернулся идти прочь.
   - Постой! - взмолился Айхо, - Кто ты? Откуда знаешь? И... что знаешь?
   - Знаю то, что сказал! Не спрашивай. А про тебя услышал в здесь, городе. Не дело так - мучиться неизвестностью. Прощай, - и стремительными шагами он направился к повороту улочки - кинувшийся к двоим Вьюрок не успел даже его лица разглядеть. Зато увидел лицо Айхо - и перепугался, как никогда в жизни. Тот улыбался - так, как улыбаются при отпустившей невыносимой боли, зная, что отпустила она перед самым концом.
   - Ты... - друг боялся задать вопрос. Улыбка... следом уйдет. За тем, без кого жизни не мыслил.
   - Не бойся, Вьюрок. Я буду делать то, что нужно. Что должен. Он же в меня поверил...
  
  
   **
   Горы Юсен. Несколько лет спустя
  
   - Где ты был целые сутки? - Хину кинулась к малышу, подхватила его на руки.
   - Я гулял по горам.
   - Отчаянный, как отец, - пробормотала женщина, зарываясь лицом в волосы мальчика. Тот нетерпеливо стал вырываться.
   - И куда ты ходил? - послышался голос Аоки, и сам он возник на пороге, смеющийся.
   - Там... скала такая, с прожилками зелеными, похожая на крыло, подле нее расщелина и ручей. Шиповника много... А еще там пел черный дрозд.
   - Ох... - Хину прижала пальцы ко рту. Мальчик не понял, отчего родители так странно переглянулись.
   - Не ходи туда больше! - резким, каким-то чужим, неприятным голосом сказала мать.
   - Пусть, - возразил отец, и добавил совсем непонятное. - Он не сделает мальчику зла.
   - Ты...сам называл его тварью! Он оставил тебе знак на всю жизнь!
   - Как бы я не называл... он не тронет ребенка. Это я знаю. И дай Сущий моему сыну такого защитника! - сказал Аоки почти грубо, повернулся и скрылся в доме.
   Малыш испуганно смотрел, как плакала мать.
  
  
   **
  
   Наверняка были те, что знали, куда исчез Йири - но молчали. А в горах и предгорье Юсен вскорости поползли слухи о новом отшельнике, закрывающем лицо белой тканью.
   Известно - знаменитый художник Кирата, ученик самого Весеннего Ливня, разыскивал этого человека. И другой художник, Кедровая Песнь, не раз появлялся в этих краях, преследуя ту же цель. Кем был тот отшельник, узнать не смогли.
   Слухи ползли, что бывший наместник Окаэры не пожелал вернуться в свои владения, которые он раньше так защищал. Странно сие, не в характере Йири Алайя.
   Однако считающих так было много - может, и не ошиблись они.
  
  
   ......................................................
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"