Неоглядны земли хана Сэгэрэ, зелены его пастбища, тучны стада, несметны богатства. Ночью звезды садятся на островерхую крышу дворца - их тоже своими считает хан. Много земель покорил он, и не смолкают славословья советников. Особенно речист старый Бэдгэр - у самого только два зуба осталось, а все норовит соперников укусить.
Хан Сэгэрэ говорит - Бэдгэр самый мудрый из людей. Бэдгэр говорит - хан самый великий из смертных. Довольны друг другом.
Да, велики владения хана Сэгэрэ, и так хороши, что солнце и луна позавидуют. Ночами соловьи поют - один другого слаще, утром роса лежит на цветах, переливается краше драгоценных камней - а скучно хану. Пятнадцать жен с глазами-озерами, повелишь - лучше соловьев поют, пожелаешь - танцуют так, что и облачным девам не суметь - скучно. Диковинные звери бродят по саду, нарядные птицы порхают, всплескивают крыльями, павлины хвосты раскрывают, красуются - скука смертная.
Видит Бэдгэр, что хану скучно, сам стал мрачнее тучи - не может развеселить, значит, плохой советник, значит, в три шеи гнать такого советника надо. Вот подходит он, и речь начинает - мол, за горами земля Чуэй, воинами твоими не покорена. Маленькая, дани с нее не возьмешь. Старому Толону та земля принадлежит, а у него есть сын Айтоке, даром чудесным владеет. Может в коня перекинуться, иноходца, рыжего, словно степной пожар. А пожелает - белым лебедем станет. Нет больше таких людей.
Сдвинулись брови хана - скука ушла, гнев сердце заполнил. Велел повелитель идти войной на земли Чуэй. Быстро одолели цепь гор, пришли в долину - где пронеслось войско, почернела трава. Лишились кормильцев, защитников семьи.
Стар был Толон, не мог с саблей в руках свой край от врагов отстоять. Вскинул старик глаза к небу, воззвал горестно:
- Айтоке, где ты, Айтоке? Белым лебедем улетел ты к чужим озерам, и алой стала вода в озере Чуэй.
В последний раз поглядел старик на родной шатер, и умчали Толона конники хана. Повелел хан пленника к себе привести. Увидев, нахмурился - гордо держался старик; голова вся седая, а юность во взгляде. Где сын твой? - спрашивает.
- То мне не ведомо, - отвечает старик. - Тесно ему на родине, сильны крылья.
- Так будешь сидеть под замком до конца года - если к той поре не явится Айтоке, покатится твоя голова, - говорит хан Cэгэрэ.
Повелел хан по окрестным землям свой указ разослать, чтоб даже мыши не осталось, указа не слышавшей. В далеких краях нашла страшная весть Айтоке - нет больше дома, и отец - пленник хана Cэгэрэ. Стрелой помчался сын ко дворцу, конем обернувшись; а устанут ноги коня - крылья в воздух лебедя поднимают. За несколько дней до нового года успел, предстал перед ханом. Смотрел Сэгэрэ на юношу и дивился - подобного ему не видел еще. Хорош был сын старика Толона: волосы будто пламя костра, только одна прядь белая, пером лебяжьим. Брови узкой дугой, тонкий стан зеленым поясом обвит, белая ире золотым шитьем переливается. Отпусти моего отца, говорит Айтоке.
Засмеялся хан Сэгэрэ:
- Покажи поначалу свое искусство.
Не раздумывал юноша. Сначала лебедем обернулся, потом иноходцем - да таким, что у хана Сэгэрэ дыхание перехватило. Роскошны его табуны, звездным молоком выкармливают в них жеребят - а все же не видал такого коня.
- Мне, - говорит, - и так луна и солнце завидуют, а теперь и вовсе не будет мне равных. Проси чего хочешь, а старый Толон по-прежнему пленником будет. Побег замыслишь - ему не жить.
Потемнело лицо юноши, но делать нечего.
- Отпусти моих земляков, тех, что ты в рабство угнал, и позволь им вернуться на родину.
Благодушно махнул рукой хан - пусть идут. Мало выживших, и земля Чуэй крохотная. Невелика потеря.
Стал Айтоке служить хану. Далеко прошел слух о юноше, куда дальше, чем из земли Чуэй. Многие сокровища готов был отсыпать хан Сэгэрэ щедрой рукой, только пленнику не нужны были дары. Глаз с него не спускал Бэдгэр, и пришел к хану:
- Не надейся на благородное сердце да на его простоту, - вкрадчиво посоветовал Бэдгэр. -Скоро расправит крылья белый лебедь, не увидишь его больше. А коли не решится покинуть родителя - так ведь старику недолго осталось. Вели сковать цепь золотую, волшебную, чтоб держала и человека, и коня, и лебедя, чтоб вокруг тела сама обвивалась.
- Мудры твои речи, - заметил хан, и распорядился позвать лучших кузнецов.
Не знал об этом юноша. Бессонной выдалась ночь; пришел Айтоке к пруду и долго на водную гладь смотрел. Вдруг покачнулась она, свет на нее пролился - и послышался голос отца:
- Спеши, покинь дворец, мой лебедь, мой жеребенок, иначе посадят тебя на цепь - а вольному на цепи не жить. Я же седым камнем стану, и хан отступится от меня. Ты в назначенный день, через три луны, явись за мной - я вновь приму человечий облик, и ты умчишь меня от врагов. Одолеем злую судьбу.
Так сказал старый Толон, над которым сжалились звезды - передали послание сыну.
- Не могу я снова тебя покинуть! - с тоской воскликнул юноша. Печально зазвенели звезды. Повинуясь их звону, лебедь расправил крылья, взлетел над водой. Стража вскинула луки, да промедлила, не получив приказа. Покинул сады Айтоке.
Только не все вышло, как говорил старик. Камень, хранящий черты человека, был в ханском саду поставлен. И шептал советник Бэдгэр, подслушавший разговор: "Не забудь о назначенном дне!"
Долго летела птица, уже и крылья ее не держали, а сердце назад звало. Обессиленный, лебедь упал на лугу, и только девичий вскрик услышал - потом темно стало в глазах. Очнулся в маленьком шалаше. Девушка рядом сидит, румяная, глаза смешливые:
- Я Улен, - говорит.
- А я Айтоке.
Стали жить вместе. Горько было юноше, но не мог он нарушить волю отца. Об одном мечтал - пройдут три луны, вырвет старика из плена, или погибнет сам. Ни о чем не ведала веселая Улен, пасла коз, лепешки пекла и смеялась, да венки плела юноше, которого полюбила всем сердцем. Дни пролетели, словно сами были крылатыми. Проговорился во сне Айтоке - со страхом слушала Улен бессвязные речи. Наутро решилось - удержит, погибнуть не даст. Собрала дикие травы, сильный отвар приготовила. Спать будет юноша, долго. Проснется - давно миновал условленный срок.
- Почему печально твое лицо? - спрашивает Айтоке, и Улен смеется, пытаясь выказать радость. Вместо обычного питья налила ему зелья - долго будет спать Айтоке.
...Конь по лугу бежит - споткнулся конь, ногу сломал. Птица под облаками летит - ветер деляной дунул, и сердце птицы замерзло. На йуреме играет слепой певец - лопнула струна, обвилась вокруг шеи певца.
С криком вскочил Айтоке, не скинув толком оцепенение сна. Только крылья захлопали над опушкой. С криком рванула ворот Улен - не вернуть. Вскинула руки девушка, выплеснулась ее душа, руки перьями одела. Полетела серая птичка лебедя догонять.
Долог путь... Вынырнул орел из-за тучи, ударил было лебедя, но серая птичка, словно искра горячая, сама в когти кинулась.
Не видел ничего Айтоке.
А в ханском дворце веселье нежданное. Хороша красавица Намтан, Черная Жемчужина гор. Девяносто чернозмейных косичек с одной стороны спадают на плечи, девяносто - с другой. Из пяти тысяч девушек выбрал хан Сэгэрэ себе новую невесту, краше не сыскал. Мало хану жен лунноликих, с руками-змеями, бубенчиками на запястьях. Мало, еще одну взял, лучше всех.
В самый разгар свадьбы спустился с неба белый лебедь, юношей обернулся. Коснулся седого камня, и вновь человеком стал старый Толон. А тут и стража. Не сносить бы головы обоим, грозен в гневе хан - только упал его взгляд на шатер, где сидела красавица, и махнул хан Сэгэрэ белым платком - мол, прощаю.
Вновь попал в клетку лебедь.
Все хорошо у хана, живи и радуйся. Только молчит Намтан, неприветлива, и не радуют ее ни богатые дары, ни дворец золотой, ни соболя, ни одежды, шитые шелком. Потому невесела, что отец ее врагом хана был, и весь род Намтан хан Сэгэрэ истребил. Мыши полевой скорей улыбнется Намтан, чем хану.
- Ты невиданного могущества достиг, хан Сэгэрэ, - говорит Бэдгэр, а глаза, как листья степной травы, зеленые и узкие. - Зачем тебе еще одна женщина? А если уж взял, так пусть она улыбается, на девятиструнном сае играет, пляшет для тебя на пестрых коврах. Или пусть черные котлы чистит и слезы льет, раз своего счастья узнать не умеет.
Только вздыхает хан. И рад бы отправить дерзкую Намтан на работу грязную, только как отправишь, если Намтан ночами снится? Одно вернул, другое потерял.
А красавица смотрит по ночам на Небесный Ковш, юношу-лебедя вспоминает. Как им теперь жить во дворце, одному в клетке, другой на цепи?
Проще совсем не жить.
Что ж, разве не хитра Намтан? Щедра на улыбки стала, запела так, что жаворонки забывали лететь, так и замирали в небе, слыша ее голос. Растаяло сердце хана. А под утро отвязала красавица от коновязи лучших коней, сонное зелье подмешала страже, выпустила пленников - и поминай всех троих, как звали!
Бегут кони, черные, будто ночь, а над ними лебедь летит, звездой путеводной. Подвернул ногу конь старого Толона - Айтоке скакуном перекинулся, дальше отца понес. Близко погоня, уже дыхание ханских жеребцов обжигает спину. Спрыгнула с коня Намтан, разметались по плечам смоляные косички. Спасайтесь, говорит. Сделаю так, что не будет погони. Айтоке возражает - я тебя не оставлю. Твой конь сильный, пусть отец мой один дальше скачет.
Слушает Намтан. Сдвинула узкие брови, будто две куницы друг к другу прыгнули. Нет, говорит. Твой отец жив, его спасай. А у меня ни отца, ни матери, ни сестры, ни брата - для всех свора хана распахнула ворота Безлунного мира. Топнула ногой в башмачке бархатном, гневаясь - тоже ханская кровь! Руки раскинула - и стала вместо Намтан на тропе черная скала. Грозная, гладкая - не вскарабкаться. По одну сторону озеро Чуэй, по другую - стены отвесные, не обойти.
Горячи жеребцы у хана Сэгэрэ, быстро мчались. Лишь у черной глыбы опомнились всадники, только поздно, не повернуть назад. О скалу разбилась погоня.
До сих пор стоит скала черная - хочешь, проверь. Глядится в воду - а в озере отражается красавица Намтан. И на озерную гладь часто спускается лебедь.