Приближается ночь. Теплая и ясная. Моя ночь. Обычно лучше, когда ветер и дождь - так я чувствую себя безопаснее, но только не сегодня. Сегодня мне нужна именно такая. Давным-давно я стал ее частью, ее тайной, ее прошлым и настоящим. У меня нет сил стать ее будущим, и все, что я делаю, посвящено только прошлому. Ночь - это пробуждение ото сна, она мое возвращение в мир врагов: туда, где больше нет друзей, мертв мой брат, где я сам навсегда похоронен среди обломков на берегу извилистой и полноводной реки.
Это так тяжело - выживать одному. Невероятно тяжело. Не думаю, что кто-то из друзей смог бы продержаться так долго. Семьдесят пять лет - очень большой срок. Ровесники брата: тогда ему было около двадцати двух, давно постарели, да что там - большинство из них давно мертвы. Я мог бы представить себе, как выглядел бы мой брат в девяносто семь. Несправедливо и странно, но если бы он просто состарился и угас обычным путем, я и сам был бы давно мертв. Но он погиб здесь, на Танверре, оборвав разом все нити, что связывали нас с самого рождения и я стал тем, кем стал: погребенным под землей, хранителем прошлого, призраком, пробуждающимся на закате и исчезающим в своей могиле с первыми лучами солнца.
Брат, его слова, жесты, его улыбка, одинокие полеты над чужими планетами, каждый из которых для нас, привыкших постоянно слышать голоса друзей, был прыжком в бездну. Мрачные, грохочущие заводы. Месяцы, проведенные лабораториях. Планы, знания и опыт, вливавшиеся в нас широким потоком - все, в чем мы участвовали за его не слишком-то долгую жизнь. Для меня это не просто груда сентиментальных воспоминаний, для меня они - живая ткань разума, самый жалкий клочок которой бесценен, ведь он позволяет мне оставаться собой и выжить. То есть, нет, уже не выжить, а просто просуществовать еще немного. Может быть столько, сколько понадобиться для того, что бы закончить то дело, ради которого мы с братом оказались когда-то здесь.
Я перебираю воспоминания, словно нищий бродяга, который, в темном подвале, раз за разом пересчитывает, выпрошенные им у прохожих мелкие монетки, прикидывая: хватит ли их на выпивку и еду. Мне есть о чем тревожиться: вот уже три года, как этих драгоценных монеток разума с каждым днем становится все меньше и меньше. Потери очень большие, и они нарастают с каждым днем все больше и больше словно лавина, которую ничем не остановить. Совсем скоро мне не будет хватать этих медяков ни на выпивку, ни на еду. Здесь нет никаких сомнений: я умираю, я ухожу вслед за братом. Не знаю, когда это произойдет точно. Может быть, у меня есть пара месяцев, может, пара недель, а, может быть, все случится внезапно, прямо сейчас, когда я совсем к этому не готов.
Скоро погаснет закат и тогда я смогу выбраться на поверхность и осмотреться. Это важно, невероятно важно. Долгие годы, бегущая внизу река подтачивала стену из глины и камней, в недрах которой погребены мы с братом. Очень опасный высокий обрывистый берег, украшенный наверху короной из кустарника и редкой бурой травы. Жители городка нечасто приезжают на это место. Я слышал, как одна женщина сказала здесь приятелю: "Тут есть что-то такое страшное, словно на нас смотрят, уедем отсюда...". Женщины чувствуют. Ее спутник засмеялся, обнял за плечи, и они ушли вниз к дороге. Здесь иногда уединяются парочки, но чаще всего здесь появляются городские мальчишки. Им нравится дикость этого места, обрыв, шумная река внизу, и разбросанные вокруг, нагретые солнцем, камни, на которых так удобно сидеть.
Со времени основания города это уже четвертое поколение, прибегающих сюда мальчишек, но с их родителями я не рисковал, мне казалось, что прошло слишком мало времени, слишком свежи воспоминания. Но дело даже не в этом. Взрослые все равно не поверили бы мне, а дети не смогли бы ничего поделать с увесистым контейнером, лежавшим на трехметровой глубине. Наверное, я не рисковал бы и сейчас, но больше я не могу ждать. Кроме того, теперь у меня есть шанс: всю последнюю неделю лили дожди...
Время подниматься наверх. Я отдаю команду последнему товарищу своей загробной жизни - малому ремонтнику. У меня есть только эта игрушка на тонких паучьих ножках. Вот она выбралась на поверхность и теперь стоит столбиком, вглядываясь в темноту, готовая в любой момент спрятаться и исчезнуть во мраке. Она - мои глаза, мои уши, мой голос, когда это понадобиться.
Иногда ко мне приходят нелепые мысли: я думаю, что этот механический муравей - то же самое, чем я был для своего брата. Вроде как я оказался на его месте. Мы ведь тоже чувствуем и думаем, друг за друга, помогаем лучше делать свою работу. Как брат и я, как я и малый ремонтный автомат, застывший неподвижно над нашей могилой. Если я умру, не закончив дела, он будет еще несколько лет точно так же из ночи в ночь подниматься со своего земляного ложа и замирать, вглядываясь в, расцвеченную огнями, темноту. Что за странная мысль? У меня появляется много странных мыслей. Такое происходит все чаще и чаще. Моя логика теперь далека от того холодного и четкого, словно вырезанного изо льда, стандарта с которым я шагнул в этот мир. Тут нечему удивляться. Я ведь так долго обходился без помощи брата. Семьдесят пять лет, этим можно гордиться - просто невероятный срок. Никто и подумать не мог, что возможно протянуть так долго. Семьдесят пять лет я - один.
Думая об этом, я словно гляжу в пропасть. Это не беда - скоро я тоже умру. Местные верят, что на могилах умерших и оставленных без специальных ритуалов, живут призраки. Они появляются по ночам до тех пор, кто-нибудь не поможет в их мрачных делах. Призраки на Танверре - дело серьезное. Люди здесь живут простой скучной жизнью и были бы рады-радешеньки поверить во все сверхъестественное разом. Я могу слушать их разговоры. Директор школы, и доктор из местной больницы стоят за научный подход и категорически отрицают существование духов, аптекарь и начальник пожарной команды - увлеченные предводители мистиков. Большинство же горожан мечется между теми и другими. Их убеждения зависят в основном от пищеварения и семейных дел. Я лично склоняюсь все-таки к мнению первых, но, глупо отрицать, один призрак здесь все-таки на Танверре есть. Этот призрак - я.
Ночь - прекрасное время для призраков. И нужно-то нам совсем немногое: темнота, славная могила и голос.
2
Трое мальчишек, ежась от ветра, стояли среди вывороченных кустов и клочков травы на осыпавшемся берегу реки. Они ничего не боялись и не бросились бежать, даже услышав мой голос. Он у меня довольно странный: дребезжащий и низкий.
- Кто тут? - крикнули один из них в темноту.
- Я.
- Кто вы?
Я сказал им правду, я почти всегда говорю правду.
- Я - призрак.
Они растерялись и даже сделали шаг назад.
- Настоящий призрак? - зашептал один. - Врете, таких не бывает!
Брату все происходящее показалось бы забавным.
- Ну, я-то определенно есть, - отвечал голос из темноты.
- А ну-ка, ребята, посмотрим!
С минуту они ломали кусты и азартно водили фонариками, пытаясь разглядеть, говорившего с ними, шутника. Мальчишки оттоптали друг другу ноги, уронили сверток с бутербродами в грязь, в общем, была чертовская неразбериха. Минуты через три они устали рыскать в темноте, фонарики двигались все медленнее, голоса потеряли возбуждение и приобрели, вместо нее, растерянность и задумчивость.
- Где вы?
Ответить на этот вопрос было проще простого.
- У тебя под ногами. Теперь метра полтора приблизительно.
Светловолосый мальчишка отпрыгнул в сторону словно ужаленный. Двое других с ужасом смотрели на то место, где он только что стоял.
- Я же призрак. Повредить ничем я вам не могу. Да и не хочу.
Я немного опасался, что они попытаются меня откопать.
- Алекс, Алекс, - вдруг зашептал один из мальчишек, - здесь была битва с горбунами, настоящая битва, их тут тысячи поубивали, может он...
- Чушь, Мик, - безапелляционно заявил другой.
- А чего это вы с нами заговорили? - вдруг заговорил Макс, полноватый мальчик, державшийся все время в тени друзей. - Мы здесь часто и ни разу ничего особенного не слышали.
- Дождь, - честно ответил я.
- Чего дождь? - подозрительно спросил предводитель мальчишек - тот, которого звали Алекс.
- Дождь размыл обрыв. Земля осела, и я...
Мальчишки понимающе закивали головами. Они, собственно говоря, и прибежали сюда из города, посмотреть, как осыпался обрыв над рекой, обнажая гнезда синих червей и иссохшие корни деревьев. Я слышал, как толкая друг друга, они мнутся, не решаясь рассесться на оставшиеся травянистые кочки, сохранившиеся здесь даже не смотря на обвал.
- А чем вы занимались, пока... не умерли?
Странный вопрос для меня.
- Трудно объяснить, так: всем понемногу.
- У вас что, не было цели в жизни? - явно повторяя чьи-то слова, произнес Мик.
Звучало это так, словно бы он уже давным-давно заготовил эту фразу и все никак не мог найти случая, пустить ее в дело.
- Не правда. У меня был брат.
- Ну и что, у меня тоже есть брат, - пожал плечами Мик. - Подумаешь, великое дело!
- А как вы умерли? - это спросил Макс.
Он первым опустился на траву.
- Умер от несчастной неразделенной любви, - Алекс, сложил руки в замок под подбородком и захлопал ресницами, - к твоей сестренке, Макси.
- Нет, сбили. Я был пилотом истребителя.
Мальчишки ахнули от восторга.
- Настоящим пилотом? - спрашивал Мик. - Самым настоящим?
- Во время войны с горбунами? - захлебывался Алекс.
- Да, - просто ответил я.
- Вы потеряли управление и упали. Упали сюда?
Макс спрашивал недоверчиво, совсем не как то не так, как другие. Была в нем какая-то странная для подростка угрюмая дотошность. Лет через двадцать ему наверняка предстояло управлять банком.
- Не совсем так. Я сам направил сюда истребитель. Меня подбили. Думал: могу спастись.
Остальные мальчишки сразу затихли и осторожно расселись на траве.
- Страшно было? - тихо спросил Мик.
Я вспомнил лицо брата, лежащего в пилотском кресле.
- Очень. Нам с братом совсем не хотелось умирать.
- У вас двухместный истребитель? Вы летали вместе с братом? - догадался Макс.
- Да.
- А почему ваш брат не стал... почему он не говорит с нами?
- Он не может. Он был не такой, как я.
- Они убили вас, - с ненавистью, на которую способен только человек, ничего не знающий о жизни, выдохнул Мик.
- Чудовища, проклятые выродки, горбуны! - зашипел как кошка Алекс.
- Правда. Дедушка говорил, здесь было страшное сражение с горбунами, - тихо произнес Макс.
- Еще бы, он смотритель музея, - как-то весело и недобро произнес Алекс, - ему положено рассказывать такие вещи. Иначе его совсем забудут.
- Он воевал. Он был лейтенантом на Афине, - упрямо сказал Макс.
- Афина - древнее никому не нужно корыто, ветхое, как и твой прадед, - ядовито заявил Алекс.
- Она не всегда была такой и он тоже.
Что-то произошло между ними, я чувствовал напряжение, и крепившее вместе и тяготившее обоих, словно якорная цепь.
- Почему ты так не любишь его прадеда? - спросил я.
Для них я - только голос в темноте, но обращался я к Алексу, и они это понимали.
- Он мерзкий злой старик, - услышал я в ответ.
- Прадедушка Макса покалечил Пама - собаку Алекса, - ответил за друга Мик. - Ударил палкой.
- Вояка. Герой. - Презрительно бросил Алекс.
Они сидели молча, ежась от речной прохлады.
- Раньше он сражался с горбунами, - повторил Макс.
- А сейчас он сидит на орбите в своем ржавом корабле и спускается раз в год, что бы сделать какую-нибудь гадость. Он даже детям своим не нужен, - твердил Алекс. - Сам себе рассказывает глупые истории. Совсем выжил из ума
Говоря, он вскочил со своего места и, размахивая фонариком, буквально плясал вокруг Макса, изображая сумасшедшего. Я же представлял молодого красавчика-лейтенанта на мостике корабля и одинокий рвущийся к нему истребитель. Как же много лет прошло.
- Так корабль на орбите называется Афина? - задал я вопрос.- Красивое название.
- Да, ее оставили здесь после того, как перебили всех горбунов. Вы этого уже не помните. Вы тогда уже... того.
Все трое потупились, им было явно неудобно за себя.
- А вы видели когда-нибудь живого горбуна? - вдруг спросил Мих.
- Видел, - честно ответил я.
Было здорово, что мне совершенно не приходилось их обманывать. Мы просто сидели в темноте и болтали о том, о сем.
- Они родом с одной заледенелой планеты. Горбуны происходят от тамошних жаб. Бр-р-р, гадость! - передернул плечами от отвращения Алекс.
- Нет, папа говорит, что они - люди, только мутанты, - тихо ответил Макс.
- В школе рассказывали, что они строили специальные пирамиды и наполняли их мертвецами. Такая у них была вера, - шепотом, словно ужасную тайну, сообщил Мик.
- Твари, - говорил Алекс. - Хорошо, что их всех перебили.
- На освобожденных планетах находили много маленьких детей, их готовили к каким-то экспериментам, - продолжал Мик. - взрослых они всех убивали...
- Взрослых они ели.
- Нет, они в них откладывали свои мерзкие личинки.
- Вроде, не всех горбунов убили. Говорят: они скрылись где-то.
- Чушь! Их было не так много, как думали в начале.
- Да их было сто миллиардов!
- Сто миллиардов?! Вот дурак! Как сто миллиардов могли выжить на маленькой ледяной планетке?
- Сам дурак!
Мальчишки увлеченно галдели еще долго, мне даже показалось, что за своим спором они уже успели забыть о моем существовании. Ушли они только через час, когда налетел ветер и здорово похолодало. Я видел, как они бредут к дороге, поминутно останавливаясь и оглядываясь назад, не в силах поверить во все произошедшее с ними сегодня.
3
Так прошла ночь. Потом еще одна. Понемногу они привыкали говорить со мной, я становился их драгоценностью, их тайной. И я не оставался в долгу. Я рассказывал о далеких планетах, звездах и космосе, сражениях. О том, какой замечательный, умный и смелый был мой брат. Я говорил, что наши враги были злы и жестоки и твердо решили разрушить все, что мы создали и перебить нас всех. "Горбатые выродки, чудовища", - рычали мальчишки в ответ. Они слушали меня заворожено, и над их головами, я видел тихо плывущую в ночном небе яркую звездочку - Афину. На ее борту есть экипаж, пусть даже это был просто и ветхий полусумасшедший старик-смотритель, прадедушка Макса, бывший лейтенант. Значит, Афина оставалась боевым кораблем. Значит, не прав Мик, у меня есть цель, есть еще кое-что, что осталось сделать.
Брат был бы доволен мной. Что же, ту атаку начинали мы вдвоем, заканчивать мне придется одному. Впрочем, нет. Мы так долго были рядом, мы стали частью друг друга. Значит: мы вместе закончим это дело.
В стотысячный раз я повторяю про себя все, что случилось в нашей с братом короткой жизни. Час за часом. Все важное и неважное и в особенности тот, последний для него день. Семьдесят пять лет назад. Семьдесят пять лет, которые я провел в могиле.
Пространство разлетелось на осколки, словно разбитая об пол тарелка.
Голоса. Десятки голосов. Враги, Танверра, их мертвые компьютеры, наши братья. Дикая какофония смертоносных заклинаний взывавших, казалось, к преисподней и способных вызвать к жизни невиданных чудовищ.
- Давай, Георг, прикончи гаденыша! - неслось в эфире.
- Альбатрос, я Пчела-семь, - барахлит правый двигатель.
- Принято, Пчела. Возвращайся!
- Черт, Силарес сбит!
- Взорвался, сволочь!
- Еще один готов!
- Этот мой!
Нас убивали одного за другим, и никто ничего не мог тут поделать. Ловушка. Нас заманили в ловушку, теперь это было так очевидно. Жаль, некому будет даже рассказать о том, что с нами произошло. Нет, еще рано, мы с братом еще живы. У нас еще есть шанс прорваться к этому проклятому кораблю, висящему на орбите Танверры, и залепить ему в ракету прямо в борт.
Мы с братом лучшие пилоты на свете, мы уничтожили много врагов. Они взрывались и погибали так же, как сейчас гибли наши друзья. Когда-то я помнил все: голоса и друзей, и врагов. Жаль, что этот бой был для нас последним, мы - хорошие воины и совсем не хотели умирать.
Перегрузки мяли тело брата, и он страшно хрипел распластанный в своем пилотском кресле.
Мы крутили вираж, за виражем. Ни один из врагов не смог бы повторить таких маневров. Мы уклонялись от одной ракеты и тут же попадали в захват второй, третьей, четвертой. Наш истребитель был поврежден. Здорово поврежден. Не было шансов вернуться, и мы решили: сделаем, что можем.
Брат был жив и даже еще в сознании. Я видел его лицо: оно было совершенно бледным, из носа шла кровь, и его глаза... Его зрачки и радужка были совершенно красными от лопнувших сосудов. Брат ослеп, но мог еще управлять истребителем. Мы вели его вместе в последний раз, и почти успели.
Я увидел его - корабль врагов. Он был очень большой, грозно сверкающий в лучах солнца Танверры. Не такой огромный, как думал мой брат, но, все же, вид его ужасал. Он сошел с орбиты и спускался в атмосферу - так нам труднее было до него добраться. Я успел показать брату, как голубоватым льдом сияет его броня.
Нас подбили. Две ракеты взорвались совсем рядом. Вражеский корабль вдруг перевернулся и прыгнул куда-то в сторону. На мгновение яркое солнце залило ослепительным белым светом кабину и корчащееся тело моего брата. Потом мы врезались в атмосферу.
Мы падали и падали бесконечно долго. Пламя пережевывало и размалывало в труху наш истребитель. Он горел и распадался на куски. Температура в кабине поднялась настолько, что начали плавиться приборы. Фонарь потемнел и стал непрозрачным. И все же брат был еще жив. Он потерял сознание, я больше не мог с ним говорить. Если бы только хоть на секунду он пришел в себя. Я сказал бы: "Послушай, брат: у нас ничего не получилось, тебя и наших друзей убили, но я-то постараюсь выжить. Я что-нибудь придумаю. Вместе мы придумали бы стоящий план, но я и один не подведу. Поверь, сделаю, что смогу".
У меня был шанс, у брата нет. Танверра - хорошая для жизни зеленая планета. За нее стоило драться. Мы знали ее поверхность. Там, куда падал я, было много рек, глубина, которых из года в год сильно менялась. Нужно было только найти высокий, готовый обрушиться, песчаный берег. "Живи!" - кажется, это была последняя мысль брата перед тем, как он потерял сознание. Может нет, может да, но мне хочется так считать. Он был умным и смелым мой брат. Я всегда гордился им и старался быть похожим на него, как мог.
Брат умер, когда я включил двигатели. Тут ничего нельзя было поделать. Перегрузка была слишком большой - я сам убил его. Включил двигатели и тут же перестал чувствовать его? А потом словно электрическую дугу пропустили сквозь меня. Я почти ничего не соображал и не мог ничего делать. Серебреная полоска воды рванулась навстречу, и через мгновение истребитель врезался в самое основание, нависавшей над рекой, песчаной стены. А за тем тонны глины, песка и камней обрушились вниз, закрывая и брата, меня, и останки нашего истребителя от солнечного света и наших врагов.
Кажется, я даже потерял сознание. Что-то в этом роде. По крайней мере, нескольких часов прошедших после падения я не помню. Удар был страшным, но я уцелел. Да, я уцелел, и это было главным на самом-то деле.
Я лежал в темноте среди обломков, песка и камней, рядом с растерзанным телом брата. Нас не так-то легко найти, ведь наш истребитель не металлический как у врагов, он почти целиком из керамики и пластика. Они видели только выхлоп двигателя, у самой земли нас уже было не разглядеть. Пусть враги думают, что наш истребитель разлетелся в клочья. Что ж, так оно и есть... почти.
Я слышал их переговоры вражеских кораблей с исследовательской базой на Танверре. Нам повезло хоть в этом. Вспышку заработавших двигателей наблюдатели приняли за взрыв и уверены, что мы развалились в воздухе.
Теперь мы будем ждать. Мы? Нет, Нас больше нет. Мой брат погиб, даже сквозь слой песка я чувствую его мертвое, изуродованное ударом тело. Остался только я. Один я неизмеримо гораздо глупее и слабее, чем были мы вдвоем. Есть только цель, память о брате и безжалостное время, медленно и непреклонно словно старый варан волочащее свое брюхо по песку.
Наши друзья не пришли, ни через двадцать часов, ни через сто. Время текло куда-то мимо, а я мог только ждать. Тело моего брата быстро менялось. Ультразвук плохо проникает сквозь песок, но я 'видел', как то, что от него осталось понемногу превращается в морщинистую, уродливую мумию, облаченную в изодранный пластик скафандра.
Мы были вместе семнадцать лет. Впервые я услышал его совсем маленьким. Будущему брату едва исполнилось полгода. Его принес друг. Прямо на руках, завернутого в пеленки. Тогда я впервые соединился с человеком. Мы еще не были братьями: он был слишком мал для этого. Нужно было проверить нас на совместимость, записать излучения его мозга. Зафиксировать его и мои реакции.
Я был еще очень глупым. То есть, мог конечно управлять вертолетом, небольшой мастерской, или парой грузовиков, но это было совсем не то. Мир вокруг меня был просто набором параметров и системой уравнений для их обсчета и все.
Только брат делал меня живым, а сейчас его нет. Я храню его память, как могу, стараюсь думать и говорить про себя, как он. Я словно храню брата в себе. Глупо обманывать себя: структура метакристаллов понемногу становится другой, невозможно сохранять ее вечно, тем более без контакта с человеческим мозгом.
Через месяц после нашей гибели орбиту Танверры пришли корабли, присланные Землей, такие же, как тот, что мы атаковали. Их было очень много, гораздо больше, чем мы могли предположить. Я не хотел думать о том, что случится с нашими друзьями, когда они все придут к самому порогу нашего дома. В этом я сильнее: брат не смог бы без меня запретить себе думать о чем-то.
Через три дня после крушения, я понял, что одна боевая ракета уцелела. Я вдруг услышал ее голос. Друзья сделали хорошую ракету, ее можно было запустить даже в атмосфере. Даже с земли. Нужно только достать сорванный контейнер. Он лежит здесь недалеко, метрах в трех от кабины. Еще уцелел один ремонтный автомат. Он слишком мал, поврежден и не годится для серьезного дела. Но, в отличие от меня, он мог двигаться и видеть в широком диапазоне. Еще, я придумал, как заставить резонировать его корпус. Я мог бы говорить через ремонтника с людьми.
Я слушал и слушал разговоры врагов. Читал даже зашифрованные военные каналы. Их кораблей становилось все больше. Они были разные, большие и маленькие. На Танверре устроили узел связи, склады и казармы. Все время взлетали и опускались челноки. На корабли, зависшие над планетой, все время грузили оружие, топливо, какие-то машины и оборудование. Враги были очень воодушевлены, они хотели нас всех уничтожить. Они так жестоки - эти враги. Нас называли чудовищами, горбунами и ненавидели так, что порой скрежетали зубами.
Потом вражеский флот ушел куда-то в пространство. Я, конечно, мог понять, куда они шли, но решил, что не должен об этом думать. Друзья ведут войну и я просто должен суметь им помочь.
Корабли землян вернулись через три месяца. Их оставалось мало: не больше трети, многие были серьезно повреждены. Что же, потом друзьям будет проще их победить. Вместе с остатками флота вернулся и тот корабль, который мы атаковали в своем последнем бою. Я, конечно, не мог его видеть, но, судя по переговорам, отделали его так, что для серьезного дела он больше не годился. Так они сами о нем говорили. Странно, но экипаж был, кажется, доволен, они что-то там совершили в этом походе такое, что заставляло их просто таки лопаться от гордости. "Перебили всех ублюдков", - говорили они. И вот, именно этот корабль остался на орбите, после того, как ушли остальные. С тех пор я ничего не слышал о войне.
Годы спустя, враги построили на Танверре города, заселили их своими людьми. Я же говорил: "Хорошая для жизни планета". А я все так же лежал, похороненный у реки под толстым слоем, поросшей молодым леском, земли. О войне с нами враги больше не говорили. Хотя нет, каждый год они устраивал и большой праздник в честь победы. Не знаю, что за победу они имели в виду, они злые люди и могли воевать с кем-то еще.
Я ждал, стараясь думать только о брате, наших друзьях о нашем доме. Мы ведь не всегда жили так - вместе.
Предкам моего брата когда-то тоже "крепко досталось". Так обычно говорят наши враги. Впрочем, тогда они еще не были врагами. Просто колонисты, жители одной из дальних планет. Потом "блуждающая" нейтронная звезда прошла рядом с их солнцем. Я помню, как это было. Нет, сам я, конечно, этого не видел, нас ведь тогда просто не было. Мы с братом почему-то интересовались таким вещами. Когда мы были вместе, то часто смотрели записи с родины его предков. Теперь мой брат мертв, а я как сейчас помню, ужас, поднимавшийся в нем, а значит, и во мне. Небо там было темно-багровым от пепла взрывающихся вулканов, ураганы с корнем вырывали целые леса, гигантские волны поднимались над приморскими городами. Я видел толпы обезумивших людей рвущихся к космопортам. Спастись удалось немногим. Беглецов поднимали в космос, и там они ютились на битком набитых орбитальных кораблях, дальних грузовиках, научных станциях, в общем, везде, где могло быть достаточно воздуха и тепла. Если бы только мы с друзьями существовали тогда, вместе мы спасли бы многих. Мы с братом часто думали об этом.
...Что? Кто там? Подошли совсем близко. Ах, да! Еще одна парочка приплыла на моторной лодке, в поисках уединения. Сколько же их прошло надо мной? Наверняка среди них когда-то были и родители сегодняшних мальчишек. Они все говорят, что здесь прохладно, но романтично и очень красиво. Хотел бы я знать, что бы они сказали, если б узнали, что развлекаются на могиле вражеского пилота, рядом с полностью готовой в дело атомной боеголовкой. Хотя чего гадать - им наверняка было бы все равно. Иногда мне хочется их попугать, я вполне мог бы с ними заговорить. Делать этого, конечно нельзя, но я радуюсь таким мыслям - значит, я еще могу думать, как мой брат.
Его предки все-таки смогли, даже без нас, закончить постройку огромного межзвездного транспорта. Записи рассказывали, как измученные, голодные, люди грузились в трюмы. Если бы они только знали о существовании Танверры, все могло бы совершиться совсем по-другому и нас бы не создали никогда. Странно представлять, что брат мог бы жить и без меня, я едва могу думать об этом, но, тем не менее, такова правда.
Беглецы высадились на суровой и малоподходящей для жизни планете, единственной до которой они могли тогда добраться. Я видел ее глазами брата. Черное небо, вмерзшие в лед жилые купола, ползущие куда-то колонны вездеходов и постоянные, не умолкавшие ни днем, ни ночью, доносившееся со всех сторон звуки работавших машин. И еще полуразобраный корабль, нависший над их жалким городком словно стена.
Да, это была суровая планета, и ухаживать за ней надо было, словно за капризной красавицей или за цветком в саду. Эту фразу кстати придумал я сам, жаль, что ее не услышит брат.
Холодная планета жестока и убила многих. Она же была и богата. Плохая для жизни - совсем не то, что Танверра. Требовалось огромное число умелых рабочих рук, а среди беженцев оказались в основном мелкие клерки, учителя, домохозяйки, пилоты. Спаслось совсем немного ученых и инженеров. Среди беженцев было много детей. Их увозили в первую очередь, но теперь-то их нужно было кормить, одевать и учить. В общем, дел вдруг оказалось слишком много, а тех, кто мог бы ими заниматься слишком мало. Большинство просто сидело в куполах и ждало чего-то. Они говорили, что к ним, обязательно, придет помощь с Земли. Но помощь так и не пришла. Через полгода начали заканчиваться припасы, зато стали начинаться бунты. За кусок хлеба могли убить. Потом, столетия спустя наши враги убивали нас даже за меньшее. Только потому, что их пугал даже не наш образ жизни и мыслей, а всего-навсего отсутствие привычного эгоцентризма. Цельность и универсальность нашего существования. Готовность протянуть руку любому, выдернуть человека и машину из мрачного болота мелких забот, сделать их владыками мира. Мира друзей и батьев, не знающего власти насилия.
А в то ужасное время колонистов спас профессор Паульсен и его группа. Они были потрясающе талантливы, и это работая без помощи братьев. Они создали нас.
Профессор Паульсен сказал, что еще там, на своей родной планете, они работали над биоэлектронным интерфейсом. Это что-то вроде компьютера способного работать с излучениями человеческого мозга. Такая система позволяла оператору работать с компьютером без специальной подготовки программиста. Более того, можно было человеческий мозг использовать для сложных вычислений без участия сознания. Здесь требовалось постоянное участие компьютера, но зато можно было формировать сложные информационные комплексы, которые включали не только машины, но и человеческий мозг. Например: включенный в такую сеть Паульсена, инженер мог контролировать работу пяти других, едва обученных, людей, полученная ими информация обрабатывалась специалистом, но с использованием вычислительной способности мозга "профанов". В итоге одновременно появлялись решения сразу пяти или шести задач вместо одной.
В самом начале такая система работала неважно и использовалась только для управления электростанциями, оранжереями и установками в шахтах. Братья тогда еще не были настоящими братьями. Фактически, нашу работу выполнял главный компьютер корабля. Вернее сказать, покрытых снежными шапками, останков корабля.
Потом один из учеников Паульсена - доктор Витигер предложил сделать интерфейс компактным и индивидуальным, а так же использовать вместо обычного компьютера, колонии метакристаллов. Потрясающая штука - эти метакристаллы. Под воздействие слабых магнитных полей они могут менять заданным образом свою структуру, формируя логические цепи. В практическом отношении такой метакристаллический компьютер, включенный в сеть Паульсена, начинал усложнятся и подстраиваться, с одной стороны, под разум своего оператора-человека, а с другой, под общую структуру сети. Чем больше метакристаллических компьютеров и их операторов было включено в сеть, тем больше были вычислительные возможности каждого из них и всей сети в целом.
Так появились мы. Для измученных людей мы стали той самой соломинкой, за которую в последний момент все-таки удалось ухватиться тонущему. Теперь бывший журналист, которому в новом мире не находилось места мог управлять заводом, несколькими бурильными установками в шахте или лечить больных, меняя профессии по необходимости. И в то же время, его старые навыки никуда не пропадали, а становились частью нашего общего. Машины стали спасением людей. Мы стали братьями. Со временем, каждый из нас превращался из простого вычислителя в своего рода копию своего оператора. Нет, тогда уже своего брата.
Забавно, что говоря о собственной природе, я становлюсь восторженным и чуть-чуть приукрашиваю реальность. Мой брат никогда так не делал. Я не знаю в чем тут дело. Наверное, в разговорах и передачах врагов, которые мне приходится слушать. Они глупы, ужасно самонадеянны, агрессивны и врут друг другу по любому поводу. Мы никогда не были такими. И я, кажется, невольно принимаю их образ мыслей. В этом тоже - верность моей природе.
Нас создавали для того, что бы обеспечить колонию квалифицированными инженерами и рабочими, а создали удивительное братство машины и человека. Новый мир, в котором для каждого было место, и который всегда стремился быть и становился лучше, чем был раньше. Так появились мы и только так мы смогли тогда выжить.
Я помню, как получил брата. Собственно меня в теперешнем смысле тогда и не было. Был контейнер с метакристаллическим компьютером. Брату было пять лет, и он ревел во всю глотку, когда его, крепко привязанного, везли в операционную. Потом ему капнули из пипетки в нос, он заснул, а когда проснулся - на свет появились Мы.
С тех пор мы всегда были вместе. Помню наш первый день. Он заплакал, и я слегка коснулся его сознания. И брат сразу успокоился, ему стало хорошо. Впервые я услышал в пространстве голоса друзей. Кто-то просил информацию, о содержании никеля в каком-то сплаве, о котором мы, конечно, ничего не слышали, потом нас попросили поуправлять подъемным краном на другом конце планеты. Вот это было настоящее чудо. Мы словно бы были везде и всем. Весь мир принадлежал нам. Брат рос и учился, я помогал учиться, и учился сам вместе с ним. Мне ведь тоже было непросто, нужно определить, какая информация ему подходит, а с какой нужно подождать, какое настроение поможет ему сейчас. Нужно было успокоить или наоборот придать ему энергии. Иногда, даже немного попугать. Я грустил и был счастлив вместе с ним. Мы быстро росли. В восемь лет мы уже управляли небольшим заводом по производству пластмассы. В двенадцать - парком из десятка грузовых вездеходов, возивших руду из шахт. Эх, прекрасное было время!
Давно уже отстроили город, шахты, заводы, оранжереи. Дети и внуки беженцев забыли, что значит голодать и умирать от холода. Тогда нас стали заботить другие вопросы. Мы чувствовали, что превратились в придатки своих шахт и заводов. Нас было очень мало, но в каждом жил отпечаток сознания Паульсена, Витигера и их учеников. Мы вновь создали корабли. Я видел будущие космические лаборатории, установки для невиданных экспериментов, новые машины.
Мы построили специальное здание - Пирамиду. Ученые, прибывшие вместе с братьями с погибшей планеты, были ценны, очень ценны, ценнее всех других. Ведь наша жизнь напоминала симфонический концерт, и они играли в нем роль одновременно композитора, дирижера и первой скрипки. Это они определяли, как будет звучать наша жизнь. Не диктовали, не руководили, не надо верить нашим врагам, нет, они вносили в наше мышление что-то такое, что заставляло двигаться вперед. С тех пор ученые спали в своей Пирамиде в стеклянных саркофагах, заполненных регенерирующим раствором. Они могли прожить так очень долго, достаточно, что бы подготовить поколения учеников, которые займут свое место, во второй и третей Пирамиде, постройку которых мы начали.
Конечно, я надеялся, что брат сможет занять одно из мест в пирамидах. Но нам сказали, что его интеллект достаточен для рядового вычислителя и не более. Ничего тут не поделаешь. Это не его вина - это генетика. Так уж распорядилась природа. Я все-таки думаю, что они ошиблись. Он очень умный человек - мой брат.
Мы хорошо жили. Управляли машинами, учились, бегали и прыгали в спортивном зале. Это тоже необходимо брату. Я помогал ему. Он бежал по пустому, темному залу, ускользал от как бы несуществующих противников, ловил невидимый мяч, и видел вокруг, переполненные зрителями ревущие трибуны. Для врагов это выглядело бы странно, но на самом деле он не был один. С ним играл водитель, тянущий колонну вездеходов через горный перевал. Архитекторы-строители, собиравшие новый, спроектированный ими за десять минут, безо всяких предварительных чертежей и расчетов, жилой дом. Несколько человек с гидропонных ферм даже играли вполне сознательно. Их монотонная работа позволяла отвлекаться. Это было здорово, прямо как на записях. У тех старых игр часто были сложные правила, воспроизвести полностью их было бы сложно, но я и не пытался создать полную иллюзию. Вполне достаточно было эмоционального всплеска и напряжения мышц. Побеждал или проигрывал игрок - каждый раз определял его собственный брат. Правильное соотношение побед и поражений - очень важная в жизни вещь и следить за ним следует внимательно.
Наша жизнь стала именно такой, о какой мечтали мыслители тысячи лет подряд. Вершины науки и повседневная жизнь слились в ней в неразделимое целое. Пришло время и мы поняли, что можем больше, намного больше, но ограничены при этом малостью населения и скудостью пространства. Обитатели пирамид, а вместе с ними и все мы мечтали о грандиозном шаге вперед. Первом из многих, еще ждавших нас впереди. Сейчас, находясь вдали от дома, давно не слыша голосов наших друзей, я уже не могу вспомнить и десятой доли тех планов и задач, которые рисовал нам разум.
Враги говорят: мы нападали на кого-то. Полная чушь. Как можем мы быть агрессорами и злодеями, если весь смысл наших действий в поиске друзей, да еще в том, что бы дать потенциальным друзьям их собственных братьев.
Для начала мы выбрали одну населенную планетку. Даже здесь на Танверре сказали бы: "Жуткая дыра". Но Танверра - хорошая для жизни планета, таких известно совсем немного. А та... я бы сказал, что для здешних подростков, она была бы вожделенной мечтой. Почти все там ходили с пистолетами, месяцами не мылись, в открытую торговали спиртным и наркотиками. Аборигены насмерть дрались из-за тощей овцы, бутылки спирта, женщины или нескольких лишних монет в кошельке.
Я помню, как наши послы прибыли в это веселое местечко. Их провели прямо к президенту. Вот это было зрелище. Двор дома был переполнен какими-то мрачными пьяными усачами в рабочей одежде. Они слонялись вокруг нас с винтовками в руках, поминутно сплевывали на землю и бормотали какие-то страшные угрозы. Послы прошли в ветхий, белый деревянный двухэтажный сарай с колоннами у входа и флагом на крыше - президентскую резиденцию. В маленькой комнате на втором этаже их ждала компания на вид ни чем не лучше той, что толпилась во дворе. Компания важно расселась вокруг, покрытого вытертым синим бархатом, стола. Прямо на столе валялись окурки, стояла початая бутылка с выпивкой и еще несколько грязных стаканов. Председательствовал толстый человек с пышными седыми усами, одетый в засаленную военную форму, с медалью на широченной красной ленте, туго обвивавшей его громоздкую тушу. Какой-то тощий тип стоял на балконе и передавал вниз все, что говорилось в комнате.
Мы просто предложили им присоединиться и передать нам часть неиспользуемых территорий: там где нет, ни пастбищ, ни заводов, ни того что у них считалось городами. Странно, что я так пренебрежительно говорю об этих людях и их родной планете. Плохо дело, я становлюсь желчным. Это, наверняка, меняется структура метакристаллов. Во мне говорит Танверра и ее чертовы жители. Если бы только мой брат мог ожить, хоть на один день, я бы смыл с себя грязь наших врагов. Но нет, я погибаю в своей песчаной могиле, так же верно, как если бы меня убил взрыв нашего истребителя.
Тем усатым типам с пистолетами, мы предложили отдать нам детей из приютов, мы предполагали, что здесь их не менее двух тысяч. Боже, что тогда началось. Они орали, топали ногами, целились в нас из пистолетов. Во дворе кто-то уже забрасывал веревку на фонарный столб. Нас называли "горбатыми выродками", "проклятыми чудовищами". Мы пытались объяснить, что продолжительность их жизни очень низка, что они сами добровольно принимаю токсичные препараты, разрушающие мозг. Что мы выплатим компенсацию, сможем обеспечить их самих и их детей всем необходимым. Говорили, что сможем выполнить их самые заветные мечты. В ответ они зверски избили и повесили наших послов. На том самом фонарном столбе. Как на Земле в доисторические времена. Братьев под улюлюканье срезали с их спин окровавленными мясницкими ножами.
Через месяц мы пришли к ним снова. На этот раз послов и разговоров с явными безумцами не было. Было два дивизиона дистанционно управляемых гусеничных танкеток с пулеметами. Стоял такой оглушительный треск, что от одного звука стекла в окнах лопались. Улицы городов были завалены трупами. Наверное, можно сказать, что эти пьяные усачи сражались геройски, они сдались только к вечеру третьего дня. Еще вернее, сдались те из них, кто оставался к этому моменту в живых. Уцелели дети, много женщин и кое-кто из мужчин. Эти последние тоже были нужны: здесь было много физической работы.
Боже, какой вой стоял в тот день, когда заработали полевые лаборатории, где аборигенов готовили к соединению с братьями. Ничуть не хуже, чем в тот, когда они вешали наших послов, кажется даже сильнее. Мы пытались объяснять им, что обитатели планеты безумны и не могут отвечать за свои поступки, а значит - нам придется позаботиться о них. Говорили, что смертность, здесь такова, что большинство убитых все равно не пережили бы следующих двадцати лет. Что среди нас им будет хорошо. Даже очень хорошо. Все равно даже старики и женщины бросались на нас с кулаками, вырывались, кричали, снова называли нас "горбатыми выродками". Настоящее сумасшествие. Месяца три понадобилось, чтобы навести там порядок. Помню, что испытал, когда включились братья наших новых друзей. Многие из аборигенов просто сходили с ума. Вот так. Всем нам пришлось крепко поработать тогда.
Мы начали новые стройки, на глазах преображавшие этот жалкий мир. Нам нужны были не просто управляющие для булочных и заправочных станций. Больше всего не хватало образованных людей, способных мыслить, но и такие неприхотливые, много повидавшие стрелки годились в дело. Мы все хотели нового. Слишком уж много людей погибло там и потому выжившие колонисты, то есть теперь конечно наши новые друзья были достойны лучшей доли. Благодаря нам, простой пастух, умевший только управлять вертолетом, напиваться на праздники, да плясать под губную гармошку, мог участвовать в строительстве звездолетов, управлять сложнейшим оборудованием, мог даже проектировать его. И еще одно. Опыт и решительность этих людей с пистолетами на поясе пригодилась нам в освоении других заселенных планет. Это было настоящее чудо, словно дождь, река впадавшее в огромное море или глоток свежего воздуха. Они стали другими, но ведь и мы тоже. Ужас, произошедший на той планете, ни в коем случае не должен был повториться. Невообразимым образом люди, совершившие отвратительную резню и насилие, соединившись, научили нас пониманию, сделали нас самих мягче и добрее.
Мы шагнули дальше. К другой планете. Там жило намного больше людей. Был университет, промышленность, исследовательские центры. Та планета была гораздо лучше для жизни. Почти как Танверра.
На этот раз мы не стали пытаться вести переговоры. Лихая атака истребителей смела почти все орбитальные сооружения. Их было много: заводы, станции, автоматические спутники. Все эти потенциальные причины паники и беспокойства были убраны за пятнадцать минут. И в кабине одного из боевых кораблей уже сидели мы с братом. Это странное и новое чувство, ведь мы с братом оказались оторваны от друзей и могли рассчитывать только на собственные навыки и собственный интеллект. Мы сделали работу как делали всегда: быстро и аккуратно. Одному кораблю, правда, удалось вырваться и уйти на траекторию разгона. Что ж, никто в этом мире не совершенен.
Потом мы сбросили в атмосферу капсулы с усыпляющим газом. И снова это удивительное чувство, доступное только нам: пилотам. Вот сейчас ты наедине со своим братом и бескрайним космосом. Слышишь только слабые отзвуки ближайших голосов, а потом видишь на радаре значки своих кораблей, несколько часов проходит в нетерпеливом ожидании, и ты вновь соединяешься с друзьями.
На этот раз почти не был ни криков, ни крови. Аборигены уснули врагами, а проснулись через два месяца уже нашими друзьями. Да, это - то же была хорошая для жизни планета. Помню, как началась меняться структура моих кристаллов. Потрясающее пьянящее чувство. Нас ведь стало тогда почти вчетверо больше. Почти в четыре раза больше информации бежало сквозь меня. Новые данные по физике, биологии, металлургии. Но, эти первые дни после нашего прихода... Тяжелая была работа. Мы управляли двумя бригадами легких шагающих транспортеров, доставлявших аборигенов в полевые операционные. Мы чувствовали, чье-то сознание, пораженное ужасом. Новый брат еще не мог справиться со своим делом. Тогда я приходил на помощь. Легкое касание и колонист, славный парень и отличный работник становился нашим преданным другом. Мы как боги нового мира, дарили спокойствие, счастье и кипучую энергию всем тем, кто так нуждался в них и был лишен почти всю свою жизнь. Любые исторические, психологические, социальные проблемы, столетиями мучавшие людей, мы мгновенно превращали в ничто. Мелкий клерк, ведущий серую и никчемную жизнь, превращался в ученого, управляющего гигантским заводом, пилотом транспортного дирижабля. Причем, все эти профессии он приобретал фактически одновременно. Этот несчастный мир увидел, каким он может быть, а значит то, каким он должен стать в конце концов. Такими мы тогда были. Брат был счастлив. Мы все были счастливы.
Через год на нас напала Земля. Странная далекая планета с которой когда-то пришли предки предков моего брата. Истории о ней были похожи на мифы. В то время не найти было в космосе человека, который ступал бы на ее поверхность. Земля между тем существовала: древняя и жестокая. Она не хотела нас, она хотела, что бы все было как раньше. Она хотела нашей гибели. Нас всех до единого.
Мы пытались говорить с землянами, но и они называли нас "горбатыми выродками" и "чудовищами". Их пилоты бросались на нас с такой ненавистью, словно мы и вправду причинили им какое-то зло. Мы уничтожили многих землян, но врагов становилось еще больше, и ярость их не утихала. Мы с братом почти не покидали кабины истребителя, но это еще была ерунда. Главная беда состояла в другом. Каждый пилот, уходя в пространство, терял связь с друзьями и выключался из сети мышления и управления нашим сообществом, пилотов же было много, и с каждым новым сражение их было нужно все больше и больше. Плюс гарнизоны дальних укреплений. Да еще экипажи бесчисленных транспортов. Общая мобилизация больно била по нам, снижая уровень интеллекта каждого из нас и всех в целом. Делая нас почти что обществом обычных людей и снижая шансы на победу в противостоянии с гораздо более многочисленным противником.
Наступили тяжелые времена, которые становились все хуже и хуже с каждым днем. Спящие в Пирамиде, имели только общее и часто неточное представление о всем происходящем. Мы еще уничтожали Землян в сражениях, а наша цивилизация уже давала первые заметные трещины. Впрочем, не было времени тревожиться. Одна схватка следовала за другой, прибывали новые истребители и новые пилоты. Потом мы получили то последнее наше задание и вылетели к Танверре.
4
Жизнь однако продолжалась. Я лежал здесь в земле среди обломов истребителя, радом с останками брата, а надо мной на расстеленном одеяле занималась любовью парочка колонистов. Хотя нет, что я говорю, парочка уже сбежала. Дождь. Пошел сильный дождь - настоящий ливень...
- ...Ну, а потом? - тревожно спрашивал меня Мик всего лишь полутора часами позже.
- Мы с друзьями пристроились к каравану под видом их собственного сопровождения.
- Здорово! - Алекс был в полном восторге. - Обманули их. Не такие уж они были умные, как говорят.
- А почему вы все время говорите "друзья" да "друзья"? - Спросил меня Макс. - У них что, имен не было?
- Ты - дурак! - оборвал его Алекс. - Они же были секретные - понимать надо.
- Ну, потом уж вы им показали, - уверенно продолжил за меня Мик.
- Да уж, брат был отличным пилотом. В тот день мы с ним сбили три тяжелых истребителя и один транспорт.
-Один? - Алекс кажется был разочарован.
- А ты попробуй хоть один сбей! - кричал на него Мик.
Они сидели на траве и криками обсуждали, легко ли сбить транспорт горбунов.
Я рассказал им и эту историю и еще много историй о том, как мы с братом воевали, как убивали врагов. Как враги атомными зарядами с орбит выжигали наши колонии. Те, до которых им удавалось добраться.
- Мерзкие выродки! Проклятые горбуны! - Неслось в ночи.
Диагностика показала значительное снижение упорядоченности ассоциаций в моих кристаллах. Она снижалась все эти долгие годы, что прошли после гибели брата. Я пытался держаться без него, как мог. И я держался невероятно долго - почти семьдесят пять лет. Постепенно этот процесс все убыстрялся и теперь становился неуправляемым. Семьдесят пять лет я лежал в могиле - вполне достаточно, что бы умереть по-настоящему...
5
...Они пришли ко мне в предпоследний раз.
- После Праздника Победы нас всех отправляют на Землю. Учиться. - Сказал мне Мик.
- Я понимаю, - ответил я.
- Мы уедем надолго. На несколько лет.
- Не грусти, Мик. Я тоже должен исчезнуть.
- Призраки просто так не исчезают, - твердо произнес Макс.
- Мне придется.
Они замолчали совершенно потрясенные известием.
- Я хочу попросить вас сделать одну вещь. Мне нужно уйти, закончив свое дело.
- Мы сделаем, - твердо ответил за всех Алекс.
Мик кивнул головой. Макс промолчал.
- Хорошо. Вам нужно откапать контейнер, он лежит здесь в земле, я покажу место. Спустите его к реке и поставьте вертикально. Он довольно тяжелый, но у вас получится. Потом быстро уходите.
- А что в контейнере? - Спросил Макс.
- Ракета. Нужно ее запустить.
- Тогда ваша душа освободиться и вы улетите в рай к брату? - горячо зашептал Мик.
- Хотелось бы мне, что бы это было так..
- Обязательно будет. Правда, Алекс?
- Спасибо, но не только в этом дело. Ракета полностью цела и готова к бою. Нельзя ей оставаться без присмотра.
Алекс хмуро кивнул головой и пообещал:
- Следующей ночью перед фейерверком мы принесем веревки и лопаты.
- Тяжело будет сбежать с праздника, - вздохнул Мик.
- Ничего, его брат мог драться с горбунами, он сам мог и у нас как-нибудь получится, - заявил Алекс.
Они скрылись в ночи, и, наверное, через час уже лежали в своих кроватях. Еще день, мне оставался еще день.
6
Колонисты отмечали свой Праздник Победы. Это был единственный день, когда старый корабль на орбите запускал свои двигатели, менял орбиту и проходил прямо над городом. И еще он проходил над нами с братом, и над нашей последней ракетой. Только в этот день у меня был хотя бы призрачный шанс дотянуться до врага.
Мне вдруг стало любопытно. Едва живой ремонтный робот, стряхнул песок с черной спинки и выбрался целиком на поверхность. Он стоял, покачиваясь, на трех чудом уцелевших паучьих лапках. Я снова увидел тот городок, из которого прибегали мальчишки. Он громоздился довольно близко: километрах в четырех от меня. В общем-то, ничего особенного. Домики в один-два этажа, торговый центр, мэрия, школа. Ветер, дувший в мою сторону, доносил иногда обрывки каких-то военных маршей. У моего ремонтника неплохое зрение, так что я вполне мог разглядеть нарядную толпу на главной улице, марширующие куда-то один за другим, духовые оркестры. И главное - удивительный плакат, украшавший собой что-то вроде небольшой, увитой цветочным гирляндами, триумфальной арки. На плакате был изображен человек с винтовкой, браво попирающий труп какого-то мерзкого горбатого чудовища с серой, как у покойника кожей. Из жуткой зубастой пасти вывалился раздвоенный язык. В когтистых лапах чудовище сжимало что-то вроде древнего мушкетона с раструбом на конце. Представляю, какое впечатление такой плакат производил на моих ночных гостей.
...Плохо. Совсем плохо. Моя структура менялась все быстрее. Ассоциативные линии становились все более путаными. Появлялись ссылки на информацию, которая отсутствовал в моей памяти. Я не мог решить тестовых задач, с которыми легко справлялся еще вчера.
До ночи. Нужно всего лишь дотянуть до ночи.
В городе шел праздник, трубили трубы, реяли на ветру флаги, плясала толпа, не знавшая, что происходит совсем рядом с ними.
В последний вечер я разговаривал с ракетой, готовя ее к старту, ждал мальчишек и слушал Афину. И первое, и второе, и третье оказалось чертовски одиноким занятием. Ракета глотала команды жадно и бесстрастно словно акула. Для Алекса и его друзей было еще слишком рано. Зато там, на орбите происходило нечто, стремительно повышавшее мои шансы на успех.
Афина вдруг заговорила слабым старческим голосом, она захлебывалась от злобы и сыпала проклятия Танверре и всем ее жителям. Она грозила и обещала гибель живым.
- Вы сволочи, предатели, - выл старик-хранитель. - Зря мы воевали за вас. Надо было всех вас скормить горбунам...
Планета отвечала ему негромким, безучастным шорохом.
- Продали мерзавцы! Даже отвечать не хотите. Мне - герою, единственному своему защитнику.
В этот вечер Танверра не отвечала безумцу - странное на первый взгляд дело. Но после я понял, что все дело в веселом Празднике Победы. Крепкая выпивка, пляски, наряженные толпы кругом, рев духовых оркестров, патриотические речи, встречаемые громом аплодисментов. Все это развинчивало до конца и без того не слишком строгую дисциплину жителей Танверры. И до чего же противно, должно быть, в такой день сидеть в кресле диспетчера космопорта и бессмысленно таращиться в экраны, на которых не было ровным счетом ничего, кроме привычной как дерево под окном, потрепанной древней Афины и нескольких спутников, висящих на геостационарных орбитах. Именно диспетчер вел переговоры с боевым кораблем, но в этот час его явно не было на своем месте. Может быть, к нему пришла подружка, а может друзья завернули на огонек и принесли с собой бутылку дешевого бренди. Но в эфире так и не появилось, ни единого слова, отвечающего Афине.
- Я все понял - вы не люди! Обманули меня! Заперли в железной бочке! Мастерски прикидываетесь людьми, ничего не скажешь, - безумие последнего командира Афины, казалось, росло на глазах. - Но я-то вас раскусил. Все теперь знаю. Вы все - проклятые горбуны!
На целую минуту голос замер, будто старик не мог решить, что ему делать дальше.
- Я вас всех уничтожу, - тихо произнес сумасшедший. - Думаете: "У него нет оружия". Так я просто сброшу на город корабль. Раздавлю, как лягушек. Огнем выжгу. Веселитесь горбуны - пара часов у вас есть...
Мальчишки появились, как только стемнело. Они тащили веревки, фонари и лопаты. А еще они были бледны, у них дрожали руки, а в глазах стояли слезы.
- Эй, привет! - отчаянно крикнул в темноту Алекс.
- Добрый вечер!
- Чего там доброго, - хмуро произнес в сторону Мик.
Алекс выглядел совсем потерянным, мне показалось, что он вот-вот заплачет.
- Что-то случилось?
- Мы не просто хотим, что бы ты уходил.
- Придется. Я просто не могу больше... держаться.
- Ладно, тогда давайте копать, - закончил Алекс.
- От большого камня полтора метра в сторону Мика, - произнес я.
И они принялись копать совсем не там. Земля, трава и камни летели во все стороны. Лопата стукнула о что-то твердое.
- Что это, Алекс?
- Это... Это часть истребителя.
- Стойте. Где-то здесь должна быть кабина, - шепотом сказал Макс.
И они начали разбрасывать землю с того места, на которое показал Макс. Что ж, они хотят увидеть моего брата. Хорошо, пускай посмотрят.
- Алекс, рука!- Ахнул Мик.
Они бросили лопаты и стали отбрасывать, перемешанную с обломками, землю ладонями.
- Шлем! Я вижу шлем! - крикнул Алекс
Песок зашуршал у них по ногами, посыпался вниз по склону, и стали видны засыпанный песком шлем, правая рука и плечи моего брата.
- Смотри! Смотри, Мик! Макс, тащи фонарь!
Отталкивая друг друга, он сгрудились вокруг мертвого тела. Вернее сказать, только верхней части скафандра, внутри которого покоились кости брата.
- Макс,ты - псих, как твой прадед. Нет у него никакого горба. Это - человек, - сдавленно произнес Алекс.
- Извини, - обращаясь ко мне, произнес Мик. - Макс сказал, что уверен: ты на самом деле горбун. Он не хотел выкапывать для тебя ракету.
Бедный Макс - он был совершенно раздавлен.
- Ничего, Макс. Не расстраивайся. Я все понимаю.
В боевом положении я находился не на спине брата, а в специальной стойке, встроенной в кресло пилота, только и всего.