Оглавление:

Часть 2. СНЫ И ЯВЬ

Глава 1. El Jantar

Глава 2. Перекресток

Глава 3. Все еще только в начале...

Между строк...

Глава 4. Город в песках.

Между строк...

Глава 5. Первый раунд

Глава 6. Враг

Между строк...

Глава 7. Искушение

Между строк...

Часть 2. СНЫ И ЯВЬ

Перестаньте подталкивать!
(возглас в толпе)

Глава 1. El Jantar

Чайник вскипел и радостно сообщил об этом, огласив квартиру призывным воем - обычным свистом назвать _это_ было нельзя. Леха снял возмутителя спокойствия с огня и начал процесс заварки. Процесс сей был как всегда длительным, сопряженным со многими последовательно выполняемыми инструкциями и обременяемый неукоснительно соблюдаемыми, придуманными самим Алексеем, правилами. В общем, не заварка чая,а целое священнодействие, ритуал.

По поводу чая у великого чаемана - "маньяка чайного, неизлечимого", как едко прозвала его жена Ольга - был, если так можно выразиться, "пунктик". Пунктик этот выражался в том, что только напиток, заваренный по всем Лехиным правилам, имел право называться гордым родовым именем "Чай". Все остальное презрительно прозывалось "помоями".

На кухне у четы Карибовых целая полка была отведена под баночки, коробочки и прочие емкости с различными сортами и видами чая, а так же всевозможными добавками. Причем дважды испить - именно так, торжественно, с большой буквы: "Испить" (а вовсе не выпить или, вообще, о, ужас! проглотить)... Так вот, дважды испить в этом доме один и тот же чай было делом в принципе невозможным. Леха не только предпочитал сам смешивать в каких-то ему одному известных пропорциях крупные, мелкие, прямые или кучерявые мумифицированные останки благородного растения, добавляя туда либо ароматную, ему одному известную травку, либо цедру и иную расчлененку некоего экзотического фрукта. Но и делал это он каждый раз по-новому. Перед началом же священнодействия, Алексей довольно долго смотрел на гостя, прислушивался к чему-то внутри себя, решал, взвешивал... и только после этого приступал собственно к заварке.

Впрочем, сегодня он ограничился только мелиссой, душицей и еще какой-то травкой, запах которой был Владу незнаком. Основой всего, кажется, стал все-таки зеленый крупно-листовой чай. И вот уже перед ними исходили ароматом чашки с терпким напитком. На блюдце ажурно разлеглись полупрозрачные кружки лимона. В сахарнице белели маленькие сахарные параллелепипеды. "Для пижонов", как говорил Алексей. Сам он предпочитал пить чай "правильно" - без сахара. Ольга выставила на стол вазочку с каким-то вареньем и любимую Владом халву. Сама она обещала присоединиться к ним позже, после того как уложит ребенка.

Какое-то время они сидели молча, наслаждаясь произведением чайного искусства. Ольга же, несмотря на обещания, уложив Карибова-младшего, лишь на минутку забежала на кухню, привычно стащила у мужа из-под носа его чашку, сделала пару глотков и, под возмущенным такой наглостью взглядом супруга, снова убежала в глубину квартиры. Словно почувствовала, что друзьям есть о чем поговорить и без нее. "Повезло, все-таки, Лехе с женой..." - думал Влад, наслаждаясь очередным глотком терпкого ароматного напитка.

- Ну, рассказывай, что у тебя случилось? - прервал его размышления Леха.

- А что у меня случилось?

- Ты, давай, не умничай. Вон, в прихожке зеркало висит. Прогуляйся, посмотрись. А вернешься, тогда и будем спорить: случилось у тебя что-нибудь или нет... И, вообще! Вещий я или не Вещий?!

Кличка эта, Вещий Алег - именно так, через "А" - прицепилась к закадычному дружку еще со школы, не без помощи того же Влада. Официально она происходила от глагола "вещать" - за любовь Лехи "вещать" по поводу и без. А неофициально... Знали, знали за ним близкие друзья такую особенность: сам вон, на арбузной корке поскользнется и в больницу с очередным переломом загремит. А другану ближайшему или родственнику какому-нибудь, вроде походя, слово кинет: "Не ходи...". И если тот друг или родственник - не дурак, то послушается.

- Ладно, Леха, не кипятись. Просто, правда, ничего не случилось. Вроде...

- Что значит "вроде"?

- А то и значит.

- Бывшая что ли опять достает? Или на работе проблемы?

- Да, нет. Светку я уже давно не видел. Говорят, нашла себе кого-то.

- Ну и флаг ей в руки...

- Угу, флаг... - согласился Влад, - На работе? Вроде, тоже все о'кей. Начальство возлюбило, премиями задабривает, повышением грозится...

- А ты?

- А что я? Кушать всем хочется. И, желательно часто и вкусно. Только, надоело все. Тошнит, с души воротит. И сам не пойму отчего.

- Да, брат, для кризиса среднего возраста рановато, вроде. До старческого маразма тем более.

- Причем тут это? Устал, наверно просто. Сплю последнее время плохо. Сны какие-то дурацкие снятся. Можно сказать, кошмары. Почти каждую ночь. А тут еще недавно... мерещится всякое...

- Сны, говоришь? Мерещиться? То-то я смотрю... - Алексей оборвал себя на полуслове и замолчал.

По старинному уговору в такие моменты друзья ни о чем не спрашивали его. Захочет, сам скажет. А не захочет... значит так и надо. Леха молчал. Довольно долго. Цедил остывающий чай.

- Так что там тебе мерещится? - как ни в чем не бывало, продолжил Вещий. Словно не он только что задумчиво жевал губами и тянул паузу.

- Да так, ерунда ...

- Я тебя за язык не тянул. Сам пришел, сам сказал: "Мерещится!..". Так что колись!

- Ладно, ладно... В общем, пару дней назад иду по городу. На одном перекрестке цыганка еще прицепилась. Ну, как обычно: "Золотой, яхонтовый, дай погадаю". Тут жара, дышать нечем, и она над ухом жужжит и жужжит! Совсем голову задурила. И вот, представляешь...

...

Цыганка тараторила, умело пресекая любую его попытку вырваться. Достаточно вялую, надо признать, попытку. От ее скрипучего, с подвизгиваниями, голоса кружилась голова. Влад в очередной раз попытался отмахнуться от громадной мухи в цветастых тряпках и, вдруг, замер. Прямо на него, медленно - до ужаса, до отвращения медленно - ползло _Нечто_: распластанное над землей темное пятно в дрожащем мареве перегретого воздуха. Паук? Черепаха? Человек?

"El Jantar, el fantasma del mediod. Полуденный призрак..." (*1) - прошелестел чей-то голос на самой кромке сознания. И мир вокруг взорвался дикой смесью страха, омерзения и смертельной, безысходной тоски.

В висках стучало. Сердце колотилось о грудную клетку, словно рвущаяся на волю птица, а руки тщетно искали несуществующий валидол: "Надо принять таблетку. Таблетку от... призраков..."

Истерический хохот накрыл его с головой и, лишь очнувшись, Влад обнаружил, что цыганку словно корова языком слизала. Как, впрочем, и всех ее товарок с близлежащих улиц...

...

- Такие вот пирожки с котятами - закончил свой рассказ Влад, - Что, психушка по мне плачет, да?.. Галеники уже в наличии.

- Насчет психушки ничего не скажу, не знаю. А вот про Эль Янтар кое-что слышал. Кажется. Сейчас, подожди... - Леха вскинулся, умчался куда-то; потом вернулся на кухню, таща за собой ноут с наушниками, - Сейчас, сейчас... Ага, вот, держи! Слушай!

И на Влада обрушилось чье-то визгливое, гитарное:

"Полуденный призрак, предвестник беды,

Начало безумья, начало страданья,

В расплавленном воздухе цвета слюды

Безглазые лица, беззубые рты,

Беды ожиданье..." (*2)

Глава 2. Перекресток

Засиделись допоздна. Леха горячился, вещал о каких-то "перекрестках судеб", на одном из которых сейчас, якобы, и находится Влад. Временами Вещий даже плевался "умными" словами типа "поля вероятностей", "квантовые колебания", "суперпозиция полей"... Влад слушал, кивал и с наслаждением потягивал очередную порцию душистого чая. Ему даже начинало казаться, что все не так уж и плохо... Если бы не последние фразочки Вещего:

- Вот, что! Есть тут у нас одна... гадалка. В основном, конечно, дурит людей, голову им морочит. Но зла никому не делает. Кого надо успокоит, надежду вселит. Кого надо - от беды отведет, отговорит... Да и талант имеется. И если уж что реально увидит, то обязательно скажет. Надо будет к ней сходить.

- Зачем? - Влад обалдело уставился на Леху. Вот уж чего не ожидал от старого дружка, так это бабских суеверий. Или, может, не суеверий?

- Посоветоваться мне надо. Не слышал я еще о таком...

- О чем, о таком?

- Клубится вокруг тебя что-то. Марево какое-то... Не пойму...

В общем, расслабился с другом, называется, отдохнул... После таких заявочек впору уже к обоим ласковых санитаров звать.

Наконец, уже далеко за полночь, стали укладываться спать. Гостю постелили в зале, на кушетке. От выданного Ольгой белья (наволочка в мелкую сине-зеленую полоску и такой же пододеяльник, да обычная белая простыня) как всегда приятно пахло лавандой и чем-то еще - почти неуловимым, теплым и уютным. Так, наверно, могло пахнуть в деревянной избе, где-нибудь на опушке леса, а не в обычной "хрущебе". Влад с удовольствием забрался под одеяло, вытянул ноги и закрыл глаза. Сон, словно воды некоего первобытного океана, принимал его в свои объятья. И только где-то на краешке сознания все еще упорно звучали Лехины слова про "перекрестки судеб" и "вероятные события"...

...

Паутина. Не липкая, нет. Просто тонкие, многократно переплетенные нити. Полупрозрачная вязь чьих-то дорог: проселочных, в рытвинах и колдобинах переездов и скоростных многополосных магистралей; спутанных, не единожды плутающих тропинок и прямых, бесхитростных, как последний полет стрелы, трасс; опасно раскачивающихся над пропастью веревочных мостков и железобетонных, строгих произведений инженерного искусства... И перекрестки, перекрестки, перекрестки... От края до края, от тебя до... до самого горизонта.

Тронь одну паутинку, и вся сеть заволнуется, придет в движение. Побегут по дорогам невидимые импульсы, смешаются, переплетутся чьи-то судьбы.

Вот одна паутинка: озорной взгляд, громкий заливистый смех, веселый щебет по мобильнику. Собеседник на другом конце радостно соглашается, смеется... Еще одна паутинка бежит, торопится навстречу первой. Навстречу солнцу, любви, жизни...

А вот серая, покрытая пылью нить, с прилипшими останками прошлогодней листвы и трупами случайных комаров и мошек. Пристальный, всех подозревающий высверк из-под слезящихся гноем век. Полные, в синих узлах вен руки. Накрашенные дешевой помадой губы с навечно застывшим брезгливым и каким-то рыбьим изгибом:

- В пятидесятой-то квартире жулики живут. Точно вам говорю! Я здесь сижу, а они туда-сюда, туда-сюда. И все таскают и таскают, таскают и таскают... А что таскают? Сумки-то непрозрачные; специально, значит... И хоть бы раз поздоровались по человечьи. Кинут на ходу: "Здрасьте, баба Люб!" и дальше побежали. Как есть, жулики! О, гляньте-ка! Из тридцать четвертой шалава продефилировала. О прошлом годе, травиться вздумала, вены резала. Правильно я тогда ее мальчику говорила: шалава, она и есть шалава... - Колышутся, рвутся вокруг тонкие ниточки-паутинки. Не все выдерживают напор...

А вот и твоя паутинка. В меру тонкая, в меру прочная. Вьется, бежит от перекрестка к перекрестку. Сошлись, разошлись. Встречи и расставания. Снова встречи. Случайные и не очень, приятные и те, о которых хотелось бы забыть.

Вот, например, небольшой перекресток. Так, не перекресток даже, а легкое касание двух тропинок. Утро, час пик, переполненный автобус. Нехотя уступаешь место беременной девице средних лет. Даже лица ее не запомнил. Тем более что сошла через пару остановок, а тебе еще до конечной - висеть и висеть придушенной обезьяной, вцепившись в неудобный поручень. Но, оказывается, она все-таки доехала. Успела. В поликлинике скучающая медсестра вовремя отправила ее на УЗИ. Молоденький, еще не превратившийся в равнодушного циника врач вовремя разглядел что-то на старом монохромном экране; вовремя поднял панику, вызвал неотложку. Выкидыша не было. Успели, уберегли. Ты уберег.

Или вот еще. Мужик, бомж. Буровит что-то спьяну. Это он сейчас - бомж. А когда-то по молодости - черный кожаный портфель, классический костюм с галстуком. Средней руки совслужащий. Приличная квартира, хоть и не в центре. Машина "Волга" - по знакомству, через вторые руки. Пара сопливых детишек. Жена - с модным "перманентом" и в затрапезном халатике. Причем тут ты? Вы даже не встречались раньше. Или встречались? А если нет, то почему?

Но... помнишь - давно уже, в десятом классе? Тогда по телеку с утра до вечера транслировали заседания очередного съезда очень народных депутатов. Родители приходили с работы усталые, злые. И все время ссорились. Из-за денег; из-за того, что в магазинах пустые полки, а сахар на талоны снова не завезли. Из-за политики тоже ссорились. С одной стороны уже можно было, не боясь, слушать "Радио Свободы" и мечтать о запрете "руководящей и направляющей". А, с другой, успело появиться грязное и пока еще не слишком популярное словечко "дерьмократы". Последние грозились всенародным референдумом, в то время как некоторые все еще призывали "углубить".

А тебе так хотелось, чтобы все это закончилось. Чтобы родители не ссорились, и, наконец, обратили внимание на тебя. Потому что у тебя выпускной класс. И проблемы с училкой по физике: старой дурой. И еще тебя бросила девушка. И ты с утра до вечера крутил на стареньком кассетнике: "Я хочу быть с тобой! Я так хочу быть с тобой!..", мрачно играя тупым кухонным ножом и подпевая своему кумиру: "Я брал острую бритву и правил себя... В комнате с белым потолком, с правом на надежду..."

И еще ты очень хотел, что бы все закончилось. Ты просто хотел. Очень-очень. Вот оно и закончилось. Для тебя, для твоих родителей, для тысяч и миллионов других. И для этого сегодняшнего бомжа. Распался "союз нерушимый республик свободных". Кто-то, поудачливее да изворотливее, успел - уехал на ПМЖ или переквалифицировался в "новые русские". Кто-то остался, кое-как пережив, перетерпев самые смутные годы. Кто-то лег под случайные или не очень пули в "лихие девяностые". А кто-то... Б.О.М.Ж. Лицо без определенного места жительства.

Сейчас этот бомж завернет за угол. На повороте его слегка занесет, и он толкнет рослого бритоголового парня, смачно сосущего баночное пиво "made in". Со вкусом лайма. Компания отморозков решит заступиться за брата по крови, чей стильный прикид теперь воняет пивом со вкусом лайма. Бомжару будут бить долго, со знанием дела. Потом уйдут, гогоча на всю улицу. Гордые своими прошлыми и будущими подвигами, окончательно уверенные в собственной правоте и безнаказанности. Ибо что им мог ответить стареющий, жалобно скулящий от боли и обиды на судьбу бомж? А завтра? Кто станет их следующей жертвой? Ты сам? Твой друг? Твой сын?..

Волнуется, колышется паутина. Бежит по ниточкам-дорогам импульс - от одной паутинки к другой, от одной судьбы к другой.

А если паутина, то должен быть где-то и паук? Или пауки? Сотни, тысячи, миллионы пауков, чутко следящих за колебаниями паутины? Хищники? Жертвы? И чье лицо у "твоего" паука? Может быть, твое, собственное?

...

Очнувшись, Влад долго вглядывается в потолок. Судорожно хватает ртом воздух, облизывает пересохшие губы. Потолок чистый. Ни одной паутинки, ни одного сранного паука! Даже мух - и тех, нет.

Наконец, немного успокаивается, переворачивается на другой бок. Снова засыпает...

...

- Ты, милок, не ходи ко мне. Не надо, - старушка тихо, перебирает в корзине разноцветные клубки шерсти, словно играя ими, как малый котенок.

Иногда пряжа путается, клубки рассыпаются по полу, но тут же возвращаются к хозяйке - сами. Цепкие старушечьи пальцы подбирают их, отправляя обратно в корзину, распутывают особо грубые узлы и вновь половчее перехватывают спицы. Спустя некоторое время все повторяется. Снова.

Влад заворожено смотрит на это мельтешение старческих рук, из-под которых выплетается ровное гладкое полотно. Настолько разноцветное, что в глазах начинает рябить.

- Нет у тебя Судьбы. Ни правой, ни левой, ни срединной... Нечего мне видеть. Ты сам себе судьба. Сам себе Хозяин. И не только себе.

...

На этот раз он проснулся резко. Будто его встряхнули. Мокрая от пота подушка неудобно сползла куда-то вбок. Попробовал перевернуться на другую сторону, и чуть не закричал от испуга - прямо перед ним белел чей-то силуэт:

- Дядя Володя, вы ее не бойтесь. Она сама вас боится. Потому и не пускает.

- Ромка, малой! Ты что ли?

- Я, дядя Володя. Вы только не кричите, а то маму с папой разбудите. А я вам Мишку дам. Хотите? - и малыш протянул ему что-то, оказавшееся большим плюшевым медведем. - Он добрый. Он всегда меня защищает. И обезьян отгоняет.

- Каких обезьян?

- Ну, те, которые в окно все пытаются залезть. Только там решетки.

- Это когда же папа успел решетки на окна поставить? Вроде не собирался.

- Нет, это не папа. Это Мишка...

Глава 3. Все еще только в начале...

Очередная командировка подвернулась очень даже вовремя. Смена обстановки, другой город... Он надеялся, что это поможет. А то что-то последнее время слишком много стало в его жизни "странностей".

Ехать, правда, пришлось поездом. Самолеты туда не летали, а прямого междугороднего автобуса не существовало. Не переться же с пересадками? Так что оставалась только она, родимая, - железная дорога. Но это его не смущало. Во-первых, ехать было не слишком далеко. А, во-вторых, поезда Влад любил. Еще с того, самого первого раза, в детстве.

Отец у него был железнодорожником, а значит, отцу и всем его "иждивенцам" полагались некие бонусы от этой самой "железки"; например, бесплатные поездки по стране раз в год. Так вот, поезда он любил еще с тех пор, как впервые, вместе с родителями попал в раскачивающиеся купе и, под перестук колес и позвякивание чайных ложек в стаканах с непривычными маленькому Володе подстаканниками, слушал оригинального дедушку в халате и тюбетейке: "Просыпаемся - пьем чай. Потом в полдень идем в чайхану, пьем чай, едим плов... И вечером тоже, пьем чай..."

Так что в поездах Влад чувствовал себя уютно и обычно с удовольствием общался с незнакомыми людьми, старался узнать, как живут в других местах. Если в соседях оказывался представитель какой-нибудь из бывших республик того самого, "нерушимого", то с интересом выспрашивал про обычаи, политику и иные подробности теперь уже заграничной жизни. Конечно же, если соседи изъявляли желание общаться и отвечать на его вопросы. Если же его попутчики такого желания не обнаруживали, то Влад с не меньшим удовольствием смотрел в окно на пробегающие мимо поля, лесополосы, хлипкие хибары, прижавшиеся к полустанкам или богатые - новой постройки - дома, растущие на окраинах населенных пунктов, названий которых он не знал. Да и, в общем-то, не хотел знать.

Но особенно ему нравилось время, когда народ - наевшись до отвала припасенными из дома курами-гриль, вареными яйцами, помидорами, огурцами и прочей снедью, наобщавшись с проводниками и друг с другом, - успокаивался, разбредался по купе, облачался в "домашнее" и, наконец, засыпал, ворочаясь и посапывая на казенном белье. Тишина осторожно скользила от вагона к вагону, изредка перебрасываясь парой фраз с мерно постукивающими колесами; удивленно замирала на месте, вспугнутая позвякиванием забытых на столиках стаканов или неожиданным храпом какого-нибудь пассажира, и вновь продолжала свой неспешный обход...

Как только наступала эта пора, Влад тихонько отворачивался к окну и смотрел на проносящиеся за стеклом силуэты домов и деревьев. Следил за призрачным полетом луны, которая то скрывалась за тучами или деревьями, то вновь выглядывала, словно пытаясь догнать убегающий поезд. Иногда он пытался представить жизнь, текущую своим чередом за ярко горящими в ночь или, наоборот, плотно закрытыми окнами чьих-то домов, домиков, хаток. Так, под перестук колес, постепенно и засыпал...

...

Одна. Две. Три. Четыре... Сколько же их? Луны висят в небе, словно китайская гирлянда из бумажных фонариков: каждая следующая - точная копия себя, предыдущей. И такие же, словно клонированные облака наползают из ночной синевы на бледно-желтые круги.

Воздух беременен гулом. Этот гул - низкий, давящий - заполняет все вокруг, вползает в открытые окна и двери, просачивается сквозь железобетон стен, сдавливает грудь... Душно.

Желтый, электрический свет лампы мигает и гаснет. Темно. Только в окно сочится тусклый, словно бы больной отсвет. Подходишь, чтобы закрыть форточку - надо закрыть, защититься... - и утыкаешься взглядом в этот идиотский хоровод лун. Бред!

Внизу, во дворе начинают собираться люди. Они встревожено переговариваются, оглядываются друг на друга, на жуткое в своей сюрреалистичности небо; ищут источник этого воющего звука. Накинув первое, что попалось под руку, спускаешься к ним: выяснить что происходит. Но остальные тоже ничего не знают. Только испугано жмутся друг к дружке.

Затем как-то сразу все начинают двигаться по направлению к расположенной невдалеке железнодорожной насыпи. Откуда здесь железная дорога? Отродясь же не было?..

Видно, как из-за насыпи начинает разгораться какое-то зарево. Владу зарево не нравится. От него веет чем-то нехорошим, опасным. Но толпа подается вперед, восторженно подхватывая чей-то клич: "Спасители! Спасители!..". Глаза людей горят. Надежда и зарево бросают на лица причудливые отсветы. А руки тянутся вперед, навстречу пяти странным фигурам, вырисовывающимся на фоне зарева.

Их силуэты - вполне человеческие, только одеты в какие-то скафандры. Лиц не видно. Лишь темные непрозрачные стекла больших круглых шлемов. Зачем они прячут лица? И что это за большие, удлиненные предметы темнеют у них в руках? Оружие?

Те, кого называют "Спасителями", медленно и как-то неуклюже, словно на чужой планете, шагают по направлению к толпе испуганных и ошарашенных людей. И толпа кидается к этим странным фигурам, будто большое шумное животное, обрадованное приходом хозяина.

Влада тащит вместе со всеми вперед, навстречу неизбежному, и он успевает лишь отстраненно заметить, как пришельцы направляют на людей раструбы своих орудий. И начинают поливать всех огнем...

...

Очередной кошмар оставил после себя мерзкое ощущение. Словно воздух все еще пах горелой плотью. Влад выпростался из-под одеяла, на ощупь, не включая свет, нашел свои тапочки; так же наощуп нашарил в кармане висящей у самой двери куртки пачку сигарет и зажигалку, тихонько вышел в тамбур.

За стеклом слепо мерцали проносящиеся мимо фонари. Вызывая почему-то в памяти ассоциации с голодными, ждущими поживы глазами ночных тварей. Даже перестук колес казался сейчас не мирным и убаюкивающим, а настороженно-тревожным, торопливым. Наверное, поезд просто нагонял какое-нибудь запаздывание. Но Владу от этих судорожных вздрагиваний, перемежающихся покачиванием и редкими торможениями, было почему-то не по себе. Хотелось бежать, прятаться, спасаться. А еще жутко хотелось спать.

Докурив, загасил сигарету и бросил окурок в урну. Не дай бог, если опять приснится какая-нибудь жуть! Но, все-таки, надо вернуться в купе и постараться выспаться. Завтра будет трудный день...

...

Он убегал. Убегал от своих преследователей. Убегал от самого себя.

Вся его жизнь превратилась в сплошной, вечный бег. Поезда сменялись самолетами. Самолеты - скрипучими телегами. Расставленные на него ловушки захлопывались, едва не сдирая кожу с пяток. Машины взрывались за спиной, осыпая раскаленными осколками и больно шибая в морду неподатливым асфальтом. Но, вскакивая на ноги, Влад вновь продолжал бежать.

Временами ему удавалось опередить преследователей и, настороженно озираясь, позволить себе минуту-другую отдыха. А затем снова вперед, в никуда... Ни дома, ни друзей. Лишь дороги, дороги, дороги... спутанные тропинки его Судьбы.

Но вот, когда очередная ловушка уже хищно скалилась в лицо, предвкушая добычу, а мозг лихорадочно искал путь к спасению, Влад вдруг остановился. Встал как вкопанный. И сжав за горло собственный страх, наплевав в заплывшую жирком рожу Великого и Непобедимого Инстинкта Самосохранения, внезапно понял: "Больше нельзя. Нельзя вечно убегать от самого себя. Я больше не побегу!.."

...

Утром Влада разбудили неожиданно объявившиеся соседи, которые шумно заносили в купе, свои чемоданы, рассовывая их по ящикам и полкам наверху. До этого Владу повезло ехать одному в пустом четырехместном купе.

Впрочем, в процессе знакомства выяснилось, что новые попутчики - люди вполне приятные и общительные. И тоже командировочные. Он и она, Борис Анатольевич (начальник какого-то там отдела) и Оксана Львовна (можно просто - Оксана).

Так как утро уже вполне вступило в свои права, а ехать еще почти целый день, то на общем собрании жильцов купе номер одиннадцать было решено прекращать дрыхнуть, и начинать готовиться к приему пищи. А так же к дальнейшему культурному проведению общественного досуга.

Влад быстро собрал постельное, смахнул со стола вчерашние крошки и, подхватив оставленный с вечера стакан из под чая, направился к проводнице - за свежей порцией тонизирующего напитка для себя и своих новых соседей.

Только где-то на самом краешке сознания, не переставая, пульсировала странная, ни к чему вроде не относящаяся мысль: "Я больше не побегу..." И от этой мысли становилось легко и свободно.

Жаль только, что наметившееся было хорошее настроение ему все же испортили. Прямо в тамбуре столкнулся с маленьким сухоньким старичком в старинном пенсне и с таким же старинным саквояжем. Всегда найдется какое-нибудь тело, что из страха пропустить свою станцию или еще по какой-нибудь причине, столбит в проходе задолго до необходимого срока, мешая остальным пассажирам просачиваться к местам общего пользования. "Наверно, из таких, - походя, подумал, было, Влад. Но дедуля как-то странно взглянул на него из-под пенсне, по стариковски причмокнул губами, хихикнул пару раз (довольно премерзко, надо отметить, хихикнул) и вдруг произнес: "Ну-с, молодой человек! Значит-ся так-таки и не побежите? Занятно, занятно... Что ж, посмотрим. Бог, как говорится, вам в помощь..."

Между строк...

Сны. Вот уж, сколько веков человечество пытается разгадать их тайну! Придумывает различные теории, кропотливо разбирается в символике очередного горячечного бреда. Оракулы с важным видом трактуют "вещие" сны, психоаналитики ищут скрытый смысл в невнятном бормотании и полуночных кошмарах, ученые препарируют фазы сна, а разные там парапсихологи, мистики и экстрасенсы загадочно и малопонятно намекают на множественность миров, астрал или некую всеобщую энергетическую субстанцию, сиречь "мировую душу", "ноосферу" и так далее.

В общем, изо всех сил ублажают человеческую привычку раскладывать все по полочкам и всему давать определения - словно ярлычки в морге навешивать. Зато порядок и все на своих местах! Здесь, например, у нас (пятый ряд слева, третий стеллаж, полка пять тысяч шестьсот семьдесят восемь) квантовые переходы в n-мерном изоморфном пространстве. А на правой верхней полке - небелковые формы жизни. Ниже энергоинформационные взаимодействия, еще ниже... Ну, и так далее.

У Татьяны тоже имелись свои соображения на счет снов и всего, что с ними связано. Не слишком оригинальные, но тем не менее. Если попробовать выразить сии соображения вкратце, двумя словами, то, с одной стороны, Бритву Оккама (*3) еще никто не отменял, а с другой: "Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам!.." (*4)

Вот, например, если после прочтения кинговских томминокеров снятся шатающиеся и выпадающие зубы, с зеленым свечением из обескровленных десен, то - это просто результат воздействия популярного короля ужасов на впечатлительную женскую натуру. И, даже если спустя пару недель попадаешь в заботливые руки районного стоматолога с острой болью в тех самых зубах, то вещими снами здесь и не пахнет. А вот элементы классического уже психоанализа придутся как раз в пору. Мол, подсознание давно уже знало о надвигающейся опасности пульпита с кариесом вместе взятыми, и усилено сигнализировало сознанию: "SOS! SOS! Воспаление!" А то, что, грешным делом, это самое подсознание использовало вовремя подвернувшиеся образы из очередной литературной страшилки?.. Ну, молодец! Находчивое подсознание, что еще можно сказать?

А вот, если снится _тот_ Город?.. Да не просто снится, - в конце-концов, мало ли кошмаров бывает на свете? И не такое иногда привидится! Но нормальные ночные кошмары не просачиваются в реальную жизнь самым неожиданным образом и в самое неподходящее время. А ЭТОТ просачивается. Точнее врывается...

Глава 4. Город в песках.

Его засасывало. Город. Такие показывают в фильмах про ядерную войну. После. Везде разруха, развалины, тлен...

Полуосыпавшийся, с выбитыми стеклами дом-ловушка, вытащивший Влада из нормального, привычного мира в этот (дернул же его черт зайти покурить именно сюда; мало, что ли, скамеек на Садовой)... Полузанесенные песком тротуары, редкие сухие остовы деревьев, сухой, скрежещущий в легких воздух.

И время. Нет, не так - Время! Словно разрубленное на несколько параллельных (и не очень) потоков, в каждом из которых надо всем довлеет Город. Город-убийца, город-западня, город-тюрьма... Тюрьма, из которой нет возврата.

Лифт услужливо выкидывает его в толпу таких же подавленных и ошарашенных узников. И исчезает. Хмурые, в темной униформе женщины-охранницы формируют из толпы бесконечную очередь, направляя ее к светло-серому дому с дымящимися трубами.

"Бухенвальд. Освенцим. Печи..."

Но это не газовые камеры. Это - баня. Их будут мыть.

"Плохо. Очень плохо..."

В одном из временных потоков ему уже удалось прожить здесь немного дольше. И он знает, что за этим последует. Поэтому, когда впереди мелькает знакомый белобрысый затылок - Кирюшка! Сын! - Владимир делает попытку (бессмысленную) спасти его. Подобравшись поближе и предупреждающе коснувшись плеча, он шепчет прямо в ухо: "Беги!" Кирилл оборачивается, узнает его, Влада, и, на какое-то мгновение, бесцветный стеклянный взгляд загорается, приобретает осмысленность. Но затем вновь гаснет, и голова отрицательно качается из стороны в сторону. Оба знают, что это бесполезно. Стоит лишь переступить невидимую черту, отделяющую пустынные улицы от сочащейся, извивающейся, бдительно опекаемой и охраняемой очереди, и Город убьет тебя. За попытку бегства. Даже за саму только мысль о бегстве...

Они знают это. Но он, Влад, знает больше. Он знает, что непокорность и смерть лучше, чем...

Словно испуганные его поступком (или мыслями?) охраницы вскидываются и начинают суетливо бегать вокруг. И горячо убеждать в чем-то. Уговаривать присоединиться. И жаловаться на жизнь, показывая изъязвленные, стертые в кровь, почти до кости (у всех, как у одной) руки. "Но, - говорят они, - любая жизнь лучше, чем ее отсутствие..."

...И в одном из временных потоков, в одной из жизней, он смотрит в бесцветные, равнодушные глаза сына и соглашается. Потому что уже все равно. И потому что любая жизнь лучше, чем ее отсутствие... И вереница обнаженных тел тянется пред ним бесконечной лентой... И его кровоточащая, изъеденная щелочью рука с намыленной губкой поднимается и опускается, поднимается и опускается... К этим костлявым, жирным, мосластым... Не смотря на тупую, ноющую боль, не смотря на...

...И в одном из временных потоков, в одной из жизней, он упрямо вскидывает голову и сам входит в серый дом с трубами. Потому что не любая жизнь лучше! И странный, яркий автобус без водителя ("Живой... Город живой...") везет их - уже чисто вымытых, практически отдраенных до синевы - вместе с другими ненормально веселыми пленниками в пустыню. В укрытые песком и ржавеющими автобусными остовами просторы. Словно школьников на экскурсию в Диснейленд... Под бодрое пение репродуктора, в сопровождении праздничных лент и ярких воздушных шаров.

И появившиеся из-за барханов ящеры (смесь крокодила с тираннозавром из "юрского парка") привычно кидаются в погоню. Догоняют. И кровь забрызгивает еще недавно чистые стекла. А чавканье, треск и хруст раздираемых тел смешивается с предсмертными криками и веселым смехом так и не пришедших в себя людей...

"Кушать подано! Мойте руки перед едой!.."

Между строк...

Да, пожалуй, все именно так. Татьяна вертела в руках карандаш и задумчиво смотрела на нервно исчерканные бумаги с очередной главкой ее романа. Вроде бы ей удалось передать если не все, то большинство нюансов того самого ночного кошмара. Разве что никакого сына у нее нет, и не было. А в ее сне, в ее Городе, она встретила Димку, своего старого школьного друга. Встретила и не смогла спасти. Точнее не смогла заставить спастись.

А спустя пару месяцев неожиданно увидела его же снова - в автобусе, по дороге с работы. Абсолютно случайная встреча, первая и последняя за все годы после школы. И те же бесцветные, равнодушные глаза, что, так поразили ее во сне. "Опустившийся" взгляд. Почему-то именно это слово, которое обычно принято применять по отношению к людям, а не к их глазам или взгляду, казалось Татьяне в данном случае наиболее подходящим.

Интересно, а если бы она все-таки спасла его там, в Городе, то в реальной жизни у Димки бы тоже судьба сложилась иначе? И не было бы этого "опустившегося" взгляда? Может быть, и не было бы... Ведь спас же тот человек своего друга.

Татьяна вспомнила, как спустя несколько лет после того злополучного сна, они с мужем и небольшой компанией друзей-знакомых сидели на берегу местной речушки. Хорошо, душевно сидели - с шашлыками, с бутылочкой "Каберне", с огурчиками-помидорчиками и сочными ломтями домашнего сыра.

Сидели, беседовали, выпивали-закусывали. А еще слушали байки одного из присутствующих мужчин. Имени того человека Татьяна уже не помнила точно. Но, кажется, Александр Иванович. В собравшейся компании он был самым старших; все-таки отец одного из ребят, мужик лет за сорок с гаком. Но в компании молодежи не терялся, принимал участие в общих спорах и разговорах, рассказывал интересные истории из собственной жизни.

Так вот этот самый Александр Иванович рассказал, в том числе и про то, как ему приснился странный город, больше напоминающий тюрьму или концлагерь. И как он нашел там своего старого дружка, отбил его у охраны - в форме, напоминающей форму дивизий СС времен второй мировой: "Бляхи! Большие блестящие бляхи на ремнях!.." - и бежал, прихватив уже почти обессилевшего и сдавшегося товарища. И как, потом, уже в реальной жизни, сорвался с места и срочно поехал в гости к этому самому своему другу, которого видел и спасал во сне. А тот, оказывается, в это самое время отлеживался в больнице, в реанимации. Но уже шел на поправку. И вот выздоравливающий друг при встрече кроме всего прочего рассказал, как в бреду болезни ему привиделся сон про очень нехорошее и странное место, из которого его спас... Александр Иванович.

Татьяна до сих пор с неким внутренним содроганием вспоминала тот день. И то, как чуть позже они вместе переспрашивали и уточняли друг у друга подробности и "особые приметы" того самого Города. Словно и правда побывали в одном и том же месте, а теперь делились впечатлениями и воспоминаниями...

- А тот Город... - спрашивала тогда Татьяна, - Он в песках?

- Да. - отвечал Александр Иванович.

- А охранники? Это были женщины?

- Не помню. Кажется...

- А руки?.. У них руки словно бы в язвах на локтях и по предплечьям?

- Что-то такое припоминается...

Глава 5. Первый раунд

Уже несколько дней у него жутко болела голова. Ныла просто нестерпимо! Словно беременная сука, которая никак не может разродиться... А тут еще очередной кошмар... Что-то про город в песках и, почему-то, сына. Кстати, давно уже не виделись с пацаном, надо бы забежать...

"Чертов будильник!.."

В поисках дребезжащего гадства нечаянно смахнул с тумбочки бесполезные таблетки анальгина и гораздо более полезный стакан с остатками вчерашней водки.

"Черт!" И еще несколько раз: "Черт! Черт! Черт!.."

Утро выдалось не лучше других. Много не лучше. К тому же, в постели он обнаружил очередную девицу. Как она здесь оказалась, Влад не помнил. Помнил только пахнущие потом подмышки и слюнявый, с размазанной помадой рот.

"Ладно, надо вставать. Потом кофе. После вчерашнего - только кофе. Причем черный и покрепче. И умыться. Желательно вообще-то принять душ. Холодный... Еще бы выпроводить ЭТУ..." - он вновь покосился на свою ночную подругу, тщетно пытаясь вспомнить имя: "Лера? Или Лена? А, впрочем, какая разница, мать ее?! Главное встать, пойти на кухню и..."

По давней привычке Влад перед тем, как окончательно заставить себя покинуть постель, планировал ближайшие действия. Это помогало ему не только проснуться и собраться с мыслями, но и оттягивало неизбежный момент "выцарапывания" себя из-под нагретого за ночь одеяла. В конце-то концов, очередной день вряд ли принесет что-нибудь по-настоящему хорошее. Не стало бы хуже, и на том спасибо.

Последнее время жизнь его явно вставала на дыбы. Казалось бы, тридцать с небольшим, на здоровье не жалуется, свободен (в смысле - в разводе), приличная работа в небольшой, но стабильной компании... Живи, да радуйся. А вот, поди ж, ты! Сны эти странные... Практически, кошмары. Глюки. Уже и наяву ... А тут еще Леха со своими "перекрестками судеб", гадалкой и прочей белибердой! Нет, надо завязывать...

Собравшись, наконец, с духом, откинул одеяло, нащупал тапочки. Сонно прошлепал на кухню, включил кофеварку. Затем уже побрел по дальнейшему утреннему маршруту. Наскоро приняв душ и побрившись, вернулся в комнату.

Подруга тоже изволила проснуться и теперь томно потягивалась в развороченной постели, кокетливо принимая то одну, то другую эротическую (по ее, подруги, мнению) позу. Поискал глазами ее тряпки. Нашел. Кинул ей. Вместе с коротким: "Убирайся". Девица ответила гораздо более длинной, хотя и оставившей его совершенно равнодушным, тирадой. "Сколько? - только и спросил Влад, бросая поверх тряпок пару мятых купюр. - Столько хватит?"

- Козел! - очень не эротично выругалась гостья. Но деньги взяла. И начала быстро собираться.

Выпроводив сие недоразумение - Это ж как он, только, вчера умудрился?! - Влад тщательно закрыл входную дверь и снова отправился на кухню: кофе уже должно было успеть приготовиться. А в холодильнике, кажется, еще оставались сыр и молоко.

Увы, но нормально позавтракать ему сегодня так и не пришлось...

Истеричный Светкин голос в телефоне обвинял его во всех смертных грехах и орал что-то про сына. С трудом отделив факты от привычных для своей бывшей визгов, Влад похолодел. Их сын, их Кирилл в реанимации. В тяжелом состоянии. Врачи ничего не обещают. Ему лучше приехать, может еще успеет. Успеет что? Попрощаться?!.

Не задумываясь, рванул в больницу. Уже в приемном покое, наконец, выяснил что произошло: банда великовозрастных отморозков - запах пива; со вкусом лайма... паутина... избитый до полусмерти бомж... - позарилась на новенький сотовый. В результате: семнадцать ножевых ран, две из которых очень тяжелые. Раздроблены кости лица, переломаны ноги, многочисленные повреждения внутренних органов. Надежды практически нет.

И теперь, сидя на корточках в длинном больничном коридоре, таком же безликом, как и тысячи подобных коридоров, он ждал. Рыжие табачные крошки, словно песок - О, этот проклятый, вездесущий песок!.. - осыпались на кафельный пол. Прямо рядом с одиноко подсыхающей каплей крови. Крови его сына, его Кирюши. Тупо уставившись в эту темную точку, Влад теребил в руках так и не зажженную сигарету и выл. Выл молча, про себя, до боли сжав зубы. Так воет спрятавшийся от близкой погони зверь, истекающий последним, хриплым дыханием. Яростно, бессильно, беззвучно.

Перед ним остановились чьи-то ноги в бахилах. Влад поднял глаза - врач, усталый хмурый мужик:

-Мы сделали все, что могли. К сожалению...

Мир обрушился. Встал на дыбы. Пахнул кровью в задрожавшие бешенством ноздри. И разбился на тысячи осколков. А он все продолжал рвать и рвать его. Зубами, когтями. Рыча и воя. Захлебываясь темной, пахучей кровью. Упиваясь страхом, болью, местью...

Чья-то рука коснулась Влада (Влад?.. Это он?.. Это его так зовут?): "Что с вами? Вам плохо?". Сквозь красную муть еще не пришедшего в себя сознания увидел склоненное к нему лицо, услышал чье-то испуганное: "У вас кровь на губах!" Медленно вытер губы тыльной стороной руки, кивнул: "Все нормально. Спасибо. Доктор, когда мы можем забрать тело?"

Бросив Светку на ее нового хахаля (пусть сам успокаивает, а у него, Влада, уже нет сил) с головой ушел в организацию похорон, закупку гроба, венков и всего прилагающегося. Так было легче. За заботами можно было, по крайней мере, попытаться не думать, не вспоминать...

Кто-то сунул ему в руку стакан водки. Не помогло - вода водой. Перед глазами то и дело всплывала картина: маленькая мумия в кровавых бинтах на большой кровати. И еще донимала одна мысль, пульсирующая в сдавливаемых болью висках: "Она права. Это я виноват".

Его спасла ярость. Спасла от сумасшествия. Спасла - возможно - от самоубийства; возможно, от убийства. Темная, едва сдерживаемая, всеобъемлющая ярость. Она клокотала внутри, словно магма в жерле вулкана; словно смердящая жижа в адской клоаке. Клоаке его собственной души.

Приехавший Лешка не отходил от него не на шаг, терпеливо снося ядовитые испарения этой самой ярости.

С фирмы приехал молчаливый представительный человек в костюме и выписал чек. Сумма показалось подозрительной, а Влад послал его. По-русски. Кажется, потом он слышал, как Леха извинялся перед представительным в подъезде.

Ребята собрали, кто сколько мог. Сказал спасибо. Отдал Светлане.

Напугал какого-то пацана, кинувшись догонять того через всю улицу - со спины показалось, что это Кирилл. Кира...

Наорал на какого-то деда в автобусе, сунувшегося с нравоучениями.

Чуть не прибил очередных Свидетелей Иеговы, или кого-то там... А заодно и Вещего с его "перекрестками":

- Почему?

- Что почему?

- Почему он?

- А ты хотел бы, что бы на его месте оказался другой ребенок?

- Нет. Я вообще бы не хотел, что бы это случалось... Найду тех скотов и...

- И что? Убьешь? Станешь таким же как они, эти подонки?

- Нет. Да. Не знаю... Твоя гадалка говорила, что я - Хозяин. Что это значит?

- Слышал я что-то такое. У цыган...

- И что?

- И ничего. Хозяин, он и есть Хозяин.

- Чему? Кому Хозяин?

- Прежде всего, себе...

- А другим?

- Не знаю. Возможно.

- А если я - Хозяин, то хочу чтобы...

- Спи уже, хозяин...

Глава 6. Враг

После работы забежал расписаться в бумагах по делу сына, что велось их районной прокуратурой. Следователь - Виведов Николай Юрьевич, как гласила табличка на дверях - устало кивнул Владу, приглашая того в кабинет. Еще одним кивком указал на одиноко стоящий стул перед заваленным бумагами столом:

- Садитесь. Пожалуйста, - тяжелый взгляд рано лысеющего человека и такой же усталый, с сигаретной хрипотцой голос. - Примите мои соболезнования, Владимир Юрьевич.

- Спасибо, - привычно уже откликнулся Влад.

- Простите, что пришлось вас вызывать к нам, но тут требуется ознакомиться с некоторыми бумагами по делу. Надеюсь, вы не возражаете?

- Нет.

- Хорошо, - снова кивнул следователь, - Вот, пожалуйста. Когда ознакомитесь, то распишитесь. Здесь и здесь. Если будут вопросы... Да, телефон вашего сына мы пока оставим у себя: вещдок, сами понимаете.

Пока Влад читал, следователь молча ходил по кабинету. От стола к распахнутому по случаю жары (кондиционер, похоже, не работал) окну. И обратно. Потом остановился, глядя в покрытое пыльными потеками стекло, достал из кармана пачку сигарет, вытащил одну. Покрутил в руках, снова убрал. Обернулся к Владу и, словно только что вспомнил:

- К сожалению главаря банды так и не нашли. Но мы ищем. И еще... до суда вам лучше не встречаться с адвокатами или родственниками обвиняемых. Если будут проблемы или, не дай бог, угрозы, - немедленно заявляйте...

Когда выходил из ментовки, во дворе стоял старенький "бобик". Из зарешеченного оконца на Влада злобно смотрело нечто, отдаленно напоминающее человека. Бритая голова (но уже не стильно и аккуратно, как наверно хотелось бы владельцу этой самой головы, а по тюремному, наголо), лоснящееся круглое лицо с мелкими бисеринками пота и какими-то мутными, блеклыми глазами (ломка у него, что ли?), массивные плечи, шея. И запах. Запах немытого тела (многих тел), общественного туалета и пива - пива с лаймом... Один из тех отморозков, что убил его Кирюшу. Откуда-то он это точно знал.

Наверное, другой бы на его месте кинулся бы к решетке, пытаясь достать отморозка, его наглую тупую рожу. Или кричал бы что-нибудь злое, матерное... наверное. Или достал бы из-за пазухи специально припасенный пистолет со спиленным серийником и... Или хотя бы плюнул. В морду.

Влад же просто стоял. Мял серую бумажку пропуска и молча смотрел в глаза вчерашнего убийцы и будущего ЗК. В больные, злые, несчастные глаза. Стоял и видел как во все стороны от старенького, битого ржой и жизнью "бобика" расползается по миру сеть быстро обрастающих плесенью трещин, тянутся липкие тонкие нити спор, стелется полупрозрачная паутина, ветвятся, просачиваются и переплетаются ростки возможных событий и судеб, возможных реальностей.

Очень захотелось, чтобы этот подонок сдох. Не умер, а именно сдох, как шелудивый пес на помойке. А еще лучше, чтобы его вообще никогда не существовало. Но... почему-то особенно запомнилась одна трещинка, одна реальность. Заплаканные испуганные глаза с разводами недорогой косметики; порванная блузка, судорожное дыхание затравленного зверька. Провонявшая мочой и пивом подворотня. И знакомая, хотя и сильно постаревшая рожа отморозка, довольно застегивающего молнию на джинсах. Если же проследить чуть дальше по тоненькой тропке-судьбе, столь неудачно подвернувшейся под ноги недавно откинувшемуся с зоны подонку, то можно увидеть неяркий круг света из-под старенького абажура, склоненную над книгой девичью головку и одинокую колыбель в отдалении. А в колыбели... словно невиданной красоты бутон распускается. Растет, тянется к солнцу. Вот дотянулся, зачерпнул полной горстью искристый свет и, смеясь, раскидал по миру, даря его всем. И вот уже чопорный консерваторский зал взрывается аплодисментами, приветствуя новую симфонию молодого автора. Яркая, солнечная, а временами тихая и печальная мелодия разносится над миром, пробуждая в людях нечто настоящее, доброе чистое. Хотя бы на мгновение...

Владу тогда еще показалось, что достаточно будет только захотеть, просто захотеть... И завтра ему на блюдечке с голубой каемочкой принесут благую весть: твой враг мертв. Повесился в камере, утонул в сортире или просто сердечный приступ, острый перитонит или что-нибудь еще. Достаточно только вот тут и тут дотронуться до отростка-паутинки: одно, два касания; легкое воздействие на ткань вероятностей... И больше не будет этого душного, липкого запаха пива с лаймом. Не будет грязи и страха случайной (случайной?) жертвы в запущенной подворотне. Не будет этой мрази, слезливо скалящейся из-за ржавой решетки. Не будет... Не будет еще многого и многих. Но и той прекрасной музыки, что напишет еще не рожденный гений - тоже не будет. Как и самого гения.

Достаточно пары легких касаний и мир изменится. В лучшую ли сторону? Он не знал. И, может быть, поэтому просто стоял и смотрел: "Живи, мразь!" В конце концов, даже для самых прекрасных цветов нужен навоз...

Влад постоял еще немного, дождавшись, когда "бобик" уехал. После чего аккуратно разгладил мятую бумажку пропуска, сложил ее вдвое, убрал в карман. И пошел домой.

Между строк...

Однажды, еще в школе Татьяна как-то увлеклась, было, гаданиями на картах. И у нее вроде даже получалось. Короли и дамы послушно ложились рядом, по секрету сообщая юной гадалке "что было, что есть, чем сердце успокоится", а подружки-одноклассницы восторженно визжали и просили погадать еще.

А потом ей попалась на глаза одна научно-популярная - а точнее, около-научная - статья про гадания, гадалок, ясновидящих и некоторые теории, якобы объясняющие все эти явления. И, вот, среди прочего, там утверждалось, что гадалки не просто "видят" будущее, а, фактически, выбирают его за того человека, которому гадают. То есть для каждого человека существует бесчисленное множество более или менее вероятных вариантов будущего. А гадалка в процессе гадания каким-то образом определяет один из этих вариантов. При этом возможно, что она (та самая гадалка) просто видит наиболее вероятный вариант. А, возможно, именно ее гадание и она сама делают этот вариант наиболее вероятным. Например, "программируя" на данный вариант человека, самим фактом сообщения ему "его судьбы". И человек сей, когда придет его время делать очередной выбор между одним или другим поступком, между одной или другой дорогой, "запрограммированный" этим гаданием, выберет именно ту тропку, что и приведет его к озвученному гадалкой варианту развития событий...

И вот после той статейки, соотнеся изложенное там со своими собственными ощущениями, возникающими в процессе гадания, Татьяна и перестала гадать. Вообще. Ни себе, ни другим. Больше никогда.

Интересно, почему она вспомнила об этом именно сейчас, спустя столько лет?

Глава 7. Искушение

Странный, очень странный мир. Чем-то напоминающий "Пикник на обочине" Стругацких или их же "Улитку на склоне". То же ощущение сюрреалистичности и непонятности происходящего вокруг. И еще ощущение вымирания, разрухи.

Какая-то отгороженная от всего деревня с убогими, больными жителями. Здесь же - человек, который их лечит. Не из деревни. Оттуда, с Пустоши... из Круга. Добрый?

Он кладет больных прямо на землю - на краю Пустоши, за чертой. И садится рядом. Иногда равномерно поводит руками над больным, словно оглаживая невидимое большое животное. Больное животное. Иногда просто сидит рядом. И молчит. Или поет. И говорит, говорит, говорит... Пытаясь объяснить что-то, убедить в чем-то...

Неожиданный порыв ветра опрокидывает его, Влада на землю, лицом в раскисшую от дождей грязь. Прямо под ноги своре невесть откуда взявшихся черных громадных псов с рыжими мордами, чьи клыки щелкают слишком близко.

В холодном поту вскакиваешь, проделывая при этом головокружительный кувырок через всю стаю (удивленные глаза старца, спокойно стоящего в стороне). И в этом взбесившемся мире с танцующими над тобой звездами всаживаешь в наступающих тварей пулю за пулей, пулю за пулей... С недоумением наблюдая, как прыскают в стороны клочья шерсти и кровь из груди передних собак - собак? - и как те продолжают наступать. Несмотря ни на что...

Вот уже ближайшая псина, злобно рыча, прыгает вперед - прямо к обнаженному горлу. И щелчок опустевшего - так не вовремя! - пистолета звучит громче любого выстрела. В отчаянной, бессмысленной попытке спастись Влад со всего размаху бьет атакующую тварь рукояткой уже бесполезного оружия по голове...

"Их можно убить! Мозг! Надо попасть в мозг!.."

Вновь солнце. Лекарь - так он окрестил про себя человека с Пустоши ("Правильно догадался, сынок...") - одобрительно кивает и говорит, говорит... Словно и не прерывался, словно и не было ничего. Голос так приятен, слова так убедительны. О том, что он, Влад, оказался одним из них, из Круга. И что это очень кстати, так как... Что он должен войти в Круг, просто обязан...

И Влад идет за Лекарем. Он пересекает черту, отделяющую этот странный мир от еще более странной Пустоши, и оказывается в Кругу - призрачный свет под куполом вечной тьмы. Его обступают люди... - нет, скорее, существа, - приветственно вздымающие в темноту косматые, плешивые, чешуйчатые головы. Кошмарные создания Ада. Или создатели. Мягкая рука Лекаря преграждает путь к отступлению, а его голос завораживает, гипнотизирует... Но даже сквозь пелену окутывающих сознание слов Влад успевает понять, что видит истинных творцов, истинных виновников того странного мира за чертой, деревни и...

А в голове начинает звучать другой - холодный, чистый - голос: "...Ибо Сила - есть Власть. Стремясь к Силе, стремишься к Власти. Но Сила могущественнее всех, стремящихся к ней. И Власть выше всех, вожделеющих ее. И желающий стать господином, становится рабом - рабом Силы..."

...

"Черт! И приснится же такое!.."

Проснувшись, он некоторое время настороженно впитывает в себя реальность. Реальность, в которой нет ни Пустоши, ни Круга, ни ужасающих тварей... А есть только утро - раннее утро с шелестом ветвей и мерным шорканьем метлы за окном (дворник, как всегда ни свет ни заря, сметал скопившийся за прошлые сутки мусор).

Влад посмотрел на часы: пора. Сегодня ожидается очередное заседание суда. А потом хорошо бы еще успеть на кладбище, договорится с местным бомондом об установке оградки, что заказал еще с месяц назад. Да и проект надо заканчивать. Шеф настоятельно намекал. Так что, правда, пора вставать.

Громкая трель телефона так же подтвердила: "Пора". Хотя кому это могло прийти в голову трезвонить ему в такую рань? Дотянулся до телефона, глянул на экран - номер не определен. "Ну, и пошел ты! - зло прокомментировал про себя Влад, - Я с незнакомыми идиотами не разговариваю. Тем более по утрам". Однако идиот попался настойчивый. Спустя минут пять, когда Влад уж был на кухне, телефон снова ожил. На этот раз пришла смс-ка: "Не гони волну, фраер. Смоет".

"Что еще за хрень? - Влад почувствовал, как в груди начинает ворочаться нечто-то нехорошее, злое, - Вот позвоню сейчас ментам и сдам твой номерок, козел! И еще посмотрим, кто кого... смоет". Хотя он, конечно, понимал, что номер, скорее всего, куплен на один раз, на левый паспорт, и симка уже валяется где-нибудь в придорожной канаве. Возможно, даже вместе с трубой. Так что менты тут не помогут. Разве что составят еще пару протоколов и сдадут в архив. Вместе с остальными бумагами по делу. А на суде этот эпизод даже не всплывет. Он прямо-таки слышал голос адвоката "Причастность обвиняемых к данному эпизоду недоказуема..." Так что наплевать.

Привычно влив в себя утреннюю порцию кофеина и заглотив бутерброд, Влад умылся, наскоро побрился и, втряхнув себя в брюки с рубашкой, выскочил на улицу.

Его тут же обдало вонью только что отъехавшего соседского драндулета с гордым именем "Лада" и прогоревшим глушаком. Дворовой кот Василий, нагло развалившийся в зарослях лилий и еще какой-то средней окультуренности травы (баба Люба с первого этажа опять будет возмущаться, когда увидит остатки этого лежбища), нехотя повел мордой вслед нарушителю кошачьего спокойствия и зевнул: "Ездют тут всякие..." Впрочем, Влад был с ним полностью согласен. Тем более что стоило только завернуть за угол и привычно приступить к форсированию местного перекрестка (остановка автобуса прямо напротив дома, на другой стороне - очень удобно), как... Визг тормозов ударил в барабанные перепонки, и он едва успел отскочить.

- Смотри куда прешь, козел! Тебе что не ясно сказали?! - донеслось из-за приспущенных тонированных стекол, и машина, чуть не превратившая Влада в дополнительное украшение дорожной разметки, умчалась вдаль, сопровождаемая тяжелым буханьем очередного шедевра поп-музыки и ревом раздолбанного движка. Вослед хозяину дорог удивленно замигал зеленый человечек светофора.

Влад поднялся, отряхивая с себя прилипшую грязь. Слегка прихрамывая, добрался до тротуара. Вокруг уже начали собираться сердобольные бабульки (и чего им не спиться?), так что он поспешил убраться из-под чересчур сочувствующих глаз. Подальше от шума, от суеты.

"Лицо... где-то я его видел..."

Водитель, действительно показался ему знакомым. Хотя в проеме окна черного, вздрагивающего от отупляющих децибел, монстра иностранного автомобилестроения ему удалось хорошо разглядеть только блеклые с желтизной глаза и бритый, не изможденный мыслями лоб. Но запах... Запах пива с лаймом.

Этот запах, наверное, будет преследовать его теперь всю жизнь. Независимо ни от чего. Неожиданно возникать в такие вот моменты его, Влада, жизни, чтобы потом так же внезапно исчезнуть, испариться. Ненавистный, душный, липкий запах беды... Запах смерти. Смерти, в которую он сам так до конца и не поверил. Потому что в это просто нельзя было поверить. Потому что это - неправда. И тот, укутанный в белые простыни с увядающими на них цветами... Тот, с идиотски приоткрытым ртом и заострившимися чертами... Тот землисто-блеклый со стеклянными глазами... Это не мог быть Кирилл. Не мог, не был. Они похоронили другого...

Снова накатило. Виски сдавило болью, а к самому горлу подступила тошнота.

- Что, дядя, пересрал? - какой-то недоросль гаденько лыбился ему в лицо, поигрывая хромированным брелком с веером небольших перочинных ножей, пилочек и прочего железного хлама. - А тебя предупреждали... Сиди дома и не отсвечивай...

И тут его взорвало:

- Да, ты!.. Сам сейчас у меня... Гаденыш!..

Холодная, расчетливая ярость затапливает сознание и весь мир вокруг сжимается до размера маленькой наглой точки - враг, убить, уничтожить... Влад несколько отстраненно, словно в замедленной съемке, наблюдает, как его правая рука поднимается, сжимаясь в кулак, и плывет навстречу челюсти недоросля. При этом на костяшках пальцев, чудится какое-то странное голубатое свечение, а саму руку чувствительно покалывает.

Однако, в последний момент Влад все же успевает перехватить контроль над собственным телом. (Перехватить контроль? У кого? У себя самого же?..) Сжатый до боли кулак уходит в сторону и немного вверх, лишь слегка задевая по касательной скулу зарвавшегося щенка. Пахнет мочой. Это недоросль умудрился обмочиться от страха. Вон, какое пятно расплывается на модных, висящих мешком где-то на ягодицах штанах. А сам весь дрожит. И рожа побелела. Вот-вот в обморок грохнется.

- Пшел вон! - устало кидает Влад, и того словно срывает с места. Только пятки сверкают.

"Сила... Власть..." - шипит свернувшаяся где-то на дне души змея. "Не сметь!" - одергивает он сам себя. И чувствует, как противно липнет к телу взмокшая от пота рубашка. Придется возвращаться домой, переодеваться...

Между строк...

Все! Кажется, на сегодня это конец. Пусто, испито. До дна, досуха... Ох, как же не любила она это состояние! Вот только что рука не успевала бросать на бумагу кривоватые размашистые строчки, азартно пытаясь угнаться за рождающимися в голове мыслями, образами, словесными оборотами... А теперь, словно упершись лбом в невидимую преграду, только и остается, что вяло перебирать исписанное, изредка черкая совсем уж бросающиеся в глаза ошибки, "очепятки" или несуразности... До следующего раза. До следующего острого приступа болезни под названием "графомания"...

_______________________________________

ПРИМЕЧАНИЯ:

(*1) Наиболее известно упоминание о "полуденном призраке" в связи с жизнеописанием испанского художника Франсиско Гойя (30.03.1746 - 16.04.1828). Например, роман "Гойя, или Тяжкий путь познания", автор - Лион Фейхтвангер.

Считается, что в определенный период жизни художника начали посещать видения. Его постоянным кошмаром стал "эль янтар" - то ли человек, то ли черепаха, полуденный призрак, предвестник беды. (Назад, к тексту)

(*2)Здесь использованы строки из авторской песни "Эль Янтар (полуденный призрак)"; автор: Алентьев Александр Юрьевич; http://music.lib.ru/a/alentxew_aleks_jurxe/alb8.shtml (Назад, к тексту)

(*3) "Бритва О́ккама" или "лезвие О́ккама" - методологический принцип, получивший название по имени английского монаха-францисканца, философа-номиналиста Уильяма Оккама (Ockham, Ockam, Occam; ок. 1285-1349). В упрощенном виде он гласит: "Не следует множить сущее без необходимости" (либо "Не следует привлекать новые сущности без самой крайней на то необходимости").

Бритва Оккама используется в науке по принципу: если какое-то явление может быть объяснено двумя способами, например, первым - через привлечение сущностей (терминов, факторов, преобразований и т. п.) А, В и С, а вторым - через А, В, С и D, и при этом оба способа дают одинаковый результат, то сущность D лишняя, и верным является первый способ (который может обойтись без привлечения лишней сущности). (Назад, к тексту)

(*4) Из трагедии "Гамлет" Уильяма Шекспира (1564-1616), слова Гамлета (действ. 1, явл.4). Перевод (1828) Михаила Павловича Вронченко. Используется как шутливо-иронический комментарий к непонятному, сложному явлению, странному событию и т. п. (Назад, к тексту)