Петеас - лгун.

Ночь опрокинула на них звездный купол, как неосторожная женщина опрокидывает бокал густого вина. Руки скользили, заплутав в седеющем лунном свете, и сплетали легенду, которой суждено пережить века...

Женщина остановилась. Правильные, хотя и несколько резковатые черты лица дрогнули, и испуганный нечаянной надеждой взгляд метнулся вслед умчавшемуся мальчишке с его известием. Поверить было трудно, почти невозможно - ведь, прошло столько!.. Но не верить было еще трудней. Больнее... Женщина метнулась, было вслед за несносным мальчишкой (догнать, расспросить...), но потом как-то сразу грузно осела в придорожную пыль, и, прижав руки к сердцу, начала легонько раскачиваться из стороны в сторону. Наконец, она осторожно, словно боясь расплескать что-то внутри (может нежданную надежду, а может быть боль), встала и уже быстрым, размеренным шагом пошла в сторону порта.

Еще издали узнала она знакомые очертания корабля и увидела горстку усталых людей, сходящих на землю. Сквозь стиснутые зубы птицей-подранком сорвался не то стон, не то вздох... и таким же подранком кинулась к пристани она сама - сквозь толпу, сквозь собственные боль, страх; к пропахшим потом и морем мужчинам. И, словно в ответ на ее, так и не высказанные страхи, в ответ на замирающую в груди надежду, от группы мужчин отделилась темная стремительная фигура (птица, большая мощная птица...) и ринулась наперерез женщине. Две птицы столкнулись - грудь в грудь; обожгли друг друга жадными всполохами глаз, взметнули руками-крыльями, и рухнули вниз, на грешную землю, застыв в тяжелых объятиях - ни разорвать, ни расцепить. Только ноздри жадно подрагивали, вдыхая терпкий просоленный морем пот, да пальцы путались в седеющих волосах...

Прошло время. Не то стылое, пустое "время-вечность", что тянулось для женщины, пока он был в плавании. И не то бурное, рвущее жилы, в кровь сдирающее кожу на скулах, что испытывало на прочность корабль и людей, затерявшихся под звездами. А просто - время. Минуты, часы, дни, месяцы... Теперь каждый вечер Петеас - так звали мужчину - проводил дома, в маленькой хижине у скал. Женщина готовила еду, и они тихо ужинали под мерные песни сверчков и потрескивание масла в лампаде. Затем садились во дворе, вместе смотрели на звезды, слушали тишину, разговаривали. Либо, утомленные бешеными ласками, молча лежали бок о бок в их общей постели, и каждый из них боялся, что стоит только уснуть или разомкнуть объятия, то вернется старый кошмар и, проснувшись, они не найдут друг друга в этом слишком большом для двоих мире...

Только здесь, в тишине веющих прохладой стен он вновь обретал покой. Забывались оскорбления и унижения дня, отходили на задний план обиды. Поначалу мужчина еще пытался вести общественную жизнь, посещал собрания и форумы, рассказывал, кричал, пытался что-то доказать... Но город - его город - не принял его. Город осторожно попробовал на вкус вернувшихся, вдохнул их горький и острый запах, прислушался к их рассказам и... отторгнул. Словно эта приправа оказалась слишком... странной.

В шуме городской толпы, все чаще он мог услышать за спиной насмешливый шепот, все чаще встречные обходили его стороной, презрительно (или испугано?...) отворачивались либо просто прятали глаза. Некоторые из его бывших товарищей по плаванию сдались и отказались от своих слов. Другие замкнулись в себе, стали угрюмыми, нервными. Никто не верил им.

Что это за белое животное, покрытое мехом, рычащее подобно льву? Что это за стеклянные горы, блуждающие в океане, словно косяки рыб? Да и, вообще, о какой неизвестной земле может идти речь, если даже младенцу известно, что за Геркулесовыми столпами - край этого мира? Видно, Зевс лишил его разума. Петеас-лгун - так теперь называли его неблагодарные сограждане.

И только здесь, в этой маленькой, не слишком богатой, хотя и не такой уж бедной хижине, примостившейся недалеко от порта, ему верили. Верили и любили.

Зарывшись лицом в густые, некогда золотые, а теперь слегка тронутые сединой, локоны, Петеас рассказывал ей о своих странствиях; о том, что и за Геркулесовыми столпами есть земля. Он рассказывал, а она слушала. О белых как морская пена, скалах, странствующих по воле волн и ветра. О птицах, продолжающих свой полет в морской пучине. О солнце, днем и ночью горящем в небе, в результате чего ночь превращалась в день, а бессонница мучила крепких мужчин, словно докучливая мелодия нервную матрону... Женщина слушала: молча, внимательно, иногда испуганно. Например, если он рассказывал о жесточайших штормах, которые выпали на их долю, то она тихонько брала его за руку и держала так до тех пор, пока история не кончалась. Словно этим могла помочь удержать утлое суденышко. Или просто хотела убедиться, что все в порядке, все испытания остались позади и он, Петеас, - здесь, наяву, рядом с ней...

Ольга отложила в сторону странный манускрипт и только тут заметила, что за ней наблюдают. Острый, крупный профиль Петра темнел на фоне стены каюты. А сложенные на груди руки придавали всей фигуре некую монументальность античных статуй. Конечно, с ее стороны было, мягко говоря, нехорошо входить в каюту в отсутствие хозяина и, уж тем более, читать чтобы-то ни было лежащее на столе, но...

- Ты знаешь древнегреческий? - Седая прядь, свесившаяся ему на лоб, немного прикрыла ужасный, рассекавший пол-лица шрам (чему Ольга была только рада - этот шрам всегда почему-то пугал ее).

- Немного. Увлечение юности... Можно вопрос? - он только слегка пожал плечами в ответ, и Ольга решила принять этот жест за согласие, - Откуда это? - она кивнула в сторону манускрипта.

- Понравилось?

- Да.

- Подарок. От одного человека... - Петр подошел так близко, что она невольно отстранилась, почувствовав горячее тепло его жилистого, хищного тела (хотя особо отстраняться было некуда: в спину уже упиралась переборка отсека). Его рука протянулась к девушке, и пальцы коснулись ее волос.

Ольге почему-то стало страшно. Никогда еще она не видела так близко его лица: скуластое, острое. Оно - лицо - казалось бесконечно усталым и старым. Прямой правильной формы нос; резкий излом тонких сухих губ; внимательный, тяжелый взгляд грязно-серых, холодных глаз - какой-то пустой, словно бы бесцветный взгляд... Вообще-то, за последнее время она уже достаточно пообвыкла и перестала дичиться этого странного человека, найденного ими несколько месяцев назад дрейфующим на утлом старинном суденышке в открытом космосе. Но ощущение опасности, исходящее от него (или от чего-то связанного с ним) не покидало женщину. Словно запах зверя - мощного, сильного... запах уверенности хищника и страха его жертв...

Почувствовав ее состояние, Петр отстранился.

- Прости. Просто... Ты похожа на нее. Такие же волосы. И глаза...

- Ты говоришь так, словно знал ее...

- Знал, - он помолчал, глядя куда-то в сторону и... внутрь. А затем, словно окончательно решившись на что-то, продолжил, - Петр это всего лишь один из современных вариантов транскрипции моего настоящего имени: Петеас...

Как и в прошлый раз, спустя несколько дней плавания, я увидел сверкающие на солнце белые глыбы, плавающие в океане, и птиц, продолжающих свой полет под водой.. Скоро же показалась и кромка неизвестной земли. Лодку я свою оставил на берегу, а сам, запасшись небольшим количеством продуктов, решил исследовать эту новую для меня землю. Я не собирался уходить далеко от своей лодки, и старался все время держаться в пределах видимости океана, но спустя какое-то время океан загородили от меня высокие белые скалы и их нагромождения.

Белая пустыня простиралась вокруг. Вскоре глаза начали болеть от нестерпимого белого сияния, а все мое естество пронизывал нестерпимый холод. И тишина. Только вой ветра и тихий плеск далекого прибоя. Я решил, что пора возвращаться к лодке, и повернул назад. С трудом продвигался по своим собственным следам, которые становились все неразборчивей, пока совсем не перестали различаться, занесенные поземкой. Мне казалось, что я бреду уже целую вечность, и давно бы пора показаться лодке, но вокруг по прежнему была только белая слепящая равнина да серая кромка океана невдалеке...

Наконец, в какой-то момент силы покинули меня. Честно говоря, не помню: упал ли я тут же в снег, или продолжал еще какое-то время механически брести сквозь белое сияние вокруг, но когда очнулся, то... передо мной расстилался Млечный путь...

Сентябрь 1991 г. - апрель 2007 г.

Последняя редакция: 19 марта 2009 г.