Вначале поругаем нашу маму - за то, что появились мы на свет (не обращайте внимания на множественное число - это такой авторский, так сказать, прием, - если будете читать дальше, невольно привыкнете).
Итак, мама. Не жили мы себе спокойно на свете, не жили и вдруг - бац! - нас родили. Свинство. Это мы поняли с первого же вздоха, о чем тут же и заявили, кстати, весьма громогласно, но крик нашей новорожденной души остался проигнорированным, зато нас со свойственным опытным людям злорадством похлопали по спинке и ехидно засмеялись, давая этим понять, что отвертеться нам уже не удастся. С этим ехидным смехом к нам пришло осознание собственной обреченности, и мы тут же заткнулись, и начали жить - обреченно. Мы попытались еще раз пожаловаться, правда, уже без надежды на понимание: с укоризной произнесено было "мама", в это слово и в эту интонацию было вложено все наше отчаяние, но опять остались мы непонятыми. Услышанными мы быть пока не могли, таковы правила существующих индивидов.
Итак, нас выбросило в мир. Что делать? - жить. Жили мы себе обреченно, жили, и как-то незаметно повзрослели, а повзрослев, получили права, некоторые. Вернее, одно право - говорить, правда, в разумных пределах.
Итак, нас родили и дали право говорить. Что делать? - жить и говорить, правда, в разумных пределах. Но о чем же говорить, даже в разумных пределах? Неизвестно. Мы все уже сказали в самом начале, и что получили взамен? Одно непонимание. И потому мы стали обиженными на мир. И вправду, а почему бы не обидеться на мир?! Ведь именно в этом мире нас родили и не поняли.
Итак, жили мы себе непонято и обиженно, жили, пока не узнали одну важную вещь - оказывается, чтобы жить, пусть даже непонято и обиженно, нужно работать. Свинство. Это мы поняли, и стали работать.
Итак, жили мы себе, жили, говоря умеренно и неумеренно работая, чтобы жить непонято, обиженно и обреченно, пока - не начали стареть. И вот тут мы обернулись и посмотрели назад. Что же мы увидели? - ничего, и впереди тоже ничего не светило. И, осознав это, мы обиделись еще больше прежнего, до такой степени обиделись, что разозлились и впали в депрессию. Нам сразу захотелось кричать, ругаться, и помахать кулаками мы тоже были не прочь. Но если нас не понимали умеренно говорящими, то кто же нас поймет разозлившимися? И потому мы стали пить, горестно плакать и жаловаться собакам, но и собаки оказались сволочами - вместо сочувствия мочили нас презрением.
Итак, что нам осталось под конец? Наверно, только удавиться. И всунув голову в петлю, на табурете стоя, еще раз зарыдаем напоследок и вспомним маму.
|