Прозаик и переводчик Алекс Тарн поражает своей продуктивностью и стремительно набирает популярность. Несколько десятков романов, переводы стихов, публицистика. В чем секрет такой продуктивности? Мы здесь скажем только об одной ипостаси нашего героя- Тарне- прозаике.
Возможно секрет колоссальной продуктивности кроется в том что романы строятся по заданной автором схеме. Существует сверхзадача, которая затем облекается в плоть и кровь- персонажей и действие. Не жизнь определяет фабулу, а наоборот исходная фабула определяет подбор жизненных реалий. Возможно поэтому 'лица стерты, краски тусклы' - персонажи и сюжетные линии схематичны и банальны. Все это многократно уже где-то читано, что-то давно, что-то недавно. И тем не менее -автор популярный, трендовый на 'русско-израильской' улице. Не по причине ли мощного идеологического месседжа просвечивающего в каждом творении и публицистике писателя. Этот месседж- отчужденность, подозрительность переходящие в ненависть. Ко всему что не относится к 'своему' племени и ближайшей среде его обитания. При этом градус ненависти, которым индоктринирует читателя автор повышается постепенно.
В 'Протоколах сионских мудрецов' главный герой теряет семью в самом страшном теракте 2002 года- взрыве в гостинице 'Парк' в Нетании. Перспективный журналист, потеряв семью превращается в сурового воина, охраняющего покой поселенцев. Соседи - арабы злобны, лицемерны, коварны. Ничего человеческого в этих нелюдях, радующихся терактам нет и быть не может. Но - 'не внушает'. Ибо глубина проникновения в предмет - на уровне газетных сообщений и очерков по горячим следам. А ведь автор живет в поселении. Таковы его отношения с ближайшими соседями?
Аналогично во втором романе- "Квазимодо" объект ненависти пока еще ближайшие соседи. И это вроде бы естественно, в стране, где существует понятие "Арабский террор".
А вот роман 'Украсть Ленина' переносит нас в Россию нулевых, куда черт дернул отправиться главного героя на встречу с одноклассниками. Галерея образов и ситуаций - от новых русских с их дикими и безвкусными забавами, пьянством до дорожных рабочих, экстремальной молодежи и прочего люда. Все опять таки вторично, банально. Кроме авторского отношения - утрированной неприязни, страха, подозрительности по отношению к отупевшему, спившемуся и агрессивному народцу, толпой готовому ринуться за воскрешенным Лениным бить 'чурок', а там, глядишь, и евреев. Итак теперь уже ненавидимы не только арабы, но и люди, среди которых рос и созревал главный герой. Не конкретные одноклассники. Этим как раз-таки автор иронично сочувствует.
Народ в целом.
Логичен и хэппи энд: из этой клоаки автора спасает друг - израильский спортсмен- инвалид, засовывающий его в тель-авивский рейс. Что там будет с этой несчастной оставленной страной - какая разница? Главное - ностальгирующие 'наши' должны понять бессмысленность ностальгии. О чем жалеть?
'Мир тесен для инопланетян' - опыт выживания и взросления 'наших' юношей в агрессивной и косной советской среде начала 70х. Двое главных героев закрываются в школьном туалете от толпы готовых их избить ' некошерных' одноклассников. Они и другие из их круга - инопланетяне в этой переполненной подозрительностью и злобой стране, где любой 'человек из народа' по определению тупой и злобный антисемит.
Все эти мотивы достигают своей кульминации в 'Облордозе' - заявленном автором как интерактивный роман. Четыре переплетающихся друг с другом повествования.
'"Облордоз" можно читать подряд, можно - по указанному маршруту, а можно двигаться совершенно произвольным образом, на усмотрение читателя. Четыре разных повести, написанные в разных жанрах (молодежная драма, семейная историческая сага, мистический триллер и альтернативная история), сплетаются в один рассказ, объединенный не только сюжетно, но и тематически.'
Стержнем здесь является сюжет альтернативной истории. Сбывшиеся панические слухи, циркулировавшие среди советских евреев в марте 53-го. Сталин готовил публичную казнь врачей- отравителей на Красной площади. После чего в стране начинаются погромы, затем бесконечно гуманная Советская власть, спасая евреев от народного гнева высылает их в тайгу, по пути расстреливая порциями. Оставшихся поселяют в гиблом месте называемом Облордоз. Им некуда бежать - любой встреченный человек из народа готов забить их до смерти. Что двигало автором,вдохновенно сочиняющим горячечную фантасмагорию? Годы и десятилетия жизни в окружении враждебных чужаков - всех этих русских, украинцев и прочих готовых по первой отмашке наброситься и растерзать?
Видимо без лощадиных доз ненависти к окружающему миру любви к вновь обретенной Родине не воспитаешь?
Свои сверхзадачи решает наш герой и в Фейсбуке. Нетаниягу он титулует БпАН - Биби Палач Амоны Нетаниягу. Обещает отфренживать всех, кто дерзнет хоть в какой-то форме примирительно высказаться о действующем премьере. Конечно демонстрировать сверхлояльность действующему премьеру писателю в парламентской республике бессмысленно и опасно. А вот перещеголять всех в верности правому тренду, забежать впереди паровоза - самое то. Такая оппозиция в разы повысит рейтинг.
Вот посмотрел писатель фильм Юрия Дудя "Колыма- родина нашего страха" и разразился отповедью с позиции знатока темы:"Возможно, зрителю, который не знает о предмете вообще ничего (как, видимо, и сами создатели фильма), будет интересно узнать, что на Колыме 'холодно'. Собственно, это единственная деталь действительной колымской реальности, которую демонстрирует фильм. Вот в кадре заснеженная Колымская трасса (шоссе Магадан-Якутск). На белой трассе хорошо виден ярко-красный пуховик. В пуховике можно различить автора проекта Юрия Дудя, закутанного по самый нос. Дудю очень некомфортно, о чем он многозначительно сообщает зрителям, перед тем как залезть назад в теплую кабину автомобиля. И это примерно вся ПОКАЗАННАЯ в фильме Колыма. Все остальное - бла-бла, пака-пака, пустые, не слишком относящиеся к делу разговоры.
Ефим Шифрин (в Москве) рассказывает о том, как (в Орше) арестовали папу и как папа любил маму. Примерно о том же (и тоже в Москве) обстоятельно повествует и дочь академика Королева. Я говорю 'примерно' потому, что в данном случае главный упор делается на любовь к Родине, а не к маме. Далее московский музейный работник (сидя, как вы уже догадались, тоже в Москве) рассказывает о расстрелах (тоже, само собой, московских). Есть, впрочем, в этой сплошной 'маскве' и колымские личности - местный краевед, сопровождающий отважную московскую экспедицию, два самодеятельных собирателя лагерных артефактов, неясный силуэт гостиничной вахтерши и бывалые водители автотранспорта. Последние, чутко уловив вкусы автора проекта, дозированно включают в разговор небольшой, почти конвенциональный матерок. Говорят они при этом о местном хоккее и о личных планах на жизнь.
Мне как зрителю монологи Ефима Шифрина или дочери академика Королева увиделись прочувствованными и насыщенными до предела. Но Тарн конечно тоньше и проницательнее среднего зрителя. Дело, однако не в этом. А все в том же месседже - непрерывной прививке ненависти и отстраненности которые целевой читатель должен испытывать по отношению к оставленной доисторической родине. Вы надеетесь что в этой рашке-замарашке что-то может измениться к лучшему? надеетесь на молодых либеральных журналистов? Лучше смотрите на меня, знатока темы!
На самом деле не все так безнадежно. Тарн и ему подобные обязали себя воспитывать 'русскую улицу' в Израиле. Только она и должна читать их опусы. Конечно же, есть в Израиле настоящие писатели, не воспитывающие аудиторию, а описывающие жизнь и людей, как они есть. Амос Оз, Давид Гроссман, А.Б. Иегошуа, Меир Шалев, Эфраим Кишон, Йорам Канюк. Любящие эту страну по настоящему, как свою, без приторной лести, заискивания. Адресующие свои книги всему миру.
А есть - бегущие впереди паровоза, дабы заметили и отметили. Расписывающие новую реальность по советским рецептам.