- Сергей Сергеевич, милый! Я так устала. От ваших ученых бесед чувствую себя каким-то... синхрофазотроном, а не человеком.
- Ну-у, Людочка. Чем еще заниматься старику, как не болтологией? Вот, чисто теоретически, стукнет вам двадцать пять... тридцать пять... а потом и все восемьдесят...
- Женщине нельзя доживать до таких ужасных лет.
- А мужчине?
- Это же я вообще говорю.
- Что, совсем старый стал? А если в профиль?
- Опять вы с глупостями. Кто вчера этот страшно тяжеленный чемодан на антресоли поднял? Вам не ворчать надо, а марафон бегать. Давайте выпьем уже, что ли.
- Ах вы, маленькая пьяница! Пристрастились к бутылке?
- Сыро на дворе. У малыша ножки мерзнут.
- Малыши пьют молочко. И не прячут в чемоданах всякие открытки, между прочим.
- Переходим на личности?
- Вы прекрасно знаете: ту интрижку с Плотниковым я никогда не одобрял. Ненадежный человек. С таким, как раньше говорили, в разведку не пойдешь. Даром что комсорг курса.
- А как же коллектив?
- На месте ваших товарищей я бы голосовал против. Плюс эта некрасивая история с Мкртчяном... Замяли, сделали вид, что ничего не случилось. И потеряли хорошего парня. Отчего бы вы думали, он так внезапно уехал на Таймыр?
- Сергей Сергеевич, какая разница. Столько времени прошло. Неужели до сих пор ревнуете?
- Это на тему чемодана. Кстати, вы уже который день не прикасаетесь к немецкому.
- Ну его. Надоело.
- Я от вас не отстану, не надейтесь. Как чеканно звучит вот это, например: "Wer jetzt kein Haus hat, baut sich keines mehr..." Переведите?
- Не хочу, устала.
- А кто за лето кров найти не смог,
Не сможет впредь. Пусть ночи переводит
На долгое письмо, читает, ходит
Взволнованно и вдоль и поперек
Пустых аллей, где осень колобродит.
- Рильке.
- Угадали?
- У вас под подушкой одна и та же книга ночует.
- Не могу отделаться от этого стихотворения. Что-то в нем есть такое, отчего не спится. А вашему поколению Евтушенко подавай.
- Пора пить вино, Сергей Сергеевич. Иначе все пойдет против правил.
- Согласен. Хванчкара?
- Я бы сейчас с удовольствием выпила шампанского. Может, шампанского, а?
- Разве у нас праздник?
- Нет, но... Просто хочется чего-нибудь особенного. Как-то по-другому себя ощутить. Словно на Новый год. Сейчас зажжем елку, откроем бутылку шампанского и будем ждать, когда прозвонят куранты. Бом... бом... бом... А на дворе снег... такой чистый, пышный снег. И начинается что-то новое... Волнуешься и ждешь: что принесет следующий год - хорошее или плохое? Вот бы и сейчас так.
- Вы неисправимый романтик, Людочка. Мне тоже вспомнилось... В 54-м мы с Валеркой Поплавским поехали на Кавказ, в командировку. И так получилось, что выдались целых три свободных дня. Мы знаете что тогда решили? Подняться на Казбек! Молодые были, глупые. И, представьте себе, - вскарабкались! Без опыта, почти без снаряжения. Могли разбиться в любой момент! Лежим в снегу на вершине, совершенно обессилевшие, счастливые чертовски... И вдруг мы запели. Не сговариваясь. Одно и то же. Знаете, что запели?
- "Интернационал". Потому что было Первое мая, и на станции никто не работал. Потом спустились в какое-то дикое село и пили до утра хванчкару. А к себе возвращались на ослах, как шурики.
- Ладно, давайте сюда бокал.
- Тост ожидается?
- Как всегда. За прошлое. Не возражаете? Потом за нас с вами, потом за вас, потом за старых друзей... Уф-ф, и впрямь холодновато. Так что - за прошлое?
- Странный вкус у этого вина. Словно оно состарилось, как человек. Состарилось и потеряло что-то такое... особенное. Чего уже никак не вернуть.
- Раньше вы были совсем другой, Людочка.
- Когда - раньше? Я перестала понимать это слово - "раньше".
- Были веселой. Умели смеяться. Я ваши эпиграммы в стенгазете до сих пор помню. Как его бишь... Про стиляг... волос долог - ум короток... что-то в таком духе.
- А-аа... это я на Янченко со зла написала. У которого папаша был директором торга.
- А что - Янченко?
- Да ничего. Дава-а-ай, говорит, поехали к на-а-ам, познакомлю тебя с клевыми чувака-а-ами, послушаем клевые ди-и-иски... Все у него было клевое. Можно я задерну штору, Сергей Сергеевич?
- Можно. А зачем?
- Свет раздражает. Гадкий такой, зеленый. Мы в этом свете тоже зеленые... как жабы на болоте. Надо же выдумать - поставили рекламу прямо напротив окон! Еще совсем недавно была простая крыша, без ничего. Смотришь - и видишь огоньки. Далеко-далеко, без конца. Я сидела допоздна на кухне, читала Казанцева и представляла, что мы летим на космическом корабле к далекой планете. Летим целую вечность. И впереди - еще столько же.
- А я полюбил поэзию на старости лет. Жизнь прожил физиком, а заканчиваю, если так выразиться, лириком. Необычный каприз судьбы.
- Да еще какая огромная рекламища. Будто в доме одни пьянчуги живут. "Пиво "Оболонь" - наше пиво!" А вот и не хочу я вашего пива! Ни на вот столечко не хочу.
- Странно... Знаете, меня совсем не раздражает этот свет. Даже почему-то успокаивает. И глаза с такими лихими зелеными огоньками... Вы похожи на русалку. Или на лесную колдунью, Людочка. В вас всегда было что-то особенное. Магнетизм. Я однажды обратил внимание: в вашем присутствии приборы начинают немного сбоить. А сердце - самый чуткий прибор.
- Интересно, если бы эта чудесная машина дала осечку, и мы вдруг приземлились где-нибудь... ну, скажем, в Древнем Египте? Что тогда?
- Тогда? О, все было бы чудовищно. Вас бы взял в жены какой-нибудь Тутанхамон, а меня велел бросить на растерзание нильским крокодилам.
- Я рыдала бы безутешно.
- Я тем более.
- От ревности?
- От укусов.
- Бедный, бедный мой профессор.
- Если серьезно, завтра сажусь писать новую главу. Решено. Стыдно жить бездельником. Только учтите: не сметь входить ко мне без стука! Уговор?
- Прилив вдохновения?
- Запрусь - и работать, работать. Слишком затянулся отпуск. Мы еще покажем всяким ретроградам, где раки зимуют, правда?
- Мы уже давно все показали.
- Никогда не прощу Горовцу эти его смешки на ученом совете.
- Интересно, где он сейчас?
- И знать не хочу.
- Сергей Сергеевич... не сердитесь... Очень давно хотела спросить... так, начистоту, если можно... все, думала, неподходящий момент... чтобы не нарушать уговор... только не сердитесь, пожалуйста.
- Валяйте, спрашивайте. Раз накипело.
- Если совсем честно... по Гамбургскому счету... Что там взаправду, за окном?
- Как что? Будущее. О котором писал ваш Казанцев.
- А оно... какое?
- Не знаю, Людочка. Обыкновенное будущее. Как эта реклама - что в ней особенного? Неоновые трубки. Зеленый свет.
- И что - можно просто выйти наружу? Взять и выйти?
- Конечно.
- Пойти в гастроном и купить, например, этого дурацкого пива?
- Да.
- Потом выпить... и ничего не будет? Ничего-ничего?
- Абсолютно. Если верна моя теория. Узнаете, что за фрукт такой - "Оболонь".
- А почему... почему мы этого не сделали до сих пор, Сергей Сергеевич? Ведь нельзя же, в конце концов, целый век коротать на кухне. Что-то разрушается в нас... уходит бесповоротно...
- Можно, Людочка.
- Но зачем?
- Затем, что мы не хотим ничего другого. Разве не так?
- Нет... да... то есть... Не знаю. Ведь если там будущее, где же тогда мы с вами?
- Мы в вечности. Прошлое - это вечность. А будущее - то, чего нет. Даже если оно реально. Горовец, чудак, этого никогда не понимал. Не укладывалось в его плоской башке.
- Если вы опять начнете сейчас про физику... Налейте-ка еще немножечко. Вот так, спасибо. Просто когда я была маленькой, одна чужая женщина наехала мне на ногу детской коляской. Нечаянно. Остановилась на ноге и елозила... туда-сюда, туда-сюда... А я терпела и не плакала. Так про себя решила, что надо не плакать и не подавать виду. Какой-то тут должен быть особый психологический закон... Будто бы человек решает однажды, как ему дальше жить. И повернуть никак нельзя.
- Гм, смешная история.
- Смешная?
- Конечно, смешная. Когда моя Катя умерла... двенадцать лет назад... я дал себе клятву, что никогда не будет у меня другой женщины. А вы твердите: повернуть нельзя, повернуть нельзя. Смотря куда поворачивать.
- Но если в самом деле можно сделать так, чтобы все стало совсем по-другому... Глядите: такой огромный зеленый свет, словно во Вселенной зажегся самый главный светофор, и разрешено идти. Что же мы стоим... сидим?
- Разве можно уйти из вечности, Людочка? Променять ее на зеленые неоновые трубки, которые не обещают ничего, кроме пива?
- Нет... наверное.
- Тогда, в лаборатории... я просто остановил мгновение... и машина сработала. Мы оба этого хотели. Ненавидели будущее, потому что знали: в будущем не будет нас. И вот - мы есть!
- И будущее тоже есть. Действительно, смешно.
- И если я буду слишком докучать вам своей научной болтовней, вы просто развернетесь и уйдете туда...