Это почти иронический роман о новом пришествии Иисуса Христа.
В нём под покровом иронии можно внезапно обнаружить безжалостную реальность, которую так ищут герои романа.
" Пусть тот, кто ищет, не перестанет искать до тех пор, пока не найдёт..."
Это тайные слова, которые сказал Иисус живой
и которые записал Дидим Иуда Фома
ПРЕДИСЛОВИЕ
Это произведение получилось в какой-то степени мистическим. И пока я писал его, оно, со своей стороны, оказывало на мою жизнь довольно-таки сильное влияние, да так, что порой я не знал, удастся ли мне когда-нибудь его дописать. У меня было такое впечатление, будто обстоятельства моей жизни вовлекают меня в некоторые события специально для того, чтобы показать некоторые жизненные узоры, о которых следует поразмыслить и что-нибудь о них написать. Негативные события, случавшиеся в этот период со мной и вокруг меня, как бы говорили о том, что я избрал неправильный путь, но, с другой стороны, если бы не они, то я вряд ли написал бы что-нибудь подобное. Возможно, было бы лучше, если бы я вообще ничего не писал, но тем не менее...
Автор
ПИСЬМО
Дорогой Бог!
Если Вы есть, то мне не нужно представляться - Вы всё обо мне знаете лучше меня самого. Если же Вас нет, то письмо моё в высшей степени бессмысленно, но этим письмом я никого не побеспокою, кроме, разумеется, самого себя.
Нельзя сказать, что я обращаюсь к Вам по какому-то неотложному делу: я не падаю в самолёте, не тону в океане и никто из моих родственников и друзей не находится сейчас в реанимации.
Так и хочется сказать: "И на том спасибо!", но, честно говоря, я не знаю, является ли моё относительное благополучие предметом Вашей заботы или же Вам это всё совершенно безразлично.
Я никогда ещё к Вам по-настоящему не обращался... Хотя, конечно, несколько случаев обращения было. В молодости, когда я напивался спиртными напитками сверх всякой меры и не единожды находился, как мне казалось, между жизнью и смертью, я действительно к Вам обращался: "Господи! Сделай так, чтобы всё это закончилось! Клянусь! Больше никогда! Ни капли спиртного!" И конечно же я не выполнял своих обещаний. Несколько раз я просил за других в критических ситуациях. Если Вы действительно помогали в этих случаях - я благодарю Вас за это! Особенно, когда я просил за других. Вы видите, я не лицемерю. Просьбы за других - это более осознанные и возвышенные просьбы.
Просить Вас о сохранении моей жизни - в этом есть что-то низменное. Ну а просить о деньгах, карьере, о каких-то благах.... Не знаю, как другие, но я до этого никогда не опускался. Хотя, может быть, и следовало бы попросить чего-нибудь разок другой. Сказать, например: "Господи! Помоги мне, пожалуйста, стать мультимиллионером! И тогда я отстану от тебя и не буду больше надоедать со своими просьбами". А что? Другие ради денег ещё и не так прогибаются.
Но непохоже, что мультимиллионеры являются самыми набожными людьми, скорее наоборот, они предельно циничны и аморальны. И я убеждён, что, по крайней мере в нашей стране, ни один первоначальный капитал, ну может быть, за редким исключением, не возник без преступлений и аморальных поступков. А те, кто молятся и всё чего-нибудь просят, не получают ничего. Всё это очень наглядно!
Конечно, политики и бизнесмены, особенно те, о ком молва говорит: "у него руки по локоть в крови", - изредка вспоминают о духовности и патриотизме и приходят в храмы, как нашкодившие коты, где от Вашего имени их встречают со всеми почестями и уважением на самом высоком уровне. Но, на самом деле, это Ваши отношения с ними, и меня они никак не должны касаться.
Но почему же я должен верить? Верить в то, что каждому воздастся по делам его, но не здесь и не сейчас, а где-то в другом мире? А здесь нет ничего похожего! Вся ответственность за высшую справедливость - на Вас, всезнающем и всемогущем!
Это похоже на самый великий обман. Все мошенники, как и священники, говорят одно и то же: завтра! А завтра, как известно, не наступает никогда.
Почему я должен верить или не верить в Ваше существование? Зачем же делать из меня идиота?! Если Вы всемогущи, то у Вас всегда есть возможность заявить о своем существовании. Но Вы почему-то не делаете этого. Почему я не могу просто знать?
Некоторые люди утверждают, что даже любят Вас! Я этого не понимаю. Как можно любить неизвестного Бога? Это очень похоже на любовь к тирану, во власти которого находишься и от которого полностью зависишь. Любить его, что бы он ни сотворил, надеясь на его разум и милосердие! В такой слепой любви есть что-то рабское, холуйское. Неужели Вам нужны именно рабы? Причём столько, и отвратительных.
Моя дочь завела двух хомячков. Очень милые и симпатичные хомячки! Они живут в клетке. Всю жизнь они должны прожить в клетке. Это домашние хомячки, они не могут жить на свободе, если их отпустить на волю, то они погибнут.
Я против того, чтобы держать животных в клетках. Но что теперь делать? Они должны жить в клетке. Что за судьба у этих хомячков?! Мне кажется, у одного из них есть чувство юмора, у рыжего хомячка.
Может быть, эти хомячки считают людей богами? Может быть, они хотели бы узнать, как устроен мир и в чем смысл их существования? Но что я могу им сказать? И как я могу это сделать? Может быть, и Вы передо мной находитесь в таком же положении, как я перед этими хомячками?
Иногда я смотрю на них, и у меня возникает чувство, что все мы, то есть люди на планете Земля, подобны этим хомячкам, которых кто-то когда-то завел на Земле для каких-то непонятных целей, а потом забыл об их существовании.
Я задавал себе вопрос: "А что изменится от того, что люди будут точно знать, существуете Вы или не существуете?" На первый взгляд, может показаться, что не изменится ничего. Каждый будет думать так, как ему это удобно. И это дело каждого. Но, с другой стороны, я бы сказал, что изменится всё! Я отличаюсь от хомячков в клетке, которые не задают вопросов и которых я не могу услышать, тем, что я могу задавать вопросы.
Господи! Всемогущий Боже! Ответь мне, пожалуйста, на один вопрос: Есть ли Ты?
Не ответить никак - это значит не уважать моего разума. Может быть, мой разум ничтожен, но я искренен, и Ты видишь это!
Я жду ответа.
Если же ответа не будет, то я больше не стану просить тебя никогда, ни о чём и ни при каких обстоятельствах. И может быть, мой разум самый жалкий на Земле, а воля самая слабая, но я всегда буду полагаться только на свой разум и на свою волю.
Письмо не было подписано.
- А бог его знает, из какой истории болезни оно выпало! - вслух произнёс психиатр Владимир Карлович, дочитав письмо до конца. - Вон их сколько!
Он потряс письмо в руке, не зная, что с ним делать.
- Письмо-то хорошее! Можно сразу поставить диагноз, не беседуя с пациентом.
Он вздохнул, разорвал письмо и бросил его в корзину для бумаг.
ГЛАВА ПЕРВАЯ. ВОСКРЕСЕНЬЕ
СКОЛЬЗКАЯ ЛЕСТНИЦА
Сейчас его больше беспокоил один студент. Почему именно он беспокоил? Больных много, но почему именно этот? Чем больше Владимир Карлович с ним беседовал, тем больше видел в нём сходства с самим собой. "Он - это я". Всё один к одному! Владимир Карлович узнавал себя! Он как бы спускался вниз, по скользкой лестнице, в тёмный подвал, со свечой в руке.
"Судья никогда не может стать подсудимым; психиатр никогда не может стать психически больным!" Это законы, которые просто необходимы и судьям, и психиатрам для их душевного равновесия. Но если бы у Владимира Карловича было свободное время для анализа своих чувств, то он заметил бы, что тезис "Со мной этого не может случиться никогда!" сменился на другой: "Слава богу! Мне повезло!"
"У меня что-то случилось с головой! Помогите мне! Спасите меня!" - звучал в ушах Владимира Карловича голос студента. - "Через центр лба нужно провести горизонтальную плоскость через всю голову, а на этой плоскости начертить ромб, в самом центре головы, со сторонами в 7 сантиметров. Вот этот ромб у меня и болит". Патогенез этой болезни был хорошо известен каждому психиатру и ничего хорошего не сулил. Не было чудесных фармакологических препаратов, на которые рассчитывал студент, - никто их пока не придумал. Психиатрическая наука пока не знает эффективных средств лечения "ромбов" в головах студентов.
Владимир Карлович вспомнил о вчерашней "пятиминутке". Пятиминутками в больнице традиционно называются утренние собрания врачей, которые длятся примерно часа полтора. Так вот, на вчерашней "пятиминутке" Михаил Иосифович, заведующий отделением, говорил следующее: "В первую очередь мы должны передать больному нашу уверенность в его выздоровлении. Но вы, наверное, замечали, что, когда мы слишком долго беседуем с проблемным больным, наша уверенность может, увы, пошатнуться, а на подсознательном уровне больной замечает всё. Вы слегка усомнились, а больной на уровне своего подсознания уже прочёл свой приговор".
Это он намекал Владимиру Карловичу на его длительные беседы со студентом-химиком, и Владимир Карлович не стал вступать в дискуссию со старым опытным врачом - тот был, конечно, отчасти прав. Мы должны подавать больному какую-то надежду, даже если знаем с точностью: плюс-минус один год, что будет происходить с больным. Пять лет - и полная деградация. Владимир Карлович уважал своего старшего коллегу. Михаил Иосифович за свою психиатрическую практику, очевидно, видел много человеческих трагедий, и сейчас он учил молодого врача, как нужно проходить мимо трагедии. Хирург не сможет работать, если будет "чувствовать" боль пациента. Психиатр, так же как и хирург, должен быть безжалостным. Всегда должна быть дистанция между психиатром и больным. Но какая? У многих она такая же, как дистанция между социально адаптированными людьми и вонючими бомжами, лежащими на скамейках.
"Где же ты, мой дорогой, оступился? Где перешагнул запретную грань разума, перешагивать через которую, не позволено никому, - задавал себе вопросы Владимир Карлович. - Современная психиатрия научилась хорошо скрывать своё невежество. Мы можем влиять на физиологические процессы организма, но лечить душу медикаментами - это, по сути, те же средневековые методы, когда изгоняли бесов подручными средствами. Это тоже были своего рода научные методы. Были больные и были врачи - приходилось лечить или делать вид, что лечишь.
Если в компьютере "сошла с ума" какая-нибудь программа - нужно пригласить системного администратора. Он придёт, включит компьютер, пощелкает клавишами, похмыкает что-то себе под нос, скажет: "понятненько!", достанет из своей сумки нужный диск и исправит программу.
А если вместо этого дикари будут устраивать жертвоприношение перед монитором, а системный блок поливать настоем из целебных трав, то пользы от этого будет очень мало.
Психиатры действуют так, как будто знают "систему", но на самом деле мы ничего не знаем, мы и есть те самые дикари!
Как невежественно человечество! Через сколько времени мы действительно научимся лечить психически больных? Через сто, двести, тысячу лет? Или больше? Может быть, во вселенной где-то и есть высший разум, но человечество никто ничему не учит. Мы до всего доходим сами. Если бы существовал "Бог отец", то он должен был бы как-то озаботиться обучением своих "сыновей и дочерей". Однако этого не происходит. Где он, высший разум? Что-то не наблюдается! Может быть, среди богов тоже есть алкоголики, которые бросают своих детей на произвол судьбы?"
Был вечер воскресного летнего дня. Владимир Карлович дежурил в отделении больницы. Сидя в своём кабинете, он пил свежезаваренный чай с жасмином.
"Какие странные мысли приходят мне сегодня в голову. К чему бы всё это? Может, рассказать завтра на "пятиминутке" о своих размышлениях? - улыбнулся Владимир Карлович. - "Было бы очень забавно. И всё-таки, если бы пришёл вдруг "системный администратор", какой метод лечения он применил бы к этому больному? Наверно, это был бы какой-то препарат - продукт таких технологий, которые нам и не снились!"
Он допил чай, подошёл к окну и привычно сложил руки на груди.
"Даже манера складывать руки и поджимать губы у него та же, что и у меня", - вспомнил Владимир Карлович.
БОЛОТО АДОВО
Депрессия - это такое состояние, когда всё время скользишь, скатываешься к пропасти, и во всём мире нет ничего привлекательного, за что хотелось бы схватиться, чтобы удержать падение. Альфред перевернул страницу книги и поймал себя на том, что абсолютно не помнит того, что он только что прочитал. Он читал, но содержание книги не имело для него никакого значения, так же как и весь мир. Можно было начинать сначала, узнавались бы прочитанные места, но в голове опять ничего бы не задерживалось.
Он положил книгу на живот. Для художника депрессия в первую очередь означает, что из бесчисленного множества зрительных образов на холст нечего положить. Стоящего ничего нет. Любой выбор отвратителен.
Если весь мир вокруг тебя - ужасающая дрянь, то, естественно, что ни напишешь, будет всё той же ужасающей дрянью. Замыслы рассыпаются, текут, и не на чем остановиться. Тошнит от всего, физически тошнит. И кружится голова. Периодически вспоминается фраза из библии: "Если же соль земли потеряет силу, то чем сделать её солёною?" Нечем.
Это состояние можно сравнить ещё и с состоянием человека, погружающегося в болото, когда вокруг никого нет и надежд на спасение никаких.
Здесь, в больнице, тебя накачивают транквилизаторами, ты живешь в сноподобном состоянии, и никакой ясности в голове. Погружение в болото вроде бы должно замедляться, но на самом деле оно становится более гадким и отвратительным - вот и вся разница. Погружаясь в болото, ты ещё и смотришь отвратительные сны. Вот он - ад на земле!
Окидывая мысленным взором свою жизнь, жизни близких ему людей, Альфред подумал, что эта жизнь и есть на самом деле ад. Он ощутил свою беззащитность и беззащитность каждого человека перед этим миром. Вне зависимости от того, что думает человек, во что верит, на что надеется - он беззащитен. И всё, что есть у каждого человека то, что он любит и чем дорожит, будет в этом мире безжалостно раздавлено и уничтожено. И не останется ничего!
Люди подобны животным, которых везут на бойню. Они могут смеяться, шутить, делать глупости, с юмором ко всему относиться... Но всех везут на бойню! И нет от этого никакого спасения. И нет никакой возможности защитить от этого ада хотя бы одного человека. Каждый встретится с адом лицом к лицу. Каждый сам поймет, что находится в аду. Смерть ожидает каждого, и наивно полагать, что смерть - это всего лишь мгновенная и безвозвратная потеря сознания и памяти. Смерть человека - это гибель вселенной.
Альфред вспомнил рассказ матери об одной школьной подруге. Однажды к матери пришла старушка. Мать не сразу вспомнила свою школьную подругу, ведь в последний раз они встречались, когда им было всего по одиннадцать лет. Эта старушка большую часть жизни провела в сталинских лагерях и как-то осталась живой. Она была дочерью какого-то священника. Из всех рассказов об ужасах этой жизни Альфред запомнил про то, как в присутствии этой девочки, после того как увезли её мать и отца, по приказу следователя были методично уничтожены все вещи, которые были в квартире.
Учебники, школьные тетради, тарелки, мебель, иконы, портреты, фотографии, куклы, детские игрушки, туфли.... Разрезано пальто матери, разорваны ботинки отца. В квартире были варварски уничтожены все вещи, и следователь с маниакальным упорством заставлял девочку смотреть, как уничтожается каждая вещь.
Распиливались кастрюли, гвоздодёром выламывались клавиши пианино. Она запомнила лицо до смерти перепуганного участкового врача, который приводил её в сознание, холод от форточки, запах нашатырного спирта.
Она стоит голая посреди этого разгрома и непослушными руками развязывает бант и выплетает синюю ленту из косички. Лента была на кусочки разрезана самим следователем. Следователь, взяв её за подбородок, чеканя каждое слово, произносит: "У тебя никого нет и ничего нет. Ты никто и ничто! Сейчас мы поедем убивать твою мать и твоего отца!"
Из всех, кого эта старушка знала до ареста, она смогла найти только свою школьную подругу - мать Альфреда. Мать рассказала Альфреду эту историю, когда Альфред был уже взрослым, а эта старушка, школьная подруга матери, давно умерла. Несколько лет назад умерла и мать Альфреда, но Альфред на всю жизнь запомнил хрупкую девочку, развязывающую синий бант.
"Наивно полагать, - думал Альфред, - что со смертью человека не рушится вся его вселенная. Подумаешь, умер. Но пока жив, думаешь, что Земля вращается, человечество остаётся. И даже будет прогрессивно развиваться. А тебя ждут ангелы, чтобы отвести на суд божий. И ты готовишься сказать: "Грешен, Господи!"
Ничего этого нет! Гибнет всё мироздание! Всё, что мог в своём сознании охватить человек, всё, чего касалась рука и по чему скользил взгляд человека! Всё, что он любил и ненавидел! Всё это будет разломано, исковеркано, уничтожено! Канет в небытие. Померкнет солнце, и звёзды упадут. Жизнь и смерть - это лишь две стороны ада. И никому из живущих не избежать этой участи.
Об этом лучше никому не говорить. Разум человека - вещь очень хрупкая. Но единственно, что не бесполезно в аду, это любовь. Это всё, что может человек вопреки аду! И никакой дьявол любовь уничтожить не может. Любовь должна быть сильнее ада! Она реальнее всего этого мира".
Альфред смотрел в потолок. Потолок кружился. Альфред закрывал глаза, но вращение продолжалось.
"Если бы я хотел жить, то я бы, наверное, что-нибудь предпринял, чтобы вращение прекратилось, но откуда взяться такому желанию?"
Альфред поднял голову и посмотрел по сторонам. Вот новый человек, новое лицо. Взгляд внимательный и необычайно спокойный, едва заметная улыбка. Альфред отвел взгляд, закрыл глаза. Образ сохранился. Весь мир плыл куда-то в сторону и размазывался, а лицо сохраняло четкость очертаний, поскольку в нём было спокойствие, спокойствие, способное остановить мир.
"Откуда в человеке может взяться такое спокойствие? Таким спокойным может быть только наивный человек, который построил в своей голове прекрасное мироздание и ещё не наткнулся на ужасающую действительность. Человек с таким спокойствием - это как земная ось, вокруг которой вращается весь неспокойный мир", - подумал Альфред. Он открыл глаза и посмотрел ещё раз. Новый человек на этот раз смотрел в другую сторону и с кем-то разговаривал. Альфред снова закрыл глаза - вращение прекратилось! Образ! Нужно сохранить этот образ! И образ этот не исчезал - он давал устойчивость в мире. Альфред слушал звуки его голоса, не разбирая слов. Слова и не были нужны - голос притягивал к себе и давал устойчивость в мире. Падение и вращение прекратились. Наваливался непреодолимый сон, но это был уже не кошмарный сон.
"Это я вылез из болота и в изнеможении упал, но уже в безопасном месте, - засыпая, подумал Альфред. - Только бы он не исчезал.
САМУРАЙ
Психиатрические больницы обычно производят на людей тягостное впечатление, но не на таких людей, как Самурай. Он был здесь по делу, здесь его звали Сергеем, он считал себя сильным человеком и знал, что он здесь в безопасности. Его крепкое спортивное телосложение, короткая стрижка, волевой характер, всегдашнее спокойствие и рассудительность могли бы пролить свет сведущему человеку на характер его деятельности.
Ежедневно, в отличие от других, он делал зарядку, отжимался от пола не менее 200 раз, тщательно следил за своим внешним видом и читал "Кодекс чести самурая". Под матрасом он держал пистолет Макарова в дорогой кожаной косметичке. Настоящее имя его было, конечно, не Сергей, а какое-то другое, но здесь его звали Сергеем, однако чаще его называли не по имени, а, как-то само собой так получилось, называли Самураем. Официально он лечился от белой горячки, на самом деле он скрывался от своих бывших друзей, таких же бандитов, как и он сам. Чтобы попасть сюда, он заплатил "кому надо" и был здесь на особом положении. Лечащим врачом его был сам заведующий отделением, которого он - не при посторонних - называл Мишей. Его "мерседес" черного цвета был заперт в отдельном охраняемом боксе больничного гаража. Ключи лежали в тумбочке вместе с аккуратно сложенной одеждой. Короче говоря, у него всё было "под контролем".
Изредка и очень кратко он разговаривал по двум мобильным телефонам и ждал "хороших вестей".
ДМИТРИЙ, ИЛИ ПОВЕСИТЬСЯ В РАЮ
Человек не может всю жизнь летать и порхать как бабочка - для этого у него слишком много мозгов, гораздо больше, чем у бабочки. Дмитрий много раз пытался представить себе идеальный мир, в котором ему хотелось бы жить вечно, но каждый раз выходила какая-нибудь ерунда. Человеческий мозг создан не для рая и не для вечной жизни, и Дмитрий пришел к выводу, что если бы он попал в рай, тот самый, каким его представляют христиане, то он бы повесился на третий день.
Дмитрий родился в семье известных музыкантов, а значит, его нелегкий жизненный путь был определен ещё до рождения. Сколько помнит себя, Дмитрий занимался музыкой, но всегда, сколько помнит себя, хотел чего-нибудь другого.
И вот, после окончания консерватории, к музыке добавилось ещё и программирование, журналистика, поэзия, компьютерный дизайн и немного живописи. К этому времени он был женат, и его маленькая дочь, с абсолютным музыкальным слухом, уже успешно "гнула пальчики" за клавиатурой фортепьяно и пролила за инструментом первые музыкальные слёзы.
С раннего детства Дмитрий чувствовал себя обиженным. Согласитесь: тому, кто с раннего детства занимается музыкой, всегда найдётся, на что обижаться. И с раннего музыкального детства Дмитрий понял, что обида, если ею правильно воспользоваться, даёт человеку силы, а также является неиссякаемым источником юмора и смеха.
И обижаться можно на кого угодно, но по-настоящему можно обижаться только на близких тебе людей, и чем ближе и значительнее для вас человек, тем сильнее вы на него можете обидеться.
И ещё Дмитрий заметил: для того чтобы сделать что-либо стоящее или просто долго и упорно над чем-либо трудиться, ему непременно нужно было на кого-либо обидеться. Когда начинаешь что-то делать, обида проходит, она рассеивается, и от неё не остаётся никакого следа. Но у истока всех дел непременно есть какая-то обида. Она даёт жизни остроту и во все чувства вносит приятный привкус горечи. Дмитрий понимал, что это какая-то игра ума и пространства, но всё же продолжал в неё играть.
Люди всегда на что-нибудь обижаются, но не многие замечают, куда исчезает обида. Есть люди, которые обижаются, но не отдают себе в этом никакого отчета. В такой обиде есть первозданная сила. От неё веет дикими степями, кострами при луне, свистом и улюлюканьем воинов.
Представьте себе: Вы полководец! Вас назвали вислоухим бараном! Что Вы будете делать? Ясное дело: сожжете несколько городов, поголовно уничтожив всё население.
Но того, кто вас назвал вислоухим бараном, так и не найдут, да и к сожженным городам он, скорее всего, не имел никакого отношения.
Примерно так поступает и современный человек, если он не задумывается о своей обиде. Обида, сама по себе, никогда не исчезает бесследно.
Дмитрий с удовольствием отыскивал в прессе и художественной литературе всё, что касалось умения человека использовать свою обиду, и это было самым приятным чтением.
Приводит какая-то бабушка любимую внучку в балетную школу, а ей говорят: "Нет! В балетную школу она не подходит. И ноги толстые и кривоватые, фигура неправильная, лицо в прыщах..." А маленькая сопливая девочка слушает всё это, и где-то в центре её груди возникает ураган, энергией которого можно в одно мгновение превратить в щепки все балетные школы и балетные студии всего мира. И в конце концов этот ураган каким-то образом превращается в бурлящую силу, которая заставляет маленькую сопливую девочку заниматься по 16 часов в день и делает её звездой балета.
Но если этой силой не воспользоваться, то сама эта сила будет чинить препятствия всю жизнь. Жизнь пойдет вкривь и вкось. Девочка превратится в заместителя главного бухгалтера, будет носить длинные юбки и джинсы и не будет ни в чём уверена, даже в своих отчётах.
Но в какое-то время Дмитрий перестал обижаться. Вообще! Полностью исчезла всякая обидчивость.
"Видимо, я созрел, как созревает яблоко на дереве. Я стал абсолютно нормальным зрелым человеком - ни истериком, ни невротиком, ни психопатом. Вот таким, наверно, и должен быть человек. Так задумала природа!" - так рассудил Дмитрий. Но если есть тот, кто распоряжается человеческими судьбами, то, похоже, он обладает тонким чувством юмора: именно в этот момент Дмитрий оказался в психиатрической больнице.
Приход в психиатрическую больницу - это всегда не простой жизненный шаг. Дмитрий, переодетый в больничный халат, с вещами в руках стоял в коридоре одного из отделений больницы и ждал, когда появится медсестра и проводит его в нужную палату.
"И здесь ведь тоже люди!" - подумал Дмитрий, приглядываясь к больным.
На Земле существует два типа людей.
Есть люди, которые расталкивают других локтями, чтобы показать свою значимость и превосходство. Они готовы хватать и делить, всё равно что. Они недавно вылупились из яйца динозавра, и им непременно нужно что-нибудь урвать для себя от этого мира.
И есть люди небесного происхождения. Они не знают, кто они и зачем они здесь, и думают, что они такие же, как и все. Но каждый из них в какой-то момент начинает чувствовать свою душу и не знает, что с этим делать.
"Со мной-то всё ясно, но другие, кто они? Интересно!"
Один из больных, дружески улыбаясь, подошёл к Дмитрию.
- Я вижу, вы здесь первый раз.
- Да первый - ответил Дмитрий, приятно удивляясь тому, с каким радушием его встречает этот человек. Как будто он давно ждал Дмитрия!
- Не волнуйтесь и ни о чём не беспокойтесь! Здесь на самом деле очень хорошо! И у Вас всё будет хорошо! И люди здесь подобрались на редкость душевные и приятные. Вам здесь понравится! Ей богу, я не шучу! Меня зовут Сергей. - Он протянул Дмитрию свою руку.
- Очень приятно, Дмитрий.
- Димочка! Давайте мы с вами закурим, и я расскажу вам обо всех здешних порядках. Есть у вас сигареточка?
- Нет, я не курю.
- Как?! Совсем не курите?
- Совсем.
- И сигарет у вас нет?
- Нет.
- Значит, тоже без сигарет, - разочарованно проговорил Сергей, посмотрев на Дмитрия уже не как на человека, а как на неодушевлённый предмет, развернулся и пошёл по своим делам.
Больше он к Дмитрию никогда не подходил. Он лежал в другой палате, и для него существовали только курящие люди. Довольно-таки часто Дмитрий замечал, как Сергей очень душевным голосом просит у кого-нибудь закурить:
Раньше Дмитрий курил время от времени, но после знакомства с Сергеем перестал курить окончательно. Теперь каждый раз, когда возникала мысль о сигарете, он вспоминал этого Сергея. И удовольствие от хорошей сигареты куда-то пропадало.
"Однако как просто здесь излечиться от табакокурения, - думал Дмитрий, - и без всяких там выкрутасов".
"ЭЛИТКА"
Благодаря заботам Владимира Карловича Дмитрий лежал в приличной шестиместной палате, которую больные из других палат называли "элиткой". Ближайшим соседом Дмитрия был Сергей - человек забавный, крепкого телосложения, всегда спокойный и рассудительный, воображающий себя самураем. Его все так и называли самураем, хотя всегда обращались к нему по имени.
Далее, Альфред - художник, лечащийся от депрессии, человек очень приятный, но ушедший в какие-то свои тяжелые переживания и редко выходивший из них.
Станислав, человек занудливо адекватный, финансист, болезненно на всё реагирующий, очень вежливый, готовый удовлетворить любую просьбу, но при этом показывающий, что все чего-то от него хотят. Он же не хочет ничего, кроме одного - чтобы все оставили его в покое. Его перевели сюда из отдельной шикарной палаты люкс, где он лежал один. Но лежать в палате одному ему почему-то тоже не захотелось. "Некому было показывать, чтобы его оставили в покое", - решил Дмитрий.
И тем не менее, общаться с ним Дмитрию было приятно с самого начала.
А вот в покое не оставлял никого актёр "комедии и драмы" Скомарохов Владимир, который просил всех называть его "господин актёр" и делал вид, что очень обижается, когда его называли по имени и отчеству - Владимир Ильич. Своё имя он помнил "чисто формально", а душу он "по крупицам оставлял в каждой сыгранной роли". И сейчас, видимо, от души ничего не осталось - слишком много было ролей. Он добровольно пришел сюда, чтобы "вновь обрести себя" и вспомнить, кто он есть на самом деле.
Шестое место было свободно. На нём непродолжительное время лежал студент-химик,
отличник, который, видимо, перезанимался во время сессии. Его перевели к тяжёлым в другую палату, и всем сразу стало легче, потому что он действительно был тяжёлым.
Как это ни смешно, в больнице Дмитрий сразу же почувствовал себя свободным. Может быть, так подействовало признание себя больным, чего так добивались родственники. "Во всяком случае, - думал Дмитрий, - все проблемы там, а я здесь. Побуду немножко без проблем".
К окружающим Дмитрий быстро привык. В общем-то все люди довольно симпатичные. Образовался даже некий коллектив, эдакое "братство душевнобольных", как окрестил его "господин актер".
ЯВЛЕНИЕ ХРИСТА
И вот однажды вечером, после ужина, в палату вошел санитар Шурик с чистым комплектом белья и стал его стелить.
- К нам кто-то новенький? - поинтересовался Самурай.
- И кого же к нам занесло? И каким ветром? - спросил актёр.
Шурик заулыбался:
- Радуйтесь! К вам прибывает Иисус Христос!
Станислав, обычно сдержанный, залился смехом.
- Почему опять к нам? Иисус Христос - это тяжёлый... Надо будет узнать, - сказал Самурай.
- Не тяжёлый, - ответил Шурик, - Тяжёлых я узнаю за версту. В его карточке написано "Иисус Христос". Почему - не знаю, самому интересно. Спрошу потом у Владимира Карловича, он с ним беседовал.
- Господи!!! - завопил актёр, - Ты услышал меня! Этой встречи я ждал всю свою жизнь! Я это чувствовал! Я это знал! Знал!
- Что ж, посмотрим, не самозванец ли он! - сказал Самурай, но за воплями актера не был услышан. - Шурик! А он не самозванец?
- Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! - до слез заливался хохотом Станислав. Дмитрий тоже смеялся. И только Альфред читал книгу, не замечая ничего вокруг.
- А где он сейчас? - спросил Дмитрий.
- Он вышел от Владимира Карловича, и там, в коридоре, с ним уже беседуют наши местные мудрецы: Дядя Ваня Пророк, старый еврей и молчаливый китаец.
Вошел он. Все сразу поняли, что это именно он. Смех мгновенно прекратился. Все
замерли и сравнивали "реального Иисуса Христа" со своими представлениями о нём.
- Здравствуйте! - очень дружелюбно сказал вошедший, окинув взглядом всех присутствующих.
Скомарохов картинно пал на колени. Станислав дико заржал. Все засмеялись.
Это всего лишь люди! Они ещё думают, что можно поступать правильно или неправильно и смотрят на других, ища одобрения. Какое восхитительное невежество!
В глухой африканской деревне работающие родители приводили своих детей на весь день к одной безумной воспитательнице. Однажды вечером, придя за детьми, родители обнаружили, что их дети превратились в стариков и старух. Очень смышлёные дети! Они играли не в те игры. Уж очень старательно они подражали взрослым! К вечеру дети уже играли в старость, болезни и смерть. Эта история показалась бы им ужасной, но они сами идут тем же путём - к старости, болезням и смерти. Всё то же самое. Просто процесс растянут во времени.
Иисус видел себя их глазами. Это было очень смешно! Но смеяться они перестали.
- Я рад, что вы так весело меня встречаете, - начал Иисус. В его мягком голосе прозвучало отрезвляющее, бездонное спокойствие, от которого каждому стала очевидна собственная глупость, над которой смеялся уже Иисус. Мир перевернулся!
- Вам, наверно, сказали, что я - Иисус Христос. Вы - Дмитрий. Вы - Владимир. Вы - Станислав. Это - Альфред. А вы, кажется, не хотите, чтобы я назвал ваше имя.
Все молчали, а Самурай слегка побледнел.
- Ну, вот мы и познакомились. Хотя я не Иисус Христос и мне не две тысячи лет, а несколько меньше, как вы, наверное, заметили...
Так произошло знакомство. Обескураженный актер впервые не нашел что сказать. Почувствовав нелепость своего стояния на коленях, он сел на кровать к Самураю.
- А он - настоящий, - с некоторым изумлением прошептал Скомарохов.
- Знаю! - сквозь зубы ответил всё ещё бледный Самурай.
Едва Иисус успел положить свои вещи, как его снова пригласили к Владимиру Карловичу.
Начался обмен мнениями, почему-то очень краткий, типа: "Да, впечатляет...", "Интересный человек..." На Дмитрия почему-то приход Иисуса подействовал странным образом - ему смертельно захотелось спать, как будто он не спал целую вечность. Засыпая, он только услышал, как Станислав озабоченно спрашивает: "У кого-нибудь здесь есть библия?" "Достанем. Не вопрос" - охотно отозвался Самурай и начал звонить кому-то по мобильному телефону.
СТАНИСЛАВ
Станислав был в смятении и пытался рассуждать, здраво и хладнокровно анализируя ситуацию: "Итак, он обладает какой-то гипнотической силой - смех прекратился в одно
мгновение, как только он начал говорить..." В это самое мгновение Станислав ясно вспомнил одну молодую женщину в белом плаще и стоптанных белых туфлях. Ту самую слишком доверчивую женщину, которой он когда-то очень давно удачно подсунул "куклу" в 20 тысяч долларов. Кажется, она в последний момент что-то почувствовала и как-то вопросительно посмотрела на Станислава. Через день он прочитал в газете заметку о том, что какая-то неизвестная молодая женщина в белом плаще бросилась с моста и разбилась насмерть, а в её сумочке нашли "куклу" в 20 тысяч долларов. Этот взгляд Станислав старался не вспоминать, и вот, с появлением Иисуса, вспомнил!
"Он взглянул на меня так, как будто всё знает! Но я же не знал, что она покончит жизнь самоубийством! Какая нелепость!" Станислав вышел в коридор и стал прохаживаться. Нужно было отвлечься от этих бесполезных мыслей. Он глубоко вдыхал и выдыхал воздух, потягивался, делал упражнения для мышц рук и спины. Мысли потекли своим чередом. Вспомнился Фёдор - бывший приятель и партнёр по бизнесу. Фёдора приятно было вспомнить - замечательный человек! И вдруг Станислав замер на месте.
"Я же кинул его!" - это была ещё одна неприятная мысль, ещё одно неприятное воспоминание!
Они вместе добивались получения одного подряда. Приятель дал Станиславу без расписки 25 тысяч долларов, всё, что у него было, и рассчитывал на долю в бизнесе. Подряд был получен. Далее Станислав смог взять кредит на свою фирму. Приятель был больше не нужен. Деньги Станислав пообещал ему вернуть, но тот и сам куда-то пропал, и Станислав больше о нём ничего не слышал. Накануне того дня, когда решался вопрос о подряде, Станислав спросил Фёдора, почему тот так уверен в получении подряда. И Фёдор ответил ему: "А я Бога попросил, чтобы нам с тобой на этот раз повезло".
До появления Иисуса эти люди были где-то в далёком прошлом, на задворках памяти, и к чему бы Станиславу о них вспоминать. Всё это было очень и очень неприятно.
У него появилось такое чувство, будто его хотят в чём-то уличить. Похожее чувство было у него однажды в нью-йоркском аэропорту, когда из множества пассажиров таможенники выбрали именно его. Они провели Станислава в отдельную комнату и стали тщательно обыскивать его багаж и самого Станислава. Они даже заглядывали ему в задний проход! И как раз в этот момент у него вдруг мелькнула мысль, что сейчас в его вещах найдут наркотики.
Кто он для этих таможенников?! Не уважаемый банкир, а всего лишь "русский мафиозо", какими они считают всех русских. Ему стало ясно, что случайности нет - его жена подложила ему в багаж наркотики и организовала всего лишь один телефонный звонок. Как просто погубить человека! Это всё из-за 25 миллионов, которые она теперь сможет присвоить! Станислав доверил своей жене контроль над проведением одной полулегальной операции. Полученные 25 миллионов она должна была перевести на один из его счетов. "Фигушки! На мой счет!" - обречено думал Станислав. - Никому! Никому нельзя доверять! Сейчас они найдут!"
Пока они искали, Станислав вспоминал, как у него складывались отношения со второй женой, в частности её реакцию на брачный контракт. "Обиделась, но всё равно подписала. Зачем? Ждала момента!" Тогда женой Станислава была Елена - очень хороший специалист в нескольких финансовых сферах, умница, ясная голова. Она знала почти обо всех финансовых операциях Станислава. Какое безрассудное доверие!
"Зачем она так подробно рассказывала, что и где лежит в чемоданах? Теперь всё ясно..." - Станислав был уверен, что наркотики вот-вот обнаружат. "Хорошо, что это не Турция и не Китай, всего лишь Америка", - успел и об этом подумать Станислав. - Когда найдут, надо будет на всякий случай выразить удивление - это немного облегчит работу адвоката, хотя, по большому счету, уже всё равно!"
Никаких наркотиков не нашли! Станислав, нелепо улыбаясь, поблагодарил таможенников. Это позже он понял, почему они так странно на него смотрели.
"Они их просто не смогли найти - Елена премудрая перемудрила!" - думал он. Приехав в отель, Станислав перенёс деловую встречу, сославшись на усталость, и, закрывшись в номере, тщательным образом обследовал все свои вещи, испортив при этом два-три чемодана. Хотя никаких наркотиков не было, благодушное настроение улетучилось. "Мне повезло, что она пока до этого не додумалась. Либо она рассчитывает на что-то большее. Нельзя подвергать себя такой опасности!" Вернувшись в Москву, Станислав развелся с женой.
Вот и сейчас Станислав чувствовал подобную опасность, но не мог понять, в чём эта опасность. "Кто это - Иисус Христос? Хочет чего?" Под видом санитаров Станислава круглосуточно охраняли два телохранителя: один - у входа в отделение, другой - рядом, в "номере люкс", который Станислав оборудовал для себя и оплачивал. Сначала он хотел, чтобы врачи круглосуточно дежурили в его загородной усадьбе, но Владимир Карлович сказал, что таким образом от навязчивости избавиться не удастся.
"Чего я нервничаю?!" - ещё раз сам себя спросил Станислав. Для тревоги не было никакого объективного повода, и Станислав решил завтра трезво во всём разобраться, как обычно советовал Владимир Карлович.
КНИГА ДЛЯ СЛАБЫХ
Самурай звонил по мобильному:
- Мне нужна книга, Библия называется. Достаньте где-нибудь. И привези мне завтра её. Встретимся в четырнадцать пятнадцать у кафэшки.
- Понял, Библия, в четырнадцать пятнадцать.
- Пока, до завтра.
У другого мобильника сидели двое.
- Библию просил, - сказал тот, что разговаривал.
- Библию - это плохо. Помнишь, в зоне Король говорил: "Кто начал читать Библию, тот пропал. Библия - это признак слабости". Зачем она ему, он не сказал?
- Нет. Не сказал.
- Может быть, мы не ту ставку сделали? Зачем нам слабый босс? Со слабым боссом и мы пропадём. Может, переиграть?
Тут опять зазвонил мобильник.
- Оказывается, не вся Библия нужна, а только Новый Завет, - сказал Самурай. - И найдите со шрифтом покрупнее, здесь у человека проблемы со зрением.
- Ну, вот. Теперь всё ясно. Не вся Библия, а только Новый Завет, и не для босса, а для человека со слабым зрением. Просил для него шрифт покрупнее. У Самурая со зрением всё в порядке. Да и кого ты называешь слабым? Самурая? Таких слабых ещё поискать надо. И переигрывать уже поздно.
- Ну, если не для него, тогда конечно. Тогда проблем нет.
СЛУЧАЙНЫЙ ПАЦИЕНТ
Владимир Карлович обычно знал, как построить свою речь, что в общих чертах следует сказать и чем закончить, и перед беседой мысленно проговаривал отдельные фразы, составляющие структуру беседы. Но вот сейчас выскочившая фраза "Мне очень многое дала сегодняшняя беседа с вами" была забракована внутренней цензурой. Фраза, в общем-то, естественная и искренне произнесённая... Но кто здесь врач, а кто - пациент! Врачом был, несомненно, Владимир Карлович, а пациенту такие фразы врач говорить не должен.
Пациент прибыл в больницу из отделения милиции, под охраной милиционера. Никаких преступлений или правонарушений пациент не совершал. И то, что у него не было при себе никаких документов, это тоже не правонарушение. Но этот человек отказывался назвать себя. При его редкостной доброжелательности ко всем окружающим никто и не заподозрил бы в нем скрывающегося от следствия рецидивиста, те ведут себя иначе. Если бы он просто сказал, что ничего не помнит, то его также с миром бы отпустили, но наш будущий пациент настаивал на том, что
прошлая жизнь человека не должна иметь никакого значения, а важно то, что человек представляет из себя в данное время. Но вот с этим в милиции принципиально не захотели соглашаться, при всей симпатии к задержанному.
Милиционер, который привез задержанного, наверно, отпустил бы его на все четыре стороны, если бы от задержанного поступила такая просьба. И если бы в этот день был на работе Михаил Иосифович, то от такого пациента он бы, без сомнения, отказался. Получалось, что, задержанный ни за что, пациентом отделения оказался совершенно случайно.
- А почему написали, что он Иисус Христос?
- А кто же он, по-вашему? - спросил милиционер.
Такого вопроса от сотрудника милиции Владимир Карлович никак не ожидал.
- Вот вы и разберитесь! - сказал милиционер и, пользуясь замешательством Владимира Карловича, удалился.
Владимир Карлович анализировал свой разговор с Иисусом.
"Как он мне сказал: "Разговаривающий с вами и смотрящий на вас". А это интересно! Это честнее визитных карточек, перед тобой не какая-нибудь должность и вид деятельности - перед тобой человек! Слушай его, смотри на него, разговаривай с ним! И теперь я понимаю, почему для него ничего не значит его имя, как и вся его прошлая жизнь. Как он сказал: "Я вышел из скорлупы примитивных человеческих отношений и не могу вновь в неё войти".
А моя аналогия с компьютерной программой ему понравилась, но, действительно, "компьютер не знает, что он компьютер", а у людей больше всего личностных проблем связано именно со своей идентификацией. Это он прав! И выходит, если сами врачи не изменятся, мы и через тысячу лет не будем знать "систему" и не научимся излечивать психически больных. Наука не поможет! Так что мои предположения оказались слишком оптимистичными".
Владимир Карлович тщательно всё приготовил для своей "чайной церемонии". Он любил чай и всё с ним связанное. Он пил чай вместе со своими пациентами, и его коллеги осуждали этот излишний "демократизм".
"Между врачом и больным всегда должна быть дистанция", - говорил Михаил Иосифович. - Пить чай с больными? Это, конечно, ваше право! Но смотря с кем, в исключительных случаях. Нет! Я бы не стал пить чай вместе с больным".
"Больным. - мысленно повторил Владимир Карлович и примерил это слово к Иисусу. - В сравнении с ним - это мы все больные!"
ЧАЕПИТИЕ - ДЕЛО ОБЫЧНОЕ
Владимир Карлович ждал, когда он войдёт. И он вошёл!
"Да! Такую доброжелательность подделать невозможно!" - ещё раз убедился Владимир Карлович. За свою психиатрическую практику он уже насмотрелся на всякого рода "гуру" и их последователей - жертв всевозможных учений. Доброжелательности не было ни у кого. У них были только слова, слова, слова.
Владимир Карлович рассмеялся от ощущения лёгкости и свободы.
- Я сижу и думаю, как составить первую фразу, чтобы к вам обратиться. Наверное, я - идиот! Хотите чаю?
Иисус тоже рассмеялся:
- Да, пожалуйста! Видите, как просто можно разговаривать! И при этом вы не потерялись!
- Но психиатр не может так говорить!
- Никогда! Человек-психиатр не может себе такого позволить. Что скажут ваши коллеги?!
- Ну, мои друзья - коллеги, они сказали бы, что это метод неконцептуального общения с больным...
- ...В основе которого опять слова. И ничего, кроме слов, ваши коллеги не могут себе представить. Ваш чайник закипел! Позвольте мне это сделать!
Владимир Карлович смотрел, как Иисус заваривает чай в тёмно-коричневом китайском чайнике, и сразу же почувствовал в этом что-то мистическое, какой-то грандиозный смысл, лежащий за пределами простых действий.
Иисус разливает чай по чашкам, ставит чайник на подставку из можжевельника. В его едином действии чувствуются красота, мастерство и очаровательная лёгкость.
И именно по тому, как он всё это делает, совершенно ясно, что в мире сейчас нет ничего более важного.
Это главное дело на Земле. Это то, чего ради существует вселенная, весь мир вокруг - это декорация к чаепитию. И эта психиатрическая больница, и этот кабинет. Слова здесь не нужны, и Владимир Карлович чувствует это.
- Как прекрасно! - всё-таки произнёс он, попробовав чай, - вы этому где-то специально учились?
- Кем вы были до ваших слов "как прекрасно"?
- Я был очарован! Я просто смотрел!
Иисус улыбнулся, и Владимир Карлович понял, что слова неуместны.
Они смотрят друг на друга и пьют чай. Мир вокруг стал второстепенным. Если бы на месте Иисуса был какой-то другой человек, то его мысли непременно соскользнули бы куда-то и потекли бы в сторону, тогда бы и мысли Владимира Карловича забили бы ключом. Но Иисус удерживал мир, мир человеческих мыслей, из которого человек, как из песка на морском берегу, пытается построить мир реальный - до первой волны.