"Et tu, Brute?"

Золото сыплется с твоих плеч, плавится в волосах
Хочешь - станешь править Египтом -
Но попроси
на своих восьми языках
Меня.

Если кубок брошен,
То для всех уже не будешь хорошим
В белоснежных тогах
На тронах завоевателей.
Переплыть Рубикон , и тогда хвалиться
Империей -
Только удержать ли ее

Тебе в пору быть Гладиаторшой
И владеть дорогим кинжалом, Вырезая узоры на пояснице
И однажды проститься им,
Как с тяжелым даром

Но предчувствуй и сохрани меня, Если заговор обострится
Лучше сама убей меня, Императорша,
Слишком много я вижу лиц

В соучастниках. В этой жалкой
Неоправданной злой комедии
Даже Он, смотри, занесет запястье -
Поцелуй его
Пожалей его

Ты шепни, темной ночью, провидчески:
"Они нанесут тебе - каждый: по одному удару.
Это будет карой за преступленья
Это будет священной карой"

Святой город Иерусалим
Последняя битва будет Армагедонном.
И в ней не будет тяжелого дна, не будет последнего стона.
Скорее приятное облегчение -

Как у неверующего араба склонились колени перед дверями храма
Когда он впервые увидел мечеть Аль-Акса
И плакал, как в детстве, забыто-прекрасно.

Чувство утраты - тоска по Раю,
Стремление к целостности. Не умирай.
Это же ностальгия по боли отрыва.
С утробы. С разрыва. С обрыва
Не падай.
Ну что ты, не смейся:
Шалем поцелует тебя.
И тогда в твоём сердце
Появится Дар его -
Грань первозданного взрыва,
Солнца захода и вечной звезды.

Раньше это решали просто:
Селились в места, с ощущением сходства
Святого.

С течением времени сходство почти незнакомо.

Тот, кто достиг духовного просветления,
Должен пойти в толпу - сострадать, жалея.
Не так, как жалеют убогих и слабых -
А всепонимающе: с высоты обретенного Дара.

И не существует разорванных половинок:
Тогда бы все люди нашли себе спины,
И соединились - надолго, и спели бы песню
О том, что Вселенная действительно бесконечна.

Прекрасное далеко

Где прекрасно далеко - прекрасны сады
И глубины колодца едва ли видны
И никто там не смотрит в себя, отражаясь ни в чем -
Думая ни о чем.

Есть земля, и есть звездное небо над ней
Реагируй на звук обнаженных ветвей -
Вместо рук, вместо загнанных львов в конуру
Выходи постоять на холодном ветру.
Выходи навсегда
Из окна
Из тюрьмы
Виден лес
Виден взгляд
Умножающей тьмы
Или счастье побега
Не сможет тебя изменить?
Сохрани в волосах эту черную
Белую нить
На-под
Венами кровь
Или та же вода
Никогда никогда ты не влезешь туда
И не надо влезать и не надо хранить
Разве прах свой развеять, с обрыва пустить
В пустоту или в свет
В темноту или в пасть
Соблезубого тигра -
Он сможет украсть.
Укратить умертвить успокоить завлечь
Тормоши себя жить
Чтобы больше не жечь

Камера обскура

авр
в этой камере обскура так мило -
разве что вешать картины и платья
авр
мои глаза
ничего никого ничего не видят
тем паче
звёзд и шатров на небе
авр
руки: из них я совью верёвки
мачты кометы
что нравится больше
смешные.
авр
как у стены вызывать мурашки
как засыпать на траве и в пустой машине
авр
что там скрывается за
этой искрой тупого
развязного времени
авр
это же солнце идёт по холодной
распластанной вере
коленями
авр
бесы Ставрогина будут нежнее чем
поцелуй Иуды
авр
он же предал Христа от любви большой -
и забыл, как всякое чудо

Кислород

Отмена сахара. Движенье кислорода
По стеночкам гортани - Вверх -
проходит к нёбу.
"В тот день стояла белая луна,
И лестница была пустынна"

Он заключен в кольцо - как в белой простыне
запутавшись,
ребенок плачет.
Трещит железный шлем на мягкой голове - и кудри выбиваются, как волны,
Готовые прикрыть его собою.
А если надо - выбросить на берег.

Бездействие, как чужеродный смех
На сомкнутых губах горит та-моко
Но он находит легкое весло -
И разбивает в доме стёкла.
На льду. Цепляясь за антенны и афиши,
Он ощущает пульс на пальцах - музыку внутри - и разжимает их, чтобы расслышать

И падая в размеры коридора,
В нем замирают два больших танцора

Питерское
Я сижу у окна. Этот город , словно скакалка.
Перелинка уснувшей куклы прячет мою зажигалку
А я вспоминаю Неву, простую и переливчатую
И хочу быть такой же чистой.
У окна - открытого, не выбирая,
Просто смотря на город
Пока он голоден
Злится на дождь и холод
Пока он снял массивные пряжки,
Изношенные ботинки.
Пока перелистывает пластинки.

Пусть он будет пристанью, остановкой, немножко раем. Я
Вспоминаю тебя, лицо твое вспоминаю
И улыбку повернутого плеча.
Пока ты весела. И пока ты - вся. И ничья. Для всех одинаково светишь.
И твои колени, не трогая, вспоминаю. Я их никогда не знала. Как не знаешь, куда идти, в высоте вокзала
Как тебя - одинаково незнакомо.
И пока стою, отрешенная, у немого дома.

Мы знакомы: но цвета глаз моих
Ты едва ли вспомнишь,
Хотя смотрели. В зеркала.
Друг на друга. Вернее:
Я смотрела в тебя, а ты на шею, чуть ниже, на всех - внимательно изучая.
Своими большими волшебными голубымизеленымикарими.
И не видела - как в эфире пустого радио
Нет ни лиц знакомых, ни звука.
Здесь темно и глухо, пойдём, возьми мою руку. Никогда не бери мою руку.
И когда Нева разливала блеск по густому гравию,
Я их видела в ней - голубыезеленыекарие
Они были прекрасней, бездонней, недосегаемей
Лучше блеска Невы.
Но тебя там не было. И они молчали мне.

Ей в тебе горько
ей в тебе глубоко
Она не хотела спускаться
На дно твоего колодца -
На ней платье из парчи и атласные босоножки, а там, внизу, как-то холодно.
Ее глаза раскрыты, когда она хочет видеть тебя настоящую,
Когда она раздевает тебя и когда она плачет.
Ее глаза прикрыты, когда ты входишь в нее пальцами, а она, как благодарный зритель, впускает всю твою ладонь.

О Катюше Масловой

Это дом терпимости Дом
Нетерпения.
Две милые женщины
Берут тебя, говоря:
Будешь хорошей
Послушной.
Отведём тебя в храм.
Оденем платок на голову, чтобы ты не слушала
Цыганских песен отца
И глупого смеха матери.
Ты, сирота, сиротушка - деточка.
Добрая девочка.

Твоя послушность -
Это не только склонённые колени перед иконой,
Это то, как он опускает твои плечи ниже
И его дыхание у твоей шеи
Под кустом, за которым вы прятались в детстве.
Это то, как ты открываешь ему окно в свою спальню - и он
Проникает в неё,
Словно вор -
Так же, как раньше лазал в соседский сад тебе за черешней.

И бумажку зажимает в твоём кулаке -
Забудь. Или навсегда запомни.

Сирота рождается от сироты:
Ты отшатываешься, когда видишь его черты в лице крохотного ребёнка.
И зачем он тебе?

Осиротевшая дважды,
Трижды -
Ведь милые женщины больше не возлагают никаких ожиданий.
Они разочарованы, что ты позволила ему так поступить с тобой.
И что ты развратила его.

Но он - невинный.
А твои глаза больше нет.

И больше ты не посмотришь так ни на кого -
С обожанием, трепетом, нежностью,
Как будто он - самое большое твоё желание.
Так, как он никогда на тебя не смотрел.

И вот,
Снова дом - дом невиновности,
Которую не докажешь.
Просто потому, что судьи слишком устали сегодня и обед был плох,
Чтобы разбираться.
А ты же
Априори - грешница,
Распутница,
Падшая,
Прости-
Тут очень холодно.

А он смотрит на тебя вот так - и ты каменеешь
От внутреннего огня, который он погасил в тебе.

Его глаза пусты и взволнованны.
Когда он смотрит на тебя,
Он видит не то, что он с тобой сделал,
А то, за что не может взять ответ.
То, что вспоминает, когда выпьет чуть больше обычного.
Ты - его грех.
Его страшный сон.
Это ты должна была не забывать его - и напрочь забыла,
А не он - навсегда запомнить,
Что он говорил тебе той ночью,
Когда луна висела так низко.

Ты говоришь о красивой смерти -
Будто придёт к тебе в жёлтом платье, с бокалом шампанского или вина -
И станцует тебе завлекающий танец.
И меня зовёшь в это.

Но нужно уметь прощаться.

Твоя глубина слишком откровенна и обнажена -
Ты же без кожи, как голая ветка.
Придумываешь себе жизнь.
Уходишь от неё, приукрашиваешь,
Становишься легче ветра.
По поверхности.

Твоя глубина пленительна и не нужна.
И ступать в неё - хотя бы по щиколотку -
Как пальцами в чёрную воду лезть.

Грубая и ранимая.
Скажешь - и холодностью повеет, и зеркала замерзнут, так что не увидишь своего отражения.
Только твою ужасающую улыбку.

Говоришь о красивой смерти, не ты ли это сама?
В жёлтом платье, с голубыми тенями и жёлтыми волосами - на вид как солнце.
Танцуешь, и танец подобен жизни и смерти в соединении.
И меня зовёшь в него.

Но надо уметь прощаться.

Верховенство Лары

Никогда не говорила ему:
"Я убью тебя" - и в комнате,
Залитой тёмно-зелёным светом, таким густым,
Таким аристократичным -
Как его губы, сомкнутые, как будто серьёзные, лицо, продуманные жесты и смех
Такого взгляда не было у него когда руки касались твоих плечей в широкой парадной,
И как он здоровался с твоей матерью, видящей в нём ангела и благодетеля!
Если б только она знала, какие чудовищные слова он говорил тебе.
Если б только она не делала вид, что не знает.

Никогда не говорила - и выстрелила.
Вот так.
Жалко, что не попала.
Как ты мечтала, лёжа в солнечной комнате,
Лаская свои ноги под этими лучами -
Видеть его лицо в последнем вздохе.
Быть победительницей.

Жалко. Глупо.
Он откупился от собственного убийства, покрыв тебя: "Она просто безумна и огорчена. В болезни".

Но тогда ты убила его в себе.
И его смех оказался самым отвратительным звуком, который ты слышала

Это не I-330
Дребезжит, будоражит:
Не убежишь.
Блажь-жгут-боль
Не могу жить.
Будда-один:
ноль. Мелом:
Мы
Единое социальное тело
Если хочешь один -
Прячь.
Это так же знакомо,
Как идея о смехе:
о трансформации смеха в плач.

Как сказала когда-то Дункан:
"Танец:
Высший Разум в Свободнейшем
из
Тел."
Этого ты хотел?

Обнимет.
Небо стерильное станет синим
В тысячу солнц наполнится вкусом
Улыбка-укус.

Не люблю не могу люблю не хочу
Блажь-жгут-боль.
Цепко-немо
Мы - единое социальное тело

Анна Каренина

Не бросайся под поезд, Анна
Словно в пламенные объятья -
Подари себе пустоту распятья
А ему - тишину покоя

Он же и смотрит когда - не в глаза,
а на шею -
Добытым трофеем тебя считая.
И потом ты идешь от него пустая
"Я больна и несчастлива" пишешь.

И с собою играешь в холодно-горячо
И сама целуешь себя в плечо
Перед зеркалом стоя

А Каренин - устало глаза прикроет:
И из комнаты выйдет - выкурит
Не прикажет тебе любить его
Но попросит вид иметь

"Неприличность отчаяния вы не умели скрыть" -
Говорит - и ждет:
Что ты сможешь мне возразить?
Но она молчит
Как тяжелый лед
Пробивая палкой

Она слушает, думая не о нем,
А о том, как будет с другим вдвоем.
Ее бьет из груди золотым огнем,
Разрывая платье -
Сердце.

Она так и не разбивает свой собственный потолок
Попадая в цепь - в обреченность из трех дорог
И закрыт ее напряженный рот
В ожидании гнева

Электрическая молния
Ударь в меня
Чтобы ток твой не манил меня
Чтобы я , как ты, шаталась по городу,
Как безумная,
Выбирая новую жертву
Поделись со мной своей красотой и силой
Или убей меня, так, как будто я избрана.