Мы с Людовиком познакомились в гимназии и стали с ним неразлучными друзьями. Он был моим единственным настоящим другом. Он был родом из семьи, которая постоянно путешествовала по всему миру. Они жили два года в одном городе, три в другом. Вечные переезды.
Мы с ним подолгу обсуждали проблемы мироздания, мы говорили о Боге, о потустороннем мире, о семье, о девушках.
Мы обсуждали также кино, музыку, прочитанные книги - Павезе и Витторини, Хемингуэя и Ли Мастерс, Кафку и Сартре. Он читал его на французском языке.
Мы мечтали, делали прогнозы. Кто знает, кем мы станем в будущем, что с нами будет, и как было бы приятно встретиться лет через десять или двадцать. Мы делились друг с другом странными мыслями. Когда ты был маленьким, тебе никогда не приходило в голову, что тебе, единственному человеку на Земле, дана привилегия жить вечно? Мы буквально помешались на сексе. Сколько христианских мучеников были по-настоящему девственниками? Как ты думаешь, у Иисуса Христа были половые инстинкты? А известнейшие исторические личности, как Александр Македонский, Святой Павел, Данте, Наполеон...Наверное, и они мастурбировали.
Со своими школьными друзьями мы по субботам во второй половине дня играли в футбол, от этой традиции мы не могли отказаться, даже когда на улице шел снег.
В воскресенье я обычно встречался со своими друзьями детства, студентами, учениками, рабочими, крестьянами, бывшими семинаристами. Мы делали множество кругов на велосипедах, мы катались вдоль деревенских улочек и по холмам. Мы ездили все вместе, а иногда, если кто-нибудь предложит, устраивали своего рода соревнования. Или же летом, перед тем как ему поехать на каникулы (только у него была такая возможность) мы ходили на речку, и если не было поблизости незнакомых, мы снимали с себя все, даже купальные костюмы, и голышом плескались в воде или же просто катались на траве.
А так мы всегда были вместе. Его вилла находилась не так далеко от моего дома. В ней он жил с родителями и гувернанткой, поварихой, портье и водителем. Мы вместе учились, играли в шахматы и шашки или устраивали в саду большую охоту на ящериц.
Его родители редко бывали дома. Отец почти всегда был на работе. Мать часто выходила из дома.
Накануне праздников папа Людовика пригласил меня на обед в ресторан. По-моему, он пришел со своей секретаршей, Эленой. Потом они уехали в командировку.
Людовик зашел за мной. Мы направились в сторону центра. Хотя мы ехали медленно, приехали раньше их.
Они вышли из голубой Аурелии, и водитель, открывая им двери, боялся, как бы его шляпа не слетела с головы.
Метрдотель вежливо нас принял и проводил до столика, накрытого на четыре персоны. Водитель же сел за другой столик. Элена - очень красивая женщина, стройная высокая блондинка, носящая на лбу солнечные очки. На ней было летнее платье без рукавов и легкая накидка. Она все время жеманно улыбалась и задавала мне много вопросов.
--
Ты давно знаешь Людовика, Бруно?
--
Вот уже три года. Мы друзья со школы.
--
Вы вместе учитесь?
--
Да.
--
А твой папа где работает?
--
Он владелец столярной мастерской.
--
Папа мне сказал, что вы неразлучные друзья.
--
Касторе и Поллуче, - добавил инженер.
Мы все засмеялись.
--
Это Терзите дал нам такое прозвище.
--
А кто этот Терзите?
--
Так мы называем нашего преподавателя словесности.
Людовик, мне казалось, устал от таких расспросов.
--
А теперь, когда закончили школу, вы чем занимаетесь?
--
Мы ходим на речку, в кино, играем в футбол, катаемся на велосипеде.
--
А вы болеете за Коппи или за Бартали?
--
За Коппи, - ответили мы в один голос и начали смеяться.
Людовик, как впрочем, и его отец, не отличаются особой разговорчивостью. Время от времени они переглядывались, улыбаясь друг другу.
Элена продолжала меня сыпать вопросами. О семье, о школе, о моих планах.
--
Какой ты загорелый! Ты, наверное, живешь на открытом воздухе. Ты меньше ростом Людовика. Хотя я думаю, что он слишком высокий для ребят его возраста.
Официанты незаметно подходили и ставили на стол приборы и также беззвучно удалялись. За соседними столиками было немного людей, этот ресторан считается вообще одним из самых тихих.
Мы быстро поели.
Когда мы вышли на улицу, водитель уже стоял возле сияющей на солнце машины. Он, поправив на голове шляпу, открыл им дверцы. Людовик пожал руку Элене и обнял отца.
--
Пока, сынок. Пиши.
--
Да, папа.
--
Прощай, Бруно!
--
Счастливого пути, инженер! Спасибо за обед.
Водитель сделал небольшой поклон Людовику.
- До свидания, синьорино.
--
До свидания, Альфредо.
Потом он, опять поправив шляпу, уехал.
Мы долго смотрели вслед уезжавшей машине. Видно было, как инженер внимательно изучает карту, которую он достал из сумки. Элена помахала нам рукой.
Обратно мы поехали на велосипеде. Мы договорились, что поедем к нему домой слушать по радио матч.
На проспектах никого не было. После Порта Кастелло начиналась длинная аллея, ведущая за город. По дороге мы заметили Пьеро и Донато Дзанарди, которые о чем-то оживленно болтали. Мы крикнули "Але" и превысили скорость.
--
Жми на педали!
Они ехали позади. Мы проехали пару километров и оказались на заросшем деревьями перекрестке Кашиноне, переходящем в прямой участок дороги.
Пересекаем Кашиноне! Давай!
После поворота мы стали ехать еще быстрее. Я всех обогнал. За мной в нескольких метрах был Пьеро. А метрах в пятидесяти с довольно большим отставанием ехали Донато и Людовик. Как только дыхание Людовика пришло в норму, он нас догнал.
Мы притормозили у одного поместья и решили ехать обратно. Донато подошел к Людовику и пожал ему руку. Старуха Дирче вышла из хлева и, посмотрев нам вслед, покачала головой.
Мы снова ехали, весело смеясь, по той дороге. Пьеро был позади всех, из-за чего сильно расстроился.
--
Я не велосипедист, но на подъемах равных мне не найти. Приезжайте завтра на холм Веккьо. Ты можешь, Людовик?
--
Завтра я уезжаю.
--
А ты, Бруно?
--
Хорошо. Я тогда к двум к вам заеду.
Братья Дзанарди были непримиримыми болельщиками Бартали.
--
Сегодня Джинеттаччо возьмет реванш.
--
Не придумывай! Через пару минут он провалит все!
На перекрестке мы друг с другом попрощались. Они повернули вправо, а мы влево.
Придворный нам открыл калитку.
--
Здравствуйте, синьорино!
--
Здравствуйте, Костанте!
Мы вошли, а наши велосипеды поставили возле стены.
На пороге появилась гувернантка.
--
Здравствуй, Людовик. Синьора сказала, что вы вернетесь поздно.
Мы вошли в его комнату. Он сразу же включил радио, как раз в то время должен был начаться матч.
-"Единственный мужчина в команде". Короткая пауза. "Его имя: Фаусто Коппи"
На двухсоткилометровом заезде лидировал Коппи, а Бартали ехал позади.
Звук постоянно пропадал, голос комментатора смешивался с фоновым шумом, так что мы сидели неподвижно, наклонив голову, чтобы услышать окончательный результат.
--
Сегодня с огромным счетом побеждает Коппи.
--
А завтра Терзите сделает из меня лепешку.
--
Не надо так говорить, Бруно. Вот увидишь, он тебе поможет.
--
Нет. Он поклялся. Буду надеяться, что самым сложным будет греческий.
--
Ну что там! У тебя все получится! Я не сомневаюсь.
Потом мы снова пытались вслушаться в речь комментатора, который освещал историю этого матча. Сначала впереди рядовые спортсмены, а потом Коппи делает рывок и вырывается в лидеры. С каждым пройденным километром увеличивается этот разрыв. Людовик молчал.
Я не знал, как начать разговор.
--
Ну, ты решил, что поедешь...в колледж Лозанны?
--
Да, стало быть. Мои дедушка и бабушка взяли бы меня к себе в Милан, но мама против, так что решено было отдать меня в колледж.
Домработница постучалась в дверь.
--
Вам нужно что-нибудь, синьорино? Чай...напиток какой-нибудь?
--
Хочешь чего-нибудь, Бруно? Кинотто??
Я не ответил, так как Людовик мне не дал и слова сказать.
-Да, Тереза, спасибо. Два кинотто.
-Ты бы предпочел жить в Милане?
--
Мне все равно. Это ничего не меняет.
На первом же подъеме Бартали следует за Коппи с девятиминутным отставанием. А другие тем более позади.
--
Моя мать вернется во Флоренцию, и отец останется там ненадолго. А через несколько месяцев он переедет в Париж. В любом случае мне придется ехать в другой город.
Нам приносят два кинотто. Два высоких бокала из хрусталя на элегантных подставках, стоящие на серебряном подносе с вышитым кружочком.
--
Во время каникул месяц я буду жить с отцом, а все остальное время с матерью.
Он протянул мне бокал, и мы произнесли наш первый тост.
--
За чемпионов!
--
За чемпионов!
Кинотто я выпил с невероятной жадностью. Даже не заметил, какую жажду я испытывал. Он сделал только глоток. Как всегда. Он всегда умеренно пил и ел. И очень мало спал.
Ближе к финишу Коппи имел преимущество перед Бартали в одиннадцать минут.
Другие спортсмены еще не прибыли. Людовик выключил радио. Поставил джазовый диск. Он слушал музыку с закрытыми глазами.
Я начал листать "Оджи". Фотографии Савойской династии в Португалии, Марии Жозе в Швейцарии. Убийство в миланском обществе. Секретарь Андреотти открывает выставку. Пий Двенадцатый благословит толпу. Праздник римской аристократии. Слышится мотор автомобиля, шорох колес. Машина останавливается возле дверей. Открываются дверки и слышатся голоса. Из серебристой Фиат выходит мама Людовика. С ней были еще двое мужчин и одна женщина, все очень стильные и элегантные. Вижу, как они прощаются друг с другом. Женщина и те двое мужчин вновь садятся в машину и уезжают. А придворный открывает дверь маме Людовика.
Он по-прежнему лежал неподвижно с закрытыми глазами. Открылась дверь.
--
Привет, Людовик!
Ответа не последовало. Только легкий жест руки.
--
Здравствуй, Бруно!
--
Здравствуйте, синьора.
--
Ты предложил что-нибудь Бруно?
--
Все в порядке, мама.
--
Папа уже уехал?
Людовик утвердительно покачал головой.
--
Оставлю вас одних.
Мама Людовика ушла, тихо закрыв дверь. Он в течение нескольких минут лежал в абсолютной тишине. Диск закончился. Он открыл глаза и улыбнулся.
--
Пиши мне, Бруно.
--
Хорошо.
--
Я хочу знать о тебе, о твоих друзьях. Здесь, в этом городе, мне было очень хорошо.
Он глубоко вздохнул. Подошел к граммофону и поставил leFeuillesMortes. Сейчас Людовик повеселел. Такой странный контраст с голосом Ива Монтана, глубоким и меланхоличным, теплым и плавным.
--
lesjours heureux ou nous etions amis...
У меня даже комок к горлу подошел.
Я уже не раз пожалел, что согласился завтра пойти к Дзанарди. Они будут терзать меня вопросами о Людовике и о его семье, о любовниках его матери, о секретарше инженера.
Людовик поставил другой диск. Это был голос Луи Армстронга. Lavieenrose. Людовик размахивал руками в такт музыке. Я посмотрел на часы. Дома мой дедушка уже вовсю устраивает скандалы по поводу еды. Для него никогда не бывает слишком рано. Каждый вечер он терроризирует маму и бабушку.
--
Людовик, мне вообще-то пора идти.
Он посмотрел на меня как-то рассеянно.
--
....la vie en rose...
--
Давай я тебя провожу.
Мы спустились по лестнице. Голос Армстронга становился все тише. Я хотел попрощаться с его мамой.
--
Мама, Бруно пора домой.
Мама Людовика, улыбаясь, зашла к нам.
--
Прощай, Людовик! Вдруг мы с тобой вообще не увидимся!
Я взял велосипед и пошел к выходу. Людовик протянул мне руку.
--
Пиши мне.
--
Ты тоже.
Мы долго, ничего не говоря, смотрели друг на друга. Ни я, ни он не знали, что говорить в такие минуты. Я захотел обнять его. Он тоже, видимо, этого хотел. Придворный издалека внимательно следил за нами. Несколько секунд мы стояли неподвижно.
Я сел на велосипед и быстро приехал домой.
Стол еще не был накрыт, радио работало на полную громкость, все были сконцентривованы на событиях после матча.
Дома были все. Мои братья с немного разочарованным видом, мой отец, который даже не пошел на работу, чтобы не пропустить соревнование. Только дедушка был спокоен, его велосипедный спорт никогда особо не волновал.
Вошла бабушка. Даже она почувствовала всю торжественость матча. Мама была в огороде.
Сейчас мне зададут кучу вопросов.
Поначалу мы часто писали друг другу. А потом все реже. В один прекрасный момент мы не знали, что сказать друг другу, наши пути сильно разошлись. После окончание лицея я пошел работать в банк и одновремено учился в университете. Людовик же бросил колледж, так и не получив аттестата зрелости. Он выбрал кино и нашел себе работу в качестве ассистента режиссера. Он всегда путешествовал по миру. Как и в детстве. Он снимал фильмы на мифологические сюжеты. В последних письмах он мне признался, что хочет поехать работать в Голливуд вместе с Орсоном Уэльсом. Я ему сообщил, что стал государственным служащим и что бросил университет, что собираюсь жениться на Кларе.
Потом последовало молчание длиною в два года. Перед свадьбой я послал ему открытку с приглашением. Он мне не ответил.
О его смерти я узнал из газеты. Его нашли мертвым в одной из гостиниц. Он умер от передозировки героином. Прессу не очень заинтересовала эта новость, он не был широко известным персонажем в мире кино, в то время как газеты, радио и телевидение только и говорили о болезни Коппы и о его смерти в Тортонском госпитале.