Симон не стал задерживаться в своем новом жилище, понимая, что только на то, чтобы разложить все вещи по местам, уйдет не один час. Окинув напоследок взглядом гостиную, -- все-таки нужно будет как-нибудь здесь украсить стены, хотя бы фотографиями -- священник запер за собой дверь и вышел на улицу. Металлические ключи на брелке-монете приятно звенели в руке, не то, что пластиковые карточки.
Днем (если эти сумерки можно было назвать днем) Липовый сектор выглядел пустынно: в редких окнах горел свет, магнекары пролетали мимо, не останавливаясь, не заметно было ни единого человеческого силуэта. Наверняка все уехали работать в разнообразные центры -- видимо, и Симону стоило поступить таким же образом.
Уже стоя перед оранжевой дорожкой, проложенной среди низкой фиолетовой полутравы-полумха, он вдруг сообразил, что магнекар, который привез его сюда, давно уехал по новому вызову. Наверное, с помощью того терминала в коридоре можно было вызвать другой прямо к дому, но ведь он же уже закрыл дверь на замок.
Недолго думая, Симон зашагал вдоль магнитного пути в сторону большой дороги. Цветные дорожки, подходившие прямо к домам, напоминали небольшие ручьи, которые сливались в потоки пошире, а те потом впадали в настоящие магнитные реки.
Он внимательно смотрел по сторонам, разглядывал любые мелочи -- вот только этих мелочей было как-то существенно меньше, чем в настоящем мире. Ни мусора, ни надписей; все дома -- словно близкие родственники, практически без внешней отделки. Окна, скрытые за ставнями или жалюзи, одноликие двери. Даже растения какие-то не такие: нет деревьев, которые на Земле всегда искривлены каждое по-своему, а среди низкой пушистой фауглифской травы не растут одуванчики или какие-нибудь другие сорняки. Наверное, стоит привыкнуть к этой викторианской гамме -- и здесь станет совсем скучно.
Сзади зашелестела трава, затем шум стих и Симона окликнул высокий женский голос:
-- Привет! Приве-ет!
Он обернулся. В нескольких метрах за его спиной на трехколесном электроцикле сидела девушка в черном шлеме и махала рукой. Круглые щеки, сдавленные шлемом, придавали ее лицу какое-то совершенно детское выражение. Плотные бедра смыкались на раме электроцикла, словно пытаясь его задушить.
-- Привет, -- отозвался священник.
-- Ты, наверно, новенький. Заблудился? -- к концу фразы тембр ее голоса ушел куда-то в ультразвук, словно у летучей мыши.
-- Вроде того. Хочешь меня подвезти?
-- Садись. Куда тебе?
-- В планетарный центр, -- произнес Симон, забираясь на заднюю платформу электроцикла. Особыми габаритами священник не отличался, но двухместное сиденье занял почти целиком.
-- Всего-то... Тут можно и пешком дойти. Ну, поехали.
Симон смотрел на затылок Летучей Мыши, где из-под шлема пробивались, словно трава, светло-русые волосы, когда его рывком откинуло назад. Он судорожно схватился за поручень.
-- Ты там поаккуратнее, я люблю быстро ездить, -- радостно прокричала девушка. -- Держись за ручки обязательно!
-- Угу, -- нечленораздельно отозвался священник.
Он ощущал, что электроцикл просто-таки переполнен энергией, словно молодой бульдог на прогулке. Ну да, термоядерный реактор колонии мог обеспечивать миллионный город, так что уж там экономить на транспорте.
Симон почувствовал, что хочет продолжить разговор:
-- А ты здесь работаешь таксистом, нет? -- попробовал пошутить священник.
-- Не, водителей хватает без меня, -- голос Летучей Мыши уверенно пробивался сквозь шум ветра. -- Я учусь. Сегодня выходной.
-- Чему учишься?
-- Много чему. Хочу стать оформителем. Тебе же не нравятся эти одинаковые дома? -- она махнула рукой как раз во время поворота, и священник почувствовал острое желание, чтобы она крепче держалась за руль.
-- Не особенно, -- согласился Симон. -- То есть ты художник?
-- Рисовать я уже умею. Я изучаю материалы. Мы тут не можем заказывать с Земли все, что угодно, поэтому нужно учиться делать все самим.
-- Вроде скамеек из местного дерева?
-- Оно мне ужасно нравится. Что ни делаешь, получается здорово. Только хрупкое, дом не построишь. А все эти бетонные плиты... Тебе надо побывать возле карьера, он милях в сорока отсюда. Так ужасно, когда вся эта земля разворочена. У меня ощущение, будто мы вгрызаемся во что-то живое.
-- Побываю обязательно, -- Симон не сомневался, что действительно посетит все уголки колонии. -- Мы скоро приедем?
-- Да вот же уже твой центр, -- пронзительно рассмеялась Летучая Мышь, плавно останавливая электроцикл возле оранжевой площадки. -- Я видела, ты шел ровно в противоположную от него сторону. Мы же проехали кругом, ты не заметил?
Симон хлопнул себя по лбу от досады. Конечно же, мисс Эвелин ему сказала, что работать он будет в ста метрах от дома. Какая глупость.
-- Это, видимо, акклиматизация так проявляется, -- виновато произнес священник. -- Раньше у меня таких проблем с памятью не было.
-- Да все в порядке, -- во весь шлем улыбалась девушка. -- Мне нравится кататься. Удачи на работе.
Она развернулась и уехала прочь. Симон поймал себя на том, что пару секунд смотрел прямо на ее зад в темно-серых джинсах, провожая взглядом электроцикл. Священнику было бы приличнее опустить очи долу, наверное. Впрочем, никаких греховных мыслей у Симона не возникло; он просто разглядывал творение Божье -- не самое удачное, кстати. Так смотрят на дерево или на холм.
Он не знал, откуда у него появлялись эти мысли -- словно бы кто-то смотрел, как Симон изображает священника, и комментировал его неудачные действия. Театральный режиссер, взмахивающий руками и кричащий: "Не верю! Где ты видел, чтобы священники так поступали?!" Пока у Симона был приход, прихожане и уютное жилище в московском переулке, режиссер сидел в кресле, скрестив руки на груди, и лишь иногда одобряюще кивал. Но стоило уехать оттуда, и все изменилось.
Впрочем, Симон понимал, что сан священника -- это во многом роль, стилизация; может быть, умелое исполнение роли здесь даже важнее, чем призвание. Он умел вживаться в этот образ, но сейчас чувствовал, что сквозь эту оболочку все больше проступает то, чем он был раньше. Симон не терял веру в Бога, но вера в служение утекала, словно песок в часах. Ему нужна была собственная церковь, и как можно скорее.
Пока все эти мысли проносились в голове, ноги сами собой несли его к входу в приземистое двухэтажное здание, похожее на коробку из-под конструктора. Тонкая плитка перед входом отдалась в ногах приятной твердостью -- Симон предпочитал обувь с совсем тонкой подошвой, хотя босиком ходить терпеть не мог.
Двери приветливо распахнулись, когда до них оставалось еще метров десять. Холл выглядел пустынным, лишь разноцветные куртки, развешанные на деревянной вешалке на ближней стене, добавляли ему немного ощущения обитаемости. Наверное, люди из теплых краев все время мерзнут на Фауглифе, подумал Симон, заметив, что некоторые куртки были оторочены мехом.
Возле лифта висела подробная схема расположения кабинетов. Ксенологи работали в дальней части здания, так что насчет ста метров от дома его все-таки обманули.
На втором этаже створки лифта отворились прямо в плохо освещенный длинный коридор, который, казалось, скрывается за горизонтом. Двери располагались на больших расстояниях друг от друга, и Симону показалось, что планетарный центр внутри значительно обширнее, чем снаружи, как любое уважающее себя магическое здание.
Священник дошел до пятой двери. "Отдел ксенологии", -- тихо сообщала подсвеченная желтым табличка на коричневом пластике. Чем-то все это смутно напоминало больницу, не хватало только скамеек в коридоре и нездорового вида фикусов в кадках.
Он открыл дверь. Прозвенели глиняные колокольчики, и несколько пар глаз уставились на вошедшего. Дверей внутри не было, небольшие комнатки полукругом разместились вокруг входа, так что все присутствующие могли видеть посетителя. Стены этого своеобразного внутреннего дворика были заклеены почти всплошную календарями и плакатами, выглядело все это довольно уютно.
Около автомата с напитками стоял мужчина лет тридцати со стаканчиком в одной руке и папкой бумаг в другой. На его черной футболке белело треугольное лицо с раскосыми овальными глазами, надпись на выдающемся вперед животе гласила: "Я ХОЧУ ВЕРИТЬ". Крепкие, густо поросшие волосами ноги белели между камуфляжными шортами и черно-оранжевыми кроссовками.
-- Доктор Ливингстон, я полагаю? -- с совершенно серьезным видом обратился мужчина к Симону.
Поскольку священник не знал соответствующего ответа, то несколько секунд просто молча смотрел на человека в черной футболке, пока тот сам не расхохотался своей шутке. Смех подхватил кто-то невидимый из одной из внутренних комнаток.
-- Проходите, Симон, мы как раз изучали ваше досье, которое нам прислали из совета колонии. Похоже, вы там основательно приукрасили все, нет?
-- Я этого досье в глаза не видел, -- объяснил Симон. -- Так что если что-то и приукрашено, то не по моей воле.
-- Не сердитесь, Симон, -- примирительно отозвался мужчина в шортах. -- Давайте я для начала представлю вам всех здесь. Слева направо. В самом углу находится каюта Спенсера, нашего специалиста по внеземным технологиям.
Симон повернул голову и увидел совсем молодого человека с забавно торчащими вверх кудрявыми волосами, который помахал ему рукой. Лицо Спенсера почти целиком скрывали два монитора на столе, между которыми прямо в воздухе висел горшочек с кактусом.
-- В следующем отсеке заседают наши лингвисты: Олаф с непроизносимой фамилией и Присцилла Бун. Лично я зову Олафа Элвисом, но он не считает, что это очень похожие имена.
Олаф внимательно посмотрел на Симона пронзительно-светлыми глазами и поднял правую руку, словно индеец из старых фильмов. Присциллу Симон обнаружил среди столов и шкафов не сразу: это была низкорослая, остроносая и уже не очень молодая девушка в очках. Наверное, на Фауглиф пока что не приехал ни один хирург-офтальмолог, подумал Симон.
-- Прекрасно. Следующие апартаменты -- мои. Джо ван Кроог, ксенобиолог, прошу любить и жаловать.
Симон пожал протянутую к нему мясистую руку.
-- Самое большое помещение отведено доктору Изуцу, -- все тем же тоном гида продолжил Джо. -- Доктор Изуцу -- единственный толковый ученый из всех нас, поэтому именно из его комнаты можно быстро пройти в туалет, а также в биологическую лабораторию. Не перепутайте, Симон.
Доктор Изуцу пробрался между стеллажей, зажавших в тисках его рабочее место, и подошел поближе к священнику, чтобы пожать руку и поклониться. Росту в докторе было едва ли больше, чем метр шестьдесят, а усы с бородкой придавали ему такой вид, будто он сошел с японской средневековой гравюры. Выполнив ритуал, доктор Изуцу с шелестом скрылся где-то в дальней части своего кабинета.
-- Еще у нас с доктором есть симпатичная практикантка, но она пока что не определилась, хочет ли она изучать биологию здесь или в агроцентре. Возможно, ей попросту не нравятся мои шутки, -- нарочито печально вздохнул Джо, а затем продолжил совершенно другим тоном: -- Вообще, конечно, сегодня у всех настроение не для шуток. Вы же знаете, наверное, что бедный Флэнаган...
-- Знаю, -- подтвердил Симон. -- Я очень сожалею, что начало моей работы здесь омрачено такими обстоятельствами.
-- Думаете, нам будет нелегко привыкнуть к вам после Флэнагана? -- шумно отхлебнул из стаканчика Джо, недовольно скривив лицо. -- Не хочу показаться циником, но мы не успели привыкнуть к нему за те два года, что он здесь работает. Он был... очень замкнутым человеком. Отличным профессионалом, несомненно. Но... я лично жалею больше о том, что он так и не успел стать моим другом. Он работал в том небольшом кабинете, там осталось много его вещей и записей. Можно, наверное, убрать их куда-нибудь на склад.
-- Пусть остаются, -- возразил Симон. -- Так будет лучше. У меня не будет неприятных ассоциаций, поверьте.
-- Да, конечно, -- похоже, биолог не совсем понял, о чем говорит Симон. -- Наконец, двое ваших коллег-ксенологов обитают в самом правом помещении, из него можно перейти в архив и в музей. Джанкарло занимается эвладами, тогда как Нир -- специалист по кволфам.
-- А я? -- спросил Симон, наконец-то услышав название хотя бы одной из загадочных других рас Фауглифа. -- Чем буду заниматься я?
-- Флэнаган, светлая ему память, души не чаял в ашу. Не знаю, сможете ли вы разделить его восхищение, но именно вам придется продолжить его изыскания.
-- Понятно, -- проговорил священник, хотя три услышанные буквы не дали ему никакой особой информации. -- Но вы, Джо, пропустили самую центральную комнату. Там никто не работает?
-- Вы совершенно правы, Симон, -- рассмеялся Джо. -- Это такая специальная комната, где никто не работает. Сейчас, думаю, мы с вами продолжим пить кофе именно там. Желающие могут присоединяться!
Желающих нашлось ровно двое: сурового вида ксенолог-итальянец и Присцилла. На столе, накрытом льняной скатертью -- наверняка кто-нибудь захватил из дома -- стояли вазочки с мелким печеньем. Со всех сторон стол окружали стулья с мягкой спинкой и подлокотниками. Окон в комнате не было, зато была коричневая дверь без таблички.
-- Оттуда тоже можно пройти к вспомогательным помещениям вроде туалета и душевой, -- перехватил взгляд Симона биолог. -- Наш центр куда просторнее, чем кажется снаружи, да и проектировали его с фантазией. Первоначально предполагалось, что здесь будут изучать местную фауглифскую жизнь, но сейчас этим занимается только доктор Изуцу.
Присцилла поставила перед Симоном глиняную чашку с кофе, он тихо ее поблагодарил.
-- Мы много интересного о вас узнали, -- глухо, с изрядным акцентом произнес Джанкарло, усаживаясь возле стены. -- Список занятий, которыми вы зарабатывали себе на жизнь, впечатляет.
-- Вы действительно знаете столько языков, сколько здесь указано? -- Присцилла пристально посмотрела на Симона поверх очков. -- Где вы занимались?
-- В основном дома, -- признался тот. -- Что-то поэтому знаю лучше, что-то хуже. Мало было практики языковой.
-- Вам придется как можно быстрее освоить еще один язык, -- объяснила Присцилла. -- Я составила в свое время руководство по интерлингу для ашу. Это сильно упрощенная версия языка, но даже она требует определенного времени на изучение. В целом язык ашу исключительно сложен, я вам сразу скажу. Он сложнее любого земного языка.
-- Наверное, я все-таки справлюсь, -- произнес Симон.
-- Флэнаган знал язык значительно лучше меня, но не уверена, что он все записывал. Он не очень любил такую работу. Большую часть времени он бродил где-то к западу от разделительной полосы, на территориях инопланетян. Мне кажется, ему очень там нравилось.
-- Ашу его тоже по-своему любили, -- добавил итальянец. -- Сегодня эвлады передали мне, что двое из них хотели бы поприсутствовать на прощальной церемонии. Вы ведь тоже там будете, Симон?
-- Да, Анхель попросил меня прочитать молитву и сказать несколько слов.
-- Похоже на Талареса, да уж..., -- черно-белые глаза Джанкарло вперились в Симона, и он продолжил фразой, которую явно собирался произнести уже давно: -- Лично я атеист, сразу вам скажу. Не нужно здесь проповедей. Если хотите читать Библию -- делайте это в рекреационном центре. Наши мусульмане молятся там по своим праздникам, есть там и кружок по изучению Библии. Но только не здесь, не на работе.
-- Джанни! -- возмущенно произнесла Присцилла, но ничего более не добавила.
-- Мы не против вашей веры, Симон, -- попытался исправить ситуацию ван Кроог. -- Вы можете повесить распятие, иконы, и что вы там еще хотите в своей комнате. Просто не говорите с Джанкарло о религии, и все будет замечательно.
-- Постарайтесь, Симон, -- голос итальянца звучал угрожающе. -- А ты, Джо, послушай, и ты, Присцилла, тоже. Я не злой человек, и вы все это знаете. Но вы не знаете кое-чего еще. Мою сестру, когда ей было восемь лет, лапал священник во время исповеди. Она ему говорила, что завидует подружкам из-за кукол и платьев, а он таким образом отпускал ей грехи и напоминал, что все произошедшее в исповедальне должно остаться между ними. Ей еще повезло, что он ее не изнасиловал, как нескольких других. У подонка была своя особая мораль: каждая получала то наказание, которое соответствовало ее грехам. А мой отец до сих пор сидит в тюрьме вместе с отцом одной из изнасилованных девочек, если их еще не помиловали, что давно пора было бы сделать.
Присцилла густо покраснела. Джо пытался что-то произнести в ответ, но не смог.
-- За что посадили твоего отца, Джанкарло? -- проговорил Симон почти с жалостью в голосе.
-- Они с синьором Фьоре выследили этого гада, отрезали ему его достоинство и засунули в глотку. А потом перерезали шею и прибили труп гвоздями к двери церкви. Двадцать лет каждому, максимальный срок. На суде люди аплодировали им стоя.
-- Ты, наверное, тоже ходил в ту церковь в детстве?
-- Слушай меня, Симон, -- наклонился вперед итальянец. -- Я читал твое досье. Ты попробуешь сейчас что-то объяснить мне, вправить мне мозги обратно. Может, ты и умеешь этого делать, но я тебя об этом не прошу. Меня мои мозги устраивают. Я даже верю, что ты отличный парень, если забыть о твоем католичестве. Вот и постарайся о нем забыть в моем присутствии. Я единственный, кто был против, чтобы ты работал здесь, и я хочу, чтобы ты усвоил, почему я был против. Нам придется много общаться по работе, и тебе тоже стоит помнить о том, о чем я не могу забыть ни на день.
Симон хотел было сказать, что он не в ответе за всех тех служителей церкви, которые позорили христианство в течение сотен лет, но понял, что это будет ложью. Он чувствовал, что был в ответе, что каждый грех бесчисленных развратников и садистов в церковном облачении бросил тень и на него самого, и это ощущение приводило его в полнейшую растерянность.
-- Я буду уважать твои чувства, Джанкарло, -- ответил наконец священник, тщательно взвесив каждое слово. -- Но на похоронах я все равно буду читать молитвы, что бы ты не думал по этому поводу.
-- Может, так оно и нужно, -- морщины на лбу итальянца потихоньку стали разглаживаться. -- Читай. Главное, не надевай сутану, я этого не выдержу, и мне придется уйти с церемонии. Прости, если был слишком груб, я так сильно не выходил из себя уже очень давно. И ты, Джо, прости.
Забрав свой кофе и несколько печений, Джанкарло покинул комнату. Биолог вытер лоб платком и сказал:
-- Я даже не подозревал, что он... такой. Я был уверен, что психологи не пропускают в колонию людей с такими отклонениями. И... с такой наследственностью. Ужас какой-то.
-- Он не опасен, -- возразил Симон. -- Вы же видели: вся вспышка гнева заняла где-то полминуты. Теперь он раскаивается и в том, что сказал, и в том, как он это сказал. К тому же он не агрессивен, недаром сообщил о том, что уйдет с похорон, если я буду в сутане. Кстати, у меня ее и нет вовсе. Джанкарло не сказал, что за себя не ручается или что набьет мне морду. Думаю, проблем с ним не будет.
-- Постарайся, чтобы не было, Симон, -- похоже, Джо не совсем убедили слова священника. -- В нашем отделе все всегда было тихо и спокойно, не хочется превращать его в бедлам. Джанкарло здесь уже три года с лишним, но он никогда не рассказывал нам о своей сестре. А стоило тебе оказаться здесь -- и сразу такое.
-- Он рассказывал, -- тихо проговорила Присцилла. -- Не мне, правда. Спенсер слышал, как Джанкарло ругался с Анхелем несколько месяцев назад. Почему-то у них в разговоре всплыла эта история. Наверное, Джанни рассказывает ее только тогда, когда сильно разозлится.
-- По-моему, он просто себя так оправдывает, -- задумчиво произнес священник. -- Он словно бы выучил эту историю.
-- Конечно, выучил! -- возмутился Джо, переводя взгляд с Симона на Присциллу. -- Как такое вообще можно забыть? Давайте больше не говорить об этом, и все будет в порядке.
-- Крепче будем спать? -- Симон непреднамеренно вложил в интонацию куда больше сарказма, чем собирался.
-- Да, и так можно сказать, -- кивнул биолог. -- Пожалуй, я тоже пойду немного поработаю. Потом вернусь, печенье все не съедать.
Присцилла передвинула свой стул поближе к Симону.
-- Я хочу послушать вашу проповедь. Мне интересно. Когда вы начнете проводить службу?
-- Не знаю, -- отозвался священник. -- Когда у вас здесь планируется воскресенье?
-- Сегодня четверг. Завтра пройдут похороны, а в субботу вы сможете все подготовить для воскресной проповеди. Я обязательно приду. Видите?
Она вытащила маленький серебряный крестик из-под серой майки. Бюстгальтера лингвист не носила, но в ее случае это и не было особенно необходимо.
-- Меня крестили в шестнадцать лет. Папа с мамой были баптистами. Наши службы мне очень не нравились, но внутренний интерес к религии у меня остался. Наверное, из-за папы, он интересно в детстве мне рассказывал все эти истории про Иосифа и Моисея. Бороду себе приклеивал, говорил басом. Лучше всего он изображал Господа Саваофа, я по-настоящему пугалась. А позже, в университете, мне часто не хватало денег, и очень выручали благотворительные ужины корейских методистов. Кормили они отлично, но вот рассказать ничего интересного не могли. Вы, мне кажется, должны проповедовать более занимательно.
-- Я стараюсь, -- подтвердил Симон. -- Не люблю, когда меня не слушают, когда я говорю.
Кофе у него уже закончился, лишь на дне кружки осталось немного противной еле теплой водянисто-горькой жидкости. Клонило в сон, Симон хотел налить себе еще кофе, но не желал прерывать свою собеседницу.
-- Корейцы иногда читали Библию прямо во время ужина, -- улыбнулась Присцилла, и ее острое, костлявое лицо стало почти симпатичным. -- У меня вкус фасолевого супа теперь навсегда связан с книгой Чисел. Все эти гирлянды имен и цифры, да еще жуткий акцент... с тем же успехом они могли читать Писание на иврите, я как раз только-только начинала его изучать. Мне казалось, что они не очень и понимают, о чем повествуется в книге, и просто бубнят заклинания. Людям нужны заклинания, вы же знаете.
-- Людям много всего нужно, Присцилла.
-- Но хочется ведь чего-то верного, надежного, -- незамедлительно ответила девушка. -- Можно молиться какими-то своими словами, но "Отче наш" все равно будет казаться эффективнее. Свечи, ладан... Кстати, я вижу, у вас кончился кофе, да и у меня тоже. Вы же хотите еще?
Симон кивнул, и на минуту остался в комнате в одиночестве.
Он переводил взгляд из одного угла в другой. Возле прямоугольного зеркала на стене висел календарь за позапрошлый год, поздравлявший на русском с годом Собаки -- белый щенок тянулся мордой в объектив, маленькие лапки аккуратно поставлены рядом друг с другом. Безвкусные курсивные желтые буквы на белом, все как полагается для подобного рода полиграфической продукции. Интересно, кто его сюда повесил?
Слева от зеркала -- небольшой холодильник, совмещенный с микроволновкой, так называемый "студенческий". На нем с десяток магнитов разных цветов и размеров. Два -- с иероглифами, видимо, из коллекции доктора Изуцу.
Около входа, между дверью и стеной, стоял маленький раскладной самокат, совсем простенький, возможно, даже без мотора. Интересно, чей? Может быть, Флэнагана?
А еще, похоже, здесь хорошая звукоизоляция. Ни единого голоса не доносится, лишь высокое жужжание кофемашины. Скорее всего, никто и не слышал их разговор с Джанкарло. С итальянцем все не так просто, хотя вроде бы и история понятная, Симону уже приходилось с таким отношением сталкиваться раньше. Он не мог отделаться от ощущения, что священников Джанкарло не любит не только из-за своего отца и сестры. Может быть, конечно, он и сам стал жертвой насилия. Нет, не похоже, тут наверняка есть что-то еще... И, возможно, лучше было бы не знать, что. Люди не любят, когда о них знают слишком много.
-- Вот ваш кофе, Симон, -- произнесла Присцилла, поставив на стол две кружки. -- С индийским кардамоном из моих личных запасов.
-- Отлично, -- обрадовался священник. -- Мой отец как-то купил целую пачку этого кардамона. Такие зеленые семечки с кожурой, да? Кофе родители пили довольно редко, а мне эти зернышки очень нравились, в итоге я почти целиком сгрыз кардамон сам. До сих пор люблю этот запах.
-- Да, мне тоже нравится, -- согласилась лингвист. -- Так что вы решили насчет проповеди?
-- А что я должен был решить? -- поднял брови Симон. -- Я не собирался прекращать свое служение на Фауглифе. Будет воскресенье, будет и проповедь.
-- Отлично. Думаю, на первую службу набьется полный зал. Здесь не так много развлечений, и каждый месяц люди с нетерпением ждут, что приедет кто-нибудь интересный. Так что приготовьтесь держать оборону. Некоторые могут быть оказаться не слишком доброжелательными.
Вновь забулькала кофемашина, и через дверной проем вошел молодой человек по имени Спенсер, держа в руке огромную желто-зеленую чашку в форме яблока с откушенным уголком. Росту в нем было где-то метр девяносто пять, а зачесанные вверх кудрявые волосы, наверное, уже достигали двухметровой отметки. Левая рука, держащая какое-то небольшое устройство, казалось, доходила до колена.
-- Еще раз всем привет, -- невнятно произнес Спенсер и опустился на стул, сложившись чуть ли не вчетверо. -- Не возражаете, если я попью здесь свой "Летающий дракон"? У меня, кстати, есть один подарок для Симона.
Ксенотехнолог протянул Симону черную коробочку. В ней было несколько разнообразных отверстий, на передней крышке торчали три вращающихся регулятора, но экрана и каких-либо надписей не было. Симон вопросительно посмотрел на Спенсера, но вместо того заговорила Присцилла:
-- Это преобразователь голоса. Без него ты не сможешь общаться с ашу. К нему нужны микрофон и наушники. Дело в том, что часть звуков, которые производят ашу, так называемая вторая фонетическая линия, лежат в ультразвуковом диапазоне. А эта штучка способна привести все звуки ашу к человеческому диапазону. Без нее от моего руководства мало толку. Ручки настраивают громкость и тембр, если вдруг тебя не будут понимать; но, вообще, Спенсер отлично разбирается в настройках.
-- Флэнаган дал мне новые, очень точные настройки, -- уточнил ксенотехнолог. -- Исчезли те двойные щелчки, которые даже ты не могла воспроизвести. Буквально на днях он ко мне с этим подошел, словно чувствовал что-то. В последние дни он вообще был сам не свой, казалось, чем-то очень взволнован.
-- Ты мне не говорил, Спенсер! -- обиженно воскликнула Присцилла.
-- Я думал, ты и сама все замечаешь, -- пожал угловатыми плечами, напоминающими металлический каркас, технолог. -- К тому же мало ли, почему он так себя вел. Может, у него зуб болел.
-- Возможно, он сделал какое-то важное открытие.
-- Даже если и так? -- Спенсер почесал пятерней затылок, отчего его темно-каштановые кудри слегка примялись. -- У нас тут каждый второй наработал на Нобелевскую премию, только вот до Королевской академии немного далековато. Думаю, что Симон, изучив записи Флэнагана, сможет восстановить его открытие, если оно действительно существовало. Правда, Симон?
-- Посмотрим, -- уклончиво ответил Симон. -- Конечно, я буду изучать его записи, но, думаю, у меня еще не скоро получится выйти на его уровень.
-- А вы побольше спрашивайте, -- Спенсер просто-таки лучился добродушием. -- Все незнакомые устройства ашу приносите мне. Кроме разве что кулинарных гомогенизаторов, у меня их уже десяток, можно сувенирную лавку открыть. Будет возможность заполучить промышленный -- берите не задумываясь.
-- Что именно я должен брать не задумываясь? -- переспросил священник.
-- У ашу есть сложные агрегаты наподобие наших мясорубок, которые измельчают материю почти до молекул. Получается совершенно однородная масса. Есть устройства помощнее, которые могут перемалывать камни. Вот они-то меня и интересуют в первую очередь.
-- Понятно. Что еще расскажете об этих существах? Я пока что их даже и не видел.
-- На рабочем компьютере Флэнагана вы найдете достаточно фотографий. Не думаю, что смогу описать лучше. Полагаю, вам стоит ближайшую неделю посвятить изучению языка и правил поведения, чтобы не возникало никаких проблем. А потом отправляйтесь в вольное плавание, у вас огромный простор для исследований.
Симону немедленно представилась высокая стопка черных фолиантов. На верхнем надпись золочеными буквами: "С. Р. Хомутов. Ашу и с чем их едят. Том I."
-- Тогда я сейчас, наверное, допью свой кофе и направлюсь в свой новый кабинет, -- подытожил Симон.
-- Думаю, нам всем стоит поступить точно так же, -- согласился Спенсер.
Минуту или около того они провели в молчании. Технолог задумчиво смотрел на холодильник, Присцилла что-то записывала в электронный блокнот. Симон переводил взгляд из угла в угол, как обычно, когда думал.
-- Чей это самокат там за дверью? -- вдруг спросил он.
-- Флэнагана, -- отозвалась Присцилла и вдруг уронила голову на руки и, похоже, заплакала. -- Он... он постоянно ездил на нем на работу... Черт, я даже не думала, что... Мы же обычно только здоровались с ним, и то не всегда, но к людям так привыкаешь.
-- Тише, Сцилли, тише, -- неожиданно ласково произнес Спенсер, проводя по волосам девушки своими длиннющими пальцами. -- Я знаю, что тебе тяжело.
Симон смотрел на эту сцену и не знал, что сказать. Совершенно не хотелось вмешиваться. И тут же в голове всплыл совершенно неуместный вопрос; священник даже успел понять, что нельзя его задавать, но уже было поздно, губы сами произносили слова:
-- А как звали Флэнагана? Должно же у него было быть и имя, не только фамилия?
-- Я... я не знаю! -- тихий плач Присциллы перешел в рыдания. -- Не помню!
Спенсер поднял голову и посмотрел на Симона с укоризной. Священник потупил глаза, осознавая свою вину.
-- Его звали Джулиан, -- отчетливо проговорил Спенсер. -- Джулиан Фитцпатрик Флэнаган. У меня отличная память на имена. И, поверьте, он даже представлялся всегда, называя только фамилию, а на обращение по имени вообще не откликался. Упрямый был жутко.
-- Да, так и было, -- подняла голову Присцилла, ее веки набрякли, а нос покраснел. -- Он никогда сам не называл своего имени.
-- Я же должен знать, как звали человека, по которому я буду читать отходную завтра, -- Симону казалось, что эти слова выглядят жалкой попыткой оправдаться, но они все же подействовали. К Спенсеру вернулось доброжелательное выражение лица, Присцилла поднялась и скрылась за коричневой дверью.
-- Ладно, святой отец, вроде все обошлось, -- тепло проговорил технолог, нависая над столом, словно дерево в январе. -- Наверное, вам положено говорить людям всякие такие вещи, чтобы они не забывались. Просто я не люблю, когда девушки расстраиваются. Особенно те девушки, которые мне нравятся.
-- Мое прибытие, похоже, вызывает бурные эмоции, -- Симон оставил на дне чашки последний глоток, тот самый, после которого всегда во рту или в горле остается неприятное ощущение. -- А у меня сегодня было многовато впечатлений. Я уже с трудом воспринимаю, что происходит. От моего дома до планетарного центра рукой подать, а я сдуру пошел в противоположную сторону, ладно хоть меня подвезла обратно добрая самаритянка.
-- Эйприл, наверное. Это ее любимое развлечение -- подбирать новичков на улицах.
-- Она не назвала имени. У нее высокий голос и черный мотоциклетный шлем.
-- Да, она, больше некому. Славная девушка, -- заметил Спенсер. -- Мы с ней встречались несколько месяцев, но ей стало со мной скучно.
-- Сочувствую.
-- Да что там сочувствовать, -- меланхолично отозвался Спенсер, вновь раскладываясь в свои два метра. -- Здесь такое в порядке вещей. Люди никуда не торопятся, думают, что могут выбирать. Ну и ждут новых колонистов, само собой.
Спенсер не попрощался, уходя, и это напомнило Симону о том, что в нескольких шагах располагалось его новое рабочее место. Не зная, куда поставить кружку, он решил забрать ее с собой в свой кабинет.
Помещение, где предстояло работать Симону, было узким, но довольно длинным, словно вагон поезда. Дверь была заломлена вовнутрь, похоже, ее давно не закрывали. Симон еле подавил желание захлопнуть ее и защелкнуть шпингалет. Будь его воля, он бы навесил на нее амбарный замок, как на свою московскую церковь.
Свою. Надо же, как он выразился. Священник знал, что так думать неправильно, но никак не мог избавиться от этого короткого и емкого слова. Свой дом, своя церковь, свой кабинет. Да, первые два помещения у него забрали, но третье он пока что мог считать своей собственностью. Не говоря уже о квартире в Липовом секторе, дом десять. Ему жизненно необходимо было свое личное, неотторжимое пространство, чтобы чувствовать себя в порядке.
А здесь пока что отчетливо чувствовался характер предыдущего хозяина. Датапластины, листы бумаги и маленькие блокноты были равномерно раскиданы по всей комнате. Симон представил, как Флэнаган беспорядочно бродил по помещению, оставляя вещи там, где ему в голову приходила очередная мысль. На стенах приколоты какие-то картинки, некоторые смешные, некоторые вообще бессмысленные -- цветные пятна и полосы. При этом -- ни одной фотографии.
На компьютерном столе остался прижатый компьютерной мышью листок, вырванный из блокнота. Флэнаган, похоже, отлично умел рисовать ручкой. Густые темно-синие штрихи изображали массивное существо на фоне густого фауглифского леса. Художник не пожалел времени, вычерчивая ажурные детали растительности. За лесом виднелась навигационная вышка, тоже изображенная весьма подробно.
Видимо, на переднем плане Флэнаган изобразил одного из ашу. Симон вгляделся в темные линии рисунка. Нечто практически черное (бумага промокла от чернил насквозь), словно составленное из каменных глыб, -- и среди этой черноты белые глаза без зрачков, сами по себе, контуров лица не различить. Довольно жутко, напоминает дьявольского орангутанга с улицы Морг, только без обезьяньей карикатурности.
Симон присел в кожаное компьютерное кресло, покрутил колесико, опустив сиденье чуть пониже. Весьма удобное рабочее место, надо сказать. Жаль, что нет окон -- но при фауглифском свете не очень удобно читать, все равно бы пришлось включать искусственное освещение.
На подставке для клавиатуры обнаружился еще один блокнот. Исписана в нем была только первая страница -- но зато вдоль и поперек. С огромным удивлением Симон обнаружил, что записи свои Флэнаган вел на разных языках: некоторые слова, видимо, принадлежали ашу, были и фразы на английском, но в основном ксенолог писал на ирландском -- то ли из патриотизма, то ли для конспирации. Священник и предположить не мог, что этот язык, который он учил скорее для собственного интереса, может ему пригодиться в колонии.
Текст на странице блокнота, по-видимому, представлял собой попытки Флэнагана разобраться в какой-то области иерархии ашу: наиболее частыми словами были "подчиняется", "управляет" и "связан с". Симон отложил блокнот на угол стола до лучших времен. Сначала нужно было освоить азы.
Священник приложил палец к сенсору монитора -- экран засветился голубым. Предложение ввести пароль заставило Симона задуматься. Он попробовал несколько очевидных вариантов, но без успеха. Получилось зайти из-под записи гостя, но при этом разрешался доступ только к материалам сети, а все собственные документы Флэнагана были надежно скрыты. Возможно, конечно, что какие-то отчеты хранились в архиве, но манеры Флэнагана позволяли предположить, что самым интересным он предпочитал до поры до времени ни с кем не делиться.
Прозвенели колокольчики у входной двери, послышались какие-то голоса. Симон решил спросить у других сотрудников отдела о пароле ирландского ксенолога, но не успел священник подняться с кресла, как в дверь постучали.
-- Входите, -- произнес Симон.
В кабинет вошел крупный мужчина с массивным лицом, задубевшим от частого пребывания на ветру. Черный галстук на белой рубашке под черным же пиджаком, лакированные туфли, -- и при этом зеленоватая татуировка на пальце. Светло-карие глаза обежали взглядом всю комнату, прежде чем вошедший заговорил на русском языке:
-- Приветствую, Симон Робертович. Не возражаете, если я отниму у вас немного времени? Не слишком заняты?
-- Да я, в общем-то, пока что ничем не занят, -- ответил Симон. -- Присаживайтесь, рассказывайте, что у вас за дело ко мне.
-- Прекрасно, -- мужчина пододвинул стул, стоявший возле входа, и уселся поближе к священнику, скрестив руки на животе. -- Зовут меня Хафиз, фамилия моя Сафиуллин. Мы с вами пока что не знакомы, но вы могли видеть моего сына Альберта.
-- Да, помню-помню, он меня встретил сразу после прибытия.
-- Сначала я собирался встретить вас лично, но потом решил, что это необязательно, а встречу нашу лучше будет провести после того, как вы осмотритесь в колонии.
-- Ну, положим, я еще не успел осмотреться, -- осторожно возразил Симон.
-- Так или иначе, я уже здесь, -- Хафиз сделал паузу, посмотрел на одну из абстрактных картинок в углу комнаты, а после продолжил: -- Вам интересно, какая причина привела меня сюда. Дело в том, что в колонии я работаю специалистом по безопасности с самого ее основания. За это время мне пришлось заниматься самыми разными проблемами, начиная от экстренного изготовления носовых платков -- через несколько дней на Фауглифе многие простывают, пейте больше чая с лимоном -- и заканчивая озеленением пограничных зон между нами и инопланетянами. Если где-то что-то не так, как хотелось бы, обязательно зовут меня. Я в одиночку представляю силы правопорядка колонии, и с причинами вчерашней гибели Флэнагана тоже, конечно, пришлось разбираться мне.
-- Понятно, -- кивнул Симон. -- Вы пришли меня предупредить, чтобы я не бродил по тем же местам, что и предыдущий ксенолог?
-- В частности, -- согласился Хафиз.
-- Может, вы попутно выяснили, какой пароль он поставил себе на рабочую машину? -- не дал продолжить специалисту Симон. -- Мне бы это очень помогло.
-- Нет, я уже интересовался этим вопросом вчера. Поверьте, никто из людей, хотя немного знавших Флэнагана, не представляет, каким может быть этот пароль. Скрытный был товарищ. Мы даже не сумели прочитать его записные книжки -- там какая-то жуткая мешанина из разных языков.
-- Я смогу, -- с некоторой даже гордостью произнес Симон. -- Я в определенной мере владею ирландским, особенно письменным. А язык ашу мне в любом случае придется освоить по работе.
-- Отлично, -- похоже, Хафиза действительно обрадовали слова Симона. -- Почему-то мне сразу казалось, что мы с вами сможем помочь друг другу. Понимаете, я не уверен, что Флэнаган умер своей смертью. Более того, что-то подсказывает мне, что если мои предположения обоснованы, то и вам, Симон Робертович, будет угрожать опасность, как только вы приступите к своей работе.