Аннотация: Необычный священник необычной церкви направляется в первую земную космическую колонию. Хватит ли у него веры, чтобы продолжать свое служение?
Глава I
Священник прошелся вдоль деревянных скамей, посмотрев, не оставил ли кто из прихожан мусора на полу, закрыл на задвижки окна, запер кладовую, исповедальню и, наконец, саму церковь. Раньше это помещение служило магазином одежды, и замок на двери стоял электронный, но священник настоял, чтобы его сменили на выглядящий более уместно чугунный амбарный замок внушительных размеров. С ним, правда, приходилось повозиться, чтобы провернуть ключ на положенные четыре оборота, но священник воспринимал это как еще один обязательный ритуал богослужения.
Заставленный машинами переулок был, как обычно в это время, безлюден и недвижен. Лишь на фасаде близлежащего посольства развевался красочный флаг какой-то африканской страны. Оглянувшись и перекрестившись, священник перепрыгнул слякотную лужу между стеной дома и носами двух представительских автомобилей, и через пару секунд уже был внутри малозаметного подъезда.
Скучающая консьержка, аккуратная круглолицая старушка, лишь покосилась на вошедшего и вновь обратилась взглядом к цветастой ежедневной газете. Священника она не жаловала -- человек он тут был неуместный, небогатый, да еще и веры не той. Сама она ходила по воскресеньям в православную церковь за углом, ставила тонкие свечки за упокой души двоих мужей, родителей и сестры, а также одну побольше, чтобы у нелюбимого зятя все в порядке было с его строительным бизнесом и внуки с дочерью не бедствовали.
Священник быстрым бегом, перескакивая через ступеньки, взобрался на свой четвертый этаж, порыскал в карманах, нащупал магнитную карточку и сунул ее в узкую щель. Дверь мягко отошла. Вообще, он давно хотел сменить и этот замок, но все как-то не сподобился.
Жил он действительно не в роскоши, особенно по меркам исторического центра Москвы. Две комнаты -- гостиная и кабинет, простая деревянная мебель, минимум техники. Холодильник, скажем, и вовсе был анахронизмом -- без кнопок, с одним лишь переключателем температуры. Готовил священник себе сам, не столько из-за особого смирения, сколько из-за нежелания покидать лишний раз свое жилище возле церкви. Ел преимущественно постное -- тоже не по соображениям веры, а чтобы не беспокоить больной желудок. Сейчас, например, поставил вариться два пакета гречневой каши и налил себе полную пол-литровую кружку молока.
Священника звали Симон. Симон Робертович Хомутов. Это совершенно безвкусное сочетание имен появилось у него в результате нескольких примечательных событий.
Во-первых, он был на четверть африканец. Его дед Санди учился в России на медика, затем поиграл в футбол за подмосковные клубы низших дивизионов, женился на русской девушке, а когда стал не нужен даже корпоративным командам толстых пыхтящих банкиров, уехал насовсем в родную Нигерию, где, как выяснилось, у него обнаружилась вторая семья с двумя детьми. Тем не менее, Санди продолжал навещать свою русскую жену, исправно приезжал каждый август и привозил подарки, пока не погиб в пятьдесят один год в автокатастрофе в предместьях Лагоса.
Отец Симона, Роберт Сандиевич, взял себе в итоге девичью фамилию матери. Человеком он был южным, страстно увлекающимся, и к несчастью, одно из его увлечений пришлось на время, когда родился его первый сын. Роберт Сандиевич был счастливо женат на еврейке, но ее ортодоксальная семья никак не могла смириться, что их красавица-дочь вышла замуж за мулата. Чтобы показать тестю с тещей, что они его недооценивают, Роберт Сандиевич принял вскоре после свадьбы иудаизм, даже решившись на операцию. Сыну он тоже решил дать еврейское имя, вытащив наудачу листок с одним из сотни вариантов из традиционной черной шляпы. Симон, вспоминая об этом, часто внутренне ежился, понимая, что мог бы оказаться, скажем, Мордухаем. Интересно, как бы его тогда звали в школе.
Роберт Сандиевич тоже умер рано, и тоже в автокатастрофе -- разбился на МКАД из-за сердечного приступа у другого водителя. Это случилось душной июльской ночью, сразу после того, как его сын поступил в московский университет. Вдова, захватив младшую сестру Симона, уехала к успевшим к тому времени эмигрировать родителям в Эйлат, а он остался один в огромном городе. Деньги ему пересылали регулярно, трехкомнатная квартира в пределах Садового кольца тоже осталась в его распоряжении. Тот год он теперь уже почти и не помнил, а отдельные четкие воспоминания до сих пор приходилось изживать молитвой и усердным трудом. В частности, он на всю жизнь приобрел отвращение к крепкому алкоголю и запаху марихуаны.
Потом, конечно, рассудительные еврейские бабушка с дедушкой роскошную квартиру продали, а его содержание увеличили вдвое, чтобы он смог снимать себе что-нибудь более подходящее. Постепенно он стал жить все проще и проще, сменил два десятка специальностей, пока наконец не пришел к Богу, а затем и принял священство. Путь этот не был простым, скорее наоборот, но в настоящее время, в тридцать один год, Симон пребывал в очень ровном расположении духа и был по-своему счастлив.
Сейчас он занимался своим любимым делом -- общался с людьми через текстовый коммуникатор "Conny". Никаких видеокамер и микрофонов священник не признавал, полагая, что письменная речь куда яснее, а с теми, кто ей в должной мере не владеет, пока что рано разговаривать о духовных делах.
На этот раз, правда, никого в сети не было, лишь висели красными вопросительными знаками три сообщения. Отец Симон охотно консультировал людей по самым разным поводам, многие его виртуальные знакомые не предпринимали важных решений, не узнав мнения священника. Обратить в веру или хотя бы спасти от самоубийственного отчаяния за два года удалось немногих, но те несколько побед, которые на этом фронте одержал Симон, он считал самым важным достижением в своей жизни.
Так, посмотрим. Первое сообщение -- от Маши-Ариэль, с русалкой в углу. Милая девушка, очень скромная и тактичная, всегда начинает свои послания с извинений. Все время порывается исповедоваться, но эти исповеди быстро перерастают в длинные рассказы об одном и том же молодом человеке, который ее даже и не видел никогда.
"Извините, Симон, что отвлекаю от Ваших важных дел. Просто я опять пыталась с ним познакомиться под фотографией однокурсницы, и он опять согласился, мы договорились о встрече возле выхода из метро, а я теперь не знаю, что делать. Если я, как в прошлый раз, не приду, а только буду просто смотреть на него из окна, он же совсем расстроится, наверное? Как Вы думаете? Я еще хочу в этот раз проследить за ним до дома, а то так и не знаю, где он живет. Просто мне очень-очень хочется его увидеть. Я плохая, наверное, знаю, вы будете говорить, что это все греховно, но я ведь правда люблю его и если Ваш Бог -- это любовь, он же не будет сильно меня наказывать за это?"
Сколько же здесь слов "просто", а ведь ситуация-то сложная и запутанная. По-человечески Симону было жаль девушку, но тут не жалеть нужно, а помогать. Парня, к слову, совсем не жалко -- судя по тому, что Симон успел о нем узнать, ничего в нем особенно хорошего нет, а плохого хватает с избытком. Постоит на улице, не замерзнет.
В такие моменты Симон чувствовал себя не священником, а психотерапевтом, и в этой роли он себя, несмотря на весь свой опыт, чувствовал не особенно уверенно, скорее даже неуютно. Боялся повредить неосторожным словом. Впрочем, сейчас он собирался написать всего пару предложений, об остальном нужно будет поговорить позже.
"Нет, Маша, Бог не будет вас наказывать, хотя в каком-то смысле вы уже наказаны. Любите, это действительно свято, только попытайтесь разобраться, кого или что вы любите -- чужой ли образ в себе или настоящего другого человека, кому вы желаете добра в первую очередь -- себе или ему. Ваша ложь другим невинна и извинительна, но постарайтесь хотя бы не лгать самой себе."
Ничего ведь и не сказал по существу, укорил сам себя священник. Хотя здесь по-настоящему помочь может лишь время или какая-то совершенная случайность. Даст Бог, девушка найдет себе более подходящего человека и обретет с ним счастье. Может, кто-то и может становиться лучше от чистой, безответной и бескорыстной любви, но это требует особого склада характера, которого отец Симон в Маше-Ариэль не наблюдал.
Ладно, перейдем ко второму сообщению. Это Подлипчук. Тоже любопытная личность: двумя жизнями живет. Днем -- серьезный бизнесмен, на бирже акции покупает-продает, а вечером красит лицо белым и в каких-то подвальных клубах играет жуткую, бесформенную музыку. Вопросы, правда, задает в основном глупые, но человек по-своему неплохой. Отец Симон полагал раньше, что брокер -- один из тех, кто со священником ради экзотики хочет пообщаться, но Подлипчук уже полгода как продолжал присылать сообщения чуть ли не каждый день.
"Отец Симон, не поверите, вчера нужно было решение серьезное принять, и мне Библия помогла. Книги не было, я решил по файлу погадать. Прокрутил колесиком и ткнул пальцем в монитор. Выпал стих "И пошел он другою дорогою и не пошел обратно тою дорогою, которою пришел в Вефиль". Вот я и отменил сделку. А сегодня оказалось, что огромных убытков избежал. По-моему, чудо настоящее. Я даже помолился в благодарность. Спасибо, Отец Симон."
Дурная привычка у брокера -- писать слово "отец" с заглавной буквы. Один только есть Отец, которого пристало так чествовать. Да еще и за чудо благодарит не Бога, а священника. Есть такие люди, которые думают, что Бог и Церковь -- одна большая контора, в которой за чудеса все вместе отвечают.
Ну да Бог с ним. Радуется Божьей воле, и хорошо. Правда, гадает почему-то по Ветхому Завету, хотя Симон не раз объяснял особенности учения своей конфессии, но это не так уже и важно. Все равно ответа подобное послание не предполагает.
Третье сообщение священник поначалу хотел удалить. Лотерея какая-то уведомляет о выигрыше. Вроде бы давно уже запретили подобные сообщения в коммуникаторах. Может, если бы сообщений было побольше, хотя бы десяток, то стер бы не читая, а так решил просмотреть сперва.
Правда, в этот момент запищал таймер. Отец Симон сбегал на кухню, торопливо слил воду, чиркнул ножом по пакету, вывалив рассыпчатую кашу на глубокую тарелку, и поспешил обратно в кабинет.
"ВСЕМИРНАЯ МЕЖЗВЕЗДНАЯ ЛОТЕРЕЯ
Здравствуйте, Семен Робертович!
Уведомляем Вас, что в результате 58-го розыгрыша Всемирной Межзвездной лотереи Вы стали одним из трехсот победителей. Чтобы подтвердить свою заявку, позвоните нам в течение недели по нижеуказанному телефону. Подробности Вы можете узнать на нашем сайте или по тому же телефону."
Странный какой-то розыгрыш. Имя перепутали, денег не пообещали и не потребовали. К тому же про Межзвездную лотерею отец Симон что-то раньше слышал. Вообще, новостями он не интересовался; может, действительно какая-то лотерея проводится, в которой не нужно даже регистрироваться, не говоря уже о том, чтобы платить за участие. Выигрыш можно на благо Церкви пустить, самому Симону деньги были совершенно не нужны.
Священник открыл на экране панель телефона и набрал номер, но пока что не лотереи, а своего знакомого в епархии. Секретарь Афанасий Вознесенский был человеком прогрессивным, активно интересовавшимся светской жизнью, вполне мог что-нибудь знать по этому поводу. Пришлось даже достать из ящика стола микрофон.
-- Да? -- раздался звучный, бархатный голос из встроенных в стену динамиков.
-- Здравствуй, Афанасий. Это тебя беспокоит Симон Хомутов.
-- Симон? -- удивился тот. -- Чем обязан?
-- Вопрос у меня один к тебе есть. Что ты знаешь по поводу Межзвездной лотереи? Мне пришло уведомление о выигрыше, но я твердо уверен, что никогда ни в одной лотерее не участвовал.
Повисло молчание, прерываемое хрипами от дыхания из колонок. Затем Афанасий все-таки ответил:
-- Любит тебя Бог, Симон. Есть такая лотерея. И заявку на тебя я самолично подаю перед каждым розыгрышем, раз в месяц. Ты же сам этого хотел?
-- Чего хотел? -- удивленно промолвил священник.
-- Миссионерского служения, -- пояснил Афанасий. -- Помнишь, мы с тобой говорили о миссионерстве, и ты сказал, чтобы я при случае поспособствовал твоему переводу куда-нибудь подальше от Москвы, где ты будешь более полезен? Вот тогда я, в частности, заполнил от твоего имени заявку на участие в лотерее.
-- Будь добр, объясни понятнее, Афанасий.
-- В этой лотерее разыгрываются места на космическом корабле. Каждый месяц три сотни новых поселенцев отправляются к дальним звездам на нашем корабле. А у тебя, таким образом, есть возможность стать первым духовным пастырем в новой колонии.
Симон был потрясен до основания души. Конечно же, он знал о первом контакте, перевернувшем в детстве все его представления о мире. Он помнил, как ООН договорилась с инопланетянами об аренде одного космического корабля. Тогда еще провели конкурс на лучшее название -- в итоге победило предложение называть его просто наш корабль, без кавычек и заглавных букв. Помнил Симон и сообщения об основании колонии в тридцати парсеках от Земли на планете Фауглиф, которую подобрали для землян услужливые инопланетяне. Однако с тех пор ажиотаж как-то стих, люди постепенно вернулись к другим темам разговоров, и такого поворота событий священник никак не мог ожидать.
-- И надеюсь, что выражу общее мнение епархии, если скажу: у тебя нет права отказываться от своего выигрыша, -- продолжил секретарь после соответствующей моменту паузы. -- Нашей Церкви очень нужна эта возможность заявить о себе. К тому же я не знаю более подходящего служителя для этой миссии, чем ты. Еще, конечно, будет предварительная проверка, в ходе которой отсеивается масса неподходящих людей, но у тебя есть все шансы проявить себя.
-- Понятно, -- произнес отец Симон с интонацией, которая совершенно противоречила смыслу сказанного. -- Мне нужно время на раздумья.
-- Не сомневаюсь, ты выберешь именно то, к чему всегда имел склонность, -- торжественно произнес Афанасий. -- Я оповещу тем временем его преосвященство. Он тоже будет в восторге, не сомневаюсь. Слава Иисусу Христу, Симон.
-- Во веки веков, Афанасий, -- машинально ответил священник, хотя у него и оставались еще вопросы к секретарю.
Раздался щелчок, и разговор завершился. Отец Симон глубоко вздохнул, зачерпнул ложкой кашу и прочувственно принялся ее поглощать, забыв даже об обычной благодарственной молитве. Надо было немного остыть, успокоиться, прежде чем принимать важное решение.
Покончив с едой и ополоснув посуду, священник заложил руки за спину и принялся расхаживать кругами по комнатам: из кухни в гостиную, из гостиной в кабинет и обратно. Так ему лучше всего думалось, а подумать было о чем.
Конечно, он думал не о собственной славе в качестве первого священника в дальнем космосе. Вопрос был и не в том, нужна ли ему эта миссия. Вопрос был только в том, достоин ли он представлять Церковь на другой планете. С колонией не могло быть постоянного сообщения, и ему придется быть там полноправным наместником. Епископом Фауглифским, не меньше.
От такой мысли Симон пришел в некоторое замешательство и торопливо произнес вслух слова молитвы. Не подобает слуге Церкви даже думать о таких суетных вещах.
Не хотелось и покидать свой приход: жизнь здесь была налажена, появились постоянные прихожане, которым нелегко будет привыкнуть к новому пастырю. Впрочем, этот аргумент тоже был из недостойных.
В одобрении епископа Московского Симон не сомневался. Его преосвященство Климент любил разные эпатажные формы прозелитства. Он собственноручно поддерживал конференцию в сети под броским именем "Спроси у епископа", присутствовал на церемониях открытия всевозможных музыкальных концертов и виртуальных порталов. В прошлом году и вовсе учудил, приняв участие в ралли в качестве штурмана. Это, конечно же, не оставалось без внимания журналистов, и по частоте упоминания в прессе благообразный красавец-епископ не уступал православному патриарху, чего, наверное, и добивался.
Только вот сам Симон не был склонен к показному. Были у него в жизни свои пятнадцать минут славы, хватило. Ему более всего нравилось разговаривать с прихожанами и прочими людьми наедине, глубоко и лично, так, чтобы каждого понять и к каждому подход индивидуальный найти. И ведь часто получалось: не зря перед тем, как стать священником, он работал в центре помощи инсайдерам -- людям, которые настолько обживались в компьютерной сети, что вовсе на улицу не выходили. А и зачем же им выходить, если работа на дому, деньги на счет исправно поступают, и все нужное можно заказать несколькими щелчками мыши. Многие были бы и рады с этим покончить, но сложно выйти на улицу и начать с людьми в лицо разговаривать, когда ты уже разучился дорогу переходить, да и физиономия опухла от обжорства и праздности. С такими вот Симон, тогда уже обращенный, но еще без сана, и имел дело. Домой к ним приходил, в эти полные грязных кружек, оберток и коробок клоаки, пропахшие застарелым потом, иногда прямо-таки силой заставлял мыться, убираться и по городу пешком ходить. Много тогда людей спас от окончательного разложения.
От этого воспоминания у Симона прибавилось решительности. Кто знает, что с людьми в дальней колонии происходит, среди других ландшафтов и в тесном контакте с неземлянами? Может, им помощь нужна еще больше, чем тем, кто в церковь в старомосковском переулке на службы приходит. Наверняка ведь, когда видишь другую разумную жизнь, кажется, что христианская вера -- это что-то дальнее, исключительно земное, будто Бог заканчивается родной Солнечной системой.
Да, решено. Людям нужно помогать. И если здесь, в Москве, найдется много желающих на этот удобный приход и эту замечательно расположенную церковную квартиру, то на Фауглифе заменить его некем.
Отец Симон придвинул микрофон и нажал курсором на номер телефона в сообщении. Через мгновение появилось меню, в котором он выбрал первый пункт - "Подтверждение заявки".
Ему немедленно ответила улыбающимся голосом записанная заранее девушка-оператор:
-- Здравствуйте! Поздравляем Вас с выигрышем в Межзвездной лотерее. Если Вы готовы к путешествию, то Вам необходимо в течение недели приехать в наш офис...
Поскольку голосовое сообщение дублировалось текстом, отец Симон выключил звук и записал адрес. Все-таки не зря он продлевал свой загранпаспорт в прошлом году, пригодилось. Видимо, документ нужен для того, чтобы до космодрома в Австралии доехать.
Все важные бумаги и удостоверения у Симона лежали в ящике серванта в гостиной. Достав старомодный бумажный паспорт и две пластиковых карточки, он залпом допил молоко и поспешил в офис лотереи. Все-таки улица Сенежская -- свет не ближний, ехать придется не меньше часа, а уже и так четыре часа пополудни.
От станции "Водный стадион" он доехал до места на новинке, только пару месяцев как введенной в строй: подземном скоростном автобусе. Домчался быстро: на лифте в туннель спускаться пришлось чуть ли не дольше, чем ехать три остановки.
Офис Межзвездной лотереи располагался в высоком здании синего стекла на самом верху, на тридцатом, что ли, этаже. Угрюмый охранник в просторном холле с фонтанами скользнул взглядом по бороде отца Симона, но ничего не сказал.
Нажав в лифте на кнопку с изображением двух планет, священник через минуту очутился в зале с черными стенами. На многочисленных панелях мониторов, развешенных на разной высоте, мелькали какие-то улыбающиеся люди, фиолетово-черные пейзажи, бетонные коробки домов. Видимо, это были рекламные ролики Межзвездной лотереи с видами Фауглифа.
К одному из мониторов отец Симон подошел поближе. На нем шевелилось существо, словно сплетенное из серебристых канатов и нитей. Эвлад, не иначе. Один из тех самых дружественных инопланетян. В детстве Симону казалось, что эвлады очень мерзко выглядят: не имеющие четких форм, со мгновенно вырастающими дополнительными конечностями, лишенные глаз или каких-то других заметных органов чувств. Теперь он воспринимал чужака просто как некоторое абстрактное произведение современного искусства. И главное, никакой слизи, так любимой авторами фантастических фильмов. Жаль, что во времена контакта было мало информации об эвладах, а когда ее стало больше, Симон увлекся другими вещами. Он отошел от панели и взглянул на другую стену.
А пейзажи, оказывается, были просто волшебные, глаз не отвести. Загадочно изогнутые скалы, нависающие над равниной буквами "Г", удивительные леса, где росли какие-то ажурные плоские деревья, сливающиеся в вышине вершинами в войлочную подушку, а главное, темное небо, испещренное, словно калейдоскоп, лунами и цветными облаками. Защемило в груди от удивительной необычности, сверхъестественности этих картин.
-- Здравствуйте, могу я вам помочь? -- вкрадчиво спросила через спрятанные за черным бархатом динамики секретарша, почти целиком скрытая за регистрационной стойкой.
Симон подошел поближе. Бронзовый загар с модным перламутрово-зеленым отливом молодой женщине шел, хотя и придавал ей слегка инопланетный вид, особенно в сочетании с хирургически измененным разрезом глаз. Ну да ничего особенного, сам Симон в результате естественного смешения рас и народов тоже выглядел не совсем стандартно.
-- Здравствуйте, -- скромно произнес священник. -- Я по поводу выигрыша в лотерею. Фамилия моя Хомутов, Симон Робертович.
-- Давно вас ждем, Симон Робертович, -- засверкала белоснежными зубами-имплантатами секретарша. -- Не поверите, в этом розыгрыше только двое выигравших из нашего офиса: вы и еще одна студентка из Пскова. Документы у вас собой, конечно же?
Симон молча положил паспорт, диплом и прочее на ворсистую поверхность стойки.
-- Надо же, какое у вас интересное лицо было без бороды, -- заявила секретарша, вглядевшись в фотографию на паспорте. -- И загар сразу гораздо лучше смотрится, естественнее. Правда, там вы и помоложе лет на шесть, это тоже важно, конечно. А так вы похожи то ли на священника, то ли на молодого ученого. Ой!
Как раз в этот момент на экране у секретарши высветилась заявка, составленная Афанасием Вознесенским, из которой явственно следовала справедливость обоих ее предположений.
-- Да, так вышло, что я по образованию математик, а по образу жизни -- слуга Церкви, -- пояснил отец Симон. -- А еще я на четверть или около того представитель племени йоруба, так что мой оттенок кожи имеет вполне естественное происхождение.
-- Потрясающе, -- восторженно уставилась на него секретарша. -- В первый раз вижу живого негра-священника. Ой, простите, пожалуйста!
Лицо девушки, скорее всего, покраснело, хотя искусственный загар надежно скрывал такие проявления чувств, и она зачем-то поправила идеально уложенные волосы, словно закрываясь рукой от священника.
-- Ничего страшного, -- вздохнул отец Симон. -- Давайте лучше побыстрее закончим формальности.
-- А я уже закончила, -- по-прежнему смущаясь, сообщила секретарша. -- Мне всего лишь нужно было убедиться в подлинности документов. Остальным занимается специалист по кадрам, но только он сегодня не принимает. Завтра приходите. Когда вам будет удобно?
-- В шесть вечера, -- чуть поразмыслив, ответил священник.
-- Очень хорошо, Федор Никитич будет доволен. Он специалист топ-уровня, работает сдельно и предпочитает делать это в темное время суток.
Отец Симон знал такую породу людей -- недаром в свое время сам работал выпускающим редактором с семи вечера до двух ночи. Однако фраза все равно получилась зловещей, будто по его душу собирались нанять убийцу.
-- Мне сюда же приходить? -- поинтересовался на прощание отец Симон.
-- Да, конечно. Меня здесь уже не будет, правда, но дежурный охранник вам откроет, я его предупрежу.
-- Спасибо, -- рассеянно промолвил отец Симон и направился к выходу.
Опять, конечно, массу вопросов не успел задать, подумалось в пустынном лифте. Ну да ладно, топ-специалист, вероятно, сможет лучше на них ответить.
Лифт двигался медленно, на всю стену в нем сияло чистейшее, без пылинки, зеркало, так что отец Симон волей-неволей присмотрелся к своему отражению. И действительно, может, ну ее, эту бороду, -- не по византийскому обряду ведь служить полагается. Правда, тогда выглядеть он будет слишком молодо и недостаточно благообразно, а что хуже того, для женщин соблазнительно. Симон знал в себе эту особенность, когда-то она его несказанно радовала, но потом не раз приносила неудобства. Лицо у него было заметно смуглое, оттенка кофе с молоком, но ни африканских толстых губ, ни какого-то особого еврейского носа он от предков не унаследовал, черты лица остались прямыми и правильными. Более того, зеленовато-серые глаза и прямые черные волосы выглядели просто насмешкой над генетическими теориями.
В кого он такой получился, родители затруднялись ответить. Роберт Сандиевич, правда, изучив семейные архивы жены, предполагал, что всему виной один-единственный предок с долей итальянской крови, затесавшийся в конце девятнадцатого века в хороший еврейский род, и даже фотографию его приводил в доказательство, хотя никакого особого сходства с Симоном на ней не наблюдалось.
Нет, все-таки нужно пока что оставить бороду. Разве что укоротить, чтобы напоминать не православного попа, а какого-нибудь средневекового героя из фильмов. К служителям других конфессий Симон относился в основном с дружелюбием, но все-таки предпочитал ясно обозначать свое особое служение самой достойной Церкви, в том числе и внешним обликом.
Мягко раскрылись двери офисной громады, и за каких-то две секунды священник успел почувствовать и распробовать три вида воздуха: офисный -- охлажденный, озонированный и кондиционированный; затем перегретый, словно в бане, и чуть отдающий резиной поток искусственного ветра между двумя рядами дверей; и, наконец, влажный и прохладный декабрьский московский воздух, для кого-то -- грязный и пыльный, а для Симона -- манящий и освежающий.
Он вздохнул полной грудью, ощутив прилив сил. Холодный ветер дул в спину -- попутный, значит. Настроение было замечательное, и священник поднял голову к небу, чтобы еще раз поблагодарить Создателя за тот удивительный мир, который у Него получился.
Участок затянутого облаками неба над головой окрасился в темно-зеленый цвет, на котором проступили логотип и название крупнейшего банка страны. Отец Симон в досаде опустил взгляд с небес на землю, увидел неподалеку павильон подземной остановки и немедленно направился обратно домой, размышляя о судьбе мира, в котором реклама вещей постепенно стала более важной, чем суть этих самых вещей.
По вечерам он, помимо бесед во всемирной сети, занимался самообразованием. Читал книги, самые разные, научно-популярные и художественные, древние и современные. Учил потихоньку разные языки -- лингвистические способности у отца Симона были незаурядные, и он после шести лет своих занятий мог худо-бедно объясниться на четырнадцати европейских языках, включая ирландский и исландский. Обязательно читал духовную и теологическую литературу, причем критически, выписывая в отдельный файл спорные места и пытаясь самостоятельно объяснить те или иные проблемы только через слова Христа и апостолов, не привлекая отцов Церкви и мрачных ветхозаветных пророков.
В этот раз он оставил фундаментальный труд Эммануила Корета напоследок, а пока что решил узнать побольше о колонии, в которую ему представляло поехать. В сети, естественно, обнаружился не один десяток сайтов, посвященных этой тематике.
Самый крупный и известный портал был немедленно отклонен отцом Симоном, поскольку главные его страницы переливались видеоизображениями и пестрели рекламой. Информационный мусор священник терпеть не мог.
Следующий сайт принадлежал комитету по контактам и колонизации при ООН. На нем, кстати, отец Симон обнаружил и свою фамилию в списке выигравших заявок лотереи. Здесь, однако, слишком неудобно были устроены страницы, и слишком много места было уделено каким-то формальным вещам.
А вот третий ресурс немедленно заинтриговал священника. Автором его был мультимиллионер Кеннет Ли, один из немногих, кто вернулся с Фауглифа обратно на Землю -- ему требовалась операция по пересадке почки. Это могло случиться только в первые годы колонизации, поскольку сразу после постройки в колонии медицинского центра был принят закон, запрещавший колонистам возвращаться на Землю при любых обстоятельствах.
Скорее всего, необходимость в этом законе была вызвана феноменальным успехом "возвращенца" на Земле. Кеннет Ли опубликовал целых три книги о шести месяцах своего пребывания в дальнем космосе, по которым вскоре были сняты фильмы, он постоянно приглашался в телепередачи и вскоре стал обладателем приличного состояния. Впрочем, по самому стилю портала отец Симон понимал, что дело было не столько в обстоятельствах, сколько в проницательности и уме самого Ли -- тот на любые темы писал очень умело, остро, да и сайт свой сделал сам, продемонстрировав отличное чувство стиля и меры.
Оказывается, на Фауглифе всегда прохладно и сухо -- никаких дождей, все время одинаковая влажность и перепады температуры незначительны. Вечный октябрь с вечно багровой растительностью.
Ничего съедобного для людей на Фауглифе не росло и не водилось, зато многие земные растения смогли приспособиться к внеземной почве, хотя и требовали регулярного полива. Для этого пришлось пробурить глубокие скважины к подземным морям, расположенным здесь на глубине около трехсот метров. Вместе с растениями прижились некоторые насекомые и птицы, и теперь неподалеку от колонии вырос целый обитаемый парк, правда, старательно огороженный, чтобы не допустить непоправимых изменений в экологии планеты.
Кислорода в воздухе было даже с избытком, а атмосферное давление, напротив, меньше, от этого и сил у людей было больше, и здоровье со временем у всех улучшалось. Местные бактерии также не представляли опасности для людей; как рассказывает Кеннет Ли, выброшенные вдали от колонии остатки еды за длительное время не сгнили и не испортились.
Фотографии, приведенные на сайте, были изумительны. Особенно красивы были местные леса, похожие немного на подводные коралловые заросли, и, конечно же, виды неба. Даже на Земле восход и закат никогда не перестанут радовать глаз и поражать великолепием; что же говорить о планете, где небо непрерывно изменяется, не повторяясь, то сверкая будто бы десятками прожекторов, то расцвечиваясь мягкими красками красных, сине-серых и светло-голубых облаков.
Листая разнообразные бытовые заметки, отец Симон вдруг наткнулся на одну недавнюю, поразившую его уже своим заголовком. Оказывается, в колонии был уже свой священник, да еще и методист! Впрочем, прочитав статью до конца, Симон успокоился. Содержание заметки сводилось к тому, что бывший священник по фамилии Левски был крайне недоволен тем, что в колонии стали известны подробности его биографии, и наотрез отказывался проводить службы, несмотря на просьбы и уговоры христианской общины колонии.
Значит, есть в колонии христианская община. Это уже очень хорошо. А то, что эти люди предложили священнику, утратившему сан, да еще и методисту, вести службы, говорит только о том, что христианская община ждет пастыря.
Отца Симона ждет, не иначе.
Священник вновь почувствовал трепетный внутренний холод -- то ощущение, которое сопровождает особенно поразительные хорошие новости, предвосхищение чего-то чудесного, что полностью изменит жизнь в лучшую сторону.
На этой ноте он закрыл окно сайта и обратился к книге Корета -- терпеливого, тщательнейшего теолога, одного немногих славных последователей старой католической философской традиции. Каждый параграф ее давался с большим усилием, хотя у Симона был открыт на широком экране и немецкий оригинал, и хороший русский перевод. Ничего, благие идеи стоят затраченных на их постижение усилий.
Отец Симон вставал очень рано, чтобы позавтракать и с упоением постоять подольше под душем, но на этот раз его умудрились разбудить звонком. Никаких мобильных телефонов и иных коммуникаторов священник не признавал, поэтому пришлось подниматься с кровати и подходить к компьютеру. Глаза он по-прежнему не открывал, даже не посмотрев, кто это звонит в такое время.
Голос был молодой, вроде бы энергичный, но при этом без всякой чрезмерности, без лишних звуков, напряжения и желания что-то продемонстрировать в интонациях. Очень необычный голос.
-- Доброе утро, Симон Робертович. Я вас разбудил?
-- Ничего страшного, я должен был проснуться через... -- священник открыл глаза и посмотрел на монитор, -- примерно через шесть минут. Вы по поводу лотереи?
-- Вам про меня уже рассказали? Это хорошо. Я всего лишь хотел узнать, возможно ли перенести встречу с шести вечера на более позднее время, хотя бы на семь? Мне нужно присутствовать на собрании по поводу назначения нового министра.
-- Да, у меня вечером нет столь важных дел, -- спокойно ответил священник. -- В семь меня тоже вполне устроит. До встречи, Федор Никитич.
Он повесил трубку, даже не дождавшись ответа.
Это было вызвано не столько раздражением по поводу неожиданного пробуждения, сколько трезвым расчетом. Отец Симон знал многие уловки и неожиданные "тесты", которые использовали в своей работе такие специалисты по кадрам. Этот звонок был комплексной проверкой разнообразных качеств, и Симон только что продемонстрировал стремление к сотрудничеству, способность быстро ориентироваться в ситуации и самостоятельность в отношениях с людьми, от которых зависит. Возможно, что-то еще, но это было самым важным.
Если бы он не повесил трубку, специалист начал бы уговаривать его перенести встречу на еще более позднее время. И ведь многие на месте Симона, возможно, уступили бы, подпав под магию слов о новом министре и не желая портить отношения с человеком, от которого зависело исполнение мечты. Все-таки опыт работы в самых разнообразных организациях не проходит даром, даже если не приносит больших денег и карьерного роста.
Впрочем, теперь Симон не работал, а служил. Причем служил достойнейшей из земных организаций, и в ее рядах -- самому Богу. Сегодня ему предстояло читать проповедь. Отец Симон делал это трижды в неделю, поскольку устав его Церкви никак не ограничивал в этом своих священников. Конечно, по воскресеньям людей собиралось значительно больше, но некоторые приходили послушать его в субботу или среду.
Эта проповедь будет особенной, и те десять или чуть больше человек, которые ее услышат, запомнят ее надолго. Симон даже еще не знал точно, о чем будет говорить, но за последний день он впитал в себя столько чувств и мыслей, что не сомневался в том, что речь его получится страстной, убедительной, заставляющей не только внимательно слушать, но и сопереживать, и вдохновляться.