Аннотация: Необычный священник необычной церкви направляется в первую земную космическую колонию. Хватит ли у него веры, чтобы продолжать свое служение?
1. НА ЗЕМЛЕ
Глава I
Священник прошелся вдоль деревянных скамей, посмотрев, не оставил ли кто из прихожан мусора на полу, закрыл на задвижки окна, запер кладовую, исповедальню и, наконец, саму церковь. Раньше это помещение служило магазином одежды, и замок на двери стоял электронный, но священник настоял, чтобы его сменили на выглядящий более уместно чугунный амбарный замок внушительных размеров. С ним, правда, приходилось повозиться, чтобы провернуть ключ на положенные четыре оборота, но священник воспринимал это как еще один обязательный ритуал богослужения.
Заставленный машинами переулок был, как обычно в это время, безлюден и недвижен. Лишь на фасаде близлежащего посольства развевался красочный флаг какой-то африканской страны. Оглянувшись и перекрестившись, священник перепрыгнул слякотную лужу между стеной дома и носами двух представительских автомобилей, и через пару секунд уже был внутри малозаметного подъезда.
Скучающая консьержка, аккуратная круглолицая старушка, лишь покосилась на вошедшего и вновь обратилась взглядом к цветастой ежедневной газете. Священника она не жаловала -- человек он тут был неуместный, небогатый, да еще и веры не той. Сама она ходила по воскресеньям в православную церковь за углом, ставила тонкие свечки за упокой души двоих мужей, родителей и сестры, а также одну побольше, чтобы у нелюбимого зятя все в порядке было с его строительным бизнесом и внуки с дочерью не бедствовали.
Священник быстрым бегом, перескакивая через ступеньки, взобрался на свой четвертый этаж, порыскал в карманах, нащупал магнитную карточку и сунул ее в узкую щель. Дверь мягко отошла. Вообще, он давно хотел сменить и этот замок, но все как-то не сподобился.
Жил он действительно не в роскоши, особенно по меркам исторического центра Москвы. Две комнаты -- гостиная и кабинет, простая деревянная мебель, минимум техники. Холодильник, скажем, и вовсе был анахронизмом -- без кнопок, с одним лишь переключателем температуры. Готовил священник себе сам, не столько из-за особого смирения, сколько из-за нежелания покидать лишний раз свое жилище возле церкви. Ел преимущественно постное -- тоже не по соображениям веры, а чтобы не беспокоить больной желудок. Сейчас, например, поставил вариться два пакета гречневой каши и налил себе полную пол-литровую кружку молока.
Священника звали Симон. Симон Робертович Хомутов. Это совершенно безвкусное сочетание имен появилось у него в результате нескольких примечательных событий.
Во-первых, он был на четверть африканец. Его дед Санди учился в России на медика, затем поиграл в футбол за подмосковные клубы низших дивизионов, женился на русской девушке, а когда стал не нужен даже корпоративным командам толстых пыхтящих банкиров, уехал насовсем в родную Нигерию, где, как выяснилось, у него обнаружилась вторая семья с двумя детьми. Тем не менее, Санди продолжал навещать свою русскую жену, исправно приезжал каждый август и привозил подарки, пока не погиб в пятьдесят один год в автокатастрофе в предместьях Лагоса.
Отец Симона, Роберт Сандиевич, взял себе в итоге девичью фамилию матери. Человеком он был южным, страстно увлекающимся, и к несчастью, одно из его увлечений пришлось на время, когда родился его первый сын. Роберт Сандиевич был счастливо женат на еврейке, но ее ортодоксальная семья никак не могла смириться, что их красавица-дочь вышла замуж за мулата. Чтобы показать тестю с тещей, что они его недооценивают, Роберт Сандиевич принял вскоре после свадьбы иудаизм, даже решившись на операцию. Сыну он тоже решил дать еврейское имя, вытащив наудачу листок с одним из сотни вариантов из традиционной черной шляпы. Симон, вспоминая об этом, часто внутренне ежился, понимая, что мог бы оказаться, скажем, Мордухаем. Интересно, как бы его тогда звали в школе.
Роберт Сандиевич тоже умер рано, и тоже в автокатастрофе -- разбился на МКАД из-за сердечного приступа у другого водителя. Это случилось душной июльской ночью, сразу после того, как его сын поступил в московский университет. Вдова, захватив младшую сестру Симона, уехала к успевшим к тому времени эмигрировать родителям в Эйлат, а он остался один в огромном городе. Деньги ему пересылали регулярно, трехкомнатная квартира в пределах Садового кольца тоже осталась в его распоряжении. Тот год он теперь уже почти и не помнил, а отдельные четкие воспоминания до сих пор приходилось изживать молитвой и усердным трудом. В частности, он на всю жизнь приобрел отвращение к крепкому алкоголю и запаху марихуаны.
Потом, конечно, рассудительные еврейские бабушка с дедушкой роскошную квартиру продали, а его содержание увеличили вдвое, чтобы он смог снимать себе что-нибудь более подходящее. Постепенно он стал жить все проще и проще, сменил два десятка специальностей, пока наконец не пришел к Богу, а затем и принял священство. Путь этот не был простым, скорее наоборот, но в настоящее время, в тридцать один год, Симон пребывал в очень ровном расположении духа и был по-своему счастлив.
Сейчас он занимался своим любимым делом -- общался с людьми через текстовый коммуникатор "Conny". Никаких видеокамер и микрофонов священник не признавал, полагая, что письменная речь куда яснее, а с теми, кто ей в должной мере не владеет, пока что рано разговаривать о духовных делах.
На этот раз, правда, никого в сети не было, лишь висели красными вопросительными знаками три сообщения. Отец Симон охотно консультировал людей по самым разным поводам, многие его виртуальные знакомые не предпринимали важных решений, не узнав мнения священника. Обратить в веру или хотя бы спасти от самоубийственного отчаяния за два года удалось немногих, но те несколько побед, которые на этом фронте одержал Симон, он считал самым важным достижением в своей жизни.
Так, посмотрим. Первое сообщение -- от Маши-Ариэль, с русалкой в углу. Милая девушка, очень скромная и тактичная, всегда начинает свои послания с извинений. Все время порывается исповедоваться, но эти исповеди быстро перерастают в длинные рассказы об одном и том же молодом человеке, который ее даже и не видел никогда.
"Извините, Симон, что отвлекаю от Ваших важных дел. Просто я опять пыталась с ним познакомиться под фотографией однокурсницы, и он опять согласился, мы договорились о встрече возле выхода из метро, а я теперь не знаю, что делать. Если я, как в прошлый раз, не приду, а только буду просто смотреть на него из окна, он же совсем расстроится, наверное? Как Вы думаете? Я еще хочу в этот раз проследить за ним до дома, а то так и не знаю, где он живет. Просто мне очень-очень хочется его увидеть. Я плохая, наверное, знаю, вы будете говорить, что это все греховно, но я ведь правда люблю его и если Ваш Бог -- это любовь, он же не будет сильно меня наказывать за это?"
Сколько же здесь слов "просто", а ведь ситуация-то сложная и запутанная. По-человечески Симону было жаль девушку, но тут не жалеть нужно, а помогать. Парня, к слову, совсем не жалко -- судя по тому, что Симон успел о нем узнать, ничего в нем особенно хорошего нет, а плохого хватает с избытком. Постоит на улице, не замерзнет.
В такие моменты Симон чувствовал себя не священником, а психотерапевтом, и в этой роли он себя, несмотря на весь свой опыт, чувствовал не особенно уверенно, скорее даже неуютно. Боялся повредить неосторожным словом. Впрочем, сейчас он собирался написать всего пару предложений, об остальном нужно будет поговорить позже.
"Нет, Маша, Бог не будет вас наказывать, хотя в каком-то смысле вы уже наказаны. Любите, это действительно свято, только попытайтесь разобраться, кого или что вы любите -- чужой ли образ в себе или настоящего другого человека, кому вы желаете добра в первую очередь -- себе или ему. Ваша ложь другим невинна и извинительна, но постарайтесь хотя бы не лгать самой себе."
Ничего ведь и не сказал по существу, укорил сам себя священник. Хотя здесь по-настоящему помочь может лишь время или какая-то совершенная случайность. Даст Бог, девушка найдет себе более подходящего человека и обретет с ним счастье. Может, кто-то и может становиться лучше от чистой, безответной и бескорыстной любви, но это требует особого склада характера, которого отец Симон в Маше-Ариэль не наблюдал.
Ладно, перейдем ко второму сообщению. Это Подлипчук. Тоже любопытная личность: двумя жизнями живет. Днем -- серьезный бизнесмен, на бирже акции покупает-продает, а вечером красит лицо белым и в каких-то подвальных клубах играет жуткую, бесформенную музыку. Вопросы, правда, задает в основном глупые, но человек по-своему неплохой. Отец Симон полагал раньше, что брокер -- один из тех, кто со священником ради экзотики хочет пообщаться, но Подлипчук уже полгода как продолжал присылать сообщения чуть ли не каждый день.
"Отец Симон, не поверите, вчера нужно было решение серьезное принять, и мне Библия помогла. Книги не было, я решил по файлу погадать. Прокрутил колесиком и ткнул пальцем в монитор. Выпал стих "И пошел он другою дорогою и не пошел обратно тою дорогою, которою пришел в Вефиль". Вот я и отменил сделку. А сегодня оказалось, что огромных убытков избежал. По-моему, чудо настоящее. Я даже помолился в благодарность. Спасибо, Отец Симон."
Дурная привычка у брокера -- писать слово "отец" с заглавной буквы. Один только есть Отец, которого пристало так чествовать. Да еще и за чудо благодарит не Бога, а священника. Есть такие люди, которые думают, что Бог и Церковь -- одна большая контора, в которой за чудеса все вместе отвечают.
Ну да Бог с ним. Радуется Божьей воле, и хорошо. Правда, гадает почему-то по Ветхому Завету, хотя Симон не раз объяснял особенности учения своей конфессии, но это не так уже и важно. Все равно ответа подобное послание не предполагает.
Третье сообщение священник поначалу хотел удалить. Лотерея какая-то уведомляет о выигрыше. Вроде бы давно уже запретили подобные сообщения в коммуникаторах. Может, если бы сообщений было побольше, хотя бы десяток, то стер бы не читая, а так решил просмотреть сперва.
Правда, в этот момент запищал таймер. Отец Симон сбегал на кухню, торопливо слил воду, чиркнул ножом по пакету, вывалив рассыпчатую кашу на глубокую тарелку, и поспешил обратно в кабинет.
"ВСЕМИРНАЯ МЕЖЗВЕЗДНАЯ ЛОТЕРЕЯ
Здравствуйте, Семен Робертович!
Уведомляем Вас, что в результате 58-го розыгрыша Всемирной Межзвездной лотереи Вы стали одним из трехсот победителей. Чтобы подтвердить свою заявку, позвоните нам в течение недели по нижеуказанному телефону. Подробности Вы можете узнать на нашем сайте или по тому же телефону."
Странный какой-то розыгрыш. Имя перепутали, денег не пообещали и не потребовали. К тому же про Межзвездную лотерею отец Симон что-то раньше слышал. Вообще, новостями он не интересовался; может, действительно какая-то лотерея проводится, в которой не нужно даже регистрироваться, не говоря уже о том, чтобы платить за участие. Выигрыш можно на благо Церкви пустить, самому Симону деньги были совершенно не нужны.
Священник открыл на экране панель телефона и набрал номер, но пока что не лотереи, а своего знакомого в епархии. Секретарь Афанасий Вознесенский был человеком прогрессивным, активно интересовавшимся светской жизнью, вполне мог что-нибудь знать по этому поводу. Пришлось даже достать из ящика стола микрофон.
-- Да? -- раздался звучный, бархатный голос из встроенных в стену динамиков.
-- Здравствуй, Афанасий. Это тебя беспокоит Симон Хомутов.
-- Симон? -- удивился тот. -- Чем обязан?
-- Вопрос у меня один к тебе есть. Что ты знаешь по поводу Межзвездной лотереи? Мне пришло уведомление о выигрыше, но я твердо уверен, что никогда ни в одной лотерее не участвовал.
Повисло молчание, прерываемое хрипами от дыхания из колонок. Затем Афанасий все-таки ответил:
-- Любит тебя Бог, Симон. Есть такая лотерея. И заявку на тебя я самолично подаю перед каждым розыгрышем, раз в месяц. Ты же сам этого хотел?
-- Чего хотел? -- удивленно промолвил священник.
-- Миссионерского служения, -- пояснил Афанасий. -- Помнишь, мы с тобой говорили о миссионерстве, и ты сказал, чтобы я при случае поспособствовал твоему переводу куда-нибудь подальше от Москвы, где ты будешь более полезен? Вот тогда я, в частности, заполнил от твоего имени заявку на участие в лотерее.
-- Будь добр, объясни понятнее, Афанасий.
-- В этой лотерее разыгрываются места на космическом корабле. Каждый месяц три сотни новых поселенцев отправляются к дальним звездам на нашем корабле. А у тебя, таким образом, есть возможность стать первым духовным пастырем в новой колонии.
Симон был потрясен до основания души. Конечно же, он знал о первом контакте, перевернувшем в детстве все его представления о мире. Он помнил, как ООН договорилась с инопланетянами об аренде одного космического корабля. Тогда еще провели конкурс на лучшее название -- в итоге победило предложение называть его просто наш корабль, без кавычек и заглавных букв. Помнил Симон и сообщения об основании колонии в тридцати парсеках от Земли на планете Фауглиф, которую подобрали для землян услужливые инопланетяне. Однако с тех пор ажиотаж как-то стих, люди постепенно вернулись к другим темам разговоров, и такого поворота событий священник никак не мог ожидать.
-- И надеюсь, что выражу общее мнение епархии, если скажу: у тебя нет права отказываться от своего выигрыша, -- продолжил секретарь после соответствующей моменту паузы. -- Нашей Церкви очень нужна эта возможность заявить о себе. К тому же я не знаю более подходящего служителя для этой миссии, чем ты. Еще, конечно, будет предварительная проверка, в ходе которой отсеивается масса неподходящих людей, но у тебя есть все шансы проявить себя.
-- Понятно, -- произнес отец Симон с интонацией, которая совершенно противоречила смыслу сказанного. -- Мне нужно время на раздумья.
-- Не сомневаюсь, ты выберешь именно то, к чему всегда имел склонность, -- торжественно произнес Афанасий. -- Я оповещу тем временем его преосвященство. Он тоже будет в восторге, не сомневаюсь. Слава Иисусу Христу, Симон.
-- Во веки веков, Афанасий, -- машинально ответил священник, хотя у него и оставались еще вопросы к секретарю.
Раздался щелчок, и разговор завершился. Отец Симон глубоко вздохнул, зачерпнул ложкой кашу и прочувственно принялся ее поглощать, забыв даже об обычной благодарственной молитве. Надо было немного остыть, успокоиться, прежде чем принимать важное решение.
Покончив с едой и ополоснув посуду, священник заложил руки за спину и принялся расхаживать кругами по комнатам: из кухни в гостиную, из гостиной в кабинет и обратно. Так ему лучше всего думалось, а подумать было о чем.
Конечно, он думал не о собственной славе в качестве первого священника в дальнем космосе. Вопрос был и не в том, нужна ли ему эта миссия. Вопрос был только в том, достоин ли он представлять Церковь на другой планете. С колонией не могло быть постоянного сообщения, и ему придется быть там полноправным наместником. Епископом Фауглифским, не меньше.
От такой мысли Симон пришел в некоторое замешательство и торопливо произнес вслух слова молитвы. Не подобает слуге Церкви даже думать о таких суетных вещах.
Не хотелось и покидать свой приход: жизнь здесь была налажена, появились постоянные прихожане, которым нелегко будет привыкнуть к новому пастырю. Впрочем, этот аргумент тоже был из недостойных.
В одобрении епископа Московского Симон не сомневался. Его преосвященство Климент любил разные эпатажные формы прозелитства. Он собственноручно поддерживал конференцию в сети под броским именем "Спроси у епископа", присутствовал на церемониях открытия всевозможных музыкальных концертов и виртуальных порталов. В прошлом году и вовсе учудил, приняв участие в ралли в качестве штурмана. Это, конечно же, не оставалось без внимания журналистов, и по частоте упоминания в прессе благообразный красавец-епископ не уступал православному патриарху, чего, наверное, и добивался.
Только вот сам Симон не был склонен к показному. Были у него в жизни свои пятнадцать минут славы, хватило. Ему более всего нравилось разговаривать с прихожанами и прочими людьми наедине, глубоко и лично, так, чтобы каждого понять и к каждому подход индивидуальный найти. И ведь часто получалось: не зря перед тем, как стать священником, он работал в центре помощи инсайдерам -- людям, которые настолько обживались в компьютерной сети, что вовсе на улицу не выходили. А и зачем же им выходить, если работа на дому, деньги на счет исправно поступают, и все нужное можно заказать несколькими щелчками мыши. Многие были бы и рады с этим покончить, но сложно выйти на улицу и начать с людьми в лицо разговаривать, когда ты уже разучился дорогу переходить, да и физиономия опухла от обжорства и праздности. С такими вот Симон, тогда уже обращенный, но еще без сана, и имел дело. Домой к ним приходил, в эти полные грязных кружек, оберток и коробок клоаки, пропахшие застарелым потом, иногда прямо-таки силой заставлял мыться, убираться и по городу пешком ходить. Много тогда людей спас от окончательного разложения.
От этого воспоминания у Симона прибавилось решительности. Кто знает, что с людьми в дальней колонии происходит, среди других ландшафтов и в тесном контакте с неземлянами? Может, им помощь нужна еще больше, чем тем, кто в церковь в старомосковском переулке на службы приходит. Наверняка ведь, когда видишь другую разумную жизнь, кажется, что христианская вера -- это что-то дальнее, исключительно земное, будто Бог заканчивается родной Солнечной системой.
Да, решено. Людям нужно помогать. И если здесь, в Москве, найдется много желающих на этот удобный приход и эту замечательно расположенную церковную квартиру, то на Фауглифе заменить его некем.
Отец Симон придвинул микрофон и нажал курсором на номер телефона в сообщении. Через мгновение появилось меню, в котором он выбрал первый пункт - "Подтверждение заявки".
Ему немедленно ответила улыбающимся голосом записанная заранее девушка-оператор:
-- Здравствуйте! Поздравляем Вас с выигрышем в Межзвездной лотерее. Если Вы готовы к путешествию, то Вам необходимо в течение недели приехать в наш офис...
Поскольку голосовое сообщение дублировалось текстом, отец Симон выключил звук и записал адрес. Все-таки не зря он продлевал свой загранпаспорт в прошлом году, пригодилось. Видимо, документ нужен для того, чтобы до космодрома в Австралии доехать.
Все важные бумаги и удостоверения у Симона лежали в ящике серванта в гостиной. Достав старомодный бумажный паспорт и две пластиковых карточки, он залпом допил молоко и поспешил в офис лотереи. Все-таки улица Сенежская -- свет не ближний, ехать придется не меньше часа, а уже и так четыре часа пополудни.
От станции "Водный стадион" он доехал до места на новинке, только пару месяцев как введенной в строй: подземном скоростном автобусе. Домчался быстро: на лифте в туннель спускаться пришлось чуть ли не дольше, чем ехать три остановки.
Офис Межзвездной лотереи располагался в высоком здании синего стекла на самом верху, на тридцатом, что ли, этаже. Угрюмый охранник в просторном холле с фонтанами скользнул взглядом по бороде отца Симона, но ничего не сказал.
Нажав в лифте на кнопку с изображением двух планет, священник через минуту очутился в зале с черными стенами. На многочисленных панелях мониторов, развешенных на разной высоте, мелькали какие-то улыбающиеся люди, фиолетово-черные пейзажи, бетонные коробки домов. Видимо, это были рекламные ролики Межзвездной лотереи с видами Фауглифа.
К одному из мониторов отец Симон подошел поближе. На нем шевелилось существо, словно сплетенное из серебристых канатов и нитей. Эвлад, не иначе. Один из тех самых дружественных инопланетян. В детстве Симону казалось, что эвлады очень мерзко выглядят: не имеющие четких форм, со мгновенно вырастающими дополнительными конечностями, лишенные глаз или каких-то других заметных органов чувств. Теперь он воспринимал чужака просто как некоторое абстрактное произведение современного искусства. И главное, никакой слизи, так любимой режиссерами фантастических фильмов. Жаль, что во времена контакта было мало информации об эвладах, а когда ее стало больше, Симон увлекся другими вещами. Он отошел от панели и взглянул на другую стену.
А пейзажи, оказывается, были просто волшебные, глаз не отвести. Загадочно изогнутые скалы, нависающие над равниной буквами "Г", удивительные леса, где росли какие-то ажурные плоские деревья, сливающиеся в вышине вершинами в войлочную подушку, а главное, темное небо, испещренное, словно калейдоскоп, лунами и цветными облаками. Защемило в груди от удивительной необычности, сверхъестественности этих картин.
-- Здравствуйте, могу я вам помочь? -- вкрадчиво спросила через спрятанные за черным бархатом динамики секретарша, почти целиком скрытая за регистрационной стойкой.
Симон подошел поближе. Бронзовый загар с модным перламутрово-зеленым отливом молодой женщине шел, хотя и придавал ей слегка инопланетный вид, особенно в сочетании с хирургически измененным разрезом глаз. Ну да ничего особенного, сам Симон в результате естественного смешения рас и народов тоже выглядел не совсем стандартно.
-- Здравствуйте, -- скромно произнес священник. -- Я по поводу выигрыша в лотерею. Фамилия моя Хомутов, Симон Робертович.
-- Давно вас ждем, Симон Робертович, -- засверкала белоснежными зубами-имплантатами секретарша. -- Не поверите, в этом розыгрыше только двое выигравших из нашего офиса: вы и еще одна студентка из Пскова. Документы у вас собой, конечно же?
Симон молча положил паспорт, диплом и прочее на ворсистую поверхность стойки.
-- Надо же, какое у вас интересное лицо было без бороды, -- заявила секретарша, вглядевшись в фотографию на паспорте. -- И загар сразу гораздо лучше смотрится, естественнее. Правда, там вы и помоложе лет на шесть, это тоже важно, конечно. А так вы похожи то ли на священника, то ли на молодого ученого. Ой!
Как раз в этот момент на экране у секретарши высветилась заявка, составленная Афанасием Вознесенским, из которой явственно следовала справедливость обоих ее предположений.
-- Да, так вышло, что я по образованию математик, а по образу жизни -- слуга Церкви, -- пояснил отец Симон. -- А еще я на четверть или около того представитель племени йоруба, так что мой оттенок кожи имеет вполне естественное происхождение.
-- Потрясающе, -- восторженно уставилась на него секретарша. -- В первый раз вижу живого негра-священника. Ой, простите, пожалуйста!
Лицо девушки, скорее всего, покраснело, хотя искусственный загар надежно скрывал такие проявления чувств, и она зачем-то поправила идеально уложенные волосы, словно закрываясь рукой от священника.
-- Ничего страшного, -- вздохнул отец Симон. -- Давайте лучше побыстрее закончим формальности.
-- А я уже закончила, -- по-прежнему смущаясь, сообщила секретарша. -- Мне всего лишь нужно было убедиться в подлинности документов. Остальным занимается специалист по кадрам, но только он сегодня не принимает. Завтра приходите. Когда вам будет удобно?
-- В шесть вечера, -- чуть поразмыслив, ответил священник.
-- Очень хорошо, Федор Никитич будет доволен. Он специалист топ-уровня, работает сдельно и предпочитает делать это в темное время суток.
Отец Симон знал такую породу людей -- недаром в свое время сам работал выпускающим редактором с семи вечера до двух ночи. Однако фраза все равно получилась зловещей, будто по его душу собирались нанять убийцу.
-- Мне сюда же приходить? -- поинтересовался на прощание отец Симон.
-- Да, конечно. Меня здесь уже не будет, правда, но дежурный охранник вам откроет, я его предупрежу.
-- Спасибо, -- рассеянно промолвил отец Симон и направился к выходу.
Опять, конечно, массу вопросов не успел задать, подумалось в пустынном лифте. Ну да ладно, топ-специалист, вероятно, сможет лучше на них ответить.
Лифт двигался медленно, на всю стену в нем сияло чистейшее, без пылинки, зеркало, так что отец Симон волей-неволей присмотрелся к своему отражению. И действительно, может, ну ее, эту бороду, -- не по византийскому обряду ведь служить полагается. Правда, тогда выглядеть он будет слишком молодо и недостаточно благообразно, а что хуже того, для женщин соблазнительно. Симон знал в себе эту особенность, когда-то она его несказанно радовала, но потом не раз приносила неудобства. Лицо у него было заметно смуглое, оттенка кофе с молоком, но ни африканских толстых губ, ни какого-то особого еврейского носа он от предков не унаследовал, черты лица остались прямыми и правильными. Более того, зеленовато-серые глаза и прямые черные волосы выглядели просто насмешкой над генетическими теориями.
В кого он такой получился, родители затруднялись ответить. Роберт Сандиевич, правда, изучив семейные архивы жены, предполагал, что всему виной один-единственный предок с долей итальянской крови, затесавшийся в конце девятнадцатого века в хороший еврейский род, и даже фотографию его приводил в доказательство, хотя никакого особого сходства с Симоном на ней не наблюдалось.
Нет, все-таки нужно пока что оставить бороду. Разве что укоротить, чтобы напоминать не православного попа, а какого-нибудь средневекового героя из фильмов. К служителям других конфессий Симон относился в основном с дружелюбием, но все-таки предпочитал ясно обозначать свое особое служение самой достойной Церкви, в том числе и внешним обликом.
Мягко раскрылись двери офисной громады, и за каких-то две секунды священник успел почувствовать и распробовать три вида воздуха: офисный -- охлажденный, озонированный и кондиционированный; затем перегретый, словно в бане, и чуть отдающий резиной поток искусственного ветра между двумя рядами дверей; и, наконец, влажный и прохладный декабрьский московский воздух, для кого-то -- грязный и пыльный, а для Симона -- манящий и освежающий.
Он вздохнул полной грудью, ощутив прилив сил. Холодный ветер дул в спину -- попутный, значит. Настроение было замечательное, и священник поднял голову к небу, чтобы еще раз поблагодарить Создателя за тот удивительный мир, который у Него получился.
Участок затянутого облаками неба над головой окрасился в темно-зеленый цвет, на котором проступили логотип и название крупнейшего банка страны. Отец Симон в досаде опустил взгляд с небес на землю, увидел неподалеку павильон подземной остановки и немедленно направился обратно домой, размышляя о судьбе мира, в котором реклама вещей постепенно стала более важной, чем суть этих самых вещей.
По вечерам он, помимо бесед во всемирной сети, занимался самообразованием. Читал книги, самые разные, научно-популярные и художественные, древние и современные. Учил потихоньку разные языки -- лингвистические способности у отца Симона были незаурядные, и он после шести лет своих занятий мог худо-бедно объясниться на четырнадцати европейских языках, включая ирландский и исландский. Обязательно читал духовную и теологическую литературу, причем критически, выписывая в отдельный файл спорные места и пытаясь самостоятельно объяснить те или иные проблемы только через слова Христа и апостолов, не привлекая отцов Церкви и мрачных ветхозаветных пророков.
В этот раз он оставил фундаментальный труд Эммануила Корета напоследок, а пока что решил узнать побольше о колонии, в которую ему представляло поехать. В сети, естественно, обнаружился не один десяток сайтов, посвященных этой тематике.
Самый крупный и известный портал был немедленно отклонен отцом Симоном, поскольку главные его страницы переливались видеоизображениями и пестрели рекламой. Информационный мусор священник терпеть не мог.
Следующий сайт принадлежал комитету по контактам и колонизации при ООН. На нем, кстати, отец Симон обнаружил и свою фамилию в списке выигравших заявок лотереи. Здесь, однако, слишком неудобно были устроены страницы, и слишком много места было уделено каким-то формальным вещам.
А вот третий ресурс немедленно заинтриговал священника. Автором его был мультимиллионер Кеннет Ли, один из немногих, кто вернулся с Фауглифа обратно на Землю -- ему требовалась операция по пересадке почки. Это могло случиться только в первые годы колонизации, поскольку сразу после постройки в колонии медицинского центра был принят закон, запрещавший колонистам возвращаться на Землю при любых обстоятельствах.
Скорее всего, необходимость в этом законе была вызвана феноменальным успехом "возвращенца" на Земле. Кеннет Ли опубликовал целых три книги о шести месяцах своего пребывания в дальнем космосе, по которым вскоре были сняты фильмы, он постоянно приглашался в телепередачи и вскоре стал обладателем приличного состояния. Впрочем, по самому стилю портала отец Симон понимал, что дело было не столько в обстоятельствах, сколько в проницательности и уме самого Ли -- тот на любые темы писал очень умело, остро, да и сайт свой сделал сам, продемонстрировав отличное чувство стиля и меры.
Оказывается, на Фауглифе всегда прохладно и сухо -- никаких дождей, все время одинаковая влажность и перепады температуры незначительны. Вечный октябрь с вечно багровой растительностью.
Ничего съедобного для людей на Фауглифе не росло и не водилось, зато многие земные растения смогли приспособиться к внеземной почве, хотя и требовали регулярного полива. Для этого пришлось пробурить глубокие скважины к подземным морям, расположенным здесь на глубине около трехсот метров. Вместе с растениями прижились некоторые насекомые и птицы, и теперь неподалеку от колонии вырос целый обитаемый парк, правда, старательно огороженный, чтобы не допустить непоправимых изменений в экологии планеты.
Кислорода в воздухе было даже с избытком, а атмосферное давление, напротив, меньше, от этого и сил у людей было больше, и здоровье со временем у всех улучшалось. Местные бактерии также не представляли опасности для людей; как рассказывает Кеннет Ли, выброшенные вдали от колонии остатки еды за длительное время не сгнили и не испортились.
Фотографии, приведенные на сайте, были изумительны. Особенно красивы были местные леса, похожие немного на подводные коралловые заросли, и, конечно же, виды неба. Даже на Земле восход и закат никогда не перестанут радовать глаз и поражать великолепием; что же говорить о планете, где небо непрерывно изменяется, не повторяясь, то сверкая будто бы десятками прожекторов, то расцвечиваясь мягкими красками красных, сине-серых и светло-голубых облаков.
Листая разнообразные бытовые заметки, отец Симон вдруг наткнулся на одну недавнюю, поразившую его уже своим заголовком. Оказывается, в колонии был уже свой священник, да еще и методист! Впрочем, прочитав статью до конца, Симон успокоился. Содержание заметки сводилось к тому, что бывший священник по фамилии Левски был крайне недоволен тем, что в колонии стали известны подробности его биографии, и наотрез отказывался проводить службы, несмотря на просьбы и уговоры христианской общины колонии.
Значит, есть в колонии христианская община. Это уже очень хорошо. А то, что эти люди предложили священнику, утратившему сан, да еще и методисту, вести службы, говорит только о том, что христианская община ждет пастыря.
Отца Симона ждет, не иначе.
Священник вновь почувствовал трепетный внутренний холод -- то ощущение, которое сопровождает особенно поразительные хорошие новости, предвосхищение чего-то чудесного, что полностью изменит жизнь в лучшую сторону.
На этой ноте он закрыл окно сайта и обратился к книге Корета -- терпеливого, тщательнейшего теолога, одного немногих славных последователей старой католической философской традиции. Каждый параграф ее давался с большим усилием, хотя у Симона был открыт на широком экране и немецкий оригинал, и хороший русский перевод. Ничего, благие идеи стоят затраченных на их постижение усилий.
Отец Симон вставал очень рано, чтобы позавтракать и с упоением постоять подольше под душем, но на этот раз его умудрились разбудить звонком. Никаких мобильных телефонов и иных коммуникаторов священник не признавал, поэтому пришлось подниматься с кровати и подходить к компьютеру. Глаза он по-прежнему не открывал, даже не посмотрев, кто это звонит в такое время.
Голос был молодой, вроде бы энергичный, но при этом без всякой чрезмерности, без лишних звуков, напряжения и желания что-то продемонстрировать в интонациях. Очень необычный голос.
-- Доброе утро, Симон Робертович. Я вас разбудил?
-- Ничего страшного, я должен был проснуться через... -- священник открыл глаза и посмотрел на монитор, -- примерно через шесть минут. Вы по поводу лотереи?
-- Вам про меня уже рассказали? Это хорошо. Я всего лишь хотел узнать, возможно ли перенести встречу с шести вечера на более позднее время, хотя бы на семь? Мне нужно присутствовать на собрании по поводу назначения нового министра.
-- Да, у меня вечером нет столь важных дел, -- спокойно ответил священник. -- В семь меня тоже вполне устроит. До встречи, Федор Никитич.
Он повесил трубку, даже не дождавшись ответа.
Это было вызвано не столько раздражением по поводу неожиданного пробуждения, сколько трезвым расчетом. Отец Симон знал многие уловки и неожиданные "тесты", которые использовали в своей работе такие специалисты по кадрам. Этот звонок был комплексной проверкой разнообразных качеств, и Симон только что продемонстрировал стремление к сотрудничеству, способность быстро ориентироваться в ситуации и самостоятельность в отношениях с людьми, от которых зависит. Возможно, что-то еще, но это было самым важным.
Если бы он не повесил трубку, специалист начал бы уговаривать его перенести встречу на еще более позднее время. И ведь многие на месте Симона, возможно, уступили бы, подпав под магию слов о новом министре и не желая портить отношения с человеком, от которого зависело исполнение мечты. Все-таки опыт работы в самых разнообразных организациях не проходит даром, даже если не приносит больших денег и карьерного роста.
Впрочем, теперь Симон не работал, а служил. Причем служил достойнейшей из земных организаций, и в ее рядах -- самому Богу. Сегодня ему предстояло читать проповедь. Отец Симон делал это трижды в неделю, поскольку устав его Церкви никак не ограничивал в этом своих священников. Конечно, по воскресеньям людей собиралось значительно больше, но некоторые приходили послушать его в субботу или среду.
Эта проповедь будет особенной, и те десять или чуть больше человек, которые ее услышат, запомнят ее надолго. Симон даже еще не знал точно, о чем будет говорить, но за последний день он впитал в себя столько чувств и мыслей, что не сомневался в том, что речь его получится страстной, убедительной, заставляющей не только внимательно слушать, но и сопереживать, и вдохновляться.
Глава II
Проповедь действительно удалась. Пожилой профессор в коричневом пиджаке подошел после службы к кафедре и поблагодарил Симона за отличное выступление. Вообще, этот профессор приходил в церковь регулярно, но очень часто морщился и уходил во время проповеди, не дожидаясь причастия. Признаться, такое поведение нередко смущало священника, и тем приятнее была эта похвала от самого своего сурового слушателя.
Он, как всегда, направился после службы в исповедальню, но прихожане один за другим прощались и уходили без желания покаяться в своих грехах. Последний из них, высокий худой мужчина с блестящим лбом и высокими залысинами, около минуты постоял рядом с исповедальней, затем махнул рукой, что-то проговорил сам себе и поспешно покинул церковь.
Симон не был особенно удивлен этим поведением. Он бывал на службах дальних церквей, лежащих в стороне от метрополии Москва-Нижний Новгород. Там и прихожан было не в пример больше, и очереди на исповедь выстраивались огромные. Здесь же, в центре столицы, в церковь чаще всего заходили туристы и прочие случайные прохожие -- даже если они и оставались на всю службу, то после нее старались поскорее уйти, словно сделали что-то предосудительное.
Вскоре священник вернулся в свою квартиру. В привычной комнате сразу стало немного не по себе: появилось ощущение, что скоро большую часть этих вещей придется здесь оставить навсегда. Грустное, щемяще-тревожное ощущение.
Конечно, все самое нужное уместится в одной сумке. В первую очередь он предполагал взять несколько вечных датапластин с книгами и иным духовным наследием. С другой стороны, про размер медиафонда колонии все без исключения отзывались с восхищением, там должно было быть все, что может интересовать Симона. Может быть, стоило взять какую-то одежду, хотя и в ней не было недостатка на Фауглифе. Для служб тоже не нужно много утвари, особенно если проводить их по новому, минимальному обряду, заменяя вино и просфоры чем получится.
В нижнем ящике шкафа у него хранились предметы, которые он никогда не доставал. Всякое барахло, на посторонний взгляд, -- потрескавшиеся кружки, какие-то мятые кассовые чеки, запачканные фотографии неинтересных пейзажей. Он сознательно оставил от прошлой жизни лишь дальние отблески, непонятные никому другому знаки, которые были связаны с теми или иными людьми и событиями. И еще более сознательно не возвращался к ним, словно оставив ту другую жизнь вместе с вещами в этом ящике. Сейчас он не знал, что будет правильнее: оставить все эти воспоминания здесь, на Земле, или взять их с собой в дальний космос.
Остальной багаж, наверное, можно было бы заполнить Евангелиями и крестами для новообращенных. Сам Симон бумажные книги не особенно любил, но и он никогда не читал Священное Писание с экрана. Многие же другие люди, даже далекие от религии, в отсутствие иных развлечений могли бы предпочесть любой электронной литературе главную книгу в мягком переплете из искусственной кожи. Известно же, что странные представления о христианстве вызваны в первую очередь тем, что люди не читают Евангелие, полагая, что и так знают, что там написано. Правда, зачастую даже во время чтения они видят там лишь собственные представления, игнорируя нелегкое истинное содержание.
Недолго думая, отец Симон нашел сайт известного поставщика церковных товаров и сделал там довольно крупный заказ. Деньги он платил свои, хотя мог бы, конечно же, воспользоваться поддержкой миссионерского фонда; однако его состояние и так было слишком велико для скромного священника. Он давно собирался перечислить все свои сбережения Церкви, но что-то, вероятнее всего, манера епископата тратить деньги, постоянно его останавливало.
А вообще, осталось ведь всего три недели до отправления космического корабля. Нужно будет разрешить еще немало вопросов: попрощаться с родными, препоручить достойному человеку свой приход. Да и работы еще много, стоит поторопиться.
Удачно получилось, что с намеченными на этот день планами священник покончил как раз тогда, когда настало время выезжать на собеседование. В итоге он прибыл в офис на Сенежской улице ровно без пяти семь.
Дежурный охранник, увлеченно игравший на маленьком экранчике в онлайн-преферанс, даже не взглянул на позднего гостя, но стеклянные двери все же отворил.
-- Проходите в кабинет направо по коридору, -- раздался голос из динамиков, как только отец Симон переступил порог приемной.
Пожав плечами, священник направился к широким двойным дверям, распахнул их и замер в удивлении.
В просторном зале было совершенно темно, лишь одно кожаное кресло у ближней стены освещалось тусклым рассеянным светом. Рядом стоял низкий черный стол на шести ножками, на котором располагались стеклянный стакан и бутылка кислородной воды. Самого специалиста по кадрам не было видно, но можно было предположить, что он сидел в дальнем конце комнаты, наблюдая за посетителем.
-- Садитесь, Симон Робертович, -- раздался голос из угла. -- Не удивляйтесь, просто мне нравится проводить собеседования именно так. У меня чувствительные глаза, поэтому я предпочитаю темные помещения. И закройте за собой дверь, пожалуйста.
Священник выполнил просьбу, а затем присел на край кресла, держа спину прямо и положив руки на колени.
-- Я буду задавать вам вопросы, а вы просто отвечайте на них. Вполне возможно, некоторые мои слова покажутся вам странными или неуместными; в этом случае не обижайтесь, это всего лишь часть моей работы. Не нужно ничего придумывать, у меня уже собрано по вам достаточно информации. Волноваться тоже не стоит -- если бы вы нам совершенно не подходили, до собеседования бы дело не дошло.
-- Понятно, -- подтвердил священник.
-- Хорошо. Итак, как звали вашего деда по отцовской линии?
-- Санди Олатунджи. Среднего имени я не помню, -- признался Симон.
-- Кристофер, -- напомнил специалист. -- Вам известно, что он был дважды судим в Нигерии за двоеженство и неуплату налогов?
-- Нет, -- удивленно произнес священник.
-- Верю. Теперь такой вопрос: что вам известно о судьбе Анны Андреевской?
Симон побледнел и не сразу нашел подходящие слова:
-- Я работал в центре социальной помощи, когда это случилось. Она покончила с собой.
-- Мне известно, что именно вы общались с ней в рамках оказания помощи в течение нескольких недель.
-- Да, это моя вина, -- на выдохе признался Симон. -- Я часто об этом вспоминаю.
-- Что случилось после этого?
-- Я уволился с работы и два месяца не выходил из дома. Потом справился с этим благодаря помощи своего духовного наставника отца Виктора и начал помогать людям, которые, как и я сам, не решались покинуть свои комнаты по тем или иным причинам.
-- Значит, стресс вызывает у вас сильную депрессию? -- спокойно спросил таинственный Федор Никитич.
-- Теперь я стал сильнее, -- сдержанно ответил священник. -- У меня стало больше веры.
-- Допустим.
Симон понял, что означали эти вопросы. Специалист демонстрировал то, что знает о нем все и даже больше, чем он сам. Дальше должны были начаться вопросы по существу.
-- Знаете, Симон Робертович, ваша биография выглядит очень необычно, -- начал произносить заученные слова Федор Никитич. -- Много ярких деталей, которые с трудом складываются в единое целое. Вот зачем вам, человеку состоявшемуся, который нашел свое признание и доволен своей работой, отправляться куда-то в дальний космос?
-- Вы, я думаю, просто не видите разницы между тем, что вы называете "работой" и моим родом занятий. А ведь она есть, причем немалая. Мое дело -- не источник дохода и не способ самореализации. Это мой образ жизни, способ существования на земле. Если смотреть с этой точки зрения, то любому станет понятно, что миссия нести слово Божье в дальний космос куда важнее для человека, выбравшего путь священника, чем какие-то там земные удобства. И потом, Федор Никитич, ваше выражение "состоявшийся человек" тоже не про меня. Соревнования, например, считаются состоявшимися, когда уже закончены и результаты объявлены. Я смею надеяться, что я еще не закончился как человек.
-- Сильно сказано, Симон Робертович, -- все тем же бесстрастным, вечно усталым голосом произнес специалист. -- Знали бы вы, какие глупости отвечают мне на этот вопрос. Один смотрел в детстве "Звездные войны" и мечтает встретиться с прототипами персонажей, другой ищет на Фауглифе своего пропавшего дедушку... Ладно, продолжим. Как вы полагаете, что думают о вашей кандидатуре представители Ватикана и Русской православной церкви?
-- Православная церковь безоговорочно ее отвергает, католическая призывает тщательно все взвесить, -- не задумываясь, ответил священник.
-- Вы проницательны, Симон Робертович. Именно так и обстоит дело. Еще есть мусульмане, которые и вовсе грозят прекратить участие в программе, если вы полетите на Фауглиф. Впрочем, в руководстве программы очень многим было бы спокойнее, если бы так и произошло. Расскажите мне об основных положениях своей конфессии, как вы их понимаете. Начнем с названия.
-- Я служу Евангельской церкви Нового Завета, -- привычными словами ответил священник.
-- Значит, вы -- евангелист?
-- Нет. В просторечии нас обычно называют неокатоликами.
-- Продолжайте рассказ, мне интересно.
-- Мы не признаем авторитета любых библейских слов, за исключением слов самого Христа, переданных евангелистами и апостолами. В частности, Ветхий Завет для нас не является священной книгой, а лишь только памятником культуры, необходимым для правильного понимания некоторых реалий Нового Завета. Мы не говорим, что Ветхий Завет ложен или что ложны могут быть слова апостолов -- просто мы настаиваем на том, что эти тексты написаны людьми и воспринимать их как божественное откровение нельзя. Поэтому, в целом следуя канонам католической церкви, мы по-другому проводим службы и заостряем внимание на других вопросах и другом осмыслении доктрин.
-- То есть и в сотворение мира за семь дней вы не верите?
-- За семь эпох, если точнее, -- поправил Симон. -- Я верю. Почему бы не представить, что мир создавался не сразу, а в течение нескольких этапов?
-- Понятно. И псалмы, значит, не исполняете?
-- Нет. У нас в целом очень простые службы. Мы переняли лишь самое необходимое: проповедь, таинства крещения, причастия и исповеди. Все остальное допустимо, но совершенно не обязательно.
-- Хорошо. Как другие церкви относятся в вашей и к вам в частности, мне известно. А как вы относитесь к ним?
-- Епископу Клименту нравится считать, что наша церковь -- более ревностное дитя католицизма. Мы в определенных рамках даже признаем авторитет Папы. В целом мы стараемся поддерживать добрососедские, что ли, отношения с христианами других конфессий. У нас существует определенное сотрудничество с некоторыми протестантскими общинами. Православная церковь, к сожалению, считает неокатоликов чуть ли не зловредной сектой.
-- Да, ровно так они и считают. К нам обращался митрополит Лаврентий с подобным заявлением. Оказывается, вы имеете некоторую известность в церковных кругах. Люди митрополита рассказывали про вас всякие неприятные истории, но подтверждения им мы не нашли. Пойдем дальше. Принимают ли священники вашей церкви обет безбрачия?
-- Только в добровольном порядке.
-- А что касается вас?
-- Я дал этот обет, -- пристально всмотрелся в темноту зала Симон, пытаясь различить выражение лица собеседника.
-- Известны ли вам демографические правила комиссии по колонизации?
-- Нет.
-- Не более четверти колонистов должны представлять устойчивые пары мужчина-женщина, а также их дети не старше шести лет. И не более десяти процентов -- люди, не способные по тем или иным причинам дать потомства. Например, гомосексуалисты, лица, страдающие некоторыми заболеваниями, женщины после определенного возраста. Понимаете, что целибат также переводит вас в эту категорию?
-- Вы ошибаетесь, если думаете, что я принял этот обет без долгих предварительных размышлений. Следование ему я считаю более важным, чем даже возможность отправиться на другую планету.
-- Что ж, мне нравится, как вы себя позиционируете, Симон Робертович, -- по-прежнему безо всякой определенной интонации произнес специалист по кадрам. -- И манера общения ваша тоже нравится. Скажу по секрету, что пару лет тому назад под моим влиянием была отклонена кандидатура украинского православного священника. Чуть большой скандал не разразился. А что поделаешь, если он за полчаса разговора умудрился меня чуть ли не анафеме предать? Настолько нетерпимые люди отвергаются при любых прочих обстоятельствах.
-- В некоторых вопросах я достаточно нетерпим, -- твердо произнес Симон. -- Но в любом случае я предпочитаю говорить с людьми, а не ругаться с ними, и слушать их, а не затыкать им рот.
-- По-видимому, так и есть, -- без эмоций согласился специалист. -- Теперь несколько обязательных вопросов. В качестве кого вы видите себя в колонии? Какие у вас есть полезные профессиональные навыки? Вы должны понимать, что быть, как сейчас, только и исключительно священником у вас не получится.
-- Думаю, мой послужной список вам известен. Но я бы предпочел работать в первую очередь с людьми. Могу быть учителем математики, раз там есть дети, да и в других областях моих знаний будет достаточно. Я слышал, в колонии некоторые люди приобретают новые специальности, так что я мог бы учить не только детей. Если же это невозможно, то я готов заниматься любой не требующей специальной квалификации физической работой, желательно на свежем воздухе.
-- Мы предполагали, что вы сможете работать в научном центре колонии.
-- Мне не особенно бы хотелось заниматься такой прикладной математикой. Не лежит душа к этому, как выяснилось.
-- Мы это учтем. Вы действительно свободно владеете тремя языками, не считая русского?
-- Немецким и шведским немного хуже, давно не было практики. Английский знаю. Могу еще на нескольких языках более-менее объясниться.
-- Это, конечно, плюс, -- протяжно, слегка нараспев проговорил специалист, постучав пальцами по чему-то деревянному. -- А вы змей боитесь? В смысле не ядовитых, а любых. В руки брать их можете?
-- У меня была знакомая, обожавшая змей, так что я не раз держал их в руках. Не могу сказать, что испытываю к ним какую-то особенную симпатию, но определенная эстетическая привлекательность в змеях есть.
-- Может, тогда лягушек не любите? Или пауков?
-- Только некоторых насекомых и подобных существ, -- честно признался Симон. -- Тараканов, червяков. Но тоже умеренно. В руки взять противно, но смотреть, скажем, на них могу, если понадобится. Единственные, кого не выношу, -- богомолы. Омерзительные создания.
-- Вы понимаете, почему я задаю эти вопросы?
-- Мне придется иметь дело с эвладами. Но они выглядят в моих глазах существенно симпатичнее богомолов.
-- Эвлады-то, конечно, поприятнее будут... -- задумчиво произнес специалист, явно нарочно не заканчивая свою фразу. -- Впрочем, в колонии есть и должности, где вовсе не нужно общаться с неземлянами. Ладно, закончим пока что наш разговор.
-- Так быстро? -- изумился священник. -- Вы же почти ничего и не узнали?
-- Ошибаетесь, Симон Робертович. Новых фактов вы мне, естественно, почти не сообщили, разве что про богомолов рассказали. Зато я очень много узнал о вашем характере. А вы должны понимать, что это решающий фактор.
-- И больше собеседований не будет?
-- Нужно будет документы оформить, конечно. Но в целом, когда я представлю отчет и будет окончательно вынесено решение, можете начинать готовиться к путешествию. Говорю вам открыто, у меня нет причин отвергать вашу кандидатуру. Если бы возникли вопросы, возможно, понадобились бы психологические тесты или что-то еще. Но вопросов у меня нет.
-- Никаких медицинских процедур не будет?
-- У вас же хранится образец крови в медбанке. Проверку на отсутствие аллергии к фауглифскому воздуху провели уже очень давно. А звездолеты эвладов не предъявляют каких-то особых требований к здоровью пассажиров. Возьмите, кстати, брошюру будущего колониста со столика. Там вы найдете ответы на многие вопросы, которые хотите сейчас мне задать.
Священник мог бы поклясться, что когда он зашел, на столе никакой брошюры не было. Видимо, скрытый в темноте специалист нажал во время их беседы какую-то кнопочку, и сработал бесшумный подъемник. Интересно, когда, после каких слов? Что могло окончательно убедить этого странного человека?
Симон налил себе полный стакан воды и медленно, аккуратными ровными глотками выпил его до дна. Федор Никитич не шевелился и молчал, выжидая, когда посетитель наконец уйдет. Не хотел, видимо, чтобы его увидели. Священнику такое поведение этого приверженца тьмы показалось забавным, он даже нарочно помедлил, прежде чем встать с удобного кресла. Впрочем, не стоило обижать человека, демонстрируя, что заметил его слабость.
-- Прощайте, Федор Никитич, -- произнес отец Симон уже у дверей. -- Храни вас Бог.
Специалист по кадрам ответил что-то совершенно невразумительное, окончательно подорвав в глазах священника свой авторитет специалиста высокого уровня. Хотя, наверное, можно очень хорошо разбираться в людях, даже обладая множеством недостатков в общении. Самые лучшие критики, как известно, получаются из тех, у кого совершенно нет таланта в выбранной для критики области.
Все формальности действительно были улажены быстро. Даже слишком быстро. Универсальную визу сделали уже через три дня, а через неделю епископат прислал нового человека в приход.
Немолодой отец Анатолий, прибывший из Тулы, всячески извинялся, что вынужден беспокоить Симона, однако в церковной квартире обосновался почти сразу же, разложив вещи из двух чемоданов по всей гостиной.
Новый священник был невысок и в целом невелик, но круглый живот у него выдавался вперед, словно у беременной. Вскоре по квартире разнесся густой запах жареного лука -- отец Анатолий любил не только поесть, но и поготовить. А совсем уже поздней ночью новый сосед развесил на дверцы шкафов выстиранные майки с вытянутыми воротниками и прочую свою одежду, видимо, оказавшись не в силах установить в стиральной машине режим полного просушивания.
Поняв, что подобное соседство неблагоприятно скажется на его внутреннем состоянии, глубокой ночью отец Симон покинул квартиру, забрав с собой лишь вещи, которые он планировал перевезти на Фауглиф. В их числе была и картонная коробка с воспоминаниями -- Симон слишком живо представил, как поверх его вещей отец Анатолий накидает разнообразного грязного хлама. Он даже не стал запирать дверь, оставив связку ключей висеть на крючке, -- пусть грабителей отпугивает храп нового хозяина квартиры.
Гостиница неподалеку была приятна во всех отношения, учитывая, что Симон мог позволить себе в течение оставшихся двух недель тратить деньги не считая.
Оставив чемоданы у самого входа в номер, он улегся на роскошное шелковое покрывало и стал разглядывать узоры рельефа на потолке, пытаясь составить себе какой-то осмысленный план дальнейших действий.
Во-первых, можно было отправиться в так называемый центр знакомства в той же Австралии, где будущие колонисты должны были общаться между собой и привыкать друг к другу. Однако эту идею священник уже однажды отверг и не хотел возвращаться к ней вновь. Странно тратить последние дни на Земле на людей, которых будешь обречен видеть до скончания жизни.
Во-вторых, можно было предпринять большое путешествие, чтобы посмотреть на места, где всегда мечталось побывать. Иначе ведь он так и проживет свою жизнь, не увидев каньонов и фьордов, вулканов и айсбергов.
Он не успел продолжить свой мысленный список: слишком ясно и четко представилось в голове единственное место, куда действительно стоило приехать. Правда, к возвышенным чувствам примешивалась и более простая радость. Все-таки в Израиле жил не только Иисус, там проживали еще и его, Симона, собственные родные. Страна небольшая, даже от приморского Эйлата на самом юге до Иерусалима почти что рукой подать.
Еще, правда, послезавтра днем назначена была прощальная торжественная аудиенция с его преосвященством. Наверное, телевидение прибудет, журналистов полный зал набьется -- если кто и забудет, епископ сам напомнит. А ведь у будущего колониста за все эти дни лишь однажды взяли интервью, и то, судя по всему, по случайности, не сумев сделать сюжет о ком-то другом. К пятьдесят восьмому розыгрышу Межзвездной лотереи весь шум вокруг колонизации уже практически утих, и новости о ней помещали в самом низу списка статей, где-нибудь между театральной хроникой и достижениями науки.
Нахлынул вдруг поток какого-то усталого, застарелого раздражения по отношению к епископу Клименту. Почему вообще этот недалекий и тщеславный человек думает, что служит Богу? Суетится, пыжится, всячески пытается раздуться в чужих глазах. Зачем? И почему вообще из такого числа достойных священников именно этот вознесся вдруг на кафедру?
Отходил от таких вспышек чувства Симон быстро, укоряя сам себя за несдержанность в мыслях. Эти ведь были особенно греховными. Дело не в гневе, дело в гордыне. И не в гордыне его преосвященства, а его, Симона, собственной, которая побуждает его мимоходом причислять себя к когорте достойных. А тут еще и вспомнилась мысль великого писателя: зачастую ведь святые были людьми великими, а понтифики -- самыми посредственными; однако по многим вопросам правыми оказывались вовсе не святые, а самые обычные люди, стоящие во главе Церкви. Может, епископ Климент тоже делает что-то по сути очень правильное, просто с небольшой дистанции это сложно оценить.
Земля Обетованная встретила Симона ослепляющей, тягостной жарой и светлыми коренастыми кубами зданий аэропорта, напоминавших грубые жилища живших здесь некогда народов. Никакие сверхсовременные экраны и автоматические носильщики не могли сгладить этого ветхозаветного впечатления.
Оставив вещи около мощного кондиционера в номере небольшой гостиницы, священник решил предпринять первую из своих поездок. Что-то мешало ему немедленно отправиться к древним святыням. Как когда-то заметил его наставник отец Фредрик, Бог, конечно же, ходил во плоти по палестинским землям, но ведь в конце концов он их оставил.
Вместо этого Симон поехал на комфортабельном магнитопоезде к своей сестре, жившей в маленьком южном поселке на берегу моря. За все удобства пришлось платить отсутствием окон в поезде -- в самом деле, зачем кому-то могло понадобиться разглядывать стены подземного тоннеля на скорости в триста километров в час?
Сосед по купе сначала пытался играть в какую-то игру на карманном компьютере, а потом все-таки решил начать беседу с попутчиком, пожаловавшись по-английски:
-- Представляете, здесь нет сети. Совсем. Никакой.
-- Магнитная подушка мешает, не иначе, -- ответил Симон уже по-русски, бросив взгляд на клавиатуру компьютера соседа.
-- Вы знаете русский? -- с заметным облегчением произнес попутчик. -- Здорово. Я не очень-то люблю разговаривать на других языках. Вы, наверное, здесь, в Израиле, живете?
-- Нет, просто приехал к родственникам.
-- А, понятно-понятно. Меня Степаном зовут.
Сосед протянул к священнику пухлую руку, поросшую темно-рыжими волосами. После продолжительного рукопожатия отец Симон назвал свое имя.
-- Нет, через "с", на русский манер. Я все-таки в Москве родился.
-- Так ты не еврей? -- очень удивленно спросил попутчик.
-- Не совсем.
-- Не совсем еврей -- это совсем не еврей, -- глубокомысленно изрек сосед, после чего замолчал, уставившись куда-то на стену, где могло бы располагаться окно, а вместо этого находилось зеркало.
-- А вы по какому поводу здесь? -- решил продолжить светскую беседу Симон.
-- На конференцию приехал, -- немного оживился Степан. -- Буду делиться профессиональными достижениями.
-- В какой же области?
-- Я дизайнер уток.
-- Чего? -- приподнял брови Симон.
-- Ну уток. Которые крякают. На самом деле я специалист по птеродизайну широкого профиля, но эта конференция посвящена исключительно уткам. И, без ложной скромности, в настоящий момент я один из ведущих специалистов в мире.
Широкое лицо рыжего Степана начало просто-таки лучиться самодовольством, он раскраснелся и даже немного подхрюкивал в конце фраз.
-- И что же вы с ними делаете? -- улыбаясь, задал вопрос Симон. -- А главное, зачем?
-- Выводим новые породы, генетически модифицируем, даем разные препараты. Красим и стрижем, в конце концов. Получаются разные симпатичные существа симпатичных расцветок. Я, например, тесно работаю с "Диснеем", выводил для них белых утят с разноцветными головами.