"Дежа вю - явление из разряда неизмеримого: может быть мимолётным, а может и разрушающе-оглушающим..."
(Вячеслав Кайдашов, студент факультета социологии Государственного университета имени академика Сахарова)
Для следователя милиции Соколов был слишком внимателен, терпелив, предупредителен и тщедушен. Его первый пациент на сегодняшний день, Лёша, был безразличен ко всему тому, что его окружало и не сумел раскусить нетрадиционного характера следователя милиции; как раскусил - понял, что, до тех пор, пока следователь Соколов представляет перед ним ораны внутренних дел, опасность с этой стороны ему не грозит.
- Она сказала, что заберет заявление, если ты оставишь её дочь в покое, - сказал Соколов, беспорядочно чередуя карандаш меж своих сжатых пальцев. Задумчиво понаблюдав за этими завораживающими действиями, Леша прочистил горло и поинтересовался:
- А если не оставлю?
- Посадят. Я посажу, - уточнил Соколов.
- За что? - удивился Лёша.
- За совращение.
- Светка - совершеннолетняя. Ей уже семнадцать лет...
Соколов вздохнул, прикрыл на секунду уставшие грустные глаза.
- Её мать спит с полковником милиции, - сообщил он, переполненным терпением голосом.
- С полковником? - переспросил Лёша; хмуря лоб, попытался припомнить Светкиного отца.
- Не-ет. - убежденно протянул он. - Её мать спит с этим, как его... ВАЛТОРНЕСТОМ! - вдруг выкрикнул Лёша и захохотал, запрокинув голову. Чуть вместе со стулом не упал.
- Замужняя баба может спать не только с мужем, - заметил следователь и смеяться Лёша перестал. В кабинет к Соколову его привели из камеры предварительного заключения; ночь в КПЗ может заставить поверить в то, что замужние женщины действительно могу спать не только с мужьями, особенно если муж - валторнетист.
- Послушай: ты - здоровый, молодой и умный мужик, - заговорил Соколов. - Зачем тебе всё это нужно?
Если бы на его месте сидел кто-то другой, Лёша не поверил бы в искренность сказанного. Но на месте следователя Соколова сидел следователь Соколов и, к счастью, никто его заменять не собирался.
- Ни фига она мне не сделает, - хмуро заметил Лёша.
Пришла пора удивляться следователям милиции.
- Отчего ж не сделает?
- Это мой Город.
- Что?
- Город, в котором я живу - это мой Город, - повторил Лёша, предвидя реакцию на свои слова. Соколов криво усмехнулся.
- Ты бандит? - спросил он.
- Нет. Я писатель, - ответил Леша.
- А "крыша" у тебя есть?
- Нет. С полковниками милиции я не сплю, - Лёша стремительно встал со стула. - Я согласен. Давайте заявление...
Он взял со стола серый лист бумаги, исписанный крупным широким почерком. Ладонь с волосастыми пальцами прихлопнула лист к столу.
- Да бросьте, - сказал Лёша. - Это уже стало традицией...
Размахивая заявлением в воздухе, как будто оно недавно было написано чернилами и не успело просохнуть, Лёша шёл по коридору, приветствуя прибывающих на службу сотрудников четырнадцатого отделения милиции. Он имел здесь успех - отнюдь не как писатель.
Распахнув наружную дверь, Лёша выглянул в пасмурное октябрьское утро, дверь тут же захлопнул, подошёл к пуленепробиваемому стеклу, за которым во весь рот зевал дежурный.
- Извините, а другого выхода у вас здесь ещё не сделали? - осведомился Лёша; узнав о неизбежном, вздохнул и вышел на крыльцо.
На лавочке, предусмотрительно постелив газету, его ждала Лена. Бывшая жена. Немногим старше Лёши. Когда-то вместе учились - в этом "когда-то" и поженились. Расставив руки в стороны, словно в нелепой мольбе, Леша сошёл в объятия бывшей жены, сделав скорбное лицо: "Здравствуй, ягодка моя!" Нельзя сказать, что она, сломя голову, бросилась ему навстречу, но обняла в ответ. Лёша подумал, стоит ли хохмить, что-нибудь вроде: "О, у тебя сиськи выросли!", решил, что не стоит.
Лена что-то сказала.
- М?..
- Опять двадцать пять, - повторила она.
- Мг...
В своей памяти Лёша попытался вызвать некий пароль взамен скучного "давным-давно", или "когда-то..."
- Есть хочешь? - спросила Лена.
Нет, здесь кормят... Мне, вообще-то, на работу пора, - Лёша вздохнул, оторвался отбывшей жены с заметным сожалением, потёр щетину на лице. Взгляд Лена немедленно остановился на офсетном листе.
- Что это?
- Стихи, - сказал Лёша, торопливо сунув заявление в карман пальто. - О вечном. Муза посетила в КПЗ. Давай ты меня вечером покормишь - мне сейчас на работу. И стихи заодно почитаю. Если захочешь...
Пожалуй, пасмурное осеннее утро может порадовать лишь того, кто провёл ночь в отделении милиции, - Лёша радовался, радовался как ребёнок. Расставшись с женой, у него вышел "циферблат" - и далее:
...на циферблате лет,
назад, назад я стрелку передвину...
Галя сама виновата. Галя - это сестра Лены, и ещё мать Светы, и ещё жена валторнетиста, который не знает, что его жена спит с полковником милиции. Безбашенная, взбаламошенная баба, по мнению Лёши. Со дня рождения дочери не знала, куда её пристроить - такая деятельная и взбаламошенная Галя. Ничего хорошего в родственниках жены Лёша не видел с самого начала - особенно то, что они живут в одном с ним городе. Половина всех телефонных звонков принадлежала Гале. Цепкая её рука настигала молодую семью во всех снимаемых ими квартирах. Приз самого частого гостя также доставался ей. Казалось, без её участия солнце не могло самостоятельно подняться над горизонтом - вот за то, что Леша знал, что это только кажется, Галя его и не любила. Другие-то думали, что так оно и есть на самом деле! Галя - и та в это верила! Разубедилась только, когда узнала, что муж её младшей сестры переспал с её дочерью, - как хотите, так и разбирайтесь во всем этом бедламе. От таких раскладов у следователя Соколова начинали блестеть глаза и потеть ладони; это не прекратилось даже тогда, когда Лёша на пальцах доказал ему, что кровосмешения во всей этой канители нет и в помине.
Любовь к родной дочери была относительной. С Галей приключилась какая-то история с медицинскими терминами, в которой Лёша мало что понял, ещё меньше запомнил, понял только, что Гале нужно было, или рожать, или сколачивать самой себе деревянный ящик, да покрасивее, чтоб не стыдно было ехать в нём по улицам города в то место, где не суетятся, не дышат, и уж подавно не подают заявлений в милицию
Сильно развернёшься при таком выборе?
Оказалось - сильно. Молодая семья из Лёши и Лены были последней инстанцией, куда Галя могла определить своего ребёнка; с племянницей Лёша познакомился, когда ей было лет девять, может и меньше. Тихая, может быть даже слишком для своего возраста девочка, сидела, и молча смотрела большими карими глазами на старания Лёши за пишущей машинкой - и ждала маму. Примерно в таком же возрасте сам Лёша впитывал в себя, как губка, впечатления внешнего мира - впечатления, но не знания; должно быть, это и привело его, в своё время, на кафедру филологии Университета имени академика Сахарова. Он сохранил в себе это свойство, применяя его к месту и не к месту, но тщательно оберегал от постороннего вмешательства; а когда появилась Лена, плюс родственники жены, то есть родственники Лены, то есть теперь и его родственники, он не мог написать и строчки, потому что рядом с ним ребёнок с большими карими глазами тихо страдал, ожидая свою маму...
Однажды Лёша не выдержал. Тот период должен был остаться в памяти Светланы как "Весёлые Каникулы с Дядей Лёшей". Целую неделю он водил её по зоопаркам, планетариям, студенческим театрам, даже дискотеку показал. Лёша всё ждал, когда Галя не выдержит сама, прозреет, поймёт, что видеться со своим ребёнком после одиннадцати вечера несколько неестественно; поймёт - и сдастся, прекратит, или хотя бы сократит свою бесполезную, безостановочную деятельность, понятную только ей одной.
Галя и правда сдалась. Но сдавалась она по-своему. Месяц от неё не было ни слуху, ни духу. Даже телефон молчал. Такое бывало и раньше, беспокоиться никто не собирался. Лёша мимоходом придумал несколько приколов, Лена делала вид, что обижается...
А потом, ранней весною, Лёша стал абсолютно положительным героем - почти сразу же после того, как встретил племянницу Светку, несправедливо получившую двойку по биологии...
Контора, где Лёша числился непонятно кем, была в курсе, откуда он пришел на работу и по какой причине. Его не трогали. Даже Диана Романовна. Раньше выгнала бы в три шеи, за одну только небритость, или отсутствие галстука, а сейчас - вы только послушайте: "Алексей, будьте любезны сбросить ноги со стола... Премного благодарна!" На всякий случай Леша выпросил пудреницу у секретарши Зои, - чтобы вовремя замечать появления Дианы и снимать ноги со стола, но все, кто появлялся в конторе, спрашивали: "Лёша, а на фига тебе пудреница?" и тут же принимались насвистывать "Го-лу-ба-я лу-на-а-а..!"
Мало кто заметил, что он сначала устроился в офисном кресле, а потом уже снял пальто; совершив всё это в обратном порядке, Лёша отправился в редакцию, не сказав никому и слова о своих планах...
Редактор в издательстве был невнимателен, нетерпелив и мало предупредителен - как мент, честное слово! Внешний вид и внутреннее состояние молодого писателя нисколько его не смущали; менторским дребезжащим тоном редактор вещал:
- ... Поймите, семнадцать лет - это далеко от скандальности. Разве может привлечь читателя секс в семнадцать лет? Ну, пусть двенадцать, пятнадцать, в конце концов, но и это уже без пяти минут банальность!
- Без проблем, - откровенно безразлично сказал Лёша. - Двенадцать, пятнадцать, десять, двадцать... пусть главный герой спит с новорожденным младенцем. Любой каприз!
- Да, кстати, - редактор зашелестел страницами блокнота. - Вы определились с названием?
- Ну конечно! - бодро воскликнул Лёша.
- И..?
- "Нате, подавитеся!"
- Простите, не понял, - промямлил редактор; по лицу было видно, что не понял, мог бы и промолчать.
- Извините, у меня был тяжёлый день, - Лёша улыбнулся оправдательно и подхалимно. - Оставим прежнее...
- Значит "Чертополох"?
- Значит "Чертополох", - кивнул Леша.
- ... и подумайте над возрастом героини...
- Я подумаю, - пообещал Лёша, вставая со стула.
- И - маленькая неувязочка, небольшая деталь, ваши данные - для налоговой...
Подняв глаза к потолку, Лёша порылся во внутреннем кармане пальто, выудил узкую визитку, на которой значилось:
"Вот ведь подача, - думал он, покидая издательство, - для литературы семнадцать лет - это скучно, а на нары человека посадить - в самый раз...". Липовых визиток него был полный карман. В Университете это называли "пропагандой мечты" - раздача визиток с липовыми именами, фамилиями и адресами. Лена считала это остаточным явлением детства. Галя - "белой горячкой". Мнения исчерпались - жаль, что никто не спросил мнения у Лёши.
Обычно к подъезду, где находилась его квартира (после развода Лена вернулась в родительские аппаратменты, оставив ему удел скитаться по чужим квартирам), Лёша подходил, пересекая двор по диагонали; задолго до его появления, за многие годы местные жители микрорайона вытоптали солидную тропу, автомобилем можно было проехать. В этот день Лёша почему-то изменил традиции: задумался на секунду у края чрезмерно выступающего бордюра, и двинулся по тротуару вдоль дома, всеми силами игнорируя подростковую виноватость и грусть, поджидавшие его в сердце двора, около наполовину вкопанных в землю тракторных покрышек.
Проще игнорировать несущийся поезд, став прямо на рельсы.
Она вскарабкалась на него по всем семейным правилам, перебросив вперёд кокетливый школьный рюкзачок. Если семнадцатилетнего подростка на себе Лёша мог пережить и жить как-то дальше, то рюкзачок ударил его прямо в живот, сбив дыхание.
- Здравствуй, Света, - прохрипел он.
- Приве-ет! - сказала она прямо в его ухо.
- Как мама? Не болеет? - немного подсадив девочку, он пошел дальше.
- Не знаю, - сказала Света, ткнувшись губами в воротник его пальто. - Я её со вчерашнего дня не встречала...
- Ты в неплохой команде...
- Чего?
- Не "чего", а "что". Ты в неплохой команде, - повторил Лёша. - Я её тоже со вчерашнего вечера... Светка, а ты потолстела.
- На мне ботиночки новые. А чем у тебя пальто пахнет?
- Исполнительной властью.
- Чего?
- Не "чего", а... Здравствуйте, Роза Иосифовна! - радушно поздоровался Лёша с вечносидящей у подъезда соседкой. Света тоже чего-то там буркнула, так же, как и он выросла в многоквартирной коробке, знала полезность стареющих соседок.
- Может слезть? - спросила она, когда уличная влажность сменилась затхлостью подъезда.
- Да ладно... расскажи чего-нибудь.
- Я больше не буду говорить, что у тебя ночевала. Я в следующий раз скажу, что на балете задержалась, у Симки осталась, А Симка меня отмажет, потому что я её отмазывала, когда она...
- Девять, - пробормотал Лёша. Они поднялись на его этаж, но этаж был четвёртым, девятой была идея оправдывания Светы перед родителями.
- Чего? То есть - что?
- Слезай, слониха.
- Сам слониха.
Ключ не желал попадать в замочную скважину, потому что второй рукой Лёша искал в кармане заявление. Получилось так, что он одновременно вынул творчество Светкиной матери и открыл замок. Заявление он всучил в руки девочке, вращавшейся из стороны в сторону, словно ёлочная игрушка, напевая что-то себе под нос. Появление офсетной бумаги остановило вращение.
- Это тебе. На память. О нашей последней встрече, - сказал Лёша и вошёл в квартиру. Дверь, однако, оставил приоткрытой.
Телефон звонил уже давно; ему показалось, что от аппарата идёт невесомый пар.
- Привет-Галя-рад-слышать-твой-голос, - отбарабанил Леша в холодную (на самом деле) трубку. Телефон стоял в кухне, под раскрытой форточкой.
- Она у тебя? - спросила Галина, не поздоровавшись, не поинтересовавшись, как он узнал, что звонит именно она.
- У меня. Светка. И ещё две её подружки. Намечается оргия...
- Врёшь. Небось, голыми в койке валяетесь?
- Приходи посмотришь. Нет её у меня. И вообще - иди к чёрту...
Он нажал клавишу отбоя, подержал некоторое время - Галя не стала возобновлять разговор, убийственно краткий, как и все разговоры между ними. Лёша выглянул на лестничную площадку, злорадствуя оттого, что лжецом его вряд ли кто осмелиться назвать.
- Ну, проходи, чего на сквозняке стоишь...
Светлана не вошла - она впрыгнула, сложив руки за спиной, - и вот так целовалась с ним под жужжание счётчика электроэнергии. Леша был старше её на целых десять лет, потому в нём первом проснулось благоразумие. Споткнувшись о какую-то толстую и умную книжку, он прошёл в кухню. Угадал, как Света бесшумно вплыла следом, но становилась на пороге. Лёша вдруг подумал, что он вполне мог быть её отцом, или старшим братом, - так удивительно точно Светлана чувствовала его состояние. Между посторонними людьми такое редко когда происходит.
- Света, тебе нужно порадовать родителей своим присутствием, - произнёс он, не оборачиваясь от окна. - Твоя мать звонила...
- Испуга-ался, - насмешливо пропела девочка.
Он развернулся слишком резко, - она моргнула в испуге, но не отпрянула.
Светлана Ефремова. Обыкновенная школьница из среднестатистической семьи. На полголовы ниже молодого писателя. Ботиночки у неё действительно были новыми, плотно облегали стройную голень почти до середины с помощью сложной системы шнуровки; всё остальное было хорошо знакомым: сжатые коленки с плавными латинскими "U", края чёрных бридж, пальто-пончо, в конусе которого обнаружение нежных и беззащитных кистей рук, назвать их "аристократическими" станет халтурой, кажется почти мистическим - как вот зависшее при помощи невидимых потоков воздуха пёрышко нежно-розового оттенка; очаровательный овал лица; форма меняется, когда света раскрывает губы в улыбке и прищуривает глаза, большие карие глаза, а над ними - тонкие брови, почти всегда приподнятые, словно в удивлении. Родинка на щеке. И ямочка на подбородке - совсем-совсем незаметная, ни у кого из родителей не было такой ямочки.
"Может у полковника милиции есть", - мрачно подумал Лёша.
- Света, если хочешь увидеть меня ещё когда-нибудь, кроме как сегодня - сходи домой, - ровным голосом произнёс он.
- Я здесь хочу жить. Чтобы тут у меня дом был...
Надулась. Смотрит исподлобья, завитый локон тёмно-каштановых волос падает на гладкий и чистый лоб.
- Тут? - переспросил Лёша, словно не поверив собственному слуху. Девочка подозрительно проследила, как он вышел в разъединственную комнату в квартире.
"Был обыск", - подумал Лёша, оглядев с порога состояние комнаты; потом вспомнил, когда убирал в ней последний раз, и успокоился.
- Ну, пойди, посмотри, что ты собираешься назвать своим домом, - предложил он, вернувшись в кухню. Света послушно направилась в комнату, в дверях обернулась:
- Ты не пойдёшь?
- Нет, - сказал он и с грохотом поставил чайник на газовую плиту.
Зажигалку Лёша оставил в пальто, пальто - в прихожей, а он не хотел отвлекать бывшую племянницу от поисков приоритетов, надёжно зарытых в комнатном бардаке. Прикуривать пришлось от плиты; наклонившись, Лёша вспомнил, чем это может закончится, отпрянул от языков пламени, лизавших закопчённый чайник, оторвал кусок газеты бесплатных объявлений. В общежитии, где он жил студентом, печки были электрическими, риск остаться без ресниц, или чуба был минимальным, но старые привычки живут долго, не правда ли? Даже если пользоваться услугами посредников - сперва Лёша зажег обрывок газеты, подкурил от него, бросил пылающий клок в раковину.
Разгоняя сигаретный дым, он мерил крохотную кухоньку шагами, недоумевая: что Света делает комнате так долго? Не выдержал - в раковину прибавилась недокуренная сигарета.
Неслышно, как прокравшийся ночью гном, Света убирала разбросанные вещи по своим местам. Даже пальто не сняла.
- Света...
Замерла, брови испуганно взлетели вверх. Гнома поймали на воровстве.
- Тут подмести только нужно и пыль кое-где вытереть - и всё! - затараторила она.
Собрав в своём воображении некую комбинацию из серых стен КПЗ, заявления и полузолотых зубов в челюстях Гали, Лёша вложил всё это в свой взгляд и твёрдо произнёс:
- Уходи отсюда. Больше не возвращайся.
- Куда? - растерялась девочка.
- Сюда.
- Совсем?
- Да, совсем.
- А Город?
Зазвонил телефон, вот так: дзи-и-инь!
- Мама построит тебе новый.
- Тогда ты - даун...
- О" кей, - согласился он.
Дзи-и-инь!
Сигарета в раковине ещё дымилась - как благовонная палочка. Лёша сорвал трубку с аппарата.
- Сама паскуда, - Лёша обернулся, - девочка уже ушла. - Я тебе говорил: нет ее у меня, хочешь, приди и проверь... Галина, ты хочешь..? - вкрадчиво промурлыкал он.
- Извращенец, - презрительно рявкнула трубка.
- Сама такая, - отозвался Лёша.
...Он остался без чая, выкипела вся вода, пока он на лестничной площадке вытирал детские слёзы ладонями и говорил:
- Мне нужно всего-то два дня, чтобы эту макулатуру утвердили и подписали, они же возятся с ней уже полгода, если не больше, а потом меня матушка твоя и пальцем тронуть не посмеет...
- А про что... (вперемежку со всхлипами, как блицами фотовспышек)... про что... прочто...
- Макулатура?
- Про что, - про Город?
Ещё одна слезинка - последняя.
- Про Город, - усмехнулся он; задумчиво посмотрел на небо сквозь мутное подъездное стекло.
- Свет, а что у тебя по биологии за год было?..
... на циферблате лет,
назад, назад стрелу я передвину...
Будучи замужем за молодым писателем, Лена Разумихина использовала целый ряд элементов - с обвиванием шеи руками, нежным шептанием-воркованием - для того чтобы добиться желаемого от мужа. С каждым месяцем комплекс этот терял свою эффективность, и теперь Лёша не смог вспомнить и одного фрагмента, но впечатление монолитной, затаённой требовательности осталось его памяти надолго.
Вот так однажды жена попросила-потребовала, чтобы он встретил свою племянницу после балета, или ещё какой-то другой подобной дребедени. Будет темно и поздно, сказала Лена. Многообещающее сочетание. Раскрасневшаяся после спортивно-танцевальных упражнений Светлана, выйдя на крыльцо, немедленно спросила: "А где мама?" Это было для неё большим достижением, спросить во так, напрямую, лоб в лоб, а Леша не знал, где её мама, он, вообще, так плотно сидел на своей собственной волне, что не сразу понял: мать этой румянощёкой девочки - та самая безбашенная и взбаламошенная Галя. Ничего не изменилось. Рядом с Лёшей стоял ребенок, и по истечении нескольких лет тихо страдал, лишённый материнского внимания. В чередовании мартовских луж и ещё не успевшего капитулировать снега, Света шла, грустно склонив голову, не замечая ничего вокруг, даже ярких огней, долетавших к ним, сквозь голые ветви деревьев, упрямые аттракционные огни парка, явившиеся в земном воплощении теней далёкого и холодного спутника большой планеты...
Луна-парк работал допоздна, как кафе - до последнего посетителя. Уже, будучи залитой яркими разноцветными огнями, Света смотрела на пёстрое мельтешение длинноруких качелей и каруселей, не веря в то, что всё это может достаться ей в следующую же минуту, не догадываясь, что чудеса на свете происходят обычно без родительского вмешательства.
Прежде Светлана стеснялась своего мрачного, подозрительного родственника. Названия вроде "свёкор", "деверь" и уж конечно длиннющее "племянница" в памяти Лёши не оставались совершенно. Света была для него воплощением недоступного теперь детства - и оно стоило того, чтобы в один прекрасный день удивить, очаровать его...
Света разговорилась после первого же аттракциона. Рассказывала что-то своих школьных делах, что-то о биологии, о том, что у неё не совсем получается запоминать сложные термины и отряды. "Да ну, ерунда какая - биология", - говорил он. Но и после бесчисленных оборотов в холодном воздухе, где она, болтая в воздухе ногами, сияла ослепительной улыбкой, Света всё равно болтала что-то о школе. Это походило на бормотание во сне, или бред в затяжной детской болезни. Луна-парк был предсказуемо безлюден, опасно безлюден, многообещающе безлюден. На самую вершину "Чёртового Колеса" они отправились вдвоём; Светлана с такой силой вцепилась в поручень, что её пальцы были белее нерастаявшего снега, от холода, от испуга, оттого, что они вдвоём находятся так высоко, а вокруг - темно и пусто, а Лёша сидел развалясь напротив, смотрел на её поднятые вверх тонкие брови и думал о том, что, наверное, не один мальчишка в классе Светланы Ефремовой влюблён в эти расчудесные брови, и большие карие глаза, и нежные, по-детски обветренные губы... и не хотелось ни писать об этом, ни вставлять в какой-нибудь бесчисленный опус, или - ещё хуже - рекламную концепцию, или видеоролик, просто сохранить в себе впечатление и может быть даже не возвращаться к нему никогда, каким бы ярким оно не вышло.
Она успела достигнуть того возраста, когда можно развлекаться в "Комнате Страха"; Леша достиг того возраста, когда остаёшься бесконечно равнодушным ко всем этим пугающим прелестям из пластмассы, вроде костлявого скелета, или графа Дракулы. Поклявшись вслух сотни раз, что она не боится, нисколечко не боится, Светлана безо всяких приглашений и предупреждений забралась к нему на колени, немедленно затаив дыхание, лишь блестели в темноте широко раскрытые глаза. Лёша держал руки в карманах пальто и, поскольку месторасположение племянницы было привычным и непривычным одновременно из-за всё того же возрастного фактора, вынул руки в шуршащую темноту и положил их на тонкую талию. Света вздрогнула: впереди засветились зловещие зелёные глаза... а в следующую секунду она принялась чихать, часто, трогательно и забавно; Лёша подумал даже, что она выделывается, чтобы скрыть свой страх перед понарошными чудищами, обитавшими в "Комнате Страха". И вот так она продолжала чихать весь тот короткий псевдострашный путь, а когда оба выехали на свежий воздух, сказала: "Я же говорила, - не боюсь!" Пропутешествовав в тесной для взрослого тележке через мрачное подземельное царство с почти совершеннолетней племянницей на руках, Лёша принялся смеяться, а Светлана неуверенно улыбалась в ответ, удивляясь громкому смеху дяди Лёши.
Он забыл обо всём этом на следующей же неделе, вспомнил, когда Света позвонила на очередную квартиру, арендуемую молодой семьёй и произнесла примерно следующее:
- Мама говорит, что вы, ну... Это самое, так, просто от нечего делать... (вздох)... ПИШИТЕ!
- Чего? - переспросил он, подозрительно нахмурившись.
Это "чего" вернулось к нему много позже, отражённое детской памятью. Пожалуй, именно Светлана упорядочила в нём систему "Думать-говорить" именно в такой последовательности. Это не единственный пункт, за который девочка несла ответственность, сама того не ведая. В какой-то книжке, скорее всего в той, что подарили ему коллеги по конторе, узнав о его незначительных переменах в личной жизни, Леша прочитал, как дети вызывают перемены в собственных родителях. Если следователь Соколов жаждал извращений, то путь найдёт их в переменах произошедших с Лёшей Разумихиным, молодым писателем, находящемся под влиянием семнадцатилетнего ребёнка.
Так Света, почти играючись, доказала Леше, что львиная доля его творчества понятна и доступна только ему самому. Завязка, развязка, кульминация развязка - в Лёшиных сочинениях всё это происходило в одном единственном месте, - в Городе, - а значит одни и те же персонажи, те же места действий. Как фотографии уютного уголка, сделанные с разных точек. Света не сразу в этом разобралась, ходила по его следам, послушно следуя указаниям: в конторе сказали, что он в редакции - девочка шла в издательство; в издательстве, что он в агентстве - отправлялась в рекламное агентство, чтобы узнать: "А кто это такой - тот же самый..? А это они где, там же где и..?" Ниточками складывался её маршрут в поисках создателя. Биологические часы Светланы не были выставлены должным образом, наверное, с самого раннего детства привыкла поздно ложиться и рано вставать и однажды...
Однажды Лёша заскочил в контору за какой-то забытой мелочью, а там, на кушетке спал ребёнок, заботливо укрытый одеялом, спал под одинокое стрекотание пишущей машинки секретарши Зои. На часах светилось "22" с незначительными минутными довесками; вполголоса Лёша раздражённо втирал улыбающейся Зое: "Ну что, трудно было объяснить, что Дима в рассказе, и Дима в "Чертополохе" - один и тот же Дима?! Ты же читала всё это сама, всё знаешь, святая корова!" Соизволив оторвать взгляд от печатаемого, Зоя ответила: "Я не корова, а девочка тебе пришла, а не к какому-то Диме..."
Эту идею следовало распорядить на шестиугольники. Сложить из них футбольный мяч и отфутболить далеко-далеко за горизонт, но вот ведь какая презабавнейшая штука: Лёша футбол с детства терпеть не мог. Как бы там ни было, секретарша Зоя ни в чём не виновата...
- ... Лёш...
- М?
- Телефон звонит...
- Мг...
В сравнении с громоподобным раскатом домашнего телефона, треньканье телефона в конторе звучало беспомощным пищанием. Лёша работал здесь уже не первый месяц, но всё никак не мог привыкнуть к этому различию.
- Алло.
- А я сегодня в школу не пошла, - сказала Света, - сказала, что заболела, мама мне поверила...
- И тебе, Светлана, тоже здравствуй, - отозвался Леша, с удовольствием превеликим оторвавшись от тягомотины, связанной с рекламным прославлением итальянских умывальников. В офисе, за его спиной возникло оживление: Свету здесь знали ещё с "Весёлых Каникул..."; превращение "племянницы" в "любовницу" в шок никого не повергло, прикалывались по-доброму: то "Особенности подросткового воспитания" подсунут, то "Лолиту" Набокова на испанском языке (Лёша хохотал, представляя себе Ло, болтающую на испанос).
- Привет передай.
- Света, тебе привет, - сказал Леша.
- От кого? (удивлённо)
Он обернулся.
- Как тебя... Постоянно забываю...
- Боря, - напомнил улыбающийся Боря. Не контора, а сброд улыбающихся рекламщиков!
- От Бори тебе привет.
- И от меня тоже передай, - возникла в дверях секретарша Зоя.
- И Зоя тебе тоже привет передаёт, - покладисто сообщил в трубку Лёша.
- И от...
- Свет, тебе здесь все привет передают, - быстро проговорил Леша, бессмысленно таращась в текст на мониторе компьютера.
- Угу. Им всем тоже от меня передай, - сказала девочка.
- Вам всем привет! - крикнул Лёша, чуть обернувшись.
- От кого? - хором отозвалась вся контора...
Он всё пытался представить себе, что она сейчас делает: сидит в кресле качая в воздухе ногой с полуснятым тапочком; смотрит в окно, наматывая на палец телефонный шнур; играется с котёнком...
- А я голая по квартире хожу. В одних носочках, - сообщила Света с детской лихостью - и всё, можно было сворачивать работы на компьютере, закрывать контору и, вообще, весь малый и средний бизнес...
- А я тоже голый здесь сижу, статью набираю о сексуальном белье, - небрежно сообщил Лёша.
- Да ну, ладно врать-то, - рассмеялась она.
Лёша обернулся.
- Боря скажи: я тут голый весь сижу, - попросил он.
- Я тут голый сижу! - проорал Боря, стремясь голосом достать до телефонной трубки в руке Леши. Контора крикливых улыбающихся рекламщиков!
- Слышала?
- Ладно, - сказала девочка. - Чего делать потом будешь?
- Не "чего", а "что". В издательство уйду, - сказал он.
- Зачем?
- Там мою книжку печатают.
- Какую? А я её читала? А почему ты за весь месяц ничего не написал?
- Нет. Ты ещё не созрела для такого, - сказал Лёша
- Как не созрела?! - возмущённо воскликнула света. - Созрела, ещё как созрела! Созрела! Созрела! Созрела! Созре...
Город - населённый пункт, расположенный примерно на 47-параллели; численность населения - два миллиона человек; в Городе имеются кинотеатры, институты, множество училищ и техникумов. Благодаря мягкому, умеренному климату, жизнь жителей Города практически бесконечна.
Как и во всех выдуманных городах...
... Леша включил селектор и, пока собирался в издательство, на всю контору неслось:
- СОЗРЕЛА! СОЗРЕЛА! СОЗРЕЛА! СОЗРЕЛА!
Лишь только после его ухода Боря снял трубку, оповестил:
- Светик, он ушёл уже... Во сколько?... В четыре?... Хорошо, я передам, когда он вернётся...
...на циферблате лет.
Назад я стрелку передвину...
Лена сама во всём виновата. Лёша, дурачок, думал. Что она замуж за него вышла, потому что у него были одуренные литературные перспективы; на самом деле Лёша был скромным, тихим, покладистым, симпатичным парнем без обилия вредных привычек - ну как за такого замуж не выйти скромной, тихой, покладистой девушке? А Лёше, в принципе, не жена нужна была, а любимый читатель - он сам обнаружил это с удивлением, с подачи ребёнка с большими карими глазами. Он без особых опасений сказал об этом Лене, утратившей интерес к его творчеству почти сразу же после свадьбы, но он ему не поверила. Когда длительное время живешь рядом с тихим, скромным, покладистым человеком, стоит труда поверить в то, что он может быть каким-то другим. К тому же Лена постепенно становилась на деятельно-бесполезный путь, параллельный с колеёй старшей сестры, и времени проверить даже то, что солнце светит днём не было совершенно...