Язык леса глубоко вдавался в труднопроходимые горы, лишь шагов за восемьсот до обрыва гуща деревьев внезапно исчезала, будто обрезанная гигантским тупым ножом, переходя в травянистую лужайку, блёклую то ли из-за времени года, то ли из-за пасмурной погоды. На дне пропасти шумел невидимый поток, кверху клочьями поднимался туман, собиралась гроза.
Недалеко от самого края стоял мужчина, лет около тридцати пяти, темноволосый и бородатый. Смуглый, с горящими глазами, выдававшими решительного человека, полностью увлечённого своей идеей.. Линялая гимнастёрка была разорвана на груди в нескольких местах. Сквозь прорехи виднелась запёкшаяся кровь.
Одиночество кралось, шурша по траве, грудь саднило. Ветер и горное эхо завывали на два голоса. Внезапно стоящий почувствовал чьё-то присутствие. Обернулся. В трёх шагах стоял некто. Аккуратный костюм врача, удобные сапоги, чемоданчик, трубка в зубах. Тёплый огонёк в глазах, окладистая, ровно подстриженная борода и ... чёрные кудри, разметавшиеся по плечам.
- Ты... кто? - обладатель рваной гимнастёрки был решительно изумлён. Стоявший напротив поразительно напоминал его самого.
- Доктор Эрнесто де ла Серна Гевара - без тени насмешки отозвался второй. Между тем его визави решительно был поражён и порядком смятён:
- Но... это же я!
- Да. Я - это ты. А ты - это я. То, кем ты мог бы быть.
- Ничего не понимаю! - в тёмных глазах полыхнул гнев - я же погиб!
- Погиб - кивнул врач - точнее, был расстрелян в Боливии. Именно потому ты здесь. Такое дано не каждому, да не каждому и нужно, но ты видишь иное возможное развитие своей жизни. То, чем она могла бы стать.
- И... чем? - Здесь команданте присовокупил крепкое выражение, распространённое у пастухов-гаучо на его родине.
- Я стал заниматься тем, к чему действительно был призван: продолжил медицинское образование, и весь век всё, что делал, делал для людей.
- Я тоже делал...
- А что ты сделал? Что ты сделал за свою жизнь?! - последнюю фразу подкрепил далёкий громовой раскат.
- Я боролся за счастье и свободу людей!
- И как, помогло? Люди стали счастливее, поубивав друг друга вволю? - ни насмешки, ни укора. Констатация факта и риторический вопрос. Знаменитый революционер, всё же, предпочёл ответить:
- Они стали свободными, а свободный человек счастлив! Только свободный человек счастлив!
- Эрнесто, ты говоришь, как заголовок грошовой газетки, напечатавшей речь политика... неважно, какой ориентации, всё равно какого окраса: красного, коричневого, белого, зелёного... Вместо одного вожака ты дал кубинцам другого, вместо одной хунты - другую. С другими званиями, в других погонах, но - всё такую же хунту. Незаконную. Самопровозглашённую...
- Мы освободили их от рабства американскому капиталу, разве это того не стоило?
- Чтобы поставить в зависимость от капитала русских?
- Люди перестанут умирать от голода.
- Покуда вы тянете средства из Москвы - да. Как только держава русских рухнет - а она рухнет, сие мне открыто - жёны, сёстры и матери кубинцев пойдут продавать себя за бесценок туристам, чтобы не настал голод хуже, чем при Батисте. И тогда кубинцы снова будут умирать. На сей раз, от сифилиса и гепатита.
- Откуда ты можешь всё это знать?! - боль в груди унялась, но внутри заворочался какой-то странный, давно забытый комок. Комок лёгкого сомнения в сделанном выборе.
- А ты загляни в себя, ведь ты это я. Ты уезжал с Кубы, считая, что сделал там всё, что мог?
- Да...
- Но того, чего хотел, ты не достиг, не так ли?
Команданте попытался уйти от мучившего вопроса:
- Я отправился помогать революции. В Боливии, как мне казалось, она назрела.
- И ты ошибся. Делать революцию так, как того хотел ты, они оказались не готовы. В результате ты погубил людей и погиб сам. Зря погиб. Ты всю свою жизнь метался, Эрнесто. Между странами, женщинами... Чем отличался ты от обычного хлыста войны, наёмника? Революционна война или нет - это война. И она льёт кровь. Реки крови.
- Если они приносят пользу...
- Какую, скажи на милость, пользу может принести пролитая кровь соотечественников: отцов, сыновей, жён, сестёр, дочерей? Что оправдает её? Ты стал ангелом смерти, команданте. Одно твоё слово могло спровоцировать сотню, если не тысячу смертей. Бесполезных смертей, Эрнесто. Ради тебя идеализировали культ человека с автоматом, культ убийцы...
- А ты? Что ты-то в своей жизни сделал!!!
- А я всего лишь пытался дарить людям надежду. Надежду на то, что они вновь смогут получить радость от каждого мгновения жизни или научатся это делать, что к ним вернутся силы, чтобы трудиться, чтобы добиваться того многого, чего может добиться каждый человек, трудящийся изо всех сил и искренне надеющийся на успех... Прощай. Моё время истекает, нужно уходить. Как жаль, что мы больше не увидимся - глаза врача из источавших боль на протяжении речи сделались просто грустными.
- Ты же... ты же считаешь меня чудовищем и всё равно ты...
- Я не считаю тебя чудовищем. Чудовищными я считаю твои поступки, команданте. Сам-то, в сущности, ты добрый, отзывчивый человек. Жаль, что почти ничего достойного звания Человека ты так и не совершил.
Отчаяние, смешанное с гневом и болью, на миг застлали взор революционера. Когда он опомнился, рядом никого не было. Из-за туч на секунду выглянуло солнце, мир озарился радостными красками. И - всё пропало, вновь предгрозовые сумерки. Завывающий ледяной ветер бросил к ногам обрывок газеты. Че поднял и прочёл:
"2 января 1959 года. Вчера доктор Эрнесто де ла Серна Гевара из Аргентины открыл исключительно действенный и поразительно дешёвый способ лечения проказы. Теперь врачи смогут помочь даже больным из самых неимущих слоёв населения, в том числе и на последней стадии заболевания....."