Первая половина октября 1941 года на западном направлении от Москвы выдалась на редкость дождливой и прохладной. С одной стороны это обстоятельство сильно мешало продвижению немецких войск на восток, поскольку дороги раскисли и, даже испытанная в боях, техника отказывалась двигаться по русской распутице с прежней скоростью. Но еще большие трудности преодолевали, окруженные превосходящими силами противника, и измотанные советские дивизии Западного фронта. Уцелевшую после непрерывных боев технику, танки и автомобили приходилось бросать, когда в баках закачивалось топливо, и еще остававшийся драгоценный боезапас использовался для ее уничтожения. Войска пробивались из окружения, огрызаясь и временами контратакуя, по раскисшим лесам и полям, не имея возможности использовать дороги, занятые противником. И даже когда казалось, что все уже потеряно, и драться против танков и пулеметов организованного и осведомленного врага, имея лишь винтовки и легкие 45-мм пушки с истощенным боезапасом, невозможно, люди дрались, умирали и держались-держались-держались... Именно в те дни, окруженные советские части, сохранившие знамена и честь, решили предпринять последнюю попытку прорваться к своим или погибнуть в боях, но с оружием в руках. Они не просили помощи войсками, поскольку знали - резервов нет, и все зависит только от них самих. Но боеприпасы и топливо для оставшейся техники необходимы были, как кровь для израненного человеческого тела.... И Верховное командование Красной армии, не имея точной информации о местонахождении, как окруженных западнее Вязьмы остатков армий Западного фронта, так и частей противника, пыталось организовать снабжение окруженных советских дивизий по воздуху....
...Капли облачной влаги били в стекла очков шлема командира корабля. Кабина пилотов бомбардировщика ТБ-3 не оборудована фонарем, и возможности укрыться от набегающего ветра и дождя - нет никакой. Не было смысла и подниматься выше облаков - лететь всего около часа - и потому командир отряда принял решение идти под нижним краем. Группа из пяти громадных машин шла под самым краем облачного рванья и лейтенанту казалось, что монотонное пронизывание холодных и влажных, серых протуберанцев хоть как-то поможет отвлечься от надвинувшейся вдруг усталости....
Лишь несколько дней назад закончилась большая работа по переброске десанта под Орел, где они только случайно не погибли, когда танки Гудериана вылезли на летное поле аэродрома. Крупно повезло, что высадка уже закончилась, самолет успел взлететь, а десантники сразу приняли бой, отвлекая на себя огонь от улетающей машины. На завтра - работали уже на площадках ближе к Туле. Вся бригада была десантирована вовремя, вместе с техникой, и смогла выполнить задание по сковыванию продвижения немецких танковых дивизий. Хотя и задержала их лишь на несколько дней, но тогда все дни и даже часы октября 1941-го под Москвой были бесценными...
А до этого - сентябрь. Казавшиеся бесконечными, ночные полеты, изматывающее душу ощущение борьбы с нескончаемыми ордами прожорливой саранчи, налетевшими на родную землю. Фашисты рвались к Ленинграду и летчики бомбардировщиков готовы были летать и чаще на бомбометания и для доставки грузов в район Луги, где пыталась выйти из окружения наша группировка войск, если бы техника позволяла....
Заправка топливом и боеприпасами гигантского корабля длится несколько часов, плюс осмотр двигателей и час-другой на отдых экипажу и - снова громовой гул двигателей и устаревшая, но все еще грозная, бывшая краса и гордость советских ВВС медленно и уверенно набирает высоту. Самолет ТБ-3 легко преодолевал зенитную оборону противника, "зависал" на высоте, по причине низкой крейсерской скорости - 200-240 км/час, над целью и обрушивал совершенно сногсшибательный объем бомб - до 4 000 кг на головы обнаглевшего врага. Не менее тяжелыми для экипажей становились и полеты для обеспечения наших войск, медленно отступавших под натиском, пока более сильного и опытного противника. Полки тяжелобомбардировочной авиации, оснащенные ТБ-3, приобрели неоценимый опыт по переброске грузов в ходе довоенных учений. Все это пригодилось сейчас.
...Командир посмотрел направо - сержант Коля - Плахов Николай Иванович, второй пилот, уверенно держал штурвал двумя руками в перчатках и все время поглядывал по сторонам.Счастливая, детская улыбка, то ли от восторга полета, то ли от набегающего потока воздуха, блуждала на его безусых губах. Совсем недавно лейтенант сам отобрал этого талантливого паренька в экипаж, взамен товарища, ушедшего на повышение, из группы новобранцев, прибывших в полк из разных летных училищ. Не ошибся - уроженец пензенской области был на удивление способным летчиком, да еще и на редкость - веселыми добродушным человеком. С самого начала совместной службы опытный лейтенант тепло, по-братски проникся к желторотому призывнику - выпускнику Балашовского летного училища, который так искренне и комично расстраивался, когда ему не хватило места в экипажах более современных и престижных СБ (скоростной бомбардировщик АНТ-40). Командование училища сержанта "попросили временно" влиться в стройные ряды тяжелобомбардировочной авиации, где он и встретил начало войны. Переучиваться управлять громадным тихоходом проблем не составило, а ощущение полета и удовольствие от власти над четырехмоторным кораблем в открытой кабине были гораздо более острыми.
Традиции товарищеских отношений установились в экипаже бомбардировщика давно - с финской компании, когда впервые им пришлось испытать и друг друга и машину в боевых условиях. Самолет не был оборудован переговорными устройствами и интуитивное взаимопонимание и доверие были залогом успешного выполнения задания, а, подчас, сохранения машины и жизни экипажа. Почти три месяца работы при убийственных морозах - до 40 градусов - в самолете отсутствовал обогрев и пилотам, и стрелкам на турелях приходилось мазать лица жиром - любым, который был под рукой, чтобы избежать обморожения. И внутри грохочущего корабля штурману и бортикам - бортмеханикам - было не намного теплее. Тогда их полк понес первые боевые потери - один экипаж, будучи подбитым, вынужденно пошел на посадку - на лед озера и, чтобы не сдаваться в плен принял неравный бой с белофиннами. Погибли все, а машину успели сжечь....
Несмотря на солидное пулеметное вооружение, тихоходный ТБ-3 был весьма уязвим для маневренных истребителей противника, и даже живучесть конструкции не всегда выручала при многочисленных попаданиях, особенно, в топливные баки. Что уж и говорить о штатных местах экипажа -их бронирование было, мягко выражаясь, формальным. Зато небольшая скорость давала экипажу значительные шансы на выживание при совершении вынужденной посадки.
....Из отверстия носовой турели высунулся стрелок - сержант ГололобовВасилий Федорович и схватился за рукояти спаренного ДА (Дегтярев Авиационный - пулемет) - дескать, все нормально - он службу бдит. Воинственно крутанув турель по передней полусфере, установил стволы по оси самолета, чтобы, как ему казалось, улучшить аэродинамику самолета. Однако, скоро его снова позвали снизу - из штурманской кабины, где сидел с относительным комфортом бортовой штурман и по совместительству - бомбардир - Кузнецов Виктор Георгиевич - старший сержант был одним из старожилов экипажа. Будучи призванным на военную службу и пройдя обучение на штурманских курсах, он все еще оставался в солдатском звании, надеясь на скорое повышение.
Для обслуживания, капризных и часто выходящих из строя, четырех двигателей и систем охлаждения - в полете - требовалось, как минимум, двое борттехников. На некоторых модификациях ТБ-3 в их обязанности входила не только техническая поддержка работоспособности самолета, но и отражение атак истребителей противниками поражение наземных целей. Для этого под крыльями сооружались небольшие выдвижные пулеметные гнезда, прозванные в летной среде - "штанами", на которые, действительно, были похожи. Находится в них, да еще, и стрелять могли только самые смелые и отчаянные люди.К счастью конструкция предвоенных бомбардировщиков была уже лишена этих устройств, применение которых было признанно неудачным. Однако, с тех пор техники могли заменить стрелков, в случае выхода последних из строя.
....В гулком чреве фюзеляжа, позади кабины летчиков, находились воентехники второго ранга - Лужковский Константин Тимофеевич и Салазгорский Иван Васильевич - оба кадровые офицеры с большим опытом летной работы. Грохот работающих двигателей практически полностью исключал возможность говорить, да и шлемы на ушах были плотно подогнаны, чтобы окончательно не оглохнуть. Но за годы военной службы оба научились обмениваться знаками и жестами, так что и слова не требовались. Сейчас двигатели рокотали размеренно, и им оставалось лишь посматривать на приборы небольших панелей управления моторами. Штатные места техников находились сразу за кабиной летчиков и были оборудованы небольшими иллюминаторами. Там, за бортом пролетали клочья седых облаков, а внизу расстилались леса и поля, пересекаемеы кое-где завитушками речных русел и нитками дорог, по которым спешили на запад колонны войск и техники.
В середине фюзеляжа ТБ-3Р оборудована круговая пулеметная турель с плексигласовым колпаком, предназначенная для отражения атак истребителей с верхней полусферы. Стрелок, занимавший ее, в дополнение, обычно обеспечивал радиосвязь, что было не совсем эффективно. А на самом хвосте, прямо под рулем поворота, располагалось пулеметное гнездо стрелка, в задачи которому ставилось оборона бомбардировщика со стороны задней полусферы. Не стоит скрывать, что потери среди "хвостовых" были максимальными. Истребители противника при атаке стремились подавить огонь заднего стрелка, после чего самолет становился практически беззащитным.Пулеметчик занимал свое место после взлета, чтобы избежать сильной тряски от разбега, амортизация "дутика"- хвостового шасси была формальной. На штатную должность кормового стрелка брали не самых опытных военнослужащих, обычно, из числа призывников второго года службы.
... Место стрелка-радиста занимал младший сержант Бочков Тимофей Петрович - уроженец Краснодарского края, весельчак и повеса, как, впрочем, и большинство южан. Но сейчас его ухмыляющейся физиономии не было видно за краем турели, и спарка пулеметных стволов одиноко целилась в низкое небо. На хвостовой огневой точке, напротив, покоя не было. Женя - стрелок - младший сержант Струков Евгений Федорович с видимым удовольствием вращал турель от одного крайнего положения до другого. Но так и положено "хвостовым" - все время быть начеку - опасность подстерегала воздушный гигант чаще всего с тыла.
.... Авиабаза Тейково, откуда они взлетели, осталась далеко позади. Головной самолет командира отряда - лейтенанта Степина Логина Ивановича качнул крылом и пошел вниз - на посадку, отдавая негласную команду остальным экипажам. Одна за другой машины приземлялись на аэродроме Монино, что уже совсем рядом с Москвой. Подрулив ближе к грузовым ангарам, самолеты выстроились в ровный ряд для приемки грузов на борт. Уже совсем посветлело. Утро 8 октября не порадовало хорошей погодой - все тот же дождь и раскисшее поле аэродрома. Зато и опасность подвергнуться вражескому налету в те дни была невелика. Члены экипажей вылезали из гофрированных чрев своих машин и начинали заниматься своими обязанностями - командиры кораблей сразу ушли в здание штаба на совещание, а остальные стали осматривать технику и готовить ее для выполнения боевой задачи, о которой еще никто из них не знал. Вернулись командиры, получившие планы, предстоящей операции. Отряду 7-го тяжелобомбардировочного полка под командованием старшего лейтенанта Степина Л. И. в составе пяти бомбардировщиков ТБ-3Р предстояло принять груз, состоящий из канистр с топливом и ящиков с боеприпасами, упакованными в специальные парашютные системы (ПДММ и ПДББ) для выброски с малых высот.
Количество груза было максимально возможным для самых грузоподъемных машин той поры. Необходимо было доставить его в район западнее Вязьмы, что всего в 300 километрах от монинской авиабазы. Там - окруженные противником остатки советской частей - армии генерала Лукина М.Ф. и группы генерал-лейтенанта Болдина И.В. должны были организовать прием десантируемого груза, выложив на полях сигнальные костры с промежутками в 300-400 метров между ними, подавая сигналы ракетницами. В связи с неудовлетворительной защитой от истребителей противника и большими потерями, а также нехваткой собственных истребителей сопровождения, с августа 1941 года бомбардировщики ТБ-3 использовались преимущественно по ночам.
....Вылет назначили на 03:00 12 октября 1941 года. Трое суток перед этой датой грузовики с боеприпасами и топливом сновали между пакгаузами и самолетами. Экипажи, падая от усталости, укладывали штабели ящиков, мешков и баков, пытаясь расположить все таким образом, чтобы пятеро человек экипажа смогли как можно быстрее - практически вручную - вытолкнуть несколько тонн груза из бомбовых люков и через боковые двери. Вечером 11 октября рано - засветло - легли спать. Кто смог уснуть, а кто и так проворочался. Командир "двойки" не мог спать - в очередной раз осмотрел машину, проверил крепления грузов. Борттехники не спали тоже - Лужковский и Салазгорский лазали по гулкому корпусу машины с фонарями, в десятый раз проверяя оборудование - нет ли где течи в маслопроводах, или "люфта" в сочленениях приводов, как работает система охлаждения двигателей. В назначенное время, загрохотав двигателями, пять гигантских машин одна за другой взлетели с аэродрома Монино и взяли курс на Запад. Впереди шел "первый" - самолет Степина. Вереница ТБ-3 летела в облаках, ориентируясь по приборам, огибая Москву с севера. Далее по плану - снижались до нижнего края облаков и, выйдя на железную дорогу - Москва - Минск, следовали вдоль ее нитки до Вязьмы. Если б они знали, что враг уже прошел Вязьму и находится 15 км восточнее города...
Полет продолжался уже больше часа, уже начали готовиться к выброске груза, когда неожиданно по машинам начали стрелять. Командир "двойки" увидел лишь вспышки на фоне темной поверхности земли. Самолет "первого", летевший перед его машиной, вдруг покачнулся и начал резкий левый поворот, уходя в облака. Гулкие удары послышались - нет - больше почувствовались - и по крыльям "двойки". Обернувшись, командир увидел, что остальные самолеты отряда следуют за ним. В это время был смертельно ранен старший лейтенант Степин, его машина уходила в облака, разворачиваясь под губительным огнем с земли*.
Застучали, засверкали пулеметы на носу и корме самолета. Низколетящие бомбардировщики на фоне светлеющего неба выглядели прекрасной мишенью. Но их экипажи не хотели сдаваться без боя. Снизу кабины пилотов показался Бочков. Он передал донесение кормового стрелка, что три самолета, следовавшие за ними - подбиты и горят. В это время справа начался обстрел и по ним из крупнокалиберного оружия. Начиненный топливом и боеприпасами самолет не имел шансов на выживание. Сначала загорелось топливо в баках - затем в канистрах.... Бочков, вернувшийся на место, практически сразу был охвачен огнем и выбросился из обреченной машины.
Он попал в плен и оказался единственным выжившим из экипажа "двойки".
Командир почувствовал удар справа, но это была не его смерть - удар пули принял на себя второй пилот, залитое кровью лицо улыбчивого Коли Плахова, уже мертвого - было повернуто к нему в смертельной судороге последней агонии. Впереди - как сумасшедший - метался силуэт носового стрелка. Спаренный пулемет изрыгал смертельные ручьи по вспышкам с земли. Но за турелью был уже не Вася Гололобов - место убитого занял поднявшийся к нему штурман - Кузнецов. Командир этого не знал. Также не видел он, как из объятой пламенем средней турели стрелял по врагу борттехник Ваня Салазгорский, опираясь одной ногой на штабель ящиков с боеприпасами, мстя за всех и за убитого минутой назад своего товарища - Костю Лужковского. Не успел он сказать последние слова и Жене Струкову, кормовая турель которого была разворочена прямым попаданием немецкого снаряда. Командир не видел как падали самолеты его отряда, как прыгали и разбивались о близкую твердь его товарищи и знакомцы. Впереди появилась в черноте леса светлая полоса дороги Вязьма - Темники, заполненной бронетехникой с включенными фарами, и почувствовал, что появился шанс. Пылающий бомбардировщик еще слушался рулей. Самолет выровнялся над дорогой, и командир оттолкнул от себя штурвал....
....Вера стояла у окна и смотрела на дымящуюся Одессу. Все уже знали, что город сдадут и на душе было страшно. Страшно за детей - три старшие дочери были уже взрослые, но в военное время никто не мог быть спокоен, даже муж, который работал на электрической станции и считался очень ценным специалистом. А как же Ваня? Любимый младший сын, талантливый и красивый - гордость и надежда всей семьи, которому прочили успешную карьеру инженера-энергетика, выбрал беспокойную профессию военного летчика.
....И тут мать почувствовала, что светлеющее небо вдруг погасло, сердце защемило непонятной тоской - внутри оборвалось что-то....
В этот миг далеко-далеко на севере ее родной белокурый мальчик, приняв главное для себя в жизни решение, погиб в гигантской вспышке взрыва боевого самолета, направленного им на колонну техники врага, посягнувшего на ЕГО ВЕЛИКУЮ РОДИНУ!
*Бомбардировщик Степина Л.И. -единственный из отряда, вернулся на базу. Логину Ивановичу была сделана операция в Москве, но он все равно скончался и был впоследствии похоронен на одном из местных кладбищ.
Два дня тому назад получил от мамы письмо, в котором она известила меня о гибели моего брата Вани. Тяжело переношу эту утрату. Ведь я потерял единственного брата. Вместе с тем во мне кипит гнев и ненависть к фашистским вшивым бандитам. И этот гнев, и ненависть требует от меня не слов, а действий. Я не могу жить и работать спокойно пока не отомщу за его жизнь. Ты меня пойми. Я подал рапорт об отправке на фронт и, по-видимому, скоро уеду.
Прошу тебя, Оля, береги Юрочку. Если я не вернусь с фронта, то скажи Юрочке, что его отец никогда не был трусом. Воспитай его в духе честности, преданности своему народу. А я постараюсь, чтобы он знал меня и гордился своим отцом......"
10 мая 1942 года младший политрук полка 2 стрелковой дивизии 59-й армии Салазгорский Лев Васильевич погиб в страшных боях под Волховом.
Братская могила в селе Митьково рядом с дорогой Вязьма-Темники, на которой произошел таран Пенина И.В., и где, возможно, покоятся останки героев.