Ребров : другие произведения.

Восстание политических заключённых в Тобольской каторжной тюрьме в ночь на 19 октября 1918 года

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Изложенные в поэтической форме воспоминания омича Реброва о восстании политических заключённых в Тобольской каторжной тюрьме в ночь на 19 октября 1918 г.


   Посвящено восстанию политических заключённых в Тобольской каторжной тюрьме в ночь на 19 октября 1918 г.
   Ребров
  
   Из Омска нас в город Тобольск привезли
   Под строгим и сильным конвоем;
   За нами закрылись двери тюрьмы,
   Когда же их снова откроют?
   И скоро ль вернётся свобода для нас? -
   Невольно себя вопрошаем.
   Быть может чрез год, через месяц иль час -
   Ведь срок заключенья не знаем.
   Не знает никто, сколько будем сидеть
   В тюрьме за решёткой томиться.
   Но будем мы твёрдо страдать и терпеть -
   Судьба, видно, злая глумится.
   Мы жертвы жестокой партийной борьбы -
   Враги все царя-капитала,
   И в битве кровавой сомкнули ряды,
   Чтоб власть его тяжкая пала.
   Но силен-могуч вековой властелин -
   Он дал нам в бою пораженье;
   Он снова царит над страною один
   И бросил нас всех в заточенье. [32]
   Под игом его не хотели страдать
   И властью Советы признали.
   За то, что пошли эту власть защищать,
   Сюда в заточенье попали.
   Но можно ль судить и по тюрьмам сажать
   За то, что других убеждений?
   В стране стала третья власть управлять
   И много придёт изменений.
   И много придётся по тюрьмам сидеть,
   Как нам за свои убежденья,
   И участь невольную злую терпеть
   В угрюмых стенах заключенья.
   Но может ли каждая власть устоять
   При вихре репрессий террора?
   Не может ведь долго тот вихрь бушевать
   Падёт неизбежно власть скоро.
   Вихрь этот влечёт озлобление масс,
   А с ним уже трудно бороться;
   Он грозную мрачную бурю создаст,
   И море тогда всколыхнётся.
   Все прежния ставки сведутся на нуль [32об]
   Придёт неизбежно крушенье,
   Безсилен тогда управления руль,
   Всесильно одно лишь волненье.
   И много ещё будет бурь впереди,
   Придёт этот вихрь ураганный,
   Терпи, народ русский, и верою жди
   День светлый, свободный, желанный.
  
   Теперь о тюрьме два-три слова скажу,
   О каторжном мрачном режиме,
   Как все под замком за решёткой сижу,
   Для мира теперь мы незримы.
   Громаден центральный Тобольский остро
   И в нём мы душевно страдаем,
   Здесь царь - надзиратель, порою он Бог,
   И мы его слову внимаем.
   Он может глумиться, ругать и бранить,
   Он прав - виноват заключённый,
   И в карцер он может всегда посадить,
   В вонючий, сырой, полутёмный.
   Захочет владыка - так пустит в клозет,
   Не хочет - сиди, дожидайся, [33]
   В помине здесь прав человеческих нет,
   Лишь праву тюрьмы подчиняйся.
   Здесь свой безсердечный суровый закон,
   И строго его исполняют,
   Создан для убийц и преступников он,
   К чему ж его к нам применяют?
   Здесь должен безропотно молча страдать,
   Одев покрывало смиренья,
   Здесь могут безвинно всегда наказать,
   Всё могут в стенах заключенья.
   И много живущих теперь на земле
   В разцвет просвещённого века
   Не знают того, что творится в тюрьме
   От злобного в ней человека.
   - За что же? - мелькает вопрос в голове,
   И хочется крикнуть для света,
   За что же нас держат в проклятой тюрьме,
   Но этот вопрос без ответа.
  
   И скучно, и тихо здесь время идёт,
   Томится в неволе душою, [33об]
   Здесь каждый свободу желанную ждёт
   И хочет разстаться с тюрьмою.
   Одна за другой три недели прошли,
   Сменяясь своей чередою,
   Зловещей была атмосфера тюрьмы
   И вдруг разразилась грозою.
   Для многих была та гроза роковой,
   Теперь их покоит могила,
   Навеки разстались с проклятой тюрьмой,
   И смерть их ужасная была.
   Так спите ж спокойно и мирно в земле,
   Судьба для Вас была злосчастной,
   Мы помнить о Вас будем в нашей среде,
   О жертвах стихии ужасной.
  
   К югу в тюрьме третий корпус стоит,
   В нём два отделенья огромных,
   Там душно и тесно - он полон набит
   Толпою людей заключённых.
   Длинный и узкий идёт корридор,
   На окнах решётки мелькают,
   Уныл и печален у узников взор, [34]
   Душой они здесь изнывают.
   В конце корридора стоит часовой,
   В стене виден рупор сигнальный,
   Налево от клетки одна за другой
   Ряд камер как склеп погребальный.
   В одной из них номер стоит пятьдесят,
   Она к часовому всех ближе,
   Отборныя видныя люди сидят,
   О них будет речь ещё ниже.
   Сидел, между прочим, полковник Крыськов,
   Виновник злопамятной ночи,
   Теперь же лежит он среди мертвецов,
   Смерть смежила храброму очи.
   Я слышал, свидетель в суде говорил
   О храбрости львиной героя -
   Что полон отваги и мужества был,
   Таких храбрецов было трое.
   Убиты они и зарыты землёй,
   И смертью вину искупили,
   Да будет же вечный над ними покой,
   Лежащим всем в братской могиле.
   И мы ведь не знаем, чем кончим свой путь, [34об]
   Судьба эту тайну скрывает,
   Быть может, в тайге иль в лесу где-нибудь
   Нас смерть уж давно поджидает.
  
   Уж близится вечер, и ужин прошёл,
   Настала пора оправленья.
   Ни звука - безмолвен и тих корридор,
   Не слышно шагов и волненья.
   Но что-то творится на дальнем конце,
   Как быстро там люди мелькают,
   И бледен стоит надзиратель в лице -
   Револьвер его отнимают.
   За ним часовой разоружен был вслед,
   Их в камеру быстро закрыли,
   Теперь в корридоре опасности нет -
   Шаги эти первыя были.
   А в камерах громко о двери стучат:
   - Дежурный! Пусти оправляться!
   Полковник подходит: "Чего здесь шумят?
   Прошу всех скорее уняться!
   Мы ночью же будем свободными все!" -
   Так речь он, входя, начинает: [35]
   - Довольно страдать и томиться в тюрьме,
   За мной! Кто на волю желает!
   Свободными будем мы все через час.
   Среди заключённых волненье.
   - Спокойствие! Слушайте мой Вам приказ!
   И громко раздалося чтенье.
   Он требовал волю его исполнять
   И смертью грозил непослушным,
   Приказывал смело и храбро стоять,
   Призренье бросал малодушным.
   - За крики, разбои на месте разстрел;
   Так ждите же скоро сигнала! -
   Сказав это, быстро к другим улетел -
   И тихо вдруг в камере стало.
   Как будто бы в воздухе гром прозвучал
   При ясном безоблачном небе,
   Ведь раньше никто из армейцев не знал
   Об этом внезапном побеге.
   И молча стояли все, как в столбняке,
   Внезапность всех так поразила,
   Но длилося это минуту иль две, [35об]
   Волнение всех охватило.
  
   Внизу в корридоре при свете огней
   Заметно уж стало движенье,
   И длинные призраки юрких теней
   Мелькают в нём, как приведенья.
   Вот громко послышался топот шагов,
   Он гулко под сводом раздался;
   И Мазур, а с ним и полковник Крысков
   Ведут под конвоем начальство.
   В тот день был дежурным помощник Глухих,
   Спокойно он шёл на поверку;
   И с ним надзирателей много других
   Попалися в ту переделку.
   Их всех разоружили быстро внизу
   Без шума спокойно и тихо,
   Про трёх смельчаков, не таяся, скажу:
   Работали смело и лихо.
  
   Из камер выходит и входит народ
   У всех возбуждённые лица,
   Вдруг громко раздалось: "Начальник идёт!" [36]
   Весть эта промчалась, как птица.
   И несколько сильных и смелых людей
   Ко входу несутся стрелою,
   Он был разоружен у самых дверей
   Нахлынувшей быстро толпою.
   И бывший тут с ним караульный конвой
   При виде всего растерялся,
   Он был окружён этой тесной толпой
   И тут же с оружием сдался.
   - Чем кончится эта затея в тюрьме? -
   У многих вопросы мелькают.
   Но вот в корридоре на дальнем конце
   Из камер народ выгоняют.
  
   В верху заключённые тихо сидят
   И ждут рокового сигнала,
   Одна за другою минуты летят,
   У многих душа трепетала.
   Внезапно под сводами мрачной тюрьмы
   Крик громкий, протяжный раздался
   И топот, и звук заглушённой борьбы,
   Он в сердце у всех отозвался. [36об]
  
   Полковник взволнованный быстро идёт
   И камеры все открывает.
   - ТОВАРИЩИ! Смело за мною, народ!
   Вперёд! Кто на волю желает.
   И хлынула быстро живая волна
   К дверям выходным корридора,
   Покрылася шумом и криком тюрьма -
   Очищен был верх очень скоро.
   Кричат отовсюду: "На двор выходи!"
   Но дверь на замке выходная,
   И те, что стоят ближе к ней впереди,
   В смущении - что делать, не зная.
   А сзади командуют: "Дверь вышибай!"
   И плотно вперёд нажимают.
   - Ломайте живее - скамейку давай!
   И с грохотом в дверь ударяют.
   И с треском и шумом вдруг дверь отперлась,
   По ней первый выстрел раздался,
   Из корпуса быстро толпа понеслась,
   Один лишь у двери остался;
   Он первою пулей был насмерть убит,
   Упал поражённый без звука; [37]
   Из двери толпа, как лавина, валит,
   Ногами касаяся трупа.
   Кругом на дворе уж трещала стрельба,
   И жуткия стоны носились,
   А пленных армейцев большая толпа
   В соборных воротах ломились.
   Вдруг резко отчётливо залп прозвучал
   И эхом вдали отозвался,
   Кой-кто из толпы поражённый упал
   И мёртвым лежать там остался.
   Отхлынули узники - видят беда,
   Теперь в западню все попались,
   Зловещей казалась тогда темнота,
   И залпы и стоны смешались.
   И быстро во мраке пустились бежать,
   Спасаясь от пуль в рассыпную,
   Но многим пришлось здесь случайно поймать
   Смертельную пулю шальную.
  
   Из третьяго корпуса выход другой
   Идёт мимо церкви к больнице;
   Там быстро оставил свой пост часовой [37об]
   И люди неслись вереницей.
   Пробрались на двор против главных ворот,
   Везде их стрельбою встречают,
   За каждым углом смерть ужасная ждёт,
   И где от ней скрыться не знают.
   И падают грузно на землю тела,
   Чтоб вновь никогда не подняться,
   Свободу им вечную дала тюрьма,
   Пришлося лишь с жизнью расстаться.
   А тёмная ночь равнодушно глядит
   На землю своим мрачным взором,
   Здесь стонет, а там уж спокойно лежит,
   Глаза лишь застыли с укором.
  
   В Северной части хозяйственный двор,
   Как море, был полон волненья,
   Вот видят, стоит деревянный забор,
   За ним есть, быть может, спасенье.
   Пробрались туда - пустой домик стоит,
   Мелькает из окон дорога,
   Здесь смерть неизбежно над каждым висит,
   Там воля, простор, там свобода! [38]
   - Товарищи, дружно смелее вперёд!
   И прыгать из окон начали,
   А их уже ждал притаившийся взвод,
   И пули опять зажужжали.
   И понял тогда здесь полковник Крыськов,
   Что план его весь провалился,
   Спокойно взглянул на щетину штыкой
   И вмиг за окном очутился.
   Сверкнул огонёк - треск сухой прозвучал,
   И пуля впилася в заборе,
   Стреляя, поспешно полковник бежал,
   Но нет! Не судьба быть на воле.
   И раненый в ногу безсильно упал,
   Лежал, кровью весь истекая,
   Теперь он и сам только смерти желал,
   Её дала пуля вторая.
   План смелый его только жертвы навлёк,
   И многим людям жизни стоил,
   Но можно ль судить, ведь и он мёртвым лёг
   Под зданьем, которое строил.
   Быть может, и будут его проклинать
   Убитых оставшия дети, [38об]
   Но многие будут его вспоминать,
   Нет храбрым забвенья на свете!
  
   В тот час, когда храбрый Крыськов умирал,
   Разставшись навечно с тюрьмою,
   У стенки, нахмурившись, Мазур стоял,
   Сжимая револьвер рукою.
   И голосом тихим печально шептал,
   Шептал он чуть слышно и внятно:
   - Наш план не удался, - он с треском упал,
   Упал навсегда безвозвратно.
   И нервно сжимая рукою курок,
   Он кверху его поднимает,
   И пуля смертельная впилась в висок,
   Мгновенье - и он умирает...
  
   И мрачнее стала полночная мгла,
   Трагедия была ужасна;
   Всё также металася в страхе толпа,
   От смерти скрываясь напрасно.
   Открыли конюшню, бегут в сеновал,
   Уйти от обстрела стремятся,
   И каждый из узников тайно желал - [39]
   Живому б лишь только б остаться.
   В хозяйственном погребе тоже толпа,
   В нём скрылось людей полтораста,
   Царила в нём жуткая страшная мгла.
   О ночь, как была ты ужасна!
   В забытье, в бреду просит раненый пить,
   И многие тихо стонали,
   Но нечем здесь было их раны обмыть,
   И кровью они истекали.
  
   Всю ночь, не смолкая, трещала стрельба
   И пуль заунывное пенье,
   Ужасная грозная ночь кошмара!
   Тебе нет на сердце забвенья.
   Блестя фосфорическим светом во тьме,
   Рвалися ручные гранаты,
   Милиция местная была в тюрьме,
   И утром явились солдаты.
   И снова полилась невинная кровь,
   Репрессии были ужасны.
   Виновным всего был один лишь Крыськов,
   В прочие жертвы напрасны. [39об]
  
   Алеет восток, и разсеялась мгла,
   Природа лениво проснулась,
   Туманом подёрнулось небо с утра,
   Как будто чего ужаснулось.
   Милиция - местный Тобольский отряд
   Укрывшихся всех выгоняют,
   В конюшне, в сарае - ну словом подряд,
   Вот погреб - толпа замирает.
   Команда раздалася: "Все выходи!"
   Винтовки подняли солдаты,
   Но те, что стоят ближе всех впереди,
   Не движутся - страхом об"яты.
   Вот выстрелил в погреб солдат молодой,
   И пуля визгливо запела,
   Взмахнул кто-то раненый сильно рукой,
   Ещё там кого-то задела.
   Один робко вышел, за ним и другой,
   И третий, четвёртый... десятый...
   Не знают того, что у них за спиной
   Стоит смерти призрак проклятый...
   Залп раздался - и следом другой,
   Несчастныя падают люди, [40]
   Кровь льётся густою горячей струёй,
   Пронизаны пулями груди...
  
   И узники плотной густою толпой
   Из погреба все выходили,
   Солдаты их все, пропуская чрез строй,
   Усердно прикладами били.
   Бежали поспешно, пригнувшись к земле,
   Обезумев от ужаса, страха,
   Приклады стучат по спине, голове,
   Ударяяся сильно сильно с размаха.
   Было много тогда здесь пробито голов,
   Но все рады, что живы остались,
   На спинах и боках сидит ряд синяков,
   Тогда с ними совсем не считались.
   В корпус эту толпу поместили опять,
   Полна камера сорок седьмая,
   И всех узников в страхе старались держать,
   Новой баней опять угрожая.
   Кой-кого со двора в этот корпус ведут,
   По тюрьме, знать, везде разбежались,
   В корридоре злорадно с усердием бьют, [40об]
   Видно, память оставить старались.
   И с винтовкой и бомбою стал часовой,
   Зорко бывших всех в ней охраняя,
   По соседству же в камере сорок шестой
   Сидит партия - только иная.
   Это те, что вернулися в корпус опять,
   Положенье их лучше немного,
   Без сомненья вину всю на первых валят,
   Признавая в свидетели Бога.
  
   Инспектор тюремный, Начальник и врач
   С охраною в камеры входят,
   И раненых живо велели убрать,
   Их быстро в больницу уводят.
   Но были такия, в больницу не шли
   И скрыли свои пораненья,
   Хоть много они потеряли крови,
   Но стойко терпели мученья.
   У них вынимали осколки гранат
   Тупыми ножами из тела,
   Повязку им делал товарищ солдат
   Рукою своей неумело.
   Лекарство одно - из ушата вода, [41]
   Бинты из рубах и кальсонов,
   Пока операция трудная шла,
   Крепились, и не было стонов.
   И долго из ран их сочилася кровь,
   И слышался запах гиненья,
   От грязных, в крови закорузлых бинтов
   Плохое нам было леченье.
  
   В тюремной больнице работа кипит,
   Спешат дать скорей облегченье,
   Вот раненый в ноги недвижим лежит,
   В лице его видно мученье.
   Те хмурятся, силяся боль превозмочь,
   Те ждут чередой перевязки,
   Эх, ночка, кошмарная ночь!
   Наделала много ты встряски.
   Убитыми больше полсотни лежит
   И раненых много опасно,
   Кто умер, тот тихо, спокойно лежит,
   Кто жив, тот страдает ужасно.
  
   Из сорок седьмой и из сорок шестой
   Ведут в третий корпус злосчастный, [41об]
   Попытка к побегу огромной толпой
   Осталась мечтою напрасной.
   Внизу посадили, кто был на дворе,
   В верху - кто не вышел из камер,
   И тихо опять стало в мрачной тюрьме,
   Весь корпус как будто бы замер.
   Проходит ужасный томительный день,
   Поверку все ждут с нетерпеньем,
   По стенке уродливо носится тень
   От быстрых и нервных движений.
   - Поверка идёт! Становись поскорей, -
   Дежурного голос раздался,
   Помощник и старший мелькнул у дверей,
   С винтовкой солдат показался.
   Открылася камера - тесной толпой
   Идут за поверкой солдаты,
   Имеют внушительный вид боевой,
   В руках держат бомбы-гранаты.
   Насмешки и злобные взгляды кругом
   Бросают вошедшие люди,
   Со страху сосед мой твердит шепотком:
   - О Боже мой! Милостив буди. [42]
   Но вот повернулись и дальше пошли,
   И звонко ключи загремели,
   И легче у узников сало в груди,
   Когда с шумом хлопнули двери.
   Опущены нары - ложатся все спать,
   Чтоб сном поскорее забыться,
   Ведь много за сутки пришлось испытать,
   Всё тихо - но многим не спится.
  
   И быстро, как прежде, летит день за днём,
   В тюрьме жизнь пошла старым строем,
   Всё те же решётки стоят за окном,
   Всё также сидим под конвоем.
   У всех заключённых начальство тюрьмы
   Снимает о бунте допросы,
   Неправдою, низкою ложью полны
   Пошли в дело ходко доносы.
   Здесь каждый старался себя обелить,
   Чтоб правым пред властью остаться,
   Десяток людей не жалел утопить,
   Стараяся сам оправдаться.
   Здесь подлость свою доказали они, [42об]
   Так гнусно друзей предавая,
   Всю гадость своей малодушной душой,
   Товарищам яму копая.
   Да будет презрение вечное им,
   Пред нами им нет оправданья,
   Доносом трусливым и гнусным своим
   Плели они плеть наказанья.
   Здесь личная злоба и месть, и вражда
   Во всю свою мощь разгулялись,
   Под грозную власть полевого суда
   Невинных здесь много попались.
  
   С десяток проходит томительных дней,
   И дело суду передали,
   И тридцать трёх здесь заключённых людей
   К ответу за бунт привлекали.
   Их всех накануне разбора суда
   Собрали в одно отделенье,
   И дрогнуло сердце у многих - когда
   Им форму прочли обвиненья.
   По двести семьдесят девятой статье,
   В ней пункты, параграфы, части, [43]
   Пункт "а" и пункт "е" за побег из тюрьмы,
   Пункт "ж" за свержение власти.
   В ту ночь им тревожные снилися сны:
   Пропасти, горы, обвалы
   И мрачные призраки - страха полны,
   Темно ещё было - все встали.
  
   Вот бледной зарёю покрылся восток,
   И в небе разсвет показался,
   Раздали уж хлеб, принесли кипяток,
   Тюремный день рано начался.
   Открылись большия вороты тюрьмы,
   Пришли конвоиры-солдаты,
   Сверкают на солнце стальные штыки,
   У пояса бомбы, гранаты.
   На двор подсудимых из камер ведут,
   Попарно их ставят, считают,
   И в здание, где помечается суд,
   Их сильный конвой провожает.
   Ввели обвиняемых в зал небольшой,
   Всем сесть на места приказали,
   В дверях и окон стал чешский конвой, [43об]
   Их строго тогда охраняли.
   Направо покрытый зелёным сукном
   Стол длинный - за ним заседает
   Угрюмый и грозный на вид прокурор,
   Он выход суда ожидает;
   У всех заключённых один адвокат,
   За дело он трудное взялся,
   И всех оправдать несомненно был рад
   И много для них постарался.
   Хоть трудно было это дело вести,
   Туманно было оправданье,
   Старался он только жизнь нашу спасти,
   Виновным смягчить наказанье.
  
   - Встать, суд идёт! - приказал офицер,
   И все моментально поднялись,
   Безшумно, но быстро открылася дверь,
   И судьи в дверях показались.
   К столу председатель спокойно идёт,
   Два члена идёт за ним сзади,
   Дела секретарь перед ними кладёт
   И кучу различной бумаги.
   Привстав за столом, председатель сказал: [44]
   - Заседанье суда открываем.
   И вслух обвинение всем прочитал,
   Приказ и статью мы уж знаем.
   - Имя, отчество, звание, сколько Вам лет, -
   Подсудимым вопросы задали, -
   Признаёте виновным себя или нет?
   Все виновным себя не признали.
  
   Толпою свидетелей в залу ввели
   И форму прочли обещанья,
   И первым инспектор Тобольской тюрьмы
   Даёт пред судом показанья.
   Окончен допрос и свидетель другой
   Инспектора быстро сменяет,
   Заведует тоже Тобольской тюрьмой,
   О бунте поверхностно знает.
   - Иконников! - быстро начальник тюрьмы
   На зов председателя входит,
   И всех обвиняемых первой скамьи
   Он медленным взором обводит.
   Среди обвиняемых много тогда
   Душою своей трепетали, [44об]
   Ведь их не щадили свои же друзья,
   И здесь они этого ждали.
   Быть может, на этой скамье он узнал
   Людей, на него нападавших,
   Но нет! Это я только к слову сказал:
   Те люди давно в списке павших.
   С каким облегченьем вздохнули они,
   Был этот свидетель опасный,
   Но видно Начальник Тобольской тюрьмы -
   С душой благородной прекрасной.
   Помощник Глухих входит в залу суда,
   На вопросы судей отвечает,
   Отчётливо сыплются, резко слова:
   Кто его разоружил, не знает.
   А ведь если б начальник и он пожелал,
   Хоть одно б только слово сказали,
   Но нет! Я и здесь лишь к примеру сказал,
   Те в земле, что на них нападали.
   Киселёв, Тимофеев прошли на суде,
   Председатель допрашивал строго
   О бунте армейцев в Тобольской тюрьме, [45]
   Сказали не очень-то много.
   - Свидетель Трухин! - и пред грозным судьёй
   Надзиратель тюрьмы показался,
   Отвечает на всё только фразой одной:
   - Я не помню... тогда испугался.
   И весь персонал из начальства тюрьмы
   Смягчил пред судом показанья,
   Сидящим людям на подсудимой скамье
   В душе не желал наказанья.
   И легче у узников стало в груди,
   Все к ним отнеслись так сердечно.
   - Спасибо! - чуть слышно шептали они. -
   Мы помнить о вас будем вечно!
  
   Свидетели быстро идут чередой,
   Друг друга поспешно сменяют
   Начальство, милиция, местный конвой.
   Чиликина вдруг вызывают.
   Чиликин, Ткаченко и много других,
   Они из среды заключённых,
   По праву же место свидетелей сих
   Сидеть на скамье обвинённых. [45об]
   Спасая себя, не щадя, они всех
   Товарищей гнусно предали,
   Приняли на совесть предательский грех,
   И честь свою с грязью смешали.
   Четыре дня длились вопросы в суде,
   До сотни свидетелей было,
   Но вот пятый день на подсудимой скамье,
   И тридцать три сердца заныло.
   Тихо. Вот медленно встал прокурор,
   Он речь пред судом начинает,
   И грозен был его голос и взор,
   Он всех тридцать трёх обвиняет.
   Семнадцать из них за побег из тюрьмы,
   Шестнадцать за бунт и возстанье,
   Виновныя все, без сомненья, должны
   Понесть от суда наказанье.
   - Цель бунта у них, несомненно, была,
   Чтоб власть захватить в свои руки,
   И если б успели, то была б беда
   И страшной совдепщины муки.
   И снова бы нам всем пришлось испытать [46]
   Могучую силу декретов,
   Я требую всех тридцать трёх наказать
   За бунт, за защиту Советов.
   Окончил он речь - и на смену ему
   Защитник свою начинает,
   Хоть сам он не верил, казалось, тому,
   Что всех пред судом оправдает.
   Старался, конечно, суду доказать,
   Что масса была в заблужденьи,
   Крыськов подготовил её бунтовать
   И выдти из стен заключенья.
   - Надеюсь, что всем подзащитным моим
   Жизнь этим судом сохранится,
   Никто здесь не будет сурово судим, -
   Сказав - он на стуле садится.
  
   Последнее слово. Пред грозным судом
   Просили здесь все оправданье,
   Поднялся весь суд за зелёным столом
   И быстро ушли в совещанье.
  
   Четыре часа совещанье было, [46об]
   В волненьи все приговор ждали,
   А время томительно, медленно шло,
   Судьбу людей многих решали.
   - Встать, суд идёт! - и вот снова в дверях
   Суд в составе своём показался,
   Грозный приговор нёс председатель в руках,
   В тишине его голос раздался.
   - Согласно приказа, а также статье
   Янкович здесь признан виновным,
   Судом остальные оправданы все;
   Янкович же будет казнённым.
   Янкович стоял с побледневшим лицом,
   Лишь руки заметно дрожали,
   А прочие все в столбняке пред судом:
   Такого решенья не ждали.
   Одно сознавали душой тогда,
   Теперь все оправданы, живы,
   Но будет процесс полевого суда
   Им в памяти всем до могилы.
  
  
   Автор произведения Ребров, окончательная редакция Рязанова и Протасова (врач). Все они участники восстания. [47]
  
   ЦДООСО.Ф.41.Оп.2.Д.190.Л.32-47.

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"