ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ ТОБИАСА: СУМАСШЕДШИЙ ДОМ НА ПЕКХЭМ-РАЙ.
Суини Тодд на мгновение задержался у дверцы шкафа, прежде чем принять решение о том, следует ли ему сразу наброситься на бедного Тобиаса или действовать более скрытно и осторожно. Последний вариант был ему гораздо более по душе, и поэтому он воспользовался им в следующий момент и тихо выскользнул из своего укрытия, причем так бесшумно, что у Тобиаса не возникло ни малейшего подозрения, что в комнате есть кто-то, кроме него самого. Ступая так, словно каждый шаг мог повлечь за собой какие-то страшные последствия, он, наконец, полностью оказался позади стула, на котором сидел Тобиас, и замер, скрестив руки на груди, с такой отвратительной ухмылкой на лице, что вполне подходил для изображения Мефистофеля из немецкой драмы. - Наконец-то, - пробормотал Тобиас, - я освобожусь от своего нынешнего состояния ужаса, выступив с обвинением в адрес Тодда. Он убийца - в этом я не сомневаюсь; мой долг - выступить в качестве его обвинителя. Суини Тодд протянул свои мускулистые руки и схватил Тобиаса за голову, повернув ее так, чтобы мальчик мог его видеть, а затем сказал: - В самом деле, Тобиас, а тебе никогда не приходило в голову, что Тодда не так-то легко победить, как тебе хотелось бы, а, Тобиас? Потрясение от этого удивительного и внезапного появления Суини Тодда было так велико, что на несколько мгновений Тобиас лишился дара речи и застыл и, с головой повернутой под таким странным углом, казалось, грозившим сломать ему шею, впился таким взглядом в торжествующее и злобное лицо своего преследователя, каким бы смотрел на заклятого врага всего человечества, которым, вероятно, он и начал считать цирюльника. Если что-то и могло доставить большее удовольствие такому человеку, как Тодд, так это, конечно, осознание того, какой устрашающий эффект произвело его присутствие на Тобиаса, который оставался в таком состоянии около полутора минут, прежде чем отважился издать вопль, который, даже почти напугал Тодда. Это был один из тех криков, которые могут исходить только из сердца, испытывающего крайнюю агонию, - крик, который мог бы возвестить о переходе духа в другой мир и возвестить, как это едва не произошло, о полной утрате рассудка. Услышав его, цирюльник отшатнулся на шаг или два, поскольку это было чересчур пугающе даже для него, но лишь на очень короткое время это произвело на него ошеломляющий эффект, а затем, с полным сознанием опасности, которой это его подвергало, он бросился на бедного Тобиаса словно тигр на ягненка, и схватил его за горло, восклицая: - Еще один такой крик, и он будет последним, который ты издашь в своей жизни, хотя мне будет затруднительно избежать обвинения в твоем убийстве. Тихо! Тихо, я сказал! Это увещевание было совершенно излишним, потому что Тобиас не смог бы произнести ни слова, даже если бы ему очень хотелось это сделать; цирюльник держал его за горло такой железной хваткой, словно оно было зажато в тиски. - Негодяй, - прорычал Тодд, - негодяй, так вот каким образом ты осмелился наплевать на мои предписания. Но не важно, не важно! У тебя будет достаточно времени, чтобы поразмыслить о том, что ты наделал. Глупо было думать, что ты сможешь справиться со мной, Суини Тоддом - Ха, ха!' Он расхохотался, настолько отвратительнее, чем обычно, что, если бы Тобиас услышал это - а он не услышал, потому что его голова упала на грудь, и он потерял сознание, - это испугало бы его так же сильно, как внезапное появление Суини Тодда. - Итак, - пробормотал цирюльник, - он потерял сознание, не так ли? Глупый ребенок, тем лучше - хоть раз в жизни, Тобиас, я понесу тебя на руках, не для того, чтобы сделать тебе одолжение, а чтобы сделать одолжение себе - черт возьми, это была живительная мысль, приведшая меня сюда сегодня вечером, иначе, к рассвету утра, у меня было несколько очень неприятных расспросов. Он поднял Тобиаса на руки так легко, словно тот был младенцем, и вышел с ним из комнаты, предоставив миссис Рэгг делать любые выводы из его отсутствия, какие ей заблагорассудится, но чувствуя уверенность, что она слишком сильно находится под его контролем, он не чувствовал ни грамма беспокойства. "Эта женщина, - пробормотал он себе под нос, - полная дура, и ее можно заставить поверить во что угодно, так что я ее совершенно не боюсь. Я не решаюсь убить Тобиаса, потому что необходимо, чтобы его мать была в состоянии поклясться, что видела его после этой ночи живым и невредимым, если пойдут расспросы. Цирюльник зашагал по Храму, неся мальчика, который, казалось, вовсе не спешил оправляться от обморока, в который он впал.
Когда они проходили через ворота, ведущие на Флит-стрит, привратник, который хорошо знал парикмахера в лицо, сказал:
- Здравствуйте, мистер Тодд, это вы? Почему, кого это вы несете?
- Это я, - сказал Тодд, - и я несу моего мальчика-подмастерья, Тобиаса Рэгга, беднягу.
- Бедняга! почему, что с ним такое? - Мне трудно вам сказать, но мне и его матери кажется, что он лишился рассудка. Спокойной ночи вам. Я ищу кэб. - Спокойной ночи, мистер Тодд; я не думаю, что вы найдете его ближе, чем на рынке - как любезно с его стороны теперь нести мальчика! Не каждый учитель поступил бы так. Но мы не должны судить о людях по их внешности, и даже Суини Тодд, хотя у него такое лицо, которое не хотелось бы встретить в безлюдном месте темной ночью, может быть добросердечным человеком. Суини Тодд быстро шел по Флит-стрит в сторону Олд-Флит-Маркет, который тогда был во всей своей славе, если это можно было назвать славой, заключавшейся во таком количестве всевозможных нечистот, что их было достаточно, чтобы вызвать эпидемию в Лондонском сити. Оказавшись там, он обратился к большой куче пальто, в центре которой, как предполагалось, находился кучер наемного экипажа традиционной старой школы, который бездельничал около своего экипажа, длинного и неуклюжего, как городская баржа. - Джарви, - сказал он, - за сколько подбросишь меня в Пекхэм-Рай?"
- Пекхэм Рай - ты и мальчик - больше никого из не будет ждать за углом, потому что, знаешь ли, это было бы нечестно.
- Нет, нет. - Ну, не горячитесь, хозяин, я, знаете ли, только спросил, так что не нужно расстраиваться; я возьму вас за двенадцать шиллингов - поразительная дешевизна, учитывая все обстоятельства.
- Я заплачу половину суммы, - сказал Суини Тодд, - и можешь считать, что тебе хорошо заплатили.
- Половина, хозяин! Это слишком мало, но, как бы то ни было, я полагаю, что должен смириться. Садитесь, я попытаюсь отбить затраты за счет следущих клиентов. Цирюльник не обратил внимания на эти новые увещевания кучера, но сел в экипаж, унося Тобиаса с собой, очевидно, с большой осторожностью; но когда дверца кареты закрылась и никто за ним не наблюдал, он бросил его на солому, устилавшую дно экипажа, и, положив на него свои огромные лапы, он издал один из своих неприятных смешков, сказав: - Что ж, я думаю, теперь ты у меня в руках, господин Тобиас; твоим несчастьям скоро придет конец. Я очень боюсь, что ты внезапно умрешь, что меня весьма опечалит, хотя я не думаю, что буду носить траур, так как считаю, что это лишь подчеркивает горечь сожаления, и что без этого лучше обойтись, господин Тобиас. Наемный экипаж раскачивался из стороны в сторону в принятой в старину манере наемных экипажей, когда их называли "костоломами" и считалось замечательным достижением, если они проезжали три мили с половиной в час. Именно в таком экипаже беднягу Тобиаса, все еще совершенно бесчувственного, с грохотом везли по Блэкфрайерс-Бридж и так далее в сторону Пекхэм-Рай; и всякий, кто знаком с этой местностью, хорошо знает, что есть две дороги, одна налево, другая направо, обе из которые достаточно приятно усеяны виллами-резиденциями. Суини Тодд велел кучеру свернуть на дорогу налево, что тот, соответственно, и сделал, и они проехали по ней около полутора миль. Не следует предполагать, что этот уютный район страны находился тогда в таком состоянии, в каком он находится сейчас, как в отношении жителей, так и в отношении земледелия. Напротив, это было довольно глухое место, где время от времени совершались тяжкие ограбления и бывшее свидетелем многих подвигов тех разбойников с большой дороги, чьи похождения в наши дни, если судить по общественному покровительству, которым они могут пользоваться, воспринимаются с большим интересом. На обочине дороги, слева, стоял одинокий, большой, ветхий на вид дом. Дом окружала высокая стена, из-за которой была видна только самая верхняя его часть, и которая являла собой явные признаки упадка, проявлявшиеся в ветхости дымоходов и общем ощущении неуютности, пронизывавшем его. Затем Суини Тодд приказал кучеру остановиться, и когда экипаж, после нескольких минут раскачивания взад-вперед, действительно, наконец остановился, Суини Тодд вышел сам и позвонил в колокольчик, ручка которого призывно свисала с ворот. Ему пришлось подождать несколько минут, прежде чем последовал ответ на его зов, но наконец изнутри донесся шум, как будто отодвигали несколько засовов; и вскоре дверь отворилась, и на пороге появился огромный, грубоватого вида мужчина. - Ну что ж! что случилось на этот раз? - воскликнул он.
- У меня пациент к мистеру Фоггу, - сказал Суини Тодд. - Я хочу немедленно его увидеть. - О! Что ж, чем больше, тем веселее; мне-то наплевать. Он сейчас с тобой и ведет ли он себя тихо-сносно? - Это всего лишь мальчик, и он не совсем сумасшедший, только боворит совершенно безумные вещи.
- О! И это все? Он может говорить здесь все, что ему заблагорассудится, для нас это не важно. Приведите его сюда - мистер Фогг у себя в комнате. - Я знаю дорогу: вы присмотрите за мальчиком, а я пойду и поговорю о нем с мистером Фоггом. Но останьтесь, дайте кучеру эти шесть шиллингов и отпустите его. Привратник сумасшедшего дома, кем и был сей грузный человек, отправился выполнять указания Суини Тодда, в то время как сам этот негодяй прошел по широкому коридору к двери, которая находилась в дальнем его конце.