Солнце мельком выглянуло из-за сизых предгрозовых туч. Белоснежная кладка Великой Засеки тут же заискрилась, засияла, словно колотый сахар. Взмывавшие в небо башни казались игрушечными - со своими округлыми навершиями, в узорах из лазури и золота.
Чем ближе путники подъезжали к Великой Засеке, тем реже они понукали лошадей. Тем чаще задирали головы, удивленно охая и крестясь.
Только мальчик десяти лет, ехавший позади всех, понуро смотрел вниз. Копыта его лошади мяли податливый песок, изредка спотыкаясь обо что-то твердое и белое.
Мальчику виделись человеческие черепа. Черепа взывали к нему страдальческими провалами глазниц и оскалами мертвых улыбок.
- Как думаешь, Владыка, Господь так же жуток в своем величии? - спросил боярин Федор Кошка, прикрывая глаза ладонью от яркого света.
Митрополит Алексий чуть улыбнулся.
- Бог есть любовь, боярин, а любовь не должна внушать страх.
- Хотел бы я знать, откуда тогда все это взялось, - боярин Кошка простер руку, охватив разом и Засеку, и пустыню, и грозное небо.
Но он имел в виду не только их. Там, за стеной, скрывалось великое царство, которому равных - еще поискать. Могучее, богатое, многолюдное, полное прекрасных городов и древних храмов.
Имеется одна лишь загвоздка. Не будь этого царства - всем жилось бы счастливее. Ведь неспроста окружено оно безлюдными пустынями.
- Было царство ромеев, было царство вавилонское, был Александр Македонянин, а нынче басилевсы и кесари, - ровно проговорил митрополит Алексий. - Бог здесь не причем. Царства нарождаются сами собой, таковы законы истории...
Боярин Кошка потеребил ухоженную бороду.
- Ты ведь там был, Владыка. Нельзя всякую дрянь оправдывать законами истории. Я вот отлично помню, что мы ни минуты не надеялись на твое возращение.
- ... и я не думаю, боярин, что ромеи, или вавилоняне, или басилевсы относились к покоренным народам лучше, чем Орда отнеслась к Руси, - тем же тоном закончил Алексий.
Боярин Кошка искоса взглянул на него.
- Хочешь сказать, что такая у нас судьба? Попали, дескать, как тростинка в колесо?
Владыка кивнул. Он был одет в невзрачную серую рясу безо всякого шитья. Наперсный крест и ладанку, видимо, спрятал. А от пустынных ветров кутался в накидку из верблюжьей шерсти - ни дать не взять монах-проповедник из тех, что безрассудно пытаются обратить татар в христианство.
- Наш разговор не имеет смысла, боярин, - сказал Алексий мягко.
Боярин Кошка коротко усмехнулся. Он был высок, плечист, и спокойной, неколебимой силой веяло от каждого его жеста. Глядя на него, сложно было поверить, что он хоть в чем-то бывает беспомощен.
- Мне ли не понимать, Владыка. Надо всеми нами Господь Бог, потом - шестеро великих Единений, потом - Христианское Товарищество, потом - Орда, потом - Владимирское княжество, а в оставшейся мелочи мы сами себе господа.
Алексий покачал головой и отвернулся, вытянув из-под рукава четки с крупными деревянными бусинами.
- Федор Андреич, а чего твой подопечный пригорюнился? - спросил кто-то.
Боярин Кошка оглянулся на мальчика. Попридержал лошадь, дожидаясь, пока тот с ним поравняется.
- Ну как тебе, нравится? - спросил он.
Мальчик поправил сползшую на лоб шапку и поднял глаза. Глаза у него оказались мягкого серого цвета - таким часто бывает небо ранней осенью. Не здесь, конечно, а там, на севере. Дома. Он посмотрел на Засеку так, словно только ее заметил, и тут же отвел взгляд.
- Чушь какая, - сказал он, хмурясь.
Боярин Кошка вздохнул.
- Ну, тебе, Митя, чего дуешься. Никогда ведь такого не видел. Это одно из четырех великих царств - смотри, примечай, мотай на ус. Ты же князь.
Митя резко потянул за узду, и лошадь остановилась, мотая головой.
- Я не хочу туда ехать. Мне не нравится эта стена, не нравится, как они лопочут по-своему, как на нас смотрят, словно мы им рабы какие-то.
Боярин Кошка погладил бороду, искоса глянул на Митю.
- Боязно?
Митя нахмурился.
- Великому князю Московскому не должно быть боязно.
- Эк ты, - крякнул боярин Кошка. - В том, чтобы боятся, нет ничего зазорного, пускай и князю. Главное - надо уметь свой страх побороть. Глаза боятся, руки делают. И чему тебя владыка Алексий учит?
Они помолчали. Солнце вновь спряталось за тучами. Надвигалась гроза. Порывами проносился ветер, вздыбливая песок.
Отряд, понукая лошадей, заторопился к Засеке, чтобы успеть укрыться.
Только Митя и боярин Кошка не тронулись с места.
- Думаешь, убьют? - спокойно спросил боярин.
Митя закусил губу.
Ему вспомнилось, что в Орде убили двоюродного деда, что убили Михаила Тверского, что убили еще многих-многих, а прочие спаслись не иначе как чудом. Вспомнил о набегах, оставлявших после себя только горы неприбранных трупов и дымящиеся развалины. Вспомнил, как они по дороге то здесь, то там натыкались на следы ордынского владычества - на казни, на разоренные села, на вытоптанные посевы, на головы, насаженные на колья.
Он никогда не отворачивался. Наоборот, всматривался, до рези в глазах, до тошноты - запоминал.
И теперь Митя не выдержал. Он закрыл глаза рукой и тихо заплакал.
Боярин Кошка сокрушенно покачал головой. Спрыгнул с лошади, снял мальчика с седла, прижал к себе.
- Ну чего ты, чего, - уговаривал он. - Несмышленыш какой, кто даст тебе сгинуть? Ну, опасно, это да. И страшно. Но ведь ты князь, и должен защищать свою землю.
Часть первая.
- Московия, - сказал Джованни ди Биччи, скромный, но зато очень богатый владелец банка Медичи. И недовольно поводил своим на всю Флоренцию знаменитым носом. - Больно много они о себе возомнили, там, на восточных окраинах.
Из уст человека, славного спокойствием и рассудительностью, это прозвучало как жесточайшее порицание. Лоло даже захотелось вступиться за московитов.
- Ладно тебе, дядя, им непросто приходится. Попробуй тут удержаться в здравом уме, когда с одной стороны татары, с другой - литовцы, да и с остальными княжествами...
- А может, то божий знак, - сказал ди Биччи сварливо. - Может, и нечего им. Пусть перейдут под чье-нибудь подданство, раз своих силенок не хватает.
- Они татарские вассалы...
Ди Биччи раздраженно побарабанил по обтянутой тисненной кожей ручке кресла.
- Хоть бы их там всех геена огненная пожгла! Или мор какой взял! Проклятые схизматики! Грабить моих купцов!
Причина дядиного гнева сразу сделалась ясна, как день. Посмели ограбить, боже нас упаси. Кредит с дебетом не сойдется. Папа Римский решит, что банк ненадежен и перебежит к генуэзцам. Англичане отхватят рынок со своей дрянной, провонявшей туманом шерстью.
Апокалипсис как есть, в общем.
Лоло вздохнул.
Дядин кабинет являл собой образец многозначительной скромности - ровно как и его хозяин. Стены обиты узорчатой кожей, деревянный потолок расписан белым и зеленым, мебель простая, но в углу - дорогущий паровой камин, а над столом висит карта христианского мира, утыканная гербами Медичи. Банки и торговые конторы, как же.
- Я уверен, что против меня действует корпорация "Мир", - сказал ди Биччи.
Лоло, к несчастью, прослушал ту длинную и, несомненно, обоснованную цепь рассуждений, которая привела к такому выводу. Но, судя по дядиному лицу, хорошо еще, что он не решил, будто против него объединились все шесть конкурирующих корпораций.
- Как раз по поводу "Мира" я и пришел погово...
- Я не перестаю удивляться, как "Закон и Порядок" может терпеть всех этих варваров! Язычников! Агарян! Пресвятая Богоматерь, неужели нельзя что-нибудь с этим сделать? И не надо мне про то, что мешают другие корпорации. Вот скажи, Лоренцо, разве это не ваш долг - обеспечивать всеобщее благочиние и процветание?
Лоло страдальчески закатил глаза.
- Мы уже, дядя. Я тебе пытаюсь об этом рассказать. Мессир Гильом говорил, что намечается какая-то серьезная заварушка с участием "Мира" и "Войны". И меня определили, ну, поработать за лазутчика. Внедриться к ним, кое-что разузнать, кое-что сделать. Вот.
Дядя довольно долго переваривал полученные сведения. У него был вид василиска, которому скормили целый ящик оружейных гвоздей. Наконец он слегка свел брови.
- Лоренцо, ты с ума сошел? Какой из тебя лазутчик?
Ну, началось.
Лоло и без родственников прекрасно знал, что никакой он не. Не воин, не книжник, не купец - так, серединка на половинку. Но придирок со стороны он не выносил. Потому что больше всех придирался к себе сам.
- Дядя, у меня задание.
- Не забывай, ты не только Донати, но еще и Медичи. И не имеешь права участвовать со всяких авантюрах. Ты старший сын, подумай о своем несчастном отце, о матери...
Лоло наморщил нос. Тема была болезненная, но сейчас он не хотел портить себе настроение.
- Им нет никакого дела, дядя, ты же знаешь. Такая уж у меня семья. И раз я сам вынужден устраивать свою жизнь, то нечего цепляться - как сделаю, так сделаю.
Дядя сокрушенно покачал головой.
- Нужно было отдать тебя во францисканскую школу, я ведь им говорил... Теперь все маемся. Скажи лучше, куда тебя отправляют. И в чем суть задания. Мне не нравятся эти тайные интриги меж корпораций, Лоренцо. Возможно, в них вообще не стоит участвовать, ты уж не обижайся.
Лоло легкомысленно помахал рукой.
- Надо ехать в Любек, глава балтийского отделения весь извелся. Я не очень знаю, в чем там дело. Да и никто не знает. По слухам, очередное великое столкновение - корпорации "Мир" поперек горла корпорация "Закон и Порядок", корпорации "Война" - корпорация "Левиафан". И если дальше так дело пойдет...ну, будет драка. И почище той, которая случилась, когда Люцифер задумал свергнуть Бога и архангелы устроили ему гонку.
- В общем, образцовый гадюшник, - заключил дядя. - Точно наша Флоренция, только в общемировом размере. Лоренцо, мальчик мой, а что за слухи ходят о седьмой корпорации?
Дядя старался спрашивать равнодушно. Но в его тоне проскользнула нотка неподдельного любопытства.
Наверняка какие-нибудь городские сплетни. Ох, Флоренция. Любишь же ты вместо того, чтобы обсуждать дела, часами перемывать косточки всему свету. И как только языки не отвалятся.
Лоло нудным голосом поведал, что христианским миром управляют шесть корпораций, а шесть - число божье, на что указал еще Блаженный Августин. Что оные корпорации разделили между собой все стороны добродетельной христианской жизни, сообразуясь, опять же, с решениями Соборов, писаниями святых отцов и апостолов. Что седьмой взяться попросту неоткуда и незачем. И что буде такая бы и появилась, то ей осталось бы лишь представлять намерения дьявола и вообще всякое зло.
- ... а наш христианский мир нарочно устроен так, чтобы сатана не мог руководить им своими помыслами. Мы не оставили для него места, дядя, господи, ты же все это знаешь.
Джованни ди Биччи покивал. Пожелал удачи. Пообещал еще навестить перед отъездом. А напоследок сказал:
- Знаешь, Лоренцо, ведь мир без зла не обходится. Дьявол свою лазейку всегда найдет, нельзя об этом забывать.
Дядя, как всякий настоящий банкир, тем усерднее искал подвох, чем лучше дела обстояли со стороны.
Когда "херувимчик" в очередной раз нырнул, зарывшись носом в облака, Лоло вцепился в обивку лавки и зажмурился.
Он нутром чуял, что конец его близок.
Лоло не выносил воздушных путешествий. Всякий раз по приземлении он давал себе честное слово, что этот полет был последним. И всякий раз, когда дела прижимали, брался за старое.
Дурак, господи помилуй, какой дурак!
- До чего занятно германские земли смотрятся с неба, - сказали по соседству.
Лоло машинально отметил говорок. Северный, русинский, глотающий начало и увязающий в "р".
Ерррманские.
- И чем же они занятнее других? - сварливо спросил Лоло.
Он был рад любой перепалке, лишь бы отвлечься.
- Квадратики, - у соседа в голосе проскользнуло неподдельное умиление.
Лоло открыл левый глаз и глянул в маленькое окошко. Сквозь мутное стекло виднелось лоскутное одеяло полей, садов и рощиц.
И чего этот русин здесь нашел?
Лоло открыл второй глаз и повернулся к соседу.
- По-моему, скука смертная. Вот у нас во Флоренции... К слову, я Лоренцо Донати.
Сосед, надо признать, ему достался выдающийся. Высокий, тощий, одет в бирюзовый кафтан - длиннополый, но с короткими рукавами, из-под которых видна лиловая рубашка. Его светлые волосы были заплетены на новгородский манер в косу. Большие переливчатые очки, похожие на стрекозиные глаза, закрывали добрую половину лица.
Вообще, во всем облике соседа чудилось что-то неуловимо фасетчатое.
Сосед лучезарно улыбнулся.
- Яроша Вороницын, родом буду из Новгорода. Кстати, не знаешь, почему "херувимчики"? Никак не подходит ведь. Такая железнобокая посудина.
Лоло фыркнул.
- У главы корпорации "Левиафан" непреодолимая тяга ко всяким звучным словечкам.
- А-а, бывает. В Любек?
- В Любек, - кивнул Лоло.
- На собрание Ганзейской Лиги? - все расспрашивал Вороницын.
Лоло, рассудив так и эдак, решил, что во вранье греха не будет.
- Да, меня дядя отправил, он...Медичи, занимается торговлей и банковскими делами.
- Кто не слышал о Медичи! - Вороницын всплеснул руками. - Славная кампания! А вы за войну, или нет?
Этот вопрос немало Лоло озадачил. По правде, ему-то лично было все равно. Его корпорация "Закон и Порядок" традиционно за мир. Его дядя не любит войн, потому что они мешают торговле.
Но чего бы такого нагородить, чтобы новгородец отвязался?
- Я не особо слежу за межгосударственными делами. Разве намечается война?
Вороницын погладил пальцем ободок очков. Скривил тонкие губы в усмешке.
- И преогромная. Давненько, дескать, не было, накопилось достаточно причин. Хотят втянуть и сторонних - сарацин, татар, катайцев.
В тоне его Лоло почудилось неодобрение. Он не смог удержаться.
- Если шесть корпораций решили, значит, так надо. В их руках судьба христианского - да теперь и не только - всего мира!
- Да-да, - покивал новгородец. - Всеобщий порядок. Повсеместное благочиние. Прогресс, в конце концов. Кто от такого откажется. Как только постоянные междоусобицы с этим согласуются, не возьму в толк.
- Таковы рыцарские обычаи, - сказал Лоло, смутно припоминая, что у русинов рыцарей в привычном смысле нет. - Как еще им решать свои разногласия, если не в битвах.
Сосед почему-то засмеялся.
- Хорошо звучит! Складно.
Лоло почуял, что такими путями разговор легко окончится дракой. Новгородец его невнятно раздражал. Не столько словами - мало ли что там городит какой-то схизматик!
Скорее, общей манерой. Сквозящий в каждой фразе снисходительной усмешечкой. Дескать, я-то знаю, как оно должно быть.
Но Лоло не хотел ссориться.
- А ты зачем в Любек? По торговым делам?
- Если бы, - Вороницын хмыкнул. - Я ведь не купец. Я, господин Лоренцо, блюститель древностей. Знаешь, есть такая сотня...а, вы зовете их "комиссиями". При Христианской Лиге, занимается охраной исторического наследия. Давеча вот летали в Рим, там Папа хотел снести остатки языческого храма. Провели следствие и запретили. Другое дело - послушается ли. А сейчас еду к своим в Любек. Ганзейский сход закончится - и домой.
Лоло украдкой вздохнул. Кто-то, видите ли, домой. А у кого-то все только начинается. Легко сказать: "проберись в корпорацию "Мир", мы тебе все устроим, а ты понаблюдай да наведи шороху..."
А как оно там будет получаться - бог весть.
"Херувимчик" начал неторопливо снижаться. Лоло, почуяв близкое избавление, почти успокоился. Он прижался носом к маленькому окошку и стал рассматривать крыши и башни вольного города Любека.
Йохан Брадер, почтенный бюргер вольного города Любека, все думал о том, что за прожитые им сорок шесть лет это его первое противозаконное деяние.
Не считая, конечно, сворованного по малолетству пряника.
Брадер всегда старался жить порядочно. Так, милостью Господней, он добился успеха в банковском деле, получил должность в магистрате, заручился уважением горожан.
Но Женни сказала, что надо идти. А с Женни спорить никак нельзя.
В воздухе витали странные, подозрительные запахи. Благовония, вперемешку с восточными маслами, вперемешку с горелым мясом и палеными перьями. Конечно, это ведь был жидовский квартал. Порядочные отцы города Любека сюда и носа не казали. Даже в случае изрядных денежных затруднений проще было притащить жида к себе, хоть и говорят, что после этих собак надо наново переосвящать дом...
Влепленные один в другой домишки с вечно закрытыми окнами и глухими дверями все теснее и теснее сжимали улочку. Брадер не слышал голосов, смеха ребятни, да хотя бы и просто шагов .
Его подбитые медью башмаки гулко звякали об брусчатку. Впереди замаячила деревянная вывеска. Брадер близоруко поморгал и разглядел на ней двух перевившихся змей с человечьими лицами. Змеи облупились и потемнели, но выглядели оттого не менее жутко.
Брадер, как научили, сунулся за вывеской в проход между домами. Крыши над проходом смыкались, было темно и пахло плесенью. Брадер нашарил справа от себя тяжелую бронзовую ручку и громко постучал ей об стену. Рядом бесшумно отворилась дверь. Брадер вошел внутрь.
Сначала его глаза приноравливались к темноте. Зато нос так и взвыл от бесчисленного множества запахов. Иные из них жгись, другие щипались, третьи холодили, четвертые щекотались, пятые ласкались сладостью. Воздух был пропитан перцем, кардамоном, корицей, мятой, анисом, шалфеем, апельсином, имбирем, мускатом, морской солью, меркурием, серой, фосфором, мышьяком и бог весть, чем еще - всего не разобрать.
Лавка пряностей, он не ошибся.
Брадер засопел, закашлялся. Из-за прилавка к нему вышла черноглазая еврейка в платье с причудливыми узорами.
- Господин Брадер, - сказала она нараспев.
Его знали даже здесь, в квартале отщепенцев и неприкасаемых.
Брадер растерялся. Дело было щекотливым. Он не представлял, как себя вести, что говорить.
Еврейка чинно поклонилась.
- Не думала, что буду приветствовать в бедной лавке моего отца такого гостя,... Какие пряности вам нужны, господин?
- За снадобья берем двойную цену, господин, - Брадеру показалось, что еврейка хитро сощурилась. - Какую вам потребно отраву - быструю ли, медленную, чтобы смерть сошла за приступ падучей, или за разлитие желчи, или за воспаление внутренностей?
Брадер слегка побледнел. Ему представилось, что будет, если кто-нибудь услышит их разговор. Он отчаянно замотал головой.
- Нет-нет, любезная, ты не так меня поняла... я хочу сказать - совсем другое.
Еврейка долго всматривалась в него своими черными глазами.
- Хотите купить расписку?
Брадер закивал.
Еврейка, не сводя с него внимательного взгляда, толкнула одну из боковых дверей. Брадер вошел в крошечную комнатенку без окон. В ней не было ничего, кроме стола с двумя лавками и большого китайского ларца.
Еврейка села, поправила выбившуюся из-под платка прядь и деловито спросила:
- А какую именно?
- Н-не знаю, - Брадер чувствовал себя очень неловко. - Я в первый раз здесь и совсем не... Дело, знаешь ли, в том, что "Левиафан" и "Мир" решили развязать большую войну, и все ставки, то есть, все средства уже пущены в ход. А я должен "Левиафану", хорошо так должен, и они потребовали... сына. Старшего. Моего старшего, Филиппа, на их никчемную войну, и долг скопился такой, что нельзя им отказать. А Женни, это моя благоверная, она не хочет его пускать, и правильно, он у меня ученый, а не воин, его убьют. Такие люди нужны им просто как скот на убой, понимаешь?
Брадер замолк, тяжело дыша.
Еврейка задумчиво обмакнула перо в невесть откуда взявшуюся чернильницу.
- Так-так, - сказала она совершенно изменившимся тоном. Пропал даже жидовский говорок. - Вы задолжали корпорации "Левиафан", и платить не хотите. Вы думаете приобрести наш билет, и тем самым избавиться от долгов. Рассчитываете на страховой случай, верно?
- Я не знаю, как у вас такое обделывают, - пробормотал Брадер. - Ну, как-то помешать им забрать Филиппа, да, любым способом.
Еврейка повернулась к китайскому ларцу и вымолвила что-то на непонятном языке. Один из ящиков выскочил наружу. Еврейка поворошила лежавшие в нем белые бумажки.
- Проще всего будет расстроить войну, - сказала она.
Потом нажала куда-то в край стола, и часть столешницы поднялась, открыв вощеную дощечку календаря.
- Последняя пятница месяца, - она записала что-то по-еврейски - Ваши обязательства просты, господин Брадер. Ровно через три месяца на заседании магистрата проголосуйте против принятого большинством решения. Вот бланк, здесь ставьте печать. Мы - единственная из корпораций, кто дает стопроцентную гарантию...
По меньшей мере, треть слов оказалась Брадеру неизвестна. Но уточнять он не стал.
Брадер ошалело просмотрел контракт, капнул воска, придавил перстнем. Еврейка сунула ему заполненную расписку. Потом наклонилась и вытащила из-под стола крошечную коробочку, величиной не более наперстка.
- Бонус, - сказала она деловито. - Мы называем его "черт в табакерке".
Брадер осторожно взял коробочку.
- И что там внутри?
- Этого никто не знает. Ее принято открывать только в сложных обстоятельствах.
Брадер вернулся домой слегка взволнованным. Ничего не рассказав Жении, он лег пораньше спать. Расписку спрятал в потайном месте, оборудованном за домашним алтарем. К ночи он почти успокоился и посчитал свой долг выполненным. Единственное, что его смущало - откуда им известна повестка так далеко отстоящего заседания магистрата?
Такую неразбериху, как в представительстве корпорации "Закон и Порядок", можно было увидеть разве что на улицах взятого штурмом города.
Лоло растерянно стоял в дверях, а мимо него носились вооруженные пищалями и алебардами стражники, капитаны городского ополчения в разноцветных беретах, монахи в сутанах, служители в гербовых плащах.
И это они называют "мы тебе все устроим".
Лоло понятия не имел, куда идти и к кому обращаться. Он был близок к тому, чтобы вовсе послать задание к сатане и вернутся в родную Флоренцию. Как раз успел бы к празднику Вознесения.
- А, Лоренцо Донати! - вдруг воскликнул кто-то. - Чего жмешься в дверях?
К Лоло протиснулся важного вида господин в безбожно цветастом наряде. Лоло, к слову, никогда не понимал обычая вольных северных горожан рядиться по-петушиному. Возможно, это как-то укрепляло республиканский дух. Но они вот во Флоренции прекрасно обходились.
- Мастер Каспар, глава балтийского отделения, - представился господин.
Он свойски ухватил Лоло за рукав и потащил во внутренние покои. По дороге Лоло выслушал многочисленные жалобы и сетования - на судьбу, на горожан, на вечно воюющего со всем светом императора, и даже, кажется, на Папу. Лоло, как и подобает порядочному флорентийцу, не вникал. Он старательно осматривался по сторонам.
Балтийское отделение было одним из самых значительных. Оно занимало недостроенный в старину монастырь, и богоугодное прошлое здесь просвечивало повсюду. В высоченных готических потолках, в каменных изображениях святых - довольно топорных, как на утонченный вкус Лоло. В стрельчатых узких окнах, пропускающих свет плотными снопами. В гулком шуме, многократно усиленном и разноголосом, словно органная служба. Постройка явно была рассчитана на благоговейную тишину или церковную музыку, а вовсе не ораву галдящих любекских горожан.
- ... но до того ли нам сейчас, синьор Лоренцо? Такое творится, что не знаешь, кому из святых угодников служить молебен!
И с чего вздумалось величать его синьором? Лоло, хоть и значился при головном отделении корпорации, а все-таки должностей никаких не занимал и титулов не имел.
Учтивость, однако, льстила. Лоло встряхнул головой.
- А что случилось-то?
Глава отделения осмотрелся по сторонам, потом сказал:
- Мы решили хранить все в тайне до поры до времени. Не от тебя, само собой, а от... прочих. Тебе-то, пожалуй, стоит взглянуть, будешь знать, во что ввязываешься.
- О, я и так премного наслышан, - вздохнул Лоло.
Они вышли в сад. Вернее, раньше это был сад - еще в монастырские времена. Ныне же между редкими деревьями протянулись сети, в которых запутались, словно толстые гигантские мухи, "херувимчики".
- Вот, - сказал глава отделения с каким-то сдержанным торжеством.
Надо полагать, несчастье получилось столь грандиозным, что им не грех и потщеславиться. Не каждому, мол, выпадает.
Лоло поначалу не заметил ничего необычного. Но расписываться в собственном ротозействе он не собирался.
Медленно подняв глаза, он оглядел бездонно-свежее весеннее небо. Опустил взгляд, внимательно рассмотрев ограду из кирпича, маленькую готическую часовенку, с полдюжины "херувимчиков". Здесь явно что-то было не так. Вот только что?
Налетел сырой весенний ветер. Лоло поежился.
И тут-то он понял, что "херувимчики" не качаются, хотя и должны. Они ведь большие и легкие - в воздухе ветер треплет их нещадно.
Лоло, пребывая в полном замешательстве, пошел вперед.
У корпорации "Закон Порядок" были лучшие летательные машины - почти такие же, как у "Левиафана". Лоло похлопал "херувимчика" по шершавому брюху, и брюхо тут же обвалилось. Лоло едва успел отскочить. На землю, похрустывая, посыпались куски чего-то пористого и коричневого.
Лоло совсем ошарашено выговорил:
- Что за чертовщина? Они же должны быть из дерева и промасленной ткани...
Сновавшие вокруг служители корпорации враз зафыркали и захихикали.
Лоло взял кусок обивки. На ощупь он был гладким и немного липким, словно его покрыли медовой глазурью. Да и пахло сладким.
- Э-э-э... - Лоло зажмурился, помотал головой, потом открыл глаза, решив твердо выдержать испытания, ниспосланные Провидением. - Это что, пряник?
- Пряник, - торжественно кивнул глава отделения.
- Пусть порок Илья поразит меня молнией, если я понял хоть что-то, - честно признался Лоло.
- Это черная ворожба, - сказал глава отделения. - Хоть козни дьявола редко проникают в наш мир после учреждения корпораций, но все же иногда случается. Вот тебе и яркий пример, синьор Лоренцо. А все почему? А потому, что никак не хотят заняться седьмыми! Упаси нас Богоматерь, легче же делать вид, что все под надзором. А они тебе раз - и превратили весь наш летучий отряд в дьявол разберет что. Пряники! Как тебе? И часовня такая же, и трава кое-где, и даже дорожки...
- Да уж.
Лоло перекрестился, торопливо бормоча псалом. Он был не из суеверных, но дьявольские козни его пугали. Особенно когда обретали такой размах.
Молитва успокоила разум, и он кое-что сообразил.
- Вы сказали - седьмые? Кого вы имели в виду?
- Седьмую корпорацию, кого же еще, - глава отделения мстительно раздавил каблуком кусок пряничной обивки. - Слуг сатаны.
- А разве...
Лоло всегда думал, что это лишь байка. Слушок из тех, которых преполно витает в простонародье. Чернь неспособна разобраться ни в политике, ни в философии, ни в мудрых замыслах матери-церкви. Вот и выдумывает себе игрушечный мир взамен настоящего - с плоской землей, звездами-гвоздиками, упырями, счастливыми подковами и гаданиями на венках. А так... ну кто, при здравом рассуждении, способен нарушить священное шестиединичное преустановление?
- И давно они... действуют?
- По всей видимости, с самого начала, - пожал плечами глава отделения. - Силы их, скорее всего, незначительны, и потому они вмешиваются очень редко. Зато, как видишь, они владеют поганой ворожбой. И весьма успешно используют ее на погибель христианам!
Лоло призадумался. Он вспомнил дядины предостережения. Вспомнил, что дыма без огня не бывает, и каждый слух чем-то да подпитывается. Вспомнил о сотнях странных происшествий, о которых шептались то здесь, то там.
Стало быть, седьмая корпорация все-таки существует. Более того - судя по поведению главы отделения, это не бог весть какая тайна. Для сильных мира сего, само собой.
- А как она называется?
Глава отделения сплюнул.
- Да какое кому дело, синьор Лоренцо. О седьмых мало что известно. Их предпочитают не замечать, уж не знаю почему. Однажды мы все из-за этого огребем неприятностей, помяни мое слово.
Лоло застрял в Любеке до самого Вознесения. Он скучал и маялся от безделья. К тому же, чем дольше он оттягивал с заданием, тем сильнее крепла в нем неуверенность. По правде сказать, Лоло был не из храбрецов. Он мог смело встретить любую нежданную напасть, но как только у него набиралось достаточно времени, чтобы подумать, он запутывался в сомнениях и страхах.
Как и положено всякому порядочному христианину, Лоло на Вознесение собрался к службе. Он шел, и вокруг был неприветливый, замкнутый город - словно надменный рыцарь, глядящий на мир сквозь забрало. Шел проливной дождь. В залитой лужами мостовой отражалось сизое небо. Людей на улицах почти не было - все или в церквях, или по домам.
Лоло думал о том, до чего Любек не похож на родную Флоренцию. Какой там сейчас праздник! Громко звонит колокол на башне Синьории, по всем церквям мессы, потом - праздничное шествие по виа Порта Росса, а потом пир горой, и у дяди наверняка соберется прелестная ученая компания, где что ни гость - то знаток римской истории или именитый художник.
Лоло тосковал по дому.
- Здрав буди, фрязин Лоренцо!
Лоло обернулся. Перед ним стоял, сияя улыбкой, Вороницын. В своем бирюзовом кафтане, в огромных переливчатых очках, тощий и высокий, он очень походил на развеселую стрекозу.
Новгородец на весу держал палку, которая увенчивалась большим белым куполом из ткани. Устройство хитроумно сохраняло его от дождя. Вороницын подвинул купол так, чтобы тот закрыл и Лоло, промокшего почти до костей.
- "Юсан", - пояснил он в ответ на удивленный взгляд Лоло. - Так его называют катайцы. Славная штука, особенно в нашу северную непогоду.
Воздушные разногласия были немедля позабыты. Они вместе пошли на мессу.
Конечно, любекский Дуомо был ни чета флорентийскому. Тот даром, что без купола - зато какой красавец! Да и любая из четырех больших церквей без труда перещеголяла бы немцев по части изящества и вкуса.
Тут все было темно, по-северному остро и хищно. Пламя свечей испуганно трепетало на сквозняке, а каменная резьба проступала сквозь мрак грубыми, пугающими фигурами. Лоло не любил северное искусство - этих неестественных, болезненно-бледных лиц, зеленоватых красок, темного неба.
Он поморщился и посмотрел на Вороницына. Новгородец оглядывался по сторонам, похмыкивая.
Лоло устроился на лавке поудобнее, и стал слушать согласное и нежное пение хора. Но едва он успел, настроится на молитвенный лад, как у южных ворот раздался взрыв. Прихожане заволновались. Собор враз наполнился шумом - грохотом отодвигаемых лавок, разговорами, восклицаниями. Лоло с беспокойством оглядывался. Он, как и все остальные, не мог взять в толк, что случилось.
- Да-а, я не думал, что дело то того дойдет, - протянул Вороницын.
У него был тон человека, приятно заинтригованного происходящим.
- Женни, Женни, успокойся! - с отчаянием воскликнули сзади. - А что, любезные, если вы знаете, то и нам бы расска...
Ни Лоло, ни Вороницын даже не успели повернуться, чтобы ответить. Повторно раздался взрыв - на сей раз у западных ворот. Алтарь вдруг воссиял багряным свечением, в один миг расцветившим весь собор. Бледно-кровавые тени зазмеились по стенам, по лицам прихожан, по иконам и фигурам святых.
- Почтенные жители вольного города Любека! - голос, многократно усиленный, загромыхал по собору. - Мы, Ливонский орден, представляем здесь корпорацию "Война". Вы останетесь в сем славном соборе до тех пор, пока ваш магистрат, представляющий корпорацию "Мир", не согласится на выдвинутые нами условия...
Конец фразы потонул в немедленно поднявшемся ропоте. Лоло, хоть и был напуган, восхитился самообладанием любекских горожан. Они, не дрогнув духом, говорили о дарованных Императором привилегиях, поминали энциклики Папы, требовали соблюдать христианские законы, а также просто грозились и ругались.
- Ливонский орден! - Вороницын презрительно фыркнул. - Мало их, видно, князь Александр по озерам топил.
- Это полное и совершенное беззаконие! - восклицал тот голос, что до того успокаивал Женни. - Даже сарацины до такого не опускаются! И они еще смеют называть себя христианским воинством! Крепись, душа моя, они не посмеют причинить нам вред. Подержат полдня, а потом отпустят.
- А если нет? - возразил глубокий женский голос. - Если дело и правда идет ко всеобщей войне? Нельзя надеяться на христианское милосердие! Вспомни-ка, Йоханн, как рыцари безжалостно разорили Византию, даром, что они почти единоверцы. Как пожгли город, разграбили, как убили и пленили жителей...