Первым глазки открыл старший - Миша. Тотчас, следом за ним младшенький - Гриша. Родные братья всегда просыпаются всегда* одномоментно, даже если их разнести друг от друга на километр.
----------------------------------------------
*) повтор - не ошибка
Во сне Гриша летал, махая ручками, как птичка крылышками: легко, весело, свободно!
Пробуждение огорчило сильнее любого наказания. Желая продолжить полёт, малыш изо всех сил замолотил по воздуху ножками и ручками. Всё напрасно: только пальчик ушиб о деревянный край кроватки. Не больно, но от досады, что нельзя летать, когда хочется, Гриша закрыл глаза, открыл рот и заорал во всё горло.
Он затих, когда на него надвинулась тень, пахнущая молоком. Ему больно сдавили бока и подняли вверх. Не успел Гриша насладиться полётом, как его ткнули во что-то мягкое, влажное и кислое. У него засвербело в носу. Гриша чихнул и открыл глазик. Прямо перед ним нещадно бились друг о дружку два тонких и бледных червячка, пропуская порции тёплого воздуха и производя неприятные звуки:
- Бубушиши! Бубушиши!
Червячки - это мамины губы. Над червячками глаза. Это мамины глаза. Они смотрят строго. Так бывает, когда мама сердится. Теперь жди шлепки по попе. Обидно - Гриша ещё ничего не успел натворить. Впрочем, к несправедливости ему не привыкать. Он даже придумал одну хитрую хитрость: когда мама начинала ругаться, он крепко накрепко зажмуривался, и тогда пропадал весь свет, исчезали все неприятности и страхи. Чаще всего, конечно, мама никуда не девалась. Гриша чувствовал это на своей попе. Иногда всё же помогало. Авось пронесет и сейчас!
Однако на этот раз Гриша ошибся: мама сердилась вовсе не на него, а на папу, не желавшего просыпаться даже после того, как на него положили сыночка.
- Буди папку, сынок, - говорила мама, - буди его и скажи - хватит, папка, дрыхнуть - опоздаешь на работу и тётенька начальница не даст денежек. А денежки нам ой, как нужны! У меня, скажи, ботиночек на зиму нет, а у моего братика - колготки совсем порвались, а старые мамка замучилась штопать. Скажи, сынок, что мамке нужна тёплая курточка, чтобы с нами во дворе гулять, а то в старом пальто стыдно на людях показаться.
Из-под одеяла высунулась, будто нарочно взъерошенная, мужская голова и произнесла хриплым голосом:
- Надька, совсем офонарела! Убери, нафиг, ребёнка! Скину на пол - устанешь пыль глотать по больницам!
Надя мужу не поверила, однако, переложила Гришу обратно в кроватку, "валетиком" - головой к ногам старшего брата.
Надя, подсев к мужу, демонстративно сморщила лицо и замахала перед собой ладонью, словно веером:
- Фуй, Мстислав, от тебя такая вонь! Что за гадость вчера пил?
Мстислав громко, с хрустом, зевнул.
- Подумаешь, делов-то, бутылку вискаря на двоих с Дэмоном раздавили.
Имя своего друга Мстислав произнёс нарочно через "э", отдавая отчёт в том, что жену это может взбесить.
Однако, в данный момент Надю взволновало другое.
- Виски?! - Испуганно уточнила она.
- Виски. По-твоему, мне одну водяру нужно жрать?
Всплеснув руками, Надя выдала короткую очередь вопросов, словно желая их уместить в одно предложение:
- Откуда деньги на виски?! Твой дружок - алкашник, и ты туда же?! Почему не встаёшь? Опять с работы выгнали?!
- Не выгнали, - произнёс Мстислав, глядя в сторону, - сам ушёл, по собственному желанию. Такая работа мне не по душе!
Лучше бы муж вылил на жену ведро холодной воды. Сегодня он, кажется, задался целью довести Надю до истерики. В самом деле, как он мог забыть, что для неё не существуют такие понятия, как - "по душе", "не по душе", а есть только - надо: "надо накормить детей", "надо их одеть", "надо самим одеться", "надо отложить деньги на чёрный день" и ещё много чего надо.
Схватившись за голову, Надя сидела и качалась из стороны в сторону, как контуженная. Мстиславу стало жалко её.
- Ну, чего ты, Надюха?! Кончай истерить! Ничего страшного не случилось! - Сказал Мстислав и, погрозив кому-то кулаком, добавил. - Надоело копейки считать! Ну, ничего, Надюха, скоро заживём, как белые люди. Слово даю!
Надя перестала раскачиваться.
- Не пойму - к чему ты это сказал? - Спросила она и, заметив смятение на лице мужа, предположила. - Опять твой Димон задумал что-то? Банк грабануть решили? Не вздумай соглашаться! Посадят!
- Ага, угадала! Центральный банк решили подломить, - сказал Мстислав и постучал костяшками пальцев себе по голове. - Ты, вот - алло, гараж! Полная дура! Вместо мозгов - манная каша! Сколько вместе живём - ни одного умного слова не слышал. Как была деревня, так деревней и осталась, не смотря на то, что пять лет в Москве живёшь.
- Но, но, - покраснела Надя, - не забывай - в чьём доме живёшь!
- А забуду, так что, из дома выгонишь? Нашла, чем пугать! - улыбнулся Мстислав и, заметив на лице жены испуг, закрепил маленькую победу популярным после известных событий выражением:
- Нам, шахидам, собраться - только подпоясаться.
Надя пошла на попятную:
- Да, я не об этом!
- А я об этом, и не трогай моего Димона. Он, между прочим...
- Что он?!
Мстислав не ответил.
- Ну, что твой Димон? - Переспросила Надя.
- Да, погоди ты! Слышишь?! Опять твои предки лаются!
Действительно, за дверью с каждой секундой усиливался шум: разговор шёл на повышенных тонах.
Двустворчатая стеклянная дверь с хрустом разошлась на две половинки. В комнату влетел Серафим Ильич Русин - отец Нади, седой, худой, высокий пятидесятилетний мужчина.
- Батя, ты чего? - Спросила Надя.
- Отойди! - Крикнул ей старик.
Надя отскочила к стене.
Серафим Ильич подлетел к кровати и одним движением сдёрнул одеяло, под которым Мстислав оказался абсолютно голым.
Укрыв руками причинное место, Мстислав шаловливо пропищал:
Обнажённый вид молодого человека, очевидно, его не смущал, чего не скажешь о вошедшей следом за ним супруге Клавдии Ивановне - женщине с весьма обширной талией, но худым и бледным лицом. Отвернувшись и, дополнительно отгородившись ладонями от непристойной картины, она простонала:
- Сима, прошу тебя, опомнись! Потом жалеть будешь!
Серафим Ильич, указывая трясущимся пальцем на зятя, засмеялся редким, демоническим смехом и торжественно произнёс:
- Это он! По глазам его бесстыжим вижу - это он!!!
Мстислав ещё шире улыбнулся и протянул:
- Ничего не понимаю! Папа, вы о чём?
- Не папа я тебе! Сволочуга несчастный! Фашист недобитый! Змей подколодный! - Шипел Серафим Ильич.
Вследствие внутреннего перевозбуждения, резко перешедшего в неуправляемое бешенство, старик не мог внятно изложить суть проблемы.
- Мама, - захныкала Надя, - хоть ты объясни, что здесь происходит?
Мстислав поддержал жену:
- Да, дорогая тёща, будьте любезны, проясните ситуацию, а то папу невозможно понять!
Клавдия Ивановна, старательно отворачиваясь, подошла к ложу, набросила на Мстислава одеяло.
- Совестно сказать, - сказала она, молитвенно сложив руки на груди, - у отца пропала заначка. Он грешит на тебя, Мстислав.
Движением рук Серафим Ильич показал, что "так оно и есть, и больше некому".
Однако, невозмутимость и, можно сказать, гордое презрение, читавшееся на лице Мстислава, заронили в душу Клавдии Ивановны сомнение в его причастности к преступлению.
- Уймись, старый! - С болью в голосе воскликнула она. - Я знаю все твои заначки. Эта, видать, какая-то новая, сам куда-то засунул денежки и позабыл!
Серафим Ильич знаками призывал Мстислава встать, как будто это могло помочь делу изобличения.
- Тише! Детей разбудишь! - Сказала Клавдия Ивановна. - Сима, уйди по-хорошему! Напраслину возводишь на мальчика!
- Нет, уж, пусть он до конца выговорится. - Сказал Мстислав, глядя на тестя глазами беспричинно побитой собаки.
- Нет, вы только посмотрите на него! - Воскликнул Серафим Ильич. - Овечкой прикидывается! Говори, паразит, на какие шиши пил вчера?
- Папа, - сказала Надя, - неужто, на самом деле думаешь, что Мстислав мог взять деньги?
- А ты, дурёха, вообще молчи! - Брезгливо, сквозь зубы, произнёс отец. - Ты своё дело сделала - привела в дом вора!
- Это ещё доказать надо! - Перестал, наконец, улыбаться Мстислав. - Не пойман - не вор. Честно говоря, после такого наезда, мне, вообще, с вами не о чем говорить. Но, поскольку мы не чужие люди, отвечу - пил я исключительно на свои деньги. Если это вам интересно - я уволился с работы и получил расчёт.
- Как?! Опять?!- Воскликнула Клавдия Ивановна, хватаясь обеими руками за сердце. - Горе-то, какое! Как же теперь мы жить будем?
- Слушай его больше! - Ядовито улыбнулся Серафим Ильич. - Врёт, как сивый мерин, и не краснеет. Мстислав с месяц, как уже нигде не работает. Давеча звонил в его контору: сказали - выгнали за пьянку. А вы, две дуры, по утрам бутерброды с колбасой ему наворачивали! И-эх, куриные мозги!
Мстислав подчёркнуто неторопливо поднялся с кровати и, скрестив на груди руки, сказал:
- Кто бы знал, как вы мне все надоели! Говорю в последний раз - никаких денег не брал, и отвалите от меня!!
Проникновенностью слов Мстислав поколебал уверенность даже в Серафиме Ильиче. Действительно, после признания, что ему "все надоели", после чего, как бы нужно уходить из дому, отпираться в воровстве заначки - относительной мелочи, кажется, не было никакого смысла.
- Мстислав, ты того - точно не брал? Не врёшь? - Дрогнувшим голосом спросил Серафим Ильич.
Серафим Ильич махнул рукой и зашаркал на выход. За ним потянулась Клавдия Ивановна. Прежде, чем закрыть за собой двери, она виновато улыбнулась и кивнула детям головой - держитесь, мол, всё будет хорошо.
Мстислав улёгся под одеяло с довольным видом победителя.
Помолчав немного, Надя позвала:
- Мстислав!
- Чего тебе?
- Скажи честно - ты отцовскую заначку брал?
- Подумаешь, там и денег-то было с гулькин нос: на закусон даже не хватило!
- Как ты мог, Мстислав?!
Мстислав резким движением уселся на кровати:
- Слушай, Надь, успокойся - верну я деньги: пусть подавится, жлоб несчастный! Внукам конфетки никогда не купит! Дед называется.
- Он нас кормит. - Напомнила Надя.
- Пошёл он со своей кормёжкой, знаешь куда? И хватит об этом: сказал - верну, значит - верну.
Мстислав лёг на бок и укрылся одеялом с головой.
- Мстислав!
- Ну, чего ещё?
- Не понимаю, откуда ты деньги собираешься взять, чтобы отцу вернуть?
- Места надо знать.
В голосе Мстислава чувствовалась определённая уверенность. Наде до слёз захотелось поверить мужу: вдруг он придумал что-то дельное. Почему бы и нет: ведь Мстислав из хорошей, далеко не бедной семьи. Когда-нибудь должны же в нём проявиться гены предприимчивости и деловой хватки?!
В этот момент забытые всеми Миша и Гриша дружно, как по команде, заорали, издавая звуки, по силе равными сирене воздушной тревоги.
- О, и эти ещё тут! Нет мне нигде житья! - Воскликнул Мстислав и спрятал голову под подушку.
* * *
Без пяти минут пять на улице Малой Дмитровке, возле углового дома номер 12, стену которого уродовала вывеска туристического агентства "Laif Stil", припарковался тёмно-синий БМВ. Из машины вышел крупный мужчина лет пятидесяти. Посмотрев на ручные часы, он удовлетворёно хмыкнул, довольный, очевидно, тем, что не опоздал, успел вовремя.
Несмотря на некоторую небрежность в одежде, внешность выдавала в нём крупного руководителя.
Звали его Евгением Александровичем Благовым. Он, действительно, директор строительной компании "Стройэлит".
Пройдя через открытую калитку в заборе, соединявшем два соседних дома, Благов оказался в уютном дворике, часть которого занимала асфальтовая площадка, куда вёл проезд, перегороженный полуопущенным шлагбаумом.
Стараясь унять дрожь в пальцах, Благов набрал номер на трубке мобильного телефона и попросил Мстислава Докучаева.
Хриплый женский голос раздражённо ответил:
- Такие здесь не работают, и работать больше не будут!
На этом связь прервалась. "Начинается!" - Почему-то подумал Благов, но попытку повторил. На этот раз ответил сам Мстислав Докучаев.
- Слава Богу, мне сказали - вы, то есть ты здесь больше не работаешь! - Произнёс Благов, предательски дрожащим голосом.
- Слушай каждую б..., она не то ещё скажет, - ответил Мстислав и, как ни в чём не бывало, бросил Благову:
- Ты где?
- Шлагбаум вижу и ...
- Подожди на улице, мне тут кое-что утрясти надо.
За свою директорскую жизнь Благов успел отвыкнуть от столь бесцеремонного обращения с собой. "Глупо обижаться на взрослого человека, не тобою воспитанного" - сказал себе Благов. - "Надо полагать, впереди меня ждут более серьёзные испытания".
Непредвиденная передышка перед встречей была кстати. Благову необходимо было унять излишнее волнение, охватившее его после нежданно-негаданного звонка Мстислава Докучаева - его родного сына, с которым он не виделся более двадцати лет.
Звонок Мстислава вызвал у Благова целую бурю эмоций. От восторженно-радостных, что свершилось, наконец, то, о чём мечталось долгие годы, до горького сожаления и досады от того, что этого не случилось раньше. И предчувствие не то, чтобы беды, а каких-то непонятных, но неизбежных в этой связи изменений в его такой налаженной и понятной до последней точки жизни.
Благов тряхнул головой, отгоняя от себя мучительные неприятные воспоминания давно минувшей поры, когда он, как ни крути, предал сына, бежал, бросив малыша на произвол судьбы!
Благов решил немного пройтись по двору. Подойдя к шлагбауму, он увидел молодого человека, будто бы прятавшегося за углом дома.
У него была большая голова, как-то неуверенно сидевшая на длинной худой шее, узкие покатые плечи, по-женски тяжёлые бёдра, чего Благов особенно не любил в мужчинах. Молодой человек бросил на Благова скучающий взгляд и куда-то заспешил. "Не он!" - облегчённо вздохнул Благов, наблюдая, как при ходьбе этот странный тип смешно, абсолютно по-чаплински, выворачивал в стороны мысы ботинок несуразно большого размера.
Сделав с десяток шагов, Благов вновь вернулся к шлагбауму и вновь увидел странного субъекта. На этот раз молодой человек не собирался никуда уходить. Он откровенно рассматривал Благова и вдруг улыбнулся улыбкой, сделавшей его лицо страшно похожим на лицо первой жены Благова.
Ком подкатил к горлу Благова: сомнений быть не могло - этот угловатый парень - его сын, Мстислав!
* * *
Отец и сын начали сходиться одновременно, подобно дуэлянтам перед выстрелом. Молодой человек не спускал глаз с Благова и за это поплатился: нога у него соскочила с бордюра и подвернулась. Мстислав сильно припал на ногу, но тут же выпрямился и продолжил движение, явно превозмогая боль. Не успел он сделать и трёх шагов, как умудрился задеть головой перекладину шлагбаума. Удар, по всей видимости, получился весьма чувствительным, потому как Мстислава отбросило назад. Схватившись рукой за голову, он охнул и улыбнулся Благову жалкой, растерянной улыбкой. Всё это выглядело столь трогательно и так мило, что Благов, забыв о своём плане - с первой секунды удерживать с сыном определённую дистанцию, бросился к нему с распростёртыми объятиями, но остановился в полуметре от него.
После секундного замешательства они одновременно выпалили:
- Это ты?
- Это ты?
И разом ответили:
- Это я!
- Это я!
- Наверное, я разочаровал тебя? - Почему-то вырвалось у Благова.
- Нет, совсем наоборот!
- Сынок!
- Да, папа? - С готовностью откликнулся Мстислав и, откинув голову назад, сделал шаг назад, как бы желая получше рассмотреть отца.
Благов решительно не знал, что нужно говорить и как себя вести - просто ли протянуть сыну руку и сухо поздороваться или сжать его в объятиях, что было бы правильнее, но не соответствовало его внутреннему настроению и могло выглядеть театрально.
- Значит, сынок, ты работаешь в туристической фирме? Это очень хорошо. Сколько платят? - Спросил Благов.
Мстислав презрительно сощурился:
- Не волнуйся: с материальной точки зрения у меня всё в порядке, просить ни о чём не собираюсь.
- Ну, что ты! Я совсем не об этом. - Смутился Благов.
- Да, чуть не забыл! - Сказал Мстислав и суетливо вытащил из внутреннего кармана порванный конверт из крафт-бумаги. - Это фотки моей свадьбы...
- Ты женат?! - Воскликнул Благов.
- Что в этом такого? Разве я не человек, не могу замуж выйти?
- Извини, просто как-то неожиданно!
- Хм! Вот это - я, - произнёс Мстислав, держа перед Благовым фотографию, - а это - моя Надька, а это мои друзья, - говорил Мстислав, тыкая пальцем в фотокарточку, на которой на фоне шпиля Зураба Церетели на Поклонной горе были изображены молодые люди с трагическими лицами, выстроившиеся, будто перед расстрелом, в одну шеренгу. В центре композиции стоял парень, в котором с трудом узнавался Мстислав. Кажется, из последних сил он удерживал на руках женщину лет пятидесяти, одетую в свадебное платье. У невесты был тяжёлый, квадратный подбородок и огромный, раскрытый, будто в удивлении, рот. От фотографии веяло смертной скукой, притворством и быдловатостью.
- Стало быть, это твоя жена? - Задумчиво произнёс Благов.
- Ясный красный: стал бы я держать на руках чужую бабу на собственной свадьбе?! Как она тебе?
- Ты о жене? Гм, ничего, по-моему, весьма привлекательная особа.
- Да?! А, по-моему, так просто уродина! Страшнее атомной войны и, при этом, дура набитая! Надька старше меня на пять лет. Её родители из Тулы. Купили в Москве квартиру. А вот это... - Мстислав достал из пачки другую фотографию, - это мои детки - Гришка и Мишка.
- У тебя дети?! Двое?!!
- А фиглишь! Дурное дело не хитрое. Ха-ха-ха, - засмеялся вдруг Мстислав. - Ты, гляжу, не ожидал: жил себе ровно, ни о чём таком не думал и вдруг бац-бац - сразу два внука?! Да? Ха-ха-ха.
Отсмеявшись, Мстислав достал из колоды другую карточку.
- А вот, а это...
- Мстислав, подожди, - взмолился Благов, - мне нужно время переварить информацию.
- Скажи просто: не интересно и всё! - Нахмурился Мстислав.
- Ну, что ты, очень интересно, - сказал Благов, - но...
На лице сына Благов заметил растерянность и даже страх. Суетливо достав из кармана трубку, Мстислав зашептал дрожащими губами:
- Ну, чего тебе? ... Почему не сказал? ... Сказал! ...Что? ... Увидимся, расскажу... Что? ... Откуда мне знать? ... Ладно, давай, пока.
- Кто это? - Спросил Благов, когда Мстислав спрятал трубку.
- Ерунда, один знакомый. - Ответил Мстислав, пряча глаза.
- Как зовут твоего знакомого?
- Зачем тебе? Ну, Димон ... Скороманга.
- Какая странная фамилия!
- Обыкновенная, я привык. Мне домой надо. - Вдруг заявил Мстислав.
- Что-то случилось?!
- Ничего. Всё нормалёк. Пока, папа!
- Досвидания, сынок.
Благов смотрел вслед Мстиславу, при ходьбе смешно выворачивавшего носки огромных ботинок, и думал: "Бедный, бедный, никому не нужный мальчик!".
- Мстислав! - Запоздало крикнул Благов. - У меня здесь машина. Давай подвезу?
- Спасибо, пока обойдусь. - Ответил Мстислав.
Фраза, прозвучавшая с неприкрытой неприязнью и даже с какой-то угрозой, дала Благову повод подумать о наличии у Мстислава какой-то иной цели, нежели просто увидеться с отцом. Однако, подумав, Благов списал нервный выпад сына на сильное волнение, о чём косвенно свидетельствовали и неловкий подворот ноги, и нелепейший удар головой о шлагбаум.
Наблюдая за женой, собиравшей ужин, Благов мучительно думал - нужно ли ей говорить о Мстиславе?
Как ни увещевал, как ни настраивал себя Благов, но нежности, теплоты и жертвенности, которые должны присутствовать в душе отца по отношению к сыну, преданному и забытому им, не приходили. Всё ему было чуждо в Мстиславе: и повадки, и слова, и внешность!
Кроме того, Благов отдавал себе отчёт в том, что известие о нежданно объявившемся сыне станет для жены не только моральным ударом. В конечном счёте, основная нагрузка по приобщению, встраиванию Мстислава в их жизнь ляжет на её плечи. Достанет ли сил у неё на это? Имеет ли он право рисковать её здоровьем и спокойствием?
Благов колебался.
- Всё готово! Ты ешь, - сказала Мария Сергеевна, присаживаясь, наконец, рядом с ним. - Устал?
- Немного. Как дела в школе?
Мария Сергеевна работала учительницей русского языка и литературы в начальной школе.
- Лучше не спрашивай: детки - прелесть, что такое, а вот их родители - это какой-то дурдом.
Благов поцеловал жену:
- Ну, хорошо, спрашивать не буду. Спокойно поужинаем и будем ложиться спать.
Этот простой обмен словами явился той разделительной чертой, за которой разговор с женой о Мстиславе стал для Благова в принципе невозможен.
Перспектива отношений с сыном, таким образом, стала для него ещё более туманной.
На полотне асфальтовой дороги между металлическим забором Тропарёвского парка и типовым 17-ти этажным блочным домом, крупно, белой краской написано: "Ева, я люблю тебя!".
Вдоль надписи прогуливался автор текста - южанин в белом безупречном костюме, белой рубашке, шёлковом алом галстуке. Капотами мерседеса сверкали на ногах лакированные туфли под цвет галстука.
Время от времени он останавливался и устремлял взгляд на угловые окна четвёртого этажа. При этом его чёрные, бархатистые глаза загорались внутренним светом.
Проходивший, кажется, мимо узколицый, стриженный под ноль парень вдруг свернул к южанину и спросил:
- Ты, что ли Рустик? Еву Комарову ждёшь?
- Жду, а что нельзя?
Лысому ответ явно не понравился. Глядя на Рустика колючими, немигающими глазами, он спросил:
- Ты кто по национальности, таджик?
- Узбек, а ты, похоже - русский. И что из этого?
- Ничего. Разговор есть. Отойдём в сторонку, за гаражи.
- Зачем? Здесь говори.
Лысый усмехнулся:
- Не боись - бить не буду. С тобой хочет поговорить брат Евы.
- Разве у Евы есть брат? Она мне ничего не говорила.
- Если хорошенечко подумать, у каждого из нас есть брат или сестра, о которых мы не догадываемся, - мудрёно сказал лысый. - Ну, что пошли?!
- Нет. Брату нужно - пусть сам идёт.
- Чудак-человек. Пойми, он не хочет, чтобы Ева увидела вас вместе. У него деловое предложение. Или струсил, узбек?
- Думай, что говоришь! Это русские все трусы и слабаки!
- Тогда в чём дело?
Не оглядываясь, уверенный в том, что в узбеке взыграет мужское самолюбие, лысый направился в сторону кирпичных гаражей. Поколебавшись, Рустик пошёл за ним.
У ворот последнего бокса лысый резко обернулся. Рустик отшатнулся:
- Что?
Лысый криво усмехнулся:
- Очко сыграло, узбек?
- Да, пошёл ты, псих! - Сказал Рустик и повернулся, чтобы уйти.
Сильнейший удар в затылок заставил его отлететь на гаражные ворота.
- Стой, где стоишь! - Приказал лысый и громко позвал. - Эй, где ты там?!
Из-за угла гаража выскочил парень в бейсболке. В руках он держал металлическую трубу. Он подошёл и встал напротив узбека.
- Чего смотришь? Бей! - Крикнул ему лысый.
Рустик по-боксёрски выставил перед собой кулаки. Мужчина в бейсболке замахнулся и нанёс неуверенный удар, после чего труба с характерным металлическим стуком оказалась на асфальте.
- Ой! - Воскликнул мужчина в бейсболке и испуганно посмотрел на лысого.
- Идиот! Ни черта не умеешь! Отойди!
Лысый поднял трубу и набросился на Рустика.
Удары сыпались один за другим. Некоторое время ничего не происходило: узбек смотрел удивлёнными глазами на лысого, лишь немного приседая от каждого удара. Но затем он опустил руки, осев на землю, медленно свернулся калачиком и затих.
- Он, кажется, того - готов! - Прошептал парень в бейсболке.
- Глянь, в его карманах!
- З-зачем?
- Ну, ты - дерьмо! - Просипел лысый и нагнулся над телом узбека.
Его добычей стал дешёвый мобильный телефон и немного денег. Лысый пнул тело ногой.
- Вот тебе Ева, сволочь, нищета позорная! Линяем! - прохрипел лысый и первым бросился бежать.
Миновав гаражи через пролом в заборе, лысый с парнем в бейсболке оказались в Тропарёвском парке. Они пустились в сторону лесного массива. По дороге лысый швырнул в кусты металлическую трубу.
Остановились они на поляне. Не успев отдышаться, лысый схватил товарища за грудки и тряхнул так, что у того соскочила бейсболка.
- Мать твою, Мстислав, когда говорю бей - нужно бить! - Тяжело дышал лысый. - Когда говорю - обыскивай - нужно обыскивать! Понял меня?! Ещё раз повторится, своими руками задушу!
- Да, понял я, понял! Прости, Димон, я чутка растерялся. Больше никогда... слово даю!
- Салобон! Не был бы нужен - удавил бы!
Мстислав Докучаев побледнел.
Презрительно улыбнувшись, Скороманга оттолкнул друга.
- Живи пока. Сейчас расходимся. Встретимся через час у неё. Смотри, без опозданий!
Сказав это, Скороманга пошёл напрямую, ломая кусты орешника. Мстислав, как в лихорадке, трясясь всем телом, направился в противоположную сторону по едва заметной тропинке. Вспомнив о бейсболке, вернулся. "Димон, чёрт, силён, как бык!" - подумал Мстислав, потирая ушибленную грудь. Да, второго такого сильного, уверенного в себе, хитрого и безбашенного человека, как Скороманга, не найти на всём белом свете! Насмерть забить человека трубой - на это не каждый способен. Мстислав Докучаев не представлял своей жизни без друга. Он восхищался им, гордился им и, одновременно, боялся его, как никого не боялся и, точно уже, бояться не будет!
Отыскав бейсболку, Мстислав направился в сторону озера. Он шёл, представляя себя на месте Скороманги, наносящим удары по узбеку. Он закидывал за голову две руки и резко опускал перед собой, выкрикивая:
- Вот, тебе! Убить?! Запросто! Кого угодно!
Мысленно казнив узбека, Мстислав принялся за свою мать, и уже после неё за папашку-Благова:
- Жалеет меня, сволочь?! Лучше себя пожалей! - Сквозь зубы зашипел Мстислав и принялся наносить воображаемые удары воображаемой трубой по воображаемому отцу.
