Аннотация: Вторая история о небольшом, проходящем эпизоде, который меняет всё течение жизни. Перевод с португальского.
O Silêncio
Тишина
Было сложно. В мусорном ведре лежали пищевые отходы. Под струёй воды томились посуда и столовые приборы. Погрузив их в раковину с тёплой водой и мылом, хорошенько отмыла всё щёткой. После тёплой воды сложила их в мойку с двумя порциями 'фэйри' и снова мыла тарелки, вилки, ложки и ножи. Потом вынула блюдо и тарелки из чистой воды и оставила их сохнуть на каменной столешнице.
Руки загрубели, устала стоять и немного болит спина. Но появилось чувство необъятной чистоты, будто вместо посуды отмыла душу.
В кухне и без абажуров светло от блестящего белого кафеля. Снаружи в эту сладкую летнюю ночь слегка волнуется кипарис.
Хлеб в корзине, одежда в комоде, чашки в шкафу. Всё прошло, дневные волнения и суматоха отдыхают.
Только великая тишина. Всё приведено в порядок, день завершён.
И Жанна медленно прошла по своему дому, открывая и закрывая двери и включая и выключая свет. Комнаты проявлялись и снова исчезали в темноте.
Всё было пластичным и звенящим, плотным, как сама реальность. Тишина, как глубокая дрожь, пробежала по дому.
Знакомые вещи - стена, дверь, зеркало - показывали по очереди её красоту и спокойствие. И окна, открытые в тишину июньской ночи, проявили её лицо, сияющее и тревожное.
Жанна медленно вернулась в комнату. Прикоснулась к стеклу, извёстке, дереву. Уже давно каждая вещь нашла здесь своё место. И будто каждое место, каждое расстояние между столом, зеркалом, дверью, выражало некий порядок, выходящий за рамки дома.
Вещи казались внимательными. И женщина, моющая посуду, была в центре их внимания. Все ищут внимания, но кто его находит?
Тишина стала теперь больше. Она была похожа на распустившийся цветок, каждый лепесток которого полностью раскрылся.
В кругу этой тишины медленно вращались ночные звёзды, и это движение незаметно создавало сам порядок и тишину в доме.
Касаясь руками белых стен, Жанна сладко дышала. Здесь было её царство. Здесь, в мире ночного созерцания. Вселенский порядок и вселенская тишина вырастили бесконечную свободу. Она вдыхала эту свободу, которая была законом её жизни, питанием её существа.
Мир, который её окружал, был открытым и прозрачным.
Форма вещей была в орфографическом, письменном виде. В виде письма, которое она не понимала, но узнавала.
Она пересекла комнату и склонилась над открытым окном перед чистотой синей ночи.
Звёзды ярко сияли, близкие и далёкие. И ей казалось, что между ней, домом и звёздами всегда существовал некий альянс. Как если бы вес её совести был необходимым балансом для созвездий, будто этот главный закон пересекал целую Вселенную. Она была частью этого закона, присутствовала и жила в этих вещах и в самой реальности, с учётом защищённости её огромного и острого чувства присутствия. Её счастье и их счастье были су-тью этого закона.
Она склонилась над окном и положила руки на прохладный каменный парапет.
Небольшой ветерок шевелил кедровые ветви. Над рекой хрипло свистела русалка. В колокольне дважды пробил колокол.
Именно тогда она услышала крик.
Пронзительный, чрезмерно долгий крик. Крик, который летел сквозь стены, через двери, комнаты и ветви кедра.
Жанна обернулась к окну. Повисла пауза. Крохотный момент спокойного взвешенного раздумья. Но вскоре новые крики пронзили ночь. Кричали на улице, с другой стороны дома. Это был женский голос. Голос обнажённый, бездомный, одинокий. Голос переходил в крик и плач, разрушающий, уродующий, пока не превратился в вой. Вой хриплый и слепой. Затем голос ослаб, сбавил высоту, перешёл на ритм рыданий и тон плача. Но вскоре вновь звук усилился с яростью, гневом, отчаянием, надрывом.
Крики разорвали ночной мир сверху донизу, нанесли ему открытую рану. И, как вода начинает вторгаться в сухое пространство через пробоину в корпусе судна, теперь через щель, образовавшуюся от криков, ужас, страх, боль и паника проникли в дом, в мир, в ночь.
Жанна отошла от окна, выходящего в сад, пересекла комнату, коридор, комнату с другой стороны дома и склонилась над окном, выходящим на дорогу.
Женщину было плохо видно, она прижалась к стене в полутьме по другую сторону проезжей части. Её крики, открытые, близкие, бессвязные, заполняли темноту. В её голосе земля и жизнь сбросили свои вуали, свою скромность и показали всю глубокую, болезненную темноту. Из одного конца улицы в другой крики бежали, стуча в закрытые двери.
Это была узкая улица, зажатая между бесцветными, тяжёлыми, печальными зданиями. Здесь ночь была серой, воздух стоял неподвижный и липкий.
Бродячие собаки обнюхивали тротуары, выискивая контейнеры с мусорными отходами, чтобы выхватить из-под крышки остатки костей, ракушек и шейки обезглавленных цыплят.
Всю левую сторону улицы занимало огромное здание тюрьмы с высокими стенами и небольшими прорезями решётчатых окон. Женщина стояла, прислонившись к этой стене. Иногда она поднимала голову, и можно было увидеть её лицо, искажённое и обезображенное криком.
Рядом с ней вырисовывалась фигура мужчины.
Было уже поздно. Двери и окна были закрыты, люди спали, на улице больше никого не было. Только где-то вдалеке послышался визг колёс автомобиля, выходящего на вираж.
Мужчина пытался тащить женщину и, когда её крики стихали на мгновение, умолял её замолчать и просил:
- Пойдём.
Но она не слушала. Она кричала, словно была одна в этом мире, словно она преодолела все возможные препятствия, решила все задачи и нашла только чистое одиночество. Она взывала к стенам, скалам и темноте ночи.
Она повысила голос, будто вырванный из земли, будто его отчаяние и боль прорастают из самой земли, на которой всё стоит. Она повысила голос, будто хотела достичь края Вселенной и там прикоснуться к кому-то, разбудить кого-то, заставить его ответить. Плач в тишине.
Иногда она замолкала на какой-то момент и откидывала голову назад, будто ожидая услышать ответ.
Потом снова мужчина умолял её:
- Замолчи, замолчи. Пойдём отсюда.
Но она снова стала кричать и стучать кулаками по тюремной стене, будто хотела добиться от камня ответа. Она кричала так, словно хотела всё отменить, пробудиться ото сна, встряхнуть равнодушное сознание и тронуть мёртвое сердце.
Она кричала через стены, двери, улицы прочь из города к самому основанию Вселенной, к основанию космоса, к основанию тайны ночи, к основанию тишины.
Внезапно она замолчала, склонила голову и закрыла лицо руками. Затем мужчина накрыл её голову шалью, отвёл её от стены, обнял за плечи и медленно они пошли вниз по улице, а потом повернули за угол.
Некоторое время ещё плыло в тяжёлом воздухе эхо всхлипываний и шагов, которые удалялись и исчезали. Затем наступила тишина.
Тишина, плотная и зловещая, в которой можно услышать царапанье роющей яму собаки.
Жанна вернулась в комнату. Теперь всё, начиная от огня звезды до блеска полированного стола, стало незнакомым. Всё стало внезапно абсурдным, вне связей, вне закона. Всё было не её, не принадлежало ей, находилось не с ней. Всё стало чуждым, разрушенным и неузнаваемым.
И, касаясь, но не чувствуя, стекла, дерева, извёстки, Жанна прошла по своему дому, как по чужому.