"Итак, объявилась сила. Страшная, как сама стихия,
с которой эта сила будто в сговоре. Сила, о которой
говорили, что это только сказка, выдумка дедов. Так
нет же вот она, живая, невыдуманная. Но почему эта
сила дает о себе знать так редко?"
Зофья Коссак
"Король-крестоносец"
"...И все же Пророк Мухаммед победил Пророка Иисуса...
...Победил...победил...победил
...Крест упал...
Султан тяжело вздыхает - от великой печали, от
разлада с самим собой...
- О Аллах, просвети мой разум!
...Бог ли отринул и покинул христиан?
...Или...или это христиане отринули Бога?"
Зофья Коссак
"Король-крестоносец"
"Проклятое, темное племя! То малодушное, вероломное,
продажное - а то, наоборот, лютое, как стая волков,
порывистое и горячее, как пламя."
Зофья Коссак
"Король-крестоносец"
"В каждой душе, будь то душа народа или отдельного
человека...живет одно не знающее покоя стремление
вполне себя осуществить, создать свой мир как полную
совокупность своего выражения...подчинить его при
помощи ограниченной и ставшей формы и присвоить его
себе. Законченный мир есть победа души над чуждыми
силами...Существует столько же миров, сколько людей
и культур."
Освальд Шпенглер
"Закат Европы"
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: АЛЛЕГРО
... Он шел глядя перед собой. Его твердой и уверенной походке могли позавидовать многие, но многие не завидовали. Он шел на работу, как обычно понежившись в теплой постели с молодой женой с уровнем развития ниже нуля, приняв получасовой душ, съев легкий завтрак: тарелку супа, пару котлет, яйцо и выпив огромную кружку кофе... Он был готов к труду, но не к обороне. Его вытянутая красная физиономия делалась абсолютно бордовой при мысли о том, что предстоит что-то делать собственными руками, жидкие белые волосы начинали шевелиться, а злые глазки еще глубже прятались под нависшими сдвинутыми бровями. Он водил перебитым в юности носом, втягивая отравленный городской воздух и думал о предстоящем...
Навстречу из подворотни выполз слегка подвыпивший индивидум. Его выделяла ярко-желтая кепка, съехавшая на затылок. Выпивоха почти врезался в мужчину, но уперся в выставленную длинную руку. Блондин уставился на маленького человечка, который испуганно двигал кепку.
- Может быть вы не тронете меня? - жалобно произнес мужичок.
- Нет, чудак-человек,- ухмыльнулся мужчина, скривив тонкие губы в мерзкой ухмылке, обнажив большие зубы. Он резко ударил индивидума в челюсть. Левая рука взметнулась вверх. Блеснуло лезвие ножа.
Прохожие спешили по своим делам. Никто не обращал внимания на то, как высокий блондин в черных ботинках и белых брюках сбрасывал в канализационный люк тело. На противоположной стороне улицы девять подростков щупали девчушку, разрывая на ней одежду, а она лишь игриво покрикивала:
- Уйдите, дураки...
Мужчина задвинул чугунную крышку, отряхнул руки и сел в автобус.
Двинувшись с места, автобус задавил пару инвалидов топтавшихся между тротуаром и колесами, расплющив их тощте трупы об асфальт. На душе у человека было спокойно. Он должен был появиться на работе ровно в половине десятого...
...Тогда в 1987 году на квартире у Серого собрались три друга, Саша в том числе. Бабником он никогда не был, зато страстно желал женского общества, ожидая, что счастье обрушится на него как балкон, но оно не спешило. Сейчас же его друзья: Серый и Уткин обсуждали предстоящую встречу сегодня вечером. Уткин - важный как гусь - распалялся и хвастался, что ловко подцепил телок и вааще!!!...
А получилось все совершенно случайно. Однажды вечером Уткин по ошибке набрал не тот телефонный номер, наткнувшись на двух скучающих подружек, которые после продолжительной и плодотворной беседы ни о чем согласились на встречу.
Саша сидел в кресле и глотал слюни в предвкушении. Его пригласили из жалости, как юродивого, но с другой стороны из-за магнитофона и записей, что подразумевало ряд обязанностей: ставить кассеты, развлекая таким образом компанию. "А для меня не найдется девчонки?"- робко поинтересовался Саша, на что Серый с Уткиным расхохотались...
Саша ждал и представлял себе встречу, рисуя все подробности и кайфуя. Но друзья возвращали к действительности. Они наливали алкогольные напитки и звали выпить, и он выпивал, однако гораздо меньше, как бы уходя в тень.
К приезду девушек Уткин был в диагональном положении, Серый чуть трезвее, лишь только Саша держался молодцом. Несмотря ни на что Уткин пытался острить, отпуская пошлые шутки, от которых коробило, но вскоре совершенно вышел из строя. Оля, Лена, Галя и Люда с опаской поглядывали на расплющенного вином Уткина, глубоко презирая его и раскаиваясь в своем опрометчивом решении сунуться сюда. Серый, не долго думая, схватил в охапку Ольгу и утащил ее в маленькую комнату, так что центральной фигурой сегодняшнего вечера стал Саша. Он нравился всем без исключения и несмотря на затрапезный вид производил исключительно приятное впечатление. Проявляя чудеса красноречия, он видел раскрытые девичьи рты и не хотел показаться снобом. Интеллект не спрячешь!...
Определенно его выделила Галя, и в завершении вечера Саша договорился о свидании...
О что это были за дни! Самые счастливые мгновения той жизни! Сколько желания жить, бороться со злом, верить, верить, верить!...
Они бродили по осенним садам и паркам, по пустынным ночным улочкам и чувствовали себя хозяевами. Они были влюблены. Саша читал стихи - свои вперемежку с классическими, цитировал Б.Г. и Майка, Цоя и Шевчука, без умолку говорил о музыке, литературе и живописи, а Галя слушала, изредка кивая головой...
Он выбросил в прошлое похотливых друзей и главного гуру быта - алкоголь. Все мысли только о ней. Он спешил домой, чтобы прижать к уху телефонную трубку и услышать любимый голос...
Все прекратилось в один день, когда он встретил во дворе Сея. Сей шел твердой походкой в сером костюме и белой рубашке, а рядом семенил Володя. Саша остановился. Раньше он мало общался с Сеем и не желал иметь с ним ничего общего, поскольку странные слухи преследовали Сея. Но...
Саша протянул руку. Он всегда терялся в присутствии сильных личностей как духовно, так и физически, а именно таким казался Сей. Саша смутился.
- Привет! Хорошо выглядишь! - произнес Сей. Его голос был искренен.
- Здорово, - прошептал Володя.
- Здрасьте, - ответил Саша и направился к своему подъезду.
- Постой! - остановил Сей. - Хочешь выпить?
- Нет, - сказал Саша, но едва заметная нерешительность была перехвачена.
- Давай! - подхватил Володя, Сей уже тянул Сашу за рукав.
- У нас все есть.
- Ну если только чуть-чуть...Мне нужно спешить...Я жду звонка...
- Девушка!? - прищурился Сей. - Одобряю! Целиком и полностью! Поддерживаю и ценю!
Они пили до ночи, а потом Саша и Сей встретились утром и похмелялись, потом Саша заходил в гости к Сею снова и снова...
Никто не спрашивал с него денег и не говорил о халяве...
Саша потерял записную книжку, а телефонный номер стерся после очередных возлияний. Родители говорили, что пару раз звонила какая-то девушка, наверное, она, Саша отбрыкивался: Хорошо! Спасибо!
Он очнулся с перебитым носом, в разорванной в клочья рубахе, без пиджака и кожаной сумки, в которой кроме зонта и книжки Штильмарка "Наследник из Калькутты" была получка и триста рублей из кассы взаимопомощи. Все исчезло. Саша стал отматывать часы обратного хода. Сей, Володя, ребята у магазина, милиция, Сей, Володя, водка, вино, вино, драка... Дальше шли провалы. Саша поднялся к Сею и пожаловался на пропажу. Сей, полный участия и сочувствия распахнул дверь. Саша вошел и бросил взгляд на вешалку, где висело женское пальто. Какое-то смутно-щемящее чувство посетило Сашу. Сей толкнул дверь в комнату. Женщина!...
Шмоток Саша не нашел. Жизнь в тяжесть, воздух тяжел. Оставался один способ. Саша один раз был возле дома Гали, а зрительная память никогда не подводила его. Он ждал ее утром в метро, но так и не дождался. Может он пропустил ее в людском потоке, а может... Он приблизился к ее дому в другой раз и присел на лавочку. Шли минуты, шли часы, было слишком темно, чтобы различать что-то конкретное, но он разглядел два силуэта... Он отошел в тень...
...Сей вошел в лифт, а там уже была старушка. Эх, лучше бы ее там не было! Он размазал бабушкины мозги по стенке и наконец обрел уверенность в себе. Выйдя на пятнадцатом этаже, он поправил рукава и прическу.
Саше все же скучать не приходилось, поскольку приехал Анджей. Они перетирали городские сплетни, трещали о политике и вспоминали бородатые анекдоты.
- Что-то задерживаешься, Сей!? - съязвил Анджей, а Сей парировал:
- Старики, да старушки по пути встречаются. Слишком уж часто и назойливо дорогу переходят. А я их отправляю к лесу.
Сашу и Анджея затошнило, но они не подали вида: Анджей опустил глаза, а Саша отвернулся к окну и стал внимательно рассматривать, как приличный мужчина средних лет в кожаной куртке, джинсах и котелке черного цвета кувалдой крушил новенький красный BMW. Его действиями явно были недовольны подростки, дружной толпой направлявшиеся к машине...
- Все мы слишком заняты собой,- продолжал Сей,- одни - больше, другие - меньше. Я - человек бескорыстный, но не люблю, когда мне наступают на пятки.
Ни Анджей, ни Саша не знали, что сказать в ответ. Иногда Сей выдавал не слишком глупые афоризмы, сам как правило не замечая их глубины. Часто приходится переступать через трупы, еще чаше - нагло смотреть в глаза близким, обворовывая их. Это - выход...
На каждом углу творится такое! Это стало в порядке вещей. Принцип снежного кома. Человеческий принтер. Но им предстояло работать вместе.
...Замок, торчавший на небольшом горном плато возле леса, рядом с озером, скорее напоминал выветренные скалы, нежели творение рук человеческих. Туман спускался на землю, и серые сливки сумерек навевали тоску на местных жителей, чьи жалкие лачуги ютились по ту сторону. Никто не высовывал носа на улицу, все дрожали и дружно молились Господу, хотя это строго-настрого запрещалось.
Гемигонг сидел в своем кресле, держа в руках толстенную старинную книгу в бархатном переплете с золотыми застежками. С пожелтевшего пергамента страниц на чтеца смотрели таинственные, причудливые буквицы, складывавшиеся в загадочные слова и фразы. Гемигонг знал этот язык.Он просматривал записи, сделанные много столетий назад на тысячелетия вперед, время от времени закрывая тонкие покрасневшие веки. Его голова странной дыне-образной формы, покрытая длинными редкими белыми волосами, торчащими в разные стороны, сидела на древовидной шее, которая неловко воткнулась в тело, укутанное в подбитое мехом бордовое платье так, что тяжелые складки, казалось, давили до боли. Голова иногда вздрагивала, и тогда Гемигонг вскидывал руки вверх, и лопаткообразные ногти на крючковатых растопыренных пальцах отражали отблески горящих факелов. Гемигонг хохотал. Его тело пульсировало, и книга съезжала на пол. Гемигонг нагибался, проводил ладонями по кончикам туфлей и поднимал книгу. Все повторялось.
Наконец он прекратил чтение и приблизился к окну, устремив взгляд к черным облакам, двигавшимся к юго-востоку. Он затрясся в своеобразном экстатическом танце, глаза сверкнули дьявольским огнем, а руки совершали кругообразные движения.
- Я опускаюсь в глубины, которых не видел никто! - вскричал Гемигонг, - Я иду во тьме и собираю цветение мыслей. Длинный-предлинный тоннель ведет меня к бездне. Я пытаюсь схватить идею, но они тысячами проносятся сквозь мою голову за одну лишь секунду. Я вижу дверь и вижу струящийся свет, но страх не пускает меня. Я боюсь открыть дверь и познать все! Облака, дайте мне ясновидение! Дайте мне видеть на семь веков вперед! - Гемигонг упал на колени, глаза мгновенно налились кровью, потом вдруг побелели, сделавшись незрячими.
Скорость облаков, уносящихся к юго-востоку заметно прибавилась. На небе вырисовывались силуэты людей с длинными волосами и странными удлиненными предметами в руках. Была недостаточная четкость изображения, но фигур насчитывалось четыре, и они извивались в диком языческом танце. Небо прорезали всполыхи молний, а раскаты грома по ритмичности напоминали странную ритуальную музыку. Казалось, что кто-то запел, застонал, завизжал и заплакал одновременно...
А может всего этого и не было.
Гемигонг будто бы смахивал пыль со стены. Перед ним возникло свечение, трансформируясь в женщину с неправильными чертами лица с жутковатой блинообразной прической. Она не то грозила пальцем, не то манила к себе, лукаво щуря глаз и облизываясь. Внезапно, из образовавшейся в небе черной дыры, стали сыпаться искры, затем хлынул настоящий золотой ливень... Гемигонг выбился из сил и рухнул на пол...
Крестьяне в деревне по ту сторону озера также попадали, закрыв глаза и заткнув уши.
Никто никогда не подсчитает, сколько человек умерло в тот день...
...Саша стоял у подъезда и смотрел на проходящих мимо людей. Они не обращали на него никакого внимания, но и он таращился на них без любопытства. Они представлялись ему манекенами, похожими друг на друга. "Одни и те же лица я вижу каждый день",- подумал Саша и что-то защемило под лопаткой. Приковывали внимание действительно одинаковые детали в каждом проходящем субъекте. Саша никак не доходил умишком, но внутренний голос говорил: Вглядись!
Крест! - наконец решил юноша и уставился на стену соседнего дома, где шаловливые ребятишки нарисовали мелом крест. Он перевел взгляд и над крышами заметил золоченый купол храма, на который до сих пор не обращал внимания, храм был всегда. Теперь же крест врезался в голубизну неба. Саша сунул руку за ворот рубахи и вытащил маленький серебряный крестик на цепочке. На обратной стороне слабо виднелась полустертая надпись: Спаси и сохрани.
"Крест, крест, крест... - проносилось в голове,- это подтверждение моего греха, это предупреждение посвященным, это призыв к отступившим. Его кровью смыты наши грехи, но кровь осталась на кресте навечно. Это наша боль и наше счастье. Невинная жертва и искупление". Сознание ничтожности собственной жизни вдруг пригнуло Сашу, и он присел на корточки. Он удивился странным мыслям, посетившим его, ведь он никогда не был религиозен. Да он с малолетства носил крест, сначала как вызов учителям и родителям, затем в кармане брюк, как-будто стесняясь, но вера!?
"Он видит все и следит за каждым движением, а по сути мы чисты перед ним. Да. Но только если есть вера..."
Неужели все это лишь слова, а то, что за ними стоит - пустота? Вакуум? Обостренное чувство самосохранения, самоизвержения в поток страсти, которое приведет к погибели?
Кровь не сотрешь, она останется навеки...
Саша почти потерял сознание и прислонился к дереву...
...Сей появился на работе и сразу же стал накручивать диск телефона, спеша сообщить о своем прибытии супруге.
Очередные вспышки насилия на Тверской полностью подтверждали сумасшедшие мысли о полной и всеобщей демократизации страны.
Трупы увозили три раза в день, и в перерывах между ними люди успевали помародерствовать, обчищая покойников, растаскивая их одежду, надругаться над трупами в том случае, если сами не становились объектами нападения. Смертность приближалась к восьмидесятипроцентной отметке.Вооружившись до зубов и заковавшись в бронежилеты, милиция перестала вмешиваться в дела житейские, лишь изредка постреливала и срывала куш.
Когда все это началось, трудно сказать, но вряд ли кто вспоминал прежние времена без сожаления. С умилением говорили о временах Указа о вреде пьянства, с грустью бросали взгляд в брежневский застой, да и сталинский террор казался детской игрой в сравнении с теперешним беспределом...
- Куда их увозят и что потом с ними делают? - слезы наворачивались на глаза Саши, когда работники уборочных машин запихивали в черные мешки нескольких школьников младших классов, которых не так давно переехал асфальто-укладчик. Машина с маленькой темно-синей латинской буквой "d" увезла эту кучу мяса костей и тряпья...
- Одних - на мыловаренный завод, других - на химкомбинат, - спокойно произнес Подошедший И Только Что Поговоривший По Телефону, - я трудился на фабрике по переработке трупов.
Саша брезгливо отвернулся от Сея. Он старался не показывать робости, хотя постоянно ожидал удара изподтишка.
Сей был известным мастером подлости, однако постоянно распинался о всяческих кознях против него и его пассии, на которую, как говорится: без слез не взглянешь.
Саша что-то делал или по крайней мере пытался делать, но все валилось из рук, а фантазия вела за дальние моря, в далекие страны.
Высокий блондин в основном курил и давал указания, превращаясь в непонятное существо, пока еще человекообразное, но со слегка искривленным сознанием. Саша смекнул, что Сей припрятал бутылку водки и потихонечку уничтожал ее, прерываясь на пустые философствования, идиотские рассуждения и телефонные звонки. Наконец он пришел в совершенно скотское состояние и успокоился, уткнувшись в мраморную поверхность обеденного стола.
Смеркалось.
Саше хотелось сразу же очутиться дома, но путь предстоял неблизкий, по времени - часа полтора.
Оставив пьяного "товарища" на квартире, спустившись на исписанном (и в том и в другом смысле), изрисованным и прожженном молодой порослью лифте, Саша вышел на улицу и закурил.
Странные тени двигались в одном направлении. Это были людские тени. Они скользили по земле, иногда отрываясь от поверхности и держась друг за друга, потом снова опускались, чтобы продолжить движение. Саша стоял неподвижно, желая не привлекать внимания, сигарета тлела в руке. Рассматривая фигуры, он догадывался, что это - мертвецы. Полупрозрачные тела кровоточили или гнили заживо, кто-то был обнажен, у кого-то отсутствовали отдельные конечности, но все двигались в едином строю. В тридцати метрах располагалось шоссе, по которому неслись автомобили. но никто не замечал безумного марша. Саша чувствовал трупный запах, закружилась голова, он качнулся и непременно упал бы, если бы не дверь подъезда. Он больно ударился о ручку и застонал. Как по команде движение остановилось, и все повернулись к Саше. Он трясся в ужасе, а полукруг, образованный тенями-мертвецами сжимался.
"Где он? Где убийца?"- послышался шепот, Саша не мог шевельнуться. Покойники зависли метрах в трех от нашего знакомого, их костлявые руки тянулись к нему, - "Покажи нам место... Отдай нам его..." Саша ринулся в подъезд, превозмогая боль и страх. Захлопнув дверь, он помчался к лифту. Сзади слышался жуткий скрежет.
А где-то сверху прозвучал раскатистый хохот, и тут же Саша заметил запасной выход. Он выскочил на улицу и понесся во тьму...
...Уже сидя в автобусе, Саша лихорадочно крестился и произносил слова когда-то заученной молитвы: Отче наш, иже еси на небесех, да светится имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя яко на небесех и на земли...
Он понимал, что нужно что-то делать, но что именно сообразить не мог. Он обращался к Богу и просил, просил, просил...
Мимо проносились серые дома, серые люди, серые скелеты деревьев, они переполняли чашу безысходности...
Он вышел на конечной, но оставшись совершенно один, без уверенности в завтрашнем дне, он оглянулся по сторонам и прикинул, что через лес будет идти безопаснее. Быть избитым и ограбленным в лучшем случае не прельщало Сашу, хотя и это случалось не раз и не два. Саша шел напрямик, с трудом разбирая дорогу, ощущая тычки от веток и плевки запоздалых птиц. Мимо проносились собаки, кошки и крысы в поисках чего-то или кого-то, но молодой человек брел, листая страницы памяти и отмечая там нужные строчки...
...Гемигонг взошел на главную башню замка и прищурился, собирая всю свою ненависть. Он ожидал жертвоприношения. Слуги приготовили все: выложили дрова, накрыв их хворостом, установили черепа на длинных шестах. На трех крестах были распяты три человека - мальчик лет десяти-двенадцати, восьмидесятилетний старик и восемнадцатилетняя девушка. Чистая белая одежда распятых возбуждала Гемигонга, ведь он любил чистоту и благовония настолько, что мог захлебнуться в ванной или задохнуться от благоухания. Он приблизился к девушке и протянул лапу к ее лицу, проведя по щеке, взял золотые кудри и оскалился. Затем он прыжком оказался возле старика со сморщенной охристой кожей и захохотал. Переведя взгляд на мальчика, он задрожал. Дети всегда вызывали черную зависть у Гемигонга, так как за прожитые двести лет он не имел детей. Он был лишен этого дара, и потому оправдывал творимое им зло в своих собственных глазах. Гемигонг сделал пассажи руками и произнес заклинание. Люди на крестах зашевелились, как бы приходя в себя из забытья. Гемигонг потряс огромным кулаком и скривился в довольной ухмылке; сладко видеть чужие страдания! Он выхватил из-под мантии горящий факел и поднес его к хворосту. Вспыхнул костер, озарив лица приговоренных страшным фосфорическим светом. Искаженное лицо колдуна скакало в ночи, появляясь здесь и там, везде и нигде. Он продолжал совершать ритуал, бормоча заклинания, падая на пол, исходя слюной, а то подпрыгивая и бросаясь вниз с высоты сотен метров. Наконец он замер, и сразу же стих ветер, а пламя приняло естественный цвет. Умирающий в мучениях старец едва шевелил губами: - У тебя никогда не будет близких... тебе не нужен никто, потому что ты живешь только ради себя самого... одиноким ты останешься до самой могилы... к тебе прилипнут женщины, но их оторвет от тебя истинное чувство...ты не научишься любить, ты не сможешь привязаться к кому-либо... тебе захочется внимания, ты жаждешь поклонения и преклонения, но тебе не поклонятся даже подлецы и лицемеры... ты сам трус, но с тобой не будут иметь дела и трусы, для тебя закрыты тайны любви...
- Замолчи, старик! - закричал Гемигонг, - Все это - вранье! Ты боишься смерти и потому злословишь. Я был одинок двести лет, но мой час пробил! Я ждал его. Теперь, убив тебя, я возьму твою мудрость, уничтожив ее, я получу женщину, которая родит мне сына, ведь умрет этот мальчишка! Так говорят магические книги, об этом твердят звезды, таково пророчество!
Теперь засмеялся старик. Он смеялся и плакал, а вместе с ним смеялись и плакали мальчик и девушка. Гемигонг был вне себя от злости. Он сорвал с узников одежды и занес над ними острый кривой нож.
- Да сбудется все!!!
Раздались последние вопли и стоны жертв. Все было кончено. Небо поменяло цвет, сначала на кровавый, затем на фиолетовый. Несколько крупных капель упали в костер, оттуда вырвалось облако едкого дыма с шумом слегка напоминающим женский смех. Дым собрался, сжался и уплотнившись принял очертания женщины с неправдоподобно-блинообразной прической. Девушка на кресте испустила дух...
...Толпа цыган толкала задницами телегу, на которой, обхватив голову руками, сидела замерзшая девушка. Ее перепробовал весь табор, и сейчас она думала только об одном: кто из кочевников станет ее официальным супругом. На нее бросали косые взгляды, при всей брутальности Акус Янат была довольно привлекательна. Ее мшистая кожа землистого цвета интересовала грязных мужчин, а волосы, похожие на конский хвост, были неопределенной окраски, но каждый желал зажать их в кулак и...
Акус Янат открыла лицо, когда шумная толпа вкатила телегу в гору и увидела далеко за лесом неправильные глыбы черного замка. Чей-то голос шепнул в мозгу: "Ненавижу эту масть!" Девушку замутило, а спустя секунду бурая жидкость вырвалась на солому. Братья-цыгане обрадовались и принялись избивать ее...
...Гемигонг метался по комнатам, не находя себе места. Он то поднимался по лестнице на самый верх самой высокой башни, выходил на смотровую площадку и всматривался вдаль, то спускался в подвал и начинал рубить мечом крыс, кишевших повсюду. Он чувствовал Приближение...
Его голова трещала, Гемигонг оказывался в зале, где на стенах были развешаны величественные полотна душевнобольных художников, где подсознание работало за мастеров, кошмары выливались во всем многообразии, рассекая магический смысл бытия. Шорохи, свист, скрежет, странные голоса доносились с разных сторон, тогда Гемигонг задерживался у картины, пытаясь понять, откуда они исходят. Слышался слабый смех, а крики раздавались с другой стороны. Колдун ерошил волосы и в ярости бросался в спальню, где его преследовали двойные голоса, и механические вибрации нарушали реальность. Ему чудилось обнаженное тело, прикрытое прозрачным покрывалом. Деревянные амулеты выстукивали мелодию, переходившую в какафонию. Гемигонг не мог воспринимать таку музыку. Он вобще не любил музыку, скорее даже ненавидел ее, устраивая избиение заезжих музыкантов, т.к. своих у него не было. Правда бывали деньки, когда, хлебнувши винца, он пел песни и пускался в пляс, изображая языческие телодвижения, но здесь говорил голос диких предков, не более. Он творил свой идеальный мир, желая подчинить себе материальный, и с жадностью набрасывался на сверхъестественное. Он отверг Господа, не познав Его и теперь был вне веры - в себе.
Когда-то Гемигонг пытался читать Библию, но не выдержал и бросил чтение, считая, что он все понял, этого достаточно. Он выискал лишь то, что было выгодно ему, перевирая смысл и не вникая в подробности. Он с пеной у рта вступал в спор, доказывая что-то, и кое-кто даже соглашался, но это было очень давно. Уже многие десятилетия Гемигонг пребывал в одиночестве, и лишь запуганная прислуга окружала его, но опускаться до разговоров с ними... Это не его принцип!..
...Магнитофон крутил пленку. Равномерно. Без сбоев. Звук был приличный. Без срывов.
Ян Андерсон пел "Queen and Country", подыгрывая себе на флейте словно менестрель на галерее, Джеффри Хаммонд-Хаммонд дергал струны контрабаса, создавая нервную обстановку, Джон Эван бил по клавишам, не жалея тонких музыкальных пальцев, Бэрримор Барлоу работал палочками в лучших традициях пионеров-барабанщиков, а Мартин Барре пощипывал гитарку так, что за душу брало. Любил Саша "Jethro Tull" и мог слушать их с утра и до вечера, от их музыки веяло чем-то мистически-средневековым. Он знал наизусть все их песни и мог рассказать биографию каждого музыканта из всех восьми составов группы. Больше других ему нравился диск "War Child" 1974 года, и многие его знакомые любители рока считали эту пластинку лучшей, однако Саша объяснял себе это так: Это был первый диск, который он услышал из репертуара "Jethro Tull". Заиграла песня "Bungle in the Jungle", и Саша отключился. Он цепенел, по телу бежала мелкая дрожь.
Бывали дни, когда он не мог справиться с собой, бросал все дела и отдавался музыке. Он слушал десять-двенадцать дисков подряд (иногда одной группы), пытаясь одновременно читать рок-энциклопедию, журнал "О", ил какие-то архивные материалы по истории музыки. Иногда он носился по магазинам и киоскам в поисках новых пластинок и кассет, исколесив город из конца в конец, тратя кучу денег и ничуть не раскаиваясь в этом. Увидев новые записи, он закипал, терял дар речи и покупал все, что хотел. Он мог долгое время обходиться без еды и питья, но существовать без музыки... Модные шмотки ему были ни к чему, но на новый музыкальный альбом он свободно занимал совершенно фантастические суммы...
Итак - "Jethro Tull". Саша считал, что всякий человек интересующийся музыкой должен любить эту странную команду, и, надо заметить, многие и многие проникались уважением к творчеству Андерсона и Компании. Даже крутые альтернативщики, заслышав звуки флейты и нереальный голос Яна, говорили: Сильно! И только дебильные псевдомодники могли отпустить фразу, типа "Заплесневелые динозавры"...
Звучали последние аккорды "Two Fingers", и Саша готовился перевернуть кассету, где на обратной стороне был записан диск "Too Old To Rock^N^Roll Too Young To Die". Саша улыбнулся и подумал: Для рок-н-ролла никогда не будешь старым...
...Сей растворился в толпе сограждан и принял соответствующий вид. Он всегда принимал "соответствующий вид" и хамелеонил ежесекундно. Для собственной безопасности и безнаказанности он вывел удобную Теорию Прилипал, из которой вытекало следующее:
1. Все люди делятся на две категории: Большие и сильные рыбы-добытчики и прилипалы.
2. Рыбы-добытчики ведут полезный образ жизни. Они способствуют развитию общества, ускорению прогресса. Они делают жизнь и деньги.
3. Прилипалы ничего не делают, да и не умеют и не хотят. Они живут за счет Рыб-добытчиков, паразитируя на их теле и воле.
4. Рыб-добытчиков меньшинство, Прилипалы - почти все.
5. Рыбы-добытчики не спешат открывать свою душу всем подряд, но только в Процессе раскрывают сущность того или иного Прилипалы. В результате этого часто Рыба-добытчик остается в одиночестве. Но она продолжает стремится к цели и чаще добивается своего.
6. Прилипалы готовы сожрать всех и Прилипал и Рыбу-добытчика, но у них не хватает силы, ума и упорства. Поэтому они гибнут в процессе движения, отцепляясь от своих кормильцев.
7. Рыбу-добытчика хранят Высшие силы, и в большинстве случаев Прилипалы, причинившие зло Рыбе-добытчику, уничтожаются этими Силами.
8. Сознание Собственной Исключительности не дает права Рыбам-добытчикам жертвовать собой ради кого-то, даже ради самых близких, если таковые имеются.
9. Зато Рыба-добытчик должна получать все блага жизни и пользоваться материальными выгодами, которых лишаются Прилипалы.
10. Прилипалы не могут быть истреблены на все 100%.
Из всего вышесказанного следовало, что он - Сей - является чем-то Реально Действующим, Незаменимым, а его окружение сплошь состоит из Прилипал.
Он двигался в одном строю со всеми, но чуть правее других, чтобы не слиться с толпой. Его лицо, полностью соответствующее самым гнусным образцам криминальной науки, было спокойно и безмятежно. Он свернул с общей тропы и спустился в овраг. Идя мимо брошенных плит, куч мусора и прочей ерунды, характеризующей русскую стройку, он косился на здание, строящееся с незапамятных времен и пугавшее черными глазницами окон без рам и стекол. Сей вошел в подъезд и стал подниматься по лестнице, усеянной битым кирпичом, комьями засохшего раствора и кучками дерьма. Провода временной электропроводки, на которых болтались пустые патроны для лампочек, нисколько не мешали его продвижению. Он даже слегка увлекся ловкими маневрами.
На третьем и четвертом этажах в конце коридора слышались пьяные голоса. У Сея был нюх на спиртное. Он поспешил туда и заметил в одной из комнат стол с водкой и закуской. Несколько крепко выпивших мужиков обрабатывали молодую пепельно-рыжую девицу с лицом землистого цвета. Они подливали ей вина и пошло шутили, а она заливалась идиотским смехом, но на все это Сею было наплевать, он обратил лишь внимание на широко раздвинутые ноги, и внутри зашевелился наглый червяк. Никого не спрашивая, Сей налил себе стакан вина и выпил.
- Ну, что...- сказал он, поглядывая на грудь девушки, стянутую легкой кофточкой.
- Приступай, - зашелестели голоса где-то за спиной, сбоку и над самым ухом.
Он расстегнул джинсы, а друзья-собутыльники повалили девицу на пол. Сей набросился на нее с жадностью дворового пса, но в самый ответственный момент его, как это, кстати сказать, часто бывало, его подвело мужское достоинство... Он не мог ударить лицом в грязь, сымитировал конец действия и завыл, еще раз подчеркивая свою принадлежность к породе дворянских собак. В этот миг его глаза излучали такую злобу, что, сразу протрезвевшие пьяницы, поспешили ретироваться. Сей схватил обломок водопроводной трубы и стал наносить удары тем, кто еще не успел убежать, добивая падающих ногами. Слышался треск ломаемых черепов, стоны искалеченных человеков, а Сей рвался на выход. Куда исчезла странная девушка, осталось загадкой, но он запомнил смех, раздавшийся в тринадцать часов тринадцать минут по башенным часам...
Он переживал за свою очередную неудачу не более трех с половиной минут. Его чуть не прошибла слеза, но даже если бы такое случилось, скорее всего заплакало вино.
"Вечно трезвым принадлежит мир"*. Так говорил Аттила - вождь самого мощного союза юго-восточных варваров. Он оказался прав, поскольку люди наконец-то осознали ужасное действие зелья и большей частью повернулись к нему спиной, потом слегка наклонились и испытали тягу к пукомании. Даже страны Третьего мира встали в ряд индустриально-развитых, их уровень жизни приближается к определенному, а Недоразвитые страны бывшего социалистического лагеря стремительно догоняют их. А все, по моему мнению, из-за отношения к выпивке. И лишь одна шестая часть света продолжает гудеть так, что ум за разум заходит, с каждым годом становится все больше и больше выпивох, они молодеют и наглеют... И таскаются по улицам, сидят по подъездам, гадят на лавочках в скверах и возле домов, блюют и поносят на хатах "Жуки" и "Бубы", "Лёлики" и "Ураганы", "Воробьи" и "Хачики", на которых смотришь с болью и ужасом... Как мог дойти человек дойти до этого скотского состояния? Вроде бы чуть выше этих людишек стоят "Игнаты", "Князья" и "Лужковы" (не путать с мэром!!!), с напускной важностью поглаживающие пузо, считая себя пупами земли. Они обосабливаются, отгораживаясь от остальных автомобилями и достатком и уже, глядишь, начинают покрикивать и отдавать некие распоряжения, но зеленый змий уже у порога, и вот те на!... Как бы не хотелось казаться образованными и сыпать афоризмами, перевирая классиков, знакомство с которыми состоялось в лучшем случае с телеэкрана, ничего не выходит... Фразы потерялись, остался ореол значимости, и он рассеивается как утренний туман, но больше всего остается вони и нечистот... Я боюсь, что эта категория еще страшнее, чем первая, поскольку они не только одобряют, но и поощряют мерзость этого мира, претворяя в жизнь принцип - "своя рубашка ближе к телу"...
...Саша изменил направление движения в последний момент, огибая свалки с человеческим мусором, где копались несколько БОМЖей в разноцветных брюках и шинелях, залатанных донельзя. Ему было противно, но настроение несколько улучшилось, когда он увидел световую рекламу ночного клуба. Саша никогда не был в таких заведениях - не позволяли средства - да и сейчас не стремился туда попасть, но издали полюбовался яркими огнями и длинноногими девушками у входа. Они вызывающе улыбались, сверкали похотливыми глазенками и что-то протягивали прохожим, которых в эти вечерние часы было не слишком-то много. Саша почувствовал, как закололо сердце - ВХОД БЕСПЛАТНЫЙ!..
В плотном сигаретном дыму, в черном мраке тесного зала только крохотная сцена была слабо освещена, и временами один-единственный прожектор высвечивал лица посетителей. На сцене было четверо. Высокий стройный певец в пестрой жилетке тряс белокурыми кудрями, доходящими до плеч и временами брал столь высокие ноты, что, казалось, вот-вот лопнут перепонки. Черноволосый гитарист, затянутый в блестящий костюм, точно сделанный из змеиной кожи, сам извивался как змей, что еще больше делало его похожим на азиата. Кроме всего прочего он делал запилы на гитаре обыкновенным скрипичным смычком, доставляя публике массу приятных неудобств: от жутких звуков по телу бежали мурашки и хотелось кого-нибудь раздавить в своих объятиях. Басист выглядел самым скромным, он сидел на стуле возле большого лампового усилителя. На нем были черные брюки и светлый пиджак, такой узкий, что он он не застегивался ни на одну пуговицу. Зато описать барабанщика просто-напросто невозможно! Он выделывал такое, что от ударной установки валил дым, а барабанные палочки то и дело взлетали вверх и зависали в свободном полете.
Саша пытался понять смысл песен, но с трудом разбирал лишь отдельные слова. Отвратительная акустика и оглушительный звук делали свое дело, но музыкантов это ничуть не расстраивало, они зажигали на радость всем.
Саша совершенно обезумел и тупо водил глазами по сторонам. Луч прожектора выхватил из липкой массы знакомое лицо. Сей, прищурившись, таращился на сцену. Что он делает здесь, ведь он не посещает такие заведения и уж точно ничего не понимает в музыке, да и не любит ее? Саша задал себе этот вопрос, но осекся, - Ведь я тоже не хожу по клубам, однако я здесь. А зачем я здесь?
Он на секунду потерял Сея, но затем увидел его с противоположной стороны. С этого мгновения лицо Сея с завидной периодичностью появлялось в разных местах, и Саша провалился сквозь время.
Он слышал до неприличия тяжелый блюз, и от такой тяжести прижимало к земле, и он почти становился на четвереньки. Пронзительный голос щекотал нервы, подбираясь к мозгу и начиная путешествовать по извилинам. Появлялась табличка с загадочным шрифтом, шевелилась золотая трава, по которой нужно было идти, чтобы не повредить стебельки и не повредить алмазные шишечки цветов. Саша усаживался в рубиновые сани и начинал свой путь к бескрайнему оазису сказочного мира. Шелестящие бабочки задевали своими бархатными крылышками бриллиантовые капельки росы, застрявшие в платине паутины. Капельки отрывались и шлепались в озеро, и радужные круги указывали направление движения. Они говорили о Боге, о Сущности, об Истине, и разум пытался постигнуть непостижимое, но тщетно... Саша увидел лишь знак на стене...
Он швырнул на подушку золоченые эполеты и приблизился к гробнице, которая оказалась пустой. Исполнилось... Все исполнилось... Вот в чем смысл...
Саша пустился вглубь, которую расцвечивали огни. Он хотел мыслить. Почему бы не предположить, что тело выкрали родственники, что стража у входа была подкуплена... Может быть в этом смысл?.. Нет-нет... Тогда все напрасно... Тогда не стоит жить... Жизнь, превращенная в существование, ничего не стоит... Но ведь была же жертва!? А если ее не было, бесполезен крест... Верны ли все эти сведения, и не поддельны ли тексты? Только одно может укрепить человека и сделать его по-настоящему бессмертным - Вера! Только Верой силен человек, и уж только потом можно разбираться, во что он верит...
Саша окончательно пришел в себя и почувствовал реальность. Драгоценности исчезли, потухли краски, рассеялся призрачный дым... Саша перекрестился... Казалось, он думал об одном...
...Рыцарь возвращался из Святой земли. Он исполнил долг, Иерусалим освобожден от неверных, Крест стоит на защите Гроба Господня, и эту весть несут воины-крестоносцы в родные места. Усталости нет, есть стремление к цели.
Рыцарь вспоминает поход, битвы с сарацинами и странный сон, снившийся всем без исключения воинам накануне штурма Святого Города. Таинственный замок в дремучем лесу на берегу небольшого озера. Это чудовищное нагромождение уродливых каменных глыб, заставляющее забыть о пропорциях архитектурных строений. На открытую галерею выходит высокий стройный мужчина, и его черная бархатная мантия с алым подбоем развивается на ветру. Длинные жидкие белые волосы шевелятся словно клубок отвратительных трупных червей, глубоко посаженные глазки всматриваются вдаль, а плотно сжатые узкие губы показывают хладнокровие и расчетливость, но в то же время едва уловимая брезгливая ухмылка подчеркивает высокомерие... Если бросить беглый взгляд, ничего особенного, но страх охватывает каждого, кто всматривается чуть внимательнее... Сон ушел. На утро воины преклонили колена в молитве, призывая на помощь Господа, и Он пришел, как, всем известно из истории...
Но рыцарь-крестоносец не забыл о странном сне. Он никак не давал ему покоя. И вот однажды...
Среди руин одной мечети, которую почти сравняли с землей славные воины Танкреда, рыцарь нашел древние рукописи. Их было великое множество, и они были настолько разнообразны, что дух захватывало. Здесь были книги в кожаных переплетах , пергаментные свитки, ветхие бумажные страницы, завернутые в ткани, рассыпавшиеся от прикосновения к ним. Но его внимание приковала толстая книга в переплете из... человеческой кожи, спрятанная в сундук, обитый черным бархатом, причем сразу бросалась в глаза древность, но по странным обстоятельствам, ничто не подверглось тлению. Грубые ремни свиной кожи стягивали книгу, застегиваясь на золотые пряжки. Рыцарь смахнул пыль и раскрыл фолиант. Замелькали таинственные знаки, письмена на чуждых языках, жуткие картинки, на которые истинному христианину не пристойно смотреть. Рыцарь захотел захлопнуть мерзкую книгу, да не тут-то было! Вместо этого послышался грохот грома, и в перекрестках молний появились два не слишком хорошо различимых силуэта - мужчины и женщины. Через минуту они стали проясняться, и рыцарь застыл в изумлении - мужчина был человеком из сна. Он хохотал и издеваясь, манил пальцем. Женщина с покорностью сучки смотрела на мужчину, но дальше что-либо увидеть было не возможно, все теряло свои очертания...
Рыцарь продолжал путь домой, размышляя о видениях, вызванных богопротивной книгой и о связях этих видений со сном у Иерусалима.
Наконец-то поход подошел к концу. Он пересек границы своего королевства.
Лес, раскинувшийся пере глазами, не пугал, но умилял, даже дикие звери здесь стали друзьями, птицы - вестниками фортуны.
Крестоносец въехал в лес, когда сумерки только прикоснулись мягкими пальцами к земле. Нужно было проникнуть в лес как можно дальше, чтобы обезопасить себя от разбойников, не знающих кроме своего родства также и хозяев этих земель. Рыцарь пришпорил коня и... конь слегка оступился и вошел в болото сразу по самую грудь. С каждой секундой он уходил в топь все глубже и глубже, и вскоре сам всадник по пояс сидел в трясине. Он никак не мог сообразить, как такое могло случиться, но ничего поделать не мог, мешали стальные латы. Болото не могло отпустить добычу, слишком уж легко она досталась. Рыцарь тщетно пытался пошевелить головой, чтобы сбросить ненавистный сейчас шлем, который когда-то много раз спасал его от стрел, мечей и копий неверных. Он превратился в неподвижную статую.
И вдруг он увидел прямо перед глазами смеющееся лицо, а из-под сдвинутых бровей злобно зыркали, налитые кровью глазки. Колдун сделал пассы руками, и деревья расступились. Рыцарь увидел свой преобразившийся замок, сдвинутые с места башни, наехавшие своеобразными скалами на стены каменные глыбы, изменившие формы и доводившие унылый образ до невыносимого. Крестоносец понял, что поселилось в его владениях, кто будет хозяйничать, и чья самка будет проводить соответствующие обряды. Тем временем колдун не унимался и начертал огнем в воздухе каббалистический знак.
И мгновенно гадкая жижа поглотила рыцаря полностью...
...Сей сидел в кресле, держа в одной руке пульт управления телевизором, а в другой папироску с благородной травой. Любили они с глупой супружницей забить косяк-другой, и ее мозг был настолько выжжен алкоголем, высушен курением и другими излишествами, что он накренился и повернулся, а крыша съехала как салазки со снежной горы. Не уверен, что какой-либо кайф посещал эту особу, но она подыгрывала мужу, как могла, и у нее не плохо получалось. А он ловил хи-хи или начинал философствовать по-пустому, представляя себя Гегелем, а то начинал выделывать кренделя точно Спиноза. Сей тащился словно ребенок, затягиваясь и передавая папиросу жене. Она в свою очередь делала пару тяг и подражая мужу, закатывала глазенки, растворяясь в океане подхалимажа. Более гнусное зрелище трудно себе представить!
В полу образовалась дыра и сквозь нее был виден мир, совершенно прозрачный и зеленовато-оранжевый. Дыра быстро расширялась, и скоро появились мраморные ступени, ведущие в Тот мир. Сей схватил ее, и они побежали вниз, ничуть не опасаясь, что могут сорваться в пропасть. Им было наплевать. Сей не терпелось войти в какие-то глубины, он мечтал поймать те самые мысли, которые постоянно улетучивались во время размышления. Казалось, мысли приобретали материальные формы. Да они материализовались, превращаясь в разделанные крысиные туши, в мутировавших зверей и разбегались в разные стороны, пугая своей очевидностью и убивая наповал неожиданностью хода. Как жаль, что Сею не суждено было поймать эти мысли! Он врезался в невидимую стену. Его супруга тоже со всего размаху ударялась о нее, расплющивалась и становясь чем-то желеподобным, растекалась по земле. Сей испуганно смотрел на то, что было его женой и уносился вправо, продолжая искать пролетевшие мысли в одиночку. Он метался довольно долго, кто-то сталкивался с ним, кто-то обгонял его, кто-то спешил наперерез, но всегда принимал форму сознательного принуждения. Сей останавливался и обдумывал странности ощущений. Он никак не мог понять элементарного: выхода для него не было.
Наконец впереди появилась дверь с дверной коробкой. Это была добротно сделанная дверь, какие поставили в своих квартирах новые русские и примкнувшие к ним. Сколько таких дверей поставил чужими руками Сей, не сосчитать, но сейчас он стоял как вкопанный, таращился на золотую изогнутую ручку и решал вопрос: Что там за дверью? Он боялся сделать шаг навстречу неизведанному, поскольку привык посылать вперед подставное лицо, пусть даже близкого человека. Теперь нужно было делать выбор. Сей трусил и медленно опускался на колени, чтобы приложиться к замочной скважине...
...Га-на тащила за руку десятилетнего ребенка, а тот смотрел в сторону с упреком, как бы говоря: "У меня не было родного отца и тот, которого я признал отцом, стал подлецом." Га-на не желала говорить, она знала многое, слишком многое из подпольной жизни Сея, его измены, походы к шмарам и бутылкам. Ей насто.... А друг (якобы друг?!), сестрой которого была Га-на...
...Из кустов высовывалась милая головка с пухлыми губками и прямыми темными волосами. Почему-то она выглядела много моложе своих лет. Когда Сей подставил ее, отдал в жертву собственной безопасности и с чистой совестью шагнул на свободу. Он нисколько не усомнился в своей правоте и был принят протухшей совестью с распростертыми объятиями...
...Лучшие друзья - два брата, совершенно не похожие друг на друга - внезапно рассыпались, сначала превратившись в гипсовые статуи Бутырского парка. На столе стоял телефон, и трубка вздрагивала и подпрыгивала от навязчивого звонка. "Я нашел наши старые фотографии, - раздавался лебезяще-заискивающий голос Сея, - не хочешь придти и выпить?" "Ко мне ты можешь обращаться только по вопросам бокса..." - следовал ответ, и повисала неприятная тишина...
...По синему тротуару плетется та, что встала на его пути совсем недавно и уже точно не сможет оторваться никакими силами. Становится невмоготу, а она верещит о каких-то высших материях: "Что красиво, то красиво..." Он в ней души не чает, а поэтому умиляется как верблюд, а она мурлычет как верблядь. "Посмотри, какая у них мимика лица!" А, простите, какая у вас - мимика жопы?..
...Совершенно неоднозначно меняется передний план, и посреди пустыни возникают четыре разноцветные дороги, а по ним бредут в неизвестность человекообразные существа - имитация людского вида. Это - тени. Если пристальнее всматриваться в силуэты, видны характерные черты, так хорошо знакомые Сею.
Их - сотни, возможно - тысячи...
...Сей вскрикивает и мчится прочь, но лишь одно не правильное движение и его жизнь повисает на волоске. Он видит, как над этим волоском заносятся ножницы Судьбы. Он хорошо видит, кто исполнитель приговора. Сей шепчет слова, он пытается обратиться к Богу, но не знает, каким образом сделать это, и каким именно богам вознести молитву. Знак... Он не может вспомнить ни одной молитвы, да и не мудрено, он их попросту никогда не знал. Становится по-настоящему страшно, нет дороги, по которой стоит идти, нет веры, нет надежды. Смыслом своего существования он сделал заблуждение, а что в ответ? Расплата...
Трусость, высокомерие, предательство... Смешалось все: люди, боги, птицы, звери...
...Саша открыл газету и едва не поперхнулся. Желтая пресса плевала в лицо сгустками устрашающих подробностей. Газетенка, где заправляли странные люди, со странными для России фамилиями трубила о полной и окончательной демократизации общества, где свободы добились все, особенно гомосексуалисты и с наслаждением описывала извращенные убийства, грабежи и очередные мошенничества. С особым смаком папараци описывали манифестации нудистов, которых толпами насиловали прямо на улицах стражи правопорядка, умудрявшиеся при этом проводить массовые казни иных насильников, а также домогаться лиц нетрадиционной сексуальной ориентации и полит-корректно притеснять инородцев.