Юрьев Сергей Станиславович : другие произведения.

Нить неизбежности

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

СЕРГЕЙ ЮРЬЕВ

НИТЬ

НЕИЗБЕЖНОСТИ

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ЧАСТЬ 1
  
  
  
  
  
  
   Жизнь, судьба, предназначение - эти слова обретают изначальный смысл лишь после того как жизнь осталась позади, судьба сделала своё дело, а предназначение стало добычей забвения.
   Никола из Берда, "Философия отчаянья", 2633 г. от основания Ромы.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ГЛАВА 1
  
   26 августа 17621г. от Начала Времён (2985 г. от основания Ромы), 12 ч. 26 м.
  
   Можно было не прислушиваться к тому, как шелестит мелкий гравий, которым играет волна ленивого прибоя... Можно было не слышать щебета двух девиц, которые справа - всего в паре аршин раскинули под солнцем свои загорелые тела - как будто трудно было найти место побезлюдней. Частный пляж: двадцать пять гривен за вход, бутылка пива с доставкой - полторы, только пальцами щёлкни... Зато тихо. Если не считать шелеста гравия и щебета девиц, которые явно неспроста пристроились рядышком, хотя за такую цену могли бы поиметь пару сотен собственных квадратных аршин тишины и покоя. Но, кроме шелеста и щебета, есть ещё много такого, чего так не хочется замечать, о чём надо забыть, к чему нельзя возвращаться. Иногда начинают истошно вопить чайки, присевшие на волнолом, косящий под натуральный базальтовый риф, но на это и вовсе можно не обращать внимания - в этих воплях смысла даже несколько меньше, чем в щебете скучающих милашек и, тем более, в шуме волн. Волна ленивая, а девицы скучающие - в этом-то вся и разница... Сейчас главное - постараться расслабиться, ни о чём не думать, при этом не позволив себе заснуть. Сон - не отдых, душа во сне бодрствует и творит такое, чего наяву никогда бы себе не позволила. Здесь мир - там война, здесь ещё можно вообразить себе какое-то подобие покоя - там смятение, здесь всё давно прошло - там каждый раз начинается заново и никак не может завершиться. Пусть уж лучше щебечут, шелестят и вопят, но только не требуют к себе внимания. Ну, лежит человек, поджаривает на густом природном ультрафиолете свои бицепсы, которые никак не размякнут после трёхлетней расслабухи. Просто лежит - и всё! Ещё бы внутренний голос заткнулся навсегда, и было бы совсем хорошо - как раз на двадцать пять гривен за солнечное бельмо на небе от рассвета до заката и две бутылочки холодненького...
   - ...а с вами, поручик, разговор будет особый. - Полковник Дина Кедрач смотрела на него то ли с суровой жалостью, то ли с жалостливой суровостью. - И, если бы не ваши прошлые заслуги, разговора не было бы вообще.
   - Я разжалован?
   - Это - как минимум. - Теперь она отвернулась и уже уходила в сторону высокой серой скалы, одиноко торчащей из густой зелёнки. Если смотреть со спины, то и не подумаешь, что Их Превосходительству уже под пятьдесят. Словно девочка скачет. Её загорелые ноги, обутые в армейские ботинки, сначала лишь по щиколотку погружались в непроходимые джунгли, но на сотом шагу листва уже сомкнулась над её головой.
   Значит - как минимум... А как максимум, значит, к стенке? Только стенку ещё найти надо. Но, если она ушла, не договорив, значит, ещё есть возможность что-то сделать, как-то оправдаться. Да, оправдаться можно перед кем угодно, только не перед самим собой. И перед теми, кого уже нет, тоже поздно оправдываться. Оставалось одно: уже в который раз вернуться туда, где на берегу, словно раненый кит, лежит развороченный ракетами десантный бот, а вокруг него разбросано полторы дюжины неподвижных тел - полувзвод спецназа Соборной Гардарики, ряженый в эверийскую форму из соображений секретности. Их как будто ждали, как будто заранее пристреляли место десантированья. Его самого спасло только то, что вопреки инструкции он первым покинул бот, и побежал вперёд, чтобы осмотреться. В этот момент ракетный залп распахал полосу прибоя. Собственно, его вина состояла лишь в том, что он остался жив, а оправдаться был только один способ: пустить себе пулю в лоб и упасть между двумя половинками унтер-офицера Мельника, которого разорвало пополам.
   Потом оказалось, что всё было известно заранее, что их всех просто подставили - положили на алтарь международной стабильности и стратегических интересов Великой Родины. Погибнуть не было подвигом, а выжить - означало совершить преступление, за которое, как минимум, можно лишиться погон.
   - Поручик Соболь! - Полковник снова была здесь, как будто никуда и не уходила. - С вас подписка о неразглашении и можете катиться на все четыре с почестями и выходным пособием.
   Это была неслыханная щедрость - свобода в обмен на молчание. Неплохо. Только на хрена, спрашивается, нужна после всего этого и свобода, и сама Великая Родина вместе со всеми её интересами... Пожизненное содержание 12 000 гривен в год, и гуляй, Вася. Занимайся чистым искусством ничегонеделанья. Пей нектар жизни, пока не сдохнешь. А как, спрашивается, катиться на все четыре одновременно, тем боле что четыре - это далеко не все... Даже триста шестьдесят - не всё богатство выбора. Вот за одну только мысль о том, чтобы когда-нибудь покинуть пределы ласковой отчизны, можно легко получить в утренний кофий щепоть чего-нибудь такого, от чего сердечный приступ или заворот кишок. Славно - если совсем прижмёт, незачем руки на себя накладывать - знающие люди позаботятся, учтут прошлые заслуги перед отечеством.
   - Поручик Соболь. - Полковник стояла перед ним чуть ли не навытяжку, и на глаза её наворачивалась тягучая нитроглицериновая слеза. - Если захотите вернуться в строй, напишите рапорт на моё имя. Я постараюсь...
   - А вот это вряд ли.
   Умение молчать - учебная дисциплина N3 после боевой подготовки и Устава Спецкорпуса. Ороговелости на кулаках никогда не рассосутся, и застарелая мозоль на указательном пальце правой руки останется навсегда. Разница между Превосходительством и Высокопревосходительством определяется количеством орлов на погонах и их размерами, что никак не противоречит принципам Соборности. Язык сразу же присыхает к нёбу, как только заходит речь о чём-нибудь из списка на шесть листов - подписка о неразглашении. А насчёт вернуться - это действительно вряд ли. Лучше уж здесь всю жизнь пролежать - по двадцать пять за сутки, не считая трёхразового питания, от которого, хоть и с трудом, но отбиться можно, чтоб его...
   Вокруг шелестели джунгли и щебетали попугаи, в общество которых затесалось несколько придурковатых чаек. Нужно было идти вперёд, с целью реализации какого-то национального интереса верховного командования. С каждым шагом листва над головой становилась всё гуще, а почва под ногами - всё ненадёжней и податливей. Но это ещё не сон... Сон начнётся после того, как ноги провалятся в густую чёрную жижу, а воистину спящим можно считать себя лишь, когда болотная вонь станет на уровне глаз, и будет всё равно, дышать или смотреть. Интересно, каково здесь было бы идти строевым? Ать-два! Соловей, соловей, пташечка! Эх!
   - ...азимут 106, - булькает рация, пристроенная к поясу.
   А вот это уже не сон - это просто бред какой-то. Посреди тухлого болота растёт сосна, от которой изо всех сил пахнет Родиной, - значит это гуманитарная операция по спасению отечественных зелёных насаждений, которым угрожает деградация и гибель, связанная с невозможностью укорениться в земле басурманской. А вот теперь следует закрыть глаза, поскольку заранее известно, что за украшения появятся через мгновение на этих разлапистых ветвях. И почему азимут 106, а не 108, например? Тут, куда не иди, а всё равно на это дерево напорешься. Может, кому другому берёза милей, а отставного поручика Онисима Соболя так и тянет на сосну - может, на ней висеть удобнее? Но пробовать пока чего-то не хочется. Вон они - все восемнадцать. Висят и весело моргают, и у каждого на лице написано неутолимое желание услужить национальным интересам. И глаза закрывать бесполезно - они и так уже закрыты неоднократно.
   - Поручик Соболь!
   Это ещё кто? Кто смеет тревожить прославленного ветерана, когда душа его погрузилась в привычную жуть? Кто смеет...
   - Да очнись ты!
   Голос женский, но привык командовать, причём, явно не только в пределах кухни. Кстати, пока тепло, можно отсюда вообще не уходить - плату-то только за вход берут, а если здесь и переночевать, считай, четвертак заработал. Кстати, щебет куда-то исчез - только волна шелестит, и чайки орут, твари...
   - Поручик!
   А вот это уже лишнее. Если сон начинает вести себя слишком вызывающе, надо сделать над собой усилие - подняться, добежать до того места, откуда шелестит, а потом окунуться в эти навязчиво нежные волны, в молчаливую утробу этой густой синевы.
   - Глаза открой - споткнёшься. - Оказалось, что на том месте, где совсем недавно расслаблялись щебечущие красотки, теперь стоит сама полковник Кедрач в чёрном купальнике и без погон. - Ты что - решил весь остаток жизни проспать?
   - Азимут 108. - Когда не знаешь, что ответить, следует ляпнуть, что попало. - Перебежками до шестой сосны в двенадцатом ряду.
   - Прекрати юродствовать!
   - Ах, если б мог я быть блажен, то предавался бы блаженству. - Он медленно поднялся, намереваясь добрести-таки до шелеста волн, чтобы погрузиться в прохладную солёную тишину, но на плечо легла маленькая твёрдая ладонь.
   - Поручик. - Теперь её голос звучал из-за спины. - Сегодня в 18-00 жду вас в уездной комендатуре. Форма одежды произвольная.
   - В плавках можно?
   - Это - как минимум.
   Она исчезла вместе с голосом, и тащиться к воде сразу же расхотелось. И какой, спрашивается, леший её сюда принёс... Случись война, он был бы только рад геройски погибнуть, но такого роскошного повода для возвращения в строй не предвиделось. Впрочем, Спецкорпус Тайной Канцелярии всегда находится в состоянии войны, так что, может, и вправду стоит прервать затянувшийся отпуск. Сегодня в 18-00. Похоже, бывшее начальство, в самом деле, знает его лучше, чем он сам. Полковник Дина явилась сюда именно сегодня, когда он впервые за три последних года почувствовал, что уютное беспамятство перестало спасать от застарелой боли, когда сквозь безразличие ко всему начало проступать отвращение к себе самому. Впрочем, не всё ли равно, что будет... Значит, в 18-00, и бороду обрить.
  
  
   26 августа, 16 ч. 26 м., Пантика, уездная комендатура.
  
   - Дина, а, собственно, почему вы так уверены, что он явится? - Генерал Сноп сидел в глубоком кресле, наблюдая за вращением собственного большого пальца правой руки вокруг такого же пальца руки левой. - И с чего вы взяли, будто он именно тот человек, который нам нужен?
   - Это не я взяла. Это подтверждают данные тестирования. Я сама не сразу поверила, когда он оказался в списке.
   - Но там ещё шесть сотен имён. Не понимаю я вашей настойчивости.
   - Если честно, я сама не очень-то понимаю.
   - А по-моему, всё вы прекрасно...
   - Да, я думаю ещё и о нём. В конце концов, поручик пару раз спасал мне жизнь, и если он окажется не хуже прочих....
   - Но, даже если он согласится, во что я, кстати, не верю, пятьдесят процентов за то, что он погибнет, остальное - за то, что он просто не вернётся. Мы, голубушка, к сожалению, сами толком не знаем, какого результата хотим добиться, и что, собственно, надо делать, чтобы достичь незнамо чего. - Генерал кисло улыбнулся, глядя на собеседницу из-под взлохмаченных седых бровей. - Хотя, с другой стороны, я вас вполне понимаю - терять парню нечего и деваться ему некуда. Но нам-то не о нём думать надо, а о деле.
   - Но мы в любом случае ничем не рискуем, кроме жизни человека, которому нечего терять, как вы изволили выразиться.
   - Нет, голубушка, весь риск в том и состоит, что не мы одни интересуемся этим, с позволения сказать, феноменом. - Генерал потянулся к стакану с остывшим чаем. - Может, в том и не будет ничего хорошего, если мы докопаемся до сути, с позволения сказать, явления. Но если Конфедерация или ромеи раньше нас сообразят, что к чему - вот тогда и будет нам на орехи. Тогда последствия в лучшем случае ещё сотню лет расхлёбывать придётся, а в худшем - некому будет расхлёбывать.
   На этот раз Дина не ответила, она лишь подошла к бару и налила себе стакан минералки со льдом. Генерал зачем-то затеял разговор о том, что давно, ещё месяц назад, было решено и расписано во всех подробностях. Чтобы попасть на остров, агент не должен иметь ни малейшего понятия, что он выполняет чьё-то задание - оно должно затаиться до времени где-то в глубинах подсознания и всплыть только в нужное время в нужном месте. Одним словом, поручик Онисим Соболь, списанный в резерв по причине нервного срыва, длительной депрессии и внезапно выявленной потенциальной политической неблагонадёжности, представлялся самой перспективной кандидатурой - если, конечно, знающие люди из отдела психотехники сумеют ему ненавязчиво внушить всё, что от него требуется. Но люди, находящиеся в его состоянии, обычно легко поддаются внушению. Вот только придёт ли он? На аркане его тащить бесполезно, а если и притащить, то ни разговора, ни дела не будет. Такой вот он, поручик первого резервного реестра...
   - Ваше Высокопревосходительство... - На этот раз Дина выбрала подчёркнуто холодный официальный тон. - Главное преимущество кандидатуры Соболя в том, что ему не надо будет составлять легенды, она всегда при нём. Мы же знаем, что и альбийцы, и ромеи, и Конфедерация уже пытались внедрить туда своих агентов, и по косвенным данным никого из них уже нет в живых. Они даже до места не добрались. А ведь среди них были истинные мастера: Йен Марфи - "Долото", Лея Лусс - "Принцесса-2", Марк...
   - Голубушка, не утруждайте себя перечислением, - прервал её генерал, усаживаясь поудобнее. - С материалами дела я знаком не хуже вашего. Даже лучше - у вас нет допуска к некоторым документам.
   - ?
   - Но для того чтобы принять верное решение, информации у вас вполне достаточно. Приказ о назначении вас руководителем операции я уже подписал. Так что, кому за всё отвечать, тот и решает. Только учтите, моя хорошая, что в случае неудачи ни прошлые награды, ни двадцать пять лет безупречной службы - ничто не послужит оправданием... Слишком уж ставки в этом деле высоки.
   - И что может считаться неудачей?
   - Скажу. Хотя, думаю, вы и сами догадываетесь. Разве непонятно: тот, кто овладел этим "незнамо чем", теоретически может получить мировое господство. Этот "кто-то", опять же, теоретически, его уже имеет. Самое страшное начнётся после того, как теория станет практикой и появятся массовые жертвы. Мир, если не погибнет, то изменится так, что большинству людей делать в нём будет нечего.
   - Если такое случится, что вы можете мне сделать? Разжаловать? В отставку отправить? - Дина нашла в себе силы улыбнуться.
   - Если такое случится, боюсь, голубушка, уже не нам придётся решать, кого карать, а кого миловать. - Генерал захлопнул кожаную папку, лежащую на столе, и резким движением поднялся на ноги. - А вот разжаловать вас придётся - это уж как минимум. Может быть - сразу, пока не началось...
   Входная дверь бесшумно отворилась, и он двинулся вперёд мимо стоявшего навытяжку адъютанта. Мимоходом глянув на себя в зеркало, генерал Сноп решил, что уже пора слегка подстричь бороду, а то седые завитки закрывают верхний ряд орденских планок.
  
  
   26 августа, 16 ч. 30 м., Пантика.
  
   До назначенного времени оставалось ещё полтора часа, а до комендатуры - пятнадцать минут неторопливым шагом. Но всё, что он планировал, было уже сделано. Кудлатая тёмно-русая борода осталась на горячем асфальте возле ног уличного цирюльника, а вместо нечёсаных косм, свисающих на несколько вершков ниже плеч, образовался уставной чубчик и полувершковый ёжик, совершенно не скрывающий неровностей черепа. Пятно густого загара вокруг носа и глаз обрамлено совершенно белой кожей, обтягивающей подбородок и верхнюю часть лба. Цветная рубаха навыпуск, белые шорты до колен, сланцы и тёмные очки выброшены в мусорный бак, стоявший возле магазина, где по дешёвке удалось купить неходовой в это время года полувоенный френч, брюки из парусины и лёгкие кроссовки, которые хорошо если протянут хотя бы несколько дней. В общем, вид получился не менее причудливый и экстравагантный, чем был. Прошлый прикид оставлял больше возможностей затеряться в толпе, но смысла в этом уже не было. Когда-то он надеялся, что пройдёт совсем немного времени, и Тайная Канцелярия забудет о существовании своего блудного сына, но сегодняшнее явление полковника Дины на пляже, во-первых, прикончило эту надежду, а во-вторых, дало понять, что он не так уж и раздосадован неожиданным вниманием.
   "Сегодня в 18-00 жду вас в уездной комендатуре..." - звучало, как приказ, но на самом деле за этими словами скрывалось нечто более значительное. "У меня есть предложение, от которого вы не сможете отказаться", - вот такая фраза лучше бы отражала суть происходящего. Но зачем, спрашивается, Тайной Канцелярии понадобился отставник, страдающий тихим помешательством, который за три года ни разу не попытался хоть как-то примирить своё прошлое с текущим моментом существования, а самого себя - с естественным для всякого гражданина чувством долга.
   Теперь он шёл в противоположную от комендатуры сторону, время от времени оглядывая бредущую по улице пёструю толпу, выискивая недремлющее око наружного наблюдения. Но либо слежка была организована слишком умело, либо её не было вообще.
   Итак, ещё три часа назад он считал себя ходячим мертвецом, за которым повсюду таскается навязчивый кошмар, без спросу приходящий из прошлого. Казалось, что любое воспоминание о шести годах службы в Спецкорпусе может вызвать лишь всплеск отвращения; казалось, что нет такой силы, которая заставила бы его выбраться из той ямы забвения, куда он старательно погружался три последних года; казалось, что жизнь давно закончилась, и физическая смерть - лишь пустая формальность, которая не стоит даже того, чтобы к ней готовиться; казалось, что вечность, наполненная то ли покоем, то ли страданием, уже плещется у самых ног. И вот - только одна фраза, сказанная как бы невзначай, разрушила эту иллюзию. Только одна фраза, сказанная вовремя... Вдруг оказалось, что на самом деле уже нет ни той привычной ноющей боли, от которой всегда знаешь, где расположена душа, ни страхов, которые уже казались родными и домашними - на самом деле, они давным-давно отвязались, а он, видимо, просто проспал этот торжественный момент. То, что действительно было - это заботливо взращенная жалость к самому себе.
   А может быть, не ходить никуда? Борода отрастёт, одёжка поизносится, за место на пляже со счёта капает автоматом - до поздней осени крыши над головой не потребуется... А если вдруг станет совсем невмоготу, можно пуститься вплавь к ромейским берегам - всего-то полторы тысячи вёрст, а если вертолёт пограничной стражи углядит нарушителя священных рубежей, значит, и того ближе - до дна на шельфе не больше сотни аршин...
   Он поймал себя на том, что уже несколько минут смотрит на щербатую каменную кладку стены акрополя древнего ахайского города Пантики, из-за которой торчит шпиль новенькой часовни Поминания Погребённых Водами. Шальная мысль возникла внезапно, и не было особых причин, чтобы ей противиться. Он продвинулся вперёд на несколько шагов и ощупал ладонями выступы изъеденного временем камня. Вспомнился ночной штурм форта Гранда-Брохо на Бандоро-Ико, где засели последние противники законного президента Рокко Маро. Штурма, по сути, и не было - рота Спецкорпуса ночью поднялась по такой же вот стеночке, а наутро ей осталось только изобразить почётный караул для мёртвых врагов и конвой для пленных.
   Нет, всё-таки с головой в порядке далеко не всё... Онисим отвлёкся от воспоминаний, когда уже висел над землёй на высоте полутора десятков аршин, внизу собралась толпа зевак, а из узкого переулка выруливал экипаж Службы Спасения. Интересно, что или кого они собрались спасать - придурка, который полез на памятник архитектуры, или сам памятник, который, по слухам, за последние две тысячи лет и так успел выдержать более семидесяти штурмов? В самом деле, цепляешься за выбоину и не знаешь, от чего она возникла - то ли от булыжника, брошенного согдийской катапультой, то ли от ромейского чугунного ядра. Но в любом случае следует поторопиться - столько времени старательно избегал всякого внимания к собственной персоне и вот на тебе - выпендрился: устроил цирк перед курортной публикой, разве что шляпу для подношений внизу не оставил... А может быть, спасатели как раз для того и прибыли, чтобы спасти сборы от представления, а потом вычесть сумму податей и стоимость амортизации памятника архитектуры?
   Нога соскользнула с уступа, и вниз покатился камушек двухтысячелетней давности. Зеваки уже были оттеснены за волчатник, но несколько осколков всё же зацепили толпу, и снизу раздался усиленный мегафоном окрик:
   - Эй ты, чудик! Лезь аккуратнее.
   Но теперь можно было не обращать внимания на крики - на пути попалась быстро расширяющаяся трещина, и остаток пути занял не более пары минут. На верхней галерее, откуда в былые времена храбрые ахаи лили на врага кипящую смолу, не было никого. Соболь посмотрел на свои содранные ладони и присел в тени каменного парапета. Теперь, пока не повязали, надо было добраться до часовни. Зачем? А просто так - чтобы весело было. В конце концов, почему бы бойцу Спецкорпуса, следуя к новому месту назначения, не заглянуть в храм - причаститься и исповедоваться на всякий случай?! Помнится, в последний раз эту процедуру над всем взводом проделывал отец Анфим, полковой капеллан - как раз перед отправкой на ту самую операцию. "Что, греховодники - припёрлись?! Ужо благословлю, так благословлю. Мало не покажется!" - Батюшка сам отслужил в десанте лет пятнадцать, пока его не контузило. А ведь неспроста оно возникло - это желание лезть на стенку - только-только созрел план отправиться в плаванье, которое могло закончиться на дне морском, как на глаза попался шпиль вот этой самой часовни - Поминания Погребённых Водами. Значит, то ли душа пока не желает расставаться с судьбой, то ли судьба эту душу от себя не отпускает раньше времени. К тому же, оказывается, не так уж плохо сознавать, что ты хоть кому-то нужен, или просто понадобился - пусть даже Родине, которая однажды уже чуть не пустила его на пушечный фарш. Но сознавать что-то более конкретное ещё рано - до 18-00 ещё не меньше часа, и можно приятно удивить Их Превосходительство своевременным появлением.
   По галерее неторопливо двигались два попика в чёрных рясах, без особого любопытства поглядывая на Онисима - как будто каждый день по дюжине паломников берёт приступом их мирную обитель.
   - Эй, отцы! - окликнул их бывший поручик, поднимаясь. - Как тут у вас насчёт благословить?
   - Ну что - благословим? - спросил один попик у другого, теребя жиденькую рыжую бородку.
   - Отчего бы не благословить, - отозвался другой, стягивая с себя лозу, которая служила ему вместо пояса. - Всё-таки надрывался человек, такую крутизну осилил. Давай - ты держишь, я благословляю.
   - Отцы, полегче. - Онисим, сообразив, в чём дело, принял боевую стойку. - В Писании сказано: не принимай на себя ношу непосильную.
   - Ого! Он нас ещё Писанию учить будет! - В голосе рыженького прозвучал боевой задор. - Обожди-ка, брат. Негоже двоим инокам одного мирянина усмирять.
   - Негоже... - Онисим ещё не решил, как именно ему следует возразить, а попик, чёрной молнии подобный, рванулся вперёд и уже через секунду сидел на нём верхом.
   - Это тебе не в чужой сад за яблочками, - приговаривал он, со знанием дела выкручивая правую руку незваного прихожанина. - Ну, ничего-ничего - мы тебя сперва исповедуем, а потом и отблагословим по всей форме.
   Вот так попик! Вывернуться не было никакой возможности - служитель культа действовал грамотно и быстро, и такую конфузию никак нельзя было объяснить ни случайностью, ни потерей боевых навыков из-за длительного перерыва в тренировках. Бывший чемпион бригады по рукопашному бою лежал кулём и не мог даже пошевелиться.
   - Ну, хватит! - кричал он. - Отпусти, что ли! Ну, хочешь, обратно спущусь - некогда мне.
   - Куда кого спускать - это отец-настоятель решать будет, - заявил смиренный инок и одним рывком поставил Онисима на ноги. - То ли тебя со стены, то ли штаны с тебя. - Он рассёк воздух лозой и подтолкнул пленного в сторону лестницы, ведущей вниз, прямо к воротам часовни.
   Спускаться с заломленной за спину рукой было труднее, чем ползти вверх по отвесной стене. Дубовые перила сгнили не одну сотню лет назад, а высокие каменные ступени были не меньше полуаршина шириной. Знать бы заранее, что попик таким шустрым окажется - всё закончилось бы совсем по-другому...
   - Брат Ипат, отпустил бы ты его - того гляди, навернётся, - попытался увещевать чернявый инок рыжего собрата, но тот только хмыкнул, давая понять, что вполне уверен в устойчивости своего подопечного.
   Значит, брат Ипат... Надо будет госпоже полковнику при встрече посоветовать набирать инструкторов по рукопашному бою в стенах монастырей. Только теперь не стоило слишком рассчитывать на то, что удастся своевременно явиться на аудиенцию, разве что настоятелю будет некогда точить лясы с психом, взявшим приступом тихую обитель. А может быть, стоит ему намекнуть, что некое весьма уважаемое учреждение бывает не слишком довольно, если вызванные граждане не успевают прибыть к указанному в повестке сроку. Только вот повестки никакой с собой нет - одна магнитная идентификационная карточка гражданина болтается на шее, словно амулет от сглаза. Глаз у рыжего инока-ратоборца и впрямь недобрый, только не видно его глаза-то - шея на сто восемьдесят не ворочается, особенно когда рука за спину заломлена. Ну, вот и лестница кончилась. Идти по ровному куда приятнее, тем более если знаешь, куда. Хотя нет, оказывается, надо двигаться не к часовне, а вдоль стены, туда, где стоит новенький двухэтажный барак, сложенный из бетонных плит - судя по всему, времянка. Помнится, года полтора назад приёмник над ухом проворковал, что ахайская крепость в Пантике, памятник архитектуры 153-го века от Начала Времён, передан в вечное владение Единоверной Соборной Церкви Гардарики, и там основан монастырь Святого Мартына, поскольку место сие связано с такими-то и такими-то деяниями упомянутого святого. Так что - с новосельицем!
   Он вдруг почувствовал, что хватка конвоира ослабла, а значит, поп утратил бдительность, и самое время его примерно наказать, а то подловил, понимаешь, пользуясь тем, что не ожидали от него такой прыти... Расслабить руку, насколько это возможно, а теперь резко наклониться и - левое плечо вперёд! Вот она - свобода! Вот только куда этот подевался? Удар левой под рёбра просвистел мимо, и чьи-то цепкие пальцы вцепились в запястье. Прошло целое мгновение, прежде чем каменные плиты вместе с пробивавшейся между ними редкой пожухлой травой растворились в яркой звенящей вспышке, за которой последовала темнота, густая, тёплая и мерзкая, как овсяный кисель.
  
  
   27 августа, 00 ч. 09 м., Монастырь Св. Мартына, келья N 6.
  
   Боль в затылке была где-то далеко... Не дальше самого затылка, конечно, но где он - затылок? Где-то кто-то играл на мандолине, и каждый звук рассыпался снопом разноцветных искр, которые с шипением гасли в клубящемся сером тумане. Под туманом хлюпало болото, может быть, то самое, на котором произрастала сосна - азимут 108. Или 106? Полковник Кедрач была права: разжаловать - это как минимум. Психов в армии не держат, но дают им выходное пособие. Только до него тоже надо уметь добраться, продираясь сквозь золотые буквы на чёрных обелисках Аллеи Славы. Топать по болоту всё-таки лучше, чем маршировать на плацу. Вперёд, за взводом взвод... Труба, в общем. Рация на поясе молчит, потому что нет ни её самой, ни пояса. Нет ни рук, ни ног, ни головы... Но что же тогда хлюпает? Болото, если на него не наступать, хлюпать не будет... Да и болота-то никакого нет - далеко внизу плещется океан, накатываясь на берег, поросший раскидистыми пальмами. А над тем, что дальше побережья, и впрямь клубится туман - ничего не видно, и, главное, видеть не хочется. Не хочется - а придётся, только не сейчас, а в здравом уме и твёрдой паnbsp;мяти. Главное, не перестараться - от избытка здравого ума порой приключается немало вреда для здоровья и личного благополучия. Твёрдая память тоже нередко жить мешает. Ну, кто, спрашивается, может парить над тропическими морями, раскинув, словно крылья, руки, которых нет? Только последний кретин, обременённый душевной травмой, а если учесть боль в затылке, которая с каждым мгновением становится всё ближе и роднее, то и физической.
   Берег неумолимо приближался, невзирая на желание набрать высоту и раствориться в облаках, которых тоже не было. Вот так бывает, господин поручик, Ваше Благородие. Хотя какое там Благородие... 17-й кадетский корпус, треть набора - из юных аристократов по рекомендациям высших чинов и заслуженных ветеранов, треть - после зверского тестирования на предмет умственного и физического развития, а остальные - по разнарядке Департамента Казённого Попечения. Через шесть лет, когда кадетов производят в юнкера, все становятся одинаковы - по крайней мере, в строю. Но хватит лирики - пора заходить на посадку. Опускаться на песчаный пляж гораздо приятнее, чем на гальку, которой усыпан частный пляж в Пантике. Только песок имеет обыкновение прилипать к мокрому телу, но это не имеет значения, когда тела нет, ни мокрого, ни сухого.
   - Привет. - На него с ленивой улыбочкой смотрит юная дева в незначительном купальнике. Ромейский язык, смягчённый галльским грассированием... На правом плече сквозь загар проступает татуировка - две змеи, сплетённые косичкой.
   Но она его уже не видит. Теперь она думает, что ей показалось, будто рядом на песок упал симпатичный парень, намеревавшийся завести приятное знакомство. Его не видит никто - ни тот престарелый оборванец, бесцельно бредущий по колено в прибое, ни два бойца в старинных иверийских касках и ромейских тогах, вооружённые снайперскими винтовками, ни группа бездельников, развалившихся неподалёку.
   Песок не держит. Тело, которого нет, медленно погружается в него, как в то болото, на котором сосна. Когда песок окажется на уровне глаз, можно будет считать, что бред плавно переходит в сон, который надо будет срочно забыть, едва сознание из субъективной реальности вернётся в объективную...
  
  
   27 августа, 7 ч. 22 м., Монастырь Св. Мартына, келья N 6.
  
   Звук доносился со стороны ноющего запястья и тяжким эхом отдавался в затылке. Водонепроницаемые, противоударные, с автоподзаводом - офицерские часы отличаются от прочих чрезмерной массивностью и слишком громким тиканьем. Если полсотни лет модель не меняется, значит, она стала частью традиций, ритуалов, можно сказать - воинским знаком различия, всё равно что орлы на погонах. Лежать было хорошо. К тому же, явственно ощущалось, что тело на месте, и в ближайшее время никуда оно не денется, а боль в затылке и в запястье рано или поздно должна пройти.
   - А тебя, сын мой, за подобную выходку надо бы мухам скормить. - Приглушённый голос был едва слышен, но чувствовалось, что тому, к кому он обращён, очень скоро не поздоровится.
   - А если бы сбежал...
   - Туда бы и дорога! - Густой гневный баритон, похоже, принадлежал тому самому отцу-настоятелю, которым брат Ипат стращал агрессора. - И не стал бы он сбегать, если бы ты его силком сюда не потащил.
   На сей раз инок промолчал, видимо, демонстрируя пастырю раскаянье и смирение.
   - Соберёшь огурцы на двадцати грядках и засолишь. Бочки и приправы у брата завхоза возьмёшь. После вечерней службы пятьсот поклонов кому-нибудь из мучеников - сам выберешь. А тебе, отрок Саул, сто поклонов за попустительство и с засолкой помочь.
   Торопливый удаляющийся топот возвестил о том, что иноки, в полной мере осознавшие свою вину, отправились исполнять епитимью. Но то, что настоятель примерно наказал их за содеянное, вовсе не обязательно должно было означать, будто он считал их действия ошибкой. На всякий случай следовало оставаться в бессознательном состоянии, пока... А что, собственно, пока? В конце концов, не на вражеской территории, и если просто встать и уйти, никто, кроме околоточного надзирателя или квартального пристава не имеет права на временное задержание, а их, похоже, здесь нет и не предвидится.
   - Ну, рассказывай, бродяга, чего тебе в обители понадобилось?
   Бродяга... Бродяги бродят, а тут лежишь себе в позе трупа, никого не трогаешь... Приходить в сознание пока не хочется, да и лежать здесь ничем не хуже, чем на пляже, по крайней мере, никто не щебечет над ухом, и чайки не орут. А 18-00, наверное, уже произошло, и торопиться больше некуда.
   Шершавая ладонь легла на запястье, и послышалось невнятное бормотание. Неужто настоятель решил от нечего делать помолиться за здравие незваного гостя? А может, просто бесов отгоняет, зелёненьких таких? Полезное дело, если заняться больше нечем, например, огурцы собирать...
   Боль в затылке неожиданно угасла, а внутри грудной клетки начало растекаться приятное тепло. Ну прямо-таки чудеса Святого Коста... И струпья с тела его осыпались, и хворь живота его иссякла... Может быть, исповедаться, пока не выгнали? Трудновато, конечно, будет - за последние три года едва ли хоть однажды приходилось произносить подряд более десятка слов. Отчаянье - темница духа, бесконечная белая стена, великий грех, поскольку приходит оно, когда душа попускает телесным скорбям. Так, кажется, если память не подводит... Но глаза, пожалуй, стоит открыть.
   - Ну, вот и всё. И хватит тебе за хворью своей гоняться. - Настоятель легонько похлопал его по плечу и, судя по скрипу табурета, присел рядом.
   По низкому сводчатому потолку неторопливо полз солнечный зайчик. Он казался невообразимо ярким, но не было ни сил, ни желания отвести от него взгляд или зажмуриться. От него исходил покой, тот самый, до которого, казалось, существовал только один путь - сквозь проклятое видение, сквозь сосну на болоте, символ Родины, увешанный лицами павших. Надо было встать и уйти - если соблазн слишком навязчив, в нём наверняка скрывается подвох, червоточина, западня. Всё кончается, и это пройдёт...
   Но было поздно. Золотистое сияние уже разлилось по потолку, теперь оно было повсюду. Стоило закрыть глаза, и оно просачивалось сквозь веки. Исчезли окна, потолок, стены, на которых только что красовались лики святых, деяниями которых, видимо, и было прославлено это место. Значит, надвигающееся безумие решило сменить личину, чтобы подкрасться незаметно... Невидимого внутреннего врага потянуло на разнообразие. Испытание ужасом и бессильной злостью прошло. Началось испытание покоем, который, едва успеешь к нему привыкнуть, обрушится и похоронит останки разума под своими руинами. В невообразимой высоте распускались лепестки звёзд, а под хрустальным сводом небес перешёптывались голоса.
   Надо только найти в себе силы не прислушиваться - это та же самая трясина, и если позволить ей поглотить себя, обратного пути уже не будет. Нельзя отзываться, иначе станешь частью этой, этого... Чего? И об этом лучше не думать. Наконец-то случилось то, чего ещё недавно так хотелось - каждый день, каждый час, каждую секунду. Покой и забвение стоят на пороге и стучатся в дверь. Стоит только сказать, что не заперто, что можно войти, и тогда... Тогда всё будет кончено. Нет! Надо уцепиться за что-нибудь - пусть даже за самые горькие воспоминанья, за боль, за тоску, за отчаянье. Их всех тогда предупредили, что вероятность выжить невелика, но на самом деле её не было совсем. Погибнуть - означало выполнить задание, уцелеть - значило всё провалить. Во всей команде не было ни одного бойца, у которого оставались бы близкие родственники, почти за всеми числились грешки разной степени тяжести, а трое вообще угодили в Спецкорпус, выбрав из двух зол меньшее - пять лет безупречной службы или десять каторги. Классическое пушечное мясо, расходный материал, у каждого не менее двух нагрудных знаков "За честь и мужество", гроза трёх континентов. Нет, надо зарываться глубже... "И из вселенской глубины святые смотрят лики, храня покой моей страны - Соборной Гардарики..." - это он сам произносит, громко, как ему кажется, с выражением, стоя на небольшом возвышении - воспитанники младшей группы сиротского приюта N958 дают концерт перед попечителями. То, что было раньше, уже давно стёрлось из памяти, и это к лучшему.
   В невообразимой высоте распускались лепестки звёзд, а голоса, перекликавшиеся под хрустальным сводом небес, слились в один.
   - ...И скорбь тебя иссушает, и обида тебя гложет, и тоска до тебя добралась. И всех этих сестричек ты сам к себе цепями приковал. Отпусти их и живи в радости. Судьба тебя к нам привела, и Господь её надоумил. Может, останешься? Здесь место благодатное - душу исцеляет.
   Огурцы, значит, будем собирать и солить их бочками... Занятие ничем не хуже и не лучше других. Только непонятно, с чего вдруг такое гостеприимство... То руки за спину заворачивают, а то... Кстати, о руках - неплохо бы выяснить между делом, где это брат Ипат так наловчился. А полковник Кедрач пусть ищет бывшего подчинённого, если ей приспичило. Попы, похоже, нелюбопытны, им-то что - пришёл странник, ушёл...
   Солнечный зайчик на потолке впитался в побелку, и можно было повернуть голову - посмотреть на того, кто сидит рядом. Но табуретка, на которую только что занимал настоятель, была пуста. Может быть, и его голос был обрывком сна. Последним. И только теперь настало время пробуждения.
  
   ПАПКА N 1
  
   Документ 1
  
   Остров Сето-Мегеро открыт адмиралом Виттором да Сиаром в 2154 году от основания Ромы. Общая площадь около 6 500 кв. км. До 2917 года - колония Ромейского Союза, с 2917 по 2970 - спорная территория, на которую претендуют Республика Даунди, Республика Корран и Наследное Президентство Сен-Крю. С 2931 по 2939 и с 2949 по 2980 на острове велись военные действия. С 2981 года формально считается протекторатом Конфедерации Эвери. 72% территории покрыто джунглями, с севера на юг остров пересекает горный хребет, наивысшая точка - г. Сквокуксо (две вершины - 3633 и 3178 м над уровнем океана). По данным на 2982 г, местное население отсутствует.
   Краткий справочник "Острова", Равени-2984 г.
  
   Документ 2
  
   Мария, мне до сих пор очень жаль, что ты не захотела принять участие в нашей экспедиции. Едва ли в этом мире найдётся хоть один человек, который мог бы похвастаться тем, что ему улыбнулась такая удача, которая выпала на мою долю. Я сейчас нахожусь почти на вершине блаженства, и лишь то, что тебя нет рядом, не даёт мне возможности признать своё счастье абсолютным.
   Мария, мы нашли его! Я, честно говоря, рассчитывал лишь на приключение, которое развлечёт, даст возможность отдохнуть душой от серых буден. Но эта карта, на которую я наткнулся в архивах Морского департамента, оказалась настоящим сокровищем. Нашли мы совсем не то, что искали, но ЭТО несравненно ценнее сокровищ затонувшего галеона, который, как выяснилось, в своё время обчистил-таки Френс Дерни, хотя в отчёте адмиралтейству он утверждал, будто приказал затопить золото вместе с вражеским кораблём, поскольку пришлось принять бой с тремя ромейскими каперами. Каков хитрец! Потомки знаменитого корсара наверняка давно вложили эти денежки в акции, недвижимость и милые безделушки.
   Но с тем золотом было бы больше хлопот, чем прибыли, и я, честно говоря, даже испытал некоторое облегчение оттого, что его не оказалось на месте. Но то, что мы нашли, не снилось никакому Френсу Дерни! Когда это письмо доберётся до тебя, я, возможно, буду уже на полпути к дому, так что нет большого смысла доверять бумаге, которую будут лапать почтовые клерки, нашу с тобой тайну. Но когда я вернусь, ты узнаешь всё и, я уверен, будешь в восторге от тех перемен, которые сулит нашей жизни моя удивительная находка.
  
   Навеки твой, Крис. 1 августа 2946 г.
  
   Документ 3
  

Департамент Морского Транспорта Королевства Альби.

   Марии Боолди, идентификационная карта N 36 876 980. Ответ на запрос от 9-го сентября 2946 г.
   Настоящим сообщается, что паровая яхта "Принцесса Кэтлин" (регистрационный N 34 777, порт приписки Камелот) 30 июля текущего года заходила в порт Сальви (Республика Сиар) и, приняв на борт запасы пресной воды, продовольствия и топлива, в тот же день взяла курс на Новую Александрию (Конфедерация Эвери). В указанном порту данная яхта не появилась. Сигналов бедствия с борта "Принцессы Кэтлин" не зафиксировано, предпринятые поиски результатов не дали. Постановлением Реестровой Комиссии Департамента Морского Транспорта от 31-го августа сего года, N 2789, решено считать данное судно, а также весь экипаж и пассажиров, без вести пропавшими.
  
   Секретарь Реестровой Комиссии Стив Кросс.
  
  
  
   Документ 4
  
   Шплинт - Батону, 16 мая, 19-35.
   10-го мая 2980 г. воинские подразделения Республики Корран (две мотострелковых бригады, батальон связи, сапёрный батальон, четыре артиллерийских дивизиона, две танковых роты) спешно покинули остров Сето-Мегеро, бросив в связи с недостатком плавсредств большую часть техники и вооружений. Накануне ни по агентурным, ни по дипломатическим каналам сведений о возможной эвакуации с острова Корранского воинского контингента не поступало. Более того, в период с начала апреля по 5-е мая Корранские войска практически завершили разгром полукомплектной парашютно-десантной дивизии НП Сен-Крю, и вели успешные боевые действия против дуандийских диверсионных групп. По косвенным данным, причиной эвакуации стали слухи о том, что вулкан Сквокуксо может в ближайшее время проснуться.
   Шифровальщик N33.
  
   Батон, передайте Шплинту, чтобы не занимался ерундой и предоставлял сведения только в рамках своего задания.
   Зам. начальника 6-го сектора ЦАЦ* Тайной Канцелярии подполковник Ряба.
  
   Документ 5
  
   Расшифровка аудиозаписи показаний Анфима Кречета, младшего помощника штурмана сухогруза "Гремислав". 11. 06. 2980 г.:
   "В ночь на 11-е мая загрузились мы в Сальви кофейным зерном под завязку, а наутро двинулись домой. Капитан ещё, помнится, трюмной команде пообещал премию выписать, если обеспечат 15 узлов вместо 14-ти с половиной.
   Ну, короче - так короче... В общем, для краткости решили мы слегка зацепить Корранские территориальные воды, но там нас сторожевик шугнул. Отродясь там никаких сторожевиков не было, и на тебе.
   Ну, по делу - так по делу... В общем, пришлось нам шлёпать мимо этого самого острова милях этак в семи. Я как раз с вахты сменился, и вдруг слышу звон - стоп машина, а потом топот, аврал свистят, всех наверх, значит. Ну, я, как полагается, тоже наверх... А в море - кто на чём. Кто на доске, кто на пенопласте верхом, пара лодок тростниковых, а некоторые просто вплавь, как только акулы им ничего не отъели... В общем, приняли мы на борт человек, этак, сто, если не больше - это вам лучше знать, капитан их считал и уж доложил, наверное.
   Ну, конкретней - так конкретней... В общем, там всякие были - и солдаты, но мы им, прежде чем на борт, приказали оружие выбросить, у кого было; и оборванцы какие-то, но у одного тоже пару гранат отобрали. Скажу по секрету: их матрос Кошка себе забрал, видно, рыбу глушить задумал, браконьер проклятый. И ещё там были эти - круглолицые плосконосые, коренные островитяне с бусами из ракушек. В общем, по-нашему из них никто ни слова, ни бум-бум. Только эти плосконосые все за борт попрыгали, когда мы мимо соседнего острова двигали. А что - привязывать их, что ли? Верёвки не напасёшься. Только одного удержать успели, потому как, по морскому кодексу, спасать положено без приказа, а чтобы за борт отпускать - тут без вышестоящего распоряжения никак...
   Ну, не рассуждать - так не рассуждать... А настроение у них у всех так себе было. Они так и не ели ничего, аппетиту не было, пока мы их обратно в Сальви не доставили - только время потеряли. А того аборигена плосконосого капитан приказал запереть, видно, указание какое получил. Так что доставили мы его, как положено, никто не проболтался. А нам тоже возле того острова не по себе как-то было, место порченое. Я, как до Новаграда дошлёпали, с таможни прямо в церковь пошёл, Святому Савве-Мореходу свечу за две гривны поставил..."
  
   Документ 6
  
   Выписка из отчёта сектора этнологии ЦАЦ ТК СГ от 17.06. 2980 г. по делу N821/177, гриф "Секретно":
   "...диалект, на котором изъясняется испытуемый, определён как разновидность нямри-урду-ученга (язык повелителей людей), на котором говорит большая часть коренного населения северо-западной части Южной Лемуриды. Имя испытуемого - Ляльялочеруппачакка (Временно Притихший Небесный Гром), принадлежит к племени Тахха-урду (Люди Зарослей). О сути явления сообщил следующее:
   Бородатый человек, сошедший с большой лодки, поселился на склоне малой куксо (вероятно, груди) великой скво (женщины), плоть которой есть земля. Он построил хижину возле грохочущего молока великой скво (возможно, горной реки), и все урду (люди) поразились его бесстрашию. У него было много "затаившихся раскатов разящих молний" (вероятно, автоматических винтовок) и других диковинных вещей. Он помогал добрым урду против злых урду с железными головами, обтянутых зелёной пятнистой кожей (вероятно, солдат в касках и "хаки"). Однажды он бродил по каменоломням древних урду и разбудил сурового (злого, могущественного) духа Тлаа, и тот покорился ему. Потом этот человек стал стар и немощен, а потом умер, и пробуждённый дух Тлаа стал свободен (пуст, неприкаян). Нельзя жить на той земле, где есть дух, который могуч и пуст (неприкаян, свободен). И большим лодкам нельзя приближаться к земле великой скво, потому что неминуемая гибель настигнет тех, кто незваным ступил на этот берег, и разрушены будут их хижины в далёкой земле, и всех их близких ждут великие несчастья. На эту землю дух Тлаа допустит лишь тех, кто наполнит (пленит, утешит) его."
  
  
   ГЛАВА 2
  
   31 августа, 18 ч. 10 м., Монастырь Св. Мартына.
  
   - Значит, слушай, что тебе отец-настоятель передать велел. - Саул присел рядом на корточки возле корзины, наполненной только что собранным виноградом. - Сначала выслушай, а потом поступай, как знаешь.
   Онисим не ответил. Он сорвал с куста последнюю гроздь, начал отщипывать от неё по ягодке и отправлять в рот. Видения его не посещали уже третьи сутки, даже во сне. Больше всего он опасался, что вот сейчас ему укажут на ворота, и надо будет куда-нибудь идти - то ли обратно на пляж, то ли в комендатуру, где его уже, наверное, не ждут, то ли просто куда подальше.
   - Слушаешь, что ли? - Вопрос был не лишним. Бывший поручик уже давно заметил за собой, что приступы глубокой задумчивости временами начисто отключают его от внешних раздражителей.
   - Говори, слушаю.
   - Здесь тебе нельзя оставаться. Ещё день-два и придут за тобой.
   - А вам-то какое дело? - поинтересовался Онисим, разминая языком очередную ягоду. - И что будет? Я не прятался.
   - Не прятался, а надо бы... - Саул с опаской огляделся. Виноградник одной стороной примыкал к стене акрополя, и был огорожен шатким заборчиком, за которым проходила тропинка, а по ней к морю спускались "дикие" отдыхающие. - Отец Фрол зря говорить не будет. Так и сказал: доли своей ему не миновать, только на казённый счёт такие дела не делаются.
   - Какие дела?
   - Вот сам сходил бы и спросил, - с лёгкой обидой в голосе отозвался монах. - Ты и не ведаешь, к кому тебя Господь привёл. Благодать на нём, на отце-настоятеле. Третьего дня к нам сам епископ всея Таврийского уезда приезжал перед Малым Собором, так с отцом Фролом часа три говорил в келье, советовался о чём-то. Ты давай, сходи-ка, правда, к нему, а я корзинку твою отнесу.
   Саул, явно старавшийся избежать новых вопросов, схватил корзину и шустро понёс её к давильне.
   Значит, и у этих вдруг возник странный интерес к бродяге с трёхлетним стажем... И епископ, похоже, не зря приезжал. Всё чаще спина чувствует любопытные взгляды, а уши слышат торопливое перешёптывание братии. Так, корзина уже убежала, ягоды на кусту кончились, значит - свободен... А вон и брат Ипат стоит возле открытой железной калитки и рукой машет - подзывает. Ну, с этим братом лучше не расслабляться. Шагов пятьдесят до него. Надо его как-нибудь проучить, когда будет не при исполнении. Только они всегда при исполнении, даже когда спят, им, наверное, трубящие ангелочки снятся. Благодать оптом и в розницу. Святая водица в посуду клиента... А теперь рысью! - не стоит утомлять ожиданием ближнего своего. Кстати, как это кроссовки до сих пор не развалились? - как будто их тоже благодатью зацепило.
   - Иди за мной, - чуть ли не приказал рыженький Ипат и, повернувшись к Онисиму спиной, двинулся по дорожке, посыпанной мелким гравием.
   - Куда? - Онисим не сдвинулся с места, надеясь, что монах попробует повторить свой подвиг недельной давности. - Если к настоятелю, я и сам дорогу найду, а если на выход - тем более.
   - Иди, куда хочешь, только за мной, - отозвался Ипат, не оборачиваясь, и можно было представить, как прячет он в своей реденькой бородке кривую усмешку.
   Впрочем, не всё ли равно, куда идти, что делать, с кем беседовать... Вроде бы, болячки на поверхности души начали подсыхать, и надо этому тихо радоваться, наплевав на всё остальное - и на прошлое, и на будущее, и на спину рыжего брата Ипата, за которой надо следовать, хоть она и загораживает почти всё видимое пространство.
   - Эй, брат Ипат, а скажи, пока идём, где ты так драться научился? - Онисиму внезапно захотелось слегка подразнить своего "конвоира". - Ты не из наших?
   - Из каких это ваших? - Монах остановился так резко, что Онисим чуть было не наткнулся на него.
   - Из отставных бойцов спецназа.
   - Нам, смиренным инокам, монашеское звание издревле не позволяет носить оружие, кроме как по особому разрешению Малого Собора в случае угрозы Церкви или стране, - охотно начал объяснять Ипат. - Но не можем же мы быть беззащитны. В любой семинарии, пока монастырское единоборие не освоишь, сана не получишь.
   Вот как, значит! Раззудись, плечо! Эх, ты удаль монастырская...
   - А монахини - тоже?
   - А сестры - особо.
   Интересно люди живут, не то что некоторые... Но расспрашивать далее почему-то не хотелось, да и дверь в покои настоятеля была уже рядом, а брат Ипат куда-то исчез, словно в воздухе растворился.
   Постучаться или не надо? А то явится отцу-настоятелю вместо благодати этакая рожа с четырёхдневной щетиной на красном обожженном подбородке...
   Но дубовая дверь вдруг отворилась сама, изнутри пахнуло приятной прохладой, слегка сдобренной какими-то тонкими благовониями. Автоматика у них, что ли? Или сам настоятель на расстоянии предметы двигает одною только силою духа? Но надо идти, раз уж зовут. Переступить каменную ступеньку - и вперёд по длинному коридору сквозь строй одинаковых дверей с низкой притолокой, не поклонившись - не войдёшь... Только вот за какой из них та самая келья? Хоть бы встретился кто-нибудь, указал... Нужная дверь распахнулась сама, без посторонней помощи, едва он оказался рядом, и поперёк полутёмного коридора лёгла полоса солнечного блика. Оставалось только войти.
   Отец Фрол стоял возле конторки и что-то писал перьевой ручкой в толстой тетради. Во время их первой встречи Онисим так и не разглядел его, и теперь было как-то странно видеть этого высокого худого, как щепка, старика с юношеской осанкой. Настоятель смотрел прямо перед собой, не опуская глаз, а рука, как бы сама по себе, продолжала выводить на бумаге какие-то знаки. Солнечный луч, пробиваясь в узкое не застеклённое окно, падал ему прямо на лицо, но он не щурился, а огромные чёрные зрачки были неподвижны. Отец Фрол был слеп. Его глаза ничего не видели, и значит, можно было не бояться удивить его видом своим.
   - Сядь пока и о душе подумай, - не отрываясь от дела, сказал священник. - Я скоро.
   Сесть - это можно, а вот подумать - это сложнее. О душе, значит... О нематериальной субстанции... А вот интересно - у крупнокалиберного пулемёта ПК-66 есть душа? Ведь говорят, создатель в любое создание душу вкладывает. А вещь душевная - пятимиллиметровую сталь с полутора вёрст прошьёт и не заметит, по сравнению с ним эверийский SZ-17 - просто пугач, пукалка бестолковая. Хотя, теперь какая разница... Сказал бы уж лучше этот занятой, зачем звал, и для чего о душе думать... Душа бродит где не попадя, и иной раз лучше не чуять того, чего она касается. Зачем только покоем поманили? Надо было вовремя выполнять свой воинский долг до конца и лечь на том берегу рядом со всеми. Тогда было бы всё ясно - тело в земле, душа на свободе, то ли в Кущах, то ли в Пекле - всё едино. А сейчас сидит она внутри, под рёбрами - горит и не сгорает, только корчится. Спокойно, спокойно... Почему надо думать о том, что сказал этот старик? Почему вообще надо о чём-то думать? Можно просто сидеть на этой твёрдой грубо сколоченной лавке и смотреть в стену, на которой ни трещинки, ни щербинки - ничего такого, за что мог бы зацепиться взгляд. Только какое-то перо скребёт по какой-то бумаге, но звук размеренный и спокойный - он не отвлекает от созерцания белой стены, за которой ничего нет. Отчаянье, темница духа, белая стена... Нет, никакого отчаянья - только молчание, которое внутри, которое не перекричит никакой внутренний голос.
   - Что - виденья, значит, тебя больше не мучают, а жить легче не стало? - Голос настоятеля ворвался в сознание так неожиданно и резко, что показалось, будто стена мгновенно покрылась густой паутиной едва заметных трещин.
   Это уже было, и не раз - он даже сам себе порой признавался в этом, но уцепиться было не за что - не было того спасительного деревца, растущего на самом краю трясины. Родина однажды отправила его на убой; те, кого он считал друзьями, погибли; родителей не было никогда; Бог слишком далеко, и у него свои забавы - ничто не дорого, ничто не свято. Жить незачем, даже если и хотелось бы, а умереть - лень, да и тоже лишние хлопоты. И всё-таки, старик прав - в таком состоянии что-то есть.
   - А не желаешь ли ты зла виновным в том, что с тобой совершилось?
   А вот этот вопрос попал в точку. Несколько суток, что пришлось скрываться в джунглях, в компании змей и макак, он люто ненавидел того сиарского капитана, который визгливо командовал солдатами, грузившими на вонючий чихающий грузовик то, что осталось от его команды. Потом, умирая от жажды на рыбацкой лодчонке посреди океана, он возненавидел воду за то, что она солона, и скрывшийся за горизонтом берег - за то, что он чужой. В следственном изоляторе, куда его поместили, как только под ногами оказалась Родина, он ненавидел четверых дознавателей, которые, сменяя друг друга, целыми днями задавали одни и те же идиотские вопросы. А командование Спецкорпуса, как потом выяснилось, тем временем решало - отправить его в психушку, поставить к стенке или дать орден и с миром отпустить под надзор какого-нибудь уездного пристава. Но мучительней всего были короткие вспышки ненависти к госпоже полковнику Кедрач, стараниями которой он остался, во-первых, в живых, во-вторых, при выходном пособии. Потом, пытаясь объяснить, почему всё так получилось, она открыла ему часть запретной правды - вполне достаточно, чтобы понять всё остальное и перестать понимать, зачем надо жить. Лучше бы молчала. Если однажды вдруг окажется, что он исцелился от ставшего привычным ощущения, будто смотришь на мир со стороны, а не живёшь в нём, то возникшую пустоту тут же заполнит ненависть. Ненависть и страх...
   - А глазоньки-то у тебя разгорелись. - Отец Фрол, казалось, был разочарован - в голосе прозвучала едва заметная тень досады.
   И как это определил, что там у кого разгорелось? Онисим вдруг сообразил, что он ни в первую встречу с настоятелем, ни сейчас, не сказал ни слова, а чувство было такое, будто старик знает о нём всё или даже несколько больше.
   - ... твоя же гордыня тебя и мучает...
   Гордыня? Ну, это уж слишком! Если человек хочет только одного - чтобы от него все отвязались - это гордыня? Всё-таки лучше отсюда уйти, и чем быстрее, тем лучше.
   - ...и в том она, что тоску свою превозносишь выше всех прочих скорбей, которыми мир полон, и выше благодати...
   Нет никакой тоски! Просто разменял жизнь - получи сдачу.
   - ...и всяк гордыню свою по-своему нянчит. Вон ромеи взялись лета считать от основания града своего, как будто Начала Времён не было...
   Ну и что?
   - Ладно... Не о том я с тобой говорить хотел. - И снова показалось, что настоятель не то чтобы прочёл мысли, но точно знал, каков был бы ответ, если бы был произнесён вслух. - Хоть и влез ты сюда без спросу, но, кто знает, может, сам Господь надоумил тебя мимо храма не пройти.
   А действительно - зачем было на стенку лезть? А так - просто шёл, увидел, не пожелал пройти мимо. Есть такая работа - искать во всём высший смысл. Кесарю - кесарево, а хезарю - хезарево...
   - ...и перестань болтать сам с собой - нездорово это.
   А, похоже, этот поп и вправду мысли читает... Только лучше бы он этого не делал - к чему лезть в чужой котёл, когда бес под ним уже угли раздувает. Это уж точно нездорово. Вот если бы точно знать, что там, после жизни, и в самом деле тот самый покой, которым обернулся однажды солнечный зайчик на потолке, то ради этого можно ещё разок в атаку сходить. Но так, чтобы уж наверняка - в последнюю...
   - Искали тебя по всему городу, только вчера унялись. И городовые весь берег от Фарха до Евпатии прочесали, и сыскари к пляжным бездельникам приставали - фотографию твою показывали. По-хорошему, надо было бы выяснить, что ты за птица...
   Самому бы знать... И с чего вдруг такая забота? Отправить за ворота ко всеобщему удовольствию - вот и всем хлопотам конец. Значит, и у этих есть какой-то интерес к отставному поручику, который и себе самому не очень-то нужен.
   - На днях, если пожелаешь, отправим тебя в Беловодскую обитель. И никто тебя там искать не будет, и места посетишь чудодейственные. И вернётся к тебе былая крепость духа.
   Как же, вернётся... И зачем она нужна - былая? Но всё равно хотелось верить, что так оно и будет. Будет... Будет... Самое время вздремнуть. Пока есть возможность спать и не видеть навязчивых кошмаров - надо пользоваться, тем более, если завтра в поход. Но почему так хочется верить, что этот старик действительно хочет помочь, и совсем не хочется знать - почему...
   - Вот и славно. Хочешь верить - верь, не откажи себе хотя бы в этом...
  
  
   2 сентября, 11 ч. 15 м., Новаград, , Южное Подворье, Главный штаб Спецкорпуса.
  
   - Я полагаю, мы пришли к одним и тем же выводам. И то, что мы их по-разному формулируем, не должно стать препятствием нашим совместным действиям. - Дина подарила ещё не старому, лет сорока, епископу белозубую улыбку и сделала какую-то пометку в блокноте.
   - То-то и оно, что вместе делать-то нам ничего не придётся, - отозвался епископ, взяв с подноса четвёртый бокал с кокосовым коктейлем оборотов на тридцать пять. - Я вас разве что благословить могу на это дело, а даnbsp;льше - только и осталось что молиться за здравие посланца нашего и за избавление всех нас от бед.
   - Собственно, на первом этапе операции у нас единственная цель - понять, что же там происходит, и только потом можно будет действовать. - Дина позвонила в колокольчик, и бесшумный официант доставил гостю пятый бокал. - Если предположения наших аналитиков не во всех деталях совпадают с тем, что утверждают ваши старцы, это вовсе не значит, что мы не понимаем друг друга и всей серьёзности положения.
   - Да нет, не понимаете, - прервал её епископ. - Мы и сами-то не понимаем, а вы и подавно. Но нам и понимать не надо - у нас Писание есть, Священные Скрижали и Пророчества, и толковать их нам ни к чему - там всё ясно написано.
   - И что - там упоминается что-то похожее? - Дина постаралась не выдать удивления, но голос её слегка дрогнул.
   - А как же! - Епископ одним глотком опорожнил очередной бокал и, не поморщившись, проглотил дольку лимона. - У нас в каждом храме со дня основания летопись ведётся. И последний раз такое было лет назад этак четыреста сорок шесть... Интересно?
   - Буду весьма признательна.
   - Вот это правильно. - Он изобразил глубокую задумчивость, как бы перебирая в памяти подробности давнего свидетельства, но потом потянулся к баулу, стоявшему на полу рядом с креслом, извлёк оттуда здоровенный том в чёрном переплёте и начал читать: - Так вот... Лета 17 175-го от Начала Времён в Мынты-Кульском (язык сломаешь) уезде, что в пограничье с Белыми Урукхами, начали пропадать люди, вещи и домашняя скотина, а шестого дня месяца Опадня, (сентября, значит) из храма в Усь-Мекташе прямо во время службы у всех на глазах исчезла дароносица. Местные инородцы, обращённые в веру Господню, после того перестали в храм ходить, утверждая, что шаманы их пугают пробудившимся и осиротевшим духом Длала (бесовское имя), которому нужны обильные жертвы, чтобы он утихомирился. По приказу уездного воеводы Кулеша два стрелецких куреня отправились в тайгу, дабы разорить капище, а шаманов зловредных вразумить плетьми. Но, как только углубились они в тайгу на три версты, начался обильный снегопад, хлопьями с ворону (в сентябре-то). Вскоре снега стало по пояс, и двигаться дальше не было никакой возможности. Обратно стрельцы выбирались четверо суток (у инородцев, поди, по бабам шастали), а иные, числом девять, не вернулись совсем. А тем временем сам по себе сгорел терем воеводы со всем достатком, а сам воевода Спиридон Верба слёг с недержанием живота (с горшка, значит, не слезал). Кочевые инородцы - тунгуры, йоксы и замирённые хунны - сняли становища из окрестностей Усь-Мекташа и подались на север, как только снега потаяли. Да вы сами почитайте, а то ещё скажете, что мне книжку жалко дать. - Епископ отчеркнул ногтем нужное место и протянул книгу Дине.
   Она, прежде чем положить себе на колени тяжёлый том, глянула на обложку. "Козни и благодать. Свод свидетельств (т. 67, 17000-17220 г.г.). Адаптированное издание. Одобрено Малым Собором". И ниже мелким шрифтом - "Только для священнослужителей". Судя по номеру и весу тома, церковь располагала более полной информацией об аномальных явлениях, чем соответствующее ведомство Тайной Канцелярии. Борозда от ногтя епископа едва не протёрла насквозь дорогую, выделанную под пергамент, бумагу.
   "...снега потаяли. И никакие увещевания, подарки старейшинам и угрозы не могли их остановить. Они ушли от острогов и откочевали на три сотни вёрст севернее. В то же время и среди поселенцев прошёл слух, будто тунгурский идол Длала привечает не только своих тунгуров, но и людей всякого племени, лишь бы те не замышляли против него злого. Некий расстрига Олгер, из варягов, начал проповедовать ересь, утверждая, что Господь Единый сразу не принимает рабов своих в Царствие Небесное, а иные должны при жизни пройти очищение в горниле веры идольской, и только познав малую истину, можно познать великую, а через идола можно получить благодать Господню, а явление духа Длала, взявшего из храма дароносицу, есть знамение того. Поскольку среди поселенцев большинство было подлого народу, проповедь его имела успех, и многие [люди] отправились в тайгу на поиски капища, дабы поклониться демону и снискать его милости. Многие из них пропали бесследно, других казаки нашли в тайге мёртвыми, а иные вернулись, но повредились умом. В начале месяца Ливня [ноября] из Усь-Мекташа [ныне Лисья Застава] исчезло несколько домов, а затем - возведённый за казённый счёт каменный храм. После сего воевода Кулеш приказал всем стрельцам, казакам и прочим поселенцам, кто ещё остался в вере Господней, уходить в Мынты-Куль [ныне Витязь-Град].
   Св. Оладий [в то время епископ Нижнечуламский и Мынты-Кульский] особой грамотой установил под страхом анафемы запрет всякого звания [людям] пересекать реку Малая Тужина, который был отменён Малым Собором только через 64 года. Когда юго-восточные земли были вновь присоединены к Мынты-Кульскому уезду, там были обнаружены племена Белых Урукхов, которые частью были вскоре замирены, а остальные вернулись в свои исконные земли. О духе Длала никто с тех пор не слышал, а упоминания имени его стали избегать даже шаманы местных инородцев."
   - Святой отец, вы позволите нам снять копию с этого текста? - спросила Дина, закончив чтение.
   - Никак не можно. - Епископ торопливо дожевал бутерброд с чёрной икрой. - Эти книги, как это у вас принято называть, для служебного пользования. Да и толку от этого свидетельства негусто.
   - Но ведь теперь мы знаем, что подобные явления уже случались, и ни к чему катастрофическому это не привело. - Полковник Кедрач уже представила себе большой восклицательный знак в конце своего отчёта о беседе с церковным иерархом, который неожиданно легко пошёл на контакт и чуть ли не сам предложил сотрудничество. - Только один вопрос: в какой мере эту информацию можно считать достоверной?
   - В свод включены только те свидетельства, истинность которых несомненна. - Епископ сделал вид, что слегка обижен. - Все они признаны отцами Церкви, и подвергать сомнению хоть одну букву - почти богохульство.
   - Можете считать мой последний вопрос чистой формальностью, - поспешно сказала Дина, закрывая книгу. Прочитанный текст почти дословно отпечатался в памяти, но изложить его на бумаге стоило сразу же после окончания беседы.
   - Могу считать, а могу и не считать, - задумчиво протянул епископ, с тоской глядя вслед официанту, который катил прочь столик с остатками трапезы. - Только там, в книге этой, не всё написано. Вам интересно?
   - Нам крайне интересно всё, что может пролить свет на интересующее нас явление. - Дина в который раз пыталась понять, почему гость так охотно делится информацией - уж не в благодарность же за роскошный ужин.
   - Отец Фрол, настоятель Пантикской обители, в своё время изучил немало документов из Всеславского Епархиального архива.
   - Но ведь он, насколько нам известно, слеп.
   - Отец Фрол сам по себе, как вы это называете, явление. Он рукой читает, причём может понять тексты, написанные на любом языке, даже если он ему неведом. И давайте возблагодарим Господа за то, что сей настоятель не слышит, о чём мы тут с вами беседуем и какие планы строим.
   - Но мы пока никаких планов...
   - А вот за этим не станет. - Епископ икнул и погладил себя по животу. - Не затем же я сюда пришёл, чтобы пищу от щедрот ваших вкушать и лясы бездельные точить. - Он сделал паузу, которая, как ему казалось, придала значительности тому, что он собирался сообщить. - А теперь самое главное... Вы ведь, поди, никак в ум не возьмёте, чего это Их Преподобие, то есть, я, напросилось в казённый дом и без умолку даёт, как это у вас называется, показания.
   - Признаюсь...
   - Да можно и не признаваться - и так всё ясно. Нас не меньше вашего беспокоят, как это вы говорите, явление, которое на острове...
   - Сето-Мегеро, - подсказала Дина.
   - ...и Малый Собор этим немало обеспокоен, поскольку не так уж часто Лукавый искушает нас ложными чудесами, а если искушает, значит, на что-то надеется, собака.
   - Зачем же собак обижать такими сравнениям?
   - Верно, прости Господи, не стоит. - Темп выступления был сбит, и епископ на несколько мгновений умолк, сосредотачиваясь. - Ну, так вот... В памяти отца Фрола сохранилось письмо святого Оладия архипрестольному диакону Луке Тихому, в котором написано, что через шесть лет после исхода за Малую Тужину расстрига, богоотступник Ольгер, который длалову ересь проповедовал, явился к нему с покаянием, заявив, что ересь сию он решил от себя отринуть, и просил просветлить сердце его, дабы оно вновь прияло Господа Единого и Церковь Его. И Оладий ответил ему, что сердце своё, полное смятения, каждый только сам просветлить может, когда разум его от сует избавится. В общем, этот самый Ольгер, не найдя успокоения, всеми отвергнутый, отправился в логово поганого духа, а ещё через год инородцы, которым грамота епископская нипочём, начали потихоньку возвращаться в свои урочища, а один шаман, напившись в кабаке, проболтался, что некий бледнокудрый человек именем Ольгер вошёл в золотую хижину Длалы, дух принял жертву, и тем удовлетворился. И до сих пор, кстати, тунгурские шаманы, когда камлают, рядом с Солнцем, Луной, Ветром и духами предков поминают какого-то Ольгера, который увёл с их земель бесприютного духа в невозвратные пределы. А рассказал я всё это вот к чему: если вы и хотите послать своего человека на этот остров, он, во-первых, не должен знать, что его кто-то послал, во-вторых - чтобы не осталось в этом мире ничего такого, что ему дорого, за что бы душа его цеплялась...
   - А почему вы так уверены, что у нас есть именно такой человек? - Дина поймала себя на том, что повторяет вопрос генерала Снопа, адресованный недавно ей самой.
   - Таких людей немало, а уж вы-то, с вашими возможностями, найдёте...
   - А почему вы не хотите поставить в известность о наших планах отца Фрола? Вы же утверждаете, что лучше него в таких вещах никто не разбирается...
   - А потому! Вы думаете, почему я епископ, а он всего-навсего настоятель? Он ведь и старше меня лет на тридцать, и подвижник, чем я, как бы ни хотел, похвастаться не могу, и благодать от него исходит. А потому, что уже лет триста, как в Церкви утвердилось негласное правило - подвижников, которые готовы за каждый "аз" удавиться, высоко не пускать. Таким в настоятелях самое место. Прямолинейны они, как меч архангельский, а оттого им никакое благое дело до конца довести не можно. Нам-то ведь что нужно? Чтобы человек покинул сей мир и не угодил ни в Пекло, ни в Кущи, а унёс с собою этого Длалу куда подальше - за пределы мира нашего... Нет, отец Фрол не допустил бы, чтоб душа человеческая предначертанного пути миновала. Он не допустил бы, а я вот могу...
   - Ну, хорошо. - Дина почувствовала лёгкое утомление от продолжительной беседы, к тому же, информации для первого раза было получено уже достаточно. Теперь надо было всё обдумать и быстро, очень быстро, принять единственно верное решение. Где б его взять - единственно верное... - Последний вопрос: в какой мере Малый Собор осведомлён о вашем намерении сотрудничать с нами?
   - А в какой мере Тайная Канцелярия осведомлена о об этой вашей, как у вас называют, операции? - Епископ едва заметно усмехнулся. - В Малом Соборе более сотни иерархов - одни из них осведомлены, другие - не очень. Разве в этом дело?
   Действительно, об этом спрашивать не следовало. Малый Собор - такая же контора, такое же ведомство, как и все прочие, чиновник в рясе, по сути, ничем не отличается от чиновника в вицмундире. Теперь надо выразить надежду на дальнейшее плодотворное сотрудничество и встать, давая понять, что аудиенция закончена, и её, полковника Тайной Канцелярии, ждут неотложные дела. Но епископ поднялся первым.
   - Так что, сказать мне больше нечего, но и вы, надеюсь, долго думать не будете.
  
  
   3 сентября, 1 ч. 44 м., 4 версты восточнее Пантики, подножье скалы Орлиный Клюв.
  
   - Да благословит Всевышний твоё одиночество, брат. - Пришедший был низкоросл и широк в кости, а на лицо его падала тень от головной накидки, которую отбрасывала ополовиненная луна, висящая над морем. Но видеть лица было совершенно не обязательно - достаточно было услышать верный пароль.
   - Господь на небе, а я на земле. - Бессмыслица, но что поделаешь... Посланник должен услышать именно то, чего ожидает.
   - Тебя не хватятся, брат Ипат?
   А вот это было странно - обычно посланники не знают имён тех, к кому пришли.
   - Нет, я сказал, что ушёл на всю ночь - молиться у скалы святого Иво. - Ипат умолк, ожидая, что скажет посланник, но тот присел рядом, уставился на луну и начал невнятно шептать какую-то молитву. Значит, должен сказать что-то действительно важное, если сначала решил обратиться к Господу.
   - Хочешь ли ты пройти испытание и принять Посвящение в рыцари Второго Омовения?
   Предложение действительно было совершенно неожиданным - Ипат полагал, что сможет удостоиться такой чести лет через семь, не раньше.
   - Скажи, на что ты готов ради этого?
   Значит, предстоит совершить нечто слишком опасное, либо пожертвовать чем-то очень дорогим, либо покрыть своё имя позором в глазах ближних своих. Что ж, если Ордену нужна его жизнь, он и ею готов пожертвовать.
   - Я готов на всё, посланник. - Да, он был готов на всё, хотя вполне представлял, что может крыться за этим "всё".
   - Тогда ты должен расстричься и вступить в секту еретиков. Завтра же.
   - Завтра же расстричься или завтра же вступить? - Ирония была неуместна, но Ипат не смог сдержаться. Это был действительно удар. Но, с другой стороны, пояс рыцаря Второго Омовения... Минуя Первое! Это уже не просто быть каким-то Послушником Ордена.
   - Завтра же начать действовать. Но не стоит слишком спешить. Но, главное - ты должен увести с собой того скалолаза.
   - Онисима?
   - Да.
   - Но как я смогу его в чём-то убедить? Его даже отец Фрол пронять не может.
   - А это уже твоя забота. Орден не ставит перед своими солдатами лёгких задач.
   Посланник возложил десницу на темя Ипата, скороговоркой прочёл краткий чин благословения и бесшумно удалился - так, что ни один камушек не звякнул под его башмаками.
  
   ПАПКА N 2
  
   Документ 1
  

Общественный Центр исследований аномальных явлений.

   Заместителю начальника Департамента Безопасности Конфедерации Эвери Грессу Вико.
  

Глубокоуважаемый дженти Гресс!

  
   Никогда не посмел бы обратиться к Вам лично, но все нижестоящие инстанции так и не дали вразумительного ответа на наш запрос от 13-го декабря по поводу разрешения провести силами нашего Центра исследовательскую экспедицию на острове Сето-Мегеро, который, насколько нам известно, провозглашён подопечной территорией Конфедерации.
   По нашим данным, на указанном острове в течение последних четырёхсот лет происходили различные аномальные явления, которые являются основным предметом нашего научного интереса. Пока на острове шли военные действия и он являлся спорной территорией, населённой, к тому же, дикими племенами, мы не имели возможности проводить там наши исследования в полном объёме из-за того, что не считали себя вправе подвергать опасности жизни и здоровье граждан Конфедерации. Теперь, насколько нам известно, ситуация кардинально изменилась. Десятки заинтересованных лиц, в том числе весьма влиятельные люди, уже выразили готовность вложить в это предприятие средства, достаточные для его осуществления, и дело осталось за малым - получить официальное разрешение от Управления Подопечными Территориями. Но там такого разрешения не дают, ссылаясь на то, что, пока на указанном острове не будет восстановлен правопорядок и не начнёт функционировать гражданская администрация, он находится в ведении Департамента Безопасности. Настоятельно прошу Вас либо дать нам указанное разрешение, либо представить аргументированный отказ.
  
   С уважением. Сид Метро, директор-администратор ОЦИАЯ.
  
   Наискосок в правом верхнем углу: "Барди, не стоит беспокоить шефа этой ерундой. Я навёл справки. Этот ОЦИАЯ - всего-навсего контора по экстремальному туризму, причём абсолютно шарлатанская. А вывеска общественного объединения - чтобы налогов меньше платить. Отпиши им что-нибудь насчёт сейсмической активности или недобитых партизан.
   Т. Брасс, делопроизводитель N543."
  
   Документ 2
  
   "2.2. Послушник Ордена Святого Причастия имеет те же обязанности перед Орденом, что и рыцари всех Трёх Омовений, те же, что и сам Магистр Ордена. Воля Ордена для него должна быть превыше воли любой духовной или светской власти, превыше родственных связей, превыше всех прочих привязанностей, превыше жалости и страха.
   2.3. Послушник Ордена Святого Причастия обязан безоговорочно подчиняться приказам старшего по степени Посвящения, даже если ему не ясны их цели и смысл. Слово старшего для него - всё равно что слово Господа.
   2.4. Послушнику Ордена Святого Причастия отпускается любой грех, если он совершён во Славу Ордена.
   2.5. Послушник Ордена Святого Причастия есть плоть и кровь Господня. Господь Единый не жалеет крови своей ради чад своих возлюбленных.
  
   Из Устава Ордена Святого Причастия.
  
   Документ 3
  

Служебная характеристика на командира 1-го взвода 6-й роты 12-й отдельной десантной бригады Спецкорпуса Тайной Канцелярии подпоручика Соболя Онисима.

   Подпоручик Соболь Онисим зачислен в Спецкорпус в сентябре 2976 г. после прохождения трёхгодичной стажировки в общевойсковых частях. За полтора года службы в Спецкорпусе проявил себя как мужественный, думающий, инициативный, дисциплинированный офицер. Участвовал в 19-ти боевых, диверсионных и разведывательных операциях в Сиаре, Даунди, Бандоро-Ико, в течение трёх месяцев работал военным инструктором при штабе повстанческих отрядов в хуннской провинции Шао-Лю. Награждён орденом "Боевая Слава" и двумя медалями "За отвагу". Имеет опыт агентурной работы (дважды направлялся в Конфедерацию Эвери в качестве связного). Свободно владеет ромейским и альбо-эверийским языками. Прекрасный спортсмен, чемпион бригады по рукопашному бою, увлекается также горными лыжами и верховой ездой. Общителен, пользуется авторитетом среди офицеров. Во вверенном ему подразделении дисциплина, боевая подготовка и моральный климат поддерживаются на должном уровне.
   Взыскания: два выговора от непосредственного начальства за нарушение формы одежды и устное замечание от интендант-полковника Могилы за "панибратство с подчинёнными".
   Характеристика дана для предоставления в аттестационную комиссию Тайной Канцелярии Посольского Приказа для присвоения Соболю Онисиму очередного воинского звания - поручик.
  
   Резидент Спецкорпуса по Юго-Западному региону подполковник Кедрач.
  
   Документ 4
  
   "Братья и сестры! Души ваши жаждут полёта, а сердца стосковались по чуду Господню, иссушены бесплодным ожиданием Благодати Небесной. С амвонов вам говорят о терпении, смирении и жизни вечной - той самой, которая воздаст нам вечным благоденствием за краткие скорби земные. На словах ваши пастыри склоняются перед величием Единого, а на деле анафематствуют каждого истинного свидетеля чуда Господня и Благодати, ниспосланной в сердца истинно верующих.
   Четыре с половиною столетия назад блаженный Олгер вошёл прижизненно в Царствие Господне, но тупые ортодоксы, заседающие в Малом Соборе, несмотря на очевидность подвига его, объявили, что чудо Витязьградское - не что иное, как козни Лукавого, и корень их скрывается в Пекле. Тогда Врата Небесные закрылись, успев принять лишь немногих, и Господь отвернулся от чад своих, поскольку мир, погрязший в жестокости и несправедливости, устами духовников своих отверг Спасение. Прошли века, и вновь, пусть на ином краю земли, Врата, слава Господу, открываются снова.
   Братья и сестры! Не убоимся же козней и препон, которые станут на пути! Не убоимся анафем лжепастырей, которые заполонили храмы! Не убоимся собственных страхов и сомнений! И тогда Врата отворятся перед всяким, кто преодолел невзгоды и расстоянья, двигаясь к цели заветной, перед теми, кто не поскупился, уходя в паломничество, отписать своё имущество на сохранение Катакомбной Церкви... "
   Расшифровка аудиозаписи проповеди преподобного Зосимы (в миру Маркел Сорока, 52 года, трижды судим за квартирные кражи и мошенничество), предстоятеля Катакомбной Церкви Свидетелей Чуда Господня. Архив Тайной Канцелярии.
  
  
  
   Документ 5
  
   Начальнику Финансового Управления Западного Пограничного Округа подполковнику Кулику.
  
   За семь месяцев текущего года на участке границы с Угоро-Моравской Федерацией, охраняемом 512-м отрядом Пограничной Стражи (76 вёрст, три пропускных пункта), отмечен рост на 12% попыток нелегального перехода границы и на 9,2% - попыток выехать из страны по подложным документам или фальшивым визам. Почти вдвое увеличилось количество граждан, выехавших за рубеж по туристическим визам и не вернувшихся обратно в указанные строки (за соответствующий период прошлого года - 9, за семь месяцев текущего - 17). Более половины задержанных за нелегальный переход было отправлено органами дознания в гарнизонную психиатрическую лечебницу - практически у всех обнаружилась запущенная форма шизофрении и другие психические заболевания. Это вполне понятно - пытаться покинуть такую замечательную страну, как наша, могут только психи. Но, тем не менее, смею просить командование о выделении нашему подразделению дополнительного финансирования на укрепление границы, закупку сорока двух приборов ночного виденья, тридцати собак, а также на строительство сауны для пограничных нарядов, вернувшихся с дежурства.
  
   Начальник штаба 512-го отряда Пограничной Стражи майор Разводяга.
  
   Документ 6
  
   Мамочка! Прости меня, пожалуйста, что уехала, не попрощавшись. Я сейчас нахожусь в лагере для перемещённых лиц в Республике Корран - это в Южной Лемуриде. Как я сюда угодила - лучше не спрашивай. Мне здесь плохо. Хорошо, хоть паспорт у меня сохранился. Тем, которые без паспорта, даже домой написать не разрешают. Кормят ужасно, а отправлять назад бесплатно не хотят. У нас, говорят, расходов на таких голодранок сметой не предусмотрено. Мама, пришли, пожалуйста, денег - нужно 60 тысяч корранских песетос - это примерно 4 тысячи гривен. 2 тысячи надо на дорогу, а остальное - чтобы отпустили. Будь я проклята, если ещё раз послушаюсь каких-нибудь проповедников. Очень хочу домой. Обещаю - если мне удастся отсюда выбраться, то я и школу закончу, и без твоего разрешения вообще ничего делать не буду. Только очень тебя прошу: не обращайся в Посольский Приказ, а то меня могут отправить на принудительные работы лет на пять. Так мне господин Кордас сказал, начальник лагеря, а я ему верю. У него так: сказано - сделано. Жду с нетерпением. Только папе ничего не говори, если можно. Я сама чего-нибудь придумаю.
   Твоя любящая дочь Милана.
  
   ГЛАВА 3
  
   3 сентября, 23 ч. 40 м., Монастырь Св. Мартына, келья N 6.
  
   Тепло, которое накапливается под одеялом - совсем не то, что пляжная жара. Оно своё, оно родное... Можно лежать вот так и ни о чём не думать - только смотреть вон на ту звезду, которая за окном. Хотя, не звезда это, а планета, но какая разница... Скоро придёт сон без сновидений, и только ради этого стоило бы здесь остаться. Здесь или в Беловодье, куда отец Фрол всё-таки упорно хочет его сплавить. Настоятеля, наверное, понять можно, только к чему старанья... Интересно, какой пользы он хочет добиться от отставного поручика без определённых занятий и места жительства? Странно - нет никакой связи между тем, что говорит этот настоятель, и тем, что при этом чувствуешь. Значит, смысл сказанного заложен не в словах и даже не между ними. И ещё - уходя, он явственно ощущал спиной взгляд его невидящих глаз. Взгляд, который чует спина - это всегда угроза, знак опасности, сигнал быть настороже. Так было всегда - и в приюте, и в кадетском корпусе, и в юнкерском училище, и там - в Сиаре, на Бандоро-Ико, особенно в Шао-Лю, где любая чашка чая, поданная с поклоном узкоглазой служанкой, могла стать последней. Яд - любимое оружие хуннов. Стоп! Не стоит зарываться так глубоко в воспоминания. Есть тепло под одеялом, и жёсткая монастырская лежанка надёжно прикрывает спину от дурных взглядов, и звезда сияет за окном, далёкая и безопасная. А если судьба и готовит перемены, то всё равно заведут они не дальше смерти.
   В коридоре раздались осторожные шаги, а потом кто-то застенчиво постучался в дверь. Что сказать? Да-да? Не заперто? И так все знают, что не заперто. Тут ни на одной двери нет ни замков, ни засовов. Братьям нечего скрывать друг от друга, и перед тем, как войти, здесь вообще не принято стучаться.
   Стук повторился, на этот раз, громче, но Онисим только шумно вздохнул в ответ. Дверь медленно приоткрылась, и в келью вплыла свеча на подставке, похожей на лодочку с ручкой.
   - Спишь? Эй, Онисим... - Это был рыжий брат Ипат, и чего только ему не спится. Может, зарезать пришёл ближнего своего. Хотя нет - смиренным инокам не полагается прикасаться к оружию без особого благословения от большого начальства. Тогда, наверное, задушить...
   - Онисим.
   - Чего тебе?
   - Ты, помнится, как-то интересовался монастырским единоборием...
   Вот оно что. Значит, решено-таки взбодрить незваного, но почему-то дорогого гостя любой ценой. Не мытьём, так катаньем выдрать из скорлупы - как морской енот ленивую устрицу.
   - И что?
   - Да так... За неустанною прополкой огурцов форму теряю, - пожаловался Ипат. - И соперника тут нет достойного, чтоб размяться иной раз. Не поможешь?
   Вот так, значит. Не для душеполезных разговоров, значит, пришёл инок среди ночи, а помощи просить. Спарринг-партнёр ему понадобился! Селёдка по-монастырски. Мальчик для битья. Победа жаждет продолженья...
   - Прямо сейчас?
   - Как изволишь. Можно и сейчас, а можно и завтра, как стемнеет. После вечерней службы. - Ипат поставил свечку на стол, а сам присел на табурет. - Днём-то недосуг.
   - Огурцы пропалывать надо?
   - И огурцы, и репу... - в полумраке было явственно слышно, как монах скрипнул зубами. Не нравится ему, значит, сельское хозяйство. Смирения не хватает. - И службу нести, как велит Устав...
   И здесь Устав, и здесь служба - почти забытые и когда-то милые сердцу слова, век бы их не слышать. Умиротворение, вызванное созерцанием заоконной звезды, куда-то испарилась, и на смену ему пришло давно забытое чувство здоровой злости: рыжего попика всё-таки стоит поставить на место, насовать ему по бокам, так, чтобы мало не показалось. Главное - не расслабляться, как в прошлый раз, держаться настороже...
   - Давай сейчас, - сказал Онисим, приподнимаясь на локте. - Да, сейчас. Чего тянуть... Время есть. Девать некуда. Вся жизнь впереди. Сегодня особенно...
   Стоп! Пора прикусить язык. Это называется - понесло. Сказал "да" - и довольно. Надо только обговорить место и условия - до смерти, до первой крови или до последнего "сдаюсь".
   - Поднимайся на башню, ту, что поцелее, - предложил Ипат. - Там наверху площадка есть. Только с лестницы не сорвись - там кое-где ступени обвалились. И давай без этих звериных рыков - нам ведь братьев будить ни к чему.
   Ипат ушёл, оставив на столе горящую свечу вместе с лодочкой и противника в недоумении - к чему все эти хитрости, как будто всё происходит в каком-то скверном фильме. Только зашнуровывая кроссовки, Онисим сообразил, что гонг уже прозвучал, и поединок уже начался. С этого момента нападения следует ждать в любой момент - и здесь, в келье, и во внутреннем дворе, и на полуразрушенной лестнице. Нет, монах вовсе не хочет его убивать, просто парню, похоже, надоело однообразное существование посреди монастырских стен, и он, борясь с иными искушениями и соблазнами, решил сыграть в войнушку. Что ж, сыграем, только шнурки надо завязать, как следует. А то - последнее дело, если в самый разгар схватки наступишь на собственный шнурок.
   Всё! Значит, единственное условие - не поднимать шума, чтобы отец-настоятель пребывал в счастливом заблуждении, будто вся братия вверенного ему культового учреждения смотрит ангелов во сне. Может быть, стоит только открыть дверь, как на сближение с переносицей стремительно пойдёт твердокаменная монашеская пятка...
   Он задул свечу, лёг на пол, распахнул дверь и прислушался. В коридоре было тихо, если не считать сопения и сдержанного храпа, доносившегося из соседних келий и треска кузнечиков с улицы. Но неизвестно какое по счёту чувство, которое сумело-таки своевременно пробудиться, подсказывало, что противника в радиусе сотни метров нет. Может, и впрямь на башне поджидает, чтобы было откуда падать? Раз-два-три-четыре-пять, я иду искать. А кто не спрятался - хуже будет. Только вот какая из трёх башен целее остальных? Может, внутри там степень разрушения и разная, а снаружи они выглядят совершенно одинаковыми. Хотя, нет... Помнится, если на них смотреть со стороны проезжей части, то в двух из них проломы как раз, чтобы на паровозе заехать. Но отсюда всё равно не видно... Хотя можно обшарить их все, одну за другой, - до рассвета времени достаточно.
   Стремительная бесшумная тень промелькнула в полосе лунного света и скрылась за часовней, но через мгновение оттуда донёсся звук хлопающих крыльев - какая-то ворона решила размяться перед сном. Играть в прятки-догонялки сразу как-то наскучило, и Онисим, уже не таясь, двинулся через двор наискосок, стараясь всем своим видом показать, что не обращает внимания ни на заросли колючего кустарника, за которой находится огуречная плантация, ни на густые тени от нескольких кипарисов, которые могли бы служить укрытием для притаившегося врага. Нет, внезапного нападения не получится - не прилетит же брат Ипат по воздуху, не вылезет из-под земли... Шаги всегда можно различить, даже среди треска кузнечиков.
   Оказалось, что лестница, ведущая вверх, сохранилась только у одной из башен, а значит, её и следовало считать той самой наиболее целой, на которую и надлежало взбираться. Подъём занял не меньше четверти часа. Он замирал после каждого шага, но и теперь никаких подозрительных звуков ниоткуда не доносилось. И вдруг внутри распрямилась пружина - ещё не уяснив разумом, что произошло, Онисим одним прыжком преодолел три последних ступени, которых почти не было, приземлился на кувырок и резко поднялся, прижавшись спиной к булыжному парапету. Мгновение назад та самая пятка, которой он желал скорейшего вывиха, просвистела в вершке от его щеки, и, казалось, поднятый ею ветер ещё не стих. Но теперь рядом снова никого не было - не было слышно ни шорохов, ни дыхания.
   Монах будто вылупился из сгустка темноты, которая растекалась по каменному полу вокруг лестничного лаза. Первая его атака была явно рассчитана на успех, полный и безоговорочный, и сразу же развеяла всякие иллюзии о том, что брат Ипат решил просто размяться и восстановить форму. Онисим даже не сразу понял, что заставило его упасть на каменный пол и резво откатиться в сторону. Когда он вскочил на ноги, смиренный инок, прикусив губу, одним глазом рассматривал кулак с разбитыми костяшками, а другим отслеживал перемещения противника. Если бы голова осталась там, куда это кулак ударил, то челюсть наверняка была бы сломана, а в затылке могла образоваться вмятина недели на две постельного режима.
   Ну, всё! Теперь главное не создавать шума - условия есть условия... Тем более что первая кровь, казавшаяся в лунном свете совершенно чёрной, уже пролилась, и теперь схватка пошла как-то не по-монастырски...
  
  
   4 сентября, 8 ч. 15 м., Новаград, Гостиная Слобода, строение N 512.
  
   - Ну, нет! Вот завтра с утра он позвонит, и скажи, что меня нет и не будет три... Нет, лучше пять дней. - Серафим Ступа, владелец посреднической конторы "Туда-сюда", счастливый обладатель лицензии на внешнеэкономическую деятельность по тридцати восьми позициям, друг семьи уездного посадника, депутат уездного вече, N 17 в книге почётных прихожан Собора Святого Саввы-Мореплавателя, попечитель двух детских приютов и одного дома ветеранов, отключил переговорное устройство, торопливо сложил скопившиеся на столе бумаги в одну стопу и вышел из кабинета, тут же продолжив разговор с секретаршей уже без помощи технических средств. - Текущие сделки пусть ведёт Крот. - Он кивнул на дверь кабинета своего зама. - Новые заявки - мне на стол, а я в отпуске, и я опаздываю.
   - Машина уже у подъезда. - Секретарша понимающе улыбнулась, хотя не имела ни малейшего понятия, куда это собрался шеф в такую рань, даже не допив свой утренний кофе. - Если будут спрашивать...
   - Если будут спрашивать - я в отпуске! - Он даже слегка повысил голос, что делал крайне редко. - А для того типа из Гельсингхомма я в отпуске навсегда. Всё ясно?
   - Да, шеф.
   Последнее слово она сказала уже под хлопок входной двери. Через полминуты господин Ступа плюхнулся на заднее сиденье новенькой серебристо-серой "Лады".
   - Домой, - распорядился он, хотя это было уже лишним - водитель уже давно научился по выражению лица дорогого шефа определять, куда тот изволит направляться.
   Машина тут же сорвалась с места, так что какой-то не в меру ретивый проситель чуть было не попал под колёса, а городовой, стоявший у входа, не успел, как следует, щёлкнуть каблуками.
   Попетляв по лабиринту узких улочек среди однообразных серых высоток Гостиной Слободы, "Лада" вырулила на проспект Посадника Николы Хоря и затерялась в потоке пятирядного движения.
   - А побыстрей нельзя? - нервно поинтересовался господин Ступа, глядя, как мимо медленно и величественно проплывает памятник Олаву Безусому, словно регулировщик, стоящий на дорожной развязке.
   - Пока никак нельзя-с. - услужливо отозвался водитель. - Штраф за превышения - двадцать пять гривен на ассигнации.
   - Плевать.
   - А если у меня права отымут?!
   - Новые куплю.
   - Воля ваша. - Водитель надавил на газ, и "Лада" начала резво, одну за другой, обходить машины, идущие параллельным курсом.
   Через полчаса громады городских строений остались позади, и по обочинам замелькали стройные ряды аккуратных коттеджей. "Лада" подкатила к фигурным кованым воротам, за которыми возвышался трёхэтажный особняк в позднеахайском стиле.
   - Жди здесь, - приказал хозяин своему кучеру и, не дожидаясь, пока откроются ворота, вышел из машины, приложил ладонь к распознающему устройству. Пока устройство думало, он нервно притопывал, а как только щёлкнул магнитный замок и калитка распахнулась, широкими торопливыми шагами направился к дому.
   - Серафим! - крикнул он, едва войдя в сени. - Бегом сюда, бездельник.
   Одна из дверей, ведущих на половину прислуги, распахнулась, и на пороге появился заспанный человек, похожий на хозяина, словно брат-близнец.
   - Чего - опять на презентацию? - подавив зевок, спросил двойник, которого на самом деле звали вовсе не Серафимом, а просто в его обязанности входило откликаться на хозяйское имя.
   - Нет! На Бергамы. Или ещё куда-нибудь. Лишь бы на курорт. И чтоб был всё время на виду.
   - И когда? - Ему явно не хотелось никуда ехать, даже на курорт.
   - Сейчас! - Настоящий Серафим уже начал подниматься по лестнице вверх, на ходу сбрасывая с себя одежду. - Одевайся в моё и пшёл вон в аэропорт! Машина у ворот. И чтоб пять дён честно отдыхал, валяйся на пляже, пиво пей и за бабами ухлёстывай. На! - Он протянул двойнику свою идентификационную карточку. - Тут двадцать тысяч на личном счету.
   - Маловато будет, - попытался возразить двойник, но хозяин так глянул на него, что тот начал торопливо собирать в охапку разбросанные по лестнице брюки, жилетку, пиджак и ботинки.
   - И чтоб не смел больше ублюдков плодить! - рявкнул на двойника Ступа, стоя на верхней ступеньке уже в одних носках и цветных трусах до колен. - Ты резвишься, а я их корми потом.
   Через четверть часа Серафим Ступа, владелец посреднической конторы "Туда-сюда", счастливый обладатель лицензии на внешнеэкономическую деятельность по тридцати восьми позициям, друг семьи уездного посадника, депутат уездного вече, N 17 в книге почётных прихожан Собора Святого Саввы-Мореплавателя, попечитель двух детских приютов и одного дома ветеранов, вышел из собственного особняка, сел в собственный автомобиль и отправился во Внукодедово, аэропорт, 3,2% акций которого принадлежали тоже ему.
   А ещё через десять минут с чёрного хода того же особняка вышел слесарь-сантехник в синей униформе и висящей на плече сумкой с инструментом. От хозяина конторы "Туда-сюда" его отличали пара свежих морщинок над переносицей, накладные усы и отсутствие проседей на шевелюре. Он запер дверь собственным ключом на три оборота и направился к остановке рейсового автобуса, которая располагалась в полутора верстах - за лесопарковой зоной, чтобы бензиновая гарь и рёв моторов не беспокоили счастливых обладателей лимузинов и загородных вилл.
  
  
   4 сентября, 19 ч. 05 м., Платформа 112 км.
  
   Человек, одетый в потёртые парусиновые брюки и футболку, вышел из вагона пригородного поезда "Новаград - Курочки", ступил на платформу, имеющую название лишь по номеру версты, отсчитанной от начального пункта, и направился по узкой тропинке в лес мимо одиноко стоящей будки обходчика. Шёл он долго, и лишь когда почти стемнело, тропинка упёрлась в дубовые ворота, за которыми, бросая отблески на листву высоких деревьев, пылало пламя большого костра.
   - Эй! - Он ударил стальным костылём по медному тазу, подвешенному не верёвочке. - Отворяйте, а то уйду.
   В узкой прорези появились два глаза, едва заметно светящихся в темноте.
   - Сер, ты что ли? - хриплый надтреснутый голос прозвучал не вполне уверенно, и свечение глаз стало чуть ярче.
   - А кто же, Буй-Котяра! Кого ещё сюда принесёт на ночь глядя!
   - Тс-с, тихо! - Вместо глаз в прорези показался большой губастый рот, со всех сторон обросший кудлатыми волосами. - Нельзя пока. Кудесник жертву приносит, а ты припоздал малость. Жди теперь, пока не закончит.
   - Ну, вот... - хотел было возмутиться Серафим, но вовремя осёкся, вспомнив, что то положение в обществе, которым сейчас на всю катушку пользуется его двойник, здесь не даёт никаких привилегий. - А ты пропусти меня по тихому, петли-то у тебя, поди, смазаны - не скрипнут.
   Буй-Котяра глянул в глубину двора, где проходил ритуал, а потом осторожно отодвинул засов и приоткрыл калитку, как раз настолько, чтобы Серафим мог протиснуться вовнутрь.
   Две дюжины волхвов, взявшись за руки, стояли полукругом напротив кумиров, освещённых мерцающим пламенем жертвенного костра. Сёстры-близнецы Жива и Навь, одна дающая жизнь, другая - отпускающая из жизни, Даж, Прах, Чур и Волос - владыки четырёх стихий, и Род - владыка времени и продолжения жизни - вся Седьмица отогревалась сейчас у этого огня, и на лицах богов, казалось, застыло удивление. Народу на таинство собралось немного - с полсотни, большей частью, молодёжь, и некоторых Сер видел впервые. Они толпились за спинами волхвов, задирая вверх подбородки, стараясь смотреть на кумиров поверх голов.
   Волхвы пели гимн, в котором не было слов, а звучало лишь завывание ветра, шум дождя, шелест листьев и сияние звёзд. Молоденькая берегиня, девчонка лет двенадцати, держала перед Кудесником поднос, на котором грудой лежали скомканные купюры достоинством от сотни гривен и выше.
   - Прими Даж златокудрый долю от пищи нашей и от добычи нашей, и от трудов наших. - Кудесник бросал в огонь ассигнации, одну за другой, и каждый раз бумага вспыхивала весёлым ярким пламенем. - Дари нам тепло своё, но не иссушай земли-кормилицы. Дай жизнь траве и дереву, зверю и птице, и нас, малых детей своих, не обдели теплом, светом и радостию.
   Кудесник то повышал голос, то говорил почти шёпотом, и тогда за хором волхвов невозможно было разобрать слов. Но вскоре надобности в этом уже не стало - едва заметно задрожала земля под ногами, послышался серебряный звон колокольцев - голос самих звёзд небесных; дубовые изваяния богов, казалось, пошевелились, и теперь они смотрели живыми изумрудными глазами на тех немногих, кто ещё сохранил веру далёких предков, кто ещё верил, что живы и земля под ногами, и небо над головой, и каждое дерево, и каждая травинка, и каждая капля росы...
   Беспечальные дети Дажа и Живы, взявшись за руки, вытягивались в цепочку. Когда хоровод сомкнётся, радость наполнит сердце каждого, а когда последняя бумажка, заменяющая ныне жертвенных телков, окунётся в пламя, можно будет, срывая с себя одежды, бежать к реке, где на берегу уже разведены костры и стоят открытые бочонки с золотистым вином. И будет трепетный восторг гулять по жилам, и это небо расцветёт алмазным блеском, и воды медленной реки запахнут мёдом, и шёпот травы обернётся словами нежности.
   Вдруг чьи-то жёсткие пальцы вцепились в плечо и вырвали его из хоровода счастливых лиц, и звёздный перезвон начал стихать вместе с удаляющимся многоголосым смехом.
   - Сер, останься. - Буй-Котяра, скитский сторож, уже держал его обеими руками, не давая броситься вдогонку за убегающими наядами. - Сер, останься - Кудесник велел. Успеешь ещё порезвиться.
   Пространство вокруг богов опустело, погас изумрудный блеск в их глазах, и только всплески воды и голоса, доносящиеся со стороны реки, напоминали о том, что где-то происходит празднество в честь солнечного божества.
   - Иди в дом. Кудесник ждёт. - Буй-Котяра наконец-то отпустил его, напоследок развернув лицом к высокому крыльцу, на которое медленно поднимался Кудесник. Теперь оставалось лишь идти за ним, с трудом переставляя негнущиеся ноги. - Явился бы ты пораньше, успел бы он с тобой поговорить, пока не началось, а теперь уж изволь... Не всякому такая честь, такая радость - с самим с глазу на глаз...
   Когда Серафим дошёл до крыльца, оцепенение наконец-то покинуло его. Подняться вверх по ступеням и перешагнуть порог уже не составило труда. Спина ощутила дуновение ветра - это Буй-Котяра захлопнул за ним входную дверь. Значит, наедине... Значит, с глазу на глаз...
   - Да ты присядь, Сер-Белорыб, не робей. - Кудесник сидел, поджав под себя ноги на волчьей шкуре, а маленькая берегиня, та, что держала поднос с жертвенными деньгами, стояла за его спиной и расчёсывала длинные седые волосы старца деревянным гребнем, украшенным химерами и грифонами. - Разговор у нас будет недолгий. Можно было бы и опосля, да только неспокойно мне будет, пока не дашь ты мне ответа.
   Ох, неспроста Кудесник назвал его тайным именем. Значит, не о деньгах речь пойдёт, и не о том, чтоб пристроить какого-нибудь лишенца, за веру предков пострадавшего. Для таких дел телефон в конторе есть.
   Серафим осторожно опустился на голый пол, стараясь не брякнуть коленями о половицы. От того, что в нём такая нужда, что даже Кудеснику не терпится, на душе было и приятно, и тревожно.
   - Расскажи-ка, Сер-Белорыб, что у тебя за дела в Сиаре, - спросил Кудесник, давая знак берегине, чтоб отставила свой гребень.
   - Поставки вычислительной техники и средств связи, - с готовностью ответил Серафим, хотя такой вопрос в устах Кудесника показался ему более чем странным. - С одобрения Посольского Приказа.
   - Ну, как же, попробовал бы ты без одобрения, - усмехнулся Кудесник. - А как доставляешь?
   - Самолётами. Прикупил у военных парочку старых бомбовозов. У них отлетали, а мне ещё сгодятся. - Почему-то было совершенно ясно, что Кудеснику заранее известны все ответы, и тем сильнее хотелось понять, куда он клонит. - Дешевле получается, чем арендовать.
   - А как летаешь - востоком или западом?
   - Западом ближе. Не намного, но керосин нынче дорогой. Только сам я не летаю.
   - А востоком - никак?
   Чем дальше в лес, тем круче мухоморы! Да что ж ему надо-то?
   - Можно и востоком, если склады в Соборной Гавани завести.
   Казалось, Кудесник погрузился в глубокую задумчивость, и Серафиму даже подумалось, что он просчитывает экономическую целесообразность смены маршрута. В конце концов, чем богаче становятся дети Дажа и Живы, тем полнее казна Потаённой Верви.
   - Знаешь ли ты, Сер-Белорыб, что наши боги мертвы? - Чувствовалось, что теперь каждое слово даётся Кудеснику с трудом. - Наши боги мертвы. Не только человек жив верой своей, но и боги живы его верой. Было время, когда Владыки запросто входили в избы, садились за стол вместе с детьми своими. Жива сама порой принимала младенцев у рожениц, а Навь сама поджигала хворост погребальных костров. Потом пришли ромейские проповедники, и многие, поддавшись их льстивым речам, коварным посулам и посмертным страхам, начали поклоняться Безымянному, невидимому, а потому страшному. Многие, поверив в свою ничтожность, отреклись от веры пращуров, начали вырубать священные рощи, изгонять волхвов из селений, жечь капища. Брат пошёл на брата, сын на отца, род - на род. И боги во гневе обрушили на неверных чад своих голод и мор, а потом начались буйства стихий - воды вышли из берегов, ветры валили деревья и рушили дома, солнце упало на землю, и твердь земная превратилась в зыбь. Знаешь ли ты об этом, Сер-Белорыб?
   Да, он знал. Знал о великих бедствиях двухтысячелетней давности, но одно было для него ново в словах Кудесника - то, что боги мертвы.
   - Да, боги мертвы, но смерть их подобна сну. Пока жив хотя бы один из детей Дажа и Живы, есть надежда, что боги воскреснут, - продолжил Кудесник, не дождавшись ответа. - Их бесприютные тени бродят по земле, даруя нам радость и надежду. А теперь слушай, Сер-Белорыб, я скажу тебе самое главное: возможно, приближается тот великий день, когда боги воскреснут и обретут былую силу. И мы снова будем ходить по живой земле, и живое небо будет сиять над нашими головами, и снова можно будет беседовать с огнём в очаге, и богатою жертвой можно будет призвать снисхождение вод небесных. Но! - Кудесник слегка повысил голос. - Для того чтобы стало посему, мало хороводы водить да в жертвенном костре бумагу палить.
   Серафим вдруг почувствовал, будто у него внутри всё холодеет. Неужто Кудесник задумал принести богам, как бывало встарь, человеческую жертву? И кто же это будет? Девица непорочная? Какой-нибудь беглый каторжник, из тех, что порою набредают на таёжные скиты? А может быть, это он сам - Серафим Ступа, владелец посреднической конторы "Туда-сюда", счастливый обладатель лицензии... Может быть, жертва должна сама войти в огонь, и чтобы человек был не последний из детей Дажа? Вот и дождался праздничка...
   Он не сразу сообразил, что за звуки до него доносятся. Оказалось, что это Кудесник смеётся. Смеётся взахлёб, как будто только что выкушал целую братину густого отвара корней беспечальника.
   - Ты уж никому не рассказывай, какие мысли тебя тут одолели, - сказал, наконец, Кудесник, смахивая со щеки слезу радости. - Я и сам-то хорош - сказал, не подумавши.
   - Так и что же делать надо? - спросил Серафим, решив, что о своих недавних страхах и Кудеснику говорить не стоит. - И я чем могу...
   - А твоё дело маленькое. - Кудесник снова стал серьёзен. - Ты самолёты-то свои застраховал?
   Дались ему эти самолёты! Гробы летающие. Обноски Военного Приказа. Кто ж их страховать будет!
   - Нет.
   - Значит, придётся один из них забесплатно разбить во славу Рода.
   На Собор Святого Саввы-Мореплавателя уронить, что ли?! А фиг ли толку?
   - Значит, если востоком лететь до Сиара твоего, там по пути островок будет вёрст, этак, в сотню длиной. Туда надобно волхвов доставить.
   - А по-другому никак? - Серафим по привычке попытался торговаться.
   - А по-другому никак. Пытались уже. - Кудесник слегка подался вперёд и заговорил почему-то шёпотом. - Сила там пробуждается. Сила древняя, бесприютная... И кто первее прочих ею овладеет, тот и прав окажется перед жизнью земною, перед прошлым и будущим. Если наши люди принесут нашу веру в джунгли басурманские, боги воскреснут и воцарятся навеки. Такое нечасто случается. Может, в последний раз... Только многие лапы свои туда тянут. Вокруг три дюжины кораблей шастают, и воду, и небо под прицелом держат. Так что, никак по другому, никак... А пилотов мы тебе своих пришлём. Прежних рассчитай. Я слышал - ты мастак придраться к трудящему человеку. Ну?
   Сер-Белорыб смотрел в глаза Кудеснику и едва заметно улыбался. Чтобы ответить, не надо было слов - достаточно того, что сердце наполняется тихой радостью, а душа трепетным восторгом, какого он ни разу не испытывал даже в хороводе, кружащем неразрывной вервью перед взорами Владык, которые, оказывается, давно мертвы или спят мертвецки. Да! Да! Да! Всё, что угодно! Пусть боги воскреснут. Пусть вода речная пахнет мёдом. Пусть обретёт свой голос каждый лист из священной дубравы. Пусть серебряный перезвон звёзд каждую ночь звучит под чёрным куполом неба. И чтоб можно было жить одной жизнью, а не двумя.
   - А ежели чего, ты здесь ни при чём. - Голос Кудесника вернул его к действительности. - Ничего не знаешь, а язычников в пилоты нанял, потому что на дешевизну позарился.
   Это верно, тем, кто к приходам не приписан, можно вдвое, а то и втрое меньше платить. И развалюхи с крыльями, раз такое дело, неплохо бы всё-таки застраховать. Если агенту сверху тыщонок пять накинуть, то, глядишь, и в убытке не останешься.
  
  
   4 сентября, 21 ч. 54 м., Новаград, Южное Подворье, Главный штаб Спецкорпуса.
  
   - Дина, голубушка, присядь пока, а я доклад дочитаю, уж больно занимательно пишет этот триста семнадцатый. - Генерал Сноп углубился в чтение шестого листа из двенадцати, рассеяно помешивая ложечкой в стакане, хотя сахар давно уже растворился, а чай, скорее всего, остыл ещё четверть часа назад.
   Она присела на высокий жёсткий стул с высокой прямой спинкой. Мебель, кроме хозяйского кресла, в собственном кабинете начальника Тайной Канцелярии была нарочито неудобной - видимо, чтобы замы не слишком засиживались и не докучали начальству полномасштабным изложением фундаментальных стратегических разработок. Доклады агентов тоже нечасто попадали генералу на стол - статс-резидент старался изредка подбрасывать ему только то, что могло позабавить старика.
   - Вот шельмец! - не сдержался генерал. - Ну ты подумай! Девять лет, как этого парня внедрили младшим инспектором уголовной полиции в Равенни, так он уже пробился в окружные комиссары и просит разрешения баллотироваться в Ромейский сенат.
   - Ну и как? Позволите?
   - А вот фиг ему! Карьерист несчастный. На самом деле толку от него - чуть. Правда, и расходов почти никаких - сам зарабатывает, взятки берёт. - Генерал пробежал глазами по последним строчкам и сунул бумаги в кромсатель. - С чем пришла?
   - С докладом, - Дина постаралась сесть ещё прямее, чтобы подчеркнуть всю серьёзность своих намерений. - Обстоятельства требуют моего непосредственного участия в операции "Тлаа-Длала".
   - А это ещё зачем?! - Генерал, казалось, слегка опешил.
   - Эверийцы опять усилили блокаду острова. Вчера туда отправился почти весь шестой флот Конфедерации. Без активного неофициального содействия властей Сиара, туда никому не проникнуть.
   - А чем они, интересно, могут посодействовать? И ради чего?
   - Да хотя бы, чтобы досадить Конфедерации. А чем - это только на месте можно выяснить.
   - У нас что, своих средств доставки не хватает?!
   - С сегодняшнего утра действует приказ главы Морского Департамента Конфедерации - в любого, кто приблизится к двенадцатимильной зоне, стрелять на поражение. Любая подводная, надводная или воздушная цель уничтожается всеми имеющимися средствами. А средств у них хватает.
   - И с чего это они так разбушевались?
   - За последний месяц - в среднем более сорока попыток в день. Плоты, каноэ, надувные матрацы, лёгкие самолёты, один прогулочный теплоход, до отказа набитый цыганами, воздушные шары, акваланги. Некоторые даже просочились. Сектанты всяческих мастей, психи, кликуши, террористы, просто отчаявшиеся люди - все туда ломятся, не жалея жизни и здоровья.
   - Ну, и раньше было то же самое.
   - Раньше такого не было. Какой-то кретин разместил в информационной сети сообщение, что дух Тлаа примет всякого, кто ему приглянётся, и тот ни в чём не будет знать отказа. Немедленное удовлетворение любого желания гарантируется.
   - Кем гарантируется?
   - Духом, Ваше Высокопревосходительство! Свободным, пустым и неприкаянным духом Тлаа, которого почему-то хуже смерти боятся тамошние аборигены. - Дина даже слегка привстала, упёршись ладоням в генеральский стол. - И, будьте спокойны, найдутся и такие, кого никакая эверийская военная мощь не остановит. Никакой огонь на поражение.
   - Эх, руки бы тому умельцу пообрывать за такие шутки, - Генерал залпом выпил свой остывший чай и откинулся на спинку кресла, погрузившись в глубокую задумчивость.
  
   ПАПКА N 3
  
   Документ 1
  
   "Была белая пустыня без конца и без края. Она была холодной, и в ней не росли деревья, не было там белок и лисиц, и лосей, и медведей. Людей там [тоже] не было. Длала сидел на холодном сугробе и совсем не знал, где он, кто он, и куда [он] попал. Он знал только, что шибко наказан кем-то большим и сильным, которого больше [никогда] не увидит.
   Потом он бродил по белой пустыне, но она [везде] была одинаковой, и Длала перестал. Потом он стал копать белое внизу, но дна ему не было, и Длала перестал. Потом он начал громко кричать, но никто не отозвался, и Длала перестал. Потом он стал ждать, но там не было края неба, куда уходит костёр великих духов, и никак нельзя было считать дни, потому что не было ночей, и Длала перестал.
   И [тогда] вокруг ничего не стало, и Длала [точно] не знал, есть ли он [сам]. Но [однажды] Длала решил, что [если] он думает, значит, он есть. Он понял, что Длала есть, но не знал, зачем, и это [его] мучило. И эта мука стала движением, криком и ожиданием, которые были [на самом деле], а не думались ему. И нашёлся человек, который его услышал и пришёл к нему. Человек знал, что есть деревья, белки, лисицы, лоси и медведи, и они стали. Человек знал, что есть женщина, и она стала. Человек знал, что есть мир, и он стал.
   С тех пор никто не слышал Длала, потому что его мука кончилась, и он перестал кричать."
  
   Ефим Кавун, "Мифология и фольклор йоксов", издание АН СГ, Новаград - 17613 г. от Н.В., стр. 298.
  
   Документ 2
  
   Статья 2. Общество и государство Соборной Гардарики.
  
      -- Верховная власть в Соборной Гардарике принадлежит народу.
   2.2 Народ осуществляет свою власть через волостные, уездные Вече и Верховное Вече, избираемые прямым тайным голосованием на срок 10 лет, а также волостных, уездных посадников и Верховного Посадника, назначаемых Вече соответствующего уровня на срок своих полномочий.
   2.3. Право избираться и быть избранными в Вече всех уровней имеют граждане СГ, достигшие возраста 21 год.
   2.4. Руководящей и направляющей силой общества СГ, хранящей его нравственные устои, моральные принципы и духовные ценности, является Единоверная Соборная Церковь Всея Гардарики.
  
   Статья 3. Граждане и жители Соборной Гардарики.
  
      -- Гражданином Соборной Гардарики считается:
   - любой человек, если его родители являются гражданами СГ, независимо от того, рождён он на Родине или на территории любого другого государства, приписанный к одному из приходов ЕСЦГ
   - любой житель СГ, заявивший о своём намерении стать гражданином, получивший на это дозволение волостного Вече, приписанный к одному из приходов ЕСЦГ, предоставивший справку о Причастии от приходского священника.
   - любой приезжий из-за рубежа, высказавший намерение постоянно проживать в СГ, получивший на то дозволение Верховного Вече и приписанный к одному из приходов ЕСЦГ.
   3.2. Жителем Соборной Гардарики считается:
   - любой человек, если его родителя являются жителями СГ, независимо от того, рождён он на Родине или на территории любого другого государства,
   - любой приезжий из-за рубежа, высказавший намерение жить в СГ, получивший на то дозволение Верховного Вече.
   3.3. Жители Соборной Гардарики равны гражданам перед Законом, имеют те же имущественные и прочие права, кроме:
   - права избираться и быть избранными в представительные органы власти,
   - права занимать руководящие посты в структурах исполнительной власти,
   - права занимать командные посты выше 4-го разряда в вооружённых силах, любых ведомствах, имеющих силовые структуры, а также административных органах исполнительной власти.
  
   3.4. Жители Соборной Гардарики пользуются свободой вероисповедания и могут с дозволения волостных Вече создавать свои религиозные общины, которые подлежат обязательной регистрации.
  
   Из Уложения (Основного Закона) Соборной Гардарики.
  
   Документ 3.
  

Коллегия Иностранных Дел Республики Сиар

Президенту Конфедерации Эвери дженти Индо Кучеру.

   N 12 от 15 августа 2985 г.

Дженти Президент!

   Правительство и народ Республики Сиар обеспокоены возросшей в последнее время активностью Военно-Морских сил Конфедерации в непосредственной близости от берегов Сиара. По нашим сведениям, в районе о. Сето-Мегеро, который расположен всего в 46 милях от наших территориальных вод, сосредоточено более четверти всех боевых и вспомогательных кораблей ВМФ Конфедерации.
   Обращаем Ваше внимание на то, что соответствующие ведомства Республики Сиар не были предварительно осведомлены в установленном порядке ни о целях данной операции, ни о самом факте военного присутствия.
   Заявление Командования ВМФ КЭ об объявлении соответствующего сектора запретной зоной было выдержано в грубых и безапелляционных тонах, что ни в коей мере не соответствует общепринятым в международных отношениях нормам и не способствует дальнейшему развитию добрососедских отношений между нашими странами.
   Правительство и народ Республики Сиар требуют либо ограничить данное военное присутствие, которое вынуждает нас предпринять адекватные ответные действия, либо дать ему удовлетворительные объяснения.
  
   С уважением,
   Глава Коллегии Иностранных Дел Республики Сиар, пожизненный консул Дуче Барсето.
  
   Документ 4.
  
   Заместителю начальника Департамента Безопасности Конфедерации Эвери Грессу Вико, лично, секретно.
  
   Шеф! За истекшую неделю, к сожалению, не произошло ничего утешительного и ничего такого, что могло бы, хоть в ничтожной мере, пролить свет на суть и причины происходящего.
   Визуальные наблюдения позволяют судить о том, что на острове в данный момент находится не менее пятнадцати человек. Личности десяти из них установлены:
   1. Тана Кордо, гражданка Конфедерации, 31 года. Проживала в Новой Александрии, работала секретаршей в фирме по торговле недвижимостью;
   2. Зуко Дюппа, гражданин Конфедерации, 46 лет, по образованию инженер-кораблестроитель. Проживал в Харди-Хоме, последние 6 лет - безработный, кроме пособия имел значительные доходы не установленного происхождения;
   3. Патрик Бру, гражданин Конфедерации, 24 лет, художник-дезаэкспрессионист, 6 персональных выставок в Бонди-Хоме, Н. Александрии и Лютеции, наиболее известная работа "Темя и Вымя", куплена медиамагнатом Тедом Хермером за 200 000 фунтов. Последние год числится среди пропавших без вести;
   4. Лида Страто, гражданка Ромейского Союза, 16 лет, подружка погибшего при попытке прорваться на остров Ромена Кариса, боевика и одного из идеологов террористической организации "Свободная Галлия";
   5. Адриан Клити, 33 лет, гражданин Ромейского Союза. Служил командиром взвода карабинеров в г. Равенни (провинция Лацо), уволен со службы за неоправданное применение оружия.
   6. Анжел Клити, 29 лет (младший брат Адриана Клити), гражданин Ромейского Союза. Проживал в Роме, известен как криминальный авторитет. Бежал из тюрьмы в г. Пирсе, где отбывал пожизненное заключение.
   7. Рано Портек, 30 лет, гражданин Угоро-Моравской Федерации. Последние несколько лет проживал в Равенни, выехав в Ромейский Союза по долгосрочной туристической визе, после того как получил по завещанию какой-то дальней родственницы пожизненную ренту. Не имеет ни профессии, ни образования. Страдает алкоголизмом.
   8. Свен Самборг, 36 лет, гражданин Конунгата Копенхальм, профессиональный военный, участвовал в гражданской войне в Сиаре на стороне Директории, а также в военных действиях на территории Империи Хунну, Южной Ливии, Республики Даунди и др. За последние пять лет написал несколько книг (боевики), из которых одна ("Пьяная Маруся с пулемётом") была издана им за свой счёт.
   9. Мария Боолди, 77 лет, гражданка Королевства Альби, вдова профессора Криса Боолди, пропавшего без вести 39 лет назад, предположительно в этих же местах.
   10. Сирена Прода, 21 года, гражданка Республики Корран. Проживала в г. Порт-Массор, занималась проституцией.
   На данный момент в лагерях для перемещённых лиц, организованных нами на корранской территории, содержится 4 846 человек, задержанных при попытках проникнуть на остров - граждан 86 государств, а также лиц, не имеющих гражданства. За время блокады 36 лиц, оказавших сопротивление при задержании, было убито. Также обнаружено 112 тел погибших при невыясненнnbsp; - И с чего это они так разбушевались?
ых обстоятельствах.
   Обращает на себя внимание тот факт, что "явление" избирательно само препятствует проникновению на остров. Вахтенный офицер корвета "Майор Зекк" докладывал, что на один из просочившихся к берегу плотов при полном безветрии со стороны острова обрушилась волна и гнала его не менее 12 миль прямо к борту патрульного корабля.
   13 августа, согласно Вашей рекомендации, по острову были проведены пробные стрельбы. После первого залпа носовой башни крейсера "Бонди-Хом", были зафиксированы разрывы юго-восточнее горы Скво-Куксо, после чего замки орудий заклинило, а при детальном рассмотрении обнаружилось, что казённые части артсистем оплавлены, хотя никакого заметного повышения температуры в помещении боевого расчёта замечено не было.
   В свете всего вышесказанного, предлагаю отодвинуть зону патрулирования от берегов острова хотя бы на 30 миль, отправить на базу большую часть крупных кораблей и усилить эскадру 35 противолодочными катерами, 20 тральщиками и госпитальным судном.
  
   Сид Батрак, полномочный представитель Департамента Безопасности при штабе операции "Морской Конёк", главный резидент ДБ по странам Южной Лемуриды.
   21 августа, 17 ч. 00 м..
  
   Документ 5
  
   "А здесь, кстати, не хреново!"
  
   Записка из бутылки, обнаруженной с борта тральщика "Жнец" в 14 милях от острова Сето-Мегеро. Бутылка, кстати, была из-под галлийского арманьяка пятидесятилетней выдержки, стоимостью от 400 до 700 эверийских фунтов, смотря где покупать. <
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"