Когда звонил он - разговаривал с вежливым вступлением, со вниманием в голосе: - "Скажите, а можно поговорить с профессором Панченко? Это вы, профессор? С вами говорит академик"...
Такие у него шутливые начала, по телефону... всегда очень вежливо...
Резкий звонок телефона у меня дома. Поднял трубку и сразу, без начального приветствия услышал быстрые, настойчивые, вколачивающиеся в память жёсткие фразы что-то важное понявшего.
- Юра, поверь мне, вот увидишь, не будет на Вятке ни Тырлых, ни Черных, ни Кривых, ни Голубых, ни Пестрых, ни в клеточку, ни в крапинку, - никого из присланных Москвой, уничтожающих хорошее на Вятке не будет. Ничего у них не получится, сколько не уничтожают и разрушают. Ты поверь мне, ещё повернётся в обратную сторону, ещё люди проклянут уничтожающих нашу культуру.
И положил трубку. Евгений Тимофеевич Деришев.
Пришлось задуматься. Что с ним и что вообще происходит вокруг нас.
Он позвонил мне откровенно - понятно стало, - потому что отлично знал мои откровенные высказывания на любые темы. Вплоть до того, что когда во времена Ельцина он хвалил его, я тут же говорил обратное. Да, он пробовал меня разуверить, "ты ошибаешься и прочее", но разуверить, перетянуть меня на ту сторону не получалось и у него.
После такого звонка я думал, может нам надо быстро встретиться? Переговорить, как-то успокоить его?
Мне позвонили дня через четыре. И сразу слова - Женя умер. Был дома, часа в три дня вышел на балкон покурить, рухнул. Остановилось сердце.
Тут я понял всё содержание, недосказанное не нашедшимися сразу словами, последнего его звонка. Он вдруг догадался, шире узнал, как жить правильно и зачем.
Кем он был? Прежде всего - моим другом. Затем всем, что для любого вятского человека определялось двумя словами, - Евгений Деришев. И всего его двумя фразами не рассказать.
Редкий человек. Один из тех, постоянными и бескорыстными делами которого держится российская культура её представлением для зрителей, для народа.
Какая тоска по друзьям, погибшим. И какая чушь - ад, рай, "там ему хорошо". Нет человека. Никогда больше нет человека. Просто нет. А он нужен здесь, в этом и боль. Всё остальное, надуманное, брехливое - нет, не заменяет человека. Человек всегда единственен, человек всегда незаменим, и не повторим.
Не звонит. Ему не позвонить. С ним не встретится. До него не дотронуться. Его нет в жизни.
Вот что такое на самом деле, помимо поповской брехни и посторонней надуманности. "Там" ему не хорошо. Его нигде нет, он закончился. Он не возвращаем.
Начинается осень, и возвращается тоска по соратнику. По нужному постоянно, а его - нет.
Как я его узнал?
Видел, в городе на улицах. Первые два дня Нового года, метель, он с папкой под рукой идёт в училище искусств, на концерт. В папке ноты, он будет дирижировать оркестром. На праздничном концерте у него - работа.
Где-то в очередном Дворце культуры, в филармонии, в одном из городских театров что-то начинается - и на сцену первым выходит Евгений Тимофеевич Деришев. Рассказывает зрителям, чего предстоит увидеть, знакомит с артистами, любимые его слова - "друзья, поверьте, сейчас вы станете свидетелями необыкновенного выступления..."
Просил поверить, очень вежливо. Верили. После концерта его благодарили, пожимая руку, спрашивая, когда будет новое красивое, называемое искусством, промывающим души красотой...
Мог выйти на сцену и поприветствовать зрителей на нескольких языках. Специально выучил, для концертов, когда в город приезжали гости из республики Коми, из Удмуртии, Мордовии, Карелии, Чехословакии, Латвии, Литвы...
На китайском - и то выучил и произносил со сцены, сразу делая гостей иностранных людьми близкими, жданными здесь, на Вятке. Сам такое понял и сделал, без просьб посторонних.
Знал я о нём мало. Родился на Вятке, окончил Ленинградский институт культуры, с почётным в те времена красным дипломом, означающим - всё выучил и знает на отлично. Работает заместителем областного управления культуры, одновременно очень активно принимает участие в самых разных концертах.
Получилось, я начал работать залитом в театре кукол. Там - конфликт. Он вызвал меня к себе в кабинет. У него желание как-то остановить конфликт, у меня желание добиться своего. Расстались. Не согласными. Не друзьями. Не врагами. Просто - два настойчивых характера.
Не встречались пару лет. До августа 1991 года. Деришев единственным из чиновников пришёл на самый первый митинг протеста против ГКЧП. Мы собирались во дворе одного из кварталов, чтобы затем выйти на главную площадь города. Когда я увидел его - удивился, что чиновник - с нами. Он глянул в глаза вопросом, - не предашь? Мы вместе? Вместе, ответил я, глазами.
На площадь шли рядом, зная, арестовать могут в любой момент. Тогда я и понял надёжность этого человека, из чиновника он стал для меня тем, кому можно верить. Кто не предаёт, за три рубля.
Кто такой Борис Ельцин - меня не интересовало. Один из коммунистов, а значит - одна шайка-лейка. Рвётся к власти, его давит Горбачёв. Ну, и что? Посторонние для меня события, я в их партии никогда не был.
Евгений Тимофеевич - был, иначе его убрали бы с такой работы, в местной власти. Там без партбилета - не полагалось.
Деришев искал, куда идти, понимая наступивший политический кризис, возникший в стране. В дни перед 1991 годом на Вятку приехал Борис Ельцин с женой, остановился на отдых в небольшой деревушке километрах в пятидесяти от города. Деришев об этом узнал, поехал в ту деревню. Как мне рассказывал - сидел на сене, беседовал с Ельциным, снятым тогда с руководства московской партийной организацией и бывшим в те дни попросту никем, во власти политической и государственной. Ельцин, не раз говорил мне Деришев, тогда пообещал во всём помогать Кировской области.
Женя гордился такой встречей, той беседой. И ездил несколько раз в Москву, при президенте Ельцине, по просьбе губернатора на самом деле добивался помощи для всей области.
Всё равно я ему говорил своё мнение о президенте Ельцине, - да вы посмотрите, Евгений Тимофеевич, сколько заводов остановлены в городе, а некоторые уже исчезли, закрыты.
И так далее.
Да ты не прав, - в ответ.
Друзья - так друзья. Стали мы к тому времени. И у каждого - своё мнение. Не задавливаемое другом.
Пользуясь поддержкой Ельцина, после августа 1991 года Евгений Тимофеевич добился, чтобы здание политпросвета в городе передали под филиал областной библиотеки, а дачу обкома КПСС на Чёрном озере, в лесу возле города, дворец с колоннами, в несколько этажей, передали под детский санаторий.
Попозже чиновники выбросили оттуда детей и из дачи устроили жилой дом для губернатора, совершенно бессовестно.
Чтобы было где в стороне от народа встречаться с московскими не культурными дурами, приезжавшими в провинцию бессовестно, нагло поучать остальных и известных фотографиями своих голых всех частей стареющих тел, разбросанных по Интернету.
В СССР мне не запомнились пустые прилавки магазинов, а полупустые у нас в городе я видел. У людей были зарплаты, деньги постоянно выплачиваемые, это и оказалось главным, поняли многие со временем.
После проклятой гайдаровской реформы, ставшей и ограблением, и издевательством на всем народом страны, полки в магазинах стали полными продуктов. Но цены люди увидели такие, возросшие во много, много раз, что приходили в продуктовые магазины как на выставку и ничего не могли купить, кроме хлеба. Такую реформу любой идиот может сделать, - подними цены до недоступности и наполни магазины.
Тем более, как раз тогда, при Ельцине, зарплаты перестали выплачиваться постоянно, началось - клади зубы на полку. Всех коснулось.
Сидели, говорили с Евгением Тимофеевичем. Он молчал, смотрел в окно. В глазах одно и то же: а что же сделать? Что?
Первый свой голод он пережил в детстве. И - помнил.
Знал и новое: финансовое обеспечение деятелей культуры со стороны государства рухнуло, прекратилось, а от него - Евгения Тимофеевича, зависели очень многие артисты театров, эстрады, музыканты оркестров, певцы, продолжение работы училищ культуры - напрямую зависели судьбы сотен и сотен творческих людей.
- А что делать? - спрашивал у меня.
Глаза постоянно ищущие, как выпутаться, как вырваться из новой топи...
Сразу я тоже ему ответить не мог. Придумывал варианты, возможные для новых условий...
По просьбе Евгений Тимофеевич губернатора съездил в Москву, протолкался к Ельцину, устроил прибавку денег в областную казну...
При СССР в наш город иностранцам въезд был запрещён. Разрешили, и я смог оформить приезд сюда трёх писателей из Чехословакии. Получилось - как определили в разговоре с Деришевым, это первый иностранные писатели на данной территории с самого 1917 года.
Женя тут помог по настоящему, самостоятельно примкнув к необычному для нашего города присутствию первых иностранных писателей. Ему по-человечески стало любопытно, интересно, а какие они люди? Что думают, как пишут? Что им может понравиться у нас? Какие они в обычном поведении, не в кино и не по телевидению?
Для иностранцев название должности - заместитель главы областного управления культуры понималось диким, я представил его проще: наш министр культуры. Писатели - Петер Валчек, Виктор Матюда, Петер Гомолчак, его так и называли.
Тогда тянулась осень 1992 года. Вот когда получилась настоящая пустота в магазинах, чем кормить гостей - мы задумались. По совету Деришева я пошёл в горисполком, к начальнику отдела торговли города. Он, после краткого разговора, дал мне документ с точным указанием килограммов, с этим мандатом я в спецмагазине для молодожёнов - только им там продавали, купил сливочное масло, яйца, варёную и копчёную колбасу, мясо, селёдку, копчёную рыбу, сахар, рис, гречку, сигареты - их было в городе не купить, и остальное. Банку растворимого кофе мне выдал директор одного из ресторанов из личного сейфа, по звонку из горисполкома начальника торговли города. Те люди понимали, что наплевательски, как сегодня, к гостям иностранным относится нельзя, и - помогали.
Моя семья - жена и сын, жили тогда на улице Свободы, в старом двухэтажном доме. Занимали комнату в коммуналке. Туда гостей и привезли. Один из соседей уехал в деревню, оставил ключ от комнаты на первом этаже, тут сделали для них гостиницу для ночёвок.
Корреспондентов пришло очень много, хотя я ничего им не объявлял. Вокруг нашего столика, за которым происходила первая беседа, они стояли в два кольца.
Евгений Тимофеевич много рассказывал гостям о городе, о районах области, о наших библиотеках, театрах, куда мы приходили все вместе, проводил экскурсию в местном монастыре, где тогда территория была засыпана шлаком и едва начинались ремонты. Мы вместе с ним показывали улицы города, мастерские художников. На машинах отправились подальше от города, чтобы гости прошлись по настоящему русскому лесу, почувствовали и его красоту.
Беседы проходили откровенно, на любые темы. О чём хотелось, о том и говорили, как нормальные люди, а не придурошные чиновники, каких попозже мне пришлось узнать тучу, с их врожденным холопством и постоянным страхом перед словами.
Я дружил с сибирскими писателями, они попросили привезти моих гостей в Тюмень. Как раз подходило, потому что Петер Валчек очень хотел увидеть и Сибирь, и, как он сказал, последний путь Николая второго. В крайний момент выяснилось, для иностранцев билеты на поезд стоят вдвое дороже. Денег не хватало на вдвое дороже, я договорился с гостями, что они в поезде будет больными, глухонемыми, и что везу их на лечение. Наши новые друзья оказались толковыми, три дня мы провели в Сибири, где директор одного из крупнейших заводов поселил нас в заводской спецгостинице, - хорошей четырёхкомнатной квартире в центре города со всей мебелью, холодильником и телевизором, тарелками, ложками, вилками, рюмками и всем, что нужно для гостей.
Больше всего их поразила громадность расстояний наших, пустыми между станциями на сотни километров там, за Уралом.
Вернулись в Киров. Я сразу позвонил Деришеву, он опять подключился к нам, крайние дни здесь мы опять провели в хороших беседах, и проводили гостей в Москву.
Так я впервые отработал вместе с Евгением Тимофеевичем на серьёзном и для меня, и для всего города конкретном деле. В ходе этих дней для него получилась прямая связь с их посольством в Москве, что позже использовалось для культурных совместных дел. И они - попозже начались.
Напарником в работе он оказался надёжным, ни разу не подвёл, давал нужные советы, звонил в необходимые кабинеты, организовывал встречи в горисполкоме, в областных кабинетах, ведь я тогда мало кого знал, как и меня руководители области и города. Помог - и расстались. У него свои дела, у меня свои.
В одном деле побывать - друг друга в надёжности узнать.
Евгений Тимофеевич много раз вспоминал о тех днях как о замечательных, необычных для всей области. Впервые за весь век произошло, напоминаю...
Если при Евгении Тимофеевиче кто-то начинал оскорблять музыканта, певца, писателя, художника - немедленно обрывал хама и требовал извиниться тут же, при всех, кто оскорбление слышал.
Больше остальных уважал деятелей культуры, относился к ним как к братьям по судьбе.
Вместе с ним я много раз, много лет ездил в машинах, автобусах по дальним районам области, поездами в Москву, на переговоры в Союз композиторов России, в Министерство культуры России, в посольство Швеции на переговоры о совместной работе по памятнику Витбергу, в посольство Словакии на переговоры о взаимных выставках, сотрудничестве писателей. При его вежливости, при его способности находить выход в труднейших переговорах он воспринимался редким, уникальным по способностям. Что с дворником на улице, что с министром или с послом в кабинете разговаривал одинаково, уважая человека.
Мало кто знал о наших поездках, мы никогда не возили с собой зависимую от нас обслугу, холопствующих газетчиков, работающих на нашу рекламу, как делается сегодня. Мы делом занимались, не трепотнёй.
Работая первым заместителем начальника областного управления культуры, оставался честным, не крохоборничал.
Помогал актёрам, писателям, музыкантам, художникам получать бесплатно квартиры. Себе - ничего, всю жизнь прожил с семьёй в двухкомнатной хрущёвке.
Оформлял документы на присвоение почётных званий Заслуженный, Народных артистов, себе - ничего.
Годами добывал гонорары для артистов, себе - я ему говорил, вы добыли - возьмите и себе. Брал, с оговорками, на семью денег не хватает. Но ведь он и выступал вместе с артистами, дирижируя, или в качестве ведущего концерты, так что это и были гонорары, деньги заработанные.
Придумывал, организовывал концерты и добывал деньги для заработков артистам, музыкантам.
Во времена, когда невозможно было, добивался и без очереди устанавливал телефоны в квартирах деятелей культуры города и области.
Помогал детей деятелей культуры устраивал в детские садики.
Устраивал заболевших деятелей культуры в больницы, санатории для хорошего лечения.
Помогал для умерших найти достойное место на кладбище, в основном на аллее известнейших деятелей города.
Выезжал по просьбе губернатора в Москву на переговоры, касающихся областной казны, и - с результатом.
Всё это - помимо своих основных обязанностей, на работе.
Работал столько, что многие в городе и области были уверены - он и руководит культурой. Потому и называли - министр культуры.
При мне, много раз, за все года. Если за глаза начинали о ком-то говорить гадости - обрывал негодяя, стыдил, настаивая, что между деятелями культуры ссор не должно быть потому, что занимаемся общим делом.
С тоской сколько раз говорил мне: - Юра, имям культуры не привить. "Имям" было то самое, совсем некультурное вятское выражение, странное для уха образованного человека.
Имям культуры не привить для него означало ну полнейшую безнадёжность, тупик.
Имямцев вокруг хватало...
По субботам, в день не рабочий, он обычно с утра выходил на работу. Здесь в шкафу всегда висели на плечиках свежая белая рубашка, концертный чёрный костюм, галстук бабочка. Звонил мне, я приходил в свободное от остальных чиновников здание областного управления. Мы сидели в кабинете у него, обговаривали разные придумки, как сделать и у кого добыть деньги. Иногда он смотрел на часы, с извинением переодевался в концертное, выходили на улицу. Внизу ждал небольшой автобус с певцами, музыкантами. Отсюда и уезжали в какой-нибудь очередной район, и часто я отправлялся с ними.
- Вы знаете, кого я привёл к вам вместе с артистами? Познакомьтесь, наш известный писатель Юрий Панченко, будет читать свои стихи, - говорил встречающим с гордостью. - Да вы что, знаете, как вам повезло?
Мог преподнести прямиком на постаменте...
В город возвращались в два, три часа ночи...
Я предлагал ему встретиться, посидеть по-домашнему у меня на кухне.
Посиделки начинались с его "вы не будете против, если сначала я сделаю ряд телефонных звонков"?
Начиналось, - звонки по городу тому, этой, этому, по районам, в Москву певцу Большого театра, в Москву дирижёру знаменитому на весь мир, в Ленинград...
Перед Евгением Тимофеевичем ставилась тарелка с "картошечкой", как он говорил, жареным мясом, кружками солёных огурчиков, ещё салатики разные появлялись на столе - на всё он начинал взмахивать руками и - "ребята, да я не хочу, да я немного попробую, это же настоящий коммунизм на столе"!
Голодное послевоенное детство наследило ему на всю жизнь.
- Водочки выпьем?
- Так под такой стол... И рыжики появились? Совсем коммунизм! Полный! Друзья, скажу вам - Наташенька молодец, И Юра молодец, я знаю, вы вместе любите готовить, скажу я вам - в ресторанах, на банкетах такого не пробовал, у них не прожарено, не то.
Медленно ужинали, долго говорили. В разговорах этих и появлялись у нас идеи, тут мы и начинали придумывать, обсуждать подробности задуманного очередного фестиваля, или концерта, - как сделать не по привычному варианту, а что не халтурно - даже не упоминалось. Только на высшем уровне. Иногда на таких застольных беседах-совещаниях сидели и дирижёры, певцы, артисты театров.
Поздней осенью перед ночью сидим - сын захотел зайти к нам на кухню, дёрнул ручку, она оторвалась от двери, а сама дверь осталась на защёлке. Евгений Тимофеевич посмотрел - "Ничего себе, а как же мы выйдём отсюда"? "Да сейчас"...
Я достал инструменты, убрал рейки, удерживающие по центру двери стекло крупного размера, вынул стекло, пролез в пустоту на ту сторону, открыл защёлку, прикрутил обе ручки на место, и стекло на место с крепящими рейками - сам сел на место.
- Вот это да! - поразился Евгений Тимофеевич. - Всегда завидую людям, умеющим исправить за три минуты! Старик, давай за этого, в виде уважения к тебе? Извините, я подобного не умею... За три минуты отремонтировать дверь, проход сделать свободным...
И вернулись к оборванному разговору.
Поразительно знал любые повороты дорог районов области.
Летом мы на автобусе с коллективом шаляпинского общества выехали в дальний район. Ехали уже четыре часа, через высокие, красивейшие сосновые леса. Кто-то усомнился, туда ли нас везут. Деришев как раз задремал. Его разбудили, спросили, правильно ли едем. Евгений Тимофеевич посмотрел на сосны в обе стороны и сказал водителю: - друг, разворачивайся, километров семь проедем назад, там повернём, и через полчаса должны оказаться на месте.
Как можно определить в сосновом лесу, одинаковом на многие километры, по каким признакам, я так и не понял. Но ведь выехали точно, как подсказал Евгений Тимофеевич!
Почему он точно знал - семь километров назад?
Отправлялись в одну из поездок, рано утром полный автобус артистов. Деришев: - "Дорогие друзья, извините, мы должны на пяток минут заскочить на вокзал. Приезжает поездом Валентина Толкунова, мы с Юрием Панченко должны её встретить".
Вагон останавливается. Из тамбура появляется Толкунова - по измятому виду - пила чего-то крепкое часов до четырёх утра, наверное, попутчики известнейшую артистку наугощали. И протянула тоскливейше - Женечка, я приехала, здравствуй.
- Валечка, поверь, как я рад, как я рад! А ты знаешь, кто тебя встречает? Наш известный писатель Юрий Панченко! Ты рада?
Даже не глянула. Так понятно, хорошо если тут не стошнит...
- Женечка, где здесь можно выпить сто граммов?
- А вот, идём, Валюша, - показал на стеклянное кафе, - тебе с утра коньячок или водку?
- Да что-нибудь...
И такое кино. В кафешке за стойкой две тётеньки, входим мы втроём, у тётенек в глазах обалдение, страх как от неожиданной ревизии и в ушах, наверное, - "стою на полустаночке в красивом полушалочке а мимо пробегают поезда", - в исполнении Толкуновой на массе концертов, по радио и в телевизорах, а тут - покачивающаяся Валентина сама лично...
- Девушки, быстро, будьте добры, - протянул Деришев им деньги.
Валентина выпила крупную рюмку водки, закусила бутербродом с кружком варёного яйца, сливочным маслом и селёдкой поверх.
- Ох, Женя, полегчало. В гостиницу и спать, где меня встречает машина?
- Сейчас, мы проводим. Валечка, надеюсь, всё в порядке? Уезжаю в район с бригадой артистов, вечером встретимся на твоём концерте.
- Да, Жень, приходи, не виделись мы полгода?
Тётеньки смотрели нам вослед глазами размером с небольшие телевизоры.
- Надо же, сама Ва-лен-ти-на Тол-ку-но-ваааа...
Евгений Тимофеевич знал всех известных, популярных артистов кино, музыкантов, дирижёров, певцов шестидесятых, семидесятых, восьмидесятых годов, живущих в Кирове, Москве, Ленинграде, Свердловске, Воронеже, в Сибири, и приезжавших сюда на гастроли. Он им обеспечивал лучшие номера в гостиницах, автомобили, шубы и шапки с меховой фабрики во времена дефицита, выплаты гонораров вовремя, и всякие, всякие мелочи. Начиная с Муслима Магомаева, Николая Рыбникова, Марка Бернеса, Майи Кристалинской.
- Старина, ты знаешь, Эдита была здесь на гастролях, Пьеха...
- Я с ней общался, в другом городе...
- Да, и вот после отработанного концерта она поздно позвонила мне домой, я уже спать ложился. Женечка, говорит, мне так тоскливо, и очень хочется красного вина, хорошего красного вина. Я быстро оделся, вызвал такси, а времена стояли - не достать, поехал в лучший ресторан, поговорил. Привёз ей заграничное красное вино. Она попросила - посиди со мной? Мне одиноко, говорит. Налил я нам по бокалу красного вина, сидели, разговаривали. Я в два часа ночи уехал, а утром на работу рано. Ничего, зато посидел с ней.
О встречах с Магомаевым, с Рыбниковым, Марком Бернесом, Людмилой Гурченко - легендарными для его юности, прославленными дальше некуда, - рассказывал как о необычных, удивительных подарках жизни...
А со многими композиторами нашего времени, певцами мы работали на форумах культуры, сами их приглашая. С Александром Филипповичем Ведерниковым, певцом Большого театра, вятским, ставшим Народным артистом в сорок лет всего, мы вместе - с большим уважением к нему, работали на нескольких фестивалях, куда Деришев его обязательно и с гордостью приглашал, и на нескольких концертах.
В обществах писателей, певцов, музыкантов, художников, дирижёров всегда присутствует множество таких, чья печальная судьба - гадить в сторону коллег. В основном за спиной, то сплетни запускать, то одинокую певицу спящей со всеми подряд, распутной обозначить, а на первом месте у них подленькие утверждения - "эта, этот ни на что не способны". Особенно таким отличаются люди с мелкими способностями, понимающие свою природную обделённость и пробующие догнать остальных именно так. Один знакомый говорил со мной на эту тему, просил объяснить, в чём дело, и сейчас я повторю то, как объяснил ему.
Мне попалась фотография - бежит женщина на стадионе, спортсменка, первой, и близко к ней - финиш. Вторая, понимая, обогнать и выйти на первое место не сможет, схватила её сзади за майку, не давая бежать. Вот и всю иллюстрация, чего происходит с понимающими - они первыми не станут никогда. Потому гадят, первым.
Первые - таланты настоящие, наоборот, просто добрые и честные люди. Они понимают свою уникальность и знают, их повторить не сможет никто. Будут таланты на уровне таком же, но немного другие. Это же понятно, не злым, талантливым.
Деришеву гадили. Особенно чиновники. Часто просто тупые. "Я руковожу городом, я и буду руководить культурой", сказал ему один из таких. "Извините, в наших делах - делах культуры, вы ничего не понимаете, и специального образования не имеете", - ответил ему Евгений Тимофеевич.
А со следующего дня потерял возможность арендовать для концертов залы, принадлежащие горисполкому.
Хам решил и постановил. Хам запретил. Со злой мстительностью, подкладкой.
Хама не переизбрали. Залы вернулись. Потеряв множество концертов для горожан...
Сидим на весёлом застолье рядом с профессором медицинской академии Колосовым, и он на какую-то фразу говорит ответно:
- Евгений Тимофеевич, я издал первый том своей книги "Причины смерти великих людей", если вы опять скажете такое, я вас не включу во второй том.
- Не уж, - оторопел Деришев, я постараюсь пожить. Спасибо, не надо ни в пятый, ни в десятый том.
Похохотали...
Музыканты города мне много рассказывали, Женя с нуля создавал областной струнный оркестр. Находил музыкантов, обеспечил финансирование, помещение для репетиций, дирижера. Приглашал из Москвы, Ленинграда, Свердловска замечательных солистов на концерты, и певцов, и музыкантов. Сам вторым дирижёрам дирижировал на концертах. Для проведения творческих вечеров - оттуда же приглашал композиторов, обеспечивая гонорары и гостиницы.
Позже нашлось некоторое количество странных призёров, настойчиво присваивающих себе создание ставшего известным оркестра.
В 1994 году я неожиданно стал директором издательства, частного. Евгений Тимофеевич уговорил моего финансиста обеспечивать каждую неделю репетиции струнного оркестра деньгами, каждую неделю он названивал мне и в сложных ситуациях - они шли сплошняком, - выворачивал из меня по сто тысяч наличными. Меня удивляло, что все оркестранты работали на основной работе, в оркестре подрабатывали, и получали по две зарплаты. Я - одну. Так было.
Мы платили целый год. Дважды по половине миллиона - гонорар А.Ф Ведерникову за два концерта с этим оркестром. Через год у нас деньги закончились, я стал безработным.
Никто из оркестрантов ничего не предложил, в виде помощи с устройством на работу. И ни разу на своих дальнейших концертах, благодаря дающих деньги, в сторону моего финансиста, в сторону мою спасибо не произнесли.
Недаром в России есть железобетонный штамп: "Но ведь должна быть человеческая благодарность"!
Должна. Но её - нет. Последствием отсутствия совести.
Поневоле задумаешься о поведении некоторых. А тогда мы попросту спасли оркестр от полнейшего развала, без оплат за репетиции и за концерты играть они отказывались.
По-русски называется - ноги вытерли и потопали дальше. После такой пакости у меня с Женей был недолгий разговор на тему - надо работать на себя, не на других. И, как он не успокаивал - "ничего, ничего, они ещё вспомнят", - не вспомнили. В том числе и его.
Случился юбилей оркестра. Праздновали в здании филармонии, большим концертом. В первых рядах - мэр города, попы в не снимаемых высоких шапках, чиновники с букетами цветов, купленными не от души, не на свои наличные. Важность события надувается и надувается речами, пустословием восхвалений дирижёров, кланяющихся со сцены мэру, всячески благодарящих "за бесценную, я бы сказал, помощь", - всякой шушеры, к творчеству музыкальному отношения не имеющей, как и к работе оркестра. Где-то на половине этого воздуваемого хвастовства в белом концертном фраке из-за левой кулисы выходит московский знаменитый гость - художественный руководитель и главный дирижёр Национального академического оркестра народных инструментов России имени Н.П.Осипова, Народный артист России, лауреат Государственной премии России, профессор, знаменитый дирижёр и просто замечательный человек, пивший чай недавно у меня в доме, чай с печеньем, больше ничего не было, - Николай Калинин.
Он ещё рта не открыл - аплодисменты и аплодисменты. Народ его отлично знал, по прежним гастролям. И любил, как опять показывал аплодисментами до - до музыки.
Начал словесно поздравлять оркестр с юбилеем. И вдруг спрашивает, с края сцены в зал:
- Евгений Тимофеевич, я вас не нашёл за кулисами, вы где? Вы - зале?
Тишина. Стыдная тишина.
- Так вас и в зале нет?
И всем сразу, начиная с чиновников:
- Что же вы делаете? Я понимаю, в творческих коллективал любое возможно, но почему Деришева - создателя оркестра, годами, годами много сделавшего для концертной деятельности коллектива, вы не пригласили на праздник? Да разве вас не научили поступать благородно? С благодарностью относиться с деятелю такого масштаба? Как вы, собравшиеся сюда, можете праздновать без него?
Он продолжал. И в зале, и на сцене многие скукожились.
После честности, высказанной в лица хамов, как раз перед юбилеев - к радости и оставшихся в оркестре двух дирижёров, - чиновники хамски запретили Евгению Тимофеевичу работать с оркестром. Ультиматумом: или мы финансируем юбилей без Деришева, или не даём ничего.
Готовые выбросить любого ради картонных наградок под названием почётная грамота и получить деньги на юбилей предали Деришева моментально.
Зрители, горожане, аплодировали Калинину вдвойне, после первого его номера. За правду. За честность.
Был банкет, после концерта. Один на один я поблагодарил Калинина за правду.
- Юра, а разве можно в творчестве лгать? Начнёшь лгать в жизни - быстро ложь перекинется на творчество.
И расцеловались, добрейшим и приятным он вёл себя всегда.
Утром мне позвонил Деришев. Тревожным, сомневающимся голосом...
- Скажи, а правда, что вчера на юбилее выступил Николай Калинин и сказал обо мне?
Я повторил всё, что было, что слышал.
- Спасибо Коленьке, я ему благодарен по-человечески. Поверь, его слова многого стоят, они не лживые речи наших оборотней.
- Хорошо он там сказал о подлости, о предательстве, прямым текстом. Прямо им в рожи, но без всякой злости.
- Я знаю, мне звонили ночью. Я не поверил, вот и звоню тебе. Шут с ними со всеми. Запретили мне идти на праздник - мой же праздник, а его слова... Спасибо, спасибо Коленьке.
- Евгений Тимофеевич, да без ваших забот, без ваших устраиваний эти провинциальные попрыгунчики никогда бы здесь ни Коленьку, ни Ведерникова, ни массу знаменитых певцов и музыкантов не увидели. Нет, ну что происходит? Вы ведь уговорили Калинина приехать на концерт, привезти с собой знаменитую певицу, а вас запретили там быть. Скотство, паскудство полнейшее, с предательством со стороны дирижёров. Им всей славы захотелось, денег премиальных и почёта, пусть только им и высказывают благодарности.
- Я знаю, и люди в городе знают. Для людей мы работаем, Юра. Спасибо Коленьке ещё раз и тебе, ты не соврёшь, я помню. Сейчас позвоню Коленьке в гостиницу, поблагодарю.
- У вас есть номер телефона?
- А как же, старик? Я его в гостиницу устраивал, до номера проводил. Ты как на концерт попал? Принесли пригласительный?
- Да, бегом. Купил в кассе, как все. Отблагодарили и тебя, и меня за труднейший девяносто четвёртый год, когда мы их кормили и содержали.
- Ничего. Юра, плюнь и забудь. Поверь, мы - продержимся. Извини, сейчас наберу телефон Коленьки, надо его отблагодарить.
Такие вот крутились дела... Метели подлости...
Мы работали, дальше.
В зимние морозы Евгений Тимофеевич привёз меня в концертной бригаде на юбилей военной дивизии, куда-то в ночные леса.
На въезде в дивизию у нас проверили документы. Как положено.
Светился огнями праздника Дом культуры. Перед ним большущее ровное поле, вычищенное от снега, слева трибуна, а по краям настоящие пушки на постаментах. Наверное, в праздники здесь проводились торжественные парады.
Дом культуры окружён автоматчиками. В коридорах вокруг зала автоматчики.
- Что у вас происходит?
- Так должно быть. В здании - четырнадцать воинских знамён, выставлена охрана.
Положено - так положено, не мы здесь хозяева.
Концерт начинают наши певцы.
Один после объявления голосом Деришева из-за кулис выхожу к микрофону. На сцене позади меня - четырнадцать знамён. Офицеры при орденах и медалях, в парадной форме, их ассистенты с саблями наголо. Читаю своё.
Когда на Вятке промороженной
У печки старенькой курю,
И вознесённый, и низложенный,
Я эту Родину люблю.
Ворьём и сволочью оболгана
Идёт она сквозь боль корост.
Опять никем не завоёвана,
Не на коленях, в полный рост.
И вырублено, и погублено,
И по земле, и по душе.
Но я начну, что мне присуждено,
Я делал доброе, уже.
За хмарью солнышко проглянется,
С рассветом не погибнет Русь,
А что сегодня страшным кажется -
На Вятке русской - не боюсь.
Замолкаю. Тишина, несколько секунд. Зал, волной от генерала и полковников на первом ряду, неожиданно начинает подниматься. Вместе с аплодисментами. Волна за волной - офицеры, солдаты, до последнего дальнего ряда. Какая-то теплейшая волна нахлынула из зала, заставила задрожать. Трудно выдерживать человеческое понимание, согласие с тобой, человеческую благодарность.
Хлопали. Я стоял. Молчал. Махнул рукой и ушёл.
Первый раз я увидел такое - поднявшийся зал серьёзнейших людей, военных.
Трясло. Я вышел в коридор, со сцены. Тут же подошёл автоматчик, лейтенант.
- Вы что тут делаете?
- Ищу Деришева.
- Он только что прошёл в бар. Следуйте за ним.
- Спасибо. А куда следовать? Я здесь впервые.
Лейтенант проводил. Оказалось - всего пять шагов.
В баре, частном, Деришев сказал начальнику, товарищу майору, спросившему, сколько времени:
- У меня половина десятого, вот часы, видите? Извините, награда от Президента России.
Повернул часы, показывая надпись на задней крышке.
- Товарищ майор, а вы знаете, какие часы у нашего писателя Панченко? Награда от генерала Громова, того самого, афганского. Юра, покажи.
Я показала, чего обычно не делаю. Наградили, и наградили.
Дальше случилось совсем неожиданное.
- Немедленно налить по сто за мой счёт! - приказал товарищ майор. - И мне тоже! Видите, кто у нас в гостях? С такими людьми в наших лесах посидеть...
А чем ещё снимать сильнейшее напряжение, налетевшее на меня волной, накатом из зала, после стихов? Трясёт, вообще-то, от такого... Нервы тоже не игрушечные. Единственный способ помогает, старинный, русский...
Ну и чокнулись с товарищем майором, разговаривали, пока другие выступали, продолжая концерт.
Летом, на другом крае области, тоже в глухоте лесной праздновал полк, редкий по деятельности, свою очередную годовщину. Когда я достал и подарил командиру полка книгу одного моего знакомого московского писателя - полковник положил на стол, гладил книгу по обложке.
- Товарищ полковник, - пояснил Евгений Тимофеевич, - да он дружит с этим московским писателем, вы знаете, он...
- Нет, друзья, ну в такой глухомани увидать такую книгу? Вы не представляете, насколько ценен мне ваш подарок...
Приятно было - сделали товарищу полковнику, сделали человеку добрейшее, нужное...