Бабушка стаскивает с него одеяло. Точнее, пытается. И чтобы быть, более недосягаемым, для её поползновений, он плотнее заворачивается. Теперь она, рывком сдёргивает его укрытие и даже брызгает в лицо водой.

- Да просыпайся же. На руль пора заступать - раздаётся полушёпот, чтобы не разбудить остальных, населяющих восьмиместный кубрик матросов и мотористов их водолазного бота.

Моментально вспомнив, что он уже почти год, как стал дальневосточником, Виктор подскочил с койки.

- Уже иду Саня. Кто пока тебя подменил?

- Старпом.

- Иду - повторил Виктор, уже поднимавшемуся по трапу Сане.

Одевшись, и выйдя следом на палубу, с удовольствием вдохнул, показавшийся особенно аппетитным, после перенаселённого кубаря, сентябрьский воздух Охотского моря.

Пробыв, пять месяцев на одном из Курильских островов, их задачей было, укладывая и взрывая мины, углубить фарватер для захода многотоннажных транспортов, они возвращались домой. Работа заключалась в том, что их бот и небольшой сухогруз, с трюмом заваленным, с истёкшим сроком годности и приготовленными к уничтожению минами, становились кормой друг к другу на этом фарватере и водолазы укладывали на грунт, здоровые, заполненные тринитротолуолом, шары.

Собственно матросам же, приходилось, высадившись на берег узкого прохода, соединявшего океан с бухтой, находящейся внутри острова, и бывшей когда-то кратером вулкана, временами поскальзываясь и падая в воду, заводить швартовы на огромные валуны, для последующей перетяжки судна по указанию геолога и подрывника, наблюдавшими за укладкой. Они набирали в шлюпку, поданный с борта запас швартова и на вёслах шли к берегу. На быстром течении швартов сносило, выгибало по воде дугой, и иногда шлюпка, так и не достигнув берега, была уже, не смотря на весь собранный ими мат, не в силах сдвинуться с места. Швартов становился плавучим якорем и тянул двухвёсельный ял назад. Чтобы не мокнуть, лишний раз, в обжигающей и летом океанской волне, и не рвать понапрасну пуп, повторяя процедуру, надо было работать слаженно и, очень и очень поторапливаться. После одной закладки, снова высаживались на берег и, играя в волжских бурлаков, перетягивали судно на несколько метров, приступая к следующей.

А потом наступало время кайфа. Они прощались с чайками, сидевшими на месте будущего взрыва, не знавшими ни о нём, ни о том, что через час - два, просто испарятся, уходили вглубь бухты, становились на якорь и, собравшись всем экипажем - наблюдали. Из воды вырывался многометровый столб огня, через вату затыкавшую уши, доносился рёв, а затем вставала водяная колонна и в сравнении с ней, сопки огораживающие кратер, становились пигмеями. Колонна оседала, становилась грибом, напоминающий ядерный, превращалась в чёрную стену, день мерк, и эта стена двигалась на них. Это было, что-то.

Подпустив её ближе, все прятались и, задраив потуже двери, слушали молотивший по палубе, чёрный дождь. Дождавшись окончания, самими же вызванной непогоды, выходили и начинали щётками отмывать судно от грязи и пепла.

И всё, с небольшими интервалами, начиналось заново. Тяжёлый физический труд им нравился, не раздражал и был только на пользу их молодым организмам. Если бы ещё, после каждого дня работы, приходить домой.

В темноте ходовой, разглядев согнувшегося над штурвалом, высота рубки не позволяла ему выпрямиться, двухметрового Саню, поинтересовался обстановкой.

- Для меня - пытка, лучше на мостике рулить, хотя и холодно, зато выпрямиться можно. Держи двести пять градусов, это на всякий случай, а проще на кормовой огонь нашего транспорта, он старается не отрываться от нас. Будем подходить к Лаперуза, маркони, чифа поднимет, но ты уже будешь отдыхать.

Сменившись, вместе закурили, только Саня теперь сел, облокотившись затёкшей спиной о переборку с блаженством вытянув ноги. Повспоминали гостеприимный порт Корсаков, оказавшийся по плану перехода, при возвращении, в их маршруте, выпитую в нём, на сколько хватило денег, водку и, приключения, обязательно ей сопутствующие, утренний разбор полётов, устроенный старпомом и тоже, обязательно сопутствующий и водке и приключениям. Как старпом обрезал хихикающего электрика, посчитавшего, что он не был замечен в повальном разгуле - А ты чем лучше? Кто спорил на литр водки, что сожрёт пожарный шланг? Поболтав так - расстались. Не глядя постоянно на компас, держа на кормовой фонарь впереди идущего судна, рулить, было легко. От родной гавани отделяют какие-то часы.

* * *

В первый раз он встретил будущую жену, придя в назначенное время, на приём к терапевту.

Увидев длинную очередь, объявил, - Я первый. Вот талончик. Возразила только худенькая, зато с высокой, тяжёлой грудью, стройная девушка, - Сначала я пройду, некоторых бабушки записывают, а другие с шести утра в регистратуру стоят. Виктор, соглашаясь, повёл плечом, - да ради Бога. Его действительно записывала заботливая бабушка и, наверное, коротая время, говорила, что записывает своего замечательного потомка. Из шестерых внуков и одной внучки, от четверых сыновей, выращенных ею в голодные двадцатые годы одной, проводившей их на войну и, чудом уцелевших, встретившей с неё, он был любимым. Девушка скрылась за дверью в кабинет. Виктор подпёр стену рядом с совсем не пожилыми ещё мужиками. Они делились впечатлениями от посетивших хворей, и слушать их было противно. Отодвинувшись, он оказался прямо напротив кабинета, что соответствовало его положению - он же был следующим. Дверь открылась, он сделал шаг вперёд, думая, что предыдущий осмотр окончен, но это выходила, за какой-то надобностью медсестра. Зато Виктор отчётливо разглядел, подставившую спину стетоскопу, развернувшуюся лицом к двери незнакомку. Водолазка и лифчик, которые были одеты на ней в коридоре, отсутствовали, но и тогда ничего не приукрашивали - грудь была изумительной. Она не встрепенулась испуганной ланью, а спокойно смотрела на него. Или он покорил её с первого взгляда, или она температурила. К врачу без причины не ходят. Больше смутился он, - ещё подумает, озабоченный извращенец подсматривает, отвёл - глаза.

Вторая - на катке, тоже была случайной. И теперь уже провожая Варю, услышал от неё, что она-то видела Виктора каждый вечер, постоянно здороваясь с целовавшим - другую, облюбовавшим для этой цели их подъезд, парнем. А он, её не узнавал, что не было удивительным для городка текстильщиков где, плюнув вдоль улицы, обязательно попадаешь в особу женского пола, да и не очень-то он отвлекался от приятного занятия, приветствуя всех заходящих в подъезд.

* * *

Так, в мыслях о недавнем прошлом, о том, что если бы зовущий впереди фонарь, был красным, тогда может, и оборотов у дизеля прибавилось, дождался четырёх часов и своей смены.

В тесную рубку вошли старпом, заменяющий ушедшего в отпуск капитана, в рейс идти было выгоднее не полным экипажем - платили обработку за недостающего, и Борис, меняющий Виктора.

- Погода курвится, тётя наша - сляжет, ты Вить, отдохнёшь и после завтрака, заступай на камбуз.

- Как скажешь Макарыч. Один день и без кокши проживём.

Спустившись в, дохнувший теплотой, сонный кубрик, Виктор, стараясь не шуметь, и не зажигая надкоечного светильника, разделся и нырнул под одеяло. Вытянулся под ним и, понимая, что если начнёт вспоминать дом, то может и не заснуть до подъёма - вспоминал.

* * *

В день подачи заявления он, с товарищами по работе, вместе с ним занимающимися туризмом, уезжал на областной тур-слёт и, придя с невестой в ЗАГС, обнаружил отсутствие своего паспорта. И карманы-то, чтобы было что выворачивать, почти отсутствовали - лето: джинсы, рубашка. Для проформы, а больше для того, чтобы скрыть неловкость перед обеими женщинами, регистраторшей и невестой Варей и, выиграть время на прокручивание сегодняшнего дня, похлопал себя по груди и штанам, - Утром же брал ...- Облегчённо шлёпнул себя по лбу, - Точно утром..., я ведь его в спортклубе оставил, когда снаряжение, брал. Попросив работницу, такого важного сейчас для них учреждения, подождать полчасика, рабочий день подходил к концу, высыпав из Вариной сумочки, чтобы не томилась в одиноком ожидании, ей на стол конфеты, помчались в этот самый клуб.

Возвращались в ЗАГС, радостно - возбуждённые. Варя, сорвав по пути, растущий рядом с тротуаром лопух, насмешливо поднесла его к лицу будущего мужа, - Ну, посмотри на своё отражение.

А глубокой ночью, он был уже далеко от неё. Лежал у общего, разведённого всеми участниками соревнований костра, прихлёбывал Гымзу, продающуюся в похожих на графин, оплетённых бутылках, слушал песни Кукина, Визбора, Клячкина и других бардов, исполняемых конкурсантами туристической песни.

* * *

Утро встретило скрипом обшивки переборок, двадцатиметровый пароходик пародировал Ванька-встаньку и, пока это у него неплохо получалось, правда, здорово затрудняло передвижение. Поднялся, по пытавшемуся сбросить Виктора с себя, мокрому, старая резина уплотнителя дверей, уже плохо держала воду, трапу. За семь месяцев работы на флоте, в шторм он попал впервые. Приноровившись к амплитуде раскачивания и, чередующихся попыток, взлётов в стратосферу и стремления попасть в центр Земли, с трудом распахнул, то казавшуюся посаженной на сварку, то отрывающую руки, и сразу захлопнул за собой, ставшую многопудовой, дверь тамбура.

Такое он видел в фильме "Путь к причалу". Потемневшее, почти до черноты небо, слилось с взбесившимся морем и от этого гребень, срываемый с волны и, пена, расползающаяся по ней белой глазурью, делались особенно контрастными. Всегда казавшийся таким надёжным пароход, стал вдруг скорлупой грецкого ореха. О сердце заскреблось, откуда-то взявшееся, чувство неясной, в ожидании второго пришествия, тревоги. И какой дурак придумал выражение "человек - царь природы"? И всё же жуткий и одновременно прекрасный вид восхищал, притягивал, как огонь, на который хочется глядеть, и наполнял, замирающую душу, восторгом.

Оторвавшись от двери тамбура, перехватывая леер надстройки, по узкому шкафуту, отделяющему собственно судно оттого, что творилось за бортом и, отметив про себя, что никогда ещё фальшборт не был таким низким, перебрался в надстройку, вмещавшую в себя и умывальник и, душ и, камбуз, правда, конечно разделённые переборками. Здесь же, из убогого коридорчика, спустившись по трапу, можно было попасть в кают-компанию и каюты комсостава. Теснота, которую Виктор раньше и представить себе не мог, поначалу обескураживала. А ведь на этом пространстве предстояло, и жить и работать. Какая уж там столовая личного состава, питались, в хорошую погоду на палубе, в плохую, взяв на камбузе наполненную миску, топали в свой кубрик, а если уж ветер норовил выплеснуть, предназначенный кому-то традиционный борщ, то и в умывальнике, поставив её, на расположившийся тут же, ящик с картофелем.

- Ну, как, готов приступить? Тётя наша, ведро пугает, - по трапу, карабкался старпом.

- Готов то готов. Но только морально, ты ведь Макарыч уже имел возможность убедиться, что готовить я не умею, - он и в самом деле не умел, хотя ему и нравилось, когда мужчина владел этим искусством. Когда-то, ещё до службы в рядах, сплавляясь на плоту по реке Юрюзань, ему встретился один замминистра лёгкой промышленности, который и умел и, самое интересное, очень любил готовить. Снимая пробу, мог задумчиво сказать, - Чего- то всё - же не хватает, по-моему, гайки, - и мог действительно бросить гайку и, отхлебнув ещё раз, удовлетворённо сдвигал кипящее ведро в сторону. Но Виктору это не было дано, или просто ещё нужда не заставляла. Да и к чему? До армии - мама и бабушка, в армии тем более не возникло необходимости, после отдачи долга, к числу, заботящихся о нём женщин, прибавилась жена.

- Мужчина, тем более, если он моряк, должен уметь всё, что умеют другие, и ещё чуть-чуть.

- Это, наверное, Герострат сказал, на тренировке по тушению пожара?

- Нет. Анчаров. Да не боись, какие уж тут вкусняшки, поднимешься на мостик, достанешь из прод-ящика пяток банок тушёнки, пару банок селёдки и несколько, смотри сам, чтобы хватило и на ужин, банок картошки ГУ, она уже чищенная, только сварить. Добавил, имея в виду выпихнувшего их за ворота корсаковского диспетчера, и всех имеющих отношение к такому несвоевременному выходу, - Им лишь бы своё дежурство благополучно сдать, палец в форточку высунет, не дует, не капает - могут идти, а бывает наоборот, неделю, в хорошую, над нами погоду простоишь, а он в окно выглянет - зонты у прохожих из рук вырывает - стоять Зорька.

Включив плиту, Виктор установил на неё решётку, не позволяющую бачкам спрыгивать на повара, наполнил бак и, поймав удобный момент, перекинул его из раковины на конфорку. Плюясь, вспоминая самые нежные выражения, относившиеся к тем, кто, получив штормовое предупреждение, заранее не отдал команду занести всё, понадобившееся сейчас, внутрь. Всё как обычно делалось через анус.

Затолкав под ремень пустой мешок, чтобы освободить руки для, ставшего нелёгким передвижения по, то горбатившейся, то теряющейся под ногами, палубе и подъёма на, именно там стоял ящик с продуктами, ходовой мостик, уловив подходящий момент, выскочил с камбуза. Момент, наверное, угадал неправильно потому, что ударившая в борт волна хлёстко обдала и его, порцией объёмом с бочку, ледяной воды. Понимая бесполезность уклонений, напрямую бросился к леерам трапа. Вцепившись в них, начал подъём, но трап подличал, чередуя удары своей балясиной, то бишь ступенькой, по поднятой, для следующего шага, подошве, с неожиданной потерей, той же балясины, из-под ищущей опоры ноги. Одолев подъём, получил следующую пайку душа и, миновав нужный ему ящик, для дополнительной опоры взялся за, отключенный от управления с мостика, штурвал.

Открывшийся сверху вид притягивал своей дикой, необузданной красотой. Судно падало с очередной волны. И иногда, не успев отыграться, врезалось в её подоспевший клон и тогда, предсмертной дрожью, судорога пробегала по всему его телу - корпусу, озверевшая волна, накрыв бак, бросалась на Виктора, он, избегая нежелательной встречи, приседал за ограждением, а она, перехлёстнув надстройку, уже за кормой, рассыпалась дождём.

Обратный путь, обещал быть ни чуть не легче. Теперь главное было не потерять ни груз, ни себя. Удачно достигнув цели, мокрый, ввалился на камбуз и, бросив мешок, прошёл в душ. Там, усевшись на палубу, снял робу и, отжав её, снова оделся. Идти в кубрик за сухой сменкой не было смысла, вернёшься таким же. Снова зайдя на камбуз, достал из стола нож и, так же, для большей устойчивости плюхнувшись на пятую точку, ставя каждую банку с картошкой между раскинутых ног, вскрывал её и, не вставая, дотягивался до раковины, вываливая содержимое. Очень даже неплохо получалось.

- Справляешься? - заглянул мокрый, видно делавший обход, старпом, - Дмитрич погоду принимал, циклон отворачивает в сторону, скоро стихать начнёт. За тебя старший водолаз на руль заступит, а ты продолжай тут за тётю командовать.

- Да я покомандую, лишь бы не утопили после обеда...

- Не утопят, ещё спасибо скажут.

- ...да Колька со своей тётей не перепутал вечером.

- Не должен, все трезвые - раз, у тебя усы - два, и желание, для жены будет беречь, а повариха для мужа, три. Так, что вернёшься девственником. Хотя и бывает. Путают.

Пошли мы, ещё молодые были, на Камчатку, я тогда матросом на паровике работал, паровик немецкой постройки, корпус клёпанный, ну и сошли в Питере, гуртом, на берег, водочки покушать, если повезёт, может с девчатами познакомиться. Кстати, дерево на Камчатке, удивительно крепкое, тебя колом бьют, бьют, а он всё не ломается. Выпили в скверике, с девчатами поболтали, кому с ноля на вахту - отсеялись, а мы трое, и девчонок трое, пошли к ним в гости. По дороге ещё попить и поесть взяли, они хату снимали, кухня с печкой, комната, удобства во дворе, тогда Питер почти весь деревянный был. Заходим во двор, на крыльце пьяный парень спит, а в пробое записка: " Придёт Димка, пойдём к нему. Димка. " Затащили этого Димона в дом, уложили, продолжили банкет. Просыпаюсь, меня по груди кто-то мацает и голос кривого в жвак радиста, - А где у тебя сиськи? Я ему, - нету.... Потом до конца проснулись, разобрались, распихали девчонок, пошли на кухню...

- Вот видишь, Макарыч, - продолжал шутить Виктор, - А Коля мужик крепкий.

- Ну, с тобой всё равно не сравнить, хоть он и работал на лесоповале, до твоей весовой категории ему далеко, и гирю ты постоянно тягаешь.

- Это его камуфляж, видел я, как он в кубаре переодевается, сам худой, а мышцы под кожей, даже без напряжения, перекатываются, каждая в отдельности. А как гайки на капе по весне расхаживали? Андреич со стармехом еле ключом их проворачивали, подошёл Коля, посмотрел, говорит, - Дайте, попробую, - ему ключ суют, а он пальцами взялся за гайку и крутит, - Да вы шутите, свободно проворачивается. Или на Курилах? Воду приняли, погружник убирать надо, мы с Саней подтянули его к люку водолазной кладовки, а Николай вниз спустился, принять насос, он же тяжеленный, и ухватить толком не за что. Опускаем на шкерту, думали Коля его, сразу на палубу уложит, а мы спустимся и втроём уже пристроим куда надо, а тот держит его на руках как ребёнка и спокойно спрашивает, - Куда положить-то? - даже дыхание не сбилось.

- Здоров наш Николай, ты может, слышал Вить, как он печку разворотил? Нет? Пришёл с работы, жена в отпуск уехала, выпил и, так ему грустно в опустевшем доме стало, что решил он в печку телевизор затолкать. Зачем, после и сам не мог понять. Потом всё торопился, до возвращения жены, и печку отремонтировать, и телевизор новый купить. Да ещё мужики наши виноваты, остались, он их звал к себе, чтобы выпили с ним, посидели, поболтали, тогда и катаклизма не произошло бы. Ну, не буду больше отвлекать.

- Макарыч, только я не буду комсоставу вниз подавать.

- Какое уж тут подавать, кто захочет, сам себе возьмёт, или здесь поест.

Обедали, по очереди усаживаясь, по примеру Виктора, на кафель умывальной. Роба, за время готовки, высохла, и он решил, перед возвращением в кубрик, снова полюбоваться видом на море с верхнего мостика. Добрался до него почти сухим. То ли у волн поубавилось злости, то ли он стал более проворным.

Небо заметно посветлело, приподнялось, стало серым, с отдельно мчавшимися в никуда, чёрными клочьями низких туч. Теперь было, хотя бы видно, что небесная твердь и хлябь под ней, всё же не одно целое. Высота волны оставалась прежней, но гребень её, уже не срывало ветром, и хотя, оказавшись, между подошвами двух волн, была особенно заметна их многоэтажность, судно уже не падало, а скатывалось и, успевая отыгрываться, не зарывалось носом. Мостик перестало захлёстывать, и Виктор не приседая, прячась от холодного душа а, держась за леер, мог спокойно наблюдать лепоту открывающегося простора.

Почувствовав перемену в настроении моря, выбрались из своего кубрика, с фотоаппаратом, водолазы срочной службы, призванные на неё, из разных уголков и медвежьих углов Родины и, усевшись с ногами на машинный кап, начали съёмку видов, чтобы, разъехавшись по домам, с набитыми дембельскими альбомами, показывать сухопутной родне, каким бывает оно - море.

Неожиданно появившиеся плавники, шедшего стада касаток, догоняли судно и поражали своей скоростью и размерами. Виктор сравнил их высоту с ростом бойцов - акселератов, получалось не меньше метра восьмидесяти, пусть его детское, вспугнутое внезапностью появления, воображение преувеличивало, всё равно не меньше. Догнав борт, плывя какое-то время их сателлитом, стадо начало свой танец. Касатки по очереди и, иногда сразу по две - три, выскакивали из воды, становились почти на хвост, хвалясь своим огромным, мощным, пластичным даже в быстром движении, лоснившимся влагой чёрно-белым телом. И, наверное, для того, чтобы окончательно поразить людей своим превосходством, убедить их стать адептами культа этого тела, добавили к исполняемому канкану, ещё один элемент. Теперь выпрыгнув, они взмахивали боковыми плавниками, словно руки расставив их в стороны и, прежде чем рухнуть обратно, успевали несколько раз, выбивая брызги, хлопнуть ими себя по налитым здоровьем бокам. Так же дружно закончив игру, продолжили путь, легко обогнав судно. С сожалением расставшись с этими агасферами моря, выкурил, за время болтанки он почти забыл что курит, напоследок сигарету.

В кубрике горел свет, мужики, размышляя вслух о предстоящем возвращении в семьи, о домашней еде и некоторые о более интимных, правда, без подробностей, вещах, резались в расползающееся, по столу домино. Встретили его за такой, как приготовление пищи, проявленный героизм, правда, негромким, гулом одобрения.

- Вы такое, парни, проглядели, - и рассказал им об увиденном событии.

Кто-то согласился, - зачем не позвал? - кто-то пожал плечами, - плавали, знаем, - но все сошлись в том, что такое видишь не часто.

Сняв только сапоги, улёгся, в предвкушении заслуженного отдыха, на свою застеленную постель. Койка двухметрового Сани была над ним. Спать не хотелось, и дело было не в том, что горел свет, стучали костяшки домино, и шла пустая болтовня, на такие мелочи, если предстояла ночная вахта, они давно не обращали внимания. Просто не хотелось. Может, хватило трёх часов ночного отдыха, может, волновало, теперь уже скорое возвращение.

Интересно будет рассказывать друзьям и домашним о встреченных касатках, о входящей в обязанность вахтенного матроса, стоящего ночью, ловле, очень крупных, океанских креветок и приготовлении ведра их, паром, на завтрак экипажу. О том, как те исчезали, и за двое суток не попалось ни одной, и потом, оказалось, где-то в океане было, землетрясение. Креветки знали о нём, а люди даже не почувствовали. О том как, в редкие свободные дни, бросив якорь на, известной им банке, водолазы, опустившись на грунт, собирали в авоськи устриц и, как вскрыв ножом раковину и, добравшись до мышцы, соединяющей створки, ели их сырыми. И как подумал тогда, что если

не пить водку вёдрами, то при таком образе жизни - свежем просоленном воздухе, обильном здоровом питании по распорядку, можно жить лет двести минимум. И конечно об охоте, на которую ходили месяца четыре назад.

* * *

В их водолазных услугах пару дней не было нужды и, посмотрев утреннюю зарядку, которую проводил накачанный, сытно и, наверное, вкусно кормленый, офицер с заморенными матросами энергосудна первого года службы, они, с разрешения коменданта базы, отшвартовались и пошли на добычу доппайка. Скидывая свои верёвки с кнехтов одинокой секции плавпирса, посмеивались, вспоминая как этот же кадет, пытался, несколько дней назад, подбить клин к единственной на острове женщине - геологу.

Пара, гуляя по острову, срывая на ходу цветы, поднималась в сопку и была отлично видна, кому конечно не лень было наблюдать, завидуя счастливцу. Молодая коза скакала немного впереди и ухажёр, будучи лет всего на десяток постарше, сначала довольно бодро, играя мышцами, было градусов пятнадцать тепла, нёс свои полтора центнера. Затем начал понемногу отставать, потом, делая передышки останавливаться, а та не замечая, что кавалер изрядно утомлён, неслась, подняв все, имеющиеся на её мачтах, алые паруса, навстречу своему счастью. Когда он поднимется, - заметил тогда Виктор, - у него хватит сил, только спуститься обратно. И сегодня, незлое зубоскальство по этому поводу, подняло утреннее настроение.

Выйдя из бухты-кратера, пошли океанской стороной вдоль острова на юго-запад. Их старший механик, Александр Васильевич, был страстным рыболовом и охотником и по его расчётам, птенцы бакланов ещё не умели летать, но для котла были достаточно большими. Оставалось только полазить по их гнёздам, набивая мешки.

Пройдя с час и заглушив главный двигатель, в полумиле бросили якорь. Приготовили к спуску двухвёсельный ял и, четверо охотников за скальпами - главный добытчик Васильич, Саня, Борька, и он отошли от борта.

Сафари продолжалось часа три и за это время, набивая мешки, спускаясь обратно к шлюпке и, опорожняя их в неё, наполнили ту полностью, а им ещё надо было оставить место и для себя. Начал спускаться, сначала вползая меж, окружающих берег сопок, отдельными языками, туман.

Погода на островах могла меняться по нескольку раз в день, переходя от эфиопской солнечности к непроницаемой мгле Альбиона. Языки объединились, закрыв сырой стеной и их, и полосу берега, и ожидающее снабженцев судно и, по этому, уже неизвестно, что скрывающему пространству, плавали какие-то клочья, наверное, ещё более плотного тумана. Пароход начал гудком подавать, обозначая своё место, сигналы. Так что, о повторной высадке не могло быть и речи. Приходилось оставлять, отобранные было у моря, выброшенные за ненадобностью, сначала кем-то, а потом волнами, трофеи. Обрывки синтетических, ненамокаемо-лёгких, импортных швартовов и виданные, наверное, только первыми лицами государства, необычные, для советского не избалованного разнообразием человека, по форме пустые бутылки. И когда немногочисленная команда, столкнув плавсредство с камней, расселась по местам, его планширь оказался чуть выше поверхности воды. На вёсла сел Виктор и осторожно, стараясь не раскачивать перегруженную калошу, начал, ориентируясь на гудки, отгребать от берега.

Невдалеке послышалось громкое фырканье и, из тумана показался, проплывающий мирно сивуч. Его морда, уставившись на гостей пуговицами глаз, была повёрнута в их сторону, выражая и любопытство и удивление. Щётки усов, задорно торчали в стороны. Ещё охваченные, от только окончившейся удачной охоты, азартом, а может и опьянённые, недавно совершёнными убийствами, все враз заорали, - Васильич, стреляй....Не раздумывая, тот вскинул, лежавшее на коленях ружьё. Промах, с такого расстояния, был исключён, а патроны заряжены, один картечью, второй жаканом. Васильич и сам от волнения не разобрал, каким бил, ну да хрен, редьки не слаще. Сивуч скрылся под водой и, развернув шлюпку, спеша отметить поплавком место, Виктор погрёб в сторону его гибели.

Метрах в пяти, вода с шумом раздалась и, разъярённое коварством непрошенных гостей животное, бросилось к ним.

Изо лба его фонтаном била кровь, жёлтые клыки были размером с хороший нож, злобно торчащие усы, добавляли страху этой картине, а боевой рёв, накладывал последний мазок.

Чувство самосохранения, не заставило томиться Виктора в ожидании своего посещения, мгновенно, не разворачивая шлюпку, начал кормой отходить от надвигающейся опасности. Немного увеличив расстояние между собой и, ставшим опасным, размером с двух коров, зверем, снова горячечно заорали, - Василич, бей, - Василич жахнул вторым стволом.

И снова туша исчезла из виду, и снова, веря в невозможность жить с двумя дырками в башке, они направились к ней. Но всё повторилось почти до последнего штриха, только теперь до головы вынырнувшего сивуча, казалось можно дотянуться рукой.

Уже из двух ран хлестала кровища, но он оставался, твёрд, в своём намерении покарать убийц и, с ещё более грозным рыком, бросился на их посудину.

Сами напуганные, уже мало заботясь об остойчивости шлюпки, не думая что, перевернувшись у них, не останется, шансов в тумане и ледяной воде, куда-то доплыть, дружно хватились снова отгребать от обезумевшего животного, Виктор вёслами, Саня просто ладонями, стармех прикладом, а Борис бесполезным складешком размахивал у окровавленной морды. Почему-то смогли благополучно отодвинуться на безопасное расстояние, толи сивуч понял исходящую от, слабого с виду человека, беспощадную в достижении цели, жестокость, толи всё же из него уходила жизнь.

И всё же снова, в горячке боя, хотя теперь и понимая, чем грозит обеим сторонам, затеянное предприятие, кричали, - перезаряжай. Но теперь уже и Василич бросив на тушки птиц оружие, заорал на них,

- У меня дети, не буду, это вам не бакланам шеи сворачивать.

Сразу успокоившись, осознав разницу между, бакланом и сивучем, находящемся в родной, для себя стихии, молча уселись по своим местам.

Добравшись до судна, поднявшись на него, уселись на планширь фальшборта, ноги противно дрожали и не хотели держать.

* * *

Через месяц после подачи заявления, уставшие от долгих, бесплодных поисков квартиры, августовской, южной ночью, быстро накрывшей городок Симеиз, Виктор и Варя сидели за дощатым, некрашеным, выставленным во двор столом, и пили сухое, домашнего приготовления, крымское вино, купленное приютившими их на ночь, студентами у хозяев сдавших, приехавшим на отдых, шестерым второкурсникам, фанерный домик. Две неяркие, подвешенные на жерди лампочки, освещали пиршество. Самодельное, терпкое вино, налитое в два трёхлитровых графина, заедалось, выложенными, на глиняное, больше напоминающее поднос, блюдо, кусками жареного мяса. В два, стоящих по краям длинного стола, блюдечка, был налит густой, обжигающий нёбо соус. Рядом с большим ножом лежали каравай чёрного хлеба и горка вилок, на тарелке перемешались укроп и петрушка, вторую занимал толсто нарезанный сыр. Темнота скрывала ряды лоз винограда и персиковых деревьев. Никто не хотел пользоваться предложенными вилками. Выбранный кусок мяса, украсив зеленью, брали руками, макали в соус и, отправив в рот, запивали тёплым вином. Один из новых и почти друзей, знакомых держал гитару,

...

Рыжее солнце, морская соль,

Алый парус на горизонте ...

И всё же они очень устали. Сначала, только, сошедших с поезда, их ждал долгий серпантин дорог в автобусе, потом ещё более долгое хождение по более узким серпантинам дорожек, в поисках радушных хозяев, готовых сдать им на три недели собачью будку. От ночлега на пляже их спасло случайное знакомство в очереди к заветному крану бочки с сухим, белым вином по пол рубля за пол-литровую кружку, измученного жаждой Виктора. Он оставил, впервые увидевшую море Варю, бултыхаться в нём, а сам отправился выслушивать отказы аборигенов в приюте.

И теперь деликатные, понятливые пары показали им, ожидающий их будуар, находящийся в двух шагах от стола и изготовленный из, неструганных досок. У прибежища была крыша и три стены, четвёртую заменял, брезентовый полог, закрывающий их первое, официальное брачное ложе.

На следующий день они всё же сняли комнату, но уже в Мисхоре, и комната оказалась на четверых. В ней стояли четыре солдатские койки, и две соседние занимала, приехавшая раньше супружеская пара. Им обоим было уже далеко за тридцать, и через пару дней Валера не выдержав, оставшись с Виктором вдвоём, попросил,

- Я, конечно, всё понимаю, вы только дней пять, как поженились, но, пожалуйста, ночью подождите, пока мы хотя бы покрепче заснём.

Конечно, они учли замечание.

Иногда, проводив Варю на пляж, он снова поднимался наверх, и, постреляв в тире по выставленным в качестве мишеней, спичкам, белые кружочки стандартных мишеней его не интересовали, шёл на базар, покупал персики, и становился к бочке с сухим вином. Взяв пару кружек себе, и по кружке местным пьянчужкам, слушал их рассказы о том, как просто ночью с фонарём собирать, вылезающих на берег крабов.

Возвращался к Варе, купался, и если повезёт, находил для неё, прятавшегося под камнем краба или ракушку.

* * *

Радиооператор не зря ставил зуб за принятый прогноз погоды. Шторм заметно терял силу. Оживающая повариха смогла добавить на ужин к, приготовленному Виктором картофелю, только видоизменённому, из цельно - сваренного, в женских руках, он превратился в пюре, и баночной селёдке, жареные котлеты, из полученного в Корсакове свежего мяса. Это было её извинением за временную нетрудоспособность. Правда, крутить фарш, ей помог мающийся бездельем водолаз. Значит в порту, они не только принимали на грудь стаканы, но и на спину мороженую говядину.

Расправившись с ужином, свободные от вахты, вернулись в кубрик. Кто-то встал на спину, кто-то продолжил забивать козла. Виктор предпочёл первое. А что? Они имели на это право. За короткую стоянку судно было даже покрашено, приданными им водолазами срочниками. А краску они сберегали специально для этой цели. Они ведь обязаны были вернуться на щите, а флот с петровских времён славился традицией делать всё не только надёжно, но и красиво. Утром откроется, ставший ему, бывшему москвичу, таким родным берег.

* * *

В год его свадьбы они с другом Вовочкой, работая подмастерьями - помощниками мастера сдали экзамены, на заочное отделение текстильного техникума. Приготовившись к восхождению на Голгофу, с удивлением увидели бывшего завуча своей школы - Сергея Васильевича, ставшего теперь директором филиала учебного заведения, в который они и пришли. Фронтовик и орденоносец искренне был рад появлению уже знакомых абитуриентов и, напутствуя обещанием поддержки, проводил до дверей класса, скрывающих коварных экзаменаторов. Взяв билеты, сели за один стол и внимательно прочитав, так же дружно прошли обратно. Возвращая билеты, не совсем вразумительно пробормотав, что сегодня, наверное, не в форме, обещали придти на следующий год. Было стыдно перед Сергеем Васильевичем. Группа поддержки, из пары незнакомых преподавателей ожидавшая положительных результатов сразу за дверью, удивлённо встретила так быстро управившихся гениев. Стало ещё более стыдно, что пожилые люди переживают за поступающих больше них самих. Узнав у двоечников причину позорного возвращения, провели в свободную аудиторию и одна из сердобольных женщин, оказавшаяся учителем математики, быстро накатала ответы на, не интересующие их, но доставшиеся вопросы. Набравшись смелости, вернулись к восседавшей комиссии и, нагло уверяя, что вспомнили всё, чему учила школа, отспорили свои же билеты. Переписав шпаргалку на чистый лист, Виктор бодро отбарабанил, успевшее запомниться при списывании. Вовочка же немного замешкался и, чувствуя его возрастающую, по мере ответа, неуверенность, прекрасно зная для чего, они выходили, желая вытянуть из него на свет, для очистки совести, хоть какие то знания, женщина экзаменатор спросила, - что он ещё знает из математики? На что, Вовочка туманно заметил

- Выслушивая все мои знания этой науки, Вы потеряете много времени.

- Ну, тогда назовите формулу площади круга.

Вспотевший, от допроса с пристрастием, Вовочка рубанул

- Два - пи - эр.

- Уже тепло.

И твёрдо знающий о круге две формулы, выдал,

- Растерялся, пи - эр - квадрат.

Оба облегчённо вздохнули.

* * *

Без четверти ноль, не дожидаясь пока его, придут будить, поднялся в ходовую сам.

- А я уже хотел Дмитричу постучать, попросить его сходить за тобой - обрадовался наконец-то наступившей смене, Саня. Радист находился сразу за переборкой, и на ходу покидал радиорубку только для посещения гальюна, как он умудрялся отдыхать, на не имеющем в штате второго радиооператора судне, на полутора квадратных, свободных от аппаратуры, метрах было загадкой. Для сообщения с ним, было вырезано небольшое, всегда закрытое фанерой, чтобы блик света, падавший из него, не мешал наблюдению за обстановкой, окошко, - Что-то Макарыч не пришёл проконтролировать смену вахты.

- Может, подойдёт ещё, а куда наше сопровождение заспешило? - имея в виду уже еле мерцающий впереди огонёк.

- Погода наладилась, ходу остаётся немного, видно ему разрешили.

- Вообще-то не стоит, после долгого отсутствия, моряку неожиданно возвращаться, надо дать жене время вытряхнуть из-под подушки чужие окурки, мне кажется, есть вещи, которые не надо знать наверняка.

- А мне кажется, что есть вещи, которые нужно делать самому. Даже при наличии здорового коллектива. Закурив, Саня продолжил,

- Вить, ты старше на шесть лет, тебе уже двадцать шесть, ты только не смейся, знаешь же, я только с тобой могу говорить в открытую...

- Да, что ты тянешь Саш, и ты знаешь, что ты то уж можешь говорить откровенно. Так, что случилось?

- Ничего не случилось, тут другое. Скоро мне двадцать один, а я ещё не разу не влюблялся, нет, ты знаешь, сам, женщины у меня есть, но влюбиться у меня не получается, так чтобы как пишут или в кино, чтобы дышать без неё не мог. Так задумаешься, и это прямо пугает меня, может я и не смогу так никогда, может патология такая, может я инфантильный какой? Ты в моём возрасте уже женился, тогда и у меня бы через год мог бы быть ребёнок. Вдруг так и останусь один, буду любить только родителей и сестру, но это, наверное, совсем другое.

- Конечно это другое, но чего ты боишься? Радуйся. Встретишь ты свою единственную. Ещё наплачешься. Ты просто не по возрасту рассудительный. Кстати как твои родители?

- Сейчас в посёлок переехали, под Кемерово, мать давно хотела в своём доме жить, отец бригадиром грузчиков работает, он ростом такой же, два - пять, только мужик уже заматеревший, две шпалы на плече таскает, - Саня хохотнул, - Вспомнил один случай. Мы тогда ещё в Кемерово жили, отец ждёт мать с работы, поглядывает в окно - видит, идёт. А у него, даже чисто выбритого, щетина аж в синеву отдаёт, ну думает - напугаю. Прошёл в коридор, открыл замок и слушает. Каблучки простучали по лестнице и становились у нашей двери. Значит, мать ключ уже достаёт. Он резко дверь распахивает и во всю глотку, - Гха - ав, - на площадке лежит без сознания почтальонша, в руке телеграмма, из-под юбки лужа растекается. Совпадение. Когда она заявление в суд написала, не смеха было. Еле уговорили.

Виктор представил. Гора мяса и сизая, бандитская рожа, из неожиданно распахнувшейся двери. Есть от чего обмочиться. Смешно.

В рубку вошёл Макарыч. Всё-таки поднялся. Был он неплохим мужиком, но иногда нудным. При покраске, любил стоять за спиной и тыкать пальцем, - вот тут пропуск - подмажь, тут потёк - подбери. А они с Саней и так ревностно относились к делаемой работе, всегда помня, что работают на флоте, подкалывая друг друга, замечая малейшее упущение, - Что же ты, пехота! И чтобы избавиться от старпомовского, сверлящего спину взгляда, Виктор краской сделал на робе надпись - Не стой над душой. Правда, помогло мало.

- Сменились? Я сейчас карту смотрел, пока нас швыряло, мы мало прошли, скоро огни Холмска появятся, определимся точнее.

- Я пошёл, Макарыч?

- Иди Саш, будем в залив заходить, на руль встанешь. Отдыхай.

- Что Вить, скоро дом? Тёть своих помнём. Васильича, жена опять на пирс, с цветами придёт встречать, а сама шлюха - пробы негде ставить, вся деревня знает, я бы, узнав такое, просто застрелил.

Виктора, не ожидавшего таких слов от старпома, они покоробили, ты же сам моряк, и откуда ты знаешь, чем занимается твоя? И как ты поступишь, оказавшись в таком положении - тоже не можешь знать, все мы герои, пока жизнь к палубе не пригнёт, и кто знает, героизм ли это - застрелить? Вспомнил, сказанное кем-то - понять, наполовину простить. Не желая обижать человека, почти вдвое старше себя, ушёл от скользкого разговора.

Не дождавшись ответа, ушёл, вслед за Саней, и старпом. Виктор, взглянув на, пока тлеющий огонёк сбегавшего напарника и компас, запомнил курс. По правому борту показались огни, а огонь впереди исчез. Виктор решил, минут пять, просто глядя в ночь, без помощи компаса, подержать руль прямо, ведь в машине иногда отпускаешь на какое-то время баранку.

* * *

Учёба в техникуме, давалась легко, а в техмеханику и черчение, просто влюбился, охотно помогая и сокурсникам, выполнять их задания, вырисовывая эпюры и вычерчивая сопряжения в диметрии. И только извращённая политэкономия валила его как из дегтяря. Только начав записывать под диктовку преподавателя конспект, в мозгу туманилось, строчка сползала поперёк листа, ручка валилась из рук, а голова падала на стол. И никак не мог понять, почему прибыль капиталиста называется прибавочной стоимостью, а наши завышенные цены, доходом государства. Вопросов, не желая выглядеть, чего-то недопонимающим дураком, не задавал.

Вчера, после вечерней смены, его встретила у проходной Варя:

- Я сегодня рожу.

А ночью, он отвёл её в роддом. Утром, узнав о благополучно прошедших, через полчаса после её поступления, родах, помчался поделиться радостной новостью с другом Вовочкой. Под метр девяносто, стокилограммовый Вовочка, всегда представлявшийся с кем-то знакомясь именно так, услышав радостную весть друга, сразу достал из кухонного шкафа, составленные один в один стаканы и, разъединяя их, как обычно не просто, вытаскивая один из второго, а ещё и надавливая донышком верхнего на край нижнего, один сломал. И, разрезая солёный огурец, ножом раздавил тарелку. Всё как обычно. Стукнули стаканами.

- А я, вчера с девушкой познакомился, бродили до рассвета, спать уже после смены хочу, спрашиваю, - Ты не устала?

- Нет, что ты.

- Тогда возьми меня на ручки.

В этом был он весь. Сбегав на работу, взяли отгулы и на обратном пути заскочили отпроситься с занятий в техникуме. Увидев пару друзей, девчонки ревниво загалдели неженатому Вовочке

- А вчера тебя с девушкой видели.

- С чем, с чем?!

Вконец запутанная сбивчивыми объяснениями, преподаватель, отпустила их, сказав напоследок, - Я так и не поняла, у кого из вас дочь родилась.

А потом они, не зная куда себя деть от избытка энергии, помчались в спортклуб и, взяв байдарку, принесли её на берег, ещё холодной в апреле, речки. И пол дня гребли против течения, горланя песни и, время, от времени прикладываясь к горлышку, прихваченной с собой бутылки дешёвенького Каберне.

* * *

Громко сдвинулась, разделяющая рубку радиста от ходовой, фанера

- Ты куда заруливаешь? На агрессора работаешь? Мы в обратную сторону уже идём, в Японию сбежать хочешь? - насмешливо просипел Дмитрич, - Ну ты молодой, устроишься, пирсы подметать, а я кому, инвалид нужен? - в детстве переболевший полиомиелитом, давшим осложнение, он вынужден был, всю оставшуюся жизнь, волочить за костылями бессильные, тонкие ноги.

Виктор в недоумении покрутил по сторонам головой, должные быть по правому борту огни, оказались слева, и только теперь включив подсветку компаса, переложил руль, изменяя постепенно, чтобы по крену судна никто не догадался о его оплошности, направление движения. Погоняв немного картушку, лёг на прежний курс.

- Ты уж не позорь меня перед парнями Дмитрич.

- Это тебе всего в стакан встанет. Конечно, не буду болтать, мы ведь с тобой полные тёзки Дмитрич. А я чувствую, крен вдруг появился, глянул в люмик, огни убегают, а что случилось-то?

- Захотелось втёмную сыграть. Совсем недолго. А видишь как оно.

- Не экспериментируй больше, сейчас Алексеича кликну, пусть определяется поточнее.

Поднявшийся в рубку штурман, включил на прогрев локатор, спохватившись, выскочил из рубки и, убедившись в отсутствии чего-либо мешающего вращению антенны, вернулся. И сняв резиновую тубу, пощёлкал тумблерами прибора, устанавливая подвижное кольцо дальности, наводя поочерёдно пеленги на угадываемые ориентиры и запоминая их, развернулся к, в две ширины плеч, штурманскому столу и, запыхтел над разложенной, видавшей и лучшие времена, картой.

Отошедший к столу штурман открыл обзору Виктора небольшой, светящийся мягким, зеленоватым светом экран радара. И, оторвав привязанный к картушке компаса взгляд, он с интересом разглядел серо-коричневый, невидимый из-за дальности расстояния и ночи, абрис берега, выхваченный посылаемым антенной импульсом.

- Подложил нам штормяга свинью, не зря опытные моряки говорят, не будем тогда-то, а должны быть. Море - это море. И ни в чём уверенным, когда идёшь в него, быть нельзя. А тут ещё огород этот, картошку выкапывать - неожиданно со злостью закончил Алексеич, - Через час ещё поднимусь, может на другой курс, ложиться будем. Радар выключать не буду, но ты на него особо не отвлекайся. Или тубу поставить?

- Тубу не надо Алексеич, так красивее, интересней и загадочней, а отвлекаться не буду.

И оставшись в одиночестве, слушая тихое и ровное гудение прибора, подумал, что если бы не дрожь корпуса судна и не облака закрывшие звёзды, можно было бы представить себя, летящим в космолёте.

* * *

Выпустив пар, вернули клубу лодку, и зашли к Виктору. Там на него набросилась мама, ставшая бабушкой и, собирая сумку, выговаривала,

- Ты должен уже у Вари быть, роженице в первую очередь организм очищают, знаешь, как после этого есть хочется.

Он не знал.

- Иди, неси, она сейчас, наверное, обижена на тебя.

В роддоме их с Вовочкой дальше окошка приёмной не пустили, и он, написав на подоконнике записку, в которой передавал ей сто килограммов поцелуев, поздравлял, с вновь появившемся на свет, полноправным членом общества развитого социализма и, спрашивал, что можно и нужно есть кормящей маме. И, прочитав ответ, отправились по магазинам.

Взяли для Вари гранатовый сок и пошли в магазин промышленных товаров, где стоя в очереди в отдел, продающий детские коляски с удивлением узнали, что коляску лучше брать рижского производства, а не германского, за которыми гонялась юная половина страны, рискнувшая заиметь наследников и продолжателей рода. У немецких, колёса были съёмными, и, оставляя средство транспортировки малыша даже ненадолго в подъезде, хозяин рисковал в дальнейшем носить ребёнка на руках.

Подождав пока станут в очереди предпоследними, предупредив, что скоро вернутся, пошли смотреть другие отделы. Обошли все и, выбрав, как сообщал потенциальным покупателям яркими, крупными буквами, подвешенный на шпагате клочок обёрточной, серой бумаги, закрытый на учёт, остановились перед ним.

И стали внимательно, с неподдельным интересом, разглядывать застеклённую, пустую витрину, застеленную той же бумагой. Проходящие было мимо люди, несмотря на заметную издали надпись, становились рядом, и в ожидании появления, не замечая даже отсутствия продавца, под стеклом хоть чего ни будь, тоже начинали изучать прилавок. И разочарованные, так и не явившимся им чудом, или на худой конец факиром, недоумённо и обиженно взглянув на двух застывших идиотов, отходили.

Вдоволь поиздевавшись над снующей толпой, вернулись к нужному отделу.

И покатили бесценное приобретение, предварительно положив в него бутылку сока, ведь по поверью, коляску нельзя возить пустой - плохая примета.

* * *

- Как вахта проходит? Бдишь?

Вошли оба, и старпом, и второй помощник и, не ожидая ответа на риторические вопросы, шагнули один к локатору, второй, к расстеленной на столе карте. И, узнавая кромки берега, желая определить, при повороте, своё место в солнечной системе поточнее, старпом начал диктовать штурману и пеленги ориентиров и дистанции расстояний до них. Виктор вспомнил виденную давно картинку в Крокодиле - бесконечное водное пространство, на плоту двое потерпевших кораблекрушение и, один из них обрадовано показывает на встающий из-за горизонта земной шар, - Земля!

- Через двадцать минут можно поворачивать.

Макарыч оторвался от радара, сдвинул, освобождая для себя место у карты, второго и, убедившись в правильности, нанесённой точки, запомнив ориентиры поворота, вернулся к локатору.

- После поворота, ляжем на рекомендованный курс - наставлял он, - и там Вить будь повнимательней, нас паромы могут обгонять, встречных бояться очень не надо, особенно если видишь только красный бортовой, они будут идти по своей полосе движения. Если красный и зелёный, а над ними один над другим два белых - этот хочет нас на таран брать и, у него морда шире, но если на мачте только один белый, мы ещё посмотрим у кого корпус крепче. Шучу.

- А если бортовой будет зелёным?

- Или он целится нас переехать, или мы его, в зависимости от размеров, но тут ещё надо считать скорость и опасность сближения и как диктует одно из золотых, написанных кровью, правил МППСС - Если имеются сомнения в отношении наличия опасности столкновения, то следует считать, что она существует. Мы будем держаться немного правее, рекомендованного Главным Управлением гидрографии, курса, но в любом случае, увидев любые огни, стучи радисту, он нас поднимет.

- Да в любом случае, при опасном сближении, свяжутся сначала с радистом, нас ведь тоже будут наблюдать в радар, - вмешался, плохо чувствовавший пароход, штурман.

Виктор недолюбливал, во время еды, держащего вилку в левой руке и носившего на мизинце длинный ноготь second mate, а и вообще к таким и, совершенно непьющим людям, относился с недоверием. Как-то раз, на Курилах, оба пьяные, помощники чуть не передрались, отбирая, при швартовке друг у друга, штурвал. И они уже были готовы, проскочив пирс и, вовремя не сбросив скорость, отработав назад, выброситься на камни, если бы не опытный водолаз-инструктор, прогнавший обоих с мостика и, взявший управление на себя. Макарыч конечно управлял судном хорошо, но в тот раз, он был просто никакой.

- Не лезь в то, что я говорю, не расслабляй мне матроса и, ты Вить не слушай его, вдруг там у других и радара-то нет или как у нас, один матрос на руле, или мало ли, что ещё. Он поэтому и второй до сих пор, - не смущаясь присутствием Алексеича, ответил на вмешательство чиф, - позапрошлый год окантовщик утопил, который с БМРТ экипаж на берег возил, белым днём, при ясной погоде, трезвый. Хорошо не погиб никто, болонка на руках у рыбаков сидела - больше всех испугалась, заикой, наверное, сделалась. И всё это время, продолжая глядеть на экран, добавил, уже для Виктора

- По пять градусов перекладывай руль влево и выходи на триста пятнадцать.

- Есть понемногу влево, выходить на триста пятнадцать, - сначала его удивляло и возмущало требование репетовать команду, ведь он стоит рядом и не может не услышать её, но потом ему объяснили, что может, он не расслышал, отвлёкся, неправильно понял, умер стоя, в конце концов, продолжая держаться за штурвал, а судно выполняет манёвр и, не известно какими могут быть последствия этого манёвра и он признал справедливость этого требования.

Виктор, глядя на аксиометр, показывающий, на сколько градусов и на какой борт перекладывается руль, и на компас, вышел на заданный курс.

- На курсе триста пятнадцать.

- Добро, - так же, удостоверяя, что услышал его, отозвался Макарыч и снова начал диктовать штурману названия приметных мысов и цифры, означающие их новое местоположение на сетке параллелей и меридиан иностранца Меркатора.

Судоводители ещё раз определились, и старпом отпустил Алексеича.

- Тебе до смены час остался, выдерживай курс, а особенно, не вздумай влево уходить, а то выскочим на встречную полосу, уворачиваться замучаемся. Про огни помни. Через час подойду.

* * *

К вечеру они с Вовочкой всё же надрались. Отправив друга домой, сам пошёл к любимому своему дядьке, старшему брату матери - замечательному рассказчику, художнику, декламатору стихов, знавшим их много и, читающим не с подвыванием, а так, как чувствовал их и Виктор. И, как-то пришёл к нему, восторженно потрясая свежим журналом "Юности", - Читал? - в ней тогда напечатали "Балладу о прокуренном вагоне", - Читал.

Он умел не только очень красиво есть, сразу возбуждая аппетит, у наблюдавшего процесс, и человеку не любившему, например макароны, хотелось именно макарон, и именно в такой же тарелке, и так же красиво держать вилку, но и очень красиво чистить картошку. Он кружил по комнате коммуналки, пересказывая, лежавшей на диване, подставившей под поднятую голову руку, и внимательно слушавшей тёте Лиле - своей жене, воспоминания Катаева о том, как дворники побили пьяного Есенина и, о том, как они несколько раз провожали того, надумавшего съездить, наконец, к матери, в Рязань, на вокзал, но так и не севшего в поезд, потому что, в ожидании последнего застревали в буфете. И, из-под узкого лезвия перочинного ножа, стекала, чуть ли не прозрачная, почти до пола, изредка сбрасываемая в ведро, картофельная очистка. Вообще ко всему, чтобы ни делал дядька, подходили только слова "очень красиво".

Ещё он давал лизнуть трёхлетнему Виктору, с тоненькой кисточки медовую акварель и, та действительно имела вкус и запах мёда.

И сидел он, выкинувший в конце войны, будучи старшим лейтенантом, в окно особиста, тоже наверняка красиво, оставаясь человеком и там. И дружил с красивыми и умными, не уронившими звания Человека, составлявшими поистине золотой генофонд России, попавшими на эту наковальню, людьми. И даже падая замертво пьяным, оставался Человеком. Художником. Поэтом. Романтиком.

И, на их с Варей свадьбу, выпустил и принёс стенгазету, и в ней были собранные и вырезанные им фотографии, начиная с их младенческого возраста и по си дни, со сделанными под ними подписями, объясняющими, к какому событию относится каждая.

Обрадованный появлением на свет внучатой племянницы, достал из холодильника ополовиненную бутылку водки, а, выпив с Виктором по стопке, произнёс,

- А я, Вить не знаю, как письмо Вовке начать, что напишу, знаю, а вот первые слова....

Вовка, его сын, сейчас служил срочную. Был он невысоким и коренастым и, тонкой и, как считали ранимой души человеком, любившим бардовскую песню и хорошо игравшим на гитаре.

Провожала его в армию, совсем тоненькая, такая же маленькая, хрупкая девушка Леночка. Назвать её Леной, просто язык не поворачивался.

- Леночка замуж выходит, боимся как бы он с собой, что не сделал.

Выпили ещё по одной и, не закусывая, закурив, дядька продолжил,

- Во время войны, после краткосрочных курсов, младшим лейтенантом, попал я на фронт. Седой полковник, командир танковой бригады, выстроил нас, ещё всех в жёлтом пуху, лейтенантов и, подводя каждого к отдельному танку, представлял экипажу и назначал его командиром. Сейчас вам трудно понять, какие испытывали чувства, мы - рвущиеся на фронт пацаны, став командирами боевых машин. Ещё не познавшие женщину, мы вместо этого, полюбили свои Т-34. Я просто жил в нём, не отходя от него далеко, я мыл его и выковыривал из гусеничных траков, щепкой, застрявшую в них землю и сказать, что я вылизывал его - сказать мало. Тревога. В бой. Я занял своё место. И меня за шиворот выкидывают из машины. Я вырывался и плакал, я кусался и пускал сопли, хватался за броню и заходился в крике, что это мой танк. На мою истерику даже не обращали внимания, а стоявший до этого рядом седой полковник, похлопал меня по плечу и сказал, - Ещё успеешь сынок, - и занял моё место. И ушёл в бой. Это был его танк. У него самого, командира целой бригады, просто не находилось времени командовать отдельным экипажем. И не все, ушедшие в бой машины, вернулись. Не вернулся и мой танк. Таким был мой первый бой.

Вот об этом я и хочу написать Вовке, о том, что его первый бой с жизнью оказался именно таким, каким оказался, и что кажется, будто кончилась жизнь, но надо выжить и выстоять и стать только сильнее, о том, что "...она казалась гибкой - оказалась просто шаткой ". Ну, ещё по одной?

* * *

Находящаяся прямо напротив иллюминатора ходовой, дверь тамбура кубрика выплюнула, меняющего его Бориса. Слышно было, как хлопнула дверь и надстройки, выпуская старпома.

- Курс? - спросил, войдя Макарыч, и сразу прошёл к локатору, одновременно пропуская входящую смену Виктора. Виктор доложил. Оглядев охватываемое радаром пространство, видимо удовлетворённый, подошёл к карте и нанёс счислимое место.

- Меняйтесь, - и прочёл Борису те же наставления, - внимательно наблюдать и строго держаться курса, что и Виктору. Сменившись, Виктор чуть передвинулся, и, встав рядом с Макарычем, попросил показать, где они сейчас находятся.

- Торопишься? - тыча в карту пальцем, спросил он, - в обед жена будет на стол тарелки метать. А знаешь, как показывают своё место молодой штурман, старпом и капитан?

Виктор пожал плечами.

- Штурман - остро отточенным карандашом, старпом - пальцем, а капитан кладёт на карту любого масштаба ладонь.

- А наш Алексеич? Он штурман, но не молодой.

- А наш Алексеич, пожимает плечами и говорит, - А х... его знает?

Виктор вышел на палубу и посмотрел вверх. Погода окончательно решила изменить своё настроение. Кое-где начали проглядывать звёзды.

Стараясь не греметь задрайками, прикрывая дверь и, не топать сапогами по трапу, добрался до койки.

- Сколько ещё? - прошипел, свесившись со своей, Саня.

- К обеду должны привязаться, - поняв вопрос, ответил Виктор.

- Хорошо бы сразу деньги выдали, что в деревне без денег делать? Я тогда вообще себя голым чувствую. Кажется, идёшь по улице, и все косятся - вот идёт с пустыми карманами, и куда прётся? В посёлке привыкли, что я всегда вино беру, а раз хлеб опоздали на пароход привезти, и меня кэп послал купить пятнадцать булок, так, так мне стыдно было. А трусья так вообще.

- Куплю я тебе трусы, отозвался с соседней шконки моторист. Оказывается, мало кто спал, в ожидании близкого уже подхода к дому.

Начинающийся день встретил, показавшимся солнцем, и морем, больше напоминающим зеркало утреннего озера, и открывшимися с левого борта, знакомыми сопками, и проходил в привычных трудах, только с более частыми перекурами.

Выбрасывали накопившийся хлам, мыли кубрики, а регенерацией, щётками, покрытые солью борта, выбивали, вынеся на палубу, матрацы и одеяла, драили рынду и медь телеграфа, переговорных труб и обода штурвалов. Обычная большая приборка.

Но всё же и не совсем обычная. Настроение приподнятое, взаимные подколки без раздражения, а на участившиеся перекуры, собирались вместе, усаживаясь, то на водолазные корзины, со свёрнутыми в них шлангами, и закрытые чехлами, то на хозящик, то на кап машинного отделения. Старпом, отпустив Саню заниматься с остальными приборкой и, заменив его штурманом, смотрел на это сквозь пальцы, зная, что парни и сами не хотят ударить в грязь лицом, появившись в зачуханом виде, и сделают всё как надо.

- А я, две шашки тротила выменял на сигареты у бойцов, и детонаторы к ним, - закуривая, сказал Борис.

- Зачем?

- Весной велит матуха навоз по огороду разбросать, а он же слежавшийся, я и суну шашку под него.

- А я слышал случай, один так корову забивал. Привязал к рогам и рванул. Копыта на холодец конечно остались.

- Да это анекдот. Я вот случай знаю - правда, был. Свозили на поле удобрения, и временно складывали прямо в мешках. Расходовали меньше, чем получали, и так и накапливалось не один год, потом приспичило вывезти, а мешки слежались и, чтобы не мучаться решили маленьким взрывом, чуть подорвав, расшевелить. Деревня недалеко стояла - сдуло. Селитра. Детонации только и не хватало.

- Я, - поддержал зашедший о взрывах, ассоциирующийся с оружием, разговор Саня, - пришёл к товарищу, кучностью боя, у ружья похвастать. Он своё вынес, сели у него на крыльце, а куда стрелять? Не по курям же. Ага, во дворе гальюн стоит, а на двери сердечко выпилено, как по заказу - только кучность и проверять, у кого лучше. Пересчитаем потом в двери дырки от дроби, которая мимо сердечка прошла, и всё очень наглядно выйдет. Он прицелился, и пальнул. Открывается дверь, вываливается его отец, и со спущенными штанами, не поднимаясь с четверенек, прорысил прятаться в капусту.

- А если бы он стоя оправлялся?

Пройдя боновые ворота, и узкую горловину залива, повернули к предназначавшемуся для них пирсу. С берега загремел " Маршем славянки ", оркестр. Встречающая кучка жён, друзей и родственников, пестрела приготовленными букетами. Ожидающее победного рапорта начальство, стояло чуть впереди и держало вымпелы, грамоты и поднос с молочным, покрытым корочкой, поросёнком.

Судно развернулось кормой к пирсу, и Виктор встал у шпиля, готовый по команде, отдать ленточный стопор, удерживающий якорь-цепь. Саня, затребованный старпомом, был у руля на верхнем мостике, на юте у швартовов стояли водолазы.

- Отдать якорь.

Загремела, ускользая в клюз цепь.

- Задержи.

- Трави внатяг.

- Переводи "на вира".

- Подбирай.

- Стоп. Накладывай стопора. Машина - отбой.

Поступившие последними команды, означали, что они уже привязались к соскучившемуся по ним пирсу.

Выждав немного, Виктор поднялся к Сане. Вместе, облокотившись на леера, закурили. Старпом рапортовал, экипаж целовал встречающих их женщин.

* * *

Уложив в коляску дочь, они с Варей брали в магазине бутылку Ркацетели, большой кулёк шоколадных конфет и шли, гуляя, на какую ни будь лесную поляну. Расстелив для дочери покрывало, подставляли её тельце тёплым лучам и лесному, пряному воздуху, прихлёбывали из бумажных стаканчиков тёплое вино и мечтали об ожидающем их, таком уже близком - ну только руку протянуть, прекрасном будущем.

Через год они развелись. Виктор, следуя пословице - глаза не видят душа, не болит, взял билет на поезд Москва - Владивосток.

* * *

Душа продолжала болеть. И сейчас, глядя на радующихся и уже забывших о их с Саней существовании - а ведь только что, они были одной семьёй, людей, испытывал перед ними, какое то неудобство, может за то, что не может в полной мере, разделить с ними такую же радость встречи? И ещё какое-то неясное чувство то ли горечи, то ли досады, будто кто-то, в чём-то его обманул. И зачем надо было так рваться домой? К кому?

И где он - его дом?