"Под небом голубым

Есть город золотой..." Б.Г.

Жили-были мальчик и девочка. Только мальчик родился на десять лет раньше девочки и совсем в другом месте. Мальчик в Подмосковье, а девочка в посёлке Глубокое, что в северном Казахстане. И до поры они никак не могли встретиться, да что там встретиться, они и не подозревали о существовании друг друга. Но это только до поры. Ну да ведь это сказка.

И так они жили-были, не тужили. И каждый из них шёл своей дорогой. У мальчика был свой путь, в котором были и взлёты и падения, и снова взлёты, и снова падения.... Беспокойный был мальчик. Непоседливый.

У девочки свой. Более ровный. Впрочем, как и должно быть у девочки.

И когда мальчику исполнилось тридцать три, знаменательный возраст для каждого мальчика, и у него была уже дочь одиннадцати лет, и сын, которому исполнился ровно год, к нему явился волшебник, и выписал командировочное предписание, - Езжай, мол туда, сам не знаю куда, в тридевятое царство, тридесятое государство, и найди то - ты сам ещё не знаешь чего. Но не мне принеси это, а для себя найди.

И мальчик поехал. Ну разве можно отказать волшебнику?

В это же время и к девочке явилась фея, и сказала ей примерно то же самое. А у девочки был муж. Только детей у неё пока не было, хотя она и старалась, чтобы были. Очень старалась..., до слёз..., хотя бы один. Или одна...

И девочка тоже не отказалась от командировки, в которую её посылала фея, да и не хотела отказываться. Зачем? И поехала навстречу ... - чему? Может быть своему счастью, а может и наоборот.

Никто не может знать наперёд, навстречу чему он движется, да и потом, иногда бывает трудно понать - то, что только что происходило с тобой, был ли это миг счастья, который уже никогда не повторится, или ни с чем не сравнимое горе. Горе, которое всю остальную жизнь будет саднить незаживающей ранкой. Горе, именно от того, что миг этот не повторится. И ты будешь знать это наверное. И продолжать жить с этим знанием. А ранка будет продолжать саднить, становиться иногда полузабытой грустью, иногда вспыхивать ослепляющей болью - что поступи ты тогда чуть-чуть, совсем чуть-чуть по-другому, жизнь сейчас, не казалась бы иногда такой бессмысленной, а иногда и постылой. И с этим сомнением, ты тоже будешь продолжать жить. А как же иначе?

Ведь часто случается так - "не допел, не дожил, не долюбил...".

* * *

Застеклённые, двустворчатые двери столовой распахнулись внутрь, и в них втекал шумный поток. Поток, отдельной каплей которого - была девушка. Поток, потому что их было много. Шумный, потому что все они были молоды и красивы, и было лето, и они радовались своей молодости и красоте, и тому, что самое лучшее у них, ещё впереди. И что занятия, в этой гостинице ЦК ВЦСПС, на которые они приехали со всего Союза Советских для повышения квалификации, длятся всего полдня, а остальное время, можно было использовать по своему усмотрению, и поэтому фактически, курсы стали для всех, просто дополнительным отпуском.

Поток волной прибоя вливался в лагуну-столовую, и нёс в себе жемчужину украденную у моря-мира, из дома-раковины, которые остались за стенами гостиницы. Жемчужина была загорелой, стройной, с весёлыми, тёмными глазами и улыбчивым ртом.

Кирилл застыл с поднятой вилкой, отложил её, упёр кулаки в подбородок.

-Ты чего?

Кирилл мотнул головой, - Вон..., видишь?

Саня оглянулся. Волна приняла очертание ручья, русло которого текло вдоль окон раздачи, и, достигнув цели-кассы, распадалось на отдельные, сверкающие весельем, брызги.

-Ну и что? - Саня не видел, а Кириллу некогда было ему объяснять - течение уже донесло жемчужину до кассы. Он встал, пошёл против распадавшегося течения. Ему надо было погрузить руку в этот поток. Достать из него редкую жемчужину. Обязательно надо. Иначе жизнь насмарку.

Девушка расплатилась и, держа поднос в руках, повернулась лицом к нему. Смотрела в него. Кирилл протянул руки, она отдала поднос. Он разглядел свободный столик, прошёл к нему, выставил её тарелки, усадил драгоценную жемчужину, и пошёл относить поднос. Когда вернулся и сел напротив, девушка сидела всё так же. Даже не попытавшись взять вилку и приступить к еде. Они сидели, смотрели друг на друга. Молчали. Говорили, не произнося слов.

-Ты как жила без меня?

-Плохо. Всё было не так. Но я ждала тебя. А ты как был без меня?

-Я ждал тебя.

К их столику подошёл Саня. Не оглянулись на него. Может, не заметили.

-Ну вы ребята даёте.

Не услышали. Между ними ещё ничего не произошло. И всё уже было. Им не надо было спрашивать согласия друг друга. Они знали ответ. Им не надо было говорить вслух друг другу ненужных слов. Их мысли кричали. И они только хотели, чтобы окружающие не услышали этот крик. А впрочем, им ни до кого не было дела.

Они стояли возле двери её номера.

-Мы с девчонками сейчас на речку собирались. Пойдём?

-Сане скажу только. Ну, он в столовой со мной был.

-Да? Я не видела.... Ко мне недавно муж приезжал..., я в Казахстане живу.

Мимо них в номер входили девушки. Улыбаясь, оглядывались на них.

-Сколько вас тут?

-В номере? Это блок. Из двух комнат. Мы две недели здесь. Осталось ещё две.

-А мы сегодня приехали. Будем здесь три недели.

-Где ты задержался?

-К маме заезжал. Мы с Саней с Дальнего Востока. Поселили нас в одном номере. На двоих. Но родился я, недалеко отсюда. Час на электричке.

-Нет. Вообще.

-Жил.... Или не жил? Может, меня просто не было?

-Две недели осталось. Мало.

-Мало.

-Ничто.

-Да.

-Меня Лариса зовут.

-Меня Кирилл...

Она заплакала.

-Почему ты так долго шёл? Не искал? Ты не мог не знать, что я где-то есть. А я..., зачем-то замуж вышла...

-И я..., зачем...

Вселенная обещала взорваться. Или быть проглоченной блуждающей чёрной дырой. Если такие бывают. А сказка, закончиться не так.

-Меня просто не было. Теперь я есть. Теперь я знаю, что я есть. И ты.

Песок пляжа был крупным и некрасивым, противоположный берег зарос кустарником и переплывать на него не хотелось, зато сама речка, шире, чем в том месте, где протекала она же, когда несла свои мутные воды через город, в котором родился и вырос Кирилл. И от того, что река ему показалась незнакомой, не родной какой-то, не той, какой он привык её видеть, и на пляжах которой проходило его детство, купаться не хотелось. Окунуться пару раз - куда ни шло, а купаться в полную силу, с тем же удовольствием, с которым барахтались в ней и другие - нет. Поэтому, в ответ на предложение Сани, внимательно следившим за временем, объявившим, что оно приближается к двум - времени, когда начинали продавать спиртное, и надо бросить жребий кому снова идти в город за "сухариком" - возвращаться через душный луг, сшибающим с ног пряными запахами разнотравья, под палящим солнцем, подниматься извилистыми переулками окраины, идти раскалённым городом, стоять в длиннющей очереди зажатым жаркими телами, а потом снова нести "сухарик" на пляж, никому не хотелось - Кирилл посмотрел на Ларису, - Пойдём?

-Пойдём, - сказано это было очень спокойно, как само собой разумеющееся, ведь не существовало для них ничего изнурительнее, чем разлука на час. Ведь шестьдесят минут в часе. Три тысячи шестьсот секунд. А мгновенья и счёту уже не поддавались, и каждое из них не вместе - нет, невозможно такое, и начала одеваться.

-Вы недолго! - был наказ провожающих.

-Одна нога здесь другая там, - обещали они.

Очередь была бесконечной. Кто-то был трезвый. От кого-то несло перегаром. На жаре перегар усиливался, становился облаком ауры, накрывающим не только источавшего его, но и стоящих рядом. Кирилл отвёл Ларису в тень тополя, посадил, на с замысловатыми изгибами, чугунную решётку, огораживающую палисадник - так, чтобы он мог видеть её, и она могла видеть его, и шагнул в перегар. В мат. В папиросный дым. В тесноту горячих тел. Очередь время от времени выплёвывала отоваривавшегося счастливчика, перетаптывалась, продвигаясь на полступни, и вдруг зашевелилась интенсивней. Но продвижения вперёд не было, наоборот, толчки волной шли от её конца, иногда раздавались злые окрики,

-Куда ты прёшь шалава?

-Куда надо пру...

-Куда...?

-У меня там муж стоит, - последнее было сказано где-то близко и голосом Ларисы. Кирилл оглянулся, вытянул руку, Лариса протянула ему свою. Через трёх, стоящих сзади мужиков, через их недовольное шипение, выдернул Ларису к себе. Другой рукой достал платок, промокнул её лицо. Стояли, держась за руки. Сказка. Они были в сказке. Не думали, не хотели думать о том, что будет через две недели.

С сумкой набитой "Ркацетели" шли, не шли - плыли, к гостинице. Сон. Дивный. Чудный. Сон. И всё как во сне. Встреча. И движение вокруг. И их движения. И гостиница не приближается. И всё кажется нескончаемым. Обман. Время несётся вскачь. Только они пока не видели этого.

Дошли. Сумка в угол. Душ. Просторный. Был бы тесный, сошёл бы и такой. Встали под его струи. В джинсах. В майках. Смотрели на лица друг друга. Бежит по ним вода. Кирилл поцеловал её. В первый раз. Или она его? Не понять. Сорвались. Целовали друг друга неистово. Взахлёб. Всё, что попадалось под губы - глаза, рот, нос, шея, майка. Всё. Руки стали такими же чувствительными, как и губы. Ими тоже целовали. Мало. Их всего по две. Мало. Джинсы на кафель. Целовали бёдрами. Их тоже всего по двое. Ничто. Они же так давно не виделись.... Никогда!

Барабанил в дверь Саня, - Вы что? Озверели? Вечер уже. Мы вас там ждём-ждём - нету!

Кирилл поднялся, пошёл открывать. Оглянулся на Ларису. Она натягивала одеяло до подбородка. Гостиничная койка. Узкая. Странно. Секунду назад она не казалась такой.

Саня ворвался. Ураган. За ним - подруга Ларисы. Леночка. Тоже ураган, только смешливый. Кирилл не обращал внимания - Саня всегда такой, сейчас остынет.

-Ну вы ребята даёте.

-Вон вино. В сумке.

-Вижу. Теперь уж водка нужна, вечером-то.

-Ну сходим. Сходим Лор?

-Сходим.

-Нет. Ну вас. Мы сейчас раздавим один, и с Леночкой сами сходим, а вы тут лучше стол накрывайте. И это-то вам доверить опасно - займётесь чёрте чем, без закуски останемся.

-Да мы вроде не чёрте чем занимались. Мы просто забыли, что вы там ждёте. Так Лор?

-Так. Не чёрте чем, - Лариса говорила очень серьёзно, устраиваясь на койке сидя, удерживая подбородком одеяло, руками заправляя его под спину, прижимаясь к стене, - Нет, об этом "чёрте чем" не скажешь. Просто забыли. Мы бы пришли, если бы не забыли.

-Да понятно-понятно, - Саня разливал в стаканы вино, - Вот и выпьем за более тесное сотрудничество между регионами. Так Леночка?

-За очень тесное. И чем теснее - тем лучше! - Леночка веселилась, Саня нашёл и отклик, и поддержку в её лице.

Скатерть самобранка - расстеленная газета. Открывали рыбные консервы. Стол получался красивым, сказочным. Наливалась в стаканы, никто не везёт в командировку рюмки и фужеры, водка. Немного. Им не нужен был алкогольный дурман. Во всяком случае, им двоим. Хватало своего. Заедалась листьями укропа и петрушки. Вкусно - просто сказка.

Командовал застольем Саня. Наливал. Говорил тосты. За дам. За партию, - А я знаю, кто в правительстве дурак, - выпивал, - Рональд Рейган, - снова наливал, - А я знаю, на кого вы подумали, - опрокидывал следующую, - На Билла Клинтона. Снова за дам. Леночка вовсю поддерживала его.

Кирилл и Лариса прижимались плечами друг к другу. Чинно. Ведь всё теперь впереди. Самое лучшее. Всё ещё впереди. Вся жизнь. Или хотя бы эта ночь. Уж про эту-то ночь они знали точно. Поэтому ничего и не боялись. Пусть утром рухнет мир. Они вообще забыли о том, что он существует где-то. Но эта-то ночь, их. Даже сейчас, в этой комнате, они были одни. И эта ночь - их...

-Я пропахла твоей любовью. Я вся пропахла твоей любовью, вылитой в меня. Наш номер, наша комната, нет - наш дом, пропах ей. Пусть. Я хочу пахнуть твоей любовью.

И ураганом понеслись их две недели счастья. И бродя по клязьминским пляжам и местным кафешкам, уезжая на экскурсии, сидя на занятиях или обедая в столовой, в той, где в первый раз увидели друг друга, мечтали только о том, как бы поскорее вернуться в гостиницу, закрыться в номере, который навсегда останется в их памяти, как Их Дом, быть наконец-то вдвоём, и очень жалели, что время от времени, вынуждены были покидать его, этот Их Дом. И глядя, через занавешивавшие струи душа, на её стройное, загорелое тело, оно и в эту жару оставалось отчего-то всегда прохладным, на две узкие, белые полоски на этом теле, на сбегающие по нему потоки воды, он не верил себе в то, что только что происходило. И понимая, что самое ценное, что есть у человека - это время, отпущенное ему, и что теперь, совсем уже скоро, наступит миг расставанья, они возвращались на узкое, гостиничное ложе. И насколько она была спокойна и уравновешенна, почти флегматична - в своих движениях, поступках, речи, настолько же становилась необузданной и ненасытной богиней в любви. И повторяясь, всё для них, происходило в первый раз. И Змий протягивал им, сорванный с древа Познания, запретный, но всё же созданный Богом, сладкий Плод. И Мир, за окнами замирал. И только Время, сначала останавливаясь, а затем, навёрстывая своё, неслось вскачь. И некому было перевернуть песочные часы. Они не проклинали Бога, за то, что отпустил им так мало, а благодарили, что он вообще подарил им его.

И когда, с удивлением и страхом обнаружили, что до её отъезда осталось два дня, они попросили своих сообщников, запереть их снаружи. И сдать ключ.

Перрон. Суета, сутолока отъезжающих. Пролетели одним днём их две недели. Одним мгновеньем. На что надеялись они? Что всё рассосётся каким-то образом само? Инфантильность взрослых людей? Что вообще может в жизни обустроиться само по себе?

Хотелось закричать, - Остановись мгновенье. Или шепнуть. Или тихо заплакать. Лишь бы остановилось. Хотелось, чтобы вновь и вновь повторялись их две недели - встреча, первая ночь, прогулки, до того неспешные, что казалось - они не шли, а плыли, как во сне. Плыли по течению, а может против него. Снова встреча, и снова первая ночь, потому что каждая их ночь становилась для них первой.

И так без конца.... Сон. Дивный сон.

-Хочешь..., я не поеду?

-Нет. Не надо..., мы сделаем больно другим. Беззащитным сейчас. Мой сын ..., ему год..., ты знаешь..., он не поймёт. Сейчас не поймёт. Ещё долго не поймёт. Он вырастет, и я ему расскажу. О Нас. И тогда..., и тогда он поймёт.

-Дело в этом

-Да.

-Хочешь..., я приеду к тебе, не к тебе конкретно, а в город, где ты живёшь? Я буду жить в нём, и иногда встречать тебя на улице.

-Нет. Только не так.

-А как? Как тогда?

Он не знал. И впереди больше ничего не было. Лучшего. Не ждало. Не, не, не.... Ни че го.

-Можно, я буду считать его и своим ребёнком

-Да...

-Ты расскажи..., когда вырастет. О Нас...

-Может всё образуется..., - он не знал.

Не знал того, что больше двадцати лет эти две недели будут преследовать его. И её. Не знал, что пройдёт двадцать один год, тридцать дней, восемнадцать часов, и сорок три минуты прежде чем он снова услышит её голос. И всё это время, эта встреча будет жить в нём. И в ней. Не знал, что человек, всё должен решать сам. И тогда, сказка, однажды начавшись, не будет иметь конца.

Мальчику исполнилось пятьдесят четыре, когда девочка позвонила ему. Как раз в день его рожденья. Она помнила.

-Я всё же нашла тебя...

-Мы - нашли друг друга.

-Да.... Я приеду.

-Да...