Он сидит на полу, покрытым мягким ковром. Он догадывается уже, что мир вокруг много больше, чем он может охватить взглядом. Больше чем ограничивающее его, пространство комнаты, ведь тёплое, и такое родное существо, которое часто берёт его на руки, которое пахнет так вкусно, и называет себя мамой, и которое такое же, как и он, только большое, иногда ненадолго исчезает куда-то, а затем появляется вновь. Куда? Откуда?

Ему хорошо. Он чувствует себя. Он есть. Существует. Живёт. Он запрокидывает голову и кричит. Так громко как может. Его крик, ещё одно доказательство ему самому, что он есть. Он познаёт себя. Осознаёт себя. Он слышит себя и смеётся радостно. Он есть! И теперь ему стало просто необходимо показать себя маме. Но она только что вышла. Значит надо самому идти к ней. Только вот он ещё не пробовал, получится ли у него пойти. Он становится на четвереньки. Это ему уже знакомо. Так он уже передвигался. Но сейчас ему хотелось встать на ноги. Как мама. Пойти к ней, как она приходит к нему.

Он отрывает от пола руки. Ему совсем не страшно - он ещё не умеет бояться, просто он ещё не научился удерживать себя в таком положении, и поэтому ноги его немного согнуты в коленях. Он делает шаг. Первый. Неуверенный. Первый в своей, такой ещё недолгой, жизни. И отсчёт времени у него совсем иной. Мгновения растянуты в минуты, минуты ему кажутся часами, и года, ещё долго, будут для него растянуты в вечность. Он не знает ему счёта, для него оно просто - тянется долго.

Устояв, делает ещё шаг, от неожиданного "получается", шлёпается на попку. Плачет. Обидно. Не получилось.

* * *

Вот и шестьдесят. Юбилей. Гости разошлись. Он помог жене перемыть посуду, и она пошла укладываться спать. Он сел в кресло и закурил. Давно мог бы бросить, но не хотел. Ему нравилось держать в пальцах сигарету, не любил курить на ходу, а вот так, не спеша, получая удовольствие от каждой затяжки вкусного табака, нет, не буду бросать, пока не придавит. Да и курю то, сравнительно не много, пачки на два дня хватает.

Шестьдесят. Всё ровно у него в его шестьдесят, радоваться бы: и дети выросли, и у них уже давно своя жизнь, свои семьи, и свои дети. Радоваться бы, - "хороший дом, хорошая жена, что ещё нужно человеку, чтобы встретить старость?".

Шестьдесят. А ещё недавно было сорок. Как вчера. Может от трения твёрдых песчинок о стекло, становится всё больше отверстие, разделяющее сосуды прошедшей уже жизни и той, что осталась? Ведь ещё в сорок, тридцать не как "вчера". И профессия интересная, и для кого-то даже романтичная, ШДП - штурман дальнего плавания, да может и для него тоже, только он тогда не задумывался об этом, просто не хотел никакой другой.

Нравилось работать с картой - в свободное от вахты время, делать корректуру, на вахтах, метаться от локатора к штурманскому столу - нанести место судна, или просчитать манёвр на расхождение с другим. Нравилась ночная темнота ходовой рубки, и таинственное, неяркое свечение приборов, и мягкое, серо-зелёное мерцанье экранов радаров, когда очередной поворот их антенн выхватывает, сначала едва изменения в окружающей судно обстановке. И нравилось в трудные моменты приходить на помощь матросам - повкалывать на свежем, морском воздухе, иногда до того свежем, что под порывами его, трудно бывало устоять на ногах, и нравилось показать им, и свою силу и опыт - "мастерство не пропьёшь", и становится на время такими же, как они.

Ему всегда казалось, что всякая жизнь, похожа на море. Бывают в ней и безветренные, погожие дни, дни, когда она, эта самая жизнь, не замирает, попадая в полосу мёртвого штиля, а просто всё удаётся, всё ладится - и по работе, и в семье, и в любви, когда кажется, что, часто вопреки всему, она удалась. Случаются и ураганы. И тогда она швыряет тебя, как щепку, как сор, который, всего лишь волею случая или чьему-то недосмотру, попал в этот мир, в океан всеобщего существования, и тогда кажется, что ты не гармонируешь с природой, и надо, что-то изменить в себе, или убить себя. И если хочешь жить, и если жить ещё возможно, не предав никого и себя, не предав, прожитой уже жизни, ты продолжаешь грести - что-то меняешь, в ней и себе, но не ломаешься. Гнуться под ураганом, не значит ломаться - невозможно прожить жизнь без компромиссов. И убивая себя не значит ломаться - просто делаешь свой выбор. Такой, чтобы не перечеркнуть прошлое, а значит и будущее - пусть оно тогда не настанет вовсе, чем с воспоминаниями о каком-то миге трусости или предательства. И остановится на настоящем.

И всё же..., и всё же были такие воспоминания, которые помнить не хотелось, за которые сейчас, наедине с собой, было стыдно. И относились-то они к сандально-шароварному детству, и были даже не поступками, а скорее первыми самостоятельными попытками жить и поступать, и всё же..., было стыдно. Не неловко, за себя "тогдашнего", а именно стыдно. И это хорошо. Значит жил и поступал. Невозможно научиться Жить и Поступать, без таких вот огрехов в детстве. Значит научился. Если стыдно.

И было ещё. О чём забывать не хотелось, и если бы вдруг забыл надолго, не совсем, а просто на очень долго, то тогда вспомнив вдруг, посчитал бы это изменой. Себе. Но о чём он и сейчас не мог сказать, верно ли поступил тогда, в том далёком. Щемящем до сих пор. Одно он мог сказать точно - он сожалел, что не поступил тогда по другому, а правильно ли б это было бы или нет, не знал. Не знал и того, что, и кого он тогда предал. Её? Себя? Знал одно, что вернись всё заново.... И неважно, правильно или нет. И неважно, как тогда бы сложилась жизнь. Главное - с ней. Быть. Жить. Дышать.

- Что же делать? Что же нам теперь с этим делать? Мне? - чуть слышный шёпот её губ. И её голова - на его груди. И по движению её губ, по тому, как они задевали его кожу, он чувствовал, как они пересохли, утратили ту мягкость, податливость, влажность готовности целовать и отвечать на его поцелуи. И он понимал, насколько важно для неё то, что она говорила. Понимал, что и для него это важно - и сам задавал не раз этот вопрос себе, и не находил ответа.

- Не знаю. Жить. Жить, как жили. До этого. До нашей встречи.

- Я не смогу.

- Я тоже.

- Я не смогу так же. Как жила. Ты мой мужчина. Я не знала, что мужчина бывает "мой" или "не мой". И считала, что важно - есть ли мужчина в моей жизни или нет, люблю ли его или нет, любит ли он меня или нет. И думала, что люблю. Может и любила, теперь я не знаю, что это было. А может, всё ещё и есть. Я не знаю. Тогда что я испытываю к тебе? И если это не любовь, то что? И мне безразлично как это называть. Мне безразлично любовь ли это, и если нет, то и пусть. Мне всё равно. Мне важно, что ты - мой мужчина. Создан для меня. И оказалось, что бывает и такое. Мне даже не очень важно, создана ли я для тебя. Важно конечно, и хотелось бы, чтобы так и было, но не очень. И если мы расстанемся, я даже не попытаюсь найти другого, похожего, да и в чём похожего? Я даже сама себе объяснить не могу. Просто чувствую - только ты - "мой".

- Я знаю. Потому, что чувствую то же самое. Я всегда считал, что люблю жену, иногда изменял ей, но меня это не задевало, эти измены не оставляли во мне никакого следа, любил я только её. Мне было приятно заботиться о ней. Мне было хорошо с ней. И я думал, что люблю. Теперь я знаю, что даже "очень хорошо" и любовь, не всегда одно и тоже. Любовь, это то, что обрушилось на нас сейчас. И не важно, хорошо ли нам было остаться вместе навсегда, важно то, что друг без друга мы уже не сможем.

Уедешь к мужу ты. Уеду я. И идя по улицам своего города, ещё годы и годы, мне будет грезиться, что вот-вот - и я увижу тебя, и ты будешь идти мне навстречу. И уже никогда я не смогу быть прежним. И знаю, что жена это увидит. Поймёт. Почувствует. И я буду таким же заботливым и внимательным к ней, но я не буду прежним. Она поймёт.

- Но тогда зачем? Зачем мы расстанемся? И будет фальшь. И будет ложь. В каждом слове. В каждом жесте. Каждый день. Каждый миг. Зачем? Будем лгать другим, и предавать себя. Зачем?

- Я не смогу отдать тебе себя всего. Я буду знать, что оставил детей, мне будет всегда казаться, что им не хватает меня. Именно меня, а не какого-то приёмного папы.

- Я знаю. И мне не нужен будешь ты весь. Думай о них. Заботься о них. Это нормально. Не может быть по-другому. Не должно быть.

- Я буду тяготиться мыслью, что предал её, предал десять лет нашей, казалось бы, счастливой, во всяком случае, устоявшейся жизни. Я буду понимать, что для неё не довод - моя любовь, для неё довод - эти десять лет и наши дети, и наверное будет права. Может она всю жизнь будет несчастлива из-за этого. И виноватым буду считать себя я. Даже если это будет не так. Но всё равно я буду считать, что я. И с этим, я не смогу быть счастлив с тобой. И не смогу принести счастья и тебе. Ты всегда будешь чувствовать это, чувствовать, что я думаю о другой женщине, пусть, эта женщина - бывшая жена, пусть это, всего лишь моё прошлое, которое есть в жизни каждого - ты будешь знать, что я думаю о ней, о другой женщине, и значит, она мне не безразлична, её жизнь мне не безразлична, то, как она складывается, мне не безразлично, и это для тебя станет важным, и сама станешь несчастлива. Может у меня гипертрофированное чувство ответственности, не знаю, я считаю, что нормальное - мужчина должен отвечать за свои поступки, но если я оставлю её, для неё это будет предательством, потому что, в таких случаях, для одного из двоих, это всегда, как удар в спину. Лучше бы уж она встретила мужчину. Изменила. Полюбила его. Сказала, что уходит. Или прогнала меня. Хотя..., это сейчас я так думаю. Когда есть ты.

- Хорошо сказал - должен отвечать за свои поступки. Сильно. Сильный мужчина, о решительном поступке. А за этот поступок, за то, как думаешь поступить, ты готов нести ответственность? Ты нести. Но ведь и я тоже. А может эта ноша для меня окажется непосильной? Готов ответить, как будет складываться моя жизнь?

Ну вот. Всё же опять докопался до этого. В который раз. В сотый? В тысячный? В ...? Значит и время вылечивает не от всего. Залечивает, "производит косметический ремонт", и раны уже не рвут тебя постоянной, нестерпимой болью, но не вылечивает совсем. Боль глубоко прячется в тебя, маскируется удовольствиями, сытостью, камуфлируется довольством, удобством ровно катящейся жизни, но при подходящем ей случае ошпаривает тебя памятью. Памятью о так и не совершённом. О таком возможном, но так и не совершённом. Которое, теперь уже не поправишь. Не совершишь.

Господи, дай мне силу и волю, изменить то, что я могу изменить.... Дай мне прожить мою жизнь ещё раз. Снова. И я изменю её. Чтобы уже ни о чём не сожалеть...

* * *

... Он отрывает от пола руки. Делает первый в своей жизни шаг. Спотыкается. Падает. Плачет...

Шестьдесят. И гости разошлись. И было шумно и весело, как и должно быть на празднике, когда собираются близкие друг другу люди. Ведь не так часто, как хотелось бы, они собираются вот так - все вместе. И им есть, что рассказать о себе. И узнать новое о других, о чём не расскажешь по телефону и не напишешь в письме. И были его дети и её. И их общие. Так уж вышло. Правда они никогда и не делали между ними разницы - моё не моё, и дети чувствовали это, и тоже не разделяли ни родителей друг от друга - знали, что такое невозможно, да и ни к чему, ни друг друга - им и так было хорошо. Всем вместе. Их дети не знали, что можно "по другому", не задумывались: любовь ли это к друг другу, или им просто комфортно - вот так, когда вместе. А зачем? Ведь главное, что хорошо. Они была Семья.

Шестьдесят. И пошла уже спать любимая женщина. Его женщина. Правда он не сразу узнал об этом. О том, что именно она - его. Только она. Не сразу встретил. И это его и вина, и беда. А встретил ту, другую, которая уже в прошлом. И в его жизни, и в жизни вообще. Она ушла из неё, сознательно она это сделала, или так сложилось, теперь не узнать, и она уже не расскажет. Тогда не захотела, теперь не сможет.

Шестьдесят. И рано подводить итоги - и здоровье пока ещё не подводит, и жить ещё, чёрт возьми! пока хочется. Не заставлять себя жить, а именно хочется. В полную силу. На все сто. И пока это удаётся. Вот только...

Почему же она всё же ушла? От того, что он разошёлся с ней, или всё равно, так и было бы - просто судьба. Устала жить? В тридцать? Отчего? Не захотела жить без него? Не виноват же он в том, что у неё, от рождения, было больное сердце. Может и останься он с ней, было бы также. Может нет. Но, он обязан был бы, помнить об этом. Считаться с этим. Не валим ли мы на судьбу, последствия своих поступков? И искать первопричину, в сложившейся судьбе, надо в них? В себе? Его жизнь, для него, оказалась дороже её? Чушь. Он тогда просто не думал об этом. Что так окажется - его счастье, и её жизнь. Что на карту, поставлено такое. Обязан был думать? Предвидеть? Невозможно предвидеть всё. Тогда не предвидеть - предусмотреть. Но и это невозможно. Мало ли кого, зацепили мы в своей жизни. Так складывается. И всё же.... Обязан был.

Он никогда не говорил своей женщине, любимой, единственной, что чувствует виноватым себя, за то, что погибла та. Что если всё вернуть, прожить жизнь снова, он не ушёл бы к ней, не оставил бы ту. И пусть бы жизнь казалась в тягость, пусть встретившись и расставшись, они уже не смогли бы жить без ощущения постоянной боли и пустоты, это была бы их боль. Их стылый, необитаемый космос. И только они двое в нём. Разделённые миллионами световых лет. Пусть. Хотя..., как знать? Может, не смогла бы жить так, его женщина? Не смог бы он? Через силу. И всё же....

Лишь бы не чувствовать себя виноватым. Перед той. Если бы он смог всё повторить...

* * *

...Он делает первый шаг. Запинается. Падает. Больно..., плачет. Плачет не от боли - от того, что не вышло. С первого раза.