Иванович Юрий : другие произведения.

Андрогин

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Дарья Чернова не жаловалась на жизнь - жизнь у нее была яркой и насыщенной. Лишь одна нераскрытая тайна, вынесенная из детства, немного портила Дарье настроение. Ведь ее бабушка, умирая, завещала ей некий загадочный артефакт. Да вот только у Дарьи не было повода его опробовать в деле. Но повод случился. Смертельный диагноз врачей не оставил наследнице выбора. К счастью, артефакт сработал, перенеся женщину в загадочный мир летающих островов. Вернее не саму Дарью, а только ее сознание. Все бы ничего, но при переносе сознание женщины оказалось сразу в двух телах - мужском и женском...


   Аннотация: Не каждому суждено подняться на седьмое небо счастья, потом низвергнуться в самую глубокую пропасть отчаяния и безысходности и затем наградить себя смертью, которая дарует жизнь. Одному человеку нашего мира - в этом повезло, он возродился заново. Только вот жизнь эта временами напоминает послесмертие в аду, и не факт, что понравится в дальнейшем. Но жить - надо, да и человек, каким бы он не стал, в кого бы он не превратился, и в какой бы мир не попал, привыкает ко всему.
  

ГЕРМАФРОДИТ (или: Андрогин)

книга первая

ПОВЕРИТЬ В СЕБЯ

   ПРОЛОГ
  
   Тяжёлая, бронебойная стрела вонзилась чуть выше головы затаившегося Ариса, высекая искры из камня, и обдавая лысый затылок каменной крошкой. В тот же миг раздался ликующий вопль лучника:
   - Он там, в гроте!
   И никаких сомнений больше не осталось, что беглеца заметили и сейчас бросятся на него всей стаей. Его поймают. И постараются при этом не убить. Потом будут пытки. Потом жестокая, церемониальная смерть. На иное надеяться глупо. Вряд ли среди ведущих погоню отыщется человек, симпатизирующий Арису Шенгауту. Вряд ли кто его зарежет незаметно для остальных, великодушно даруя тем самым лёгкую смерть. Все кто может помочь, остались в посёлке, уже только этим выразив поддержку беглецу.
   А мучений парень не хотел. Да и кто захочет, будучи в своём уме? Лучше уж самому умереть, да только с собой нет даже кинжала.
   Потому и решился на неожиданный прорыв. А неожиданный потому, что выскочив из грота, помчался совсем не туда, где мог выжить. Скорей он сразу обозначил свой путь к смерти: ринулся к расположенному недалеко пробою. Это шокировало преследователей на краткий момент, и позволило промчаться между скал и приближающейся цепью загонщиков. А там и скорость удалось увеличить, несясь к пропасти и к собственной гибели.
   Только вот дистанция оставалась немаленькой, и хуже всего что шаман, зависший в небе под медленно поднимающимся шаром бачьяна, сразу понял задумку Ариса:
   - Бейте его камнями! - заревел он, словно раненый медведь. - Только, только камнями из пращей!
   И пращники постарались от всей души. Да и меткостью сегодня они могли похвастаться, как никогда. Первый камень попал беглецу в плечо, поведя всё тело в сторону, и заставив споткнуться. Шенгаут упал, но тут же, используя инерцию движения, сумел вскочить и броситься дальше.
   Следующий камень из пращи, повредил ему правую ногу, и он перешёл на ковыляние, сразу в своей медлительности став прекрасной мишенью. Но всё равно шансы осуществить задуманное, у него оставались. Только и следовало преодолеть скачками последний, средней крутизны склон. Но тут уже сразу два камня ударило в спину, вызывая частичный паралич всего тела. Ну и напоследок камень ударил прямо в голову, срывая часть скальпа и лишая сознания.
   Вот тогда уже Арис рухнул как подкошенный, покатившись вперёд, с довольно крутого склона. И наверняка не слышал, как радостно завопили преследователи. Бессознательное тело квыркнулось вниз, и распласталось на небольшом козырьке, шириной в несколько метров. Загонщикам только и оставалось, что аккуратно спуститься, заарканить пленника, связать ему руки и вытащить наверх. Никто не сомневался, что он ещё живой и вполне сгодится для пыток. Да и шаман рядом, легко оживит полумёртвое тело.
   Поэтому вновь большинство удивилось, что распластанное тело вдруг вполне легко поднялось, и стало неуклюже топтаться на месте. Ткнулось окровавленным лицом в скалу, затем пошатнулось пару раз, готовое вновь вот-вот свалиться, а руки стали подниматься, чтобы протереть залитые кровью глаза.
   - Схватите его! - опять загремел голос шамана уже поспешно опускающегося на землю. - Арканами! Быстрей, не то свалится нечаянно вниз!
   Самые ближайшие из преследователей не успели спуститься к козырьку. Да и пропасть пробоя, пронзающая все три парящих уровня, заставляла их действовать с повышенной осторожностью. Но несколько всё-таки успело раскрутить свои арканы, и метнуть их в сторону пошатывающейся фигуры. Увы, за момент до того, повреждённая нога у парня резко подогнулась, не выдержав веса израненного тела. Арис инстинктивно попытался удержаться, сделал два шага вправо, и петли арканов упали на пустое место.
   А дальше беглец упал на камни. Да так неудачно, что под досадующий стон посельчан прокатился последний метр, на какой-то момент замер в шатком равновесии на самом краю, а потом...
   Потом всё-таки рухнул в пропасть.
   Минуты через две на край козырька осторожно приблизились шаман и главный огневик посёлка. Всматриваясь в клубящиеся облака, закрывающие расширяющийся далеко к низу пробой, они не прекращали разговор:
   - Улизнул гад! - кипятился шаман, - Но я его и оттуда достану! Принесу его голову этой сучке, а потом заставлю её жрать его кишки!
   Огневик рассуждал с меланхолией, ко всему равнодушного мизантропа:
   - Вряд ли ты отыщешь тело в гигантских манграх. Да и зверушки тамошние тебя ждать не станут, сожрут останки твоего обидчика и не подавятся. Если сам к ним на обед не попадёшь раньше времени... И так ли обязательно издеваться отныне над молодой женой?
   - Ладно, её я может и прощу... Но уж кости этого ублюдка я должен скормить сольерам!
   - Не пори глупостей и не забывай про вольных охотников с Первого. Они ради развлечения тебя пристрелят или твоего бачьяна, и получится, что этот щенок отомстит после своей смерти.
   - Зато на Втором никого не видно, - тщательно всматривался шаман в показавшийся среди облака край низлежащего уровня. - И если я проскочу вниз...
   - Ради костей погибшего придурка? И с риском не догнать нас? Ну, знаешь ли!..
   После чего огневик отстранился от края, и двинулся по склону вверх. Шаман ещё покривился с досадой, прорычал забористое проклятие, плюнул вниз, и тоже поплёлся следом за приятелем. Месть состоялась, но совсем не так, как ему хотелось бы. И даже над трупом нельзя надругаться, потому что его нет. Но делать нечего, опускаться на поверхность планеты, было бы и в самом деле глупо и безрассудно.
  
   Жармин стояла на берегу реки, всматривалась в проносящиеся мрачные воды Таниссы, и прислушивалась к шуму срывающегося с края острова Последнего водопада. Точно так же мрачно у неё клубилось в душе горе, хотелось лить слезы, словно водопад страшным рёвом, оплакивая свою горемычную судьбу.
   Только некому было услышать, и уж тем более пожалеть молодую, но истерзанную женщину. Родители погибли, когда ей было пять лет. Остальные родственники угорели во время лесного пожара, когда ей было двенадцать. А не успело Жармин исполниться восемнадцати, как жестоко и подло убили любимого мужа, единственного защитника и опекуна в этом мире. После этого прошло чуть больше года, и вот она уже поругана и обесчещена, избита и ограблена, морально уничтожена, стоит на берегу реки у Последнего водопада и ...надеется на чудо.
   А может и не надеется...? Скорей всего, просто хочет умереть.
   Устала жить, перестала ждать, утратила веру.
   Хотя и чуда очень хочется. Старики утверждали: кто войдёт в воды Таниссы и вольётся с нею в Последний водопад, попадает в собственное прошлое ровно на пятнадцать лет назад. Только для исполнения этого желания надо истово верить в Светящуюся, молиться ей, привлечь её внимание к себе щедрыми дарами и жертвоприношением.
   У Жармин не было ни даров, ни жертвенного барана. И хуже всего - у неё не было веры в богиню. Совершенно. Ни капельки... Ну разве что самая маленькая частичка сознания верила, что можно вернуться на пятнадцать лет назад, спасти родителей, потом остальную родню, а затем и любимого. Заново прожить эти пятнадцать лет счастливой, здоровой, в окружении самых, самых, самых...
   Увы! Не суждено... Наверное...
   Женщина всё-таки подняла свой взгляд к нависающему краю Средней земли, всмотрелась в светящиеся каменные выступы далёкого свода, и попыталась рассмотреть лик Светящейся. Многие, очень многие хвастались, что им это удавалось. Они в тот момент загадывали желание, и оно впоследствии обязательно исполнялось. Главное было не наглеть, как обучили священные фиоллы, желать скромно, в меру, тогда всё получалось.
   Несчастной Жармин никогда не везло. Не повезло и сейчас увидеть богиню. Но всё равно она готова была так стоять и ждать вечность. Потому что никуда не спешила, умереть никогда не поздно. Если бы не ветер... Морозный порыв леденящего прикосновения, домчался со стороны свинцовой тучи, которая уже несколько часов упорно догоняла остров. Почти догнала... Кажется руку протяни, и зачерпнёшь густой, чернеющей каши прямо в ладонь... Скорей всего и Нижнюю землю острова снегом припорошит. Всё-таки на данных широтах сейчас зима...
   А уж что будет твориться внизу, в болотах и мангровых лесах, представить трудно. Там наверняка несколько часов, а то и дней будет свирепствовать пурга с вьюгой, все засыплет толстым ковром снега, начнётся обычное для болотников наводнение.
   "Опять многие из них погибнут, - вдруг пожалела девушка, совсем незнакомых ей и никогда прежде не виденных вблизи людей. Взгляд опустился ниже, где за кромкой обрыва уплывали вдаль бескрайние леса мангровых гигантов. - У них хлипкие лодочки, утлые шалаши, и совсем ненадёжные домики в кронах деревьев. Нет никого в этом мире, кому жилось бы хуже, чем болотникам..., - и сама себе возразила: - Есть! Это - я. Мне хуже всех, потому что я одна. И потому что сейчас умру..."
   Но воспоминания о тех, кому хуже всех во всём мире Ключари, неожиданно разбудили в душе не только сострадание, но и жажду к жизни, инстинкт собственного самосохранения. Вдруг в сознании появилась резонная, ясная мысль:
   "Я ведь свободна и могу уйти в другой город. Или добраться до пробоя, а там заработать на подъём в Срединные земли. Ведь чего только сказочного о них не рассказывают..."
   Странно устроена человеческая психика. Только что женщина хотела умереть, не видя для себя никакой перспективы в будущем, а тут раз, подул ледяной ветер, стало холодно - и расхотелось прыгать в бездушные речные воды. Несуразный испуг вдруг закрался в душу: до срывающегося вниз водопада совсем недалеко, метров двадцать, но вдруг она утонет сразу? И за речное дно зацепится? Или течение под камни затянет?
   Она не умела плавать, но для задуманного изначально, это и не требовалось. А вот если рассчитывать н дар богини, позволяющий вернуться на пятнадцать лет назад? Это ведь надо падать вниз живой! А умереть раньше - очень страшно. Поэтому Жармин шевельнулась, сбрасывая с себя оцепенение и пытаясь шевельнуть окоченевшие конечности. Она изменила своё решение, но...
   Судьба редко меняет предназначенное простым смертным. Озябшее тело не послушалось хозяйку, качнулось совсем не в ту сторону. Ступня, отставленная слишком далеко по склону валуна, поскользнулась, и бедная женщина рухнула в воду.
   Дальше окоченелость ей скорей помогла, чем помешала: не пришлось панически махать руками, погружаясь на дно. А лёгкие свело судорогой, ни вдохнуть, ни выдохнуть. Потому и промчалась Жармин последний отрезок реки, не захлебнувшись. Но когда вместе с Последним ухнула вниз, умирающие сознание успело подумать:
   "Может я и вернусь на пятнадцать лет назад..."
  
   гл.1
  
   О бабушке Марьяне, у Дарьи на всю жизнь осталось двоякое мнение. Старую Марьяну (хоть той ещё и шестидесяти не исполнилось) всегда, все соседи без исключения называли ведьмой. За глаза, конечно же. Потому что в лицо, подобное заявить - боялись. А скорей всего стеснялись. Даже маленькие подружки Дарьи, весёлые и подвижные, беззаботные и радостные, когда игрались у них во дворе, сразу непроизвольно стихали, а то и старались спрятаться, только лишь старуха появлялась на крыльце дома. В такие моменты подспудный страх овладевал и родной внучкой, хотя она не раз пыталась бороться с ним, убеждая себя, твердя как молитву, что бабушка самая лучшая и самая добрая.
   А в том, что ту побаиваются и считают ведьмой, имелись вполне житейские причины, ни в коей степени, не касающиеся фамилии Чернова. Виноватыми считались два шрама. Они делали лицо старушки слишком уж безобразным, отпугивающим, в особенности для тех, кто не знал Марьяну ближе. Тогда как дома, в семье, не было человека милее, роднее и желаннее. Маленькая Даша любила и на коленях у старушки посидеть, и на кровати одной с ней спать, и в игры поиграть, и кушала лучше всего под негромкие старческие наговоры и причитания.
   Ну и, конечно же, любила слушать сказки. Бабулька не просто умела их рассказывать, она словно жила ими, и при повествовании, словно приоткрывала двери или окошко в иной, манящий, волшебный мир. Причём мир свой, личный, не для всех доступный, словно самой придуманный.
   Став взрослой, да и в девичестве, Дарья не раз читала подобные сказки, и поняла, что в самом деле не такая уж бабушка оказалась выдумщицей. А описанные ею миры, не столь и фантастичны. Большинство ею сказанного можно было почерпнуть в книгах, фильмах, от своих бабушек и дедушек. И всё-таки!.. Всё-таки там оставалось слишком много загадок и тайн, дивных растений и неведомых зверушек, нереальных персонажей и несуществующих земель.
   Ну и существовала самая главная тайна, которой бабушка делилась со своей внучкой не раз и не два, и которая красной нитью скрепила их особенную дружбу.
   - Как умру, Дашенька, постарайся всё сделать, всяко исхитриться, но вот это мраморное яйцо у меня изо рта достать. И припрятать для себя. Потому что оно дарует человеку новую жизнь после смерти.
   Так она увещевала в первый раз, когда внучке ещё и семи не исполнилось. Когда та стала взрослеть и задавать вопросы, последовали объяснения:
   - Так отец твой и слушать меня не хочет. Не верит ни одному слову. Ещё и ругается... Упустила я его воспитание, упустила... Да и не было меня рядом в тот момент.
   Постепенно и сама инструкция применения удивительного, хоть и простенького на вид раритета, закрепилась в сознании маленькой девочки на веки вечные. Тем более что дело казалось проще некуда:
   - Как только человек осознает смерть свою подступающую, должен положить яйцо в рот и терпеливо ждать. Сам положить, самостоятельно, без посторонней помощи. Если он ошибся с определением своего последнего часа, ничего не случится... А вот если угадал, то его сознание перенесётся в иное молодое, здоровое тело, скорей всего в иной мир, и он получит новую жизнь.
   И как-то в очередной раз проскочило странное дополнение:
   - Или - в иные тела перенесётся...
   Тогда Дарье уже пошёл одиннадцатый, и она не обратила на дополнение внимание. Но в следующий раз, года через два, поинтересовалась:
   - А как это, в "иные тела"?
   - Сама толком не знаю, - призналась Марьяна. - Об этом моему отцу его дед рассказывал. Утверждал, что "...любой человек в любом мире, есть только половинка от единого целого. И порой равновесие вселенной, не в силах определить точное место, для человека. И тогда его дух оказывается сразу в двух телах".
   Самое загадочное в этом признании, как уже потом поняла взрослая Дарья Андреевна Чернова - это не суть утверждения, а тот факт, что бабушка никак не могла помнить своего отца, и серьёзно общаться с ним. По семейным хроникам, тот погиб на войне, когда его маленькой дочурке Марьяше исполнилось всего пять лет. А до того он три года воевал, ни разу не выбравшись домой на побывку.
   Но всё это вспоминалось и сопоставлялось гораздо позже, в зрелые годы.
   В детстве и в юном возрасте Дашеньки, бабушка методично старалась вдолбить в голову внучки тот факт, что кусок полированного в виде яйца мрамора - не что иное, как уникальный магический артефакт:
   - Причём не простой, а умеющий раздваиваться. А потом опять и опять, и так - до бесконечности. Потому что когда человек уже умер, изначальный артефакт остаётся у него во рту. Сознание тем временем переходит в иное тело, осознаёт себя, осматривается и... При этом мраморное яйцо у него там, оказывается зажатое в левой ладони.
   Девчушка уже отлично соображала к тому моменту, поэтому быстро и верно подсчитала:
   - Но тогда подобных раритетов должно быть видимо-невидимо! В каждом доме, в каждой семье. Почему этого нет?
   - Причин много, - пустилась в рассуждения старушка. - Тайна, неверие, утеря, порча, несчастные случаи, ошибки... Изначально артефактов тоже не должно быть много, ведь получающий вторую жизнь, попадает в тело молодой особи, которая как бы на тот момент погибает. Если все умирающие люди будут так перевоплощаться, для них просто не хватит тел.
   Подобную арифметику, как понятия о геометрической прогрессии, девочка уже к тому времени усвоила в школе. Так что доводы ей показались вполне логичными. Умерших за историю скопилось бы многократно больше, чем имелось погибших молодых людей, и что тогда? Создавались бы страшные очереди, длиной в тысячи лет? В самом деле нонсенс получится.
   Ну и по поводу необходимости сохранения тайны Дашенька согласилась. Ведь многие захотят прожить вторую жизнь, а посему могут украсть мраморное яйцо, или забрать его силой. Несправедливости в мире хватает, это и ребёнок понимал.
   - А ты меня найдёшь? - сомневалась девочка
   - Если окажусь в нашем мире - то обязательно! - утверждала Марьяна. - Вон какая связь налажена, сразу отыщу. А там и свидимся обязательно. Ты только наши договорные пароли не забудь.
   Вот так и получилось, что сказка в виде тайны, глубоко запала девочке в душу. Она твёрдо уверовала, что любимая бабушка не умрёт, а где-нибудь обязательно возродится. Да и было весьма интересно: в чём это выразится конкретно? Сумеет ли бабушка потом связаться с любимой внучкой, уже находясь в ином теле? Другой мир, не другой... А вдруг?
   Тем более что старушка с возрастом, семейный раритет таскала за собой постоянно, по возможности - прямо в ладони. А если куда и укладывала, то в самый удобный карман на одежде. Приговаривала при этом частенько:
   - Никогда неизвестно, когда и для кого пригодится...
   Похоже она не против была помочь любому умирающему родственнику или хорошему человеку в его последний час. При условии, конечно, что семейную тайну удастся сохранить от посторонних.
   Что ещё она утверждала, так это про нежелательность самоубийства. Тогда, мол, сознание может навечно кануть в бездну энтропии и никакой раритет не поможет возродиться заново. Да, наверное, оно и правильно получалось, тоже мог бардак получиться натуральный. Не понравились человеку обстоятельства, его окружающие, навалились обиды и разочарования, а он нет, чтобы бороться, взял да и спрыгнул. В прямом смысле этого слова: яйцо в рот - а сам с десятого этажа прыг, да скок. Тогда уж точно никаких тел на таких самоубийц не напасёшься.
   Увы, никому помочь баба Марья так и не смогла. Мало того, и самой воспользоваться артефактом не получилось. Потому что погибла глупо и неожиданно. Гладила вещи на доске и заметила, что контакт в утюге пропадает во время движения. Индикатор, то горит, то погаснет. И просто чуть-чуть пошевелила в недоумении провод у самого входа в устройство. А там в изоляции имелся порядочный излом... Вот старушку и ударило током. Сразу насмерть. Полная остановка сердца.
   Несмотря на полученный шок от события, Дарья Чернова, уже девица семнадцати лет, сумела отыскать в одежде бабушки мраморный раритет, и припрятать его среди своих вещей.
   Потом прошло много лет. Воспоминания поблёкли, стёрлись временем и событиями. Утверждения любимой бабушки стали похожи на сказку, одну из многих, ею рассказанных. Да и жизнь складывалась не просто хорошо, а шикарно. Сразу три ценных, уважаемых и почитаемых профессии. Умения ладить с людьми и немалые дипломатические таланты. Своеобразная популярность у мужчин, что позволяло вертеть ими с особой изобретательностью. Практически каждый день оказывался насыщен спортом, профессиональными достижениями, семьёй, любовными приключениями, путешествиями, интересными встречами и всеми, ну или почти всеми доступными для человека удовольствиями. Даже спала она очень мало, пять, максимум шесть часов в сутки, еле-еле успевая справиться с текущими и с далеко простирающимися планами.
   Бурно жила, очень бурно.
   И доживи Чернова до глубокой старости, наверняка бы и не вспомнила перед собственной смертью о доставшемся ей наследстве. Увы, трагические обстоятельства сложились гораздо раньше.
   Ей шёл пятьдесят третий год, когда во время бурного секса с официальным мужем, точнее говоря после продолжительно оргазма в финале, она провалилась в мутную зыбь обморока. Очнулась в госпитале, в окружении врачей и родственников, которые почему-то избегали смотреть ей в глаза. Хотя и твердили все как один: ничего страшного, простое переутомление. Её даже выписали домой, обязав ежедневно приходить на длительные, как сказали, восстановительные процедуры.
   На самом деле её продолжали интенсивно обследовать и не менее интенсивно попытались лечить. К сожалению, ничего не помогло. И приблизительно через месяц Дарья всё-таки узнала от коллег страшную правду и приговор для себя: у неё обнаружена неоперабельная опухоль головного мозга. Излечить её никоим образом нельзя.
   Жить больной оставалось три, максимум четыре недели.
   Но именно во время этой отсрочки, больная и вспомнила сказки бабушки Марьяны. Отыскала то самое мраморное яйцо в своих вещах, и уже не выпуская его из левой ладони, стала ждать приближения смерти.
   Хотя в этом случае ей пришлось преодолевать трудности и показывать твёрдость своего характера. Потому что никто вначале не понял блажь умирающей, не пошёл ей навстречу. Родственникам она всей тайны раскрывать не собиралась, сказала лишь, что это некий амулет, память о любимой бабушке. Иначе могли забрать раритет, посчитав умирающую сумасшедшей. И потребовала, чтобы не смели забирать предмет во время учащающихся обмороков. Врачи тоже поддержали пациентку, посоветовав родне уступить в такой малости. Мол, нам это ничего не стоит, зато психологическое состояние при этом останется на должном уровне.
   Вот Дарью Андреевну и оставили в относительном покое. А она продолжала наводить порядок в своих воспоминаниях, выстраивая их в идеальном последовательности, словно готовя для прощального парада. И естественно, что особое место в этой армии, занимали воспоминания о бабушке. В том числе и те, которые наслоились уже после смерти старушки, но в мелькании буден оставались, как бы, не оценены по достоинству. И в них теперь виделось две вехи, которые добавляли интриги в существующую тайну.
   Первая, о чём пару раз проговаривалась и сама Марьяна Чернова: её беседы с родным отцом. Подкидышем она не была, никто её не усыновлял, отчима тоже не имела. Значит, могла говорить с ним только в одном случае, проживая ещё в той, своей первой жизни.
   Конечно, домыслы ничем не подкреплялись, но... Для смертельно больного, умирающего человека, они выглядели единственно верными.
   Вторая веха из биографии, казалась более существенной.
   Шрамы бабушка получила в тридцатилетнем возрасте, попав в железнодорожную катастрофу. Изначально спасатели вообще посчитали её мёртвой в неразберихе, пламени и всеобщего крика о помощи. Просто эвакуировали, достав из покорёженного вагона, и отложив к трупам. Но она сразу стала шевелиться, подавая признаки жизни. Оказалось - сильнейшая контузия. Ну и шрамы на лице, так и остались уродливым напоминанием о трагедии.
   Что ещё смущало в семейных хрониках и при опросах очевидцев - слишком долгая реабилитация пострадавшей. Из-за этого, контузия была признана опасной, и пострадавшей дали инвалидность. Она года три помалкивала, училась заново говорить, читать-писать, не узнавала вначале сына с мужем, и маленьких дочерей, словно заново знакомилась с домом и с разными бытовыми мелочами.
   "Это она вживалась в новый для неё мир! - свято уверовала Даша, когда закончила приводить в порядок все свои воспоминания и просмотрела принесённые ей тетради с мемуарами уже ушедших из жизни родственников. - Но почему же она мне в этом не призналась? - и сама же себе отвечала: - Потому что умирать не собиралась. Несмотря на изувеченное лицо, и постоянно носимый с собой артефакт, вела очень активный образ жизни, выглядела живо и бодро, запросто прожила бы ещё лет двадцать. И частенько мне повторяла в последние месяцы: "Ещё не всё тебе рассказала, лапушка, много страничек моей личной сказки, ты не дослушала, любимая Дашенька!.." А я?.. Ну да, я тогда школу оканчивала, влюблялась, спешила урвать всё, что можно и нельзя от первых опытов взрослой жизни... Хорошо хоть дома оказалась, во время трагедии, и потом сумела забрать раритет. Его бы точно выкинули..."
   Возможно, что все мысли смертельно больной женщины, не стоили и ломаного гроша. Но сама она настолько свято поверила в своё воскрешение после смерти, что перестала бояться смерти как таковой, успокоилась, стала приветливой и милой со всеми, кто к ней приходил. Ни разу не всплакнула, ни разу не предалась панике, чувствуя приближение очередного обморока. Да и всплески боли внутри немощного тела воспринимались ею невероятно стойко, отстранённо, словно это не с ней происходило. Можно сказать, что она чуть ли не стала сенсацией в мире медицины, прожив раза в два дольше, чем ей отводилось судьбой и самыми титулованными академиками. Кто-то из них даже пару раз заикнулся о чуде выздоровления, но...
   Исцеления не произошло.
   А Дарья Андреевна Чернова, всё чаще и чаще проводила время, держа мраморную реликвию если не во рту, то в руке, прислонённой к щеке. И уже подумывала о том, как бы ускорить свою несомненную кончину. Вроде и нельзя, а с другой стороны всё равно состояние предсмертное. А вот как себе помочь?
   Вроде и способ имелся простейший: "уронить" яйцо в гортань - и банально задохнуться. При тех болях, что порой сотрясали тело, и при появившихся умениях эти боли игнорировать, полежать совсем чуток без дыхания - проще простого... Если бы не сомнения...
   Судьба, а скорей всего сам артефакт, персонально решил, что пришла пора - в один из дней. Хотя самочувствие у Дарьи было очень даже отличное, она даже рассчитывала ещё не меньше недели протянуть. Как раз позавтракала хорошо, умылась с помощью сестрички, и когда та ушла, привычно засунула яйцо в рот.
   Вот тут и началось! Сразу всё тело сковал полный, весьма болезненный паралич. Ни пальцем нельзя было шевельнуть, ни глаза закрыть, ни грудью вздохнуть. А потом прохладная твёрдость мрамора превратилась в течении пяти секунд в расплавленную сталь. И эта сталь ухнула вначале в гортань, пищевод и желудок, а потом сжигающим потоком ринулась по кровеносным сосудам и нервным окончаниям. Если бы женщина знала, что это настолько больно и мучительно, могла бы и отказаться от повторного возрождения.
   Минуты две продолжался этот кошмар.
   Потом все резко окончилось, мир больничной палаты померк, истаял в пространстве. А пред глазами стали прорисовываться картинки нового мира.
   Именно - картинки!
   Не одна, целостная, а сразу две! И тоже ...целостные.
   гл.2
   На обеих картинках имелось одно главное, и несомненное сходство: падение. Вполне свободное, хорошо ощущаемое, до паралича пугающее падение. Но хорошо осмотреться и даже успеть подумать, паралич не мешал. И сразу стали видны отличия: одна часть сознания падала на большое облако, вокруг которого виднелась земля; вторая часть - в массе пенящейся от встречного воздуха воды. Ну и для удобства, логика сразу эти видения словно подразделила на понятия первый и второй. И дала им упрощённое обозначение: наблюдатель.
   Первый, по кускам мелькнувшей, а потом и далеко в стороны протирающейся земли понял: гибель очень близка. И окунувшись в облако не сомневался - вот-вот последует удар и смерть.
   Второй - сквозь массы пенящейся воды рассмотрел сплошной, зелёный покров леса, и тоже получил осознание приближающегося, неминуемого удара.
   В следующий момент, первый попал в разрыв между облаками, и успел рассмотреть пронёсшийся мимо край земли. То есть дальнейшее падение продолжилось в пропасть. Как бы... Потому что сознание бесстрастно зафиксировало: пропасть кончилась и... Пошло свободное пространство... И по сторонам просматривались новые земли... А на них: горы, обработанные поля на равнине, город и солидная такая толпа людей на краю... Очередной пропасти?!..
   Второй - уже явственно к тому времени рассмотрел приближающиеся исполинские деревья. При этом не столько приготовился, как констатировал грядущую смерть. Сжался всем телом в комок, сгруппировался, с удивлением ощущая нечто, зажатое в левой ладони. Затем пенящаяся вода вокруг него стала уплотняться вместо удара, давление резко возросло.
   Первый наблюдатель - сжавшись от предстоящего удара, вновь не умер, а... полетел дальше! И вторая стена пропасти закончилась, и вновь внизу показалась ...земля?!.. Новая?!.. Родилась мысль: "Дэжавю! Не иначе, как я падаю сквозь какие-то миры, и падение может быть вечным. Надо выбрать что-то одно и остановиться..."
   Второй наблюдатель к тому моменту испытал, что уплотнившаяся вода, пусть и бурлящая от пузырьков воздуха, сдавила его со всех сторон, словно гигантским прессом. Но мысль правильная появилась и окрепла: "Желательно не дышать! Тогда выживу!" Также здравый смысл подсказывал, что падение удачно закончилось в каком-то озере, реке или водохранилище. А уж плавать Дарья Андреевна Чернова умела великолепно.
   Тогда как первый, вырвался из облачного слоя и уже чётко рассмотрел под собой сплошное пространство приближающегося леса. Очередной пропасти в нём не наблюдалось. Руки машинально улеглись крест-накрест на груди, правая - попыталась нащупать кольцо. Увы! Кольца не оказалось, как и парашюта за спиной. Двадцать восемь прыжков, совершённых Черновой в той жизни, тут - никак не котировались. Зато в левой руке наблюдатель чётко ощутил твёрдый предмет. "Неужели мраморное яйцо?! - молнией мелькнуло удивление. - Только почему оно такое маленькое?.." Но ладонь после этого сжалась намертво. Хотя то же сознание вдруг запоздало начало вопить: "В рот! В рот засунь, дура! Сейчас же разобьёмся!.."
   Та же подсказка мелькнула одновременно и в голове у второго наблюдателя. Но как ею воспользоваться, находясь на внушительной глубине и боясь разжать рот даже на мгновение? Тем более что давление перестало нарастать и заработавшее интенсивно ногами и руками тело начало всплывать. Долго пришлось, бесконечно долго рваться к тусклому, сумрачному дневному свету. Но сила воли помогла, удалось всплыть и не захлебнуться. И даже весьма быстро отдышаться, а затем и проморгаться, чтобы осмотреться вокруг себя и над собой.
   Небольшое пенящееся озеро, метров сорок в диаметре. Вокруг него - исполинские деревья. Над ними наплывающая чёрная туча, грозящая не то грозой, не то ураганом. И чуть дальше, уплывающее по небу, гигантское чудо, суть которого никак не могла сразу уместиться в сознании. Три толстенных, метров по триста-пятьсот платформы, парили в пространстве, словно мираж. До самой нижней было не меньше километра, между ними - около пятисот метров. Нижние поверхности второго и третьего уровня - ярко светились, ниспуская белесый свет.
   Ну и самое красивое - это два водопада. Один срывался с верхней платформы на вторую. А вот другой, ещё более массивный и величественный, срывался уже с нижней платформы и кипящим шлейфом этакой водной кометы, низвергался на лес уже непосредственно самой планеты.
   "Или не планеты? - появились первые размышления. - Или я сейчас тоже на очередной платформе? А там вверху - некие осколки иных миров, на которых мне не удалось задержаться?.." - на этом месте обе целостные картинки размылись, и сознание Черновой осталось только в теле первого, как раз падающего, наблюдателя. Как бы...
  
   А тот (первый наблюдатель) не ударился о ветки. И озера или реки - под ним не оказалось. Но вот когда до крон оставалось всего метров сто пятьдесят, навстречу падающему телу снизу ринулись с реактивной скоростью серые, полуметровые клубки. За ними тянулись почти невидимые серые нити. Клубки с приличной силой ударами, встретили человека в его свободном падении раскрывшимися цветками взрывов, и враз укутали непрозрачным коконом прочной паутины. После чего, с дёрганием во все стороны, началось резкое торможение. В какой-то момент оно достигло максимума, чуть не разрывая Чернову на части внутри кокона, а потом словно опять подбросило вверх.
   И этот экстрим Дарье Андреевне оказался знаком по прошлой жизни. Подобное называлось банджи-джампинг, и доставило в своё время на Земле - немало удовольствия. Здесь - спасло новую жизнь. Хотя и не факт, что надолго. Потому что поскрипывающий кокон сковал малейшее движение и своей структурой навевал на весьма неприятные предположения:
   "Если есть паутина, то наверняка и пауки отыщутся. И, к сожалению, эти существа ловят свои жертвы не для совместного чаепития с ними".
   К животным и к насекомым Чернова относилась нетривиально. Она никоим образом не принадлежала к той категории дам, которые визжат при виде маленькой мышки, покрываются потом возле пробегающего таракана или дрожат как осиновый листок, при попадании на тело безобидного паучка. Наоборот, как раз к паукам женщина резонно относилась как к самым полезным на земле насекомым. И с самого детства возмущалась стихотворной сказкой какого-то идиота, прославлявшего зловонную навозную Муху-Цокотуху, разных букашек и малярийных комариков. Тогда как справедливее было прославлять подвиг паучка, боровшегося со всякой гадостью.
   Наверное поэтому, одной из второстепенных профессий Дарьи Андреевны, стало призвание эпидемиолога. Нельзя сказать, что она стала известным или авторитетным специалистом на этом поприще, но его основы и теории изучила крепко. Да и практикой могла похвастаться немалой. А уж насекомых как класс, изучила вдоль, поперёк и в глубину. И тоже стала опытным энтомологом.
   Получила и специальное медицинское образование, по специальности хирург.
   Но всё-таки истинным своим призванием, делом всей своей жизни всегда считала профессию фармаколога. В этом она достигла истинных высот, изучив и все иные науки, сопутствующие фармакологии.
  
   гл. 3
  
   Но сейчас, когда кокон почти замер на месте, лишь слегка покачиваясь в воздухе, Черновой больше всего могли помочь знания энтомолога. А они твердили: если сразу паук есть добычу не станет, значит, попросту отложит личинки, сквозь небольшое отверстие среди нитей паутины.
   Но в любом случае, что так, что этак - новая смерть. О том, что паутина создана человеком и служит неким спасательным средством для всех падающих с неба людей, Даша даже не мечтала. Потому что ни городов, ни посёлков не заметила. А что могут сделать дикари, обитающие в дремучем лесу? Да ничего... Разве что попытаются отбить добычу у пауков, чтобы потом самим же её и ...схарчить.
   Закон джунглей. Правила первобытного выживания.
   Значит, следовало изловчиться, изогнуться, напрячься, но сделать так, чтобы мраморное яйцо вновь оказалось во рту. Тем более что от сжатого кулака на груди до губ оставалось десять, максимум пятнадцать сантиметров.
   В том, что при смерти этого тела сознание перенесётся в новое, Дарья Андреевна не сомневалась. Теперь уже точно не сомневалась!
   Несколько напрягало исчезновение другой целостной картинки, видимой недавно как бы вторым наблюдателем. Куда она пропала? И почему? И что всё рассмотренное при падении в озеро могло означать? Странно...
   Но мало ли какие накладки совершаются во время переселения душ? Да и потом будет время об этом подумать, в более спокойной обстановке и в более безопасном месте. Сейчас же требовалось приложить все усилия для дальнейшего выживания.
   И кокон задергался, затрясся от прилагаемых против него усилий. Человек внутри изгалялся в попытках чуть сместиться, стать худее, гибче или изворотливее. Ну и достиг в этом деле желаемых успехов. Помог ещё и тот факт, что руки оставались прижаты к груди. Правая - отталкивала толстый, скрипящий слой паутины, а левая - продвигалась к подбородку, а затем и к губам.
   Какого-то отвращения, кстати, или неприятия телом незнакомой вокруг субстанции - не существовало. Скорей наоборот, скрипящая паутина приятно, мягко и упруго прилегала к коже, не вызывая раздражения. Не лезла в рот, нос и уши, даже не мешала раскрывать и закрывать глаза. Видимо эволюцией паучьего племени делалось всё возможное, чтобы пойманная жертва не умерла как можно дольше, оставаясь своеобразной живой консервой.
   А вот некоторые болезненные ощущения, и явная кровь на лице, были логично соотнесены Черновой к физическим повреждениям полученного ею тела:
   "Несомненно, что прежняя хозяйка погибла, иначе меня в данную оболочку судьба подселить никак бы не смогла. Некая смертельность ран, несомненно залечивается при этом, а вот некоторые повреждения кожного покрова - всё-таки остаются. У бабушки Марьи шрамы на лице всю оставшуюся жизнь ей изуродовали".
   Размышляя таким образом, и продолжая интенсивно дёргаться, женщина всё-таки сумела протолкнуть мраморный артефакт (точнее - его только недавно созданную в этом мире копию) в рот. После этого, через нос вырвался непроизвольный, зато довольно громкий стон полного удовлетворения своими действиями. Теперь повторная смерть казалась не страшна.
   От потраченных усилий, кокону передалась некая энергия, и он слегка раскачался подвешенный на нитях. Получалось комфортно, словно в колыбели. Если бы ещё забыть про окружающие обстоятельства и новый мир - можно было бы и вздремнуть. Потому что впервые за последние два месаца у Черновой ничего не болело и ничего не предвещало приближающегося приступа.
   Но теперь новое и весьма неприятное ощущение вдруг навалилось на Чернову пониманием какой-то беды. Ещё не осознавая конкретную неприятность, с ней произошедшую, женщина как-то сразу поверила в сам факт чего-то страшного, навсегда утерянного:
   "Со мной что-то не так!.."
   И тут же попытки разобраться, были прерваны самым грубым и неприятным образом: что-то угловатое, если вообще не острое ткнуло со спины в районе правой лопаткой. Да так пребольно, что пленница застонала, вначале чуть не выплюнув яйцо, а потом им чуть не подавившись. Ещё и задёргалась непроизвольно, не в силах спокойно перенести подобное надругательство.
   Тут же я ответ снизу раздалось некое извержение звука, которое можно было принять за восторженное:
   - О-о-о! - тут же последовал второй тычок, на этот раз чуть ниже спины, и после очередного мычания жертвы, другой звук радости, характерный скорей для человеческого смеха: - Ха-ха!
   "Значит всё-таки люди на этой земле, на дне всех пропастей, всё-таки есть! - обрадовалась и Дарья, припоминая этапы-картинки своего странного падения. - Может они не дадут меня паукам на съедение?.."
   Тогда как снизу раздалось вполне человеческое, но непонятное восклицание:
   - Байдабаду? - с явно вопросительным оттенком, явно мужским голосом. Потом ещё более непонятное, но вполне раздельное: - Гар радик ици?
   Знавшая хорошо четыре иностранных языка, Чернова поняла, что немедленного взаимопонимания с местными аборигенами не получится. Но хуже всего, что извечный женский страх подсказал ей дальнейший ход развития событий: надругательств, вкупе с изнасилованием, ей не избежать. Это бабушке Марьяне повезло, она сразу вселилась в тело пострадавшей в катастрофе женщины, в цивилизованном обществе, с довольно развитой правовой, уважительной к женщине структурой.
   "А что взять с дикарей? - задрожала она от страха. - Кошмар! Вот это я влипла! Лучше постараться и попросту подавиться этим чёртовым артефактом!.."
   Тогда как снизу, не дождавшись внятных ответов на свои вопросы, некто вновь ткнул пребольно закутанную в кокон жертву, и стал ругаться. Ему вскоре ответил второй мужской голос, за ним и третий. Что-то заскрипело, кокон дёрнулся и стал смещаться в сторону.
   Зато пленница окончательно впала в уныние. В доносившемся отчётливо говоре - ни единого отчётливо понятного слова. Тарабарщина на каком-то малознакомом, точнее говоря древнегреческом языке. И самое печальное - это состав "спасателей":
   "Мужики... Много... Придётся давиться..."
   Хотя как медик, Дарья Андреевна понимала и другую опасность при попытках удушения: яйцо может попросту проскользнуть в пищевод, и тогда принятое решение всё равно не спасёт. А чтобы не произошло непроизвольного сглатывания такого большого предмета, следовало самой себе передавить гортань.
   Сложно? Да не сложней, чем перенести предстоящие надругательства. Тем более что левая рука уже находится в удобном положении, на самой гортани.
   Да и поспешить следовало с самоубийством, потому что аборигены уже сняли или отрезали кокон с нитей и кантовали его руками. При этом одобрительно гоготали, ощупывая и похлопывая доставшийся им трофей в разных местах. Вот разве что толстенный слой паутины не давал им возможности чётко определить качественную ценность доставшейся им пленницы.
   Вот она и решила поторопиться, постаралась, как следует охватить себя пальцами за горло. И вот тут её и накрыло неким осознанием, нахлынувшим чуть раньше с предвидением беды. Она стала понимать, что именно с ней не так! Потому что тыльную сторону левой ладони нечто оцарапало! И этим нечто, была самая натуральная щетина! И кому она могла принадлежать - долго думать не приходилось.
   Уж в мужской небритости Чернова разбиралась отлично! Потому что терпеть не могла бородатых, и тем более небритых. Те своими колючими харями всегда умудрялись расцарапать нежную кожу её лица во время поцелуев. За что бывали изгнаны не раз, и не два. А после третьего раза замеченной не ухоженности на своём лице, мужчина попросту вычёркивался безжалостно из жизни дамы, знающей себе цену и не терпящей подобного неудобства во время интимной близости.
   И в данном случае Дарья определила сразу возраст щетины: полторы, максимум двое суток. И при этом правая рука, остающаяся на груди, уже довольно интенсивно ту самую грудь ощупывала. И ничего иного в голову не пришло, после того как результаты такого осмотра прошли анализ логики и здравого смысла:
   "Бородатая плоскодонка! - всё-таки осознать себя мужчиной, Чернова себе не позволяла. - Да мне теперь только в цирке выступать!"
   У неё в голове не укладывалось, как это можно не быть женщиной. Да и не хотела бы она категорически такой несчастной доли для себя. И так как руки опустить к паху никак бы не получилось, всё продолжала ощупывать мужскую, довольно мускулистую грудь, противную щетину на подбородке, и даже щёточку прорастающих усов на верхней губе. И паника нарастала даже большая, чем при опасности быть изнасилованной:
   "Да лучше повеситься, чем жить мужланом! - вопило уязвлённое самолюбие. - За что на меня такая напасть свалилась?!"
   Но ощупывания, пусть и стеснённые мешающим коконом, подтверждали первые выводы. А здравый смысл и логика упрямо твердили одно и то же: "Ты - мужчина! А раз так, то тебя никто насиловать не станет. Поэтому не вздумай удушаться, жди. Повеситься никогда не поздно, успеешь!"
   Да и действия аборигенов (может и в самом деле папуасов?) пока особой агрессией не отдавали. Похоже, что они подвязали кокон к чему-то, а потом понесли его с кряхтением и ругательствами, которые не требовали перевода. Стандартные выражения обсценной лексики, всегда, в любом мире опознаются по интонации и особому, глубинному смыслу.
   Тогда как Чернова, постепенно успокаиваясь, продолжала размышлять и над своей судьбой, и над бабушкиными рассказами, и об окружающей действительности:
   "В самом деле, спешить некуда. Не то меня ещё куда похуже зашвырнёт, после смерти в этом теле. Хотя..., что может быть хуже, чем стать мужиком?.. Особенно в моём зрелом возрасте?.. Кстати бабушка упоминала, что порой сознание раздваивается, попадая в разные половинки одного целого. Но тогда получается, что вторая картинка, которую я наблюдала, будучи в потоке падающей воды - нечто тоже связанное со мной? Тогда почему обозрение прекратилось? Ага! Точно! Если то тело падало в водопаде каком-то - могло и погибнуть... Тогда с этим моментом всё понятно... А вот куда меня несут? И почему не стали разбираться или выпутывать из паутины на месте?.."
   Подсказку дали знания энтомолога. Паутина, как таковая - продукт невероятно ценный вообще. А уж данная, которой можно ловить падающие с огромной высоты предметы - и подавно. Будь местные дикари даже самыми отсталыми и неграмотными, всё равно должны понимать важность и незаменимость таких вот созданных природой девайсов. И наверняка они давно делают из паутины верёвки, покрывала, одежду и массу иных полезных в быту мелочей. То есть все нити надо аккуратно распутать, уложить, намотать и прочее. А не порезать на мелкие кусочки, теряя в качестве и прочности будущих изделий.
   Размышления успокаивали, кокон дёргался и раскачивался, ругань поутихла, сопение с кряхтением усилилось. Да и вся дорога уложилась по примерным ощущениям пленницы в четверть часа. После чего послышались явно детские вопли, а потом и женские голоса с вопросительной интонацией. Запахло костром, пищей, неким отголоском скотного двора.
   Оптимизма у Черновой прибавилось:
   "Может зря боялась? И никто бы меня в обиду не дал? Ведь довольно часто в отсталых общинах и анклавах царит матриархат... Хотя не факт, что правительницы племени могут оказаться мирными, добрыми и пушистыми. Вдруг они как раз деловито интересуются у добытчиков, с каким соусом приготовить доставленное мясо?.."
   Гомон вокруг усилился, а там и кокон пару раз грубо дёрнули, на что-то зацепили и стали погружать в тёплую, маслянистую жидкость. Дарья не столько испугалась, как возмутилась: неужели дикари решили сварить трофей в бульоне, прямо вот так? В остатках какой никакой одежды и вместе с коконом? И вполне естественно, что следовало выказать недовольство в той же обсценной лексике, но ничего кроме мычания не получилось. Ну и задёргаться вышло, показывая, что живая.
   Тем не менее, снаружи услышали, увидели и поняли опасения пленницы. Тут же гомон утих, а один женский голос что-то проговорил. Судя по интонациям: слова относились к строгим и успокаивающим. Так примерно обращаются к ребёнку, который капризничает и не хочет умываться.
   "Ладно, утопят или сварят, всё равно, - смирилась Дарья, перестав мычать и трепыхаться. - Яйцо у меня во рту, а это бородатое тело мне всё равно не нравится".
   Вера в иное, возможное переселение, у неё стала незыблемой и окончательной.
   Ну и папуасы, или кто они там, не стали топить свой трофей с головой. Наверняка разобрались, где у него верх, а где низ. И со спиной не сомневались. Затылок иномирянки упёрся в какой-то мягкий валик, и лицо осталось над поверхностью окружающего бульона.
   Зато сам бульон стал заметно и быстро нагреваться. Но Дарья только обозначила первые свои движение, как вновь над ухом раздались непонятные, но явно успокаивающие слова. Пришлось вздохнуть и уже смиренно ждать своей участи.
   Стало довольно горячо, но потом нагрев приостановился, на терпимой отметке, а по всему коконы слали ощущаться лёгкие толчки и подёргивания. Да и возобновившийся женский гомон вокруг, подсказал, что женщин не меньше десятка, и все они занимаются делом. То есть распутывают, расплетают или ещё как-то пытаются разобрать кокон на составляющие его нити. Предположения энтомолога оказались верны.
   С полчаса длилось это кропотливое мероприятие. Затем довольно острые крючки стали доставать до тела. А там и целые участки кожи оказались открытыми. Потому что от одежды оставались одни обрывки, которые тут же беспардонно отрывались и отбрасывались в сторону.
   "Где же это тело носило? - размышляла Чернова. И в каких пертурбациях оно побывало?.." - и замерла, окаменев в напряжении и перестав дышать
   Как раз женские ручки добрались до паха. Гомон усилился. Одежду и оттуда бесцеремонно убрали, и особо бесстыжие руки потеребили мужское достоинство. Скорей всего оно оказалось никакое, скукоженное и маленькое, потому что женские голоса дружно перешли в смех и весёлый гогот.
   Тогда как сама Дарья, от новых, незнакомых ей ощущений в ужасе замычала. Не будь яйца во рту, слова разнеслись бы сродни мыслям:
   "Блин! Всё-таки я - мужчина! Какой позор!.. Обломиться и не срастись!.. Мамочка, роди меня обратно!.. Как там наш анестезиолог обычно матюгался?.. Твою дрезину мать!!!"
   Увы! Мамочка её не слышала. Дрезина оказалась не при чём. А родиться обратно в собственном теле, тем более не светило. И женщина, прожившая пятьдесят три года с осознанием своего несомненного преимущества, вдруг ощутила себя осквернённой, униженной, поруганной и втоптанной в нечистоты. Нет, мужчин она в своей жизни любила, обожала, и не одного, но вот стать одним из них, или хотя бы на часок оказаться в его шкуре, не мечтала ни разу. Даже в болезненных кошмарах ей такое не могло привидеться.
   Она! Прекрасная, достойная и гордая женщина! Всегда покорявшая мужчин богиня, повелевавшая ими! И вдруг превратилась в такое же, как они, ходячее недоразумение?! Поневоле от такого стресса можно с ума сойти.
   "Фу! Какая же это мерзость! - крутились в голове мысли, полные отвращения к самой себе. - Как они вообще живут-то?.. И вообще, не пора ли удушаться?.. Потому что факт погружения моего сознания в тело мужлана - уже повод для самоубийства. Пусть и не станут местные дикари насиловать, но... Блин! Раскатанный по всей дрезине! Но лучше бы меня изнасиловали!.."
   Ну да, присущая женщине логика рассуждений осталась, несмотря на новую чисто мужскую оболочку.
   Тогда как местные жительницы уже завершали свою работу по освобождению трофея из кокона. В районе лица они своими крючками не тыкали, зато чуть слуха не лишили, попадая в уши. Остальному телу тоже преизрядно досталось, когда покров истончился, и стал сниматься целыми кусками. Руки пленника стали практически свободны, и вот-вот проворные женские пальчики собирались и лицо ему открыть.
   Перед Черновой встал жёстко вопрос: что делать с артефактом? Как поступят аборигены? Сразу убивать пленённое тело или подвергать мучениям, вроде не должны. Если судить по мирному, весёлому, если не сказать фривольному тону и поведению окружающих... А вот если трофей продолжит мычать в ответ на естественные вопросы, могут такое поведение истолковать неверно. Не раскрывая рта, одними жестами не объяснишься. Да и улыбнуться дружески - никак не получится. Неуважение и гордынь чужаков, даже самыми миролюбивыми племенами осуждаются.
   С другой стороны, удастся ли незаметно сохранить спасительный кусочек мрамора в руке? И надолго ли сохранить? Потому что даже остатки одежды, куда можно было бы хоть что-то спрятать, безжалостно отрезались и отбрасывались. И остаться без яйца, означало только одно - остаться в этом мире и в этом теле навсегда. До самой смерти. А та могла прийти ежеминутно.
   Но всё равно Дарья решил зажать артефакт в ладони. В самый последний момент успела. Затем замерла, чуть ослеплённая ярким дневным светом, после снятия плотного куска кокона с лица. Не ощутив в свой адрес никакой агрессии, распрямила долго согнутые руки, шевельнула затекшими плечами, спешно стараясь проморгаться заслезившимися глазами. При этом ощущала шлепки ладоней по открытому телу, которые носили явно подбадривающий характер. Кто-то ткнул своими пальцами в правую руку, и громко воскликнул:
   - Арис Шенгаут! - несколько голосов подхватило эти странные слова, но скорей констатируя, или удивляясь. Что они обозначали, Чернова не задумывалась.
   Да и под плечи уже сразу четыре руки интенсивно подталкивали, предлагая сесть.
   Получилось. Да и проморгаться в положении сидя - не в пример проще. После чего оставалось, продолжая сидеть в ванне с маслянистой жидкостью, только осмотреться по сторонам, да понять, чего хотят окружающие люди. Ну и классифицировать их как можно быстрей. А это, увы, сразу представлялось сложным по причине разнообразия одежд.
   Сразу становилось понятным, что к дикарям или к папуасам местных аборигенов отнести нельзя. Как нельзя и чётко определить историческую эпоху их развития. Уж слишком огромное разнообразие царило в одежде, обмундировании, украшениях и даже в оружии. Этакая смесь всех стилей, времён и народов, начиная от древней Греции и викингов, и заканчивая русскими витязями с деталями экипировки войск специального назначения из двадцатого века Земли.
   Кирасы, кожаные доспехи, кольчужная защита и шлемы - у мужчин. При этом несколько типов имели на себе жилетки, очень напоминающие разгрузки. Огнестрельного оружия было не видать, зато наборы метательных ножей поражали своим количеством, а топоры и мечи - своим истинным великолепием, достойным любого музея. Ещё несколько престарелых личностей выделялось неким подобием хитонов или тог, присущих жрецам или римским патрициям. У них на головах имелись остроконечные кожаные шлемы самой лучшей выделки, и украшенные вроде как кусочками стекла.
   Зато среди женщин преобладали одеяния в виде сари, тог, накидок и пончо. Все ткани очень яркие, многоцветные, хотя на вид излишне плотные и тяжеловатые. Виднелись среди женщин и воительницы, тоже одетые, кто во что горазд.
   Действия происходили на внушительной поляне, метров ста пятидесяти в поперечнике. Она представляла собой холмик, утыканный всюду и особенно по краям низкими приземистыми сараями из камня. Причём возле каждой свободной стены сарая протянулись своеобразные скамейки, из расколотых пополам, и тщательно оструганных брёвен. Между сараями, а в особенности ближе к центру поляны располагались очаги открытого типа с каменными ваннами, и здоровенными медными котлами. Кое-где между ними возвышались каменные идолы метра по три высоты, с довольно гротескно обозначенными формами женского тела тела, зато с весёлыми и добрыми, тщательно выбитыми в камне симпатичными лицами.
   Ещё бросились в глаза многочисленные открытые навесы, с крепкими столами и лавками под ними. Похоже, местные аборигены питались в своём большинстве именно здесь, каждый в кругу своих ближайших родственников.
   Всё это хаотично застроенное пространство окружалось стеной деревьев, высотой до пятидесяти метров. И вот уже конкретно на них имелись многочисленные жилища трёх уровней в виде маленьких домиков, укрытых чем-то поблескивающим, серого цвета. Там же виднелись переплетения многочисленных верёвок, мостков и лесенок и выступающих вперёд балкончиков.
   Ещё сотни верёвок, натянутых как струна, протянулись из крон до самой земли. На их конце виднелись прочные перемычки, за которые удобно хвататься двумя руками. Но эти перемычки оказались вставленные в прочные рогатки на стволах деревьев. Ощущалось, что именно рогатки не дают верёвкам унестись куда-то вверх. Или сами верёвки могли на деле оказаться сделанными из каучука.
   Что ещё бросилось сразу в глаза, так это чрезмерное наличие птиц. Причём птиц, не боящихся людей, не орущих дурными голосами, разных размеров и самых разных расцветок. Некоторые расхаживали среди людей, чуть ли не попадая им под ноги, некоторые сидели на бортиках каменных ванн, что-то склёвывая с них, некоторые просто расселись на нижних ветках, присматриваясь к действу на поляне, как к спектаклю.
   Пока Чернова осматривалась по сторонам, ей (или уже правильнее ему?) помогли выбраться из каменной ванны, ноги обули в некое подобие высоких галош из серой кожи с завязками поверху, и на тело накинули пончо, края которого свисали до самой земли. Кто-то дал кусок верёвки, и подпоясавшись Даша почувствовала себя хоть чуточку защищённой. К правой руке тоже присмотрелась: там от запястья и до локтя имелась витиеватая надпись из двух слов. Причём буквы очень походили на странную, смешанную вязь из древнерусских символов и латыни.
   "Неужели здесь написано моё имя? - мелькнула догадка. - Тот самый Арис Шенгаут, о котором выкрикивали? Хм, если это правда, то не самое худшее звучание. Знать бы ещё, что оно обозначает в местном языке?.."
   Затем женщины и воины расступились, стихли, и к месту событий выступило два старика и две старухи довольно преклонного возраста. Те самые, со стразами на кожаных шлемах.
   "Старейшины! - догадалась Дарья Андреевна, стараясь присматриваться внимательнее и пытаясь определить общественный строй: - Разве здесь матриархат? Непохоже... Тогда меня опрашивать пришли бы только старухи. И чего они на меня так уставились?.. Чего ждут?.. Благодарностей... или поклона? Вдруг здесь так не принято?.. Или наоборот - обязательно проявить вежество? Ладно, поклонюсь, не сломаюсь..."
   И постаралась изобразить нечто среднее, между кивком головы и поклоном в пояс. Вроде как угадала: все четверо похвально шевельнули бровями, и чинно кивнули головами в ответ. Но продолжали молчать.
   Так что делать нечего, пришлось говорить самой:
   - Огромная вам благодарность, за то, что меня спасли! Пусть на вашей земле всегда царит мир, счастье и процветание!
   Вряд ли хоть слово было понято, зато интонация оценена верно: благодарность поняли и приняли. Потому что одна из старушенций вступила в диалог. Её речь чуть напоминала итальянский, чуть латынь, чуть ещё что-то неуловимое, но ни одного чётко понятного слова.
   Затем вторая, что-то выдала на более плавном наречии. И наконец старик что-то пролопотал, употребляя массу шипящих звуков. Но что они спрашивали на своих языках, понять не получилось бы при всём желании. А некие смутные догадки не следовало принимать во внимание. На любую вопросительную речь, приходилось разводить руками, пожимать плечами и смиренно твердить, всё ещё пугаясь своего басовитого голоса:
   - К огромному сожалению, уважаемые дамы и господа, но я вас нисколечко не понимаю. Придётся мне либо учиться, либо искать тех, кто меня поймёт.
   Логику самой себе, Чернова для такого ответа черпала в следующем: раз перевоплощения между мирами существуют, то хоть какая-то общность в языках может прослеживаться. А здесь - явно не китайский, то есть при старании можно изучить довольно быстро.
   Ещё Чернова смогла удивить аборигенов своими попытками общения на иных языках. Но всё, что она знала, не нашло понимания у слушателей. Они отрицательно мотали головами и тоже разводили руками или пожимали плечами. То есть система отрицания и утверждения у них полностью соответствовали общепринятым на Земле.
   Зато во взглядах появилось уважение и некая озадаченность. И дальше начался диалог основанный на жестах, ведущий к начинающемуся взаимопониманию. Как бы...
   Старушка, похоже, занимающая место лидера или главного переговорщика, стала разгибать пальцы. Другой рукой при этом тыкала то в себя и подругу, то в старца, знающего шипящий язык. После чего уже двумя руками обвела всё вокруг, повторяя несколько раз:
   - Клочари! - и ясно так показала, что это ни лес, ни земля, ни деревья, ни небо, клочок которого виднелся наверху. Следовало понимать, что Клочари - это и есть весь мир. И в нём существует три языка.
   Потом вся ладонь была раскрыта во время тыканья в спасённого мужчину, а мимикой был показан вопрос, выражавшийся в любом из следующих предложений: "А где это? Что это за мир? Откуда будешь, братец-кролик? С чего это у вас, где-то там - целых пять языков общения?"
   Честно говоря, имеющая три высших образования землянка, не ожидала от местных жителей такого аналитического склада ума. У людей, живущих на деревьях, совсем другие понятия и совсем иные интересы. Не понятен язык, да и ладно! Чего углубляться-то?
   Хотя торговля и обмен с иными народами, несомненно более развитыми, у них налицо. Да и те же разноцветные ткани они не могли окрашивать, вываривая в своих каменных ваннах.
   Вполне возможна в данном мире и сегрегация существует определённого состава населения. То есть здесь, в лесу, могли проживать некие изгнанники, отторгнутые остальной цивилизацией или отдельными государствами. Вполне возможно, что они тут все поголовно грамотны, а некоторые имеют и вполне академическое, высшее образование. То есть начать врать - потом только хуже будет.
   "Да и что врать? О чём? - сама себя вопрошала Дарья, старательно улыбаясь, и начав обводить руками некую окружность. - Знать бы ещё, что я за странные пропасти видела, да имеют ли они отношение к данному лесу? Вдруг они встречают всех, кто пролетел через пропасти нормально, а вот сделай я заявление о новом мире, и меня сварят для наваристого бульона? Вроде на людоедов совсем не похожи, но лучше перестраховаться. Точно! Обрисую им пропасти, а там видно будет..."
   Вот и взмахнула три раза, обводя руками вокруг себя. А потом каждый раз показывая падение. Старейшины переглянулись между собой, недоумённо пожали плечами, а потом продолжили объяснения. Жесты вполне понимаемые, как короткие слова:
   - Арис Шенгаут! Ты. ...! Взмах рукой, обозначающий упавший предмет) В этом лесу. В наших домиках на деревьях. В нашей общине ... ...(какие-то совсем непонятные два слова, но зато пафосные). Согласен жить? Спать и кушать?
   "Нет, сейчас вот всё брошу и пойду бродить по лесу! - ворчала мысленно Дарья. - Нашли дуру-принцессу из Бременских музыкантов! Ну и с именем у меня на руке, кажется угадала!" - тогда как вслух соглашалась, кивала головой, прикладывала руку к сердцу и благодарно кланялась.
   Спина, небось, не сломается. А местным папуасам понравилось. Они одобрительно закивали и перешли к определению профессиональной принадлежности пришельца. Старушка ткнула рукой в самого экипированного воина, вроде как спрашивая:
   - Сражаться (защищаться, нападать, нести службу) сможешь?
   Землянка наверняка повела себя более чем странно, потому что ещё никак не освоилась в мужском теле. Распрямила пальцы на правой ладони, потом сжала их в кулак. Согнула руку, присматриваясь к собственным мускулам.
   "А ничё такие! - проскользнули мысли чисто по женской шкале наблюдательности. - Парень в спортзале по полдня торчал, не меньше. И ноги!.. Мм! Не иначе как тот ещё бегун...был. Так что могу и защищать..., или что там они от меня хотят?..".
   Потом Чернова поняла, что на неё смотрят как на сумасшедшую, которая подняла края своего пончо вверх и теперь рассматривает свои голые, волосатые ноги, слово увидела их впервые в жизни. Пришлось выкручиваться, показывая жестами нечто нейтральное, переводящееся примерно так:
   - Сами видите, какой я сильный Мэн! Так что я многое могу.
   Тут один из мужчин-воинов подошёл и подал землянке меч. Мол, покажи, как ты им можешь орудовать.
   Надо сказать, что Дарья взяла оружие с придыханием и восторгом. Из арбалета стреляла много раз, отлично в нём разбиралась. А вот меч... Никогда в жизни ничего подобного не держала, зато сколько раз мечтала, как она выхватывает, рубит, косит, валит, побеждает и разгоняет целые полчища орков, гоблинов, троллей и даже разноцветных эльфов. Благо насмотрелась в своё время фильмов в стиле фэнтези, да и книг порядочно прочитала.
   Настоящий меч. Красивый. Вроде и тяжёлый на вид, но в сильной мужской руке он показался словно сделанным из картона. Ну и Чернова показала, какая она сильная, лихая и ловкая. Несколько раз ткнула воображаемого перед собой противника, а потом его же ещё и разрубила крест накрест. При этом остриё меча прошлось в пяти сантиметрах от опорной ноги и взрезало утоптанный грунт остриём, как бритва папиросную бумагу.
   Вначале все зрители ахнули. Потом впервые заговорил тот старец, что помалкивал. Причём эмоционально заговорил, если не грубо:
   - Забери у него меч! Иначе он себе не только ноги отрежет, но и ....!
   Иначе с чего это все грохнули смехом? И только хозяин меча с какой-то детской обидой на лице выхватил оружие у испытуемого новичка, а потом долго и нежно ощупывал кончик меча. Неужели ему не верилось, что он у него такой острый?
   Дальше размышлять пришельцу не дали. Следующий воин вложил ему в руки длинное, около трёх метров копьё. И рукой показал на свободный край поляны:
   - Кидай вон туда!
   Дарья не сомневалась, что с копьём у неё (то есть у него!), да с такими мускулами на руках, получится ещё лучше. Ведь в детстве и в юности не раз нечто подобное метала с товарищами и подружками по играм. Да и чем копьё сильно отличается от мяча? Только формой? Ха! Поэтому приготовилась, сделала, разминочное движение плечом, и в три скачка попробовала разогнаться. И кинуть... попыталась. Но странное, слишком гибкое и пружинистое копьё прогнулось, зацепилось тупым концом за землю ещё будучи за спиной, чуть не сломавшись кувыркнулось, и рухнуло всего лишь в пяти, максимум шести метрах.
   Опять смех, шумное обсуждение в толпе зрителей, и даже свист.
   Так что когда приблизился воин с большим, боевым топором, то он его и протягивать не стал новичку. Только строго так посмотрел, и подбородком вопросительно дёрнул: "Потянешь?"
   Чернова сразу догадалась признать своё неумение, помотав отрицательно головой. Да и старец, судья по воинскому мастерству, сразу дал отмашку: "Не давать!" До лука со стрелой - вообще дело не дошло, хотя молодой парень, стоявший невдалеке наготове, ловко поигрывал стрелой, вращая её между пальцами. И лук у него имелся ну очень красивый. Но стрелок громче всех и смеялся при метании копья, словно не сомневался: воин из пришельца - никакой.
   В чём могла мадам Чернова себя показать, так это в снайперской стрельбе из арбалета. Последний муж буквально свихнулся на собирательстве подобного оружия, и охоте с ним. И супругу пристрастил. Так что показать высший класс можно было, но... Ни одного арбалета в пределах видимости заметно не было. А потребовать принести нечто подобное, словарный запас не позволял. Да и смысла не было.
   Но на этом выяснение профпригодности не закончилось. Вначале подошёл местный скульптор с молотком и зубилом. Ткнул своим инструментом в женских идолов, и через губу, с нескрываемым презрением поинтересовался:
   - Может, ты вот такие шедевры умеешь создавать? - скорей всего слова в его короткой речи были иные, но разве это что-то меняло? Вот и Дарья так посчитала, вежливо улыбнулась, мотнула головой отрицательно, и проговорила с уважением:
   - Куда мне до тебя, местного Микеланджело!
   Мэтр ни слова не понял, но тон ему понравился. Он одобрительно хмыкнул, да и отошёл в сторону, с превосходством поглядывая на окружающих. Словно догадался, с кем его сравнили.
   Затем подходила женщина с пряжей из паутины. За ней мужчина, гончар, показавший глиняную миску и небольшой кувшин. Кожевник с куском всё той же серой, поблескивающей кожи. Парень с куском плетёной сети. Девушка, со смелым взглядом и с кривым осколком чуть ли не оконного стекла в руках.
   Как химик и фармацевт, Дарья сварить стекло смогла бы. Теории хватало. Но она сильно засомневалась в практической части производства. А девушка показывала именно осколок, скорей всего найденный. Хотя окошки в домиках на деревьях и в каменных сараях виднелись именно стеклянные. Уточнить по данной, сложной теме что-то жестами - лучше и не пытаться.
   Больше никто не подошёл. Видимо целителей, санитаров, травников или алхимиков - тут не было и в помине.
   И хоть общий гомон оставался без отрицательных эмоций, держать новичка нахлебником никто не вызвался. Старейшины встали в кружок и стали совещаться о доле человека, свалившегося к ним с неба.
   А самой Дарье объяснить, что она умеет вылечить, вырезать аппендицит (да и не только!) и знает, как сделать массу полезных лекарств - запрещал здравый рассудок. Мир-то совсем иной. И не факт, что здешние гомо сапиенс (Homo sapiens) - идентичны во всём землянам. Вдруг у них внутренние органы несколько иначе расположены? Сердце справа? Или печень слева? Или реакция на лекарства не та: дашь какое-нибудь успокаивающее лекарство, а оно сразу вызовет инсульт? Или заживляющий стрептоцид - инициирует воспаление крови?
   Да и не факт, что здешние ингредиенты соответствуют ожидаемыми от них свойствами. Чтобы их проверить, да сопоставить с земными аналогами, нужны лаборатории, оборудование, помощь здешних врачей и аптекарей и ...годы, годы, годы...
   Не говоря уже о совершенном знании местного языка и прочих, многочисленных реалий. Жестами можно показать, что угодно. Ведь наверняка и тут знахарь имеется, травник, аптекарь, лекарь или как они тут зовутся. Но! Допустим, удалось убедить, что она знаток медицины. А местные раз, под белы ручки, и в местный лазарет. А там - умирающий от неведомой хвори пациент. Да и тот помер через четверть часа после начала врачебного осмотра.
   Как на подобное отреагируют аборигены? Уж кто-нибудь да вякнет: "Он убил моего любимого дедушку!" - бабушку, брата, сына, дочь, сестру - нужное подчеркнуть. И если сразу не казнят за враньё, впоследствии кто-то да попытается отомстить за дражайшего родственника.
   Так что вначале придётся осторожно вживаться в новый мир, познавать неспешно его реалии, старательно обучаться языку, а уже только потом задумываться о собственной пользе здесь.
   "Знать бы ещё, чем моё здоровенное, мускулистое, страшно волосатое тело может окупить своё содержание? - размышляла Чернова, - тут ни пашни нет, ни фруктовых деревьев (или есть?), ни в менеджерах высшего звена, ни в укладчиках асфальта не нуждаются. Только и могут меня припахать в каменоломне, ведь сараи вроде из обработанного камня. Где ещё? Ну да, в качестве носильщика или сборщика хвороста... На что ещё это тело пригодно?.."
   По мнению старейшин - будет тело, найдём дело. Потому что, закончив обсуждение, они вызвали из толпы мальчугана лет одиннадцати, максимум двенадцати и несколькими предложениями поставили перед ним задачу. Тот понятливо кивал и весьма самодовольно лыбился. Ещё во время этого инструктажа, толпа стала рассасываться в сторону, растворяться в лесу. Все поняли, что бесплатное представление окончено и вернулись к повседневным делам.
   Тогда как старушка окончила наущения, и обратилась к пришельцу:
   - Арис Шенгаут! Что он, Гют Шумо, что я, Алейрадини..., - она несколько раз тыкала узловатым пальцем то на себя, то на мальца, и склоняла местоимения: - Что меня, что его, ты должен слушаться одинаково! - дождавшись неуверенного кивка, всё это продублировала ещё и вполне понятными жестами: - Смотри. Учись. Делай, как Гют, из рода Шумо. Работай. Получай еду и наш кров. Приноси благо нашей общине.
   Она ещё что-то добавила, судя по тону, не совсем приятное. А то и - угрожающее. Если включить фантазию и попробовать догадаться, прозвучало нечто:
   - Тогда и мы тебя защитим! - и уже поворачиваясь: - А не будешь стараться, лес тебя заберёт.
   Сказала, и ушла за остальными коллегами, не оглядываясь. А Чернова решила, что очень постарается, и на ночь голодной не останется. Поэтому с полной готовностью уставилась на мальчишку. Мол, готова к труду и обороне. Усегда!
   Гют, похвально кивнул, и махнул рукой предлагая следовать за собой.
   Но не успела Дарья и шага сделать, как стало неожиданно сумрачно. Хотя за миг до того солнце, стоящее в зените прогревало всю полянку в толще леса. Землянка, до сих пор так и не чувствующая себя мужчиной, подняла голову, и замерла на полушаге и на полувздохе. Да и было от чего впасть в ступор: здешнее светило скрылось за толстенной летающей платформой, очень, ну очень напоминающей кусок летящей по небу скалы. Причём скала эта протянулась на весь видимый квадрат неба и грозила вообще перекрыть всё остальное пространство над головой.
   Женская сущность и тут проявилась: Черновой, Дарье Андреевне, стало страшно.
  
  
  


Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"