Аннотация: О восхождении на маяк - в поисках сбежавшего кота
Так я, несколько лет спустя, в генуэзском Нерви, нечаянно завидев из окна гостиницы "Béau-Rivag" и направляющегося к ней: в ней заточенным нам с Асей - революционера "Тигра", испугалась от радости - так, что швейцарская бабушка, испуганно: "Mais, qu'as-tu donc? Tu es toute blanche! Mais, qu'as-to donc vu?"
Я, внутри рта: "Lui"
(Цветаева, "Черт")
Я собиралась домой - складывала форму, чтобы постирать, изучала прореху на заду медицинской пижамы и прикидывала масштабы бедствия - когда доктор Ван Неер заорал из своего кабинета:
- Базилис!
Захотелось дать ему по лбу. За столько лет Ван Неер так и не научился правильно произносить мое имя или удовлетворяться краткой формой - Бася. Но если я называю его голландцем (Ван Неер фламандец), вурдалак беснуется.
Я отложила в сторону пижамные штаны и заглянула в кабинет - Ван Неер именинником сидел на столе и болтал ногами в полосатых брюках:
- Базилис, посмотрите, кто к вам приехал!
Возле стола в кресле для посетителей красовалась причина сего афронта - звезда экрана и малой сцены Лилит Кирневич.
- Мам, я за тобой, - сиропным голоском изрекла звезда.
Но вурдалак не был готов так просто выпустить добычу из когтей.
- Лилит, я давний поклонник вашего таланта, - воодушевленно продолжил Ван Неер, - я дважды ездил в Любляну смотреть на вашу игру, чумного доктора в "Птицах" и, конечно же, герцогиню в "Ужасах Гойи". Вы были восхитительны...
- А сегодня я Гитлера репетировала, - мечтательно припомнила Лита.
- Шутите? - не поверил Ван Неер.
- Ничуть. "Мой друг Гитлер", Мисима. Наш режиссер придерживается концепции, что в этой пьесе Гитлера непременно должна играть женщина. Всего наилучшего, доктор, до новых встреч.
- Рад был видеть. Пока, Базилис, - проблеял потрясенный Ван Неер и полез со стола на землю.
- Ты его разыграла? - спросила я Литу уже на улице.
- Что ты, я правда Гитлер. Де Лоррен - Рем, а Виандук - потенциальный Штрассер.
Мы шли под каштанами, сжавшими на холоде свои декоративные кулачки, и снежная крупка сыпалась в наши лица. С моря веяло рыбой.
- Тяжело вам с Лорреном без перерыва нацистов играть, то в фильме, то в спектакле, - посочувствовала я.
- С фильмом пауза до весны, но у Лоррена, кажется, уже крышечка поехала на почве его роли, - вздохнула Лита, - Вот увидишь - он ходит в черном, мрачный, как сам сатана, и не понимает, что в этом своем черном он похож не на фашиста, а на пастора.
- Где я должна его увидеть? И почему ты пришла за мной, можно же было позвонить?
Наперекор стихии брели мы вдоль моря, влажный, колючий, секущий ветер рвал с нас куртки. Вдали в тумане расплывчато светился желтый огонь маяка.
- Ты могла не приехать, если бы я просто позвонила и позвала, - призналась Лита, - а я хочу тебя кое с кем познакомить, и для меня это важно.
Возле нашего дуплекса соседка лепила на стену дома напротив объявление - бумага трепетала под ее руками, рвалась на волю.
- Она вообще понимает, что делает? - прошептала Лита.
Объявление гласило "Разыскивается! Тед Банди" - и под этим всем рожа кота. Я спросила соседку:
- Что, опять сбежал?
- Третий день его нет, - откликнулась бедняга, - вот, расклеила по району. Хочу к маяку пройтись, говорят, смотритель кормит кошек. Сходите со мной? - вид у соседки был жалостный, но Лита ответила непреклонно:
- Прости, Магда, мы сейчас уезжаем.
Мы зашли в дом, я спросила:
- Мне наряжаться?
- В меру. Я буду петь в клубе.
- Актерская песня? Надену черное, - признаться, всегда презирала актерское пение - вокала ноль, но певуны ломаются как настоящие...И Лита в этом деле не исключение - перепевает более-менее известные песни своим козлетоном, претендует на признание.
Я переоделась (действительно, в черное) и накинула синтетическую шубу - прогулка вдоль моря вселила в меня ужас перед ненастьем. Хотела надеть и шляпу, но Лита зыркнула на меня, и я воздержалась.
В машине, сколько я ни допытывалась, с кем предстоит знакомство, Лита отмалчивалась и отвечала только:
- Сюрприз! - сердито встряхивая спиральными кудрями. Я начала подозревать недоброе.
- Я была у папы, - перевела тему Лита. Ее папа, мой муж, отбывал в Любляне пятнадцать суток за то, что врезал пивной кружкой в челюсть какому-то типу. Приревновал меня, маргинал. Уже смешно - мне за полтинник, и я красива примерно как Дэвид Боуи.
- Он боится, что за все художества его вышлют, - продолжила Лита, - рыдал...
- Он каждый вечер мне звонит и рыдает, - с тоской призналась я, - и никто его не вышлет. А если и вышлют - через полгода он снова будет с нами, с новым паспортом и новыми отпечатками пальцев. Мы такое уже проходили.
Я не врала - мы и вправду проходили такое. Полковника (это его прозвище, а я - мадам колонель) уже высылали, и он возвращался, как соседский кот Тед Банди - возникал на пороге с новыми документами, вчера белорус, сегодня араб, я даже имени его нынешнего толком не помнила... Полковник очень привязан к семье, и криминальные знакомства помогают ему питать свою привязанность.
Машина летела по шоссе, словно залитому жидким стеклом, и я уже пожалела о том, что за полсотни лет не выучила наизусть ни одной молитвы, и не знала, доедем ли мы до Любляны. Мы доехали - Любляна встретила нас ледяным дождем.
В клубе Лита пристроила меня за столик у сцены и убежала за кулисы - готовиться. Пока что на сцене играли блюз, на удивление неплохо - возможно, актерской песней намеревалась блеснуть одна Лита, и это были просто музыканты. Публика подобралась такая, что я мгновенно застыдилась и своего роста, и толщины, и синтетической шубы, и прожитых бездарно пятидесяти лет.
- Привет, Бася, - к моему столику приблизился Юго де Лоррен, и на каждом плече его висело по девице. Девицы были моделями - обе на голову выше Юго. И да, де Лоррен носил теперь пасторское черное, что очень шло к его золотым волосам - Юго был избыточно, приторно красив, такими маленькие девочки рисуют принцев. Я немного ревновала Литу к нему - все-таки постоянный кино- и сценический партнер. Они уже несколько лет снимались вместе, но за эти годы между ними не проскочило даже искры, хоть де Лоррен и блядина, каких поискать.
- Привет, шевалье и дамы. Присаживайтесь, - пригласила я, не одной же вечер коротать. Де Лоррен что-то шепнул своим моделям, и те рысью припустили прочь - и уселся за мой столик в одиночестве.
- Признайся, Юго, с кем Лита хочет меня познакомить? - озвучила я снедающее меня любопытство.
- Подозреваю, что это Нел.
- Мальчик, девочка?
- Девочка. Помнишь, месяц назад был благотворительный показ - актеры, модели, какие-то лауреаты...Да что это я, - Юго достал телефон и протянул мне, - Вот, смотри на Нел. Та, которая упадет.
Та, которая упадет...Признаться, как чуткая мать, я уже видела съемку с того показа - высокие, статные модели дефилировали вперемешку с простыми смертными, актерами, танцорами и учеными, кто-то даже, помнится, выкатился на подиум в инвалидной коляске. Разница в росте давала некоторый комический эффект. И, наконец, момент, как говорят детсадовцы, "подвзорвавший" интернет - высоченная блондинка в черных перьях грохнулась, как подкошенная, посреди подиума с высоты своего двухметрового роста, и миниатюрная брюнетка в белом кружеве, брюнетка с копной пружин на голове (моя Лита, я как-то говорила о ее внешности - брови, ресницы и легкий скелет) - галантно подала упавшей руку. Более того, протянутую руку павшей дылды Лита поцеловала и, как истинный джентльмен, под локоток проводила жертву упадения прочь с подиума. Зрители аплодировали, аплодировали...
- Юго, а чему они хлопают? - спросила я, возвращая телефон.
- Да бог его знает, - пожал плечами де Лоррен, - вроде бы в модельном мире не принято помогать, когда падают. Просто проходят мимо. А Лилит поступила как рыцарь.
- А ты, Юго, тоже выходил в перьях и в лентах? - не удержалась я.
- Нет, я был в черном кружевном шаре от Бирендонка, - со скромным достоинством признался де Лоррен, - Вот!
Он протянул мне телефон с фото - лохматый шар на тонких черных ногах.
- Тыковка! - восхитилась я, - Как они угадали?
От "тыковки" де Лоррен почернел лицом - его настоящая фамилия была никакой не де Лоррен, а Ситруй, и он мало того, что не афишировал сей факт - мучительно стыдился. К столику подбежала Лита в блестящем, как рыба, концертном платье, волоча за руку дылду Нел.
- Мам, это Нел, - чуть зарумянившись, представила нас Лита, - Нел, это мама Бася. Садись, я уже скоро, - быстрый поцелуй, свист шлейфа - и Лита убежала, а Нел осталась с нами. Красивая девушка, только на голове гнездо и в высоту - если мне на плечи посадить де Лоррена, получится такой рост.
- Да садитесь же, - жеманно пропел де Лоррен, изящным жестом указуя на место за столиком - выглядело это так, словно в де Лоррене , как в терминаторе, на семьдесят процентов вдруг подгрузилась гейская составляющая. Я догадалась, что он тоже ревнует Литу к Нел. Нел села - так складывается портновский метр. Говорить втроем было не о чем - мы с шевалье надулись, Нел стеснялась. Лита вышла на сцену - конус света выхватил из темноты ее русалкино платье и копну синеватых в софитах кудрей. За спиной ее угадывалась скрипачка. Первая песня была "Пока жарился хряк" на русском - наверное, чтобы словенцы могли поумиляться смешному языку. Де Лоррен, понимавший по-русски чуть-чуть, хихикал в ладошку над Литиным выбором репертуара, Нел сидела с видом махи на балконе, для которой кавалер исполняет серенаду. Мне принесли молочный коктейль и я тихо им давилась.
Вторая Литина песня меня прикончила. Лита запела "Take This Waltz" Коэна, таким хриплым, страстным голосом, и скрипачка запиликала так пронзительно - я поняла, что сейчас будет. За столько лет я изучила режиссерский потенциал своей дочери. Последний куплет в оригинале исполняется дуэтом - значит, Лита вытащит Нел на сцену и они споют на два бездарных голоса.
This waltz, this waltz, this waltz, this waltz ...
With its very own breath of brandy and Death
Dragging its tail in the sea...
Лита подошла к краю сцены и протянула руки к Нел, та вытянулась стрункой, шагнула навстречу...
- Скажи Лите, что я домой, - прошептала я де Лоррену, - мне что-то нехорошо. Возьму такси, - и рванула к выходу.
And I'll dance with you in Vienna
I'll be wearing a river's disguise
The hyacinth wild on my shoulder,
My mouth on the dew of your thighs
And I'll bury my soul in a scrapbook,
With the photographs there, and the moss
- неслись мне вслед два переплетающихся козлетона. Я накинула шубу и вышла на улицу - грудью навстречу летящей снежной крупе. О, материнское безумие! О, ревность! Желание иметь внучат! Косность и гомофобия! Все это смерчем закручивалось в моем сердце, обручем сжимало, не давая дышать. В своей нелепой синей шубе нараспашку, с красным от злости и слез лицом, шла я к площади, где всегда гнездилась стайка такси. Одинокий прохожий воскликнул:
- Что с вами, мадам? - по-французски, между прочим, но я не вняла. Нелепые журавлиные ноги несли меня прочь, прочь - от этого места, где все рушится, домой, завернуться в плед и рыдать, и страдать.
- Бася! Мон колонель! - меня обогнал горбатый рыдван, из окошка высунулся черный ангел де Лоррен, - Садись в машину!
- Что это за шелудивый одр, Юго? - изумилась я , - я думала, ты ездишь на Бугатти, как фашист в твоем фильме.
- К черту фашиста, садись же! - де Лоррен стучал зубами, от холода, вестимо. Я сжалилась и села в машину.
- Я тебя отвезу, - категорически изрек де Лоррен, - Лита в курсе.
Я смахнула снег с лица и уставилась на него - за последний месяц его скулы сделались совсем острыми и глаза отливали серебром, как у погребальной скифской маски. И Юго де Лоррен никогда ничего не делал просто так.
- Чего ты хочешь от меня, шевалье?
- Ничего. Я просто отвезу тебя домой, - без интонации ответил Юго, и рыдван тронулся с места.
- Мне не надо домой. Мне надо в аэропорт, - выпалила я.
- Ты улетаешь? - так же без интонации спросил Юго. Он дрожал. Он был землистого цвета. Замерз?
- Я хочу посмотреть на самолеты. Это меня успокаивает.
- Посмотришь. А потом домой.
- Ты знаешь, как называется аэропорт Любляны? Иоже Пучника!
- Меня не смешат славянские названия, - холодно пожал плечами де Лоррен, не иначе, вспомнил про "тыковку".
На подъезде к аэропорту машина остановилась на обочине, и я вышла. Самолет с ревом пронесся над моей головой. Я надеялась, что де Лоррену надоест ждать и он уедет - его общество меня тяготило, а такси можно поймать и у аэропорта. Я стояла, задрав голову - самолет из Бейрута с деревом на хвосте садился с таким шумом, что у меня заложило уши. Я не сразу услышала орущий в кармане телефон. Это звонил из заточения мой маргинальный муж.
- Привет, Полковник, - прокричала я в трубку, - я в Иоже Пучника, смотрю на самолеты!
- Что у тебя случилось?
Вот уж кому ничего нельзя знать про Нел, с его-то криминальным менталитетом!
- Лита сегодня пела, я за нее переживала, - соврала я.
- Ты заедешь ко мне?
- Нет, я сегодня уезжаю, уже вызвала такси, - соврала я снова, - Мне нужно выспаться перед работой, а ты - наказан!
Из трубки последовала взволнованная тирада о том, что такое больше не повторится и по окончании отсидки меня ожидает не муж, но херувим. У меня мерзла голова, особенно ухо, свободное от телефона. Я ходила кругами, чтобы согреться, и охлопывала себя, как ямщик на морозе, а Полковник все разливался соловьем. Позабытый мною де Лоррен вышел из машины с арафаткой в руках и заботливо укутал мою голову в стиле "баба на самоваре". Я благодарно ему улыбнулась, попрощалась с Полковником - не без труда - и мы с де Лорреном вернулись в машину.
- Домой? - спросил Юго, и я увидела, что его знобит. Я потрогала его лоб - он отшатнулся было, но потом дался. Лоб был горячий.
- У тебя температура. Давай я сама тебя отвезу. К тебе, - предложила я. - Иначе ты врежешься, с таким-то ознобом.
- Нет. Я отвезу тебя. К тебе, - настаивал Юго. Я вгляделась в черного ангела - не ангел, не пастор, не киношный нацист, скорее, встрепанный воробей с мокрым клювом. Я достала из сумки таблетку нурофена - в моем возрасте косметичка уже наполовину аптечка - и протянула ему:
- Что с тобой? Зачем тебе - ко мне домой? - спросила я напрямую, сняла с себя арафатку и накрутила ему на шею - вышло мило, - Признавайся, шевалье!
- Твой муж еще долго просидит?
- Неделю. Так в чем дело?
- Ты медсестра, - сдавленно начал де Лоррен, стыдясь, - я знаю, ты уже делала это для Полковника. Мне нужна помощь. Я слишком увлекся погружением в роль - сперва морфинист, теперь абстинент. Я не хочу, чтобы кто-то знал. И не хочу метадоновую программу. Помоги мне, Бася.
- Вот оно что. Ван Неер сегодня дежурит, подложу тебя к нему в свободную палату...
- Не надо! Никто не должен знать, - взмолился де Лоррен.
- Стыдно? Или боишься, что он разболтает? Он может, - согласилась я, - Ладно, поехали. Только я поведу.
Мы поменялись местами, и я повела машину по ледяной дороге - осторожно и нежно, словно несла в ладонях тухлое яйцо. Де Лоррен заметно повеселел под арафаткой, перебирал тонкими пальчиками черно-белые кисти и задавал глупые вопросы:
- Это правда, что Полковник защищал твою честь? И за это его и замели?
- Полковник - ревнивый дурак, - разъяснила я, - приревновал меня, старую колоду, и отвесил люлей какому-то туристу.
- А на мой вкус ты ничего, - кокетливо изрек де Лоррен.
- На твой вкус все ничего, - отрезала я, - и да, я знаю, тебе нравится Дэвид Боуи. Скажи лучше, как ты Рема играешь? Он же лысый, а ты с волосами.
- Это художественная условность, - важно отвечал де Лоррен, - Почему тебя не смущает, что Лита в постановке - Гитлер? У нее тоже нет усов.
- Может, есть небольшие? - задумалась я, - Блин, вспомнила про эту дуру Нел - жить расхотелось! Вот у тебя же есть мама, Юго?
- Нет.
- Извини...
- Моя мама - графиня, - вдруг сказал Юго, - ее нет для меня, а меня - для нее.
- Графина де Ситруй? - не поверила я.
- Ситруй папа, у мамы другая фамилия. Мы не дружим, мягко говоря. Считай, мамы нет.
- А я-то надеялась спросить, что думает мама о твоей половой свободе?
- Не знаю, - вздохнул де Лоррен и зарылся в арафатку, - но это всего лишь бисексуальность, игры в пределах процентов Кинси... Не плачь, Бася, будут у тебя внуки. И у змеи-графини будут, рано или поздно.
- Твоими бы устами...
- Моими-то? Да... - припомнил что-то свое юный развратник. Я прыснула и чуть не пропустила наш поворот.
Я успела припарковать машину - и позвонила Лита:
- Мам, что это было?
- Материнская ревность, гомофобия - вот это все. Прости, ребенок, - покаялась я, - мне нужно время, чтобы осознать и смириться.
- Понимаю, - Лита помолчала, потом спросила, - Юго с тобой?
- Да. Ты знаешь?
- Знаю. Уже сил нет на это смотреть... надеюсь, ты его спасешь.
Такова моя доля - спасать буквально всех. Пока мы лезли из машины, из дуплекса выкатилась соседка и метнулась стрелой в мою сторону:
- Бася! Пойдем на маяк?
- Давай завтра, - предложила я, - прямо с утра. Вы знакомы с Юго?
- Кто же не знает Юго де Лоррена? - зарумянилась Магда, - Так я утром за тобой зайду?
Сил не было отпираться, я кивнула и вошла в дом. Де Лоррен плелся за мной с арафаткой на плечах, как русская крестьянка. И не забывал вредничать:
- Соседка не решит, что ты привела любовника?
- Скорее решит, что ты мой тайный сын, - пробормотала я, вспоминая, где хранятся причиндалы с предыдущего детокса Полковника и есть ли в доме стерильные капельница и иглы. Увы, в нашем доме такое в наличии всегда...
Я приготовила орудия пыток, принесла мешок с физраствором - де Лоррен уже улегся поудобнее на Литиной кровати, хорошо, хоть пальто снял, и приготовился. Будь он котом, прижал бы уши.
- А твой муж не приревнует, что я валяюсь на супружеской кровати? - Юго отвернулся, чтобы не смотреть на укол. Удивительная чувствительность - с его-то пристрастиями...
- Это Литина кровать, супружеская в соседней комнате, - ответила я, - а так он бы сжег кровать и побил тебя табуреткой. Извини, но в системе ценностей Полковника ты - нечисть.
- Как же ты с ним живешь? - изумился де Лоррен, - это же пещерный человек! Троглодит.
- А куда я денусь? Он везде меня находит. Считай, я одержима бесом, - печально призналась я, - Если бы ты знал, какая это проблема...
Де Лоррен откинулся на подушку и закрыл глаза. Тень пушистых ресниц, четкие, словно художником нарисованные темные брови - тоже ведь "брови, ресницы и легкий скелет"... Лицо его разгладилось и не казалось более погребальной маской. Приятно было видеть, как человек оживает.
- Захочешь в туалет - я тебя отведу. А ты захочешь, - предупредила я.
- Вот еще. Буду терпеть, - не сдался де Лоррен.
- Лопнешь.
- Слушай, Бася, - ресницы взлетели, глаза открылись - невозможные, серые, сонные, - Ты ведь и есть та роль, которую всегда играет Лилит. Она во всех фильмах играет - тебя. И такая ты у нее получаешься...богиня... я бы дал...
- Лита мне льстит. Я старая глупая баба, жертва абьюза и предрассудков. Она меня идеализирует. Как говорится, царство божие отменили, а верить во что-то хочется.
- А я все мечтал вблизи увидеть, кого же она играет. Приблизиться, так сказать к оригиналу.
- Приблизился? Кушайте, не обляпайтесь.
Де Лоррена сморил сон - возможно, первый сон абстинента за несколько дней. Я села в кресло рядом, открыла книгу - еще пару часов мне предстояло следить за капельницей и, скорее всего, препроводить пациента в туалет. А там можно и самой на боковую... Книга раскрылась на рассказе про Одрадек - возможно, я так часто читала его, что на этом месте заломился корешок.
Утром я проснулась от звуков возни на кухне - де Лоррен шумно завтракал, хозяйничая за столом в Литином безразмерном кигуруми.
- Слушай, Тоторо, - разозлилась я, - веди себя потише. Семь утра, люди спят.
- Это не Тоторо, это кот, - де Лоррен поймал кигурумный хвост и предъявил, - видишь?
- И не кот. Уши ты видел? Осел, скорее всего. Я - спать, повторяю, веди себя потише.
Но только я пристроилась в постели, как в дверь заскреблись. Не иначе соседка услышала нас сквозь картонную дуплексную стену.
- Я всю ночь не спала, думала, и решила, что Тедди на маяке - там растет такая травка, кошки ее любят, - с порога выпалила Магда. Она уже успела тепло одеться и нацепить перуанскую шапку - приготовилась к походу на маяк.
- Ладно, сейчас оденусь, - смиренно отвечала я и побрела в свою комнату.
- Я с вами! - на пороге кухни возник де Лоррен в кигуруми и с чашкой кофе. Магда исступленно на него воззрилась:
- Идемте! Вы принесете нам удачу!
- Пижаму переодень, - подсказала я де Лоррену.
- Конечно, я же в ней замерзну.
Так мы и выдвинулись втроем - я, пожилая веретенообразная оглобля в жуткой синей шубе и нелепой шляпе, Магда, бодрая, как эрегированный колобок в перуанской шапке, и де Лоррен в своем пасторском черном пальто, тонконогий одуванчик-абстинент. Под секущим дождем и снежной крупкой мы преодолели набережную - море ревело - и поднялись на скалу. Мы с Магдой скользили на мокрых ступенях, и де Лоррен поддерживал нас под попы. Перед дверью (да, на маяк вела дверь!) Магда перекрестилась и позвонила.
Сверху, что логично, послышался топот - кто-то шел вниз по винтовой лестнице.
- Кошки орут, - восторженно прошептала Магда. За дверью и впрямь раздавался кошачий хор, нестройный, но упорный. Послышалась возня, дверь открылась - на пороге стоял дядька, маленький, лысеющий, по комплекции точно такой же колобочек, как Магда.
- Тысяча извинений, - проблеяла Магда, - к вам не прибегал мой кот? - и Магда достала из сумки объявление о пропаже. Дядька развернул объявление, хмыкнул и сказал:
- Заходите. Сами смотрите, который ваш.
Мы зашли - я никогда раньше не бывала на маяке. На первом этаже было что-то вроде очень просторного холла с элементами кухни, и винтовая лестница вела наверх, в гнездилище смотрителя. Пол первого этажа был уставлен мисками, лотками и пестрел от разноцветных кошачьих спин.
- Не знаю, что их влечет, - смущенно признался смотритель, - говорят, травка какая-то растет на скале... не успеваю их обратно раздавать.
Магда выхватила из кошачьего ковра черного Теда Банди и прижала к груди:
- Спасибо вам! Спасибо!
- Да не за что! Приходите еще, - буркнул дядька.
- Если он опять сюда прибежит, - наглаживая Теда Банди, пролепетала Магда и почему-то зарделась. В де Лоррене тем временем подключилась гейская составляющая - никак, из-за дефицита внимания, и он вопросил томно и жеманно:
- Месье, не шокирует ли вас, если я попрошусь подняться наверх? Никогда еще не был на маяке. Не сочтите за наглость...
- Наверх, значит, хотите? - догадался дядька, - ну, пойдем, провожу, - и ланью вознесся по лесенке. Мы втроем поплелись за ним. Наверху нас ожидала круглая спаленка, окна по периметру комнаты - дождь кончился, забрезжило солнце - стол с раскрытым ноутбуком, матерчатый шкафец на молнии и фотографии на белых стенах - тех немногих, что остались в промежутках между оконными квадратами.
Магда прильнула носом к окну:
- Солнышко!
На лице де Лоррена читалось "что за дура?", а дядька-смотритель умилился, подошел к Магде и погладил кота на ее руках:
- Обязательно приходите еще.
- Ни за что, - прошептал де Лоррен.
- А я не вам, - услышал-таки дядька.
Я бездумно скользила взглядом по фотографиям и, как пишут в сказках - чу! - разглядела вдруг знакомое лицо. Себя, тридцать пять лет назад. На черно-белом фото я стояла на фоне какого-то то ли льва, то ли коня, и прекрасный юноша с прической "ирокез" обнимал меня за плечи. Мой первый, ныне покойный муж. На фото я смотрела в камеру, а он, как всегда, куда-то в сторону.
- Кто это? На фотографии? - спросила я дядьку, и голос мой задрожал так, что чуткий де Лоррен поспешил приблизиться.
- Это я, - отвечал дядька, продолжая чесать кота на руках у Магды.
- А дама? - уточнил де Лоррен.
- Моя покойная супруга, - дядька со значением посмотрел на Магду, и воздух между ними явственно заискрился. Я вгляделась в смотрителя - но что, что там можно было теперь узнать? Лысеющий, конопатый мужичок с пузиком и попой, словно отдельный чемодан, ничем не напоминал юношу из снов, прекрасного, как принц - именно таким рисуют принца маленькие девочки. Юношу, умершего тридцать один год назад от передоза в стране Израиль. И, боюсь, мне уже не стоило знать, что с ним там было потом, в течение этих тридцати и одного года.
- Вы были с ней знакомы? - догадался дядька.
- Кажется, да, - ответила я, - такое лицо не забудешь.
- Красивая была женщина, - вздохнул дядька.
- Очень красивая, - подтвердил де Лоррен.
- Спасибо, что показали нам маяк. Мы пойдем, до свидания, - я начала спускаться по лесенке вниз, и де Лоррен за мной, как сурок за савояром, а Магда осталась. Кажется, у двух котолюбивых колобков начиналась своя история.
Я вышла из дверей маяка и тут же села на то ли подсохшие, то ли подмерзшие ступени. Де Лоррен подумал-подумал и уселся рядом.
- Кто она? - спросил он, склоняясь ко мне, - Та прекрасная леди на фоне орла?
- Та прекрасная леди в гробу? Это я, тридцать лет назад. А тип с ирокезом - мой первый, ныне покойный муж.
- Покойный? Он же сейчас соседку охмуряет, - удивился де Лоррен.
- Я-то думала, что покойный.
- Ты была красавица, - утешил де Лоррен, - то есть ты и сейчас ничего. Но была - такая...Такая... Богиня...
- Ты бы дал? Дурак ты, шевалье, - я встала и отряхнула попу, - нужно еще к Ван Нееру зайти, пока он не сменился, чтоб он нам капельниц отсыпал. Тебе же еще как минимум неделя до полного совершенства.
Мы спускались со скалы - осторожно, держась друг за друга. Хорошо, что ветер утих, иначе нас могло унести в море, особенно моего невесомого спутника. Я спросила:
- Как же ты на трезвую голову будешь своего морфиниста играть? Станиславский ведь не поверит.
- Мы с марта в Берлине снимаем, - пояснил де Лоррен, - а в Берлине он у меня не морфинист.
- А кто? - меня пронзила догадка, что свято место пусто не бывает.- Кто он у тебя в Берлине?
- В Берлине он пьет, - светло улыбнувшись, признался де Лоррен, - и валяется пьяный в бункере Гитлера. Бася, Бася, держись за меня, не падай!