Луна, полная, добродушная и щекастая, склонялась над садовым товариществом. Острые крыши дачных домиков кокетливо выныривали из пены яблонь, окошки светили тёплой, мармеладной сладостью. Пропела последняя бессонная ворона, и собаки перелаивались, далеко и нестройно - обмениваясь впечатлениями от минувшего дня.
На гостевой парковке, на иссечённом трещинами лоскуте асфальта, квадратном островке в море лопухов и чертополоха, стояла единственная машина. Древний тупоносый одр с круглыми наивными фарами - подобные машины доброжелательный обыватель отчего-то именует "классикой". Подъеденные ржавчиной двери, водительская и та, что за ней - были широко распахнуты, из каждой свешивалось на улицу по паре мужских ног - в джинсах и в кедах, способных сделать честь разделу мужской моды журнала "Воуг". Обладатели ног лежали на сиденьях, томно курили в потолок и тоже были чудо как хороши - в золотых кудрях, все в кашемире, вельвете и замше.
- Ким-Ки-Дук зачастую сам себя цитирует, но и Балабанов - всего лишь посредственный его эпигон, - произносил, нараспев и чуть картавя, юноша за рулем, и с заднего сиденья сейчас же откликался нарочито сонный голос:
- Non vagina non legio rubra...
Они были клерки, эти двое, и светские львы. Их и звали - одного Иштван, а другого Чеслав. В миру, само собой, всего лишь Иван и Вячеслав. Их принесла в такое место, и на такой машине - волна приключений, жажда жизни. Желание странного. У наркоманов нет такого деления, как у любителей спиртного - на алкоголиков и пьяниц, но если бы было - эти двое были бы пьяницы. Легкомысленные весёлые выпивошки, невесомые мотыльки, перелетающие с зелья на зелье, со снадобье на снадобье - всегда в полёте, всегда на весу...Красота их была обманчива - Ишван не так давно обрел цирроз, а у Чеслава печень на УЗИ показалась круглая, чем весьма развеселила врача-инфекциониста. Но, всё равно - точёные профили, и вельвет, и бархат, и замша, и криогенная инженерия, и статья в "Нью Сайентист", (одна на троих, с завлабом), и будущее, очерченное маняще и туманно - если воронка, на краю которой они сейчас так опасно и сладостно сидят и болтают ногами, вдруг не очнётся и не вдохнет - их обоих, и не втащит в себя.
Третий человек, третий курильщик, устроился с ногами на капоте машины - два нарядных сноба козыряли эрудицией, наверное, именно ради него. Производили впечатление. Он не вступал в их беседу - скучал. Чёрный, как андерсонов трубочист, как чёртик с каминной полки, в джинсах, запятнанных реактивами и кровью, в чёрной простой футболке - он был словно камердинер возле принцев крови, и принцев-кривляк своих презирал бесконечно. Звали его просто Иваном, этого третьего, без изысков, и был он посредник, проводник - а двух других считал за глупые денежные мешки. Он был их драг-дуэнья.
Иван был сложившийся торчок, с резкими острыми чертами - героин лепит такие лица, по одному и тому же лекалу - в первый же год регулярного потребления продукта. Острые скулы, тени глубокие - будто бы нарочно положенные. Птица галка, мелкий глумливый бес, коротконосый и раскосый персонаж раннего Пазолини...
- Сатана давно ушел? - Иван затянулся, запрокинул голову, и сощурясь глядел на луну.
Сатана был их четвёртый, бегунок, и притом абсолютный безумец - его прозвище не лгало. Он отправился в посёлок, к барыге - и отчего-то припозднился.
- Два часа, - отозвался Иштван, - как бы аккумулятор не сел...
Полосы света далеко озаряли - гравийный путь, по которому ушел Сатана, и лопушиные заросли, и раскоряки чертополоха. Под призрачно-страшной в темноте белой цветущей вишней прогуливалась девушка. Тех было четверо, а она была - пятая. Белка...
Белка и в самом деле перебирала руками цветущие ветви - и в темноте казалось, что и вишня тянет к ней свои руки - тоже.
- Там Сатану тебе не видно? - проорал Иштван.
- Нет!
- Дивное создание, - отрекомендовал Иштван Белку, и продолжил насмешливо, - Женщина-банальность, дамский вариант Captain Obvious. Поехала по турпутевке в Турцию - и нате вам, влюбилась там в турка.
- Я всё слышу, - Белка выступила из бархатистой темноты - в свет, - Он был гостиничный хастлер, и мне стало его жаль. Я подумала - пусть посмотрит не только на мужские жопы.
Белка была высокая, ровненькая, тонкая, словно палочка тамбурмажора, с такой же пышной венчающей голову копной волос, всё время будто бы танцующей, летящей - кисть на капельмейстерском жезле. Белка - это была её фамилия, её звали Надя Белка, но словно в рифму к имени она и была белая-белая - платиновые волосы, сбритые на висках, молочный замшевый сюртук чуть не до земли, и из-под него, практически в пол - лохматые белые же широченные брюки.
- Это у тебя вода в подошвах? - Иван говорил с Белкой почти дружелюбно, видно было, что она намного симпатичнее ему, чем два его подопечных принца.
Белка подняла ногу и с любопытством, заново узнавая, посмотрела на свою подошву, высокую, словно котурна. В прозрачной подошве и в самом деле плескалась какая-то неведомая жидкость.
- Это не вода, - задумчиво проговорила она, - я наступила на гвоздь, и оттуда вытекало что-то вроде масла. Такое густое и вонючее...А потом папенька эту дырку запаял.
Иван умилённо усмехнулся "папеньке" - да, принцы были ему противны, а вот принцесса нравилась. Белые её волосы, и домашние тёплые словечки...Он снова откинул голову, повернув лицо к луне, затянулся, и сказал как бы ни к чему:
- А в Мордовии луна - совершенно другая, совершенно сумасшедшая.
Все знали, что Иван прибыл из Мордовии недавно, отсидел, освободился - только-только вот. Иштван с Чеславом переглянулись и уважительно хмыкнули, а Белка вдруг повернулась, взметнулась - и всё взметнулось, полетело - длинные волосы, полы камзола, бусы, руки - ну, банши... И воскликнула, в темноту:
- Сатана!
- Не ори, - одёрнул её Иван, но почти совсем беззлобно. Принцы встали в стойку, как две борзые. Сатана приближался в сиянии фар, и подволакивал ногу, в то же время как бы танцуя. Он был рыжий, кудрявый, плешивый, и очень грязный, траченный молью лев.
- Меня барыга заставила огород ей копать, - признался он с ухмылкой, переместившей почти всё его лицо на правую сторону, - Вань, включи фары поярче - мы сейчас прямо здесь и сделаемся. Как говорится, на дорожку.
- Я не буду, - пожала плечами Белка.
- Почему? - изумился Сатана.
- Не хочу.
- Она дура у вас? - спросил непосредственный Сатана у двух нетерпеливо переминающихся принцев.
- Нет, не дура, - со сдержанной злостью отозвался Иштван, которому Белка приходилась девушкой, - Просто она привыкла дома. Умеет ждать, не то что некоторые.
- Не то что некоторые, - нараспев повторил Сатана, уже начиная в свете фар нехитрые свои приготовления. Иван легко соскользнул с капота, включил дальний свет, и встал, облокотясь на дверцу.
- У тебя железная воля, - сказал он Белке, почти уважительно.
Белка вытянула с обочины травинку, прикусила сладкий нежный хвостик:
- Не-а, мне просто плевать.
Иван смотрел на тени, сползшиеся, словно алчные тёмные пауки, на корточках перед машиной, и на ленивую равнодушную Белку, грызущую травинку, и думал о ней отчего-то - "дочь луны", странное сравнение для недавнего зека.
В машине Сатана, зажатый на заднем сиденье между замшево-кашемировыми принцами, мгновенно укачался, скуксился и пел:
- Не за что биться, нечем делиться, всё об одном... - и особенно разбирало его почему-то на эстакадах.
Иван честно старался вести машину как можно нежнее, но "классика" не расположена к нежности, она предпочитает рвать и метать, и непременно на светофоре, на старте. Машина дёргалась, Сатана запрокидывал голову, встряхивая нечистыми локонами:
- Птица я птица...
Белка замерла на переднем сиденье, смотрела в окно - с лицом, как у орла в зоопарке. И вдруг сказала:
- Ты помнишь, ведь мы читали, как в старой английской сказке к охотнику приходили души убитых птиц.
Это было, наверное, из книги - принцесса любила цитаты.
- Не дай бог, гаишник нас остановит, - предрек мрачно Иштван, брезгливо отстраняясь от поющего и брызжущего слюною соседа.
- Это выйдет забавно, - тотчас отозвался романтический Чеслав, - мы такая разнообразная компания. Два мажора, торчок, уголовник, и девушка, одетая как для модного показа. Гаишник будет в недоумении.
- Спасибо за уголовника, - холодно произнёс Иван, - то есть ты повысил меня в звании, по сравнению с торчком?
- Девочки, не ссорьтесь, - легкомысленно вставил Иштван, и сразу же воскликнул, не дожидаясь обидного ответа, - Вот наш мост, останови! Останови! Мы приехали.
Иван остановил машину - у подножия стеклянного моста, перехода через шоссе. Как только они затормозили - Белка сразу выскочила на улицу, хлопнула дверцей, и взлетела вверх по ступеням. Принцы ещё о чём-то взволнованно шептались с Сатаной, склоняясь к нему с двух сторон, то ли договаривались, то ли ссорились, а Иван разглядел, как она стоит уже, там, наверху, в стеклянной трубе перехода. Тонкий призрачно-белый, светом съеденный силуэт - в залитом мертвенным жёлтым коридоре. Иван помахал ей - хоть и не верил, что Белка их видит. Что она - смотрит. Ведь ей - плевать.
Она стояла там, в электрических жёлтых высях, опираясь руками на длинные поручни, как балерина у станка - и вдруг совсем балетным циркульным движением подняла ногу, до перил, в таком полушпагате, и отклонилась назад, и помахала Ивану - тоже. Банши, дочь луны - в летящем вихре длинных волос и белых полотнищ.
Года не прошло, как все они пропали, истратились, кончились - и Сатана, и принцы. И Белка. Неудачная партия зелья, то ли слишком чистая, то ли наоборот. Воронка привычно вдохнула, лениво втащив в себя - всех четверых.
Иван в тот год влип в новый срок, за квартирную кражу, это его и спасло. Арестовали за два месяца - до. До того, как они, все четверо...Ему было даже немного неловко - словно удрал с поля боя за час до разгрома армии. Но не сам же удрал, забрали...
Он узнал о них уже в зоне, в колонии Бежецк, от кого-то из своих присных, пожал плечами, подумал: "Дураки". Доигрались. Мажоры, жили с такой мотыльковой лёгкостью - неудивительно, что сгорели.
Вечером, в комнатке с телевизором, на пузатом дрожащем экране, через головы зеков, то ли в программе "Время", то ли в другой какой пропагандистско-милитаристской шляпе, Иван увидал, как маршируют войска Хезболла. Они шли, синхронно танцуя, смешно подпрыгивая на каждом шаге - как зайчики. Вот так танцуя маршировали они на плацу, эти обманчиво легкомысленные войска, танцуя, шли на смерть, и так же, танцуя, наверное, и умирали.
В тот день на вечерней поверке Иван глядел на свою другую, следующую, бежецкую уже сумасшедшую луну, и всё видел в ней белую долгую тень, в таком полушпагате, в вихре разлетевшихся анимешных волос, и всё думал - теперь она там. На своём месте.
Ты помнишь, ведь мы читали,
как в старой английской сказке
к охотнику приходили
души убитых птиц?
Потом ещё год или два он скучал по ней иногда, по Белке, от праздности и от пустоты жизни - ведь такие, как он, в тюрьме не работают, лишь лениво повелевают и строят криминальные карьеры. Их удел - БУР, СУС, интриги, чифир. И нежно, беззубо покусывающая ностальгия.