Бесконечные просторы пустыни искрились, вбирая в себя оттенки всех красок, от красного до желтого и от синего до зеленого. Воздух полнился множеством запахов, которые, недоступные для человеческого осязания, сливаясь воедино, представлялись караванщикам духом ледяных просторов. И только чуткий звериный нюх позволял, отделив одно от другого и читая по запахам, вплетенным в крылья ветров, так же, как человек по символам в книге времен, узнать: что было, прошло стороной, что есть, стоит за гранью горизонта, и что будет, ожидая впереди, затаившись до своего часа.
Золотые волки неторопливо бежали по снежным барханам в стороне от каравана, на расстоянии, достаточном, чтобы его дух не затенял другие запахи. Их лапы едва касались белоснежного меха того неведомого огромного животного, которое вот уже множество веков спало глубоким сном, словно боясь разбудить его. Со стороны казалось, что по земным просторам скользят два солнечных луча, спустившихся с небес на землю.
Достигнув высокого, лучившегося в солнечном свете холма, такого же золотого, как и они сами, мохнатые охотники остановились и, потянувшись, легли в снег.
Сначала их головы обратились к каравану, ползшему по открытым всем взорам от горизонта до горизонта просторам пустыни длинной серой змеей - безобидной со стороны, но смертельно опасной для любого, кто решит встать на пути. Две пары внимательных глаз старательно шаг за шагом оглядели все вокруг, не желая, чтобы беда подошла незамеченной к их спутникам, воспользовавшись тем, что безмятежность последних месяцев дороги притупила осторожность.
Затем, убедившись, что по эту сторону горизонта все спокойно, они повернулись туда, где, казалось, и вовсе ничего не было, кроме неба, земли и снега между ними. Но только на первый, непосвященный взгляд. Для умевших же видеть невидимое все было совсем иначе.
Волчица подняла морду вверх, замерла, принюхиваясь к порывам ветра:
"Стая совсем рядом", - ее глаза взволнованно поблескивали, пристальный взгляд словно чего-то ждал.
"Знаю", - хмуро бросил волк.
"И...?" - она сперва припала всем телом к снежному покрову, как будто прячась, затем в нетерпении резко поднялась, мускулы напряглись: Шуллат была готова в любое мгновение сорваться с места, прервав то, что было остановкой в пути, предшествовавшей решающему броску.
Хан, мотнув головой, приглушенно зарычал. В его взгляде, обращенном к сестре, был укор, за которым, однако же, таилось нечто большее, чем понимание - страстное, с трудом сдерживаемое желание броситься бежать вслед за стаей, догнать ее и, наконец-то, оказаться среди себе подобных. Разозлился ли он на сестру, или был зол на самого себя, - вряд ли он сам понимал это. Да и какая разница? В нем - его духе, плоти боролись две силы, две стихии, стремясь сбить, подчинить, утянуть каждая на свой путь - ту тропу, по которой шел караван, и другую, что была дарована стае.
Он вновь зарычал - недовольно, напряженно и глухо. А затем повернулся к волчице:
"Они рядом..."
"Тогда чего же мы ждем?" - она вскочила, но рык брата остановил ее.
"Так нельзя..."
"Что - нельзя? Нельзя? Конечно, нельзя! Мы просто не можем противиться зову крови! Мы должны! Или ты не чувствуешь того же, что я?"
"Чувствую... И, может быть, даже сильнее, чем ты!"
"Бежим же, бежим скорее! Не известно, когда в следующий раз нам выпадет шанс...!"
"Шуш!" - волк огрызнулся. Его нос наморщился, губы раздулись, весь вид говорил: "Прекрати! Еще немного - и ты нарвешься на трепку!"
"Что "Шуш"? - от нетерпения волчица переступала с лапы на лапу, крутила головой, принюхиваясь к воздуху, боясь потерять путеводную нить звавшего ее за собой запаха.
"Мы не можем просто взять и уйти! Мы - не простые волки-охотники. Мы - спутники бога солнца!"
"Это ничего не меняет! - она не хотела его слушать, боясь, что доводы брата пробудят в ней чувства, которые не позволят сделать то, чего ей хотелось больше всего. - Разве мы не свободны в своем выборе? Разве господин Шамаш не дал нам право самим решать, с кем продолжать путь - детьми огня или братьями-охотниками?"
"Уйдя, мы предадим тех, кого покинем".
"Нет! Конечно, нет! Мы ведь уйдем ненадолго, на чуть-чуть! Хан, всего несколько дней! Только представь себе - несколько дней в стае! Разве мы не мечтали об этом? Разве мы не достойны того, чтобы наша мечта сбылась? А потом мы вернемся!"
"Но..."
"Брат, - волчица припала к снегу, решив изменить тактику. Она больше не настаивала, не требовала, а просила - робко и так страстно, что никто - ни бог, ни демон - не смог бы не внять ее мольбам. - Ну, пожалуйста! Мне это нужно! Очень! Пойдем!"
"Несколько дней... - волк бросил взгляд на караван. - Тут все спокойно, - задумчиво продолжал он. - И за это время вряд ли что случится... Да и не так уж далеко мы будем, чтобы, ощутив приближение опасности, не успеть вернуться..."
"Я не вернусь сейчас, - поджав под себя хвост, волчица попятилась от него, - если я сделаю это, вспомню, что меня удерживает здесь, то уже не смогу уйти!"
"Тогда жди меня. Я только скажу хозяину".
"Он не отпустит тебя!"
"Отпустит. Он дал слово".
"Он господин своего слова. Может его дать, а может и взять назад!"
"Он никогда так не поступит".
"И все же? Если он решит, что сейчас не лучшее время? Ладно. Я подожду тебя... Немного..." - она отвернулась от брата, словно стремясь скрыть от него то чувство, что охватило ее дух, отражаясь вспыхнувшим пламенем ночной звезды в глазах - решимость уйти одной, готовность расстаться со всеми, даже с братом, но только не с тем желанием, которое было сильнее ее.
Волк, сорвавшись с места, скользнул золотым лучом по покрову снежной пустыни, торопясь вернуться в караван, чтобы затем поскорее его покинуть.
Он подбежал к медленно бредшему возле своей повозки богу солнца, пошел с ним рядом, искоса поглядывая на хозяина, боясь окликнуть его, затягивая мучительное молчание в надежде, что тот заговорит первым.
Но Шамаш молчал, и Хану ничего не оставалось, как, тяжело вздохнув, окликнуть повелителя небес:
"Хозяин..." - но это все, на что его хватило. Прижав уши, зверь принюхался к ветру, стремясь распознать в его дыхании запах своих чувств - боли, горечи уже показавшихся у горизонта теней потерь, страха перед будущим и холодного, безжалостного осознания того, что все равно ему не пересилить зова крови, чью победу над собой он уже признал.
Бог солнца не отозвался. Все в том же напряженном молчании он, не поворачиваясь к волку, продолжал идти, пристально глядя на снежинки у себя под ногами, словно это были не капли замерзшей воды, а пепел сгоревших миров. Тонкие бледные пальцы перебирали бусины четок, накинутых на запястье.
"Мы с Шуши..." - вновь начал в попытке объясниться волк, но, умолкнув, так и не сказав главного, заскулил, понимая, что не в силах сделать того, что собирался, когда это оказалось непосильной для него задачей.
"Вы решили уйти..." - наконец, приходя ему на помощь, заговорил хозяин.
"Да", - Хан опустил голову, не смея взглянуть на небожителя. Ему стало так стыдно, как никогда прежде. Он ощутил себя жалкой маленькой тварью, бездумно потакавшей желаниям плоти, забыв о долге.
-Я понимаю... - вздохнув, прошептал Шамаш. - Что ж...
"И ты не попытаешься нас переубедить? Не станешь удерживать?" - волк с подозрением смотрел на бога солнца. Для него самого предстоявшее расставание таило в себе такую муку, что хотелось забиться в самый дальний угол повозки, завыть, заплакать, словно щенку, брошенному одному в бесконечности снежной пустыни. И, вглядываясь в лицо хозяина он поражался, не находя в его чертах того трепета, что охватил его собственный дух. Впрочем, спустя мгновение решил он, успокаиваясь, должно быть, все дело лишь в том, что повелитель небес решил скрыть от него свои чувства, зная, что спутнику и без того тяжело.
-Это ваше право...
"Хозяин, мы вернемся! Очень скоро! Поверь!"- на глаза волка навернулись слезы.
Понимая, что еще мгновение, один случайно брошенный на друга взгляд - и он не сможет уйти, волк сорвался с места и быстро, словно стремясь поймать ветер за хвост, бросился бежать прочь.
Он не остановился возле ждавшей его сестры, даже не замедлил бега, скорее наоборот, заставил себя двигаться еще быстрее, не щадя сил, не думая о том, что будет потом, стремясь лишь поскорее удалиться от каравана настолько, чтобы глаз не различал и самой блеклой тени, нюх не чуял пусть даже мимолетного запаха, чтобы ничто, кроме самой памяти, не напоминало о том, что было.
Как Шуллат ни старалась, она не могла догнать брата. Даже прикладывая к этому все свои силы, она не только не приблизилась к нему, но, казалось, с каждым новым прыжком лишь отставала все дальше и дальше.
"Хан! - наконец, не выдержав, окликнула она волка. - Постой! Подожди меня! Не так быстро!"
Золотой охотник услышал ее. И остановился. Да так внезапно, что, не успевшая среагировать на это волчица, налетела на брата, столкнулась с ним, и уже через миг они оба кубарем покатились в снег. А еще мгновение спустя...
"Прости!" - припав к насту, она замерла, виновато глядя на Хана, отряхивавшегося, отплевывавшегося от снега.
Волк фыркнул, чихнул, мотнул головой. Под его недовольным взглядом Шуллат заскулила, поджав под себя хвост, прикрыла лапой нос, словно прячась от гнева брата, превосходившего ее и по силе, и по размеру. Она понимала, что ее неловкость в первое же мгновение нового пути могла обернуться большой бедой, окажись рядом враг, и сама считала, что достойна трепки.
Но Хан, видя в произошедшем и долю своей вины, ограничился лишь ворчанием:
"Будь внимательнее! Судьба не будет к нам вечно добра!"
"Конечно, - она даже не думала оправдываться. Осторожно, на пузе подобравшись к брату, она ткнулась носом ему в бок. - Ну, мы идем к стае?"
"Подожди", - он огляделся вокруг, удивляясь, как, оказывается, далеко убежали они от каравана.
"Чего теперь-то ждать?" - глаза волчицы расширились, голова наклонилась чуть в сторону. Она не понимала, зачем медлить, когда уже не только принято решение, но и сделаны шаги к его исполнению.
"В стаю не приходят просто так. Они не примут первых встречных только потому, что чужакам того захотелось".
"Мы не первые и не последние охотники, ищущие в снегах свою новую семью".
"Да. И если одна из твоих прежних жизней хранит воспоминание об этом, ты должна понимать: все не так просто..."
"Я не хочу вспоминать! - нервно взвизгнув, прервала его волчица. - Я хочу в стаю - и все!" - сорвавшись с места, она побежала в ту сторону, откуда ветер доносил запах братьев по крови, который уже не просто манил, но подчинял себе, лишая способности думать.
Понимая, что теперь ее не ничто не остановит, волк двинулся следом. Он не хотел оставлять сестру одну - совершенно беспомощную в ослепившем ее огне желаний. С другой стороны, разве то, что она делала, не отвечало и его стремлениям? Ведь если на мгновение забыть обо всем, не задумываться, переставая быть рассудительным спутником и слугой небожителя, можно вновь стать всего лишь зверем, которого, чем дольше он оставался вдали от подобных себе, тем сильнее к ним влекло. Быть самим собою - разве это не предел всех мечтаний?
Они так стремились поскорее достичь соплеменников, что бежали по пустыни, не таясь, открыто. И так жаждали встречи, что не заметили, как оказались в кольце пяти матерых волков-сторожей, охранявших покой расположившейся на отдых стаи.
Каждый из золотых охотников сам по себе казался мелким и слабым рядом с Ханом и даже Шуллат, у которых всегда было вдоволь еды, которые не знали болезней, замедлявших рост и лишавших сил. Даже не имея собственного опыта поединков, полагаясь лишь на память предков, брат с сестрой могли бы справиться с тремя из них, даже, при доле везения, со всеми пятью. Волки стаи не могли не понимать этого. И, понимая, они не спешили вступить в бой, лишь зло скалились, прижав острые уши к голове, рычали, предупреждая пришельцев, что за спинами охотников, оставаясь невидимой до поры, затаилась стая - та сила, с которой не смог бы справиться ни один зверь, сколь могущественным он бы ни был.
Но Хан с Шуллат и не собирались драться с теми, с кем так искали встречи. Они хотели не завоевать стаю, подчиняя ее себе, а просто присоединиться к другим, научиться у них жизни в снегах пустыни, о которой они знали лишь то, что хранилось в их памяти.
Пришельцы отступили на шаг, стараясь держаться поближе друг к другу, при этом, не выпуская из внимательных взглядом ни одного из волков стаи. Но покорность, которая должна была успокоить зверей, лишь сильнее обозлила, дала новые силы, вскормила уверенность. Чужаки, заставившие стражей испытать не только беспокойство, но и страх, должны были заплатить за это.
И брат, и сестра почуяли дух ярости, который вот-вот должен был вырваться на волю, выливаясь в кровавый слепой бой.
"Держись рядом со мной", - бросил Хан Шуллат, сжавшись в комок, готовясь к прыжку.
"Но зачем нам драться с ними!- волчица смотрела на сородичей широко открытыми глазами, в которых горело непонимание. - Ведь мы хотим всего лишь присоединиться к стае! Может быть, они не поняли, может быть, если я объясню..."
"Они не станут нас слушать! - скользнул на ней острым, словно клык, взглядом Хан. - Как не стала меня слушать ты, когда я пытался объяснить: присоединиться к чужой стае не так просто, как это выглядит в мечтах. В ней нужно найти свое место. Завоевать его!"
"Как дети огня ищут свое в людском мире, проходя испытание?"
"Да! Если б ты на миг освободилась из сетей запахов, то вспомнила бы все, чем так щедро наделили нас предки, что знали когда-то мы сами!"
"Прости! Я так наивна!"
"Хватит, - остановил он ее. - Соберись!" - горевшие холодным огнем глаза волка, не мигая, следили за чужаками, густая шерсть на спине приподнялась, проходя гребнем до самого хвоста:
"Мы пришли не затем, чтобы драться, - Хан обращался к охотникам стаи, не пугая и не предостерегая их, а лишь предупреждая, - но если вы нападете, мы будем защищать свои жизни!"
"Щенки! - глухо зашипели те за миг до прыжка. - Вы пожалеете о том, что..."
Этот вой отрезвил стражей, которые еще мгновение назад были совершенно ослеплены духом крови, чей солоноватый вкус уже ощущали на клыках.
Их воинственный рык сменился хмурым ворчанием, в котором, однако же, сохранилось напряженное звучание предостережения:
"Уходите! - глаза горели угрозой. - Будьте благодарны матери за то, что ваши жалкие шкуры остались в целости и помните: в следующий раз мы не будем столь милосердны. Так что в ваших интересах, чтобы этого "следующего раза" не было никогда!"
"Но все, чего мы хотим, это присоединиться к стае!" - в глазах Шуллат была мольба.
"Присоединиться? - волки приблизились к ней, обступили, принюхались. В их глазах злость сменилась интересом. - Почему нет? Оставайся. Если хочешь. У нас найдется кусок мяса для такой милашки. Но он, - они зло глянули на чужака, - пусть уходит! Для него места нет! Ну же", - охотники начали осторожно, и, вместе с тем, настойчиво оттеснять самочку в сторону.
"Но почему?! - та подчинялась, и, все же, медлила - с одной стороны, она не могла уйти от тех, к кому так стремилась, с другой - бросить брата, с которым никогда надолго не расставалась, остаться совсем одной - это было выше ее сил! - Почему вы не можете принять нас обоих! Мы сильны! Мы не будем вам обузой!"
"Решай", - те с интересом поглядывали на нее, ожидая, что пересилит в гостье - разум или страсть.
"Хан!" - она повернула голову к брату. Волчица выглядела совершенно несчастной, в глазах была мольба.
"Оставайся, - поняв все, волк принял решение за нее, освобождая от гнета сомнений и тянувших в разные стороны чувств. - Так будет правильно".
"Но ты...!" - ей хотелось всего, а не лишь части желаемого.
"Я найду способ войти в стаю, заслужить себе место в ней! Не беспокойся за меня!" - и, не оставляя сестре времени на то, чтобы понять происходившее и изменить решение, он убежал в снега пустыни.
Хан не вернулся в караван. В то же время, он больше не пытался и приблизиться к стае, двигаясь позади нее так, чтобы не попадаться на глаза охотникам, и, вместе с тем, не таясь от них, маяча духом на хвосте волков. Золотой охотник терпеливо ждал того мгновения, которое позволило бы ему проявить себя, доказать, что он не просто достоин присоединиться к стае, но нужен ей.
Судьба не стала проверять его терпение, растягивая время ожиданий до бесконечности. Все свершилось даже быстрее, чем он надеялся.
Ночью стая вышла на охоту.
Хан наблюдал за волками со стороны, выбрав место, с которого мог видеть все происходившее, но при этом чувствовать себя в относительной безопасности, держась в стороне как от клыков разгоряченной кровью стаи, так и копыт и рогов диких оленей.
Волки действовали не бездумно, надеясь лишь на удачу. Они просто не могли себе позволить ничего подобного, когда от успеха охоты зависела их жизнь. У них был план, старательно разработанный и уже не раз испробованный. Каждый знал, что должен делать, и, может, потому со стороны казалось, что стая - не просто племя волков, но нечто действительно целое, единое в каждой мысли, каждом движении.
Несколько молодых, полных сил самцов, ведомых вожаком, гнало стадо к тому месту, где их ждали остальные, затаившиеся в засаде. И эта ловушка должна была вот-вот захлопнуться.
Все шло по задуманному. Во всяком случае, так казалось. И, все же, в какой-то миг Хана охватило странное беспокойство. Сначала он решил, что это - отголосок чувства, которое испытывала сестра, находившаяся во власти первой в своей жизни охоты стаи. Но потом в какое-то мгновение он понял, что дело не в ней - в нем самом.
То, что прошло волной искр по шерсти, поднимая гребень и зажигая зеленым огнем глаза, было предчувствием беды. Даже более того - ожиданием ее в той слепой уверенности, когда глаз еще не видит, но нос уже чует сладковатый дух смерти, доверяясь ему более чем всему увиденному.
Приглушенно заскулив, волк собрался, подтянул лапы, напряг мышцы, готовый к тому, чтобы совершить прыжок в то самое мгновение, когда опасность проявит себя. А пока он с бархана внимательно следил за тем, что происходило внизу, старательно зарывшись в снег, стремясь ничем - ни видом, ни запахом не обнаружить своего присутствия.
Добычей стаи должны были стать молодая олениха с олененком, которые не выдержали бешеного бега во власти безумного страха, рожденного в их сердцах видом охотников, их рыком, оскаленными клыками и брызжущей слюной. Слабые и беззащитные, они выбились из сил и уже были готовы сдаться на милость победителей, моля их лишь о быстрой смерти. Но тут, неожиданно для всех: и охотников, и их жертвы, - олений табун повернулся, возвращаясь, вместо того, чтобы как обычно поскорее покинуть гиблое место.
Такого не случалось никогда прежде. Да, добыча сопротивлялась, порою жестоко мстила за свою смерть, а иногда даже отвоевывала право на жизнь. Но она никогда не бросалась на защиту себе подобных, жертвуя слабыми ради спасения сильных.
Может быть, виной этой странности была неопытность молодого вожака оленей, не распознавший духа стаи, решив, что нападавшие - одиночки, падальщики, которые смелы лишь при встрече со слабым противником, от сильного же убегут, поджав хвосты. А, может, он и знал, с кем его столкнула судьба, но упрямо не хотел сдаваться. Выкажешь слабость в глазах недавно завоеванного табуна - вдохновишь соперников на новые поединки.
Что бы там ни было, находившая в низине стая ничего не видела, как стадо повернуло, и уж конечно не ожидала ничего подобного. Опытные старики устали, утомленные долгой погоней, молодежь была ослеплена видом добычи, запахом ее крови.
И тогда, поднявшись в полный рост над гребнем снежного бархана, Хан завыл, предупреждая сородичей об опасности. Услышав его вой, молодые волки недовольно ощетинились, оскалились, решив, что чужак претендует на их законную добычу и пугает, придумывая всякую небывальщину, лишь затем, чтобы стая убежала, оставив его одного пировать.
И лишь вскинувший голову, принюхиваясь к воздуху, предводитель заворчал, затем, повернувшись к матери стаи, бросил:
"Уводи всех из ложбины".
"Неужели ты поверил чужаку?" - та с долей удивления взглянула на своего супруга.
"Да", - поспешно кивнул тот, давая понять, что сейчас не время для сомнений и споров.
Волчица умолкла, склонила голову, соглашаясь с вожаком, не желая оспаривать его решение, даже если то казалось ей ошибочным. В отличие от нее, молодняк не собирался отказываться от пищи, которая была уже в лапах.
"Никакой опасности нет..." - заупрямившись, начал было один из них, но тотчас получил от матери сильный шлепок по носу:
"Не спорь. Если отец говорит, что рядом опасность, значит, так оно и есть!"
"Это слова чужака...." - следующий шлепок сбил его в снег. Волчица оскалилась:
"Подчинись и беги следом. Или, - ее глаза сверкнули огнем гнева и угрозы, - если не хочешь - оставайся. Пусть стадо рогачей растопчет тебя. Будет наука на все остальные жизни. Но не стой на дороге у других, которые не спешат навстречу перерождению и собираются прожить эту жизнь до конца!"
"А что я? Я ничего..." - тот сразу сник, поджал хвост и потрусил вслед за матерью, спешившей увести стаю подальше от места, которое с той же легкостью, с какой послужило засадой для жертвы, могло стать ловушкой для охотников.
Еще миг - и ложбина опустела. Рядом с бившейся в предсмертных конвульсиях, оглашая все вокруг полным боли и мольбы криком оленихой, остался лишь золотой предводитель. Некоторое время он стоял рядом с добычей, раздумывая, верно ли он поступил, приказав бросить умиравших рогачей, когда стая, если бы постаралась, могла и уволочь их, во всяком случае, меньшую из добыч, в снега.
Спустя мгновение он мотнул головой, отгоняя от себя сомнения: "Главное - стая. Главное - чтобы она выжила. Если будут охотники, будет и добыча. А без охотников добыча не нужна". Затем он поднялся на бархан, где застыл, провожая взглядом убегавших волков, страстно желая, но не смея присоединиться к сородичам, Хан.
"Спасибо", - предводитель уже не только чуял и слышал знаки приближения стада, но видел его, несшегося, поднимая столбом в воздух снег, по направлению к лощине.
"Не за что", - скользнув по нему быстрым взглядом, сдержанно бросил волк.
"Зачем ты предупредил нас? Ведь мы - чужие. И, потом, - его настороженные желтые глаза внимательно глядели на собеседника, - если бы рогачи налетели на стаю, наша добыча осталась бы тебе..."
"Сейчас не время для вопросов".
"Нам некуда спешить. Здесь мы в безопасности".
"Найдя умирающими, рогачи захотят отомстить".
"Ветер дует с их стороны, не с нашей. И, потом, месть - не та цель, которая ведет добычу".
"Обычная добыча бежит от охотников прочь. А эта, - он мотнул головой в сторону приближавшегося стада, - возвращается".
"Глупо с их стороны. Если бы я не заставил охотников убежать, мы могли бы поживиться еще кем-то..."
"Нет. Ты бы потерял свою стаю".
"Ты смел. Даже дерзок", - глаза волка гневно сверкнули.
"Вожак, я не претендую на твое место. Я лишь предупреждаю..."
"Почему? Почему ты это сделал? Чтобы мы приняли тебя в стаю?"
"Да", - Хан открыто смотрел в рыжие глаза предводителя, не боясь гнева матерого зверя - более сильного и опытного, чем он сам.
"Странно, - волк взглянул на него с удивлением и, вместе с тем, уважением, - я думал, ты станешь увиливать от прямого ответа, придумаешь что-то вроде: "С вами была моя сестра..."
"Если бы я сказал так - это была бы правда. Мне не безразлично, что случится с Шуллат".
"Но ты мог увести ее одну".
"Зачем? Мы с ней никогда не хотели стать одинокими бродягами снегов. Мы стремились оказаться в стае".
"Что случилось с вашей?"
"Мы не знаем. Мы были слишком малы, когда покинули ее".
"Щенок не вырастит один в снегах пустыни".
"О нас заботился друг".
"Одинокий волк... - предводитель понимающе кивнул. Подобное случалось. - Но его судьба - не ваша.... Что ж, идем".
"Ты разрешаешь мне присоединиться к стае?"
"Ты заслужил это право. Но, - он пронзил его взглядом, который был острее когтя и мертвее хватки стиснутых челюстей, - запомни: это моя стая! И пока я в силе, никто не займет мое место!"
"Я не претендую на главенство, предводитель", - спокойно, однако же, не забывая о собственном достоинстве, промолвил Хан.
"Сильный молодой волк, который не мечтает стать вожаком, - предводитель глянул на него с нескрываемым интересом. - Странно".
"Это не моя судьба".
"В чем же тогда она?"
Хан задумался. Еще совсем недавно все казалось несомненным и ясным. И вот, вдруг оказалось, что ответа нет, он забылся, ушел - совсем и навсегда.
"Не знаю... - снежный охотник мотнул головой. - Но не в этом... И вообще... Давай уйдем отсюда. Это плохое место".
"Ладно".
Прежде чем спуститься с бархана вниз, волки внимательно огляделись вокруг, принюхиваясь к воздуху.
Олени, пронесшиеся всего лишь несколько мгновений назад мимо них, не стали задерживаться возле мертвых тел своих сородичей и теперь должны были быть уже далеко, освобождая дорогу охотникам.
"Надо вернуться, забрать добычу, - втянул в себя дух крови вожак, - пока не нашлись желающие поживиться за наш счет".
"Пусть".
"Что - пусть? Не слишком ли щедр за чужой счет, так легко отказываясь за других от того, что принадлежит им по праву?"
"Будут охотники, будет добыча..."
"Никто не спорит с истиной нашего пути, - прервал его золотой предводитель, - но сейчас, когда стае ничто не угрожает, нам не следует бросать еду. Она нужна нам, чтобы набраться сил для новой охоты".
"Принюхайся, вожак. Неужели ты не чуешь запах смерти?"
"Это чужая смерть..."
"Не надо! Мы оба понимаем, о чем идет речь! Если бы все было иначе, ты не прогнал бы голодных охотников прочь от свежей добычи! И другие тоже это почувствовали. Иначе бы не ушли".
"Все было в прошлом".
Хан взглянул на него с упреком, словно спрашивая: "Кого ты пытаешься в этом убедить? Себя или меня?"
"Что бы там ни было, - заворчал матерый волк. Он потянулся, разминая мышцы, затекшие от долгого неподвижного лежания в снегу. - Я не хочу бросать добычу. Кто знает, будут ли в следующий раз духи охоты благосклонны к нам... - он потер лапой нос. - Что бы там ни было, я готов рискнуть..."
"Что ж, - Хан предупредил. Шуллат убежала в безопасное место. Его старания защитить стаю были оценены. Это все, чего он хотел. Продолжать же упрямо возражать не было никакого смысла. - Ты предводитель. Тебе решать".
"Мне!" - волк встал, стряхнул с себя снег. Однако же, вместо того, чтобы сорваться с места, устремляясь вниз, в ложбину, он почему-то медлил.
Раздумывая, он еще раз принюхался к воздуху, потом огляделся вокруг, скользнул острым взглядом по чужаку, выбравшемуся из сугроба вслед за вожаком и теперь застывшему рядом с ним неподвижным ледяным изваянием.
Медленно глаза зверя затуманило сомнение, родившее нерешительность. Волк, уже занесший лапу, чтобы шагнуть вперед, замер, помедлив, опустил ее назад.
"Та опасность, которую ты чуешь, - спустя какое-то время его взгляд вновь обратился на чужака, - какого она рода? Это ведь не рогачи?"
"Нет".
"Я уже не молод. Мой нюх не столь остер, как когда-то и я все больше полагаюсь на слух..." - он наклонил голову, ожидая ответа на еще не заданный вопрос. Было видно, что ему в одно и то же время хотелось спросить этого странного чужака о том, что тот учуял в грядущем, и промолчать, доверяясь своим чувствам, не замечавшим приближения беды. Но это был вожак, и, несомненно, спустя какое-то время стремление уберечь стаю от опасности пересилило бы гордость. Впрочем, Хан не стал ждать этого момента и, оправдывая надежды вожака, заговорил сам:
"Те запахи, которые я чую, в большей степени принадлежат настоящему, чем будущему, затеняя те, другие. Дух уже пришедшей смерти слишком силен, чтобы это было не так. И рогачи миновали это место совсем недавно, пропитав все вокруг своими запахами. Я скорее предчувствую, чем чую беду".
"Ты можешь распознать, кто прячется за горизонтом?"
"Я не уверен, - вынужден был признать Хан. - Но там не те, кто был здесь. Не рогачи... Вожак, я говорю это не из упрямства. И не будет ли лучше не допытываться до причин, а просто уйти? Так велит благоразумие, не страх..."
"Ладно, - с долей неохоты, все еще сомневаясь в необходимости подобного шага, согласился волк. - Пусть будет по-твоему... Все равно мы медлили слишком долго, чтобы запах крови не привлек падальщиков... Побежали".
"Вожак..."
"Что?" - волк резко повернулся к нему.
Хан не стал ничего объяснять, лишь носом ткнул в сторону ложбины:
"Взгляни".
Предводитель стаи пригляделся. Уже через мгновение его глаза сердито сверкнули, щеки раздулись, обнажая острые клыки. Он глухо зарычал, увидев скользнувших рыжими тенями по снегам трех молодых волков - подростков, которые, осторожно, озираясь по сторонам, в страхе поджав хвосты, подбирались к брошенной добыче.
"Щенки! - рычание вожака стало громче и злее. - Упрямые глупцы! Так-то они меня слушают...!" - и он двинулся в сторону ложбины.
"Вожак, - попытался остановить его Хан. - Там опасность..."
"Да! Но не могу же я просто взять и бросить этих недоумков!"
"Они сами выбрали свой путь".
"Сами! Да что они понимают! И, потом, зачем ты тогда обратил на них мое внимание?"
"Чтобы ты знал".
"Знал - зачем?"
"Просто знал..."
"Просто? - он с удивлением взглянул на чужака, затем качнул головой: - Воистину, судьба вожака - не твой путь".
"Я здраво оцениваю ситуацию... - Хан обиделся. - Никто не станет рисковать жизнью всех ради одного".
"Да. Но все, стая - это сборище одних. А ради стаи любой вожак с готовностью умрет!" - и, сорвавшись с места, он бросился вперед. Золотой охотник помедлил мгновение, а затем последовал за предводителем стаи.
Скатившись с бархана вниз, в ложбину, они подбежали к рыжей троице, осмелившейся вернуться к оставленной добыче.
В первый момент молодые волки, не ожидавшие их появления, растерялись. Скорее от удивления, чем страха они отскочили назад, сели в снег, расставив передние лапы, глядя на взрослых волков круглыми глазами, чуть приоткрыв пасти, словно спрашивая: "А в чем дело?"
Потом, немного придя в себя, они поднялись, поджав под себя хвосты и жалобно подскуливая-извиняясь на животе подобрались к предводителю, замершему на месте, ткнулись ему в морду, готовые принять любое наказание, лишь бы все закончилось как можно быстрее.
Вожак хмуро зарычал. Он не спешил с расправой. Наказать за непослушание можно было и потом. Это никогда не поздно, особенно когда провинившиеся сами признают за собой вину. Нет, сейчас главным было другое - выбраться из места, чья гибельность, стоило оказаться в его пределах, стала ощущаться физически - холодом, веявшим от земли, напряжением, заставлявшим звенеть ледяной воздух, терпким запахом смерти, от которого мутнело сознание. Но как это сделать...?
"Вожак..." - когда неподвижное молчание, затягиваясь, начало вызывать беспокойство в сердцах тех, кто был не способен заглянуть ни на шаг дальше настоящего, заговорили молодые волки, но он лишь оскалился:
"Молчите!" - его голова поднялась вверх, нос старательно ловил все запахи, уши напряглись, глаза сощурились. Не в силах определить опасность, он старался хотя бы угадать, с какой стороны она грозит, ища пути к отступлению.
"Будет лучше поторопиться..." - Хан огляделся вокруг. Его губы затрепетали, из пасти вырвался чуть слышный свист.
"Торопливость в спасении ведет лишь к смерти", - несмотря на всю напряженность, сложность ситуации, в которой они оказались, вожак находит время и силы учить молодых тому, чему когда-то научили и его.
"Я не знаю, что это, - Хан закрутил головой по сторонам, уже не имея сил скрывать от других своего волнения, - но оно приближается..."
"Что?" - молодые волки смотрели то на него, то на вождя, то на окружавшие их со всех сторон просторы снежной пустыни. В их глазах был страх, за которым, однако же, проглядывалось и любопытство, столь свойственное подросткам.
"Зло", - наклонил голову Хан.
"Смерть", - низко зарычал вожак.
А миг спустя...
Гул, донесшийся до слуха охотников, казалось, исходил от неба, не земли. Ветер, не движение приближавшихся пустынников, коснулся белых покровов...
"В снег! - властно приказал вожак. - Зарывайтесь в снег! Глубже и быстрее!" - его лапы уже поспешно разбрасывали покрывавшие землю толстым слоем холодные перья белой птицы.
Остальные последовали его примеру, оставляя все вопросы, которыми полнился их дух, на потом. Никто не видел, что случилось затем. Снег застил глаза. Да и слишком быстро все произошло. Молодые волки даже испугаться как следует не успели. Даже Хан, ждавший прихода беды, пытавшийся разгадать ту загадку, которую несло в себе грядущее, так ничего и не понял.
Лишь пахнуло жаром, на спину навалилось что-то очень тяжелое. Но лишь на мгновение, спустя которое все стихло, улеглось...
Не в силах сдержать любопытства, волки осторожно приподняли головы над снегом. И первое, что они увидели, была тень, скользнувшая по белизне снега, прежде чем исчезнуть в синеве небес.
"Все? Все уже позади?" - молодые охотники крутили головами, старательно обнюхивались, втягивая в себя полной грудью воздух, хранивший следы запаха, не встречавшегося никогда прежде. Рыжие глаза обшарили все вокруг цепкими внимательными взглядами. Пасти приоткрылись от удивления, когда мир, который предстал перед ними, совсем не походил на тот, что окружал их всего мгновение назад.
Еще недавно поднимавшиеся с двух сторон над низиной белоснежные барханы, поблекли. Снег стал серым и грязным, будто выбравшиеся наружу подземные твари смешали его с хлопьями земли. Кое-где он исчез совсем, обнажая глубокие раны тверди. Такие же язвы с грубыми рваными краями, словно кто-то вырвал клоки белого меха вместе с кожей, покрывали ложбину. На том же месте, где мгновение назад лежала добыча, зиял глубокий черный ожог.
Молодые волки наморщили носы. В их глазах вспыхнуло недовольство потерей еды, которая уже была мысленно съедена. Затем медленно в них вошел интерес.
"Кто это был? - озираясь по сторонам, спросили они. Не получая ответа от вожака, они стали искать его среди своих воспоминаний. - Несущий смерть, да?"
"Нет", - мотнул головой Хан.
"Откуда ты знаешь?" - вожак, сощурив глаза, с вопросом глянул на чужака.
"Да, откуда? - молодые волки тоже встрепенулись. - Ведь никто из встречавших несущих смерть на своем пути, не выжил... Хотя, может быть, это память других жизней..."
"При чем здесь это? - вожак заворчал, недовольный тем, что недавние щенки влезли в серьезный разговор. - Никто никогда не видел Несущих смерть. Они - невидимки!"
"Наверно..."
"Точно", - скользнув по чужаку холодным взглядом, прервал его предводитель стаи. Его глаза горели... Однако это была не злость тем, что кто-то посмел усомниться в его словах. Скорее - властный интерес, когда не спрашивают, но требуют ответа.
"Я не знаю, - Хан уже жалел о сказанном. Собственно, он ведь действительно ничего не знал. Все, что он помнил - блеклые воспоминания сна. - Просто... Мне так показалось..."
"Нет".
"Но я говорю..."
"Я имею в виду, - ворчливо прервал его вожак, - что существо, побывавшее здесь, не Несущая смерть. Оно более осязаемо. И, в то же время, куда менее реально", - он испытывающе глянул на волков, проверяя... нет, конечно, не то, поняли ли они его, когда он и не ждал от них такой сообразительности. Ему просто было важно узнать, способны ли они понимать... Однако же, видя, что собеседники отвернули от него морды, молодая троица - поглядывая друг на друга, ожидая, как казалось, готовой вот-вот обрушиться на них, едва вожак выберет для этого удобный момент или повод, трепки, а чужак - задумавшись над чем-то своим, бесконечно далеком, вожак прервал разговор, проворчав напоследок: - Не важно. Кто бы это ни был, он ушел. И нам тоже пора уходить. Нужно нагнать стаю. И покинуть, наконец, это гиблое место".
"Я могу присоединиться к вам?" - спросил Хан. Вожак уже разрешил ему. Но в подобных случаях бывает нужно подтверждение при свидетелях.
"Да", - наклонил в ответ морду предводитель волков, не медля ни мгновения. Он уже принял решение и не собирался его менять.
Через миг пять рыжих солнечных бликов уже скользили по лику снежной пустыни, спеша к горизонту.
Глава 2
Шуллат была счастлива, как никогда. Весело носясь по снегу, она вновь и вновь подбегала к Хану, на краткий миг припадала перед ним на живот, заигрывая, а затем устремлялась прочь, зовя за собой. Ее золотая шкура искрилась, глаза пылали ярче звезд в небе, пасть была приоткрыта, язык высунут...
Волчица так развеселилась, что перестала замечать окружавшее ее и в одно из мгновений, не остановившись вовремя, налетела на брата.
"Шуш!" - недовольно рыкнув на сестру, Хан старательно отряхнулся от снега, показавшегося ему особенно липким и мокрым.
"Что? - та заскакала на месте, закружилась, продолжая веселиться. - Ну, давай, побегай со мной!"
"Подожди немного! Скоро идти на охоту. Там и набегаешься".
Но волчица не слушала его. Разыгравшись, словно щенок, она подлетела к брату, наскочила на спину, зажав лапами, перевернула, закружила в снежном вихре.
"Угомонись, я сказал!" - зло огрызнулся на нее волк, которому совсем не хотелось играть.
Однако та никак не успокаивалась и Хану ничего не оставалось как, расправив могучую спину, стряхнуть с себя сестру, чтобы затем отбросить ее в сторону сильным ударом лапы.
Отлетев в снег, Шуллат обиженно заскулила, впрочем, уже через миг она хотела вновь вернуться к игре, но, встреченная надсадным рыком Хана, в глазах которого горело предупреждение, что-то вроде: "Еще шаг, и ты об этом пожалеешь", поджала хвост и бросив: "Оставайся один, раз так этого хочешь. Я найду, с кем поиграть. Но когда тебе станет одиноко - не прибегай ко мне, укушу!" - убежала в снега.
Хан проводил ее хмурым, осуждающим взглядом, недовольно мотнул головой, затем задрал морду вверх, в небеса, которые, казалось, полнились тоской и далекой, непонятной грустью. Солнце уже скатилось к горизонту, унеся с собой те воспоминания, которые еще не успели до конца стереться в метели событий настоящего, а лишенная сожалений по поводу случившегося заря была отрешенной и бесчувственной, как весь омытый ее кровью мир.
Ему вдруг захотелось закопаться с головой в снег, свернуться под его пушистым одеялом в комок и забыться сладким сном-дремой. Глаза сами стали слипаться...
Но тут раздавшийся позади вздох заставил волка, вздрогнув, подпрыгнуть. Он поспешно повернулся... и увидел мать стаи.
Хан растерялся. Он не мог понять, как старая волчица умудрилась подойти к нему столь незаметно, что он не услышал шороха ее шагов, не почуял запаха...
"Зря ты так с ней, - поймав на себе его удивленный взгляд, волчица чуть наклонила голову в укоре. - Рассердился сам, обидел ее. И, главное, из-за чего? Она ведь всего лишь хотела с тобой поиграть..."
"А мне не хотелось", - проворчал волк, отворачиваясь в сторону.
"Так же, как в прошлый раз, когда она звала тебя? И прежде? И еще много раз до этого?"
"Разве ж ей некого больше позвать? Вон вокруг нее сколько молодых..." - его щеки раздражено надулись, глаза сверкнули.
"Ты злишься на нее? Но за что? Она молода. Она стремится жить полной жизнью, следуя инстинктам, вместо того, чтобы, как ты, спорить с ними и биться в том бою, в котором, даже победив, проиграешь. Глупо ревновать к сестре. Глупо не видеть вокруг себя никого, кроме нее".
"Я..."
"Хан, что с тобой не так?" - волчица приблизилась к нему, обнюхала, стремясь среди запахов найти объяснение этому странному поведению.
"Все в порядке", - тот поспешно отодвинулся от нее, отвергая заботу.
"Ты уже не одну охоту в нашей стае, ты стал мне как сын... - в ее глазах была боль и обида, словно ее сердце ранило стремление волка избавиться от ее опеки и заботы. - Я прожила много долгих жизней, и многое успела узнать. Послушай же меня. Тот, кто прогоняет от себя всех, приближающихся ближе, чем на прыжок, в конце концов, останется совсем один".
"Я...-он опустил морду, прикрыл нос лапой, словно прячась. - Я не знаю, мать... Может быть, я просто не такой, как все... Может быть, я вообще зря пришел в стаю..."
Хан хотел повернуться, убежать, стремясь поскорее закончить этот разговор, но волчица удержала его:
"Ты думаешь о том, чтобы вернуться?"
"Да, - вынужден был признать тот. - Меня тянет назад. И если бы не Шуш, то... - он отвернулся, мотнул мордой, не то ворча, не то скуля. - Зря я пришел в стаю, " - повторил он.