Повозка качалась из стороны в сторону как колыбель. Она тихо, сладко поскрипывала, убаюкивая, стремясь усыпить на годы, на века, а навязавшийся ей в помощники ветер осторожно касался заиндевелого полога, словно струн магической арфы, и пел низким хрипловатым голосом одну из своих протяжных, бесконечных, словно дорога, песен.
Холодное царство метели застыло в своем немом величии. Но здесь, в повозке, под пушистыми меховыми одеялами было так спокойно и тепло, что хотелось, закрыв глаза и не думая ни о чем, лежать во власти последнего, не торопившегося уйти сна, целую вечность...
-Мати, пора вставать! - откуда-то издалека донесся до слуха девочки голос отца, но она в ответ лишь промурлыкала что-то себе под нос и, сжавшись в комочек, словно маленький котенок, снова задремала.
-Мати! - высокий мужчина с длинными густыми усами и бородой, белыми от покрывавшей их изморози, забрался в повозку, принося с собой поток холодного воздуха.
-Ну, еще минуточку! - донеслось до него. Затем последовал тяжелый вздох и из-под одеял осторожно высунулось румяное личико девочки лет десяти, которая слишком хорошо знала отца чтобы понимать: тот не отвяжется, пока не добьется своего. - Па, а метель закончилась?
Голая снежная пустыня с безжалостными ветрами и пробиравшими до костей морозами отступила. Караван торговцев вошел в лес. Покрытые снегом деревья казались лучистыми богинями в дорогих серебряных нарядах... Нет, даже красивее - царевен Мати видела лишь на потускневших картинках старых книг, то же, что предстало перед ее глазами сейчас, было живым, и солнце не давало удивительному наряду погаснуть ни на миг, а лишь зажигало каждый раз новым цветом.
-Лес...! - зачарованно прошептала девочка, но потом, оторвавшись от удивительного зрелища, резко повернулась к отцу. Ее маленький носик наморщился, губы дрогнули: - Почему ты раньше мне не сказал, что мы подходим к городу?! - казалось, она вот-вот расплачется от обиды.
Однако отец, вместо того, чтобы пожалеть ее, рассмеялся:
- Потому что только сейчас смог кое-кого разбудить, - он, стянув с руки большую меховую варежку, провел ладонью по взъерошенным волосам дочери. - Не волнуйся, у тебя будет достаточно времени прихорошиться,- он весело подмигнул Мати и в его глазах на мгновенье вспыхнули маленькие озорные огоньки, свидетельствовавшие о том, что хозяин каравана в прекраснейшем расположении духа. - Ладно, мне пора. А ты не вздумай снова уснуть! ...Пожалуй, для верности я пришлю кого-нибудь ...
-Только не рабыню...! - поспешно вскрикнула девочка.
Отец вздохнул, чуть заметно качнул головой, а затем, обронив:
- Жди, - ушел.
Девочка сладко потянулась. Она уже предвкушала... Вот они войдут в город, где так тепло, что можно ходить в одном платье, где все такое необычное, многоцветное, зеленое, столько вкусностей, и вообще... За ту неделю, что караван обычно проводил в городе, продавая и закупая товары, девочка успевала наесться и насмотреться на всякие чудеса на долгие месяцы пути по заснеженной пустыне, до следующего оазиса.
На мгновение полог приподнялся, и в повозку влезла невысокая сероглазая женщина. Мати, едва увидев ее, радостно заулыбалась:
-Здравствуй, Лина!
-Здравствуй, здравствуй, дорогая. Ну, как тут моя красавица, проснулась? Великие боги! Что у тебя с волосами? Впору пичужке гнездо вить! Ничего, сейчас мы их расчешем, заплетем в косу, но сначала умываться, пока вода горяченькая!
-Ну, Лина! - надулась та капризным ребенком. Порою ей нравилось вести себя как едва научившаяся ходить кроха. Хотя, конечно, это была только игра и девочка всегда знала, когда нужно остановиться. - Я не хочу умываться! Вода такая противная, мокрая...!
-Как это "не хочу"? Кажется, тут кто-то забыл, что бывает с маленькими девочками-грязнулями? - женщина, которой боги дали лишь сыновей, в то время как она страстно мечтала о дочери, всегда была готова подыграть этой славной малышке. - Их забирает ветер в хрустальный замок матушки-Метелицы и злющие-презлющие тетки-морозихи...
-Щиплют их и щекочут! - взвизгнув, она запрыгала на месте, хохоча.
-Все, хватит! Угомонись же! Вот, чуть воду не расплескала, негодница! - она продолжала что-то говорить, умывая девочку, причесывая, одевая, а та, нахохлившись воробьем, лишь упрямо молчала.
Но это была игра, не более того. Мати любила Лину. И не только потому, что та была с ней особенно добра. Просто одно дело караванщица, жена одного из помощников отца, и совсем другое - служанка-рабыня, купленная в одном из городов по пути.
Вот уж кого девочка терпеть не могла, так это чужачек. Они вечно ныли, жаловались на свою судьбу, рассказывая лишь о том, как им хорошо жилось раньше в тепле города. Мати слышала, как торговцы порою называли их неблагодарными лентяйками, которые спят и видят, как бы сбежать из каравана. Правда, когда она сама сказала какой-то рабыне нечто подобное, отец, узнав, жутко отругал ее и даже наказал, заставив убираться в повозке и вытрясать одеяла.
-Вот и все, - справившись с петлями на шубке девочки, женщина подтолкнула ее в сторону полога. - Давай-ка, ступай, погуляй. А я пока тут приберусь.
Нахлобучив шапку и надев пушистые рукавички, Мати вылезла из неторопливо ехавшей повозке.
Снег лениво похрустывал под полозьями, шуршал под ногами. Сугробы стояли - ого-го! - впрочем, их нечего было бояться: девочка знала, что прикрепленные к валенкам снегоступы удержат ее на снегу, сколь бы глубок он ни был.
Мати огляделась, по лицам людей, по спокойно бредшим оленям, не понукаемым возницами, - всем тем мельчайшим деталям, которые знакомы любому караванщику с раннего детства, понимая, что все уже знают о близости города и не спешат к нему лишь потому, что стремятся растянуть столь сладостный и долгожданный миг встречи.
Она родилась в большом караване. И чем дальше он был от города, тем больше казался. Но все равно Мати чувствовала себя в нем немного одинокой. У отца все время были дела, как и у других взрослых: хлеб караванщика не легок. Детей шло не мало, но... В основном это были сопливые карапузы, редко высовывавшие носы из повозок. Они только спали, капризничали да сосали леденцы. И вообще, от малышей была одна морока - время от времени девочке приходилось сидеть с кем-нибудь из них, меняя пеленки и вытирая носы.
Еще были старшие...
"Фу, какие важные! - стоило кому-то из них попасться Мати на глаза, как она недовольно морщилась, спеша отвернуться. - Даже не смотрят в мою сторону! Ну и не больно-то вы мне нужны. Я и одна не пропаду... А ведь еще совсем недавно были вполне нормальными... Ну почему люди, взрослея, становятся противными зазнайками? Нет, уж лучше я никогда не вырасту, чем превращаться в таких, как они!"
Мати только успела, оторвавшись от тропы, подойти к ближайшему дереву, как ее окликнул худощавый паренек:
-Эй, ты куда собралась? Не вздумай уходить далеко от повозок!
Девочка фыркнула, упрямо продолжая шагать вперед: "Значит, сегодня за мной поручили следить Ри. То-то он такой кислый. Еще бы, вместо того, чтобы со своей Сати целоваться тайком в пустой складской повозке, он вынужден крутиться здесь, у всех на виду, показывая, как хорошо исполняет поручение..." - ее мысли прервали быстрые шаги за спиной, сильные руки схватили за плечи:
- Я же сказал: остановись!
- А я ничего не слышала, что ты там говорил!
- Мати, не будь врединой!
- Это я-то вредина? - ее просто распирало от смеха. - Какой же ты глупый, Ри! Вот если бы я рассказала о вас с Сати...
- Ах ты, несносная девчонка! Да я тебя сейчас...
-Что? Отдашь матушке Метелице? Мне что, все лучше, чем рядом с тобой тащиться, словно олененок на поводке. А вот что ты потом скажешь моему отцу? - изловчившись, Мати вывернулась из рук паренька и побежала обратно к повозкам.
Посмеиваясь, Ри побрел следом. Здесь, в караване, все были на виду, и юноша отлично знал, что девчушка никогда не опустится до того, чтобы ябедничать. Нет, она скорее проглотит собственный язык, чем выдаст чужой секрет. Мати только пугала и подтрунивала - не более того. Вот если б она еще не пыталась убежать, не чувствуя никакого страха перед белой пустыней, тогда ей вообще б цены не было.
К полудню стало совсем тепло: снег растаял, и белая пуховая шаль земли сменилась салатовым покрывалом трав. Песни ветра и метели смолкли и на смену им пришли задорные птичьи трели, раскрасившие сладковатый, обретший тысячу запахов и оттенков, воздух. Пот начал заливать лица, вынуждая караванщиков расстаться с меховыми шапками и полушубками. Донеслись крики и смех малышей, которых матери поспешили вынуть из повозок, боясь лишить их хотя бы одного драгоценного луча солнца и вздоха тепла.
Мужчины, опытным взглядом оглядывая все вокруг, одобрительно кивали: впереди караван ждал сильный богатый город, уверенный в могуществе своего Хранителя. Это предвещало хорошую торговлю не только купцам, но и работорговцам: раз тепла огня хватает даже на зеленый лес, а не каждый клочок земли вспахан и засеян или покрыт постройками, значит, город не только способен принять и прокормить новых людей, но и нуждается в их силе и мастерстве.
Понимали это и рабы - гончары, ткачи, швеи, ювелиры и другие умельцы, - все те люди, рожденные в городах, которые волей случая оказались в караване. В их сердцах воскресали мечты о том, что им удастся найти богачей, которые согласились бы выкупить их у хозяина каравана. Произойдет чудо - и они смогут остаться в блаженной земле тепла и счастья... Слабая, еле теплившаяся надежда, которая не угасает никогда...
Конечно, был и другой путь: дождаться последнего дня пребывания торговцев в городе и попытаться сбежать, вверяя свою жизнь в руки богов. Но рабы понимали: жизнь в городе - дар Хранителя, которым наделяет лишь рождение и который нельзя самовольно присвоить. И чужака, заподозренного в преступлении против права свободного горожанина, ждала быстрая и неминуемая кара - смерть.
В полдень караван остановился у внешнего приграничья - небольшого, хорошо укрепленного поселения воинов-стражей. От дозорных здесь уже знали о приближении чужаков и были готовы на случай, если все видимое - лишь маска, под которой скрывается уродливое лицо снежных разбойников, - защищать город, пусть даже ценой собственных жизней.
Насторожились и караванщики, ибо здесь, у города, они подвергались куда большей опасности нападения разбойников, чем в открытой всем ветрам и взглядам снежной пустыне.
Тем временем старший из воинов-стражей взмахом жезла подозвал хозяина каравана к себе, для разговора. Его гладко выбритое, покрытое глубокими морщинами лицо выражало полное безразличие и лишь глаза смотрели внимательно и насторожено взглядом зверя, защищавшего свою территорию.
Атен понимал: судьба каравана и его людей сейчас во многом зависела от этого человека. Странникам было необходимо пополнить запасы, отдохнуть перед новым переходом до следующего города, который мог оказаться еще менее гостеприимным.
- Мати,- окликнул он стоявшую за первой повозкой девочку, которая, едва заслышав голос отца, быстро подбежала к нему. Караванщик взял дочь за руку: - Пойдем. И ничего не бойся: я с тобой.
Страж ждал хозяина каравана с улыбкой, которую не пытался спрятать:
- Ты доказал, что вы - мирные караванщики, - произнес он. Потом лицо его посерьезнело: - И, все же, я никогда бы не посмел так рисковать жизнью своего ребенка.
-Караван суровее к детям, чем город, - спокойно ответил Атен. - У нас они от рождения знают, что такое смерть.
Страж склонился к девочке, в глазах которой не было страха, лишь жгучее любопытство:
- Ты не боишься меня? - спросил он.
Та, удивленно заморгав, уставилась на него, и лишь немного придя в себя, качнула головой: она не могла понять, с чего этот немного странный, но, несомненно, добрый старик, живший в таком чудесном месте, решил, что может напугать ее, дочь каравана? С малых лет Мати твердили: враг не говорит, он убивает молча, боясь, что речь жертвы пробудит в груди жалость.
-Дядя, вы ведь пропустите нас? - не сводя взгляда с лица горожанина, спросила она. В конце концов, это единственное, что ее волновало.
-Что, хочешь посмотреть, как мы живем?
Мати с готовностью кивнула. Она была еще слишком мала, чтобы скрывать свои чувства и желания.
-А ты никогда не мечтала остаться в городе, жить в его тепле? - продолжал расспрашивать ее страж.
-Конечно, нет, - фыркнула та. - Разве можно всю жизнь прожить на одном месте? ...Па, - девочка дернула отца за рукав: - Можно я вернусь к Лине?
-Беги, - проводив девочку взглядом, Атен вновь повернулся к стражу:
-Так нам будет позволено войти в город?
-Странный вы народ, караванщики, - думая о чем-то своем, произнес воин. - На своем веку я повидал многих из вашей породы и до сих пор не могу понять... Впрочем, без вас мы бы, наверное, уже давно забыли, что не одиноки, что в снежной пустыне есть и иные остова жизни.
- В городе сейчас гостят другие торговцы?
- Нет, - вздохнул старый воин. - Вам не грозит конкуренция, ибо таких, как вы, становится все меньше и меньше. Предыдущий караван ушел больше месяца назад... А я ведь помню еще времена, когда не было ни дня без новых гостей...
-Все из-за того, что гибнут города, - мрачно молвил караванщик. - Без остановок никто не способен идти через пустыню... Мы, - он горько усмехнулся, - зависим от вас в большей степени, чем кажется и чем нам хотелось бы... Так что, берегите свое счастье, ибо в нем и наша жизнь.
-Нас незачем призывать к этому. Конечно, мы сделаем все, от нас зависящее... Мне о многом хотелось бы поговорить с тобой...
-Караван пробудит в городе неделю. Приходи. Я всегда рад хорошему собеседнику.
-Если смогу. А потом? Ждать вас снова в гости?
Атен качнул головой:
-Кто знает? На все воля богов. Однако эта часть пустыни стала слишком мертвой для караванной тропы, так что... - и он вновь качнул головой.
-Да... - воин тяжело вздохнул. - Я понимаю: не всем так повезло, как нам. Что ж, выходит, придется привыкать к одиночеству... Ладно, караванщик, продолжай свой путь. И удачи тебе, - он протянул торговцу скрученный в свиток пергамент - разрешение на посещение города и торговлю в нем, а потом вернулся к своим воинам.
Едва Атен подошел к каравану, повозки медленно тронулись в путь. Но еще долго торговец продолжал ощущать на себе взгляд стража и, поддавшись искушению, обернулся. Старый воин пристально смотрел на него, но как-то ...вскользь, что ли, будто пытаясь различить в его тени отражение дальней дороги и стен чужих городов. В глазах старика читалось ...нет, не отчаяние - грусть, будто он, человек, которому повезло родиться и прожить долгую жизнь в тепле, скорбел о неведомых ему людях - женщинах, детях, коим было суждено умереть в холоде вечных снегов. И в груди караванщика всколыхнулось чувство, забытое когда-то неимоверно давно - сочувствие к чужим, незнакомым людям.
-Все в порядке? - спросил подошедший к хозяину каравана помощник правой руки - широкоплечий крепко сбитый мужчина с грубым обветренным лицом и холодными серыми глазами.
-Да, Лис, - он задумался на миг, а затем продолжал: - Нам нужно будет закупить побольше еды и приготовиться к долгому переходу.
Эти слова скорее насторожили, чем удивили его собеседника:
-Но по картам следующий город лишь в месяце пути.
-Я знаю. Однако что-то заставляет меня думать: о нем лучше забыть.
-Страж сказал, что соседний город погиб?
-Нет. Но стражи никогда и не говорят ни о чем подобном. Другое дело купцы... Нужно будет попытаться порасспрашивать. Авось что-то и проскользнет. Предупреди всех, пусть будут внимательнее. Кто знает, возможно, нам даже придется сменить маршрут.
-Мы не сможем. Здесь нет развилок и обходов, - качнул головой Лис.
-Послушай меня, - Атен резко притянул помощника к себе и зашептал в ухо. - Послушай: если город погиб - ладно. А если он только угасает, переживая тот миг, когда конец неотвратим, когда смерть стоит за спиной и в глазах жителей надежда сменяется отчаянием? Нам повезло за все эти годы пути повстречать лишь один подобный город. Но я не хотел бы пережить весь этот кошмар вновь.
-Ты прав, Атен, - скулы мужчины дрогнули. - Мы не должны допустить, чтобы наши люди смирились с отчаянием, как смирились с близостью смерти. Я попытаюсь незаметно разузнать обо всем. Два оазиса так близко расположены друг от друга, что беда не могла остаться незамеченной...
...Это был огромный, многолюдный город. Наверное, такими были легендарные столицы древних царств, о которых говорилось в легендах. Величественный священный холм с возвышавшимся над ним остроконечным, похожим на замок, храмом - жилищем Хранителя. Широкие, мощеные камнем улицы, высокие, в три-четыре этажа дома с ухоженными садиками. Веселые, улыбчивые лица...
Но каким бы ни был он большим, город оставался всего лишь маленьким камнем в ожерелье на шее Матушки Метелицы - богини холода и снегов госпожи Айи.
Время летело быстро, без оглядки уносились прочь часы и дни. И, все же, как здесь ни было хорошо, очень скоро Мати надоело безудержное веселье города, шум вечно толпившегося у торговых рядов народа, не прекращавшийся ни на мгновение праздник по вечерам. Сладости уже не казались такими притягательно-вкусными, а диковинные плоды - аппетитными. Ей захотелось скрыться от всего мира под теплыми одеялами и хоть немножко побыть одной. В глубине души она чувствовала какую-то странную, пока еще смутную тоску, словно ее угнетало расставание с чем-то очень близким и родным... Но она не могла объяснить своих переживаний и не понимала, что ей не хватает не тишины одиночества, а тихого голоса метели, убаюкивавшего дыхания, ее песен, которые составляли самую сущность, душу любимого девочкой от рождения мира.
Как бы там ни было, но последним вечером, когда возле повозок собрались приведшие с собой детей горожане, чтобы послушать рассказы караванщиков о дороге и других городах, Мати незаметно ускользнула от приглядывавших за ней подростков и, одна-одинешенька, отправилась гулять по городу.
Темные улицы были пустынны и несмелые шажки девочки гулким эхом разносились над мостовой. Неровные языки факелов отбрасывали длинные тени, похожие на загадочных существ, пришедших из сказок. И лишь храм, видный из любого закоулка, казался вечно светлым, словно темнота, не смея приблизиться, обходила его стороной. Этот храм манил, влек к себе... И Мати даже не заметила, как оказалась у подножия священного холма. Там девочка опасливо огляделась, но, не увидев никого, кто остановил бы ее, стала медленно осторожно карабкаться по крутой, извилистой дорожке наверх.
На вершине холма, прямо напротив входа в святилище, Мати забралась на большой ровный выступ и уселась, обхватив руками ноги и положив подбородок на коленки. Отсюда был виден весь город, и поля, и лес, и даже - далеко-далеко, возле самого горизонта - сумрачное, ни с чем не сравнимое мерцание снегов. Покой и тишина, наконец, охватили душу девочки и она, облегченно вздохнув, замерла, погрузившись в мечты и воспоминания...
Но, вдруг, возникший у нее за спиной звук заставил ее встрепенуться. Вскочив, Мати застыла на мгновение, решая, что ей делать: поддавшись страху, броситься бежать, или остаться во власти любопытства. И тут дверь храма приоткрылась, из-за нее быстро, словно порыв ветерка, прямо к обрыву метнулось маленькое рыжее существо. В последний момент Мати сумела-таки разглядеть, что это едва научившийся ходить малыш и, не задумываясь над тем, что делает, поймала его, прежде чем он успел сорваться вниз.
-Великие боги, Кроха! - услышала она взволнованный голос, а затем пожилой, но еще крепкий мужчина, не весть как возникший на обрыве, осторожно забрал из рук девочки малыша: - Ты же мог пораниться! Что бы я тогда сказал твоим родителям?
Ребенок насупился, как воробей. Чуть отстранившись от горожанина, он раздосадовано глянул на девочку, потом посмотрел на мужчину и упрямо произнес:
-Хочу летать!
-Дома - пожалуйста, - серьезно, не сюсюкая, как это обычно делают взрослые, обращаясь к малышам, промолвил горожанин. - А здесь - нельзя. Если же ты будешь озорничать и не станешь слушаться деда, мама с папой никогда больше не оставят нас с тобой вдвоем. Ты понял? - мальчик сосредоточенно наморщил лобик, словно что-то обдумывая, и лишь затем кивнул. - И будешь слушаться? - снова кивок. - Вот и отлично, - мужчина опустился на выступ, посадив малыша себе на колени. Тот прижался к его груди и замер, полностью занятый своей новой игрушкой - большим, переливавшимся всеми цветами радуги камнем, висевшем на толстой цепи на шее деда. Горожанин же повернулся к девочке.
-Спасибо, милая, - его голос был мягок, как меховое одеяло. - За Крохой нужен глаз да глаз, а я, старый дурак, отвлекся... Спасибо.
-Не за что, дедушка, - она доверчиво устроилась рядом с ним на камне, словно это был не чужак, а давно знакомый, даже близкий человек.
-Как тебя зовут?
-Мати.
-Смелая, - оторвавшись от своей игрушки, обронил малыш. - Не боится.
-Почему же я должна тебя бояться? - удивилась девочка. Вытянув руку, она осторожно коснулась ладошкой мягких, шелковистых волос мальчика, пахнувших травой и ночными цветами.
-Ты понравилась Крохе, - в голосе горожанина за теплотой и задором проскользнула тень удивления. - Странно: он у нас нелюдимый... Чья же ты такая, красавица? Мне почему-то кажется, что я не видел тебя раньше в нашем городе.
-А я не из города, - с готовностью пояснила девочка, а затем гордо добавила: - Мой отец - хозяин каравана!
-Торговцы! Ну конечно же! - улыбка на его лице стала шире. - Теперь все понятно... И как тебе у нас? Нравится?
- Да, - она вздохнула. - Только город... - на мгновение она замешкалась, пытаясь найти слова, которые бы передали ее чувства, не обидев собеседника - такого милого и доброго человека: - Его слишком много. Я устала и соскучилась по дому.
-Ты называешь домом снежную пустыню? - вновь удивился горожанин.
-Да. Ведь я там родилась, - Мати гордилась этим. Отец рассказывал, что в тот день была страшная вьюга. Из-за летевшего со всех сторон снега в двух шагах ничего не было видно, и караван вынужден был остановиться. - В первую ночь меня укачивала сама Матушка Метель, а потом три дня шила для меня одеяла. Если б я умерла, то стала бы одной из ее ледяных служанок. Но я выжила и теперь Метель - моя покровительница в дороге.
-Вижу, наша гостья - не простая караванщица, - горожанин продолжал смотреть на девочку внимательным взглядом добрых лучистых глаз. - Расскажи мне о себе. Я давно хотел узнать, как детишки проводят в дороге время?
-Малыши играют. В повозках полно всякой всячины. Или спят.
-А ты? У тебя, наверное, есть любимая кукла...
-Нет, игрушки мне уже надоели. Я люблю слушать рассказы отца и читать. У нас в караване много разных свитков - ну, там сказок и легенд.
-А мы сами - легенда, - вновь заговорил мальчик. - Волшебники! - какое-то время он пристально смотрел на Мати, словно ждал, что, услышав его слова, она испугается и бросится бежать, но, видя, что гостья все так же сидит, лишь в ее глазах разгорелись с новой силой огоньки любопытства, вновь занялся камнем.
-Не пугайся, мы - добрые волшебники, - промолвил мужчина.
-Я и не боюсь. Я знаю много сказок о них. Они всегда помогают людям, не то что Ветер-стужедуй или Старик-мороз, - девочка была достаточно смышленой, чтобы сразу понять, что говорит с хозяином города. В первый миг она, конечно, заробела, но потом, подумав, решила: а что в этом такого? В конце концов, она ведь не горожанка, обязанная почитать Хранителя. Караванщица могла позволить себе вольность просто поговорить с ним.
-Жаль, что у нас в городе дети не читают. Может быть, тогда они были бы такими же смелыми, как и ты.
-Зачем им? - пожала плечами Мати.- Здесь ведь нет ни дороги, ни метели, ни холода. Им не о чем беспокоится: обо всем заботится Хранитель.
-А разве не придется им, когда вырастут, защищать свой дом от снежных разбойников?
-Да... - Мати погрустнела.
-Тебя что-то расстроило?
-Я не люблю вспоминать о них... Разбойники убили мою маму.
-Прости... - он поспешил перевести разговор на другую тропу. - Ты, я так понял, знаешь множество сказок. Наверное, мечтаешь встретить своего мага.
Это было так забавно, что она не смогла сдержать улыбки.
-Почему ты смеешься? - не понял ее веселья горожанин. - У нас, в городе, все девочки только об этом и думают.
-Так, дедушка, на то они и горожанки. А в караване все по-другому. И, потом, путь - он же только для людей.
-Неужели ты никогда не мечтала о чуде?
-Мечтала, конечно, но мечта ведь так и остается мечтою... - она какое-то время молчала, а потом осмелилась попросить: - Расскажи мне что-нибудь, дедушка, что-нибудь такое, что я могла бы вспоминать посреди снегов и от чего делалось бы тепло и радостно.
-Что ж... Устраивайся поудобнее... Ты готова? Так слушай.
...Давно, очень давно, когда Бог Солнца был полон жизни и тепла хватало, чтобы согревать всю землю, когда не было холодной, вьюжной пустыни Метелицы, а снег лежал только на вершинах самых высоких и неприступных гор, повсюду царило тепло, даря жизнь всему сущему. Зеленые леса чередовались с золотыми полями, а посреди полей стояли прекрасные города, построенные искуснейшими из мастеров. И города эти не казались оторванными друг от друга, ибо в те времена было не только множество торговцев, путешествовавших по черным, бесснежным дорогам, но даже простые люди порой отваживались отправляться в путь - кто в гости к родственникам, кто - куда глаза глядят, в поисках счастья. В те стародавние времена не было закона, запрещающего чужакам оставаться в городе, а потому никто не боялся покинуть свой дом. А какие чудеса хранила в себе дорога, встречи с какими диковинными животными она дарила! Драконы, однороги, золотые волки...
Мати сама не заметила, как заснула. И, словно в продолжение рассказа горожанина, ей приснился чудесный сон, будто она жила в бескрайнем многоцветном мире, свободном от снежных оков, добром и заботливом, где теплые широкие крылья ветра подхватывали, поднимали высоко в небо и носили меж облаками, а потом бережно опускали в густую высокую траву, где язык земли был понятен с детства, словно речь матери... Да, и ей приснилось, что мама, умершая, когда девочке едва минул год, которую она совсем не помнила, но свято, бесконечно любила, была неотступно рядом с ней, окружая своей заботой, словно она и была тем прекрасным миром, каждым его вздохом, каждым цветком и травинкой.
Улыбнувшись, Хранитель вгляделся в лицо спавшей девочки, на котором светилось счастье.
-Какая она необыкновенная, славная...- прошептал он. - Мне бы очень хотелось, - он коснулся головы внука, - чтобы, повзрослев, ты нашел такую же светлую и чистую душу, не просто верящую в чудо, но живущую им.
-Подари, - малыш тронул камень. - Пусть она помнит... - он казался не по летам взрослым, задумчивым и немного грустным.
-Да, - Хранитель расстегнул цепочку. - Я не пророк, мне не дано заглядывать в будущее, но я знаю - ее ждет что-то удивительное, по-настоящему магическое. Может быть, камень поможет ей разгадать это, прочувствовать и не пройти мимо.
Потом он взмахнул рукой, и в тот же миг Мати оказалась в своей повозке. Одеяло, приподнявшись, словно от прикосновения ветра, укрыло ее, делая сон более глубоким и крепким.
Проснувшись утром, она все еще чувствовала в груди то счастье, ту радость, что принес сон.
-Спасибо! - неслышно, одними губами прошептала она. - Это действительно была настоящая сказка, которую может рассказать лишь маг. Спасибо, - тут ее рука, скользнула вниз, коснулась висевшей у нее на шее цепочки с талисманом. И счастье, вобрав в себя множество оттенков, соединившись с пониманием, любовью, вспыхнуло у нее в глазах, когда, вглядевшись в туманный, мутный камень, она увидела мерцавшее очертание лица старика ...его глаза ...мудрые и немного печальные.
-Гостья, - говорили они. - Прощаясь навеки, я хочу пожелать тебе стать частью чуда. И всегда помни: на земле есть город, где всегда тебе рады, где тебя будут ждать и встретят как родную.
- Спасибо, дедушка, - прошептала девочка, когда лик исчез. - Я вас никогда не забуду,- последний раз взглянув на камень, она спрятала его под одеждой, подальше от чужих глаз. Сердце ее радостно билось, когда она думала о том, что теперь у нее есть настоящая тайна, которую она будет свято хранить всю жизнь.
Едва она вылезла из повозки, к ней подошел отец:
-Ты не заболела? - озабоченно глядя на дочку, спросил он.
-Не-а. А что?
-Это была последняя ночь каравана в городе. Мне показалось странным, что ты так рано ушла спать.
- Со мной все в порядке, па. Я просто ...думала...
- О чем, если не секрет?
- Почему горожане так непохожи на нас? Наши души создали разные боги?
- Нет. Почти все караванщики родились в городе.
- И ты? - она подозрительно взглянула на отца. Ей совсем не нравилась эта мысль, она слишком привыкла считать, что караванщики и горожане - два совершенно разных народа.
Атен приобнял ее за плечи:
- Дочка, - осторожно начал он. - Ты ведь знаешь, я говорил тебе, что я родился в городе...
- Да, да, конечно, но однажды ты понял, что сужден для дороги.
- Я был довольно богат, смог снарядить свой караван, и отправился в путь... Со мной пошли мои друзья...
- Значит, ты родился караванщиком душой, разве нет? - упрямо продолжала она настаивать на своем.
- Да, - вынужден был признать отец. - Ты права, - он погрустнел. И Мати, заметив печаль в его глазах, поспешила прошептать:
- Прости, папочка, - она прижалась к его груди.- Я не хотела тебя огорчить. Так получилось.
- Все в порядке, дорогая. Ну, хватит об этом. Давай-ка лучше собираться в путь.
- Хо-ро-шо! - пропела девочка. Улыбнувшись, она чмокнула отца в щеку и побежала к женщинам - помогать.
Атен глядел ей вслед, качая головой: "Как же быстро летит время! Еще немного, и Мати станет совсем взрослой... А ведь, кажется, совсем недавно я впервые увидел ее мать", - глаза караванщика наполнились болью, которая холодным крылом ветра коснулась души. И, махнув рукой, словно отгоняя от себя тяжелые воспоминания, он вернулся к делам, чтобы, за ними, забыть о невосполнимой потере.
-Ты сказал ей? - спросил наблюдавший за ним со стороны помощник левой руки Евсей, который, будучи родным братом Атена, во многом на него походил - такой же высокий, крепкий, ладно сложенный бородач, разве что немного моложе - на лбу и вокруг глаз ни одной морщины, в глазах - оставшиеся от детства непоседливые огоньки любопытства.
Хозяин каравана, бросив на него недовольный взгляд, поморщился:
-Кое-что, - буркнул он.
-Правду? - продолжал настаивать тот.
-Ну что ты пристал ко мне! - вскипел караванщик.
- Я спрашиваю лишь потому, - на лице Евсея не дрогнул ни один мускул, голос звучал ровно, - что должен знать, стоит ли и дальше скрывать от нее правду, боясь, как бы кто случайно не проболтался.
Втянув в себя побольше воздуха, тот на мгновение замер, успокаиваясь, и лишь окончательно овладев своими чувствами, ответил:
-Я сказал ей только часть. Не мог же я объяснить дочери, что мы - изгнанники!
-Покидая дом, мы приняли решение никогда не забывать о нем, чтобы не порвались душевные нити, связывающие нас с прошлым. Мы решили, что наши дети должны знать все, - напомнил тот, в ком Атен за время дороги привык видеть скорее помощника, чем единокровного брата.
-Ты же видишь: Мати непохожа на других, она не сможет принять правду!
-Допустим, нам удастся оградить ее от нашего прошлого, позволить и дальше жить в мире надежд и фантазий. Но, Атен, придет время, и мы вернемся к стенам родного города. Не лучше ли ей будет услышать все от друзей, прежде чем об этом заговорят враги?
- Нет! - его лицо побледнело. - Мы никогда не вернемся туда!
- Минуло много времени...
- Какое это имеет значение! Подобное забыть нельзя! Кому, как не тебе, это знать! - бросив резкие слова в лицо брату, он замолчал на мгновение, словно переводя дыхание, а потом, опустив голову, тихо произнес: - Хватит. Ни к чему продолжать этот разговор. Кто знает, что нас ждет впереди. И вообще, к чему думать о прошлом и будущем, когда есть одно настоящее?
К полудню все закупленные припасы были проверены, пересчитаны, упакованы и распределены по повозкам. Перепроверив по несколько раз оси колес и снятые при въезде в город полозья, осмотрев животных и убедившись, что с ними все в порядке, караванщики вновь отправились в путь.
Шагая возле повозок, люди прощались с городом, с его теплом, множеством цветов и запахов. Впереди их ждали снежная пустыня да завывание ветров. В глазах многих была печаль: всегда трудно расставаться, уходить. Но такова судьба. И караванщики смирились с ней, ибо так легче жить. Скоро, очень скоро казавшийся в свой первый миг бесконечно долгим день прощания останется позади. Все забудется, лишь только краски растворятся в бескрайней и такой живой снежной белизне.
За чертой, которая отделяла край, согретый магией Хранителя, от белых владений повелительницы снегов, их ждал мрачный, обиженный на весь свет ветер. Его ярость то усиливалась, то утихала, засыпая под тяжелыми сугробами. Но сам он упрямо брел рядом с караваном день за днем, неделю за неделей, не отставая ни на шаг, привязавшись к странникам, словно бездомная собака. Пока еще его дыхание не было ледяным, а мысли не заполняла собой смерть, но люди не тешили себя наивными надеждами. Они знали: однажды ветру надоест дорога, он взметнется диким зверем, неудержимым вихрем закружится в ужасном танце, обращая в лед все, чего коснется его мертвящее дыханье.
Шло время. И вслед за ним шел караван. А, может быть, наоборот. Кто знает? Кто вообще замечает это движение до тех пор, пока не придет пора произойти чему-то: важному или не очень, хорошему или нет, - какая разница? главное - кладущему конец однообразию пустоты?
Вечером Атен, Лис и Евсей собрались в командной повозке. Из сундуков были извлечены священные карты, составленные когда-то давно еще поколением первых снежных караванщиков.
Эти карты путешествовали по отмеченным на них дорогам вместе со все новыми и новыми хозяевами не одну сотню кругов, каждый из которых оставлял на их полотнах свои следы-пометки. Они были нитями судьбы каравана, на которые полагались в пути, которым следовали неотступно, боясь заблудиться в бескрайних снегах. С них снимали копии, и те, блеклые и желтые, словно бестелесные призраки своих живых прообразов, хранились в каждой повозке. Так, для спокойствия. На всякий случай. Мало ли что.
Хотя никто в караване и подумать не мог о том, что бы произошло, случись что-нибудь с оригиналами. Первые карты были своего рода святыней, фетишем каравана. Они не часто доставались. Их касались с трепетом и рассматривали с почтением. И вообще, они мало походили на своих собратов-трудяг. Многоцветные, украшенные золотом и серебром, они хранили в себе историю мира, сберегая память о тех городах, которые давно погибли и были погребены под столетними снегами. С каждым веком, с каждым годом пустыня наступала все дальше, отбирая у людей новые и новые островки жизни. И потому карты, полные когда-то света и радости бытия, имели так много грубых белых пятен - заплат на тех местах, где раньше стояли круги городов.
Казалось, они знали, что им суждено продолжать свой путь лишь до тех пор, пока идет караван и что однажды наступит день, когда, на многие века пережив своих создателей, они, все же, угаснут в холодных объятьях бескрайней снежной пустыни.
Какое-то время трое мужчин напряженно всматривались в слабое мерцание полотна. В повозке висела тяжелая, напряженная тишина, нарушаемая лишь дыханием ветра да скрипом полозьев.
-Измерения не лгут, - наконец, пробормотал Евсей. - Мы уже должны были подойти к границе оазиса.
-Что ж, - Атен провел рукой по бороде. Его лицо было хмурым, настороженным, брови напряженно сошлись на переносице. - Одно из двух: или мы из-за встречного ветра шли слишком медленно, или город погиб раньше, чем мы предполагали и в нем давно владычит Метель.
- Мы не могли сбиться с пути? - спросил Лис, пытаясь найти другое объяснение случившемуся.
-Нет, - поспешил ответить Евсей. - Было несколько ясных ночей и я сверялся по звездам.
-Лис, тебе удалось что-нибудь разузнать в последнем городе об их соседях?
- Почти ничего: они упрямо не хотели о них говорить. Обо всем остальном - пожалуйста, но стоило завести разговор о соседях, все замолкали, словно Метель забивала рты снегом.
-И все же?
-С год назад чужаки присылали к ним что-то вроде посольства и умоляли сына Хранителя вместе с женой и новорожденным ребенком - а малыш, несомненно, и это было ясно еще тогда, наделен магическим даром - перебраться к ним. С собой они привезли дары для Хранителя, его сыну обещали у себя золотые горы и всю полноту власти... Их высмеяли и прогнали ни с чем: кто же станет отдавать чужаку свое будущее? Тогда, спустя какое-то время, соседи попытались выкрасть ребенка...
-Шаг отчаяния, - пробормотал Атен.
-Конечно, у них ничего не вышло, - продолжал Лис. - Вы сами видели: нынешний Хранитель очень силен. В общем, похитителей поймали и казнили: отвели в снежный лес, связали и бросили умирать. А там, звери их разорвали или мороз убил, никто не интересовался... Горожане, конечно, усилили свои рубежи, стали подозрительными. Они ждали новых незваных гостей. Но больше с тех пор никто не приходил... В общем, все говорит за то, что города уже нет.
-Но метель не могла за столь короткий срок замести лес... - с сомнением качнул головой Евсей.
- Если их Хранитель был слаб и людям не хватало земли для полей, они давно вырубили деревья.
-Что уж теперь гадать, - вздохнул Атен. - Так или иначе, все приметы говорят за то, что впереди нас ждут лишь замерзшие развалины. Тепло давно покинуло этот край, - он приподнял полог, всматриваясь в царившую вокруг белизну. Несколько снежинок, подхваченных ветром, ворвались в повозку и затанцевали в коротком, трепетном танце, сгорая в тепле согревавшего ее чрево огня.
Ночь была ясной, звездной, снег искрился, озаряемый бледным светом тяжело нависшей над миром луны. Та казалась во много раз больше солнца, но и в ней, и в ее дыхании царил лишь холод. Мир казался пустым, и ничто в нем не удерживало взгляда.
Караванщик замер, прислушавшись. Внутренним, развившимся за годы дороги чутьем он ощутил высокий, похожий на далекий протяжный крик звук, который медленно тек, смешиваясь с плачем погребенных под снегом людей. Они еще не заснули вечным сном. Их души еще не обрели покой в подземных владениях повелительницы смерти. Они еще помнили, чувствовали и рыдали над злой судьбой, оставившей им одно лишь прошлое.
Атен бережно сложил карты, убрал их в сундук, а потом, не произнеся ни слова, спрыгнул в снег. Беззвучно опустился полог.
Когда повозка вновь тронулась, Мати проснулась. Ей было неспокойно, сердце бешено стучало в груди. Быстро натянув одежду, она легла на живот у самого края и осторожно выглянула из-за полога.
Вокруг все укрывал снег. От горизонта до горизонта расстилались белые владения Метелицы - великая снежная пустыня. Но повозки стали перестраиваться так, словно подходили к городу, мужчины сняли цепи, связывавшие караван в единое существо, длинного червя, возницы занимали свои места и зорко следили за дорогой, воздух наполнили предостерегающие звуки рожков дозорных.
Сердце Мати на мгновение пронзил страх, рожденный непониманием происходившего. Ей захотелось поскорее найти отца, броситься к нему, прижаться... Он успокоит, все объяснит, защитит.
Но стоило ей выбраться наружу, как ноги, словно заледенев, приросли к земле: она увидела, что караванщики зажгли поминальные факелы. Над горизонтом возник мутной бледной тенью ледяной дворец Метели - знак беды и смерти.
За спиной скрипнул снег, и тяжелая рука отца опустилась ей на плечо. Мати взглянула на него с немым вопросом, полным граничившего с отчаянием страхом.
-Мы подъезжаем к мертвому городу, дочка, - тихо проговорил тот.
К его удивлению, девочка облегченно вздохнула:
-А я увидела факелы и испугалась, что в караване кто-то умер, - ее губы тронула робкая улыбка: - Как хорошо, что это не так!
Страх исчез из ее глаз, зажегшихся синим пламенем, и она устремила взгляд туда, где сверкали под ледяной коркой в лучах луны развалины мертвого города. Сейчас она испытывала лишь восхищение могуществом Матушки Метели, способной создать холодный огонь из горячего камня.
Незаметно для самой себя, Мати двинулась вперед.
Атен шел рядом с дочерью. В который раз он удивлялся тому, как сильно отличалась она от всех, кто был рожден в городе. Ее миром была снежная пустыня, караван - ее оазисом. Сердце девочки не сжималось при виде погибших городов, не трепетало в окружении белого безмолвия. Она всякий раз с готовностью отправлялась в путь, покидая чуждые ей края тепла, и почти всегда в ее синих, как небесный свод, глазах горело любопытство. Казалось, ей было интересно в мире все.
-Мы зажгли факелы, чтобы почтить память людей, уснувших вечным сном вместе со своим городом, - медленно, следя за тем, как дочь будет реагировать на его слова, проговорил караванщик.
Та кивнула, затем, задумавшись, нахмурилась: - Па, а почему они умерли?
-Помнишь, я тебе рассказывал сказку о ледяном городе? Там со смертью Хранителя тепло покинуло землю и метель, более не встречая преград на своем пути, вошла в дома людей...
-Да, она замела все снегом и люди уснули вечным сном, до тех пор, пока силы не вернутся к Шамашу, богу солнца и повелителю небес. Когда Метель - богиня Айя - увидит своего супруга прежним, живым и здоровым, ее сердце преисполнится великой радостью, весь снег растает, талая вода разбудит людей и высохнет слезами у них на глазах. И весь мир станет зеленым, многоцветным, каким он был когда-то давно, - заученно затараторила она, а затем вдруг спросила: - Странные они, горожане, да, пап? Выбрали вечный сон, а ведь могли уйти из города, стать караванщиками, как мы?
-Милая, эта не так просто - путешествовать: нужны повозки, несущие внутри себя огонь, меховые одеяла, теплые одежды, припасы, снежные олени, а, главное, карты.
Мати пожала плечами, принимая объяснения отца, но не понимая, как отсутствие каких-то столь обычных вещей может помешать выбрать жизнь: - Если бы у них была душа караванщика, их бы ничто не остановило. А так, - девочка шмыгнула носом. - Жаль, что город умер. Наверно, здесь когда-то было красиво... И ничего не осталось.
Ничего не осталось... Нет, прошло еще слишком мало времени, чтобы стереть все следы с земли, разгладить морщины. Пусть знавшие лишь тепло стены домов не выдержали всей тяжести удара холода и, став хрупкими, рассыпались осколками прежней жизни. Но снег и ветер, словно смеясь над их памятью, то открывали побледневшие верхушки развалин, то вновь скрывали их под легким белым полотном. Минует еще много времени - год, может быть, два - и единственным напоминанием о прошлом останется вознесенный снежным холмом над землей храм, превращенный госпожой Айей в один из своих бесчисленных дворцов, разбросанных в бесконечности пустыни.
Медленно, осторожно, караванщики приблизились к холму, остановились у подножия, обратив взгляды к звездам, и замерли. Они испрашивали у богини снегов разрешение войти в Ее дом и провести обряд, дарующий покой прошлому и освобождающий будущее от тяжких оков настоящего.
Таков был долг караванщика: оказавшись в умирающем городе, принять в караван хоть кого-нибудь из его жителей, чтобы сохранить род; вступив же первыми в ледяной дворец, совершить обряд упокоения, дабы души пересекли черту горизонта, и мертвые вместо ужасных кошмаров видели светлые добрые сны...
А затем караван вновь двинулся в путь. Люди не могли позволить себе задерживаться больше необходимого: промедление в снежной пустыне могло прогневать Метель и обрушить на головы провинившихся смерть.
Налетел ветер, застучался в пологи повозок, завыл, требуя впустить его, и, встретив отказ, разозлился, поднял с земли огромные охапки снега, закрутил их в диком танце - заклинании метели, чтобы бушевать, не останавливаясь ни на миг, не один день, не одну ночь.
Путь стал тяжел. Встречный ветер порой так усиливался, что животные не могли сдвинуться с места, а люди падали и, если бы не веревки, привязывавшие их к единой цепи каравана, вихрь унес бы их прочь, в пустыню, как хищный зверь утаскивает свою жертву, чтобы потом, в одиночестве, насладиться ее смертью.
Не дожидаясь, пока все в конец вымотаются, Атен остановил караван, приказал построить повозки плотным кругом - складские по краям, остальные, вместе с распряженными животными - внутри, под огромным, раскинутым в мгновение ока, куполом шатра, способным долгие дни защищать от снега и ветра.
Глава 2
Хозяин каравана выглянул наружу. Из-за метавшихся в разные стороны белых снежных птиц, заполнивших собой все вокруг, было не возможно ничего разглядеть и в двух шагах.
Недовольно поморщившись, Атен задернул полог, возвращаясь под купол.
Они дожидались благоприятной погоды уже две недели, а метель лишь только усиливалась.
Евсея и Лиса он нашел в одной из боковых повозок. Здесь было холодно и мужчины, склоняясь над свитками покрытой мелкими пометками бумаги, зябко кутаясь в меховые полушубки.
-Остановка обещает быть долгой, - хмуро бросил им Атен.
-Да, - те даже не подняли голов, не желая ни на миг отрываться от своего занятия. - Мы подсчитали, - продолжал Лис, - что если метель не прекратиться в течение трех месяцев, нам будет лучше вернуться назад, в прошлый город, чтобы пополнить запасы. Если же мы сможем тронуться в путь раньше - караван одолеет переход.
-Мы всего лишь в паре месяцев пути от города, - поддержал друга Евсей. - Так что нам не приходится опасаться даже полугодовой стоянки.
-Госпожа Айя не любит, когда нарушаются ее законы, - качнул головой хозяин каравана. - Она не позволит нам повернуть назад.
-Атен, - две пары глаз пристально глядели на него, - всякий караванщик знает, что в снежной пустыне разрешено идти лишь вперед, вслед за солнцем. И только один раз в вечности повелительница снегов позволяет нарушить эту заповедь и пойти обратной дорогой. Мы еще не воспользовались своего права, и ради спасения каравана...
-Конечно, - тот опустил голову на грудь и, к удивлению спутников, умолк, не споря.
Лис придвинулся к нему, положил руку на плечо:
-Что с тобой, Атен?
-Не знаю! - тот отвернулся, но потом, словно решив, что лучше не оставлять недомолвок, продолжая смотреть в сторону, тихо произнес:
-Последнее время я все время ловлю себя на мысли, что наш путь не так долго, как мне представлялось раньше. Однажды пустыня попрощается с нами...
Какое-то время Атен молчал, прислушиваясь к чему-то внутри себя, а потом качнул головой:
-Нет. Нечто иное. Не белый траур, а полноцветие красок. Это время еще далеко, но метель уже грустит по нему, я слышу печаль в ее голосе... Только в ее грусти нет боли, скорее чужая, незнакомая ей пока радость... И, все же, это непонятное будущее беспокоит меня больше, чем холод смерти, как любая неподдающаяся объяснению загадка пугает сильнее понятной и предвиденной беды.
-Может быть, дело в том, что рано или поздно мы вернемся к Эшгару, - промолвил Лис.
-Не упоминай этого названия! - глаза Атена сверкнули гневом. - Только горожанин носит в сердце имя своего города! Для караванщика все они - чужие и безымянные!
-Ладно, пойду посмотрю, как там дела, - вздохнул огорченный странным поведением друга Лис и поспешно выбрался из повозки.
Евсей повернулся к брату:
-Ты хочешь остаться один? Мне уйти?
-Нет, - тяжело вздохнул Атен. - Ты прав, мне станет легче, если я выговорюсь.
-Что тебя беспокоит?
-Мати. Дети каравана. Те из них, которые родились не во время остановок в городах, а в пустыне... Евсей, мне кажется, что метель действительно коснулась их душ своим крылом. Иногда я вспоминаю, как в детстве, слушая истории караванщиков, или потом, уже в пути, читая их своды, меня поражал этот ужасный закон: убивать рожденных в снегах...
-Да, торговцы во все времена старались подгадать рождение ребенка к остановке в городе, женщины прибегали к различным уловкам, лишь бы родить не в снегах... Настоящие караванщики, не мы, изгнанники, верили, что тот, кто пришел в снегах, выжил он или нет, принадлежит не людям, а госпоже Айе, и должен быть отдан Ей. Но мы-то другие! Неужели ты жалеешь, что мы отказались от этого чуждого нашему сердцу закона? Неужели ты смог бы убить свою дочь только потому, что она родилась не в городе, а в повозке среди снегов?
-Конечно, нет. Но я говорю о другом... - он вздохнул, помолчал какое-то время, подбирая слова. - Если предчувствия не обманывают меня, если нам... Будет позволено остаться в родном городе, что станет с ней? Раньше я не задумывался над этим. Но... В последнем городе страж спросил мою девочку, не хочет ли она жить обычной жизнью, не скитаться по бесконечным дорогам среди ветров и стужи. Любая бы на ее месте ответила, что только об этом и мечтает!
-В каком бы поколении ты ни был караванщиком, ты хочешь вернуться в город. Это удивительно...
-Вот мы в дороге тринадцать лет, кажется, уже начали к ней привыкать.
-И все равно что-то влечет нас в города...
-Мы смирились со своей судьбой, но все еще надеемся на чудо.
-Наверно, потому, что мы родились в городе, там наша родина...
-Может быть, именно из-за этого караванщики и убивали детей, которые пришли на свет в пустыне. Они казались им... не такими, как все, ибо в них не было этого чувства. Для них светит, их влечет к себе иная звезда, - задумчиво пробормотал Атен. - Я чувствую это, когда смотрю в глаза Мати... Евсей, я не знаю, что делать. Моя девочка не сможет жить в городе, она принадлежит иному миру!
-Не думай об этом. Как бы то ни было, минует еще не один год, прежде чем мы придем к Эшгару. К тому времени Мати вырастит. Возможно, она изменится, а нет, что ж, она сможет сама избрать свою судьбу и путь, по которому идти. Оставь грядущее завтрашнему дню, все равно настоящее не способно дать ответ на его вопросы. Кто знает, что ждет нас через миг? Если твоей дочери суждено что-то иное, нежели то, что ждет нас всех, путь покажет это. Верь: боги мудры, Они ничего не делают просто так.