-Погодите, погодите! - словно раненая птица, буквально на одном крыле, взметнулся над толпой чей-то крик. - Вы уверены, что...
Дальнейших слов никто не расслышал, а в предыдущие не удосужились вникнуть - они утонули в общем галдёже и хриплых возгласах. Бруно обернулся, чтобы послать неизвестному оратору укоризненный взгляд, но опоздал и не нашёл в каше людских лиц его образа. Впрочем, жалеть было некогда: его сбили с ног ударом палки по коленям, и в глаза тут же забилась сухая земля, он с воем покатился по траве, но чьи-то требовательные руки крепко и будто ободряюще сжали его плечи и швырнули на крест, наспех сбитый умельцами. Бруно замер, закрыл глаза и ровно положил руки на брусья. Тут же остриё гвоздя уткнулось в нежную плоть его ладони. Он осмелился посмотреть в ту сторону, и успел как раз на тот миг, когда молоток опускался на неровность шляпки. Брызнувшая кровь попала ему на губы, хруста кости, которую точно пробили, он не услышал, потому как победный рёв женщин, стариков и детей взлетел над ним пушечными выстрелами в день салюта. И сразу же ему пробили вторую ладонь. Пальцы побелели и судорожно сжались, он не успел вскрикнуть, когда проволокой с шипами кисти и ноги примотали к дереву. Бруно часто задышал, всхлипами, и унял бесконечный поток слёз, появившихся от нестерпимой боли. Ни печали, ни зла он не чувствовал.
-И-и, раз! И-и, два! И-и, три! Па-ашёл!
Крест дрогнул, и суровые чёрные облака поплыли ему навстречу. Крест подняли и, пронеся два метра, установили вертикально, воткнули в заранее вырытую яму, обложили камнями и закопали нижнюю его половину. До земли было всего ничего, туда уже накапала кровь, собравшись в маленькое озерцо и подмигивая в лапах скатывающегося там, где кончалась пустыня, солнца. Бруно закусил губу и не смог сдержать мучительного стона. Его ноги слепо скользили по неровному брусу, прибитому внизу, до которого он еле доставал кончиками пальцев. Сила тяжести тащила его вниз, на лоскуты разрывая кожу, лопавшуюся тут и там.
-Принимаю! - крикнул он из последних сил. - Давайте, я принимаю их!
И тут же по плечу его саданул первый камень, булыжник, вываляный в грязи, с прилипшими к нему жёлтыми травинками. Он испустил долгий крик, не от боли, а давая понять, что он готов, и камни полетели с новой силой. Второй, казалось, пробил лёгкие, третий выбил несколько зубов, угодив в челюсть, четвёртый, пятый, шестой слились в бесконечном ливне.
И, словно прочитав его мысли, в небе что-то полыхнуло, тучи расступились, засветившись узкими щелями, небосвод харкнул разрядом грома и вылил потоки грязного дождя на собравшуюся толпу.
Бруно, не замечая холодных каплей, со звоном разбивавшихся о его бледную кожу, вздрагивал от ударов и прислушивался к тому, как ломались его кости.
Когда зверь, вселившийся в людей, исчез, когда прошёл первый азарт, они развели под ним костёр, защитив пламя от дождя самодельным навесом, но струи воды всё равно оказались проворней, и огонь лишь лизнул пару раз его пятки, припекая кровь.
Очнулся Бруно вечером, когда начинало темнеть. Ужасная жажда вертелась на языке, он разлепил губы, но поначалу из горла его вылетело воронье караканье. Наполнив рот слюной, он попробовал ещё раз, и на этот раз осмысленные звуки были произведены им на свет.
-Эй, кто нибудь! Воды!.. Я - всё... Всё... Снимите...
На холм поднялся тощий человек в потрёпаной одежде из мешковины, в руках он нёс деревянную скамеечку. Установив её возле креста, он поднялся с каким-то инструментом в руках и около получаса пытался вывернуть гвозди из древесины, заново тревожа начавшие было затягиваться раны, разматывал кусачую проволоку, бередя зарубцевавшуюся кожу шипами, ругался сквозь сжатые зубы и не обращал внимания на капли крови, перемешавшиеся с потом, что текли по лбу Бруно, и не слыша его сиплого дыхания, и не видя слабой улыбки на его устах.
Сначала были освобождены его ноги, и Бруно, лишившись всякой опоры, повис на разодранных в клочья руках, потом - на одной руке, а ешё через несколько минут рухнул на пропахшую лужами землю, подняв брызги в луже своей же крови.
-Ну-ну, - услышал он голос того человека совсем рядом. - Подымайся, хватит. Давай-ка.
Его подхватили и усадили у большого валуна, в губы ему ткнулось горлышко глиняной бутылки, - сам он держать её не мог, - и тёплая, перемешанная с песком, вода потекла по исцарапанному криком горлу. Глотать было больно, а ещё больней было смеяться, и потому он просто застыл на своём месте с блаженной улыбкой, растёкшейся по устам.
-Не пойму я вас, новых грешников, - бурчал тем временем над ухом человек, бинтуя его раны. - И мучаете себя, а нам же за вами потом ухаживать... Не так прощается великий грех, скажу я тебе, не так.
-А как же ещё-то?.. - прохрипел Бруно, не повернув головы.
-Всяко, но не болью, - проворчал человек и снова поднёс к выстукивающим дробь зубам его бутыль, но он от питья отказался и, лишившись сил, повалился на бок, прижавшись исцарапанной щекой к жёсткой траве и краем глаза следя за высвечивающейся луной.
Человек, с состраданием наблюдавший за ним, спросил:
-И неужели ты теперь счастлив?
-Да, - ответил он, чувствуя себя очищенным от всей грязи, накопившейся за годы жизни. - Тысячу раз - да...