завоевал известность как блестящий импровизатор и виртуоз,
выступая на различных общесоюзных джазовых фестивалях.
Хотя все и всюду от Ленинграда (где Эткин учился в консерваторской школе-десятилетке для особо одаренных) до родного Красноярска, Барнаула или даже Улан-Батора (где случались джазовые празднества) его знали и ценили как джазмена, он стойко был привержен классике. В Красноярской музыкально-театральной академии, которую он окончил как дирижер, Михаил Абович преподавал студентам курс чтения симфонических партитур, работал пианистом Краевой филармонии.
Нынче ему 50. В Израиле Эткин 18 лет, за эти годы он дал сотни концертов, выступил с десятками певцов и инструменталистов. Как импровизатора и джазового музыканта редкой одаренности его ценят все, но его стремление в мир академических жанров встречает недоумение коллег и друзей: "Миша, к чему это тебе? Твое призвание - джазовый рояль". Минувшим летом состоялась премьера мюзикла Олега Фирера "Фауст в Иерусалиме" с музыкой Михаила Эткина. Готовятся и другие спектакли с музыкой Эткина. И его вновь приглашают на различные музыкальные празднества: джазовую концеренцию в Ришон-ле-Ционе в конце июня, на летний фестиваль клезмерской музыки в Цфате, на Израильский джазовый фестиваль, который состоится в ноябре в Иерусалиме.
Дар импровизации дается не каждому, пусть и большого таланта музыканту. В то же время, не всякий джазовый импровизатор, будь он даже высокого класса, может прочесть как книгу - и услышать внутренним слухом - симфоническую партитуру. Не всякий блестящий пианист умеет аранжировать для оркестра и хора или быть надежным аккомпаниатором певца любого жанра - и камерного, и джазового. Или сочинять музыку.
Но Эткин - что поделаешь, так уж дано ему от природы! - умеет все. Умеет все там, где нужен феноменальный музыкальный слух и отменная исполнительская техника, искусство аранжировщика и композиторская фантазия. Помню, как в Красноярске, незадолго до общевузовских смотров художественной самодеятельности, на Эткина (он был еще студентом) выстраивалась очередь представителей университетов и институтов. Одна за другой прибывали ректорские и директорские "Волги" - все хотели заполучить Эткина. Потому что только он мог за месяц, а то и за пару недель подготовить самодеятельный студенческий хор, так расписав партии, что наскоро собранный коллектив начинал звучать как полноценный хор (несколько более голосистых и интонирующих ведут мелодию, "гудошники" гудят одну-две ноты, а складывается полная сочная гармония), если, к тому же, сам Эткин сидит за роялем.
После Специальной музыкальной школы для особо одаренных при Ленинградской (ныне Петербургской) консерватории, где он учился в одном классе с Григорием Соколовым и другими будущими пианистическими знаменитостями, Эткин вернулся в родной Красноярск. Старейшая в России консерватория на Неве его не приняла, видимо, выполнив процентную норму по Абовичам. А в Красноярске слава джазмена помешала Михаилу поступить на фортепианный факультет, но с распростертыми объятиями его приняли на хоровое дирижирование: ведь все слышит, все интонирует, любые партитуры читает. Его взял в свой класс профессор Константин Якобсон, ставший позднее ректором. В тот же год в Музыкально-театральную академию (тогда - институт искусств) на вокальный факультет поступил другой красноярец, ныне всемирно знаменитый - Дмитрий Хворостовский. Эткин и Хворостовский оказались в одной группе по истории музыки и по общеобразовательным предметам, а вскоре начали совместно выступать. Причем, Эткин был в ту пору более известен. Так случилось, что его педагогами стали, в основном, питерские выпускники: по классу фортепиано Михаил состоял у преподавателя специальной, а не общей фортепианной кафедры - у профессора Евгения Лаука, ученика Надежды Голубовской (однокашницы Сергея Прокофьева). Оперно-симфоническому дирижированию учился у Александра Витлина, который в Ленинградской десятилетке был лишь несколькими класса старше Эткина, а ззатем закончил как дирижер у профессора Мусина и одно время руководил студенческим симфоническим оркестром в Красноярском институте (сейчас Витлин преподает в Высшей школе музыки в Берлине и ставит спектакли в Комише опер). Занимался он и в классе композиции доцента (ныне профессора) Олега Проститова, также ленинградского выпускника классов Слонимского и Мнацаканяна. Олег Леонидович-то и склонял Эткина, обнаружив его сочинительский талант (Эткин написал яркую токкату, замечательную Балладу для голоса, фортепиано, скрипки и кларнета) только писать. "Но как мне все бросить? - жаловался Михаил. - Рояль, хоры, джазовые фестивали - как без этого? Ведь это тоже мое".
Но вот там, где нужно умение организовать, себя подать, продюсировать, искать спонсоров и финансирование, пробиваться в теле- и радиопрограммы Эткин оказывается совершенно беспомощным. Увы, события трагического года, его последнего года в Красноярске, когда он за несколько месяцев потерял самых близких людей: сразу за смертью отца, Абы Михайловича, крупного инженера и музыканта-любителя, последовала смерть от скоротечного рака горячо любимой жены Лилии - 30-летней женщины редкого ума и красоты, - а затем гибель от руки пьяного антисемита брата Бориса, также джазового пианиста, и, в довершение бед, машиной была насмерть сбита дочь Бориса, племянница Миля, студентка музыкального училища и талантливая джазовая певица - и последствия этих следовавших друг за другом потрясений тяжело сказались на его психическом состоянии. В Израиле ему пришлось проходить даже психиатрическую реабилитацию, что сильно затормозило его музыкантскую карьеру. Все 18 израильских лет он живет один в амигуровском хостеле в Холоне. И постоянно концертирует по стране от Афулы до Офакима, играя в первом отделении Баха и Листа, а во втором Гершвина и Брубека, а также собственные фантазии и токкаты. Он сделал, по листовскому образцу, собственную транскрипцию для одного рояля в две руки гершвинскую "Рапсодию в стиле блюз", написанную для фортепиано с оркестром. Без его участия не обходятся джазовые фестивали и конференции, джем-сейшены, особенно те, что вот уже 8 лет организует в Ришон-ле-Ционе энтузиаст джаза Яков Айзенберг, на счету которого сорок джазовых фестивалей в Сибири и не меньше десятка (за 8 лет пребывания в стране) в Израиле.
Михаила Эткина приглашают - даже можно сказать, за ним охотятся - лучшие джазовые (и не только джазовые) музыканты Израиля: скрипачи, трубачи, кларнетисты, певцы: они-то понимают, что такое феномен Эткина. И не только те, кто знал его с юности, со времен общесоюзных фестивалей, но и те, кто хоть раз его игру услышал. Вот встретился с ним в Цфате, на фестивале клезмерской музыки превосходный трубач Григорий Шавер, не так давно репатриировавшийся, - и восхитился. И рассказывает мне, что вот, дескать, встретил уникального пианиста с потрясающей импровизационной фантазией и великолепной техникой. Мне рассказывает! Мне, преподававшему Мише Эткину историю музыки 25 лет назад!
У него нет репертуарных органичений - он и ариям из моцартовых опер аккомпанирует с моцартовой легкостью, и романсам Рахманинова по-рахманиновски, и фрагменты из оперетт играет зажигательно. Программу из песен Исаака Дунаевского и оперетт Кальмана делал с Эткиным певец Михаил Гайсинский. А если, к примеру, Ола Биндер поет Шуберта, то и Эткин, как герой стихотворения Мандельштама Александр Герцович, еврейский музыкант, "Шуберта наверчивает, как чистый бриллиант". Были, кстати, и концерты с певицей по фамилии Бриллиант, которая пела цыганские песни.
Прекрасная певица и актриса Бронислава Казанцева вовлекла его в свой проект "Еврейское счастье" - динамичную театрализованную композицию по народным песням на идише. Оказалось, что Михаил Эткин - не только знаток джазовых ладов и блюзовых гармоний, но и характерные еврейские увеличенные лады с тритоновыми сдвигами в басу - его родная стихия. Казалось бы, откуда у сибирского уроженца, увлеченного с юности космополитическим джазом, чуткое ощущение приемов клезмерского музицирования? Видимо, в крови. Поэтому и в Цфат на ежегодные фестивали клезмерской музыки Эткина приглашают регулярно. Ведь в каждой еврейской семье, на самом-то деле, даже если игнорировались религия и обычаи, сохранялся интерес к песенно-поэтическому фольклору своего народа.
И в родном Амигуре состоялось несколько вечеров Михаила Эткина по инициативе координатора по культуре Эллы Эпштейн. И соседи, досадовавшие много лет на беспрерывно рокочущий рояль, смягчились и прониклись, наконец, уважением к странному жильцу, особенно после того, как дружно посетили в Бат-Ямском Аудиториуме представление его мюзкла "Фауст в Иерусалиме". И вот уже Эткина зовут в салоны амигуровских домов по всей стране.
Все же, скажем прямо, нынешний его статус масштабу его дарований не соответствует. Да разве ж он такой единственный! - могут мне возразить. - Разве не метут улицы, не сторожат и не моют офисы сотни бывших преподавателей, что уже давно в Израиле воспринимается как само собой разумеющееся? Все же, Эткин много секретов джазовой гармонии, рояльной фактуры, мощного и подвижного баса, полиритмических сплетений мог бы открыть учащейся молодежи, многому научить увлеченное джазом юношество. Но дары его дарований - динамично выстроенные джазовые композиции, блестящие импровизации, мерцающие аккордовые гроздья, гротескные зонги мюзиклов и даже фонтаны стихотворных шуточных экспромтов (Михаил наделен, ко всему прочему, недюжинным даром версификации) радует всех, кто его слышит и слушает - и тонких ценителей , и рядовых любителей. Потому что то, что талантливо - оно внятно всем.