Силуэт органиста в отрывках бесед, лекций и воспоминаний
Александр Горин - органист и педагог, музыкант безупречной художественной культуры и вкуса, яркого дарования, достойной восхищения работоспособности. Его профессиональное восхождение - пример успешной абсорбции в Израиле российского музыканта, да еще столь "штучной" специальности, как исполнитель на органе. Ему исполнилось 50 - и он, как это и полагается в середине жизненного пути, достиг расцвета исполнительского мастерства, педагогического опыта и вообще человеческой зрелости.
С Сашей Гориным - умным, эрудированным, обаятельным собеседником - мне всегда было интересно общаться. И 23 года назад, когда мы познакомились - он был тогда увлечен не только музыкой барокко, но и китайской поэзией танско-сунской эпохи (Бо Цзюй-и, Ли Бо, Ван Вэй), искусством и поэзией века двадцатого. Интересно общаться и сейчас, при том, что иные увлечения юности отошли на второй план. Разумеется, меня впечатляют его органные вечера с продуманно выстроенной программой, я с интересом слушаю его вступительное слово, произнесенное на хорошем иврите (в сущности, публичные лекции), и читаю его аннотации к этим концертам, написанные по-английски; мне интересны беседы с ним на политические, да хоть и на житейские темы. То есть музыкант Александр Горин - человек высокой речевой активности. Но он становится молчалив и замкнут, как только его начинают расспрашивать о нем самом. Об органах, о Бахе, о переводах Эйдлина, о протестантском хорале, о русском стихосложении, о французском романе, о еврейской истории, о музыкальном образовании в Израиле, о своих учениках - да, об этих и еще очень многих предметах Горин говорит с увлечением. Но стоит спросить его не только что о биографических деталях (я и так знаю его биографию, насколько это необходимо слушателю органных концертов), но даже о его кредо или оценках тех или иных явлений, как он отвечает сухо и лаконично. Не любит он говорить о себе. Даже о своих мнениях. Поэтому диалоги мои с Гориным перемежаются собственными моими воспоминаниями разных лет, наблюдениями и комментариями.
П.Ю.: Саша, все-таки, где ты более всего, по твоим ощущениям, профессионально сформировался или был сориентирован - в твоем родном Донецке, в Баку, где ты учился в консерватории, в Красноярске, где ты раскрылся как органист, или уже варясь в израильской музыкальной жизни?
АЛЕКСАНДР ГОРИН: Каждый жизненный этап по-своему человека формирует. В Донецке я все-таки прожил 19 лет, окончил музыкальное училище. Занимался, слушал, читал. Мои родители переехали в Азербайджан, в Сумгаит, и я отправился в Баку - город, который жил весьма насыщенной музыкальной и интеллектуальной жизнью. Именно там я понял, что меня влечет. А в Красноярске - разумеется, это был профессиональный старт. Наконец, Израиль, европейские стажировки, контакты открывают тебе, сколь многого не знал. И понимаешь, что Ars - бесконечно longa и никакой vita brevis не хватит.
Три года назад, когда в зале "Клермонт" Музыкальной Академии Тель-Авивского университета (ныне - Высшая Школа музыки имени Бухмана-Меты) был установлен концертный орган, тогдашний ректор Академии профессор Ами Мааяни созвал по этому случаю пресс-конференцию. Он сообщил собравшимся, что, выполняя волю покойного Мориса Клермонта, американского еврея родом из Румынии, обладателя крупного состояния, наследники мецената предоставили средства на покупку и установку органа в зале его имени в Тель-Авиве. Но "главным докладчиком" на этой пресс-конференции стал все же не ректор, а старший преподаватель Академии по классу органа, музыки эпохи барокко и истории клавишных инструментов Александр Горин. Среди материалов, розданных журналистам - буклетов органостроительной фирмы "Ойле", что в немецком городе Баутцене, технических характеристик нового инструмента (мануалы и регистры) - имелся и листочек с биографической справкой в семь строк об Александре Горине: родился в 1955-м, в 1980-м окончил Бакинскую консерваторию (Азербайджанскую Академию музыки) по классам органа и фортепиано, с 1982-го по 1990-й - солист Красноярской филармонии, в 1990-м совершил алию, с 1991-го до настоящего времени преподает в Тель-Авивском университете. Участник многих международных фестивалей органной музыки, выступает с Израильским филармоническим оркестром, дает сольные концерты, гастролирует в Европе.
Одной из журналисток солидной израильской газеты, оказавшейся со мной по соседству, такие перемещения показались необъяснимыми. "Эйфо Баку веэйфо Красноярск?- выспрашивала она у меня недоуменным шепотом, обнаружив, кстати, неплохие и, прямо скажем, редкие среди израильтян познания в географии - ведь это семь тысяч километров!". Я попытался объяснить на своем корявом иврите, что филармонический органист в Советском Союзе - фигура в городе очень заметная, поэтому в столице Азербайджана предпочтут азербайджанца. Но Горин-то родился евреем и мог стать солистом разве что в Сибири. Правда, если с незапамятных довоенно-послевоенных времен сохранялись еще в столицах мастодонты - разные там Браудо-Ройзманы-Гродберги, то они так и оставались на ведущих позициях. А новая поросль концертирующих музыкантов с некоренными фамилиями, известной графой и характерной физиономией лица могла пробиться лишь в редчайших случаях. Хотя, на оркестровых факультетах, к примеру, чинилось меньше препятствий. Но и там эти пронырливые евреи умудрялись оказаться в первых рядах. Кто ж мог подумать, что некий провинциал из Ростова, поступающий в класс альта - инструмента, вечно затерянного в оркестровой массе, - станет выдающимся солистом Юрием Башметом! Талант не скроешь. Вообще, евреи в России почему-то умели оказаться именно там, где требовались их таланты.
--
Так и Александр Горин, проработав по распределению учебный год в музыкальном училище города Ленкорань на берегу Каспия неподалеку от иранской границы и отслужив в Советской армии (к счастью, по профессии: пианистом в штабном Ансамбле Ленинградского военного округа) оказался там, где ему суждено было стать Первым. Первым штатным органистом вновь установленного органа в старом здании польского католического костела в Красноярске, превращенного, как и Иркутский костел (также выстроенного ссыльными поляками, и тоже в готическом стиле), в Органный зал. А до этого, в консерваторские еще времена, Горин встретился на одной из конференций научного студенческого общества в Ленинграде с Еленой Ременсон, студенткой музыковедческого факультета Новосибирской консерватории. Елена получила диплом в тот год, когда в Красноярске открывался институт искусств и оказалась, сразу со студенческой скамьи, преподавателем историко-теоретической кафедры, работая одновременно лектором филармонии (нынче Елена Горина - среди лучших экскурсоводов Израиля). Так что Горин стремился в город на Енисее к любимой девушке, которая и стала его женой. И начал работать в Краевой филармонии пианистом, а в институте искусств вести класс камерного ансамбля. Вот тут-то и выяснилось, что пианист Александр Горин - музыкант незаурядный, с тонким чувством стиля, превосходно знающий клавирную и ансамблевую литературу добаховской и баховской эпохи.
А через год, когда, в соответствие с планами Комиссии по органостроению, чешские мастера установили в Красноярске орган "Ригер-Клосс", оказалось, что в городе имеется только один дипломированный органист, владеющий этим сложнейшим инструментом. За восемь лет выступлений в качестве солиста и ансамблиста (со скрипачами и трубачами, флейтистами и виолончелистами, хорами, оркестрами в самых разнообразных программах), а также работы в качестве ассистента (а как же! - штатный органист включает регистры всем гастролерам), Александр Горин стал настоящим мастером и, к тому же, фаворитом красноярской публики, гастролируя также по всем городам страны от Риги до Иркутска.
Все это, однако, предыстория. Стремительные восхождения продолжались и в Израиле. Через полгода после репатриации, в 1991-м, Александр Горин начал преподавать в Музыкальной академии Тель-Авивского университета, изумив всех быстротой и качеством освоения высокого иврита. Братья Александра - Марк и Михаил, опытные журналисты, тоже быстро вросли в израильскую жизнь. Нынче Марк - главный редактор сети газет "Спутник", а Михаил - редактор газеты "Луч". Но они, все же, работают в русскоязычном культурном пространстве.
"Как же ты через несколько месяцев заговорил так, что мог читать лекции?" - допытывался я, не скрывая зависти. - "Я много занимался" - лаконично отвечает Александр. За этим "много занимался" - огромная упорная работа, как и во всем, что делает Горин как музыкант, лектор и педагог. А ведь за годы жизни в Израиле он еще усовершенствовал английский и немецкий, свободно на этих языках читая и общаясь, осваивает французский.
П.Ю.: Видимо, Израиль не самая перспективная для органного искусства страна: здесь нет таких традиций, как в лютеранско-католической Европе, ортодоксальный иудаизм не одобряет применение органа в богослужении (органы устанавливаются только в реформистских синагогах), в то же время, никто не учреждал в еврейской стране что-либо подобного советской Комиссии по органостроению, которая на десятилетия вперед разрабатывала план строительства концертных органовмноготочие
АЛЕКСАНДР ГОРИН: Так-то оно так. Комиссию, в самом деле, никто не учреждал. Но в свободном мире, - надеюсь, Израиль из этого мира пока что не выпадает, - те или иные сферы искусства развиваются не потому, что так решила какая-либо правительственная комиссия, а потому, что есть кому их развивать. И, главное, публика, готовая это искусство воспринять. Вот, прибыла в страну с Четвертой, если не ошибаюсь, алией органистка из Германии Элизабет Ролофф. И она подготовила немало крепких органистов, работая в Иерусалимской Академии имени Рубина. Приехал в Израиль в 70-е годы замечательный ленинградский органист Валерий Майский - и тель-авивская публика с удовольствием ходила на его органные вечера в церкви "Эммануэль" в Яффо. Кстати, и орган немецкой фирмы "Пауль Отт" из Геттингена там был установлен по инициативе Майского. К несчастью, Майский погиб в автомобильной катастрофе. Несколько органистов прибыло с Большой алией 90-х - например, активно выступающий Роман Красновский. Есть замечательный органный мастер, органостроитель Гидон Шамир.
Да и не так уж мало в Израиле органов - около пяти десятков. Другой вопрос, в каком они состоянии и всем ли позволено на них играть. Католики, например, неохотно допускают к органам в своих храмах некатоликов.
П.Ю.:Видимо, к постоянной работе, к игре во время службы многоточие
А.ГОРИН: Это уж само собой. О еврее на богослужении речи быть не может.
П.Ю.: Но ведь светские концерты в костелах - давняя традиция именно католической церкви.
А.ГОРИН: Конечно. Но протестантские конфессии - будь то лютеране или методисты - самые либеральные и толерантные. Протестантских церквей с органом, в сущности, две: собор Erloser (Спасителя) в Иерусалиме и церковь "Эммануэль" (это ивритское слово, обозначает, как мы понимаем, "с нами Бог") в Яффо - там, где тот самый "Пауль Отт". Однако, лучшие церковне органы в стране - католические: в церкви Августы-Виктории, что на горе Скопус, в церкви Дормицион (Успения), в церкви Рождества в Нацерете. Имеется небольшой инструмент, но с неплохими возможностями в городке Табха на Кинерете. Есть орган в Кармелитской церкви в Хайфе, в зале Эхт Хайфского Техниона, но он нуждается в ремонте. Хороший орган в Мормонском университете - в Иерусалимском Центре ближневосточных исследований. Ну и, разумеется, ноый "Ойле" в зале "Клермонт" Тель-Авивского университета. В соборах проводятся органные вечера, ставятся оратории, но широкая публика разной степени религиозности всегда предпочтет нецерковный орган в университетском или филармоническом зале.
П.Ю.: То есть имеются инструменты, в том числе концертные нецерковные, есть немалый круг слушателей - любителей органной музыки, существуют органные классы в обеих академиях, выступают свои и приезжие органисты. Отчего же каждый вечер "не гудит стрельчатый лес органа", а если гудит, то не получает такого резонанса, как в Иркутске и Твери, не говоря уж о Красноярске, и вообще создается впечатление, что израильское органное исполнительство - невидимый град Китеж на дне озера Светлояр. Вот уже три года действует орган в зале "Клермонт", ты играешь несколько сольных программ в год при полных залах, дебютируют твои ученики, выступают зарубежные знаменитости, но все это как будто внутриуниверситетская жизнь, а не общеизраильское культурное явление. Ты помнишь, какой ажиотаж был вокруг органных концертов в Красноярске, особенно в первое время после установки органа?
А.ГОРИН: Да уж. Но мы же понимаем природу того ажиотажа: "у нас, во глубине сибирских руд", посередь тайги, наконец-то тот самый "стрельчатый лес органа". У Мандельштама ведь тоже он "в тот вечер не гудел - нам пели Шуберта". И здесь поют Шуберта, играют Малера, ставят Сен-Санса. Чего же умиляться? Есть у нас, слава Всевышнему, слушатель - и это замечательно.
В самом деле, органные концерты, которые Александр Горин выстраивает чаще всего как ретроспективу органной музыки от Букстехуде до Мессиана, проходят при переполненных залах. Хотя некоторая настороженность по отношению к этому византийскому изобретению, все же, подспудно сохраняется как к символу западно-христианской службы. Вот ведь парадокс! Употреблявшийся первоначально при константинопольском дворе исключительно для дворцовых церемоний (выходы императора, торжественные приемы), этот мощный инструмент оказался важным атрибутом церкви, конкурировавшей с византийской. Восточно-христианская (православная) греко-кафолическая церковь решительно табуировала - и запрещает до сих пор - применение каких-либо музыкальных инструментов в богослужении. Но случилось так, что византийский император Константин Копроним из Исаврийской династии прислал в подарок королю франков Пипину большой орган. Сын Пипина, Карл Великий, создал обширную державу (нынешние Франция, Германия, часть Италии и Швейцария), короновался в Риме как император, но такого роскошного дворца, как у константинопольского базилевса, у Карла не было. Поэтому он приказал установить орган в самом внушительном помещении своей столицы Аахена - в городском соборе, а затем приказал скопировать орган для соборов Парижа и Вормса. С тех пор орган в Западной Европе становится церковным инструментом.
Разумеется, орган тысячелетней давности не был еще тем "королем инструментов", каким он станет через несколько столетий: клавиши были шириной в ладонь, и звуки извлекались не прикосновением пальца, а кулаком и локтем, да еще клавишу надо было "поднимать" перед тем как нажать следующую - пружинки, возвращающую клавишу в исходное положение, были изобретены только в XV веке (в фильме Эйзенштейна "Александр Невский" кистер играет хорал "Перегринус" на переносном органе-позитиве, которых еще не существовало в XIII столетии). Первоначально два, а затем три (с ножной клавиатурой) голоса органа лишь поддерживали пение хористов. А хористы пели антифоны - мелодии, признанные во времена папы Григория Великого, то есть в конце VI века, богодухновенными. Позднее их стали называть григорианскими хоралами. В сущности, это были синагогальные древнееврейские напевы. Они были никому не родными - ни грекам, ни германцам, ни испанцам, ни славянам и потому казались достаточно далекими от народно-бытовых песен (застольных, свадебных), что давало ощущение их внеземного ("не от мира сего") происхождения. Через несколько веков основой хоровых многоголосных композиций стали народные песни, и только органисты играли вариации на григорианский хорал. А с ренессансной поры для органа уже пишут фантазии, токкаты, каприччио, ричеркары.
Со времен лютеровой Реформации орган и вовсе становится главным персонажем обновленного богослужения, упразднившего профессиональный хор и оркестр. Оказалось, что усовершенствованный орган со множеством тембров и регистров может звучать возвышенно, как хор и красочно, как оркестр. Главным жанром лютеранской музыки также становится хорал, но совершенно непохожий на григорианский - песнопение на родном языке (чаще всего стихотворные переводы самого Лютера или Меланхтона псалмов Давида), подтекстованные под известную народную мелодию. Такой хорал пели поначалу сами прихожане в унисон, а органист расцвечивал пение подголосками, аккордами, противосложением, выдержанными в басу звуками (педалью). Затем органист продолжает, варьируя регистры, фактуру, перенося тему в другой лад и тональность - это уже хоральные вариации. Перед проповедью органист играл хоральную прелюдию, а после проповеди - хоральную фантазию - развернутую композицию, свободно построенную на основе нескольких хоральных мелодий. Все это называлось "хоральными обработками" - Choralbearbeitung.
Однако, и хоралы - католические и лютеранские, - и фантазии, и фуги для органа и даже рождественские ноэли давно уже утратили богослужебное свое предназначение, став основой концертного репертуара современных органистов.
П.Ю.: Твои программы последних сезонов строятся панорамно, охватывая 300 лет органной музыки, произведения католических и протестантских композиторов, французских и немецких, чешских и израильских, но стержнем программ, все же, остается хорал. Это последовательно проводимая идея или так случайно складывается?
АЛЕКСАНДР ГОРИН: Так уж сложилась история органной литературы. К тому же не сыскать такого композитора, обращающегося к органу, чтобы он не подпал под обаяние столь могучей фигуры, как Себастьян Бах. Или Сезар Франк. А основа их творчества - хорал. Вот, к примеру, Эрнст Леви или Яромир Вайнбергер - замечательные и, на мой взгляд, недооцененны композиторы ХХ века, ровесники Хиндемита, вскормленные многовековым пражским профессионализмом. Они оба чешские евреи, оставшиеся иудеями. И их вдохновляла баховская хоральность. Леви написал вариации на баховский хорал "Das alte Jahr vergangen ist" в трех "приближениях", а Яромир Вейнбергер писал и чешские хоральные прелюдии, его "библейские стихи", в том числе "Шма Исраэль" - суть хоралы.
П.Ю.: Да, я уже заметил твое пристрастие к чешским авторам - кроме Эрнста Леви и Яромира Вайнбергера ты часто играешь сочинения Петера Эбена, Отмара Махи. Все же мне кажется, современные авторы, особенно израильские, могли бы быть представлены шире в твоем репертуаре.
А.ГОРИН: Серьезный укор. Но еще не вечер. Как у Ахматовой? "Пусть голоса органа снова грянут" - ты эту строку уже ставил однажды заголовком.
П.Ю. Можно процитировать еще одного поэта - Глеба Семенова: "Многоступенчатый хорал к лазурной истине восходит".
А.ГОРИН: А если серьезно, то мои университетские реситали имеют, кроме сугубо концертной, еще и учебно-просветительскую задачу. Я играю, конечно, для публики, но и для студентов также и должен выстраивать ту самую многовековую панораму.
П.Ю.: А каковы перспективы твоих студентов - учеников органного класса?
А.ГОРИН: Орган и органную литературу осваивают, как вторую специальность, многие пианисты. Некоторые из них продолжают ученье в Европе и вот тут оказывается, что они вполне владеют сложнейшим инструментом даже для того, чтобы участвовать в выступлениях. А ведь в европейских академиях обучение органной игре стоит баснословно дорого. И тот курс, что они прошли здесь, очень им помогает.
Специальный же органный класс открыт не так давно.
П.Ю.: И первой выпускницей стала студентка из Китая?
А.ГОРИН: Да, в прошлом году экзамен держала Дуан Инг. Она получила диплом и вернулась к себе в Китай. В этом году экзаменационную программу представил Орен Киршенбаум, но ему еще предстоит закончить несколько теоретических курсов. Очень талантлива Нета Ирмаи.
Надеюсь, молодые израильские органисты найдут себе применение по своей специальности в родной стране, как Александр Горин оказался необходим израильскому концертированию и музыкальной педагогике. Как нам всем необходим многоступенчатый хорал, восходящий к лазурной истине, который раскрывает нам торжественное звучание короля инструментов.