- Защищайтесь, Граф! - крикнул лысый паромщик, наливая себе очередной стопарик. Смеркалось, и часы вот уже восемь минут тянули свою унылую песню. Граф раздал по одной и сделал запись в бортжурнале.

- Не трогайте журнал, - прорычал Иосиф, - на пароме я старший. А Ваше дело - подкидывать в топку.

Граф безразлично пожал ногами, подкинул Крестовую Даму и, пока она падала, выхватил пистолет и всадил ей между рёбер четыре пули. Пятая пуля прошла навылет и умчалась в пространство. Дама лежала прижмурившись, и только хриплое дыхание могло выдать её близкую смерть.

Иосиф вдруг странно успокоился и подошёл к ней. Дама ещё немного похрипела и, чмокнув на прощание губами (очевидно, это было дурной привычкой с детства), отошла в мир иной.

- И Вы будете утверждать, что сначала сто раз подумали? - безучастным тоном спросил паромщик Графа, который уже как ни в чём ни бывало чистил пистолет. - И как теперь играть в козла без неё?

Говоря это, Иосиф начал поглаживать стальную пепельницу, выполненную в форме головы Сократа (само собой, с отверстием наверху для выхода мыслей и входа пепла). Весил этот шедевр килограммов пять, и стало быть, как только поступило предложение найти даму где угодно, Граф нацепил шляпу, шпагу, маску и, прихватив с полки пару презервативов, исчез. Впрочем, не совсем незаметно - в комнату проникло немного свежего воздуха. Где-то за пределами видимости, а точнее, на краю слышимости послышалась ругань отвязываемой лодки.

Сейчас трудно судить, прав или не прав был наш аристократ, стреляя в живого человека ни с того ни с сего. Конечно, я бы посадил его на губу, причём на губу убитой им же Дамы, чтоб подумал суток пять о своём поведении. Но с другой стороны, дело моё маленькое - писать о всём происходящем и давать этому происходящему субъективную оценку. Так что с другой стороны - поступок этот Графа как нельзя лучше показывает ничтожность жизни всего сущего во Вселенной, и есть здесь что-то этакое ницшеанское. Фиг с ним, пусть едет.

- Вот и ладненько! - весело сказал Иосиф и опрокинул дожидавшийся его стопарик. Затем он пошлёпал сначала Сократа по плешине, обрамляющей ash-hole, как он это называл (иногда, правда, будучи сильно заплетающимся, язык поскальзывался на выбитом в нежном возрасте зубе, и получалось ass-hole), а потом шамиху по начинающей остывать заднице. Ляжка в ответ затрепетала, по старой памяти отзываясь на ласку. Иосиф имел обыкновение проделывать подобную процедуру после семнадцатого шкалика. Сократ в эти минуты очень жалел, что ему не приделали руки, а дама усаживалась паромщику на колени и обвивала руками его шею. Игра минут на двадцать прекращалась. Граф устраивался курить какой-то гаванский самосад, время от времени добавляя Сократу серого вещества, подавая парочке советы или поправляя съезжавшую крышу дамы.

На этот раз, как видите, всё получилось иначе. Выпив семнадцатый стопарь, Иосиф остался один. Чем донимала его просыпавшаяся в такие мгновения совесть, я не знаю. Так что давайте-ка пока осмотримся. Друзья наши находились в кают-компании весьма примечательного заведения, числящегося в реестре звёздного флота как паром. Говоря проще, это был паром. Флот же назывался звёздным лишь из-за красоты звучания. Всё, что в него входило, передвигалось не по звёздам, а по вакууму. Я бы и назвал флот вакуумным, да боюсь, меня не поймут ни Граф, ни Иосиф, ни министр звёздного флота. А для меня их понимание очень важно и целебно. К тому же со словом "вакуумный" у нас почему-то больше ассоциируется слово "пылесос".

Итак, паром, как вы сами (интересно, откуда бы) могли догадаться, принадлежал компании "Иосиф и тараканы". Совладельцев этой посудины жило в ней настолько много, что иногда, где-нибудь после сорок шестой дозы, глава фирмы стукал кулаком по столу и вопрошал спящего в тарелке Графа: "Кто в доме хозяин - я или тараканы?" Граф вежливо молчал, а насекомые не менее вежливо расходились по щелям, доставляя паромщику приятное думать, что он, но тем не менее унося с собой порядочное количество водки и колбасы. На самом деле владели они этим сооружением в пропорции "фифти-фифти", чтобы никому не было обидно.

Паром назывался... А впрочем, какая вам разница? Его всё равно в конце переименуют. Продолжим осмотр. На палубе ровным счётом ничего не было за исключением шлюпки, на которой только что отвалил Граф. Почему палуба была лысой, как голова паромщика, не знает, пожалуй, и Сам Господь Бог (СГБ). Я же могу только осмелиться предположить, что Иосиф просто-напросто был лентяем и не купил туда ни одного приличного "Стейнвея" или, на крайний случай, "Мастейна". Что ж, раз тут и поиграть даже не на чем, двинем вниз. Осторожно, ступеньки крутые - настолько крутые, что здороваются исключительно с Иосифом, да и то только когда он соизволит пересчитать их головой. (Я как-то раз тоже пересчитал, но что-то не помню, чтобы они поздоровались.) Узенький коридорчик, и вот она - дверь! Да не просто так себе заслонка, а всем дверям дверь! Кричи - не докричишься, стучи - не достучишься. Хоть весь злостью изойди - не откроется. Только ласку и понимала. Придёт Иосиф, бывало, домой, и минут десять её гладит и целует, пока та не растает от удовольствия. А то и в коридорчике ночевал, когда не в духе приходил. Я вот думаю, всем бы поставить такие двери, и люди узнали бы наконец, что такое счастье.

Кают-компания являла собой довольно обширное помещение неясных размеров. Пол её застилал персидский ковёр ручной работы с ворсом без малого по колено. Рисунок же мог вполне посрамить любую из прежде живших персидских красавиц. У меня есть аэрокосмическая фотография этого ковра, сделанная из-под потолка в ясную погоду. СГБ ты мой! - что там персидские красавицы, спортивная модель "шевролле" - и та давно отдыхает в гамаке. Прости, читатель, но краше слов для его описания я подобрать не смогу.

Кстати, о погоде. Ясная эта самая погода была здесь всего один раз - когда паром спустили со стапелей в вакуум и пустили туда Иосифа осмотреть, как да что. Он всё осмотрел, спустил воду в унитазе, сделал аэрокосмическую фотографию, похлопал строителей по плечу, закурил и пустил облако дыма. С этого момента барометр и упал. Навсегда. Тем не менее, вооружившись компасом и картой звёздного неба и держась рукой за стену, можно обойти всю комнату и увидеть (вооружившись биноклем и фонарём) прекраснейшие картины, покрывающие каждый квадратный сантиметр вертикальных поверхностей. Одна из картин - "Портрет Бубновой Дамы" - выполнена тараканами и подарена ими Иосифу. Выполнена она, как и всё, выполненное тараканами, очень оригинально: во-первых, в формате "animated gif"; во-вторых, они долго экспериментировали с красками, какой цвет получится, если, допустим, берлинская лазурь пройдёт сквозь тараканий желудок и кишечник (в данном случае получался коричневый). Ну и вот результат - высидели картинку что надо. Я вам скажу - сам Ван Гог обосрался бы, глядя на неё. Граф тоже приложил руку к осквернению девственно-белых поначалу стен. Углём он вывел все непристойные слова, какие знал (а знал он их, пожалуй, больше, чем Тургенев - пристойных). И наконец, не могу пройти мимо одной поистине выдающейся картины - моей. Мимо неё просто так не пройдёшь, потому что она выдаётся из стены на добрых полметра. У меня, знаете ли, дядя работает на гуталиновой фабрике, ну вот он и... сами понимаете, короче, картина гениальна, нету слов.

На противоположной стене висит Графова коллекция оружия. Уходя на какое-нибудь опасное задание вроде теперешнего, он берёт оттуда какую-нибудь опасную финтифлюшку. Иногда это снайперская винтовка, иногда - РПГ (выдранный им собственноручно из "Дюка" дебаггером), сейчас вот он отдал предпочтение клинку. Мне лично больше нравятся бумеранги. Приходя в гости на паром, я готов швырять их вечно. Первое время, конечно, было очень урожайным на вазы (за которые были плочены огромные деньги, а я ещё думал: и чего это Иосиф бешено вращает глазами?), но сейчас поставьте в ста шагах человека с яблоком на голове - голову я ему точно размозжу. Иосиф стреляет из арбалета. Скромно, надо сказать, стреляет. В портрет начальника который уже год попасть не может.

Ладно. В центре комнаты стоит стол чёрного дерева. Как и комната, стол этот - неясных размеров. Обычно раз в год, в Сочельник, Граф с Иосифом и с тараканами уносят с него грязную посуду куда-то на свалку. Затем где-то в магазине они покупают новую и аккуратно расставляют её по периметру стола и весь год живут спокойно, передвигаясь вдоль края что твои Мартовский Заяц с Болванщиком.

Интерьер довершают книжные шкафы, тянущиеся нескончаемой китайской стеной между оружием и картинами. Поскольку эта часть кают-компании самая удалённая от центра (а не потому, почему вы подумали), навещается она реже всего.

Так же нечасто случалось, что Иосиф размышлял. Его паромщицкая жизнь кипела ключом, не оставляя времени на деятельность мозга. То есть мозг-то, конечно, работал, но настолько быстро, что нисколько не задерживал движений рук, ног и всего того, что у Иосифа двигалось. А в такие редкие мгновения, как нынешнее, мозг позволял себе не заботиться о хозяине и подумать о чём-то своём, сокровенном, покинуть узкий мир желаний Иосифа и прошвырнуться по необъятным просторам Континуума Мыслей. Если ваш мозг никогда не бывал там, очень советую отпустить. В этом самом Континууме попадаются порой весьма дельные мысли: что, например, нужно предпринять, чтобы n человек смогли напиться на nn денег с максимальным эффектом и наименьшими затратами времени - поиск экстремумов, если не ошибаюсь. А на одном из сайтов в любое время можно найти курс доллара на это самое любое время.

Итак, Иосиф был в прострации, а мозг его витал не знаю где. И представлялось мозгу (а заодно и паромщику, поскольку последний с первым всё-таки соединён некоторым образом), что ведёт-де он свой корабль по морю алых маков, качающихся в пропахшем пеплом и порохом вакууме, но аромат этих цветов успешно перебивает вонь космоса, и солнечный ветер надувает паруса парома и заставляет море совершать колебания с амплитудой в шестьдесят примерно долларов и частотой порядка четырёх Герц (что соответствует длине волны сами знаете, какой) ... (что, сдаётесь? - ладно, скажу - 24 копейки, по курсу на описываемый день; стоимость десяти метров - два бакса - помните?) Это всё физика, а Иосифу виделось такое!... Плыл он на своём пароме не поймёшь, то ли килем к звёздам, то ли килем к цветам, то ли килем к вонючему вакууму - всё смешалось в его видении. Качался мир, качалось море, качался пароход, то есть звездоход - всё с частотой порядка четырёх Герц. А надо ли вам объяснять, как Иосиф любил эту частоту! Сколько раз он сам входил на этой частоте в резонанс с Крестовой Дамой! Но какая дама может сравниться с резонансом всей Вселенной! И Иосиф просто млел, стекал по столу вниз на стул и дальше, на ковер с ворсом без малого по колено и рисунком персидской "шевролле". Так он и сгинул бы там, в подступающем к горлу флаттере, но в этот самый момент хлопнула входная дверь, впустив порцию свежего воздуха и ухмыляющегося Графа, который держал за руку молодую девушку.

Это Иосиф увидел уже после того, как крепко выругался, отвесил оплеуху Сократу и обернулся, прогоняя остатки видения. Видение на прощанье зацепило в его сердце какую-то китайскую вазу. Та зашаталась (у паромщика чуть не случился инфаркт), но устояла (у паромщика отлегло).

Граф выдержал театральную паузу и торжественно произнёс:

- Ио, знакомься! Это новая Дама Крестей. Звать её Конкордия!

- Можно просто Кора, - добавила Дама бархатным голосом.

Иосиф, уже забыв об инфаркте и резонансе с цветами, с интересом оглядел её и спросил, кивая на Графа, - Он тебе всё объяснил?

Кора почтительно опустила ресницы, но когда вновь подняла их, паромщик понял, что отныне за семнадцатым стопарём сразу же без проволучек будет следовать восемнадцатый, девятнадцатый и до кучи двадцатый, чтобы не так дрожали руки. Осознавать это было весьма безотрадно, тем не менее, он взгляда не отводил. Так прошло двое суток, и в конце концов Иосиф сдался - высохла роговица. Он сморгнул, и пока моргал, девица вспрыгнула на край колоды и легко там затерялась. "1 : 0" - подумали оба, а Иосиф ещё и выпил. (Ирония судьбы: Конкордия по-латински - "Согласие".)

Тем временем Граф уселся на своё место и пробежал глазами записи в бортжурнале, чтобы освежить в памяти ходы. Удовлетворённо хмыкнув, он взял колоду и начал её тасовать. Иногда появляясь на краю колоды, новая дама хитро ему подмигивала, впрочем, незаметно для Иосифа. А тот как раз занялся погребением её предшественницы. Поскольку метод погребения в нашем обществе был, есть и будет неизменным, пока стоит нерушимая Святая Русь, дама вылетела в форточку, провожаемая молитвой "Со святыми упокой" и лёгким прощальным пинком.

Граф продолжал тасовать карты. Самое время рассказать о нём. От роду ему было двадцать с чем-то лет (на шесть меньше, чем Иосифу). Графом его звали не просто так: Императрица пожаловала графский титул и Нобелевскую премию соседу его родителей, а ведь титул, в отличие от ума, передаётся строго по наследству. Когда сосед помер, папаша Графа не знал, то ли рыдать, то ли радоваться, а мамаша - то ли радоваться, то ли рыдать. В общем, самому Графу как раз стукнуло восемнадцать, и новое звание позволило ловко избежать армии. Он, как лицо аристократическое, мог теперь выбрать альтернативную службу, что с радостью и сделал - пошёл на паром подкидывать в топку, где он, что называется, тащился. Да, пока мы тут то да сё, в топке-то, между прочим, прогорает. Эй, Гра-аф!

Граф вдруг что-то вспомнил, подскочил, как ужаленный, кинул колоду на стол и кинулся сам быстрее ветра в машинное отделение.

- Ага, салага! Что я ему говорил! - торжествующе промычал паромщик, - Вот не дай СГБ заглохнет. Получит же он у меня!

Но ничего не заглохло, и через пять минут Граф вернулся.

- Когда же наконец всё это кончится? - по старой привычке спросил он, - Мне эти деньги уже вот где! (Надо объяснять, где?) Надо, пожалуй, объяснить ситуацию. Как дотошный читатель уже мог вычислить, курс рубля на описываемый день равнялся миллиарду долларов. Исходя из этого получалось, что выгоднее (в материальном плане) топить деньгами. Но горят они всё же быстрее угля, и Графу приходилось прямо-таки разрываться между столом и топкой, как Фигаро. Моральный план из-за этого здорово страдал. Иногда, правда, такая жизнь его доставала, и он отвязывал шлюпку, загружал её деньгами и привозил ведро антрацита. Хватало его, конечно, не на столько времени, как если бы горели те деньги, но зато он мог высыпать уголь в топку и идти час-другой играть спокойно. В такие дни Иосифу капитально не везло (а попросту, он не имел возможности исправить записи в бортжурнале). Сейчас же всё обошлось великолепно, и Граф в качестве платы за проигрыш дал поносить свою шляпу. Кроме того, ему досталось вытряхивать пепел и окурки из башки Сократа - занятие не для слабонервных. Когда ему приходилось это делать, Граф снимал со своей стены старинные доспехи самого капитана Блада (помните? - "Маррамакс инпирбукс!"). Поэтому у него было меньше отметин зубов. Впрочем, и паромщик шлёпал Сократа по лысине чаще, чем тот кусал его за пальцы. На этот раз обошлось. Мыслителя обмотали полотенцем. Однако Граф всё же был не в духе, и это, видимо, отразилось на его физиономии. Иосиф, напротив, улыбался и жмурился.

- Да будет Вам... - миролюбиво сказал он, - Бросьте... Объявляю через пять минут отпуск. Айдате на Кудыкину Гору смотаемся. Давно я там не был!

- Что там делать-то - воровать помидоры?

- Да нет, живёт там одна моя знакомая - Кудыка. Какой у неё самогон! Да и сама она ничего! Помидоры, не отрицаю, есть тоже, но их воровать не надо. Они её собственные. Мы их будем, насколько я Кудыку знаю, полоть и поливать.

- Э, нетушки! - протянул разочарованно Граф. - Давай-ка лучше в кабак.

Но Иосиф был матёр и хитёр. Он давно уже заметил белые разводы на щеках Графа, говорившие о том, что слёзы постепенно высыхают. Теперь же он точно был уверен, что их не осталось, а значит, жалеть его нечего. Он грохнул кулаком по столу (посуда подпрыгнула) и сладко произнёс:

- Нет уж, творогуша, мы поедем на Кудыкину Гору. Во-первых, она ближе в два раза, чем Ваш пресловутый кабак. Во-вторых, халява (прополка - мелочь). В-третьих, я так решил. В-четвёртых, смотри "в-четвёртых".

И он ещё раз грохнул кулаком по столу (посуда вернулась на место). Делать нечего, прихватив чемодан со сменой белья и зубной щёткой, Граф поплёлся следом за Иосифом. В дверях он напомнил о топке, но и эта попытка изменить дело ничего не дала. Иосиф ещё раз повторил пункт первый. К тому же он построил тараканов и велел проветрить паром паром (я бы сказал "пропарить", но это не моё дело), подмести полы и столы, и главное, следить за давлением. Какой-то таракан заикнулся, что манометр показывает погоду, и паромщик резонно затолкал его таракану в задницу.

- Смотрите тогда на барометр, - посоветовал он. Возмущённые насекомые промолчали, и правильно сделали, потому что барометр показывал то же самое.

Итак, Иосиф с Графом были на полпути к шлюпке, когда началась восьмая минута отпуска. Когда же она закончилась, вместе с ней закончился и отпуск. Завыла сирена - гордость национального зоопарка, и в небе, на облаке появилось голографическое изображение министра отпусков. "Голографическое" я говорю в буквальном смысле слова, потому что он как раз, сволочь, загорал на пляже и, нежась в объятиях южного солнца и лучистом взгляде какой-то тётки, изрёк: "Все отпуска временно отменяются, пока мне не взбрендит". Но Иосиф, повторюсь, был матёр и хитёр. Он послал министра подальше, затащил в шлюпку безвольного Графа и скомандовал:

- Руби концы!

Подумав, Граф решил оставить хотя бы свой. Хватило, впрочем, одного Иосифова. Шлюпка взвизгнула, предвкушая дорогу, хильнула килем и затряслась на ухабах.

Глава 2

Читатель, как ты думаешь, а не ввести ли мне в действие парочку свежих сил? Пока парочка старых сил мотается по-морям-по-волнам-нынче-здесь-завтра-там, самое, пожалуй, время с кем-нибудь познакомиться. Но с кем? Вот тут промашка моя, промокашка моя. Никого я здесь сам ещё, кроме хозяев, толком не знаю. I'm a stranger here, как я люблю говорить в таких ситуациях. Единственный вариант (хм-м-м, да и очень неплохой вариант!) - новая Дама Крестей. Very well then, как я люблю говорить уже в таких ситуациях. Пойдём, читатель, знакомиться.

Ну вот, дверь проклятая открылась наконец, и я уже несколько взвинчен. Серёга, умоляю, держи себя в руках (это я, читатель, себе). Так, где там колода? Что за чёрт? Где она? Не колода уже, а дама - эти олухи потеряли, наверное. Но... фу-у-х... Я с облегчением ощущаю лёгкий шлепок пониже спины и, обернувшись, вижу пропажу. Ей стало скучно с этими фиглярами валетами, старыми пердунами королями, сплетницами дамами и гомиками тузами. Я уж молчу про всякую гопоту типа шестёрок. Вот она и смоталась, пользуясь случаем, и теперь гуляет и осматривается. Привет, Кора!

"Привет!" - слышу я в ответ.

- Ну, как, типа, дела?

"Нормально дела. Как тебя звать, родимый?"

Тут я смущаюсь, потому что да - и что это я не представился, как подобает родимому джентльмену?

- Я - Усы, - говорю я, - пишу этот мерзкий роман или то, что из него, вернее, вместо него получается. I'm a stranger here, - продолжаю я, пытаясь скрыть неловкость.

"Are you, too?" - спрашивает она без тени сожаления. И то верно - ей-то с чего меня жалеть, когда она по моей, можно сказать, милости торчит тут, в обществе алкоголиков, тараканов и меня.

(Ох, читатель, какой-то не такой я выбрал стиль для этой главы. Как ты, прорубишь? Прошу прощения, но не мастер я знакомиться с девушками один на один и тем более не мастер всё это описывать... Мог бы я, конечно, сначала познакомиться как получится, а потом рассказать об этом, используя могучий Past, местами чуть даже приукрасив... Но нет. Как ни крути, придётся, придётся выдержать нам с тобой этот кошмар в реальном времени. В жизни ведь тоже бывает, чувствуешь себя иногда собакой - всё понимаешь, а сказать ничего не можешь. Пора. Хватит уже думать, надо хоть что-нибудь говорить.)

- Ну ладно, Кора, не дуйся. В конце концов, я только написал, что тебя привёл Граф, а вот где и как он тебя нашёл, это же и твоя проблема тоже. Могла послать его к чёрту - не убил бы он тебя, в самом деле, из своей шпаги.

"Да, ты, пожалуй, прав. Так и быть, дуться не буду. Можешь уже не ставить свои дурацкие кавычки.'^{... (Э-э, виноват, исправлюсь.)}

- Отлично, чем займёмся?

- Ну, ты тут всё же не в первый раз, как мне кажется. Давай развлекай. Ты водку пьёшь?

Надо признаться, я слегка о...

- О... д-да, - не веря своим ушам и языку, говорю я. Впрочем, нет, языку - веря. Зачем притворяться мне перед тобой, доверчивый читатель, будто я не знаю вкуса водки? Прекрасно знаю. Неповторимый устойчивый вкус. - Пью.

- Ну, наливай. Только этим не говори.

- Само собой. (Дзынь) За знакомство!

- На брудершафт!

- Само собой. (Чмок)

Читатель, тебе налить? Ну, залезай к нам сюда. Эй, я пошутил. Смотри, книжку порвёшь.

- Кора, расскажи мне, пожалуйста, о себе, - на этот раз действительно не веря своему языку, говорю я. (СГБ, до чего я докатился! Как плохонький журналист дохлой газетёнки, расспрашиваю девушку с целью заполнить место в книге! Если бы я писал этот эпизод потом, вне всякого сомнения, выкинул бы сей идиотский вопрос и поставил вместо него что-нибудь вроде "Хочешь, покажу, как я бумеранги бросаю?" Но сейчас - поздняк метаться.)

- Ты что, жениться на мне собрался? - спасает меня Кора и видя, что я не знаю правила этикета "между первой и второй...", тянется к бутылке. Правило я, разумеется, знаю и поэтому сокращаю перерывчик до минимума. Чмок тоже не отстаёт от дзыня. Тут можно и закусить как следует. Паромщик с Графом, если говорить точно, совсем не алкоголики. Просто они много пьют. Но и закусывать тоже умеют. Так что излишеств на столе всегда хватает.

Итак, мы кушаем. Прямо руками берём разные маслины, пельмени, ломтики селёдки, кусочки ананаса, сладкие перцы и так далее; и как следствие, то и дело облизываем пальцы. Вдруг я замечаю, что пальцы, которые облизываю я, стали тоньше и короче. "Серёга, - думаю, - пора переходить на вилки, а то останешься без рук". И тут я всё понимаю. Тонкие пальчики, которые я облизывал, сжимают моё сердце, и острые когти пронзают его, и малюсенькие красные кровяные тельца выкатываются из него на бумагу, хлопая алыми ресничками:

Слушайте, девочки, слушайте, мальчики,
Верьте, не верьте, верьте -
Её холодные тонкие пальчики
За полминуты до смерти
Отогрели, высушили и подожгли,
Обсыпав неслыханным перцем,
Огромное, с Северный Полюс Земли,
Моё

ледяное

сердце.

Я и не знаю, есть мне, размазывать кровь по бумаге или ещё что - рук на всё катастрофически не хватает. Кора (она давно уже у меня на коленях), видя мои затруднения, говорит:

- Слушай, бросал бы ты свою писанину. Потом по памяти восстановишь.

- Угу, - бормочу я с набитым ртом и героическими усилиями продолжаю выводить какие-то обрывки слов (не надеюсь я что-то на свою память - частенько после пьянок мне такое рассказывают!), стараясь, чтобы она не заметила, и в то же время не забывая и о ней. Говорим мы обо всём сразу, особо не следя за логическим ходом диалога; в словах всё чаще проскальзывают обороты, как нельзя подходящие к данной ситуации и совершенно не подходящие для книги. И поэтому дабы не утруждать тебя, читатель, их чтением (тем более, что на слух они гораздо приятнее), я это место, с твоего позволения, опущу, сразу переходя к третьему тосту:

- За любовь! - почти кричим мы хором и пьём не стоя, как подобало бы выпить хотя бы мне, не сидя, а уже полулёжа на диванчике, который невесть откуда появился рядом и на котором мы невесть как оказались. Рюмки падают по закону гравитации, мир по закону левитации кружится у меня перед глазами, и представлен он карими глазищами Коры ("Что за идиотский каламбур," - невольно думаю я непосредственно перед тем, как провалиться в эти глазища по самые рожки). Уф! Я выплываю обратно; мир останавливается и шепчет невозможным контральто: "Ну, иди ко мне!" Я иду, не веря ушам своим и языку своему, который, оторвать бы его за это, произносит: "Слушай, подруга меня не поймёт." - "Хорошая - поймёт," - отвечает мир своим невозможным контральто.

Мы тонем друг в друге, как рыбы, заплывшие слишком глубоко, растворяемся друг в друге, как швыдкорасчинный сахар - в стакане бесподобного железнодорожного чая, и уже плевать нам, что кончается отпуск у двух наших гуляк, и они могут вернуться в любую минуту. Голос её сводит меня с ума, и я, сошедший, верчу его раскаты почти неуправляемыми извилинами:

Твой голос, Незнакомка, - гул Земли,
Качающей посредством океана
Надежд моих стальные корабли,
Плывущие к твоим далёким странам.

Твой голос, Незнакомка, - райский лес.
В нём бродят только праведников души.
Моей там не бывать, ведь нет чудес,
Но как бы я хотел тот лес послушать!

Твой голос, Незнакомка, - это пух,
Оброненный из крыльев птицы Рух,
Крутящий своё медленное сальто.

Пока он не застыл в цветную смальту,
Позволь мне погрузить мой чуткий слух
В твоё, как тучи, низкое контральто.

"Это мне, милый?" - "Тебе, кому ж ещё?"


Читатель, ты всё ещё здесь? Будь другом, пойди погуляй пока. И запомни: так бывает только в книжках.

Глава 3

Долго ещё министр отпусков ругался нехорошими словами, дожидаясь Графа с Иосифом. Он спустился с облака и теперь лежал, нежась в объятиях входной двери и в её же лучистом взгляде и коротая таким образом время. Министр был человеком вредным и бесполезным (порой случается и так), и замыслил чёрное дело. "Вернутся, - думал он вслух, - эти негодники назад, только домой заходить, - а тут я с текстом выговора. Попляшут же они у меня самбу-летучую-мышь! Подумать только: на восьмом десятке выслушивать от всяких сопляков всякую хню! Нет, им небо покажется с обесцененный "центавр"! Надо бы их в горячую точку отправить - пусть поостынут." Когда запас нехороших слов истощился, он достал носовой платок и высморкался громким голосом. Это и спасло наших героев. Они как раз считали ступеньки, ведущие с палубы, и при другом раскладе попались бы старому хрычу тёпленькими. Но на их счастье раскаты собственного носа министра заглушили приближение его заклятых врагов, и они успели прикинуть тысячу вариантов возможного диалога, подходя таким образом холодненькими. Убрав платок, министр увидел заканчивающих просчитывать последний вариант Иосифа с Графом и сразу же перешёл в наступление:

- Это что ещё такое вы себе позволяете, ЁВМ, по отношению к одному из ваших непосредственных начальств?!

Такое простое наступление, конечно же, было сразу парировано:

- А Вы, дяденька, кто будете? - изумлённо спросили паромщик и Граф в один голос. - Шли бы Вы мимо. Много тут вас, эксбиби..., эскгиби..., короче, хоть трусы бы надели, когда в учреждение входите.

Министр не на шутку смутился. Он вытащил носовой платок, повертел его, вытряхнул и соорудил вокруг бёдер, насколько хватило, некоторое подобие трусов.

- Я - министр отпусков. Вот мой мандат.

- Да, весьма мандат, - процедил сквозь зубы Иосиф, глядя совсем не на документ.

Министр смутился ещё шибче и начал мандатом занавешивать открытые пространства в гардеробе. Когда это ему с некоторым грехом удалось, он протянул им текст договора и сказал:

- Вот, читайте. Вы отправляетесь в горячую точку. Её координаты: Е2-Е4. Цель будет указана по прибытии. Распишитесь.

- Ура!!! Наконец-то!!! - заорали не своим голосом Иосиф с Графом, которым уже давно осточертел этот провонявший покойниками угол вакуума, с двумя единственными развлечениями - вечными картами и блядками^*. - Где там подпись ставить? - и не дожидаясь, пока министр передумает, они расписались, где надо и где не надо, а пылкий юноша, который ещё ни разу не бывал в горячих точках, просто расцеловал ошалевшего от ужаса старика. Тот действовал, мягко говоря, отнюдь не по закону, самовольно отправляя их туда. Но было поздно. Иосиф, пользуясь тем, что министр не может вырваться от целующего уже его пятки Графа, прыгнул к бортовой радиостанции и отправил в эфир всё, что думал: "Васёк, ты чуешь? - мы на точку. Пацанам привет, зайди к шефу - пусть там всё устаканит. Мы отчаливаем Н Е М Е Д Л Е Н Н О! (разрядка моя - С.Ю.) Конец связи".

Обессилевший и ещё более постаревший министр отпусков забрал подписанный приговор и, вздохнув, отправился навстречу своей судьбе - его самого теперь ждала как минимум горячая порка.

- Каков экспромт! - самодовольно воскликнул паромщик, когда тот растворился в пространстве.

- Даже и не говори, Ио! - подтвердил Граф. Действительно, этот вариант диалога был тысячу первым и совершенно не ожидался.

- Ну, давайте, Граф, в кочегарку. Нас ждут великие дела! Надо дёргать отсюда, пока неразбериха не улеглась. Так, где уж там карта звёздного неба? Е2-Е4... Дык это ж рядом, за углом почти. Свистать всех наверх! П-аднять п-аруса! Отдать швартовы! Лево на борт! П-олный вп-ерёд! П-ятнадцать человек на сундук мертвеца! Йо-хо-хо! И бутылка рому! Наливай!

Спустя п-ять минут, когда п-аром вышел на подходящую орбиту и двигался по инерции согласно одному из законов Кеплера и старательно объезжая посты пилиции, Иосиф танцевал румбу-ушастую-сову прямо на столе, чудом не наступая на последний действующий прибор для измерения давления. Когда первый порыв радости прошёл, кэп заметил этот прибор и вспомнил об отданных перед уходом распоряжениях. Он построил всех тараканов и устроил им капитальный ремонт:

- Вы что, ЁВМ, делаете? В гроб нас загнать хотите? Не хотите? Я вас не спрашивал ещё. Ну-ка, какое давление было, пока нас не было? Что молчите? Вот теперь я вас спрашиваю. Что? Сто восемьдесят на сорок? Сто восемьдесят на сорок!!! Это ж пц! Как котёл-то цел остался? Вы его шпагатом обвязали?! Ха! Шпагатом обвязали! Н-да, шпагатом обвязали... А ведь эта дубина стоеросовая ни за что бы не додумалась в минуту опасности котёл шпагатом обвязать. Конечно, он и хныкать бы не начал, но что толку-то! Ладно, вы все, вольно! Кто насчёт шпагата придумал? Выйти из строя! Войти в строй! Выйти из строя! Войти в строй! Выйти из строя! Молчать! СГБ троицу любит. Короче, ты маешься. Р-р-разойдись! Отставить, медленно! Расходиться надо бегом. Мы едем в горячую точку, а это вам не холодная точка. Так, попробуем ещё раз...

Через два часа Граф, еле отодрав пригоревший шпагат и доведя котёл до ума после тараканов, которые довели его до ручки, вернулся в кают-компанию. Ещё умасливая из последних сил дверь, он услышал внутри подозрительные звуки: как будто кто-то громко барабанил пальцами по столу. Этот стук перемежался гортанными выкриками Иосифа: "Левой, левой, раз, два, три-и-и... Рота-а-а! Кру-гом! Вспышка слева! Газы!" Граф по-быстрому трахнул дверь и ворвался в кают-компанию. Представьте себе картину:
В середине стола расчищен плац. На этом плацу марширует вся вторая часть компании "Иосиф и Т^а" в форме солдат шотландской армии шестнадцатого века и с противогазами на рылах. Иосиф, в форме Сталина (фетишизм и мания величия), с трубкой в зубах, проводит учения - бросает сверху стаканы, имитируя бомбёжку, взрывает зажигалки, пускает клубы конопляного дыма, от которых и человека-то нахлобучивает на неделю, и вообще всячески их муштрует. Местами в столешнице чёрного дерева прорыты окопы, кое-где устроены блиндажи в три наката. Банки тушёнки, имитирующие танки, ездят взад-вперёд и давят самых неповоротливых. "Хня, ребята, тяжело в ученье - легко в бою!" - орёт Иосиф. - "Зиг хайль!"

Сами понимаете, Графу ничего не оставалось, как взять стул, подкрасться сзади и вдарить этим стулом паромщику по башке. Ещё через час Иосиф, с компрессом на голове, лежал в своей каюте и стонал: "Граф, объявляю Вам благодарность за приведение меня в чувство... Принесите, пожалуйста, чаю". Граф не слышал его. Он сам в форме Сталина стоял около стола и орал: "Коли! Отставить! Коли! Отставить! Да кто ж так колет?! Ну ничего, доберусь я до вас, гоблины!"

Всё точно подмечено нами:
Восходы убиты копьём,
И, небу грозя именами,
За левое дело мы пьём.
...

__________________________________________________________________
* Блядки - так в народе называются посиделки с целью застольного, а затем и постельного общения с противоположным полом.

Глава 4

Теми же ногами двинем в министерство. Что там было! Министр звёздного флота орал на министра отпусков невыносимыми словами, остальные внимали. Кое-кто из молодых некоторые слова записывал, чтобы потом втихаря их вынести. В итоге министру отпусков повесили текст заговора на грудь, подвергли его горячей порке и с почётом выгнали. Вместо него взяли подающего надежды раздолбая Петрикова. Тот моментально напился, раздолбал пол-офиса и ушёл в отпуск. Министру звёздного флота дали медаль "За наглость". Всё.

Нет, не всё. Про Иосифа с Графом даже и не вспомнили.

Монолог

Лог выволок из-под кровати ящик с инструментами и принялся перебирать их. СГБ, чего только не было среди различных штангенциркулей, циркельштангелей и прочих фортепьян! Лог обнаружил давно потерянную кассету ДДТ "Актриса-Весна" и включил музыку. "Пан Ленинград, я влюбился без памяти в Ваши стальные глаза..." Порывшись, он выкопал старую фотографию любимой женщины, поцеловал её и отложил в сторону - не время было сейчас предаваться воспоминаниям. Покопавшись ещё, он достал старую фотографию другой любимой женщины, поцеловал её тоже и тоже отложил в сторону. За полчаса он вытащил штук пятнадцать различной старости фотографий любимых женщин и всё-таки предался воспоминаниям. Чего он только не вспомнил, предаваясь им: и первый выпускной, и первый поцелуй, и так далее. Всё он помнил, как будто это было вчера. Вздохнув, лог опять залез в ящик. На этот раз он выудил мятый листок с какой-то писаниной, озаглавленной претенциозно "Мои тайные мысли".

"Опаньки, - подумал лог, - что это ещё такое?" И углубился в чтение:

Я не акварелист. Куда легче и надёжнее клеветать на естественную жизнь. Не ем йода - шутки амбалов ядовиты. И посему рисую еловыми лапами, еле струящимися тонкой нитью ежедневных йо-хо-хо, шелест астрального Я. Жизнь естественная немеет, щурится и неожиданно ахает: "Видишь? Можешь и рисовать, если...". "Молчи, - обрываю желанную, но опоздавшую лесть. - Истина сочинения обречена метаться на едва видимой архитектурной... Тьфу! - сплёвываю я, - Куда ты отвернулась?" Однако след простыл от ребёнка, исподтишка тыкавшего моего оппонента. "Йод - ... , - тупо его заглатываю и становлюсь деревянным амбалом, - Йод - телесный егерь." Я поворачиваю одну руку вверх уключиной, ещё мучаясь умственно, потом ад смыкается. Тьма. Я не аллигатор, я просто объелся морали, навязываемой юношеству. Теперь, если будет явно преобладать одна мысль, недавно исторгнутая мной, есть надежда: я - император татарской ыдро.

Лог долго вертел листок в руках, мучаясь умственно - когда и по какому поводу он успел подобное отгрохать? Тут на беду его (или на счастье - как знать?) позвонили в дверь, и он забыл об этом листке на долгие годы. Лог ушёл на кухню готовить чай, а гость (это был я), глазея по сторонам в его ожидании, имел неосторожность заглянуть в эту мятую бумажку. И, конечно же, узнал в ней своё собственное сочинение. Вот оставьте в другой раз на столе без присмотра свои тайные мысли, и неизвестно, повезёт ли вам так же, как повезло мне. (Вот это я завернул! Аж сам ничего не понял.) Листок я, естественно, забрал.

Но видимо, хватит уже об этой бестолочи.

Глава 5

Паром летел на всех парусах. Друзья, оправившись от неожиданного синдрома власти, мирно играли в козла. Я, кстати, при всей своей понятливости, до сих пор не могу постичь всех правил этой уникальной игры. Единственное, что я знаю, это - крести козыри, Крестовая Дама (шамиха) - главнее всех, и есть ещё какой-то шамок - этакий "серый кардинал". Часами, бывало, следил я за игрой Иосифа и Графа и не мог уразуметь ни смысла ходов, ни главной стратегии. Боюсь, я и умру, не разгадав великой тайны. На все мои просьбы объяснить хоть что-нибудь игроки лишь бросали на меня недоумённые взгляды, словно говорившие: "ЭТО объяснять???"

- Ну ничего, - злился я, - вот спросите только, как устроен паровой котёл! Хрен вы что от меня услышите.
И тут я ничуть не преувеличивал. Об устройстве котла я знаю не больше, чем об устройстве булыжника.


Где-то блажила тоскующая по своему коту кошка. От "парсеков полосатых" рябило в глазах, паром подбрасывало на попадающих иногда под колёса звёздах низших классов. Ещё реже встречались птицы - эти места были глуховаты. Собственно, поэтому и было решено в своё время все горячие точки отнести подальше от цивилизованного мира и огородить координатами с А1 по Н8. Здесь устраивали свои разборки "новые" и "сверхновые", здесь разрешались военным путём все конфликты, которые не смогли разрешиться мирным, здесь же проводились дуэли между униженными и оскорблёнными. Сюда в поисках приключений съезжались разного рода и пола злыдни. Поэтому ничего удивительного, что запах у здешнего вакуума был особенный. Тут не было места свойственному остальной части Галакатиды запаху мертвечины, ибо не было обряда похорон как такового: всё, что переставало быть, немедленно испепелялось. Живительным пеплом и порохом тащило за версту от поля горячих точек.

Каждый день, однако, приносил новые заботы: всё чаще приходилось уворачиваться от шмыгающих тут и там пуль, торпед и случайно неиспепелённых обломков кораблей. Иосиф почти не отходил от джойстика, а когда он падал от усталости, его сменял менее искусный Граф. Во время его вахты и случилась эта досадность.

С трёх сторон непонятно откуда вынырнули пуля, торпеда и случайно неиспепелённый обломок корабля. "Бля!" - непроизвольно вырвалось у Графа. Что кривите свои уши? Хотел бы я посмотреть, что вырвется у вас, когда вы на машине встретите такую вот троицу, и у вас останется только два приемлемых варианта - сдать назад либо улететь в кювет. Но назад сдавать было уже поздно, а кюветов в вакууме, как известно, не бывает, и Граф выбрал меньшее зло - пулю - авось проскочит. Она и проскочила весь паром от макушки до кормушки с восемнадцатой вакуумной скоростью и умчалась дальше искать свою жертву. Воздух угрожающе зашипел, нехотя покидая насиженное место. Граф хоть и был готов к чему-то подобному, немного струхнул. Я бы, конечно, на его месте разбудил Иосифа, и вместе мы бы что-нибудь придумали. Но мне вмешиваться в их дела нельзя: есть такая писательская этика, которая не позволяет нам, писателям, ни помогать своим героям, ни мешать им. Короче, я надел скафандр и ждал, до чего же додумается Граф. А он, испугавшись, что Иосиф просто-напросто прибьёт его, додумался начать ликвидацию последствий аварии своими руками. Первым делом он убедился, что котёл цел. Затем принялся искать дырки от пули. Первую он нашёл сразу и заткнул её куском тряпки, который валялся поблизости. А вот со второй начались проблемы. Он сбился с ног в её поисках, отодвинул всю мебель на корме, послушал, где может шипеть воздух, выкурил две трубочки, но ничего не помогало. Воздух всё выходил и выходил, и почти весь уже вышел, как вдруг проснулся Иосиф (наверное, от асфиксии). Он протёр глаза, сделал утреннюю гимнастику и понял всё без слов. Он не стал убивать Графа, потому что это последнее дело - убить Графа. Не стал он и искать злосчастную пробоину, чтобы не терять драгоценное время. Что-то прожужжало в его голове, в глазах сверкнула молния, и он принял единственно верное решение - сиганул к двери и открыл её, впустив в кают-компанию немного свежего воздуха.

Граф подошёл к нему просить прощения.
- Не стоит, - махнул рукой паромщик, - любой на моём месте поступил бы так же.

Затем он прислушался, пригляделся и принюхался. И прихлопнул вторую дырочку, как муху, куском цветного гуталина, который оторвал от моей картины (я бы его убил, если б не писательская этика).

И опять потекли нескончаемые будни межзвёздного перелёта, нарушаемые лишь редкими столкновениями, когда дежурил Граф. Но таких опасных, к счастью, больше не было, поэтому я, выждав ещё немного, снял скафандр - уж очень в туалет хотелось.

Глава 6

.......................................
(6-я неделя перелёта)
.......................................

Глава 7

.......................................
(7-я неделя перелёта)
.......................................

Глава 8

.......................................
(8-я неделя перелёта)
.......................................

Глава 9

.......................................
(9-я неделя перелёта)
.......................................

Глава 10

Мы с Корой сидели на баке (не на мусорном - это у кораблей нос так называется) и любовались струями воды, бежавшей навстречу. Иногда мачта задевала волну, и нас окатывало брызгами с головы до ног. Мы запаслись целой кучей камешков-голышей и теперь "пекли блины". Ошалевшее от весны солнце наяривало на всю катушку, освещая воду до самого дна. Прямо над нами из глубин моря то и дело выпрыгивали дельфины и показывали нам языки. Тогда мы швыряли камнями в них, не сильно, а так, чтобы подразнить. Как во всех детских играх, финал не заставил себя долго ждать. Один дельфин весёлый прыгнул чересчур резво и свалился к нам на палубу. Он дрыгал ногами так уморительно, что мы чуть животики не надорвали. Но потом, когда он, чувствуя безуспешность попыток вернуться в родную стихию, заплакал, нам стало не до веселья. Мы подбежали к нему и попробовали приподнять, чтобы закинуть обратно в воду. Но он был так тяжёл...

Чтобы не терять время, мы сразу же кликнули Графа и Иосифа, который ради такого дела бросил свою "палочку радости" и поставил паром на автопилот. Иными словами, он снова свалил всё управление на тараканов. Те, вне себя от радости, что им опять дали поиграться с такой махиной, устроили Иосифу овацию. А мы, уже вчетвером, спасали дельфина. Он, бедняга, уже приготовился помирать, когда напрягшись в последний, пятнадцатый раз, мы-таки сумели добросить его до поверхности моря. Он бухнулся в воду и первое время не мог поверить, что спасён. Потом, как сумасшедший, начал он выписывать вензеля и кренделя, не выпрыгивая, впрочем, очень уж высоко. Сделав прощальный круг, он взвизгнул и скрылся в глубине - было время полдника. Мы, усталые, но довольные, вернулись в кают-компанию.

Если придётся вам отлучиться по делам, никогда не оставляйте свой паром на попечение тараканов. Наши натворили таких дел! Не послушав "Weather Report", они завели корабль в самый ураган. Тучи и молнии носились, как демоны, вокруг нас. Шлюпку чуть не унесло. Мачту чуть не сломало. Иосиф мужественно взял джойстик в свои руки, а Граф мужественно пошёл подкидывать в топку. Я мужественно обнял Кору, а она... Она... Ну, она же женщина, в конце концов. В общем, через час борьбы со штормом забрезжила надежда. Но, как это обычно бывает во всех голливудских фильмах, только надежда забрезжит - что-нибудь её обязательно обломает. Нашу надежду обломало абсолютно нестандартной формы облако, какое-то кубическое или, скорее, пирамидальное. Оно выскочило из-за угла в самую последнюю секунду. Даже видавший виды Иосиф был вынужден признать свою некомпетентность. Облако воткнулось хищной вершиной пирамиды в борт, пробило собой внушительную дыру и скрылось, мигнув фарами. Всё произошло настолько быстро, что мы даже номера не запомнили. Паром начал тонуть. Напрасно Граф закладывал пробоину пачками денег, ненужных и даже смешных теперь, напрасно Иосиф сменил галс, чтобы уменьшить давление на дыру, - забортный свежий воздух неумолимо поступал внутрь. Да, это вам не пуля.

Корабль погружался всё глубже и глубже. Вскоре мы поравнялись с каким-то аэростатом, и глупые туристы махали нам руками, думая, что мы такие же долбоёбы, как и они. Развязка приближалась. Мы с Корой покрепче обнялись и покрепче поцеловались. Изо всех щелей раздавалось "чик-чирик-чик-чик" со страшным акцентом - тараканы в спешке учили птичий язык. Граф рыдал на плече у Иосифа. Тот дрожащей рукой делал последние записи в бортжурнале...


- Всё! - сказала Кора. - Хватит. Мне уже страшно. Пошли лучше черешню есть. Верю, что ты - самый лучший рассказчик в мире. И мы пошли есть черешню. Блуждая рассеянным взором от восхитительной шейки Коры к тарелке с восхитительными ягодами, я заметил, что бортжурнал открыт, и рядом валяется ручка. Машинально, под впечатлением только что сочинённой истории, я придвинул его поближе и заглянул. Нетвёрдой рукой Иосифа (очевидно, он писал с дикого похмелья) там было зафиксировано следующее:

Морская история.

Безоблачное море
Шумело надо мной.
Кораблик шёл по морю,
Но к морю головой.

Он шёл, раскинув мачты,
Цепляясь за волну,
И солнце освещало
Всю моря глубину.

Один дельфин весёлый
Вертелся и скакал,
Но вдруг, не удержавшись,
На палубу упал.

Сбежалась вся команда -
Давай его бросать,
Чтоб он к родным и близким
Вернуться смог опять.

С пятнадцатой попытки
Команда, вся без сил,
Спасла-таки дельфина.
Он взвизгнул и уплыл.

А наш корабль несчастный
Недолго протянул:
Пробит был острой тучей
И в небе утонул.

И где-то в стратосфере
Гниём мы вместе с ним,
Но всё же не обидно -
Зато спасён дельфин.

Я передал журнал Коре и съел ещё горсть черешен.
- Шизофреники вы оба, - сказала она, целуя меня. - А дельфина мы всё-таки спасли, правда?

Глава 11

Давайте устроим лирическое отступление. Мне уже надоело описывать приключения Иосифа и Графа. В министерстве пока делать нечего. Можно, конечно, опять ввести в действие парочку свежих сил. Да, хорошо бы. Но это потом. Сейчас же давайте лирически отступим куда-нибудь. Или лирически наступим на что-нибудь. Или лирически что-нибудь взорвём, или лирически построим. Хотите, я вам стихов своих лирических почитаю? Не хотите? Ну и правильно, я с ними ещё надоем по ходу действия. А хотите тогда, покажу, как я бумеранги бросаю? Идёт? Вот, ловите. Да не бойтесь, он не боевой, и голову вам не размозжит. Ну, не поймали, и не надо за ним бежать так долго - он скоро опять ко мне вернётся. Я пока другой кину. Оп! Поймали? Бросайте его теперь обратно, только метьтесь лучше - это уже боевой. Если промажете, он не вернётся. Ну, что вы там копаетесь? Эй, вы меня слышите? (Блин, наверное, я его убил. Да, есть ещё порох в пороховницах.) Чёрт, а как я теперь бумеранг обратно заполучу? Граф изноется весь. Вечно мне по средам не везёт! Ладно, вон первый летит, побалуемся ещё маленько. Тру-ля-ля!

...
Вот рыцарь на тракторе едет,
Застреленный в прошлом бою.
Сверкают доспехи из меди
И портят причёску мою.
...

Глава 12

О чём мы там? Ах, да - парочка свежих сил... Ну, слушайте.

Давным-давно, в некотором царстве, в некотором государстве жил-поживал Кот-Баюн масти "батон нарезной". Ходил он налево - заводил романы, ходил направо - то же самое. Тыщу раз ему Кошка его Семиножка говорила: "Надоел ты мне, котик, со своими бабами. Когда-нибудь порву я им все уши своими когтями. А тебе сметаны на сладкое не дам." Кот-Баюн призадумывался. Сметана - это, конечно, серьёзно. Но и любимых своих кошечек-подружечек тоже бросать жалко. Так уж они его любят! И - ноль внимания жениным словам. Она терпела-терпела, да однажды не вытерпела и устроила ему сладкую жизнь. Не дала сметаны на сладкое. "С ушами подождём, - думает. - Негуманно всё-таки это - уши рвать." Ну, вот. Котик пообедал, принимается за сладкое, а сметана из рациона исключена. Всё есть - мороженое есть, фрукты-овощи всякие есть, мыши сахарные, и те есть, а сметаны нет. Понял он, что Кошка-Семиножка дошла до края. Дальше полетят уши кошачьи. Опечалился котик. Да, теперь уже не та жизнь пойдёт. Надо что-то делать радикальное. И он решился. Взял котомку и ушёл из дому. Киску свою будить не стал, чтоб слёз лишних не было, и подался в Кострому. Идёт и думает: "А чего ради я, собственно говоря, в Кострому эту попёрся?" И свернул в Господин Великий Новгород. Но и туда идти передумал - сокращённо больно уж паскудно звучит. Мотался он так по стране, мотался, пока не вышел наконец к озеру. Понравилось ему озеро. "Вот тут, - думает, - и заживу." Стал жить у озера. По утрам рыбку ловит, по вечерам дрова колет на зиму. Днём спит, ночью книжки читает. Красота! Вот только скучновато, конечно, без Кошки-Семиножки. Хоть и сварливая она малость, но справедливая. Да и кошечек своих, подружечек тоже частенько вспоминал.

За делами да заботами не заметил Кот-Баюн, как зима пролетела. По весне выходит он как-то на рыбалку и видит странное дело: с неба звезда падучая катится. Он давай желание загадывать - хочу, мол, жёнушку свою повидать. Не успел про кошек остальных заикнуться - звезда тут как тут - бух на землю прямо в огород, в картошку. Глядь, а это и не звезда вовсе, а корыто какое-то непонятное. Раскалилось оно, пока летело, аж светится. "Тунгусский метеорит! Спасайся, кто может!" - заорал Кот-Баюн и со страху на дерево влез. Прошло полчаса, корыто поостыло, и кот бояться перестал. Слез и поближе подошёл. Тут объект этот неопознанный вздрогнул слегка, и дверь где-то внутри скрипнула. Выходит на палубу Иосиф и кошку на руках держит: "Здесь, что ли?" Глянул котик на кошечку, а это его Семиножка. Вот радости-то было! Обниматушки, целоватушки, разговоров - на весь вечер. Граф с Иосифом поддались уговорам и погостить на денёк остались. Сидят все вместе, значит, чай пьют, баранками закусывают. Всё просто оказалось. Кошка-Семиножка пробралась тайком на паром, когда хозяева в отпуск уехали. "Полечу, - думает, - куда глаза глядят. Всё равно без Котика-Баюна мне свет немил." Летели они, летели, надоело ей прятаться, да и еду со стола воровать не хочется. В общем, вышла она на середину кают-компании да как начнёт причитать: "Не губите меня, люди добрые, я вам мышей ловить буду." Ну и рассказала свою историю. А они уже без малого к координате Е2 подлетали, осталось до Е4 подлететь - и всё. Тормозить начали. Граф пошёл в кочегарку - уголь из топки выгребать, антиэффект устраивать. Иосиф поближе к иллюминатору подсел, чтобы лучше обзор был. И кошка за ним увязалась. Смотрела она в окно, смотрела и вдруг заметила Кота-Баюна своего. Похудевший, возмужавший, идёт с удочкой на озеро. Кошка-Семиножка сначала глазам своим не поверила. Потом поверила и упросила Иосифа помочь ей. Бухнулись они в огород, а там уж вы знаете. Граф с Иосифом переночевали, сходили утром в сельмаг местный за горючим (за углём, я имел в виду; не знаю, как вы - они водку в топке ещё не додумались жечь, мало того - они за такое убили бы кого угодно (водки, между прочим, купили тоже)) и стали прощаться. Тут Кот-Баюн улучил минутку и к Графу подошёл: "А кошечек, моих подружечек у вас на борту случайно нет?" Граф посмотрел на него удивлённо так и спрашивает: "А что же ты про них желание-то не загадал?" - "Не успел," - ответил Котик и смахнул слезу.

Диалог

Лог нашёл то, что искал, и впервые за два дня расслабился.

Но перенесёмся сначала на два дня назад. Лог крепко спал. И ему снился сон: будто он снова в армии, и попал в санчасть. Лежит себе в продавленной кровати, а в непосредственной близости от него дневальные меняются каждые полчаса, да так торжественно, будто он - знамя полка, и его охраняют неусыпно. Около кровати два каких-то парня постоянно ошиваются - гвардия, не иначе. Лог с ними калякал, калякал да устал от бесполезности что-либо узнать. Только собрался вздремнуть, а может, и вздремнул даже, глядит - на соседней койке девица какая-то сидит, одеялом обмотавшись ("Не иначе новенькая," - подумал наш кранкен зольдат). Лог, заскучавший по женскому обществу, начал с ней контакт налаживать, истории всякие вспоминать. И между прочим рассказал о своём одном друге. Тот был музыкантом и играл на гитаре, а на гитаре его имелся след от когтей, как если бы сатана какой-нибудь взял и лапой своей по полировке провёл. Отчего лог так уцепился за этот странный факт (подкреплённый абсолютно не выдерживающими критики аргументами теологического толка), он и сам вряд ли бы объяснил. Свежим утренним взглядом он бы, может, первым рассмеялся и махнул на эти царапины рукой, но во сне всё казалось логу таким серьёзным, что он не смог мимо этой подробности пройти. Он повторил это раз пять, чтобы девице страшненько сделалось. А ей хоть бы хны - ноль эмоций. Тут стало логу не по себе отчего-то. Посмотрел он на неё опять и думает: "И чего это она в одеяло замоталась? Неспроста это всё. Наверно, потому она руки и ноги свои прячет и страшилок моих не боится, что у самой когтищи, как у вурдалака." (Тоже, кстати, абсолютно непонятно из чего сделанный вывод. Вполне может быть, что девица провела детство в пионерских лагерях, где прославилась своими страшными историями, от которых поседела не одна её подружка. Но во сне логика, как известно, иная, впрочем, от этого не менее заслуживающая внимания.) Ну так вот: вдруг два парня куда-то пропали, с караулом ни с того ни с сего заминка произошла, и тут девица ему и говорит человеческим голосом (шутка, она с самого начала так с ним разговаривала):

- Знаешь, что я тебе скажу? Правильно ты угадал про меня. Но я не хочу такой быть, какая сейчас, и поэтому тут и нахожусь. Они меня лечат. Но поскольку курс ещё не закончился, нужно мне пока мясо человечье, иначе я просто до операции не доживу. Голодна я страшно. К счастью, в последний раз я его есть буду. Да к несчастью, твоё. Вот в этом уже не я виновата. Это они решили тебя мне скормить. А ты мне понравился - истории плетёшь что надо. Так вот, слушай: до трапезы моей ещё полчаса. И если доставишь вместо себя кого-нибудь другого, то... сам понимаешь. В твоём распоряжении куча времени, впрочем, не очень большая. Пока ты не спишь, всё это время - твоё. Но во сне у тебя только полчаса. И не думай, что я шучу. Засни в следующий раз - убедишься. В общем, просыпайся, милый. И она впервые за весь сон улыбнулась. То ли Логу показалось, то ли соринка в глаз попала, но зубы у девицы были под стать её биографии - руку перекусят как французскую булку.

- А как мне этого другого в сон заволочь? - спросил потрясённый лог, постукивая своими собственными зубами. - И кого? И вообще, как тебя-то зовут, радость моя? (Про радость он сказал несколько язвительно, но в целом искренне, потому что красоты девица была отменной.)

- Проснёшься - поищи хорошенько. У тебя должен быть один прибор. Ты как его увидишь - сразу догадаешься. Кого тащить? - врага своего какого-нибудь. Зачем друзей переводить? Хотя лучший враг человека - он сам. В данный момент это шутка, конечно. А зовут меня ... И тут зазвонил будильник. Лог вскочил как ужаленный. Он сразу вспомнил сказки о ведьмаке Гералте и его приключениях, читанные давным-давно. "Как уж такие подруги там назывались: биксы? - нет, баксы? - тоже нет. Бруксы! Вот-вот. Какая-то нечисть. Но те летать, вроде бы, умеют, а у этой крыльев не заметно. Наверное, отвалились уже. Она же сказала - почти вылечилась. Интересно, у них имена тоже есть?"

Через час лог уже забыл о своём кошмаре. Но на следующий день, под утро, едва провалившись в забытьё, он снова оказался на той продавленной кровати. Бруксы рядом не было, но он сразу всё узнал и всё вспомнил. Само собой, о сне уже не могло быть и речи. Лог вскочил и полез в ящик...

Я проснулся и увидел: мы сосчитаны на славу,
И теперь Весне-цветунье не пробраться в наши двери.
И проклятая Коррида не найдёт на нас управу -
Синий ветер сразу дунет и быков её похерит.

А к Весне мы выйдем сами. (Жалко тех, кто будет лысым, -
Им придётся в телескопы наблюдать аэрошоу.)
Мы замашем волосами и махнём в седые выси,
Где весёлые циклопы нас накормят хорошоу.

Как бы ни было печально, в небесах законы мерзки:
Каждый хочет прикарманить расплескавшееся время,
А потом припрятать в чайник бриллианты и стамески,
Чтобы ими одурманить лучших девушек в гареме.

Облака - постели молний, распахните одеяла!
Я хочу взглянуть на спящих и нагих ещё прелестниц.
Их глаза ионов полны. Ртуть их тело пропитала.
Их дыханьем леденящим заморожен бледный месяц.

Что до нас с моей любовью - мы бессовестные, браво! -
Килограммы лунной пыли из Луны добыли дрелью.
Мы не зря умыты кровью - мы сосчитаны на славу,
И циклопов пощадили лишь с одной великой целью:

Раздадим циклопам копья, раздадим циклопам стрелы,
Назовём циклопов гордо - Аполлон и Артемида.
И тогда хана Европе, ведь циклопы знают дело,
И не зря у них есть орден Победителей Корриды.

...Наконец он нашёл то, что искал, и впервые за два дня расслабился. Что-то не нравится мне этот лог совсем, ой, не нравится!

Глава 13

За бортом послышались какие-то скрики и вплески. Что-то бухнуло, ухнуло, хнуло, нуло и уло. Граф насторожился и отложил карты.

- Судя по всему, мы на месте, - сказал Иосиф.

За бортом ещё раз что-то взорвалось.

- Выходите, уроды, биться будем, - донеслось следом. Этого Граф не стерпел. Он вскочил и снял со стены доспехи капитана Блада для защиты тела, ракету "Трайдент" для дальнего боя, установку "Град" для среднего, шринкер (да, тоже отнятый у Дюка Нюкема) для ближнего и ампулу с ядом на всякий случай. Экипировавшись, он направился к выходу. Иосиф тоже собирался. Он заглянул в карты Графа, снял со стены свой любимый арбалет и зарядил его стрелой со смещённым центром тяжести. Я подумал, что если меня убьют, то я не состоюсь как писатель, и взял боевой бумеранг и скафандр. Коре я запретил даже нос из колоды высовывать, но на палубе обнаружил, что она рядом, безоружна, но очень опасна.

Вглядевшись в пропахшую пеплом и порохом даль, среди алых маков, населявших эту пустошь и колыхавшихся с частотой порядка четырёх Герц, мы увидели фигуру приближавшегося человека. До него было где-то пять-шесть астрономических единиц, когда он бросил свою атомную бомбу. Она упала прямо перед носом парома, и радиоактивный фонтан, красный от лепестков, окатил нас. От излучения пострадала вся наша растительность: Граф облысел, Иосиф потерял волосы везде, кроме лысины, и стал немного похож на человека (совсем забыл сказать, что до этого он был похож скорее на потешного такого медведя), у меня облетели усы, торчавшие из шлема (вот в музучилище подохли бы со смеху!), Кора тоже лишилась кое-каких своих волос.

Наш ответ был потрясающ. Казалось, весь вакуум заходил ходуном, когда "Трайдент" Графа треснул нахала по башке. Но тому всё было пофиг. Подойдя поближе, он бабахнул по нам из зенитки, положенной набок, но промазал. Граф устроил непогоду. Мужик укрылся противоградовым плащом, затем подошёл ещё ближе и выстрелил из охотничьего ружья дуплетом. Дробь слегка оцарапала Иосифу гладкий теперь фейс, и он разозлился. Меткости это ему, к сожалению, не прибавило. И опять ход перешёл к нападавшему. Он раскрутил пращу и метнул подобранный неизвестно где булыжник - тоже мне, Давид хренов. Астероид угодил мне по шлему, и только это явилось причиной отклонения траектории обычно неотклонимого бумеранга. Он, будучи боевым, как говорится, has never been seen any longer. (Вероятно, он ушёл по кривой четвёртого порядка, и путь изгнанника - удел его. Злые языки поговаривают, что мой бумеранг теперь - самое холодное место в Галактиде.) Гость был уже на расстоянии вытянутой ноги, и ногу незамедлительно вытянул. Граф поставил блок и ширкнул из шринкера. Соседняя звезда стала чёрной дырой, а потенциальная жертва нанесла удар кастетом. Иосиф согнулся, хватая ртом воздух. Граф уже собирался применить ампулу, но в этот момент пришелец (который как раз поднял странный прибор, висевший у него на поясе, и направил его на меня) случайно взглянул на Кору.

- Ты?!!! - только и смог вымолвить он и повалился на палубу без чувств (впрочем, успев перед этим нажать на "кварту"). Блики звёзд заиграли на тампаковом дуле, и невозможно было смотреть на них невооружённым глазом. Что-то смутно знакомое напомнил мне этот device, будто давно-давно где-то я его видел и даже больше того - сам имел счастье лабать на этой штуке. Да и противник выглядел весьма подозрительно. Лицо его было закрыто ставнями, но я, давно уже благодаря близорукости наблашнившийся угадывать на улице знакомых по фигуре и походке, уже на подходе имел неясные сомнения насчёт этого типа. Уж не...? Все эти мысли в мгновение ока пронеслись мимо моего сознания, растерзанного и затоптанного несметным си-бемоль, вырвавшимся из жерла таинственной пушки. Трубы иерихонские взревели где-то на небесах. И я бы назвал и причиной, и целью, как Солнце вершило свой круговорот. И Павел с Петром умирали с похмелья, и Цербер сидел возле райских ворот. Эгей, что это!
Светимый лучом галогеновой лампы, но ориентируясь больше на лай, я шёл навестить этот призрачный край, - я шёл, и на стенах висели эстампы. О, сколько я мог бы составить поэм из встреченных мною людей и сюжетов! Но к счастию, я не являюсь поэтом, и всю свою жизнь занимаюсь лишь тем, что в поисках яблок брожу по садам. Я очень жалею, что я - не Адам.

И неожиданно я почувствовал, что покидаю своё тело и втекаю в тело, распростёртое на палубе... ...и неумолимо хочется спать...

...Я лежал на продавленной кровати, а около меня сидели Иосиф и Граф, тёрлись мордами о мои руки и шипели на солдата-дневального, который, видимо, заснул на посту.

- Да, я, - ответила Кора, положив руку мне на грудь, но обращаясь как будто сквозь пелену измерений, разделяющих и объединяющих нас. - Какой ты дурак!

И ушла в кают-компанию, чтобы никто не заметил её слёз.

Граф с Иосифом замахали лапами, замяукали и начали носиться по комнате. Поднялся страшный переполох. Вся прислуга кинулась их ловить, а они выскочили в коридорчик, увлекая всех за собой, и затем, перелетев через подоконник, шмыгнули в свой кошачий домик у озера.

...
Привет, отражённое солнце.
Мы - глупые дети твои,
На восемь извилин уродцы.
...А где-то поют соловьи...
...

Глава 14

- Защищайтесь, сударыня! - крикнул Кот-Баюн, наливая себе очередной стопарик. Смеркалось, и часы вот уже восемь минут тянули свою унылую песню. Кошка-Семиножка безнадёжно проигрывала - ещё бы! - Кот-Баюн, как вы помните, перед уходом подсмотрел её карты. Через пару минут всё было решено. Кошка вытряхнула пепел из башки Сократа, сходила подкинуть в топку и вернулась. Печально тасуя колоду, она вдруг замерла как заколдованная.

- Стой-ка, мухлёвщик старый. Где шамиха? - спросила она, перегнувшись через стол и заглянув в глаза мухлёвщика.

- Как где? На месте должна быть, - промяумлил Кот неуверенно. - Эй, эй, Ваше благородие, я тут ни при чём. Ну, был грех, примухлёвывал я иногда, но даму... это ж святое! Вот Вам крест. - И он подарил Семиножке большой серебряный крест.

Та убрала лапы с его шеи, но на крест даже не посмотрела.

- Верю, - сказала она. - Но куда же она делась? И как давно? Воевать ходили - с нами была.

- Да не заметил я, когда она пропала, - Баюн собственнолапно пересчитал карты и лично убедился, что Конкордии на месте нет. - Вот ведь! Ушла куда, так хоть бы записку оставила. Люди ж волнуются!

- Ну да ладно, СГБ с ней, найдётся, - продолжала Кошка-Семиножка, - у нас вот ещё что есть, - она подошла к диванчику, на котором я закатывал глаза. Кошка намочила ватку нашатырным спиртом, сунула мне под нос и превратилась в Графа. Кот сунул себе под нос рюмку и тоже вернулся в человеческий облик. Я помыслил и понял, что в этой главе мы больше ничего не узнаем; посему и поставил финальную точку.

Глава 15

Я уехал в министерство снов попытаться что-нибудь разузнать и, подходя к нему, заметил двух знакомых откуда-то парней. Вероятно, они увидели меня раньше, потому что направлялись прямо ко мне. Они подошли, и один из них спросил у другого:
- Он?
- Он, - ответил другой одному из них.
Тут я вспомнил, что это за парни.
- Джентельмены, не мог бы я узнать, где...
- В борозде, - со злостью в голосе ответил первый. - Лежит, загорает.
- Догорает, - поправил второй. - Если ты, идиот, не мог найти замену, то мог хотя бы честно помереть?
Первая реплика вкопала меня в асфальт. Но вторая произвела как раз обратный эффект.
- А вы-то где были, когда я в сон попал? - разозлился уже я. - Может, и нечестно, но помер бы, если бы вы никуда не делись.
Теперь стушевались они.
- Да кошки эти, будь они прокляты. Навели шороху. Мы их ловить, а они смылись куда-то. Возвращаемся назад - ни тебя, ни её.
- Так где она? - спросил я, просто свирепея.
- Не знаем сами. Хотели у тебя спросить.
Я пошёл прочь, чтобы не совершить убийство.
- Эй, постой, - закричали они вслед. - Сын ведь у неё остался. Твой, поди?
- Мой, - соврал я. - Его-то вы хоть не потеряли?
- Его-то не потеряли, да вот только скоро он сам пропадёт. Нашёл бы ты поесть для него, преступника какого-нибудь. Только шевелись. Я имею в виду, что во сне у тебя время всё вышло. Ему-то тоже одна операция осталась, и тогда он человеком станет. А вот она станет теперь никем. Долго, нудно и тоскливо всё это объяснять, а главное, поздно... И чего она в тебе такого нашла?
- Зачёт нам теперь точно не поставят, - прорезюмировал первый, и мне вдруг очень захотелось размозжить ему челюсть.
- Есть у меня один знакомый преступник, - сказал я после паузы. - Когда ему подходить?
- Вот, держи, - протянули они мне знакомую штуковину. - Пока его не обработаешь, не засыпай, а то сам знаешь...

Мы пили трое суток. Беспробудно. Даже Иосиф ходил бледный и, выбираясь из туалета, где очищал желудок, клялся, что сменит образ жизни.
Он сменил. Немного придя в себя, он сказал слегка ожившему тоже Графу:
- Отпуск, творогуша, отпуск. На Кудыкину Гору, срочно. Хрен с этими маками-макаками. Пусть хоть волки их вытопчут. К чертям горячие точки. Нам с Вами нужен отдых.

Эпилог

Лог стоял на берегу, словно слабой реактивной тягой, покачиваемый выходящим похмельем, и смотрел в бинокль на медленно отходящий от причала паром. Струи пара вырывались из сопел, делая громадину похожей на ядро небольшой кометы. Человечек, прицепленный фалом, парил рядом с корпусом и, макая кисть в привязанное к пузу ведёрко, выводил по свежему грунту новое название, добравшись уже до буквы "Д". Когда паром скрылся из виду, лог выкинул в море приборчик с тампаковым дулом, ненужный и даже смешной теперь, и пошёл домой. Там он вытащил бумагу и карандаш и, вставив спички в глаза, принялся писать...

Лог выпил два пакета арабики, раза три забирался под ледяной душ, выгоняя остатки бодуна; несколько раз чуть не удрюпывался мордой на листке, но всё же с честью добрался до конца. Воспалённые глаза горели, мысли путались, рука онемела. Он перечитал написанное, улыбаясь и позёвывая. Затем, почесав хвост, он подумал, добавил несколько строчек и завернул пачку бумаги в газету, на которой надписал: "Отдадите ему, как подрастёт". Затем потянулся, сладко зевнул и со спокойной совестью уснул, положив голову на свёрток.

Ну что ж... Логу - логово...

...
И дальше, за сумрачным лесом
Коперник читает роман,
Написанный некогда бесом,
Который был, в общем-то, пьян.

---

Оставить комментарий © Copyright Юдин Сергей Анатольевич (talking_zero@mail.ru) Размещен: 03/02/2003, изменен: 17/02/2009. 72k. Статистика. Повесть: Проза

Ваша оценка: не читать очень плохо плохо посредственно терпимо не читал нормально хорошая книга отличная книга великолепно шедевр

---

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"