Когда Иванов вышел на общую кухню, там уже топтались соседи. Пенсионеры Фёдор и Лиза были стариками чистенькими и мирными. Любили, чтобы их называли по имени- отчеству и тихо страдали алкоголизмом. И в этом, без сомнения, виновато было то, что магазин располагался как раз через дорогу от дома. А среди страждущих опохмелки мужиков, было немало принципиально непьющих из горлышка. И каждый знал - нужно стукнуть Фёдору Мироновичу в окошко и он вынесет стакан. За такой сервис хозяину посуды положено было налить. Поэтому уже к обеду Федя и Лиза не держались на ногах. Но сегодня - другое дело. Сегодня было воскресенье и магазин был закрыт.
- Выходной сегодня. - декларировал Фёдор Миронович, увидев Иванова, - Потому
что сегодня будем культурно отдыхать. Скажи, Лизавета Антоновна.
- Чистая правда. - подтвердила Лиза. - Вот и племянница с мужем приехала. Настя,
поздоровайся с Петром Иванычем.
Настя, рыхлая молодая женщина с глазами, подпорченными базедовой болезнью, протянула руку и басом представилась.
- Очень приятно. - сказал Иванов. Поставил чайник на плиту и пошёл к себе.
В коридоре его догнала Лизавета:
- Пётр Иваныч! Дорогой. Ты нам, как сын родной. Займи десятку до пенсии. Сам
видишь - племянница с мужем приехали. Как не угостить? А тут как раз в аптеку дешёвый лосьон выбросили. Затаримся и на пляж пойдём. Отдохнём культурно, как люди.
Иванов молча вынес требуемую купюру.
- Ишь, какой ты неразговорчивый, Пётр Иваныч! - посетовала старуха. - Прямо, как сыч. То- то не идёт за тебя никто. Молчун ты - поэтому никто на тебя и не зарится.
Иванов только усмехнулся и пожал плечами.
Весь день Иванов просидел в читальном зале городской библиотеки. Он листал альбомы с репродукциями художников Возрождения и думал о том истинном возрождении духа, которое сделает человека человеком, и которое, несомненно, придёт через высокое искусство.
- Всё очень просто. - вдруг сообразил Иванов. - Нужно только, чтобы однажды люди раскаялись в содеянном и поняли бы, что они прекрасны и неповторимы. И вот это осознание красоты не позволит впредь погрязнуть в скверне и пороке, не позволит уронить своё человеческое достоинство. Действительно - красота спасёт мир.
К вечеру Иванов устал думать и пошёл домой. Нет! Не пошёл, а полетел, окрылённый тем, что внезапно ему открылось.
- Завтра же. - бормотал Иванов на ходу. - Да. Непременно завтра - рассказать всё это
людям. Открыть им глаза. Они поймут. Они оценят. И жизнь будет легка и чудесна!
В коридоре остро пахло дешёвой парфюмерией. Иванов подошёл к своей двери, но войти не успел - его остановил Фёдор Миронович:
- Пётр Иванович! Уважь! Зайди - посидим, как люди. По- соседски.
Иванов замялся было, но старик схватил его за руку и затащил к себе.
На столе посреди комнаты стояла незамысловатая закуска. Мутная жидкость
покоилась в графине. И стоял всё тот же отвратительный запах парфюмерного
магазина.
Иванов присел за стол:
- Хорошо. Я посижу с вами, конечно. Только пить не буду. Я не умею и не хочу.
- Пейте, братцы, лучше тут:
На том свете на дадут... - заорала Лизавета Антоновна, вращая в
такт песне кистями рук.
Фёдор Миронович налил и сказал тост:
- Ну, значит, земля ему пухом.
А Лизавета продолжила:
- Все там будем. Только в разное время.
Иванов растерялся:
- Простите... Я не понял... Так что? Кто- то умер?
- Пошли мы, значит, как люди, на пляж. Сели. Выпили, поговорили. Настя со своим
купаться пошли. Молодые они, вот и пошли. Ну, пошли они купаться в реку, а Тимка еёный взял и утонул.
- Как? - вскрикнул от неожиданности Иванов.
- Молча. - сказал Фёдор и начал наливать.
И тут вступила племянница Настя:
- Я его тянула за волосы, тянула, а потом устала... да пошёл ты!..
- А почему же Вы на помощь не позвали? - спросил Иванов шёпотом.- Ведь, люди
вокруг.
- Я его тянула, тянула, а потом... да пошёл ты... - как зомби, бормотала Настя, не
слыша Иванова.
- Однажды морем я плыла... - завела песню Лизавета Антоновна.
И остальные дружно подхватили:
- ...На пароходе том...
И никто не заметил, что, внезапно осунувшийся лицом, Иванов уже ушёл, чтобы разочарованно курить всю ночь и слушать как чужие шаги за окном живут непонятой и страшной жизнью.